Цветы из огненного рая. «Санкт-Паули». Рабен-Штейнфельд, Гамбург Байя – Бразилия Нельсон – Новая Зеландия (Южный остров). 1842–1843 (Сара Ларк, 2013)

Глава 1

Так рано, как в этом году, зима давно не приходила. Снег и лед уже осложняли жизнь обитателей Рабен-Штейнфельда, а ведь ноябрь только начался. Тонкая поношенная куртка Карла не спасала его от холода и влаги, его штаны и ботинки насквозь пропитались ледяной водой. Карл тяжело дышал и проклинал погоду, в том числе и потому, что снова начался снегопад – как раз после того, как он расчистил подъезд к дому вдовы Крузе. Женщина, конечно же, ужасно рассердилась из-за этого: а вдруг она, чего доброго, завтра снова поскользнется? Выпавший снег она сочла достаточным поводом для того, чтобы вполовину урезать зарплату Карла, словно это молодой поденщик был виноват в том, что стихия так разбушевалась. А фермер Фрисманн, которому он помогал восстанавливать обрушившийся под наметенными сугробами сарай, рассчитался с ним продуктами, причем не салом или колбасой – он решил отделаться от Карла мешком муки и парой картофелин.

– Благодари Господа за то, что тебе дали, из этого твоя мать сварит суп для всей семьи, – заявил Фрисманн, когда Карл осторожно поинтересовался, нельзя ли получить гонорар в геллерах и пфеннигах.

После этого молодой человек ушел. Если Фрисманн забыл даже о том, что у него больше нет семьи, – его мать умерла в конце лета, а отец и младший брат еще раньше, – то бесполезно просить его увеличить плату за помощь. Более того, если напомнить ему об этом, он может даже ее сократить, поскольку одинокому холостяку много не нужно.

Карл вздохнул. Он смертельно устал и продрог после долгого рабочего дня, и ему очень не хотелось самому готовить себе суп, а перед тем еще рубить дрова и разжигать огонь в печи. Однако молодой человек взял себя в руки. Не стоило проявлять неблагодарность, ведь так или иначе он сегодня немного заработал, что зимой удавалось не всегда. Тот пфенниг, который дала ему вдова за два часа работы, и подачка фермера помогут ему протянуть несколько дней, почти не голодая. Однако подобное существование истощало его силы, и именно оно в конечном итоге привело его родителей и брата к преждевременной смерти.

Разумеется, он еще был молод и силен – временами он все еще кашлял, но давно перестал харкать кровью и мог выполнять самую тяжелую работу, не задыхаясь. Но в долгосрочной перспективе… Карл не обманывался. У поденщика в Мекленбурге жизнь была несладкой. Поэтому он перестал даже думать о том, чтобы жениться и завести семью, несмотря на то что ему, как наследнику, удалось арендовать дом своих родителей по довольно низкой цене. На него легла бы слишком большая ответственность. Карл мог голодать и мерзнуть, но не представлял себе, как обречь любимую женщину на те же страдания. И уж тем более Иду…

Снег повалил сильнее, так что Карл едва мог разглядеть деревенскую дорогу. Он смутно различал лишь силуэт женщины, которая, закутавшись в шерстяной плащ, пыталась выйти из ворот ближайшего крестьянского двора. Ветер норовил сбить ее с ног, кроме того, она, похоже, несла довольно тяжелый мешок.

Карл задумался, не прийти ли ей на помощь, хотя ему очень хотелось уйти в сухую и теплую комнату. А затем он узнал Иду и содрогнулся. Только что он подумал о ней – и вот она здесь. Странное совпадение, с другой стороны, не удивительное. В конце концов, он думал об Иде постоянно. Карл гнал от себя эти мысли, но чем бы он ни занимался, как бы ни пытался отвлечься, ее красивое лицо в форме сердечка постоянно появлялось перед его внутренним взором.

– Привет, Ида! – крикнул он ей, чтобы привлечь ее внимание. Ведь в такую метель она втягивала голову в плечи и не смотрела по сторонам, и, появившись перед ней внезапно, он мог ее напугать.

Ида взглянула на него. Густые снежные хлопья обсыпали ее брови и темные корни волос, как пух с крыльев ангелов. Узнав молодого человека, она улыбнулась.

– Привет, Карл! – ответила она и перебросила мешок с левого плеча на правое. – Ужасная погода, правда же?

Карл кивнул.

– Что ты делаешь здесь, на улице? – спросил он и потянулся к мешку. – Давай я понесу, нам ведь по пути.

Ида охотно рассталась со своей ношей, и у Карла потекли слюнки, когда он учуял ароматы, пробивавшиеся сквозь мешковину. Ветчина… свежий хлеб…

– Фермер Фит забил скотину. А мой отец решил созвать собрание – сегодня вечером, как стемнеет. И велел мне принести пару колбас, чтобы угостить мужчин. Вообще-то я давно уже должна была вернуться, но госпожа Фит… Она все болтала, болтала и болтала, совсем не хотела меня отпускать. И вот теперь уже почти стемнело, и снег пошел. Но зато она подарила мне еще одну буханку хлеба, потому что испечь я уже ничего не успею…

Карл вздохнул. Дочь малоземельного крестьянина вознаградили за болтовню с фермершей щедрее, чем поденщик получал за три часа тяжелой работы. Его матери фермеры могли сунуть разве что черствый ломоть, больше ничего ей даром не доставалось.

Он решил подумать о чем-нибудь другом. Как бы там ни было, сегодня у него счастливый день. Не только потому, что он немного заработал, – небо наградило его возможностью прогуляться вместе с Идой и поговорить с ней по-настоящему. С тех пор как он тогда ушел из школы – а Ида примерно через год после него, – они ни разу толком не пообщались. Они и встречались-то редко, особенно после того, как мать Иды умерла, рожая ее младшую сестренку. На тринадцатилетнюю Иду внезапно легло все домашнее хозяйство семейства Ланге и уход за болезненной малышкой. Девушка заботилась о младшей сестренке с большим рвением, однако она все же последовала на Небеса вслед за матерью всего полгода спустя.

«Бог дал, Бог взял», – стоически повторял тогда Якоб Ланге, но Ида была безутешна.

– Твой отец созывает молитвенное собрание? – поинтересовался Карл, подходя ближе к мерзнущей Иде, чтобы своим телом хоть немного защитить ее от промозглого ветра. Он готов был все отдать за теплую куртку, которую он мог бы снять и набросить ей на плечи. Плащ, похоже, плохо ее согревал. – В такую погоду? Да еще во вторник? Неужели кто-то заболел?

То, что его не пригласили даже на такое мероприятие, Карла не удивило. А ведь его отец был столпом старолютеранской общины. Пастор высоко ценил красивый голос глубоко верующего Фридриха Йенша, который снова и снова оживлял композиции Мартина Лютера во время богослужения. Что ж, не слишком-то это помогло Йеншу: многие зажиточные члены общины просто забыли о нем, когда он умирал дома. Карл до сих пор злился из-за этого, и он то и дело, не сдержавшись, резко высказывался о пасторе, фермерах и малоземельных крестьянах. С тех пор его стали считать склочным и упрямым человеком. Его терпели в общине, но ни к чему не привлекали.

Молодой человек заметил, что Ида покачала головой.

– Нет, не молитвенное собрание, – ответила она, стряхивая плотный слой снега со своего головного платка. – Речь идет о другом… Отец ведь был недавно в Шверине.

Это случалось нередко, поскольку Якоб Ланге был умелым кузнецом и считался знатоком лошадей. Даже помещик признавал его талант и брал его с собой, когда собирался купить новую лошадь. На этот раз речь шла об упряжке для саней. Карл издалека видел этих роскошных животных.

– И там ему на глаза попался плакат, а потом он встретился с одним человеком, важным господином со странным именем. Ну, фамилия у него простая – Бейт, а вот имя… Что-то вроде Джон Николас.

Карл задумался.

– Никогда не слышал, – признался он. – И кто же он?

