Глава 3 Буря в заливе
Коронный город
С начала XVIII в. основной базой российского флота на Балтийском море был Кронштадт, что в переводе с немецкого означает «Коронный город», основанный в 1710 г. императором Петром I на мрачных и неприветливых берегах острова Котлин в восточной части Финского залива. Здесь были выстроены мощные форты, береговые батареи, склады, причалы и судоремонтные верфи. Массивный Морской собор на долгие годы стал символом города-крепости, сохранившимся затем и в разрушительные годы Советской власти.
Расположение Кронштадта оказалось очень удачным. С одной стороны, он стал надежным укрытием для кораблей, а с другой – позволял надежно прикрыть столицу Российской империи от вражеских десантов и обстрелов. За два с половиной столетия Кронштадт повидал многое, это были и успехи и поражения флота и процветание и запустение. История военно-морской базы тесно переплелась с событиями Первой мировой войны и двух революций 1917 г., а потом и Гражданской войны. Петровские бастионы повидали и торпедные атаки британских катеров, и германские бомбардировки, и Кронштадтский мятеж матросов. Именно здесь нашел свой конец флот царский, а потом зародился флот советский.
Немецкая военная разведка (Абвер) стала проявлять пристальный интерес к главной советской военно-морской базе на Балтике уже в начале 30-х гг. ХХ в. В 1934 г. Теодор Ровель (Theodor Ro-wehl), ставший затем создателем и командиром специальной авиагруппы, совершавшей секретные разведывательные полеты над территориями других стран, лично произвел аэрофотосъемку Кронштадта с высоты 9144 метра. Взлетая с территории Восточной Пруссии на двухмоторном самолете, оснащенном дополнительными топливными баками, он с интервалом в несколько недель регулярно пролетал над Кронштадтом.
Тем самым Ровель предоставил руководству Абвера ценные сведения о советском военно-морском флоте, объемах и темпах строительства новых военных кораблей. В последующие годы немецкие самолеты неоднократно появлялись над базой, причем количество их пролетов особенно возросло в течение 1940–1941 гг.
Интересовались Кронштадтом и финны. Для воздушной разведки использовался двухмоторный самолет Бристоль «Бленхейм» Mk.I «BL-141» из 42-й эскадрильи (LLv42), который был специально оборудован для высотных полетов. Есть данные, что 24 мая, 25 мая и 11 июня 1941 г. командир этой эскадрильи майор Армас Эскола (Armas Eskola), взлетая с аэродрома Сиикакангас, расположенного в 44 км северо-восточнее города Тампере, совершал на этом самолете тайные рейды над СССР. Точные их маршруты неизвестны до сих пор, но можно с достаточной уверенностью утверждать, что разведчик пролетал над Кронштадтом и Ленинградом (ныне Санкт-Петербург).
Таким образом, к концу июня 1941 г. – к моменту начала войны Германии и Финляндии против Советского Союза – разведки этих стран, а следовательно, и военное командование уже имели представление о состоянии советской военно-морской базы.
К этому времени противовоздушная оборона непосредственно самого Кронштадта состояла из 1-го ЗенАП майора С. А. Игнатов-ского, в котором имелись три артдивизиона. Все двенадцать батарей полка были вооружены 76-мм зенитными пушками. Кроме того, в состав полка входили три батареи 27-го ОЗАД, зенитно-прожектор-ная и зенитно-пулеметная роты, расположенные на острове Койвисто,[31] в 75 км северо-западнее Кронштадта.
Южные подступы к Кронштадту, а также корабли и батареи на берегу Финского залива прикрывал 2-й ЗенАП майора Н. Я. Рыч-кова. В его составе были четыре артдивизиона (всего десять батарей 76-мм орудий), зенитно-прожекторный и зенитно-пулеметный батальоны. Еще семь батарей из 9-го, 13-го и 37-го ОЗАД защищали так называемый Лужский укрепрайон.
Все эти силы входили в состав участка ПВО Кронштадтской военно-морской базы, командный пункт коего располагался в Петергофе. До войны этот район считался тыловым, так как основные силы Балтийского флота находились в передовых базах в Эстонии, Латвии и на полуострове Ханко. Это и объясняет наличие в зенитных полках и дивизионах устаревшей материальной части.
