6
– Ух ты, что это тут у нас? – прозвучало прямо над головой, и, прежде чем Катя успела тисками сжать свой блокнот, тот взметнулся вверх, не смея и не умея сопротивляться силе человеческих рук.
Рядом на стул село тело, которым являлась одна из Катиных знакомых, Лиза. Друзей у нее не было, да и вообще она особа, не поддающаяся каким-либо эмоциям. Или старающаяся свести любой импульс на ноль.
После нескольких неудачных попыток вернуть себе свою собственность, Катя махнула на эту затею рукой и продолжила ковырять свою картофельную запеканку в мрачном раздумье. Что может быть хуже, чем когда у тебя отнимают твою личную вещь? Тем более это не просто «вещь» – там записаны все ее мысли. А теперь эти мысли попали в руки другому человеку. Это не плохо, но от этого как-то чертовски противно. Будто у тебя отняли право на мышление на какой-то миг. Все равно что вторгнуться в чужое пространство. От этого не грустно и ничего подобного, но как-то неприятно, и этот факт нарушения спокойствия вокруг тебя – он сам по себе вызывает волну праведного гнева, закипающего внутри сердца и разливающегося по венам, артериям, капиллярам.
– Что это? – вскинула похитительница блокнота взгляд на его законную хозяйку. – Что это за «идеи»?
– Там написано, – не отрываясь от своего занятия, ответила Катя.
– Прекратить приравнивать старость к героизму. Не уступать старикам мест, не делать им льгот и поощрений. То, что они немощны и стары – их проблема, а не кого-либо еще… – воровка мыслей снова глянула в сторону своей знакомой, но та никак не отреагировала. – Серьезно? – попробовала она привлечь внимание к себе и снова посмотрела в блокнот. – То есть ты до такой степени не любишь уступать место в…
– Да дело не в месте в транспорте! – Катя даже стукнула вилкой по тарелке. Она обернулась и продолжила совершенно спокойно: – просто из старости делают культ. Стариков чтят за то, что они сделали когда-то. За их работу. За их подвиги какие бы то ни было. Им надо уступать эти дурацкие места по причине того, что они многое повидали в жизни и многое знают, – она не смогла сдержать презрительную ухмылку. – Но факт в том, что прошлое – оно уже было. Его больше нет. Это история. А история – не что иное, как просто сказки. Ничто, из того, что произошло, нельзя утверждать, потому что в нашем мире все можно подделать, – заметив изменение направления своих рассуждений, Катя поспешила вернуть их в прежнее русло: – Старость – это просто немощность. Это показатель того, что ты пришел в негодность. Таких надо утилизировать, как мусор. Они напрасно тратят нужный молодым воздух. Они напрасно потребляют нашу еду. И сами они напрасны и никчемны.
Она замолчала и, заметив, что ее подруга в полнейшем замешательстве, поспешно и ловко вернула себе блокнот и внесла в него еще одну идею:
Избавляться от людей, не несущих в себе никакого смысла.
Внимательно перечитывав написанное, Катя кивнула и закрыла блокнот. Глянув в сторону молчащей подруги, она вопросительно подняла бровь. Иногда жестами можно показать то, что слова не могут передать, а иногда просто лень открывать рот, вылепливать тягучие фразы губами и языком, так что куда проще заключить все высказывание, весь вопрос в одно емкое движение.
– Мысли у тебя какие-то… – начала объяснять Лиза, раскачивая головой из стороны в сторону, словно пытаясь собрать предложение из осколков слов. – Немного социопатией отдает, если честно.
Катя вздохнула и отвернулась.
– Это скорее способность видеть реальное положение дел и нахождения путей решения увиденных проблем, Иззи.
– Мудрено, – хмыкнула та.
Повисло молчание. Правда, только между ними, ведь вокруг все шумело и шевелилось, как в муравейнике.
Сейчас был завтрак, а в столовой во время завтраков и обедов находится наибольшее количество учащихся, и все они до чертиков любят поговорить, до безумия любят посмеяться и до невыносимого громко восклицать любую чушь, приходящую им в голову с ошеломляющей разум скоростью.