– Он состоит в… Я точно не знаю, что это такое, торговый дом, кажется. В любом случае это называется Новозеландская компания, но пишется очень забавно, некоторые буквы совсем другие. И «Новая Зеландия» тоже как-то странно пишется[14]. Гамбургская судоходная компания имеет ко всему этому какое-то отношение… – Ида рассказывала с запинками, но подробно – чем-то эта тема ее волновала.

– А мы же читали про Новую Зеландию! – вспомнил Карл, радуясь, что может внести в разговор свою лепту. – Книга про капитана Кука, помнишь?

И он заговорщически улыбнулся девушке, но та ответила ему затравленным взглядом. Скорее всего, отец отругал ее за то, что книга тогда пропала. Наверное, она имела какое-то отношение к планам ее отца.

– Он хочет уехать! – вырвалось у девушки. – Ну, мой отец. Этот Бейт вербует поселенцев в Новую Зеландию. Говорит, там очень много земли и любой может купить ее. Не так, как здесь…

Несмотря на то что в Мекленбурге крепостное право отменили уже лет двадцать назад, фермеры и ремесленники могли брать землю только в наследственную аренду. Хотя это считалось делом надежным, именно членам старолютеранской общины не нравилось такое положение вещей. Герцог Мекленбургский никогда не преследовал их за веру, но вот предыдущий правитель, король Фридрих Вильгельм III Прусский, – еще как. Его сын отменил запрет на богослужения по старолютеранскому обряду, однако Якоб Ланге, как и многие другие, не верил в долгий мир со власть имущими. Поместные дворяне могли в любой момент воспользоваться их желанием придерживаться чистой веры Мартина Лютера как поводом к тому, чтобы прогнать их с земельных участков.

– И теперь отец хочет, чтобы другие малоземельные крестьяне тоже уехали с ним, – продолжала рассказывать Ида. – Мы можем отправиться туда всей общиной, сказал господин Бейт, и это не так дорого обойдется. Триста английских фунтов за восемьдесят моргенов земли, включая стоимость проезда. Не знаю, сколько это в талерах, но отец сказал, что мы это можем себе позволить.

Карл снова вздохнул. Пожалуй, малоземельные крестьяне действительно могли позволить себе это путешествие, как и фермеры, но он и мечтать о подобном не мог, даже если бы речь шла всего о тридцати пфеннигах. Однако сердце молодого человека забилось чаще, когда он услышал о новой земле. Бросить все это, начать новую жизнь…

Вот только Ида, казалось, не разделяла его восторга. Она выглядела скорее подавленной.

– Но ты не хочешь ехать? – посочувствовал ей Карл.

Ида лишь пожала плечами.

– Я поеду туда, куда велит отец, – просто сказала она, – или мой муж…

Этими простыми словами она уязвила Карла в самое сердце. Разумеется, он знал, что Ида Ланге помолвлена с Оттфридом Брандманном, потому что не так давно пастор объявил об этом с кафедры. Они могли в скором времени сыграть свадьбу. Иде вот-вот исполнится семнадцать, почти все девушки ее возраста уже вышли замуж. Но Ида все еще должна была заменять мать младшим братьям и сестре, и, судя по всему, Якоб Ланге хотел еще немного подержать ее дома, пока младшие дети не подрастут и не станут самостоятельными. Кроме того, Оттфрид, похоже, не слишком усердствовал в изучении плотницкого мастерства. Несмотря на то что он трудился под началом собственного отца, пробную работу на звание подмастерья он все еще не сдал. Однако все могло решиться в течение нескольких месяцев.

– Этот Оттфрид! – вырвалось у Карла. Он не знал, что заставило его так раскрыться, возможно, странная атмосфера этой прогулки, когда в сумерках снег призрачной вуалью скрывал Карла и Иду от действительности. – Ты и правда выйдешь за него замуж? Ты любишь его?

Ида остановилась и удивленно посмотрела на него.

– Он хороший человек, – ответила она. – И старший сын, наследник. Если мы не уедем… Мой отец…

– Да забудь ты на минутку о своем отце, Ида! – взмолился Карл. – Подумай, что ты испытываешь при мысли о свадьбе. Ты… желаешь быть с Оттфридом?

И без того белое как снег лицо Иды побледнело еще больше, когда она поняла, что он сказал. И тут же девушка залилась густой краской.

– Какие слова ты употребляешь, Карл Йенш! – с упреком произнесла она, и Карл сразу же пожалел о своей вспышке.

Чего доброго, она сейчас замолчит и никогда больше не заговорит с ним. Но он ошибался. Иде понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями: она пыталась подыскать слова для ответа.

– Каждая девушка должна выйти замуж… – негромким голосом произнесла она. – Это… богоугодное дело. А что касается любви… она приходит со временем. Оттфрид – хорошая пара для меня. Он ремесленник, он верующий… Мой отец сказал: так и должно быть. Все остальное приложится. – Ида посмотрела на Карла в поисках поддержки.

Однако тот совершенно не собирался ей поддакивать.

– Но что у тебя на душе, Ида? – не отставал он. – Ты же должна испытывать что-то по отношению к своему будущему супругу! Тебя вообще спрашивали, хочешь ли ты за него замуж? Он спрашивал тебя?

Карл не мог удержаться, не мог не задавать этих вопросов, которые мучили его с тех самых пор, как стало известно о помолвке. Впрочем, он вел себя как безумец. Ида могла догадаться, какие чувства он испытывает к ней, и тогда ситуация станет совсем неловкой.

– Оттфрид очень добрый, – стояла на своем Ида. – На прошлое Рождество он сделал мне подарок. И мы часто держались за руки после богослужения. Он мне вполне подходит… Он… он из хорошей старолютеранской семьи…

Карл сдался. Казалось, Ида не понимала, к чему он клонит, или не хотела задумываться об этом. В любом случае, судя по всему, она не ставила под сомнение решение своего отца выдать ее за Оттфрида Брандманна, да и Оттфрид, кажется, с готовностью принял свою судьбу, о которой условились Якоб Ланге и Петер Брандманн, серьезно поговорив о своих детях. Ну разумеется, он не пойдет против воли отца, если это сулит ему брак с самой красивой девушкой в деревне!

– И теперь ты хочешь уехать вместе с Оттфридом? – Понурившись, Карл решил сменить тему. – В Новую Зеландию? Это же еще дальше, чем Америка…

Ида попыталась одновременно кивнуть и пожать плечами.

– Это еще дальше, чем Америка, – подтвердила она. – Кажется, туда три месяца добираются морем. Но я не знаю, поедут ли Брандманны. Сегодня они собираются обсудить это, я имею в виду, мужчины… Большое спасибо, Карл, за твою помощь.

За снежной круговертью показался дом Ланге, и Ида решила забрать у Карла мешок с едой. Похоже, она не хотела, чтобы ее видели вместе с ним. Однако вряд ли это могло произойти: с неба по-прежнему сыпались снежные хлопья, кроме того, дом семьи Ланге окружала занесенная снегом изгородь из кустов ежевики.

Карл вернул Иде мешок, но он еще не был готов отпустить ее.

– А если Брандманны не поедут? Тогда… тогда ты не выйдешь замуж за Оттфрида? – спросил он.

Молодой человек не знал, чего ему хочется. Чтобы Ида оказалась в далекой стране, но осталась свободной? Или жила здесь, выйдя замуж за человека, которого он ни во что не ставил и к которому она, судя по всему, не испытывала ни малейших чувств, за исключением некоторого уважения?

– Я в любом случае выйду замуж за Оттфрида, – пояснила Ида. – Если Брандманны не уедут, я буду жить с ним в деревне. Но тогда нам нужно пожениться как можно скорее. Насколько я помню, судно отплывает в декабре. – Она повернулась, чтобы зайти в дом.

– А чего хочешь ты? – крикнул вслед Иде Карл в последней попытке пробиться сквозь стену ее послушания и преданности. – Что предпочла бы ты?

Ида снова обернулась и посмотрела Карлу прямо в глаза. Взгляд ее, исполненный обреченности и тоски, поразил его до глубины души.

– Я вообще ничего не хочу, – решительно ответила она. – Желания – это для мечтателей и фантазеров, которые крадут у Господа время.