Задачи противовоздушной обороны флота и его береговых объектов также лежали и на ВВС КБФ во главе с генерал-майором М. И. Самохиным. В их составе на 22 июня имелась 61-я истребительная авиабригада, включавшая 5-й и 13-й ИАП и 71-й ИАП, входивший в 10-ю смешанную авиабригаду, а также две отдельные истребительные авиаэскадрильи (ОИАЭ). В общей сложности в этих частях насчитывалось 368 истребителей. Главным образом это были монопланы И-16 и бипланы И-153 «Чайка», но также встречались и безнадежно устаревшие И-15бис.
Кроме того, необходимо заметить, что в 25 км к юго-востоку от Кронштадта находился Ленинград. Он входил в число трех важнейших административно-политических и промышленных центров Советского Союза (двумя другими были Москва и Баку), для защиты которых от воздушных атак еще в предвоенные годы были сформированы корпуса ПВО. Так, в состав Северной зоны ПВО[32] под командованием генерал-майора артиллерии Ф. Я. Крюкова вошел 2-й корпус ПВО генерал-майора М. М. Процветкина, отвечавший за непосредственное прикрытие Ленинграда. Он насчитывал шесть артполков – 115-й, 169-й, 189-й, 192-й, 194-й и 351-й ЗенАП, – вооруженных пушками среднего калибра, один ОЗАД среднего калибра, один зенитный пулеметный полк, два зенитно-прожектор-ных полка, три полка аэростатов заграждения, один полк ВНОС и отдельный радиобатальон ВНОС. Помимо этого, для противовоздушной обороны Ленинграда из состава ВВС Ленинградского военного округа были выделены две истребительные авиационные дивизии (ИАД), в которых к 22 июня насчитывалось 272 самолета.
«Немецкие самолеты сбрасывают какие-то предметы…»
В июне 1941 г. Балтийский флот проводил учения, в которых участвовали как корабли, так и подразделения противовоздушной обороны. Закончились они аккурат к началу войны – 21 июня. На следующую ночь на Петергофском КП дежурил капитан С. Г. Куш-нерев. Начав смену, он проверил готовность к бою дежурных зенитных батарей, прожекторов, средств наблюдения за воздухом, исправность всех линий связи, убедился, что в воздухе нет своих самолетов и нет заявок на полеты в охраняемой зоне. Дежурство ожидалось спокойным, как-никак впереди был выходной день, да и учения только что закончились. Однако все части Балтфлота, в том числе и расположенной в глубоком тылу Кронштадтской военно-морской базы, находились в состоянии оперативной готовности № 1, а треть зенитной артиллерии, прожекторов и все посты ВНОС – в полной боевой готовности.
Начало мирного воскресного дня на Балтике не предвещало ничего плохого. Но спокойствие закончилось около 03.00 по московскому времени. В это время на КП по телефону поступило донесение от дежурного по батарее № 413, расположенной на форте «Обручев», приблизительно в 7 км к северо-западу от Кронштадта. В нем сообщалось, что слышен шум моторов, приближающийся с северо-запада. Тогда Кушнерев отдал приказ прожектористам осветить цель. Вскоре лучи воткнулись в светлеющее небо, и наблюдатели с ужасом увидели в их свете двухмоторные самолеты с крестами на крыльях, идущие на малой высоте. С командного пункта в Кронштадте также пришло сообщение: «В лучах прожекторов немецкие самолеты сбрасывают какие-то предметы на парашютах в районе маяка Толбухин».
Это были четырнадцать 1и-88А-5 из 1-й эскадрильи KGr.806 во главе с командиром группы оберст-лейтенантом Хансом Эмигом и приданные им для усиления еще четыре машины одного звена из 1-й эскадрильи KGr.506. Они поднялись с аэродрома в Восточной Пруссии и, пролетев над Балтийским морем и Финским заливом, подошли к Кронштадту с северо-западного направления, то есть со стороны Финляндии.
Каждый «Юнкерс» нес по две мины BM1000. Каждая из них имела боезаряд массой 680 кг и была оснащена магнитным взрывателем. То обстоятельство, что самолеты летели на малой высоте – около 500 метров, объяснялось имевшимися ограничениями по высоте сброса мин этого типа. При сбросе на парашюте с высоты 2000 метров глубина воды в месте падения мины должна была быть не менее 12 метров, при сбросе с 1000 метров – не менее 8 метров, а при сбросе с высоты 500 метров – не менее 6 метров. Поскольку восточная часть Финского залива мелководная, требовалось производить постановку мин с возможно меньшей высоты, чтобы исключить их удар о дно и преждевременный подрыв.
