Фалалеев
Аэропорт в Сереброве был ужасно неудобным. Город готовился принимать игры чемпионата мира по футболу, в связи с чем не только возводили новый огромный спорткомплекс и многоэтажные гостиницы, но и реконструировали здание аэровокзала. Из-за этого приходилось петлять по длинным переходам, путаясь в невнятных указателях, часть которых оставалась с еще доремонтных времен, и информация на них противоречила размещенной на других указателях, временных, повешенных на период перестройки. Фалалеев прошел проверку на входе, зарегистрировался на московский рейс, отстояв длинную очередь, с трудом нашел более или менее приемлемую кафешку и устроился поудобнее со стаканом сока и каким-то салатиком. Очень хотелось выпить, но это уже дома…
Что ж, задание своего руководителя он выполнил: удостоверился, что отправленный из Москвы оперативник действительно проводит время со своей девицей, не вылезает из койки, а в свободное от основного занятия время хлещет пиво с друзьями. Жадный мальчик Никита доложил все в деталях, в том числе и про вышедшего из спальни полуголого Дзюбу, и про то, как капитан прозрачно намекнул ему на необходимость не задерживаться и оставить любовников наедине. И про пустые пивные банки доложил, и про следы ночного гульбища… Хорошо поработал мальчонка. Впрочем, это скорее комплимент тому, кто его так дельно проинструктировал, то есть самому Фалалееву. Имелись все основания похвалить себя и даже порадоваться жизни. Но порадоваться не получалось: утром, еще до того, как он забрал ключи у Никоненко и убедился, что тот благополучно отбыл в Шолохов, жена по телефону сообщила, что дочка не ночевала дома. Фалалеев, как мог, успокаивал супругу, говорил, что девочка, наверное, заночевала у подружки, да хоть бы и у парня, но он уверен, что ничего плохого не случилось. А у самого сердце оборвалось и потом весь день ныло все сильнее и сильнее, тяжело толкаясь в грудную клетку каждый раз, когда жена звонила и все более тревожным голосом говорила, что дочка так и не появилась, а телефон ее выключен. Фалалеев и сам набирал номер дочери каждые 5-10 минут, но ничего, кроме «аппарат абонента выключен…», не услышал. Вот ведь паршивка! Ну ничего, он сегодня вечером вернется в Москву и покажет ей, где раки зимуют. Как именно он будет «показывать», Фалалеев не знал, потому что весь предыдущий опыт воспитания единственного чада неумолимо свидетельствовал о полной бесплодности каких бы то ни было попыток.
По громкой связи объявили посадку на рейс до Москвы, Фалалеев допил сок, вытер губы и пальцы салфеткой и направился к воротам.
И снова зазвонил телефон. Почему-то Фалалеев был уверен, что это жена и что сейчас она скажет ему: «Вернулась!»
Но на дисплее светились слова «Неизвестен».
– Твоя девчонка у нас, – проинформировал его незнакомый грубоватый мужской голос. – Если хочешь получить ее назад живой и здоровой, сделай так, чтобы в течение сорока восьми часов Семенюка выпустили из СИЗО, а Грабовский был арестован. И дело чтобы возбудили такое крепкое, которое ни в одном суде не развалится.
Фалалеев покачнулся и прислонился спиной к стене, какое-то время бессмысленно глядя на зажатый во вспотевшей руке телефон, из которого не доносилось больше ни звука.