– А о чем ты молишься? – в отчаянии спросил Карл.

Может быть, она ответит, если он сформулирует вопрос иначе? Должно же у Иды быть собственное мнение насчет своего будущего!

– О смирении, – прошептала Ида. – Я молюсь о смирении.

Почти все малоземельные крестьяне Рабен-Штейнфельда уже собрались за большим столом в жилой комнате, когда Ида вошла в дом. Она узнала шорника Бекманна, пекаря Шиба и сапожника Буше. Кроме того, здесь, конечно же, присутствовали Брандманны: Петер Брандманн привел своего сына Оттфрида.

Ида извинилась за опоздание и поздоровалась с мужчинами. Оттфрид надолго задержал ее руку в своих, сжимая крепко, как собственник. Девушка попыталась улыбнуться ему в ответ, но так, чтобы ее не обвинили в том, будто она беззастенчиво кокетничает со своим женихом. Она поймала себя на том, что хладнокровно разглядывает молодого человека, женой которого скоро станет.

Оттфрид был статным парнем, более крупным, чем Карл. Возможно, с возрастом он располнеет, как его отец. В остальном он тоже очень походил на Петера Брандманна. Черты его кругловатого лица были по-своему привлекательны, разве что слишком близко посаженные глаза немного портили его, но в целом он был довольно хорош собой. Удивительно, но Ида впервые заметила, что глаза у него карие, прежде она никогда не смотрела на своего жениха так внимательно. Ее смущал его большой рот с мясистыми губами. Ида покраснела при мысли о том, что вскоре ей придется целоваться с ним. Нос у него был прямой, не слишком крупный и не слишком маленький, волосы – каштановые, не густые. У старшего Брандманна они уже начали редеть, поэтому Оттфрида, скорее всего, ждет то же самое.

Ида пришла к выводу, что Оттфрид ее не отталкивает – но и не заставляет ее сердце биться чаще. Когда она встретила Карла, то почувствовала, как оно громко застучало, но, скорее всего, дело было в том, что он появился столь неожиданно; кроме того, она помнила запрет отца общаться с поденщиком. С другой стороны, она всегда знала, что глаза у Карла насыщенного зеленого цвета, какими бывают летние поля.

– И как мы можем быть уверены в том, что этот Бейт – не обманщик?

Мужчины возобновили разговор с того места, на котором остановились, когда Ида ушла на кухню. Она слышала их громкие голоса, нарезая хлеб и раскладывая на тарелке колбасу и ветчину. При этом она с некоторым раскаянием в душе думала о Карле, который помог ей донести все это, хотя у самого дома хоть шаром покати. Наверное, нужно было с ним поделиться – в благодарность за помощь. Но он наверняка отказался бы. Карл очень гордый, ему не нужна милостыня.

– За ним стоит Новозеландская компания, – ответил на вопрос Петера Брандманна Якоб Ланге, когда Ида внесла блюда. – И торговый дом Гамбурга «Де Шаперуж и Компания». Они предоставят судно. У Бейта есть свидетельства и письменные подтверждения от всех возможных инстанций. Он уж точно не мошенник…

– Он истинной веры? – поинтересовался сапожник.

Ланге пожал плечами:

– Я его не спрашивал. Но он – отец семейства, его жена и дети отправятся в путешествие вместе с нами. Кроме того, на судне будут два миссионера. Поэтому мы не останемся без духовной опеки.

– Истинной опеки? – строго переспросил Буше.

– Господин Бейт заверил меня, что в окрестностях Нельсона, где расположена предназначенная нам земля, уже есть миссия – там живут духовные лица, бежавшие от преследований прусского короля. То есть наверняка не реформаторы. Кроме того, Бейт заверил меня в том, что мы сможем основать собственную общину. Так что если мы уедем вместе, то будем продолжать жить в общине, как и привыкли. – Ланге взял кусок хлеба с тарелки, которую Ида только что поставила на стол, и густо намазал его печеночной колбасой. – Мы все устроим в точности так, как здесь, сохраним свой язык, свои обычаи…

– В Новой Зеландии сейчас лето. – Едва эти слова сорвались с ее уст, Ида в испуге прикусила губу.

Но она должна была сказать об этом. В Новой Зеландии не будет «точно так же, как здесь». Это другая страна, там другие растения, другие животные… другие звезды! Девушка вспомнила о книге капитана Кука.

Мужчины добродушно рассмеялись.

– Что ж, это настоящий аргумент! – заявил Хорст Фрисманн, фермер, у которого вчера под сугробами обвалилась крыша сарая.

– Аргументов много! – фыркнул Ланге и бросил на дочь укоризненный взгляд. – Особенно для вас, крестьян. Фрисманн, ты только подумай! Сколько у тебя здесь земли? Семь гектаров! Этого едва хватает на жизнь, если летом ты не работаешь на помещика, словно какой-то грязный поденщик! А там ты получишь двадцать гектаров сразу, а потом докупишь еще – столько, сколько захочешь. На многие мили вокруг – свободная дикая земля, которая только и ждет, когда мы ее распашем!

– Кстати, о «диких». Я тут вспомнил про туземцев, – заметил шорник Бекманн. – Как там насчет… индейцев?

Другие мужчины закивали. Им уже довелось услышать множество ужасных историй о зверствах коренного населения Америки.

– Бейт говорит, индейцев там нет, – объяснил Ланге. – В этой стране изначально людей вообще не было. Потом туда приплыли англичане и еще какие-то темнокожие с ближайших островов. Но говорят, что они безобидны. А если окажется, что они живут прямо на той земле, которую мы хотим получить, мы просто выкупим ее у них за парочку жемчужин.

Ида вновь закусила губу. В книге про капитана Кука аборигены описывались совсем не так. Если верить мореплавателю, жители Полинезии очень даже умели постоять за себя, упоминал он и о каннибализме.

– Весьма похоже на рай! – усмехнулся Брандманн. – Рай за триста английских фунтов. Но угодно ли это Богу, Ланге? Благословит ли Он нас?

Якоб Ланге сложил руки на груди.

– Дар божественной милости… – процитировал он Мартина Лютера. – Спасется тот, кто примет его с верой. Не малодушные, Петер. Не колеблющиеся! Положимся же на Иисуса Христа, положимся на то, что нас ведет Господь, что именно Он привел меня в Шверин как раз тогда, когда Джон Николас Бейт делал свой доклад. Мы всегда были верны истинному учению – а значит, справедливо, что Господь решил вознаградить нас за это. Не обязательно прямо сейчас принимать решение, но времени осталось немного. – Он махнул рукой, указывая на брошюры, которые привез из Шверина и которые теперь лежали на столе. – Возьмите это с собой, почитайте, у меня еще есть плакаты – их я повешу на улице, как только закончится снегопад. А теперь давайте все помолимся, чтобы Господь просветил нас и вывел на верный путь. Даже если он будет долгим…

«Более долгим, чем путь в Америку», – подумала Ида.

А на следующий день она неожиданно для себя совершила странный поступок. Взяв со стола стопку брошюр, она просунула их под дверь дома, в котором жил Карл Йенш. Конечно же, она постаралась, чтобы никто не застал ее за этим, особенно сам Карл. Лишь бы он не подумал, что она хочет над ним посмеяться, – в конце концов, ему никогда не собрать такую сумму. Но он ведь должен знать… он просто обязан знать, куда поедет Ида.

Глава 2

Разговор с Идой взволновал Карла.

Все оказалось именно так, как он и думал. Хотя она ничего толком не сказала, не признавалась в своих чувствах, желаниях и мыслях даже самой себе, в принципе, она была так же недовольна своим жребием, как и Карл. Она хотела большего, чего-то иного, кроме хлопот по хозяйству и материнства в захолустье на краю мира, ей хотелось читать книги и писать сочинения вместо того, чтобы в тринадцатилетнем возрасте заботиться о малыше, который еще и умер у нее на руках. Ида была послушной девушкой, но на самом деле она не желала выходить замуж за мужчину, которого выбрал ей отец. Хотя, конечно, ее будущее не особенно изменилось бы, если бы Якоб Ланге позволил ей подольше ходить в школу. Дочери помещика посещали лицей, но потом их обеих все равно выдали замуж.

