Глава четыре
После десяти часов вечера, когда приемка продукции военным представительством подходит к концу, все значительные события происходят на упаковке. Главный вопрос, который крутится в голове у каждого, начиная от простой упаковщицы и заканчивая заместителем директора по производству Литвака: успеем или не успеем мы упаковать все подшипники и вывезти их в сбыт до двенадцати часов ночи? Дело в том, что в полночь все склады закрываются. Таков приказ Управляющей Компании, которая диктует нам свою волю из столицы. Обмануть систему не удастся, поскольку вся она компьютеризирована, и на каждой накладной проставляется дата и время вплоть до минуты.
Неудивительно, что мы все торопимся. Кажется, все руководство сектора сбежалось сюда упаковывать подшипники. Я не смогла спокойно смотреть, как все суетятся, и вот теперь стою рядом с Фарбером и запихиваю плоды нашей трудоемкой работы, предварительно завернутые в полиэтиленовые пакеты, в картонные коробочки. Упаковывать подшипники необходимо плотно, чтобы они не двигались из стороны в сторону.
Удивительно, что Фарбер тоже решил поучаствовать. Прежние начальники сектора всегда находили себе занятие важнее. Мы стоим близко друг к другу, и я могу посмотреть ему в лицо и попытать понять, доволен ли он собой или нет. Поведение его не изменилось. Он размеренно, ни медленно, ни особенно быстро, занимается тем же, чем и я, не произнося ни слова.
«Сдача сегодня пятнадцать триста!», – сообщает Карина.
Она уже давно проснулась, подготовила реестры и посчитала стоимость всех принятых сегодня подшипников. Пятнадцать триста – это пятнадцать миллионов триста тысяч на всякий случай. Разумовский, упаковывающий другую партию за соседним столом, присвистывает от удивления.
«Ничего себе!»
Он обменивается шуточками о том, какое лицо будет у Онорина, когда они встретятся в сбыте. Он ведь так гордился тем, что взял задание на одиннадцать миллионов, тогда как у нас было только восемь с половиной. Но тут Фарбер произносит довольно громко, явно обращаясь к Карине:
«Подожди! Включим ещё изделие «П».
«Изделие «П»? – переспрашивают по очереди Разумовский, Шафров и мастер упаковки Валерия, зелено-карие глаза которой расширяются от ужаса.
Мне понятна её растерянность – номерные подшипники, к коим относятся обе партии изделия «П», упаковывать особенно трудно и долго, поскольку их придется ещё раскладывать по номерам и сверять по приложениям.
«Почему у нас всё делается в последний момент? – ворчит Валерия себе под нос, но все её, конечно, слышат. – И когда они поступят, интересно? Время уже почти половина одиннадцатого!»
Тут, как будто уловив всеобщее недовольство, на упаковке появляется Инга. У неё в руках, судя по размерам приложений, столь долгожданные документы. Пока она раскладывает их по пакетам, а я размышляю о том, когда и как Фарбер смог договориться о том, что изделие «П» будет сегодня принято.
«Остальное уже все развешано?» – спрашиваю я.
«Да», – отвечает Инга.
«Тогда можете идти».
Она расцветает на глазах, и, переодевшись за считаные минуты, покидает упаковку пулей. Смотрю ей вслед и думаю над тем, что не хотелось бы и мне так относиться к работе – думать только о том, когда можно будет с неё свалить.
Все профессиональные упаковщицы набрасываются на изделие «П», и мы с Фарбером остаемся за столом одни. Мы давно уже совершаем одинаковые действия в одном и том же темпе, но теперь это становится ещё более заметным. Неизвестно почему, но вдруг я вспоминаю сегодняшний подслушанный разговор. Надо же, он оказал на меня большее действие, чем я могла предположить.
«Так, с двести восьмыми покончено, – объявляю я Валерии, когда закрываю последнюю коробочку, – что дальше?»
«Ну, посмотри, что там на сетке. Ты все знаешь сама! Не отвлекай меня».
Закатываю глаза, подхожу к сетке, на которую смазчицы кладут подшипники, после того, как окунают их на несколько секунд в ванную с ингибитором. Там лежит какая-то мелочь, по виду похожая на семь миллионов сто третьи или семь миллионов сто вторые. Их море. То же видит и Фарбер. Он уже открывает рот, чтобы что-то сказать или спросить, но я спешу его успокоить:
«Они упаковываются на автомате. Помогите мне перенести сетку туда ближе».
Фарбер кивает, и, хоть без некоторого недовольства – что неудивительно, ведь сетка вся промаслена, и не запачкаться, прикоснувшись к ней, невозможно – помогает мне передвинуть партию, чтобы мы могли заняться теми подшипниками, что находятся снизу. Это пятьдесят шесть семьсот пятые – ручные, и, к большой нашей с Фарбером общей радости, их совсем немного.
«С изделием „П“ вышло шестнадцать миллионов семьсот тысяч», – объявляет Карина теперь уже конечный результат.
И снова всеобщее ликование. Шафров обнимает меня за плечи, и я вижу, что Фарбер доволен. Он улыбается этакой задорной мальчишеской улыбкой, которую, когда он серьезен, сложно даже вообразить на его лице.
«Осталось только успеть выехать, – замечает он крайне деловым тоном, – так что не расслабляйтесь».
И все действительно возвращаются к работе. Можно только удивляться, откуда у нас у всех столько энергии? Мы пришли на завод к семи утра, а сейчас время уже почти одиннадцать вечера, и я, например, не ощущаю усталости, только какое-то необъяснимое воодушевление от мысли, что мы сегодня постарались на славу.