После недолгого размышления капитан Кушнерев подал команду: «Дежурным батареям открыть огонь! Всем остальным частям ПВО – боевая тревога!» Сомнения Кушнерева были понятны и причины для них весьма веские. Он хорошо помнил строжайший
приказ – «не поддаваться на провокации». Впоследствии он вспоминал: «У нас, зенитчиков, непосредственно сталкивавшихся с примерами наглой воздушной разведки, накапливалась злость… Мне некогда было поднимать наших истребителей на перехват, да и не успели бы наши самолеты, а противник, сотворив свое черное дело, ушел бы безнаказанным. В который раз!» И он отдал приказ, и батареи 1-го ЗенАП открыли огонь. В этот момент над Финским заливом курился легкий туман, тем не менее зенитчики в свои оптические приборы отчетливо видели силуэты немецких самолетов, кресты и другие опознавательные знаки на их фюзеляжах.
По свидетельству командира батареи 11-го ОЗАД Я. М. Дмитриева, 19 июня его батарея для выполнения учебных ночных стрельб прибыла в Кронштадт, на форт «Краснофлотский», где находился зенитный полигон. Поскольку к вечеру того же дня небо затянули облака, стрельбы были отменены. Такая же картина повторилась 20 и 21 июня. В роковую ночь в ожидании хорошей погоды личный состав батареи отдыхал у орудий и приборов. Примерно в 03.40 командир дальномерного отделения обнаружил группу самолетов, летевших вдоль финского берега в направлении Кронштадта, которые он опознал как немецкие. Поначалу ему, естественно, никто не поверил.
Подбежав к дальномеру, Дмитриев сам убедился в правильности доклада. В предутренней мгле он увидел большую группу самолетов, показавшихся ему похожими на «Дорнье-215», которые шли на высоте 300–400 метров длинной растянутой колонной. Подлетая к фарватеру, они сбрасывали какие-то продолговатые предметы, вероятно, мины. Поскольку действия самолетов носили явно враждебный характер, командир батареи подал команду на открытие огня. Зенитчики, бежавшие сквозь рассветный туман к своим пушкам, еще не знали, что сейчас будут производить одни из первых выстрелов в предстоящей долгой и страшной войне.
Стрельбу в Кронштадте заметили с южного берега Финского залива, где в районе форта «Красная Горка» находились позиции 309-го отдельного прожекторного батальона. Начальник его штаба доложил своему командиру, что Кронштадт, видимо, атаковали вражеские самолеты. Майор П. П. Ковкин воспринял это как сигнал о продолжении учений, в плане которых намечалось «воздушное нападение на ВМБ Кронштадт», которое должно было «отражаться» с проведением учебных стрельб.
Через некоторое время послышался звук моторов приближавшихся самолетов, и в небе появились два силуэта, летевших курсом с востока на запад. Перед КП размещалась 3-я батарея 11-го ОЗАД, но она не открывала огня из-за слишком малой высоты полета целей. Через две минуты прошли еще три самолета. Они летели над фарватером, и тут уж батарея произвела по ним залп. Только тогда до командира-прожекториста дошло, что это уже не учения, а настоящая война.
Разрывы снарядов в непосредственной близости от своих машин стали неожиданностью для экипажей Люфтваффе. Пилотам «Юн-керсов» пришлось срочно выполнять противозенитный маневр. Впрочем, ни один самолет не пострадал, хотя пэвэошники затем и утверждали, что сбили два и повредили еще один бомбардировщик.
Сбросив мины BM1000 в фарватеры на подходах к главной базе Балтийского флота, Ju-88A повернули обратно на северо-запад. При этом немецкие бортстрелки, видимо, в отместку за внезапный зенитный огонь обстреляли пароход «Луга», случайно оказавшийся на маршруте их полета. Поскольку запаса топлива, чтобы вернуться обратно в Восточную Пруссию уже не хватало, «Юнкерсы», как и было заранее спланировано, направились на финский аэродром Утти, расположенный в 10 км восточнее города Коувола.