Карл не знал, чего он хочет для Иды, ведь не могло быть и речи о том, чтобы он к ней посватался. Возможно, она совершенно права, когда молится о смирении. И ему самому тоже, пожалуй, следовало бы поступать так же, вместо того чтобы постоянно злиться и бунтовать против судьбы. Возможно, Господь действительно не просто так отвел каждому его место…

Карл решил прочитать молитву, однако не почувствовал умиротворения, когда в конце концов укрылся своим тонким одеялом и попытался уснуть в едва натопленной избе. На следующее утро снова придется разгребать подъезд к дому вдовы Крузе – оставалось лишь надеяться, что она ему в конце концов заплатит…

Конечно же, вдова не заплатила. Впрочем, она вознаградила Карла тем, что было лучше обычного пфеннига: она вынесла ему кружку теплого пива, пока он трудился, а потом вложила ему в руки буханку хлеба и кусок колбасы! Вместе со вчерашним супом получится просто роскошный обед! Это утешило Карла, поскольку на остаток дня он себе работы не нашел. В такой холод, как сейчас, крестьяне предпочитали не выходить из дома – если, конечно, не ломался сарай. Они занимались только самой необходимой работой, с которой вполне справлялись сами члены семьи.

Карл толкнул дверь в свою хижину и с удивлением уставился на лист бумаги, лежащий на полу. «Новозеландская компания» – прочел Карл напечатанные крупным шрифтом слова в шапке письма и сразу же забыл обо всем, даже о хлебе и колбасе. Он быстро пробежал глазами строчки текста. А затем, поглощая еду, он прочел его во второй, а потом и в третий раз. Все оказалось действительно так, как говорила Ида! В местечке под названием Нельсон, на Южном острове Новой Зеландии, можно было получить землю, и сейчас компания вербовала поселенцев. Увидел он и напечатанное имя Джона Николаса Бейта, и его адрес в Гамбурге.

Прочтя текст в четвертый раз, Карл понял, что в голове у него созрел план, смелость которого испугала его самого. Смирение… Если он воплотит свою идею в жизнь, если он хотя бы попытается, этим он проявит скорее обратное. И это будет стоить ему с таким трудом заработанного пфеннига! Если в течение следующих нескольких дней он не найдет себе занятие, придется голодать. А потом ему снова вспомнился грустный взгляд Иды, который рассказал ему обо всем: о недовольстве предначертанной ей жизнью в Рабен-Штейнфельде и одновременно о страхе перед отъездом в новую страну. Если это вообще возможно, он не оставит ее одну!

Карлу не пришлось долго искать свою старую тетрадь, спрятанную в самом дальнем углу сундука с одеждой. Карандаш тоже еще лежал там, тщательно заточенный, как и книга про капитана Кука, которую он прочел, наверное, раз двести. Ее молодой человек положил на стол рядом с тетрадью в надежде на то, что она принесет ему счастье.

Карл облизнул кончик карандаша. За минувшие пять лет ему не приходилось ничего писать. Но слово «отлично», выведенное угловатым почерком учителя Бракеля, вселило в него мужество. Когда-то у него получалось неплохо, и разучиться этому делу наверняка не так-то просто!

В последнем свете этого сумрачного зимнего дня Карл Йенш написал первое в своей жизни письмо.

Спустя несколько дней оно легло на стол Джона Николаса Бейта, который, однако, в своей конторе отсутствовал. Его дочь Джейн без особого желания распечатала адресованное ему письмо – эту задачу он с удовольствием поручал ей, пока сам разъезжал по городу и окрестностям, занимаясь приготовлениями к доставке немецких переселенцев в Нельсон. Момент отъезда приближался, и настроение Джейн ухудшалось с каждым днем. В это утро оно было особенно скверным. Примеряя праздничное платье для вечернего бала, она обнаружила, что ткань обтягивает ей грудь и бедра, хотя предыдущая примерка состоялась всего две недели назад. Джейн впала в притворную ярость и обвинила портниху в том, что та испортила наряд. Однако в глазах матери и сестер она прочла, что те не поверили ни единому ее слову. Нельзя было отрицать, что Джейн так же склонна к полноте, как ее мать, и портнихи осторожно ей на это намекали. Сестры же обычно называли ее жирной коровой. Однако Джейн просто не могла удержаться: в плохом настроении или от скуки ей все время хотелось есть. И, поскольку ее настроение только портилось с тех самых пор, как отец окончательно решил переехать в Новую Зеландию, она стала завсегдатаем в кондитерских Гамбурга.

Джейн не хотела жить в Новой Зеландии! Она ненавидела Новую Зеландию! Хотя дело было отнюдь не в пейзажах и уж точно не в погоде – погода в Гамбурге была почти такой же мрачной, как и перспектива переезда в Нельсон. В Новой Зеландии воздух был намного чище и, по крайней мере на побережье, почти не случалось затяжных дождей или снегопадов. Даже зимой время от времени показывалось солнце, а сейчас там и вовсе было лето. Да и местность считалась красивой. Тот, кому нравились гористые пустынные пейзажи, бесконечные, поросшие травой и лесами равнины и холмы, только и ждущие, чтобы на них построили бревенчатый дом или распахали поля, – такой человек мог быть там даже счастлив. Джейн думала о страстных поклонницах иллюстрированных брошюрок, в которых рассказывалось о приключениях мужественных пионеров в прериях Америки. Многие представительницы гамбургского общества буквально мечтали о жизни в глуши.

Джейн же была человеком совершенно иного склада. Наоборот, она наслаждалась удобствами гамбургского особняка, который снял для отца и всей семьи господин де Шаперуж. Вода здесь шла из крана – сеть труб доставляла воду из Эльбы прямо в дома, комнаты освещали современные масляные лампы, камины и изразцовые печи дарили тепло… Кроме того, у Джейн не было ни малейшего желания заниматься земледелием и скотоводством. Она была умной девушкой, учителей всегда приводила в восторг ее тяга к знаниям. Особенно ей нравилось считать. Больше всего на свете Джейн хотелось вести бухгалтерию в каком-нибудь крупном торговом доме.

Эту страсть она обнаружила совершенно случайно. Сара Бейт наняла одного из бухгалтеров господина Шаперужа в качестве репетитора для своих дочерей. Девочки должны были научиться правильно вести книги домашних расходов. Но Джейн уже после первого занятия переросла эту задачу, ей хотелось большего, и добродушный молодой человек охотно обучил ее тонкостям купеческой бухгалтерии. Это не считалось неприличным для девушки, многие жены купцов вели книги для своих мужей. Джейн Бейт тоже мечтала заниматься чем-то подобным. И в принципе ничто не мешало выдать ее замуж еще в Гамбурге – до отъезда родителей и сестер в Новую Зеландию, куда должен был сопровождать переселенцев ее отец по поручению Новозеландской компании. Де Шаперуж даже предложил ее отцу поговорить об этом с некоторыми приличными купеческими семьями – как раз после того, как он увидел, как прекрасно справляется Джейн в конторе своего отца.

Однако Бейт отказался. Он заявил, что Джейн еще слишком юна, чтобы выдавать ее замуж, но это была полная чушь. Джейн скоро исполнится двадцать лет, ей давно уже пора вступить в брак! Истинная причина заключалась в другом, и Джейн опасалась, что сама виновата в своем положении. Не нужно было становиться настолько незаменимой в отцовской конторе! Не стоило взваливать на себя всю работу по организации переезда крестьян из Мекленбурга, что выходило далеко за рамки вербовки. Однако в обществе сестер и их подруг Джейн скучала, ей не нравились обычные развлечения девушек ее круга. Она не любила наряжаться, не любила танцевать. Кататься в карете по дождливому Гамбургу у нее не было ни малейшего желания, а поездки верхом вызывали ужас!