– И как давно ты ведешь этот блокнот? – подала голос Лиза, не желая так просто уходить от этой темы.
– Довольно-таки, – отмахнулась Катя, немного задумавшись. – Не вспомню уже, если честно, сколько – но года четыре точно.
– И много там… этого?
– Нет, всего несколько пунктов. Однако их больше в моей голове. Со временем я полностью заполню свой блокнот.
– Прямо свод законов каких-то, – хмыкнула Лиза и ощутила на себе взгляд своей собеседницы. Она словно прощупывала только что сказанное, и взгляд ее был очень серьезен, однако ни единого слова Катя не произнесла. – По этим записям можно, наверное, новое общество собрать, – продолжила Лиза, улыбкой намекая на то, что это шутка. – Только вот оно бы скоро распалось или вымерло бы…
– Почему это? – то ли проигнорировав иронию, то ли не замечая ее, спросила Катя. – Неужто ты думаешь, что должен существовать какой-то абсолютно прекрасный мир, где с небес сыпется манна, а люди дружелюбны, где нет ни ссор, ни какой-либо негативной энергетики вообще? Тебя ничему не научили книги? Ни «О дивный новый мир», ни «Мы», ни «1984»? Не только утопия не может существовать, но даже и мысль о ней. Если мир идеален, то что-то в нем не так. Все строится на принципах равновесия, иначе все рухнет…
– Но, – прервала тираду своей фанатичной знакомой Лиза. – Твои записи – это?..
– Мои записи – это не желание создать рай для всех и вся, – поняв вопрос на середине, ответила Катя. – Это желание создать рай для меня самой и для тех, кто на меня похож. И вообще, не такой уж он и плохой был бы, потому что в моих идеях есть своя доля смысла. Просто ты насквозь пропиталась нашим реальным миром, что не можешь принять ничего, что не сходится с утвержденными в нем правилами.
Катя снова прервалась. Ей даже расхотелось доедать эту запеканку, которая пару минут назад заставляла ее живот урчать, а рот полниться слюнями. Почему-то непонимание Лизой таких простых, как казалось, истин выбешивало и заставляло аппетит растворяться в кислоте желудка. Неужели совершенно все уже отравлены этими приевшимися догмами? Поэтому никто не способен принять идеи другого человека? Поэтому все они улыбаются и крутят у виска, встречая чье-то рассуждение, идущее вразрез с заповедями, конституциями и уставами?
Катя поморщилась в отвращении.
Неожиданно ей стало все противно: ученики, смеющиеся смехом умирающих гиппопотамов; воздух, пропитанный потом мелких детей, не имеющих представления о дезодорантах и их магических действиях; система обучения; прорва людей…
– Зачем только правительство говорит семьям заводить детей побольше? – процедила Катя сквозь зубы. – Такими темпами места не останется и планета рухнет во тьму.
– Почему ты тогда пришла в столовую, если тебя так раздражает пребывание здесь?
Катя пристально посмотрела на Лизу, словно желая понять, неужели она действительно ничего не понимает. Ведь это же так очевидно!
Она огляделась по сторонам.
– А ты не замечала, что везде народу хватает? Что весь мир ими заселен? Куда мне можно пойти? – Лиза не отвечала. – Это не риторический вопрос, – добавила Катя.
Лиза недолго помялась, пытаясь рассмотреть ответ на вопрос вокруг себя, и случайно ее глаза остановились на блокноте. Катя увидела это.
– Из мира, переполненного людьми, правила которого идут вразрез с твоими желаниями и нежеланиями; из мира, в котором все тебе осточертело и каждый тебе противен, можно уйти туда, где все соответствует твоему внутреннему идеалу, где каждая вещь радует глаз и где все тебе нравится, – девушка приподняла свою записную книжку и постукала ногтем по ее обложке. – Поэтому я творю для себя то место, куда могу сбежать отсюда. А пока оно не готово для меня любое место на этой планете – ад.
Она натянуто улыбнулась, резко встала, убрав «свод идей» в рюкзак, и быстрыми шагами вышла из столовой.