Еще в начале мая 1941 г. три офицера из KGr.806 были командированы в Финляндию, чтобы определить, какие аэродромы в южной части страны могли бы при начале войны против Советского Союза послужить базой для 1-й эскадрильи. 18 июня финское правительство разрешило Люфтваффе использовать шесть аэродромов на своей территории: Хельсинки-Мальми, Утти, Луонетярви, находившийся северо-западнее города Тампере, а также Рованиеми, Кеми-ярви и Петсамо (ныне Печенга). И уже в тот же день в Луонетярви прибыли три Do-215 из 1-й эскадрильи АиШ^г. ОЬ. ёХ., а в Рованиеми перелетели три Do-17P из 3-й эскадрильи дальней разведки . Затем в течение 20–21 июня на аэродром Утти были доставлены топливо, запасы бомб и донных мин и немецкий технический персонал, необходимые для дозаправки и перевооружения «Юнкерсов».
Интересно, что есть сведения о том, что во время первого налета на Кронштадт в ночь на 22 июня на борту ведущего Ju-88A из KG806 находился финский летчик – лейтенант Эрви (P. Ervi). Он был прикомандирован к штабу 1-го воздушного флота Люфтваффе в
качестве офицера связи. Эрви был летчиком-истребителем и хорошо знал подходы к аэродрому Утти, который долгие годы был главной базой финской истребительной авиации. Можно предположить, что его задачей было помочь немецким пилотам и штурманам найти незнакомый для них аэродром.
В тот же день – 22 июня – еще две группы. Ги-88А-1/А-5 общей численностью около 34 самолетов, пролетев через воздушное пространство Финляндии,[33] сбросили мины BM1000 на Морской канал, соединяющий Кронштадт и Ленинград, и на шлюзы на Бело-моро-Балтийском канале имени Сталина. Точных данных о том, каким именно авиагруппам принадлежали эти «Юнкерсы», нет. Но скорее всего они были из состава или KG1, или KG76, или KG77, входивших 1-й авиакорпус Люфтваффе под командованием генерала авиации Гельмута Фёрстера (Helmut Forster).
Тем временем события на командном пункте участка ПВО Кронштадтской военно-морской базы в Петергофе развивались своим чередом. От дежурного по штабу 2-го корпуса ПВО последовал запрос о причине пальбы над Кронштадтом. Командующий Северной зоной ПВО генерал-майор Крюков тоже потребовал «доложить воздушную обстановку над Кронштадтом». Тем временем на КП по тревоге прибывали офицеры. В эти минуты никому не хотелось верить, что пришла война, люди надеялись, что произошла какая-то ошибка, провокация и скоро все разъяснится. Вскоре явился и военный комиссар участка ПВО Л. Л. Маргулис. Этот не в меру ретивый политработник тут же «принял меры», а именно отстранил несчастного капитана Кушнерева от дежурства. Да еще и пригрозил: «Мы разберемся, что вы натворили и по каким самолетам открыли огонь». Но разбирательство продлилось недолго. В полдень как гром среди ясного неба по радио прозвучало сообщение наркома по иностранным делам СССР В. М. Молотова, разом разрешившее вопрос о правомерности действий зенитчиков.
На разборе состоявшихся стрельб со всеми командирами батарей и дивизионов командир 1-го ЗенАП майор Игнатовский наряду с положительными результатами отметил и ряд серьезных недостатков: неуверенные знания правил стрельбы по низколетящим самолетам, слабую слаженность в действиях расчетов орудий и приборов управления огнем, большую затрату времени на захват воздушных целей, не всегда правильное распределение целей между батареями и т. д. Примерно такая же картина была и в других частях противовоздушной обороны.
Сведения о количестве и типах увиденных в утренней мгле самолетов-призраков поступали самые противоречивые. Надо сказать, что в советской ПВО вопрос с опознаванием самолетов противника в начале войны стоял весьма остро. Если обнаружить цель ночью можно было по звуку моторов с расстояния 10–12 км, то опознать же было гораздо сложнее. В то время основным способом было сравнение с силуэтом, но их-то зенитчики знали слабо. При этом лучше других знали бомбардировщик «Дорнье-215», так как в 1940 г. две такие машины были проданы в Советский Союз, и их фотографии получили широкое распространение в частях ПВО. О более же современном Ju-88 было известно гораздо меньше.