Намного больше Джейн нравилось разбирать отцовскую корреспонденцию, заниматься арендой домов, в которых будут жить поселенцы перед посадкой на корабль, и рассылать документы, необходимые для путешествия. Конечно же, она проверяла и некоторые счета, если возникали сомнения, напоминала об оплате, координировала сотрудничество с де Шаперужем – тот договаривался об аренде подходящего корабля. Джейн даже составила рекламный проспект, в то время как ее отец занимался только тем, что умел лучше всего: он убеждал и вел переговоры, завязывал знакомства и делал доклады, чтобы завербовать переселенцев. Неудивительно, что он не хотел отказываться от такой свободы, поскольку потребовался бы не один день и некоторое количество денег, чтобы найти на место Джейн писаря или бухгалтера и ввести его в курс дела.

Девушка вздохнула и задумчиво потянулась к пралине, открывая первое письмо. Желания заниматься корреспонденцией не было, хотя она убеждала себя, что должна наслаждаться работой в конторе, пока это возможно. Насчет того, что ждет ее в Новой Зеландии, Джейн иллюзий не питала. В тот самый миг, когда барк «Санкт-Паули», который зафрахтовал для них де Шаперуж, покинет гавань, она станет не нужна Бейту. На судне для нее не найдется работы, а распределение земли в Нельсоне и сопутствующие хлопоты возьмут на себя сотрудники Новозеландской компании или подчиненные губернатора. И придется Джейн скучать вместе с сестрами, пока отец не подыщет ей кого-нибудь в мужья. Вероятнее всего, он будет из тех, кому не терпится построить рубленый дом…

Однако письмо тут же приковало к себе ее внимание: тщательно сложенный лист из школьной тетради, на котором кто-то почти детским почерком написал адрес конторы Бейта. Почтовый штамп был неразборчив, но, когда Джейн прочла письмо, она поняла, что отправитель, судя по всему, передал его писарю некоего мелкопоместного дворянина, чтобы тот отправил его в Гамбург, и наверняка вместе с таким вознаграждением, которое едва ли мог себе позволить…

Милостивый государь Джон Николас Бейт!

Нижайше хочу обратиться к Вам насчет переезда в Новую Зеландию. У меня в руках брошюра, в которой предлагается купить землю в местечке под названием Нельсон, и многие высокочтимые члены нашей церковной общины подумывают о переселении. Я всей душой мечтаю жить в новой стране. Я хороший и усердный работник, мог бы пригодиться везде, куда бы ни отправила меня Ваша компания, например, строить дома или распахивать поля. Однако у меня нет денег, я работаю поденщиком в Рабен-Штейнфельде. Работаю тяжело, однако денег едва хватает на жизнь, и я не могу поверить, что это действительно то место, где меня хочет видеть Господь. Поэтому я после долгой молитвы обращаюсь к Вам в надежде, что Вы простите мою дерзость и то, что я осмелился побеспокоить столь многоуважаемую персону. Есть ли работа в Новой Зеландии для тех, у кого нет средств? Может ли Новозеландская компания одолжить мне деньги на билет на судно, чтобы потом пользоваться моим трудом в течение первых месяцев или лет жизни в новой стране? Я – честный человек. Вы можете быть уверены в том, что я сделаю все возможное, чтобы как можно скорее выплатить свой долг вплоть до последнего геллера.

Надеюсь на Вашу и Божью помощь, понимание и прощение.

Карл Йенш

Под письмом был указан адрес помещичьей усадьбы в Мекленбурге. Скорее всего, писарь помещика передаст отправителю ответ, если, конечно, он будет.

Джейн подергала себя за мочку уха и взяла еще одно пралине, размышляя, как ответить на это письмо. Вообще-то отец дал недвусмысленные указания: запросы от поденщиков и прочих неимущих пока что следовало отклонять. Позже, перед самым отплытием, все могло измениться. Если не найдется достаточного количества платежеспособных поселенцев, оставшиеся места на судне отдадут колонистам без средств. Новозеландская компания была открыта для таких предложений. Когда в Англии не сразу нашлись желающие ехать в Нельсон, ее сотрудники даже стали специально вербовать поденщиков. Однако Бейт пока старался подобного избегать, постоянно повторяя лицемерную фразу, популярную также у священников и дворян: «Принимайте со смирением то, что дал вам Господь, и не впадайте в грех высокомерия, стремясь к большему».

В действительности же за этим стояли весьма четкие финансовые соображения, Джейн мгновенно раскусила их и немедленно заявила об этом отцу. Она прекрасно понимала его расчет, ей только не нравилось то, что он считал ее глупой. Но его резон был понятен: за каждого поселенца, который живым и здоровым сойдет в Нельсоне с корабля, Бейт получит восемнадцать английских фунтов. Если клиент платежеспособен, эти деньги станут чистой прибылью. Те триста фунтов, которые вносили семьи переселенцев, полностью покрывали стоимость проезда на судне, даже если семья была большой, а те гроши, за которые племена маори продавали землю в окрестностях Нельсона, не стоили упоминания. То есть, кроме всего прочего, это был верный доход и для Новозеландской компании, которую, конечно же, хотел удовлетворить Бейт, и для де Шаперужа, который предоставлял судно. Если же взять на корабль поденщиков, деньги за их билеты вычтут из заработка Бейта; кроме того, возникнет риск того, что в новых общинах Нельсона появятся лентяи и неумехи. Если для них вообще останутся места, Бейт проведет тщательное расследование по каждому неимущему, готовому ехать в Новую Зеландию, подавая запросы пасторам и вероятным работодателям.

Джейн не сомневалась в том, что у Карла Йенша нет никаких шансов. Уже то, как было составлено письмо, свидетельствовало о том, что он хоть и умный, но очень своенравный человек. Похоже, его достаточно часто обвиняли в недостатке смирения и послушания. Однако Карл Йенш был твердо намерен утереть нос Богу! Он не хотел оставаться на своем жалком месте в этом мире – и теперь, по иронии судьбы, его жизнь оказалась в руках Джейн Бейт.

Джейн задумчиво надкусила третье пралине. Она колебалась, не попросить ли помощи у Господа, прежде чем принять решение. Но молиться ей не хотелось. Да и зачем? Здесь чудо сотворит не Бог, а в лучшем случае толстая девушка, у которой так и чешутся руки отплатить отцу за несправедливость. Джейн улыбнулась, взяла бумагу, перо и чернила. Как же приятно обладать властью!

Спустя неделю Карл Йенш дрожащими руками открыл толстый конверт, который только что вручил ему писарь помещика. Тот, конечно же, содрал с него еще один пфенниг, хотя отправитель, судя по всему, заплатил за доставку письма. Карл изо всех сил старался не порвать тяжелый коричневый конверт: возможно, его еще можно будет когда-нибудь использовать. Но он слишком волновался для этого. Бумага трещала под пальцами, и из конверта выпал… билет на судно! Карл не поверил своим глазам, но на билете была четко отпечатана дата: 26 декабря 1842 года он мог взойти на борт судна «Санкт-Паули». Билет гарантировал ему питание во время переезда на средней палубе. В письме содержались сведения и рекомендации по поводу багажа, указывались цены за перевозку личных вещей. Кроме того, в конверте лежал сертификат, который следовало предъявить в Гамбурге, чтобы получить крышу над головой перед посадкой на судно, а также напоминание о том, что перед отъездом необходимо пройти медицинское обследование в гавани Гамбурга, и еще – бумага, дававшая ему право на путешествие в экипаже, предоставленном торговым домом де Шаперужа для перевозки крестьян и их багажа из Мекленбурга в Гамбург. Следующий текст разъяснял, где можно получить необходимый для проезда паспорт и какие для этого нужны документы. Карлу необходимо было обратиться в контору в княжестве Мекленбург и принести свою трудовую книжку, а также выдержку из церковной книги.

Молодой человек лихорадочно искал сопроводительное письмо, которое подтвердило бы то, что его дерзкое требование было рассмотрено положительно. И наконец он нашел ответ на свое послание, написанный на тончайшей бумаге ручной выделки.

Многоуважаемый господин Йенш!