Последние сомнения в успехе отпадают, когда я вешаю на уже готовые, собранные ящики паспорта, и Толик, который работает здесь, на упаковке, с нашим инженером Саровым, пришедшим с остальными на помощь, забивают их. Они делают это в мгновение ока, так что можно уже не бояться, что мы не успеем. Пока Валерия разбирается с охраной, проверяя реестры на отправку, я выхожу в коридор. В ворота не так давно въезжал автобус, который увозит продукцию, поэтому они не заперты. Вечерний воздух манит, будто уговаривает меня выйти, и я с удовольствием отмечаю, что совсем скоро я смогу это сделать.
Удостоверившись в том, что моя помощь и подпись более никому не нужна, я ухожу в свой кабинет, чтобы переодеться. Телефон молчит, и молчал всё это время, но слабая надежда на то, что Владлен соизволит меня встретить, остается. Я даже не буду портить сегодняшний вечер, пронизанный насквозь ароматом успеха, какими-либо разборками, ведь то, что мой благоверный покинет своих любимейших друзей и придет встреть меня само по себе большой шаг. Значит, наши отношения для него хоть что-то да значат. С такими мыслями я меняю свою рабочую одежду на серую водолазку и джинсовый сарафан.
На проходную я иду улицей. Тут почти не пахнет смазочно-охлаждающей жидкостью, и в придачу ко всему ветер продувает одежду насквозь, что после недавней погони за сдачей, от которой было невыносимо жарко, так приятно.
«Всё? – спрашивает меня на проходной сотрудница службы охраны, когда я подаю ей вещи на осмотр. – Как успехи?»
«Вполне неплохо», – сдержанно отвечаю я ей.
Она улыбается, ведь завтра ей будет, о чем поговорить с подругами по работе. Даже моего малоинформативного ответа им хватит для того, чтобы сделать вывод о том, что сектор А в этом месяце справился лучше всех, и в течение всего одного-двух часов новость разойдется по самым отдаленным уголкам завода. Так здесь всё устроено.
Смотрю на часы – 23:15. В случае чего, успеваю на метро. Идти одной до него мне совсем не хочется, но выйдя на улицу, я не обнаруживаю там никого, ни одной живой души. У меня вырывается легкий смешок: очень изящный способ прекратить отношения, ничего не скажешь. Несколько минут я стою возле крыльца, растерянная и подавленная. Проносится куча мыслей, начиная от анализа последнего нашего с Владленом разговора и заканчивая тем, какими способами можно было бы завтра ему сделать так же неприятно, как сегодня он сделал мне.
Наконец, начинаю двигаться по направлению к метро. Все-таки воздух великолепен, не зря я так люблю вечера с их искусственным освещением, успокаивающим и освобождающим. Чудесное время суток, когда окружающие предметы надежно спрятаны от того, чтобы узнавать их несовершенства. Возможно, так и с людьми – ближе к ночи они часто кажутся нам идеальными. Не так заметны их морщинки на лице, не так явно они раздражаются – сказывается скопленная за день усталость. В общем, они расслаблены и спокойны, и способны нравиться сильнее. Но утро всё портит.
Замечаю, что со мной поравнялся автомобиль терракотового цвета, взглянув на опознавательные знаки которого, я понимаю, что это BMW. До настоящего момента никогда его не видела. Я абсолютно уверена, потому что такой прелестный автомобиль непременно сохранился бы в моей памяти. Несмотря на то что я одна иду по дороге ночью, а рядом на одной скорости со мной едет какая-то машина, мне совсем не страшно. Ну, то есть, конечно, едва заметное чувство тревоги посещает меня, но не столь отчетливое, какое можно было бы ожидать от главной паникерши этого города.
Ближнее ко мне боковое стекло медленно опускается, и моему взору предстает остроносый профиль Онорина.
«Ксения!» – вопит он радостно, словно мы с ним не виделись по меньшей мере вечность. Нас разделяет больше двадцати метров, но я и так чувствую запах алкоголя. Видимо, в гости к Назарову он сегодня наведывался не раз.
«Ксения, давай мы тебя подвезем!»
Кирилл Витальевич уже наполовину вылез из окошка, и я едва могу сдерживать себя от смеха, глядя на то, как он, веселый и довольный, уговаривает меня. Качаю головой из стороны в сторону, желая, чтобы меня убеждали дальше.
«Я же тебя сегодня чуть не убил, – заявляет Онорин, – позволь мне искупить свою вину!»
Тут за плечо его хватает Фарберовская рука. Новый начальник резко и даже грубо тянет своего коллегу обратно в салон автомобиля со словами:
«Да успокойся ты уже!»
Фарберу, наверное, тоже стоило выпить, чтобы у него серьезности немножко поубавилось. Сейчас он, похоже, думает, что Онорину стоит искупать свою вину самостоятельно, а не прибегать для этой цели к чужим услугам в качестве водителя. На месте нашего начальника я бы давно перестала плестись вдоль обочины и поехала на нормальной скорости, несмотря на протесты сидящего рядом пьяного Онорина. Но все происходит не так. Фарбер резко тормозит и выходит из машины. На его лице я замечаю бесконечную усталость.
«Мы так и до утра не доедем», – прогнозирует он, хватая меня за запястье и таща за собой до авто.
«Эээй!» – возмущенно кричу я, но на мои протесты не обращают внимание.
Онорин ликует, даже хлопает в ладоши, пока меня буквально протаскивают мимо его открытого окошка.
«Это что похищение?» – интересуюсь я, хотя и не совсем осознаю, к чему задала подобный вопрос, на который знаю ответ.
Усадив меня на заднее сидение, Фарбер отвечает прежде, чем закрыть дверцу:
«Очень маловероятно».
Мне остается только усмехнуться и откинуться на спинку. Со всеми этими событиями мне уже не так обидно, что Владлен меня не встретил.