Н. П. Мильченко, который в начале войны в звании лейтенанта командовал взводом в 169-м ЗенАП, вспоминал: «Кмоменту нападения Германии на нашу страну в полку, да и в корпусе, к сожалению, не имелось необходимого для этого материального обеспечения, не было и пособий по изучению немецких самолетов. А все потому, что в предвоенное время в централизованном порядке запрещалось выпускать литературу и пособия о вооруженных силах Германии. А на местах не все сумели развернуться. Когда началась война, разведчиков-наблюдателей мы стали учить кустарным способом, кто как умел. И конечно же, это дало о себе знать». Из-за ошибок в опознавании обстрел зенитчиками своих самолетов стал обыденным делом, равно как и пропуск немецких, принятых за свои.
Люфтваффе свою задачу на рассвете 22 июня в целом выполнили, однако часть мин была сброшена там, где корабли вообще не ходили. Видимо, пилоты имели не вполне точную информацию о глубинах и фарватерах вокруг Кронштадта. Да и вообще начало войны на море с постановки мин, то есть, по сути, с применения пассивного оружия, представляется ошибочным (подобную же операцию в это же самое время на Черном море проводила и II-я группа KG4 «Генерал Вефер»). Эффект внезапности лучше было бы использовать для массированного бомбового удара по крупным кораблям, стоявшим в базах.
Утром над Кронштадтом пролетел самолет-разведчик, опознанный постами ВНОС как финский. По нему вели огонь зенитные батареи, в том числе орудия стоявшего в гавани линкора «Марат».
Надо заметить, что в общем-то спутать самолеты финских ВВС и Люфтваффе было немудрено, поскольку и те и те имели один и тот же опознавательный знак – свастику, отличавшуюся лишь цветом: у финнов она была синяя, а у немцев – черная. Однако при этом финская свастика не имела ничего общего с нацистской символикой, что неоднократно подчеркивалось и продолжает подчеркиваться в Финляндии. Еще в начале марта 1918 г. шведский граф Эрик фон Розен (Erik von Rosen) подарил финнам самолет «Моран-Пара-соль», который имел на крыльях его личную эмблему – синюю свастику. Этот знак был известен с глубокой древности[34] и считался в христианстве выражением пожелания благополучия, счастья и удачи. В итоге синяя свастика, в знак признательности фон Розену, стала официальным опознавательным знаком финских ВВС и просуществовала в этом качестве с марта 1918 г. до апреля 1945 г.
В ночь на 23 июня Ju-88A из 1-й эскадрильи KGr.806 снова появились над Кронштадтом, причем на этот раз сирены воздушной тревоги впервые завыли и в соседнем Ленинграде. Самолеты шли двумя группами по семь – девять машин со стороны Карельского перешейка. Они опять летели на малой высоте, около 500 метров, что, как уже говорилось выше, диктовалось требованиями к высоте сброса мин BM1000.
Фактор внезапности, сработавший накануне, был уже утрачен, за что немецкие пилоты и поплатились. В районе Сестрорецка они попали под плотный огонь батарей 115-го и 194-го зенитных артполков. В результате был подбит и загорелся «Юнкерс» лейтенанта Ханса Тюрмаера (Hans Turmeyer). Согласно советским данным, отличились зенитчики батареи младшего лейтенанта А. Т. Пимчен-кова из 115-го ЗенАП.
Из-за малой высоты полета прыгать на парашютах было нельзя, и Тюрмаеру ничего не оставалось, как совершить вынужденную посадку «на живот». При этом бомбардировщик получил сильные повреждения, все члены его экипажа получили ранения и вскоре были взяты в плен. По утверждению ленинградского писателя Виссариона Саянова,[35] присутствовавшего на допросе Тюрмаера, тот вел себя насмешливо и заявил, что вылетел на прогулку, заблудился в тумане, после чего случайно и оказался в районе Кронштадта.
По имеющимся данным, тогда зенитным огнем были повреждены еще несколько «Юнкерсов». Среди них был Ju-88A-4 W.Nr.4547 «M7+FH», который получил пару десятков осколочных пробоин в фюзеляже и плоскостях, но все же смог дотянуть до финского аэродрома Утти и благополучно приземлиться.
1-я эскадрилья KGr.806 действовала с аэродромов Хельсинки-Мальми и Утти до конца июля 1941 г. «Юнкерсы» взлетали перегруженными, с максимальной бомбовой нагрузкой и полными баками, что требовало длинного разбега. Поэтому командование Люфтваффе обратилось к финнам с просьбой срочно удлинить взлетно-посадочную полосу аэродрома Мальми на 1500 метров. В течение четырех дней, с 22 по 26 июня, финские саперы выполнили эту задачу, снеся при этом пять зданий и вырубив лес по обеим сторонам летного поля.