От имени Новозеландской компании я от всего сердца благодарю Вас за готовность переселиться в Нельсон, что в Новой Зеландии. Для обустройства общины понадобится много сил и рабочих рук. Поэтому молодые здоровые поселенцы очень нужны нам, хотя мы и не сможем сразу же предоставить им во владение земельный участок. Необходимы лишь мужество, трудолюбие и порядочность: качества, которыми Вы, судя по Вашему письму, обладаете в достаточной степени. Поэтому мы очень рады возможности сообщить Вам необходимые сведения. Прошу Вас прочесть их внимательно и прибыть со всеми документами в указанный срок и в указанное место.

С уважением,

Дж. Бейт

Дж. Бейт! Представитель Новозеландской компании лично рассмотрел его дело! Карл не знал, смеяться ему или плакать. Он не верил тому, что держит в руках все эти бумаги, но затем сумел собраться с силами, опустился на колени в своей пыльной избе и возблагодарил Господа за возможность начать новую жизнь.

Глава 3

Получив письмо, Карл хотел сразу рассказать Иде о том, что компания приняла его заявку на переезд. Он точно не знал, она ли подсунула ему под дверь рекламный проспект, но полагал, что так оно и было. А если нет, то он очень надеялся, что девушка хотя бы обрадуется тому, что он последует за ней на новую родину. Конечно, это не изменит ее намерения выйти замуж за Оттфрида Брандманна – Карл не сомневался в том, что она сразу же заверит его в этом.

К этому моменту было уже ясно, что Брандманны тоже решили переселяться. Из Рабен-Штейнфельда пожелало уехать одиннадцать семей, в первую очередь малоземельные крестьяне, но были среди решившихся и состоятельные фермеры, прельстившиеся красотами Новой Зеландии. Все они занимали высокое положение в общине. Деревня уже не будет прежней, когда они уедут, однако помещик сожалел в первую очередь о потере Якоба Ланге, кузнеца и знатока лошадей.

Семьи в то время были большими, и, несмотря на то что почти все сыновья ремесленника обучались его профессии, лишь первый наследовал мастерскую и землю при доме. Остальные отправлялись в путь в поисках места, которое могли бы занять, или становились бродячими ремесленниками. Поэтому Якоб Ланге, Петер Брандманн и прочие легко нашли покупателей для своих мастерских. Помещик ссудил тех необходимыми суммами. Тем самым он привязал к себе ремесленников и крестьян на многие годы – и у живущего в замке повелителя появились новые крепостные.

Карл снова и снова просматривал свои бумаги, мысленно репетируя разговор с Идой, представляя себе, как она отреагирует на его триумф. Непросто будет устроить «случайную» встречу. Деревня все еще была засыпана снегом, и переселенцы, особенно женщины, сидели дома, занимаясь сортировкой и упаковкой вещей. Может быть, просто подойти к дому Ланге, позвать Иду и все рассказать ей? Искушение было велико, поскольку уже не имело значения, вызовет ли она тем самым недовольство отца. В новой стране Карлу не придется работать на жителей Рабен-Штейнфельда, наверняка там достаточно и других переселенцев.

Но что-то заставило Карла передумать. Быть может, обычное суеверие или же некий инстинкт, предупредивший его. Карл оставался единственным неимущим из Рабен-Штейнфельда, которому Бейт позволил отправиться в Новую Зеландию, – и наверняка деревенским не понравится то, что они оплатили свой переезд сами, в то время как расходы Карла взяла на себя компания. Кто знает, что придет в голову столпам местной общины, вдруг они захотят еще больше испортить ему жизнь? Чего доброго, придумают что-нибудь и силой привяжут его к деревне, настроят против него помещика или помешают пастору выдать ему выписку из церковной книги, чтобы он не смог получить паспорт.

Взвесив все за и против, Карл решил проявить осторожность и никому ничего не говорить. Пусть остальные узнают обо всем только на судне – все переселенцы, в том числе и Ида. Она может запросто выдать его, если ему не повезет и кто-то застанет их вместе. Стоит отцу надавить на нее и начать расспрашивать о содержании разговора, она тут же скажет правду. Девушка могла умолчать о чем-то, но лгать она была не в состоянии.

Сердце Карла обливалось кровью, но он никому не рассказал о своем везении, солгал и священнику насчет того, зачем ему понадобился паспорт.

– Зимой здесь не выжить, господин пастор, – пояснил он, сложив руки в умоляющем жесте. – А побираться я не хочу. Хочу отправиться на несколько недель в Бранденбург или Гольштейн… Может быть, что-то и подвернется.

Чтобы путешествовать через княжества и герцогства, требовался паспорт, и священник без дальнейших расспросов выдал все необходимые для этого выписки.

Карл решил не садиться в предоставленный де Шаперужем экипаж. Весь багаж его состоял из одного узелка, поэтому он решил, что сумеет и сам добраться до расположенного примерно в пятидесяти милях от деревни города Гамбурга. В крайнем случае он пойдет пешком.

К тому моменту, когда Карл наконец стал гордым обладателем паспорта, все уже было улажено, однако молодой человек продолжал терзаться множеством вопросов. Он даже хотел написать еще одно письмо Джону Николасу Бейту, но затем решил, что не стоит беспокоить столь важного человека своими сомнениями и жаждой знаний. Только в самый последний момент он вспомнил о человеке, который мог помочь ему и в то же время не выдать его, даже узнав о его отъезде. Карл и сам не знал, почему он так слепо доверял учителю Бракелю. С тех пор как ему пришлось уйти из школы, они едва ли обменялись парой слов. Тем не менее Карл верил в то, что учитель – его друг. Может быть, потому, что учитель не делал различий между детьми крестьян и поденщиков. Бракель считал важным, старателен ли ребенок, умен ли он, и тут Карл его никогда не разочаровывал.

За день до предполагаемого ухода – он решил оставить деревню примерно за неделю до того, как отправятся в путь прочие переселенцы, – молодой человек постучал в дверь школьного учителя. Тот сразу же открыл. Снова шел снег, и в такую погоду все обычно сидели дома.

Карл нервно вертел в руках шапку, которую снял в знак уважения. Оставалось лишь надеяться, что Бракель не сочтет его визит наглостью. Справившись с удивлением, учитель улыбнулся, и молодой человек перевел дух.

– Карл Йенш! Как я рад, что ты навестил меня! Я действительно не ожидал… Но входи же, ты наверняка промок и замерз. Снимай куртку, у меня тепло. Положим ее у огня, пусть сохнет…

Карл робко последовал за школьным учителем в его уютный и теплый дом. В камине, потрескивая, пылали дрова – родители учеников всегда обеспечивали учителя топливом, а когда в семьях крестьян забивали скотину или варили пиво, Бракелю тоже что-нибудь перепадало. Похоже, до его прихода учитель сидел у огня и читал книгу. Рядом с уютным креслом – вся мебель в доме была простой, но добротной – стоял бокал с теплым пивом.

– Присаживайся же!

Бракель пододвинул стул к камину, пока Карл переминался с ноги на ногу. Он не знал, как вести себя в гостях, Йеншей обычно никуда не приглашали, да и сами они никогда не принимали гостей.

– Хочешь глоток пива? Ах, конечно же хочешь, тебе ведь нужно согреться…

Учитель принялся хлопотать, налил из кувшина пива в висевший над огнем котелок. По комнате тут же разлился приятный аромат. Бракель достал из стенного шкафа еще один бокал. Все эти действия были отточенными, он уже много лет вел хозяйство сам. Его жена умерла вскоре после того, как он приехал в Рабен-Штейнфельд.

– Что же привело тебя ко мне, Карл? – с довольным видом поинтересовался учитель Бракель, когда Карл присел на краешек стула и неловко пригубил пиво. – Говори!

– Вот это, – ответил Карл и вынул письмо Бейта из поясной сумки.

Сумку он сшил из старых рабочих штанов, чтобы носить самое ценное поближе к телу, и положил туда бумаги, чтобы они не промокли.

Когда Бракель прочитал письмо, его полноватое приветливое лицо просияло.

– Ах, как же я рад за тебя, Карл! – сердечно произнес он. – Мне всегда было ужасно жаль, что ты прозябаешь в нищете. Ты умный парень и заслуживаешь большего, чем вкалывать здесь до самой смерти за несколько пфеннигов в день!

– Правда, господин учитель? – удивился Карл и сразу же почувствовал себя лучше. – Вы не осуждаете меня? Вы не думаете, что я проявил высокомерие, вместо того чтобы оставаться на месте, указанном мне Господом?

Бракель отмахнулся:

– Ах, кому дано знать Божью волю, мальчик мой? И пути Его? Разве не стала бы проявлением высокомерия, к примеру, мысль о том, что Он не может изменить своих планов на твой счет? Нет, нет, Карл, не тревожься. Ничто не происходит без воли Всевышнего. Если Он оказал милость и проложил тебе путь к счастью, то держись за него покрепче!

Карл улыбнулся.

– Спасибо, господин учитель! – с благодарностью произнес он.

Учитель только руками замахал.

– Не за что, не за что! Но неужели именно это привело тебя ко мне? Такие вопросы я скорее задал бы пастору.

«А тот наверняка ответил бы на них иначе», – без всякого уважения подумал Карл, а затем покачал головой:

– Нет, господин учитель. Меня волнуют другие вещи… У меня есть вопросы… об этой новой стране.

– О Новой Зеландии? – улыбнулся Бракель. – Что ж, в этом ты не одинок. Мои ученики только о переселении и говорят. Хотя я, конечно же, тоже там не бывал. Поэтому я не уверен в том, что дам тебе верные ответы. Но начнем с начала. Ты хочешь знать, где она расположена, верно?

Карл снова покачал головой, и на этот раз даже с некоторой обидой.

– Это я давно знаю! – заявил он. – Я читал…

– Знаменитую книгу о капитане Куке? Знаешь, это единственная вещь, которую наша добрая Ида потеряла за всю свою жизнь. – Учитель широко улыбнулся. – Я сразу об этом подумал, когда книга исчезла вскоре после того, как она отнесла тебе твою школьную тетрадь. Ты ее стащил или Ида сама тебе ее отдала?

Карл нахмурился. Теперь он казался по-настоящему обиженным.

– Я не ворую, господин учитель! – гордо заявил он.

– Конечно, конечно! – Бракель поднял руки в извиняющемся жесте, а затем снял с огня котелок, чтобы снова наполнить бокал Карла. – Я только спросил. Тебе было тогда всего тринадцать лет, и ты так жаждал прочесть эту историю… Так вот: если ты читал эту книгу, то, возможно, знаешь больше о своей новой родине, чем я. В любом случае больше, чем твои попутчики. Например, Анна Бенземанн считает, что Новая Зеландия расположена сразу за Бранденбургом.

Когда Карл снова рассмеялся, учитель заметно расслабился.

– В книгах о многом не пишут, – заметил Карл. – По крайней мере, в этой книге. Например, там сказано… Сказано, что в Новой Зеландии говорят на другом языке…

Учитель кивнул:

– Да. Новая Зеландия – это британская колония, и большинство поселенцев там родом из Англии, Ирландии или Шотландии. Скорее всего, они говорят по-английски.

– Антон Ланге говорит, что нам не придется учить английский. – Карл подслушал разговор сыновей переселенцев, оставшись незамеченным. – Мы же будем держаться вместе…

Бракель нахмурился.

– Я скорее решил бы, что Антону просто не хочется учить иностранный язык, – с улыбкой ответил он, немного подумав. – Он никогда не отличался прилежанием.

– А Хайнц Бенземанн говорит, что язык этот очень простой, что он сам по себе выучится. Маленькие дети ведь тоже сами учатся говорить. Он простой, господин учитель? Я ничего не могу с собой поделать, но чужой язык… Это пугает меня.

Бракель задумался. Сам он никогда не слышал ни слова по-английски, лишь немного изучал греческий и латынь в институте. Он до сих пор помнил бесконечные часы, на протяжении которых зубрил лексику и грамматику.

– Нет, Карл, – наконец ответил он. – Сам собой язык не выучится. Взрослые так не умеют. И простым он тебе вряд ли покажется. Я вполне могу представить, что с ним возникнут сложности, особенно у старших переселенцев. Но ты, Карл, молод и смышлен. Наверняка вскоре ты будешь так же бегло говорить по-английски, как и по-немецки. Поскольку по-немецки ты тоже говоришь очень хорошо…

Многие ученики даже не пытались изъясняться на литературном немецком языке, как того требовал учитель. За стенами школы они общались только на диалекте.

– Лучше всего купи себе в Гамбурге словарь и уже на корабле начни его штудировать, путешествие-то долгое…

Карл кивнул и снова почувствовал себя немного лучше. Хорошая это идея – купить словарь! На него он был готов потратить свои с трудом накопленные пфенниги.

– А что еще тревожит тебя? – поинтересовался учитель.

Карл закусил губу.

– Вообще-то меня это не касается, – пробормотал он. – Потому что… я же не смогу купить землю…

– И все равно, спрашивай! – подбодрил его учитель.

– Я… я просто немного волнуюсь…

На самом деле он волновался за Иду, но об этом, разумеется, учителю говорить не стоило. Карл переложил бокал из одной руки в другую.

– Ну, говори же наконец, что тебя мучает! – улыбнулся Бракель. – Может быть, ты все же заработаешь денег и купишь землю, хотя в этом я не разбираюсь, у меня-то земли нет.

Дом при школе учителю предоставляла община. Он ему не принадлежал.

Карл собрался с духом.

– Господин учитель, земля, которую в Новой Зеландии будут распахивать… Ее много, двадцать гектаров на каждого… И приедут же и новые поселенцы. Неужели она действительно никому не принадлежит? Разве такое бывает? Сотни гектаров земли, у которой нет владельца? Я хочу сказать… Конечно, это может быть девственный лес, но здесь, в Мекленбурге, еще остались густые леса. Почему их нельзя выкорчевать и заселить? Да потому что они принадлежат князьям или еще кому-нибудь. То есть… Америка…

Карл все же не высказал своих сомнений, в конце концов, учитель мог строго отчитать его за них. Если то, что он слышал об Америке, он истолковывал правильно, то там случалось нечто подобное: переселенцам продавали якобы ничейную землю. А потом приходили индейцы и снимали с людей скальпы… То было недоразумение, если не прямой обман.

Учитель Бракель вздохнул.

– Н-да, Карл, этого я не знаю, – ответил он. – Конечно, я наводил справки, но точных сведений мне никто не дал, и меньше всех – Якоб Ланге. Судя по всему, в Новой Зеландии есть туземцы. Сколько именно – неизвестно. Может быть, их слишком мало, чтобы населить целую страну. Сведения очень противоречивы. Сначала говорили, что земля, где строится Нельсон, совершенно девственна и свободна и до того, как пришли англичане, никто ее не занимал. С другой стороны, этот господин Бейт из Новозеландской компании упоминал, что ее выкупили у туземцев.

– У дикарей? – удивился Карл.

Кук рассказывал о каннибалах, живущих в Полинезии. Американские индейцы жестоко расправлялись со своими жертвами. Карл считал каких бы то ни было туземцев не лучшими партнерами для сотрудничества.

– Не знаю, насколько они дикие, – сказал Бракель. – Может быть, они вполне разумны. И, возможно, им заплатили хорошую цену за земли, которые им самим не нужны.

– А если нет? – вставил Карл.

– Или же у поселенцев оружие оказалось получше, – поджав губы, произнес учитель. – И эти переговоры велись под дулами мушкетов. Я слышал, что англичане обращаются с дикарями не слишком щепетильно. Подумай хотя бы о неграх-рабах из Африки… Не знаю, Карл. Тебе придется выяснить это самому. В любом случае я советую тебе быть осторожным. Потому что, как бы я ни был уверен в том, что ты поступаешь правильно, искренне желая тебе счастья… ты отправляешься не в рай, мальчик мой! В этом мире нет места простодушию и нет легких путей. Не забывай об этом, Карл! Поезжай в новую страну с открытым сердцем, но и глаза не зажмуривай!

Карл Йенш ушел из Рабен-Штейнфельда на рассвете, утром следующего дня, ни с кем не попрощавшись. Едва он вышел за пределы деревни, как вскоре снег уже замел его следы.