Экипажи KGr.806 выполнили еще несколько ночных вылетов к Кронштадту, продолжая минирование подходов к главной военно-морской базе Балтийского флота. Используя мины BM1000 с ударными взрывателями, они также атаковали шлюзы на Беломорско-Балтийском канале имени Сталина. Один из таких налетов 28 июня стал последним для командира группы оберст-лейтенанта Ханса Эмига. Во время пикирования на цель его Ju-88A получил прямое попадание зенитного снаряда, но, несмотря на это, Эмиг продолжил атаку. Мина, сброшенная им с высоты нескольких метров, попала точно в ворота шлюза, но при ее взрыве был уничтожен и самолет самого Эмига.[36]
Уже утром 22 июня тральщики, базировавшиеся в Кронштадте, начали разведывательное траление на имеющейся сети фарватеров. Однако русские ничего не знали об электромагнитных минах, а именно такие были выставлены самолетами Люфтваффе в районе Кронштадта. Вплоть до начала августа инженеры Балтфлота считали, что немцы и финны используют только контактные мины, потому проведенное траление и оказалось неэффективным.
Утром 24 июня недалеко от Кронштадта подорвался тральщик Т-208 «Шкив». При этом некоторые матросы заметили, что взрыв произошел не непосредственно у носа корабля, а как бы чуть в стороне от него. От мощного гидродинамического удара в корпусе корабля образовались большие трещины, и, несмотря на работу всех водоотливных средств, он через 40 минут затонул. Эта потеря стала весьма серьезной, ибо Т-208 относился с базовым тральщикам специальной постройки водоизмещением 450 тонн. Его экипаж состоял из опытных моряков.
Аналогичным образом 7 июля напротив маяка «Толбухин» подорвался и потонул тральщик ТЩ-39 «Петрозаводск». В этом случае взрыв тоже произошел в стороне от борта, тем не менее причиной катастрофы объявили «якорную мину». После этого фарватеры КБ-1а и КБ-1б были закрыты для плавания и снова «протралены» обычными контактными тралами. Мин опять обнаружено не было. Впрочем, специальных электромагнитных тралов в распоряжении Балтфлота все равно не было. Единственным способом борьбы с донными «адскими машинами» было сбрасывание глубинных бомб, что сводило уничтожение мины к чистой случайности.
Позднее командование Балтийского флота образовало в Финском заливе три района траления. 3-й район включал в себя акваторию Кронштадтской военно-морской базы с ее фарватерами, проложенными в Лужскую губу, на северо-восток к Выборгу, на запад к острову Гогланд и к Ленинграду. Ответственность за борьбу с минами и конвойную службу в районе возлагалась на командира базы, в распоряжении которого имелись 22 тихоходных тральщика, 13 катеров типа «КМ» и восемь «морских охотников».
Прелюдия
Уже первые рейды «Юнкерсов» к Кронштадту показали, что требуется срочное усиление его ПВО. Большинство зенитных батарей 1-го ЗенАП дислоцировались на северных и южных фортахвоенно-морской базы. Они были вооружены 76-мм короткоствольными орудиями образца 1915 г., установленными на железных плитах, вмонтированных стационарно в бетон. Эти пушки имели малые скорости вращения механизмов по горизонту и вертикали и потому не успевали за целью, особенно летящей на малой высоте. Другие батареи полка располагались за пределами крепости и на южном берегу Финского залива. Они были оснащены более новыми 76-мм орудиями образца 1931 г., а также приборами ПУАЗО-1 и ПУАЗО-2. Однако и это вооружение уже явно не соответствовало времени.
И тут произошел редкий случай в советской истории, когда меры по перевооружению на новую технику были предприняты оперативно. Уже спустя несколько дней командир 1-го ЗенАП получил приказ в течение 48 часов произвести замену зенитных орудий и приборов управления огнем. К началу июля все батареи полка получили новые 85-мм зенитные пушки 52-К. Этому были рады все. Но вот новый прибор ПУАЗО-3 озадачил даже командиров батарей, потому что раньше его никто и в глаза не видел.
Конец ознакомительного фрагмента.