Глава 4

Ида Ланге не знала, за что хвататься: столько дел нужно было уладить, столько всего упаковать! Перевозка багажа обходилась недешево, поэтому Якоб Ланге решил избавиться от принадлежащего семье имущества. Он продал дом вместе со всей мебелью, однако насчет предметов обихода Ида должна была принимать решения самостоятельно. Оставить ли вышитые скатерти, взять ли с собой постельное белье из приданого матери? Теперь оно перешло к ней по наследству, и Ида не представляла, как можно вступать в брак совсем без приданого. Якоб Ланге захотел взять с собой на новую родину кузнечные инструменты. Но понадобятся ли им горшки и сковородки, тарелки и кружки? У семьи Ланге не было изящного фарфора, только глиняная посуда, которая в герцогстве продавалась повсюду и недорого. Но вдруг в Новой Зеландии ничего подобного нет?

У Иды скопились сотни вопросов, которые некому было задать. В конце концов она ограничилась самым необходимым. Взяла по два платья и передника для себя и сестер, сменное нижнее белье, для отца и братьев – лишь один комплект одежды в дополнение к тому, что они носили. Этого, конечно, мало, но Ида предпочла оставить место для приданого. Одежда в Нельсоне наверняка продается – не ходят же там голышом. А вот в том, есть ли там постельное белье и скатерти и будет ли отец готов приобрести приданое для нее и Элсбет после того, как они оставят все эти чудесные вещи в Мекленбурге, она сомневалась. Кроме того, они не смогут взять с собой на судно сундуки в качестве ручной клади, об этом упоминалось в памятке Бейта. Значит, придется сложить сменную одежду в узелки.

Ида также спрашивала себя, как быть с провиантом. Бейт обещал, что их будут кормить во время путешествия, но, наверное, лучше все же запастись хлебом и колбасой? Три месяца в море… Ида содрогалась при мысли об этом.

Теперь ей некогда было думать о Карле, но, когда они наконец устроились в повозке, которая должна была доставить их – без всякого комфорта – из Шверина в Гамбург, она почувствовала сожаление. Нужно было хотя бы попрощаться с ним. Впрочем, он тоже мог бы зайти, чтобы попрощаться! Осознание того, что она больше никогда не увидит его, породило в ее душе смутную тоску и боль, но девушка решила забыть об этом. Каждый должен оставаться на том месте, которое назначил ему Господь Бог… По крайней мере, каждый мужчина, в то время как жена должна следовать за своим мужем. Кто она такая, чтобы печалиться из-за того, что их с Карлом судьбы разошлись?

По дороге в Гамбург им пришлось целые сутки трястись в неудобной повозке. Элсбет, сестра Иды, все время хныкала и жаловалась, как и Франц, самый младший ее брат, который быстро уставал. Зато Антон пребывал в наилучшем расположении духа. Они оказались в одной повозке с Оттфридом и другими молодыми людьми, которые строили радужные планы насчет жизни на новой земле. Там они смогут ходить на охоту, мяса у них будет в избытке… Ведь там нет помещиков, которые считают, что вся дичь принадлежит им!

Над словами Иды о том, что в Новой Зеландии нет также и косуль, и оленей, а есть только насекомые и птицы, они просто посмеялись. Судя по всему, она была единственной, кто прочел книгу о Новой Зеландии и Австралии, которую купил отец во время своей последней поездки в Шверин. Как бы там ни было, Ида испытала огромное облегчение, узнав, что в Новой Зеландии не водятся ядовитые змеи и другие опасные животные – в отличие от той же Австралии.

«Климат там совсем другой!» – воскликнул Антон, когда снова пошел снег… И об этом Ида могла кое-что ему рассказать. В некоторых регионах Южного острова выпадало очень много дождей, но она понятия не имела, где находится город Нельсон. Молодые люди собирались построить себе роскошные дома на деньги, которые заработают ремеслом. Антон считал, что будет грести их лопатой. «Ведь в Нельсоне еще нет кузнецов», – говорил он. О том, что и лошадей в городе, возможно, тоже нет, он даже не задумывался, равно как и Оттфрид о том, из какой древесины он будет строгать мебель. Что ж, леса в новой стране точно есть, но Ида читала и об огромных, поросших травой равнинах… От скуки она задалась вопросом, сдал ли Оттфрид наконец свою работу на звание подмастерья, но, вероятнее всего, в Новой Зеландии его об этом никто и спрашивать не станет.

В какой-то момент она перестала слушать болтовню молодых людей и провалилась в тревожную полудрему, однако не почувствовала себя отдохнувшей к тому моменту, когда они наконец приехали в Гамбург. Город выглядел внушительно и пугающе. К счастью, кучер знал, где расположен дом, в котором они должны были ждать отплытия, и отвез их прямо туда. Оттфрид и Антон сразу же отправились исследовать город, но Иде отец, разумеется, ничего подобного не разрешил бы, да ей и не хотелось. В одной из безыскусных, но чистых и опрятных спален она уложила спать хнычущих детей, быстро постирала нижнее белье – кто знает, когда в другой раз она найдет для этого воду! Тем более что на следующее утро предстояло пройти медицинское обследование, во время которого нельзя было показаться неряхой. Затем она тоже легла спать. Поскольку девушка очень устала, она тут же уснула и проснулась лишь на миг, когда вернулись молодые люди и отец с господином Брандманном принялись ругать Антона и Оттфрида. От обоих несло алкоголем – должно быть, парни решили отпраздновать отъезд.

– Но ведь сейчас Рождество! – заплетающимся языком оправдывался Антон.

Ида в ужасе осознала, что за всеми этими тревогами и приготовлениями она совершенно забыла о том, что на дворе 24 декабря. «Санкт-Паули» должен был отчалить 26-го.

– Тем хуже! Вы позорите Господа, напиваясь в ночь рождения Его Сына! – возмущался Ланге.

Мужчины заставили сыновей встать на колени и попросить у Господа прощения, однако это разбудило других поселенцев. Они принялись протестовать, и Брандманн вместе с Ланге решили отложить покаяние до утренней мессы. Хозяйка этого дома указала им церковь, где мессу справляли по старолютеранскому обряду.

Ида, ее младшие братья и сестра явились к мессе одетыми чисто и опрятно. Ида надела длинную темно-синюю юбку и строгую светлую блузку, поверх нее – светло-голубой передник. Волосы она спрятала под чистым белым чепцом. Элсбет она нарядила подобным же образом, но под передником у той было платье. Ида на всякий случай отпустила его, и теперь оно было почти таким же длинным, как приличная одежда взрослых. В конце концов, во время путешествия девочка может заметно подрасти – не будет же она ходить в платье, едва прикрывающем колени! Младшего брата Ида одела в аккуратные льняные брюки и белую рубашку. Еще она перешила для него курточку Антона. И все же та была ему велика – Францу исполнилось семь, а Антону шестнадцать лет. Впрочем, все дети переселенцев одевались на вырост, тут Иде нечего было стыдиться. И сейчас только Антон выглядел слегка помятым после недолгого сна, от его одежды несло портовым кабаком, в котором они с Оттфридом, судя по всему, провели полночи. Ида надеялась, что перед медицинским осмотром сумеет заставить его переодеться, но ничего из этого не вышло.

После мессы переселенцев ожидал уже проявлявший заметное нетерпение Джон Николас Бейт. Рядом с ним стояла полненькая девушка; она ставила галочки рядом с их именами в списке. Ида с любопытством разглядывала мужчину, которому они были обязаны переменами в жизни. Он произвел на нее хорошее впечатление. Бейт был высоким и полным, его широкое и грубоватое лицо почти полностью скрывала борода. Он внушал уважение – так Ида представляла себе библейского патриарха. Однако по отношению к переселенцам, которые тут же обступили его и начали задавать вопросы, он повел себя грубо, постоянно выказывая раздражение. Проверив паспорта, он немедленно показал им дорогу к гавани, где их ждал для обследования врач.

– Вы опоздали, а ведь я просил передать вам, что вы должны быть на медицинском осмотре в восемь часов! – отчитывал он будущих пассажиров «Санкт-Паули».

Якоб Ланге пожал плечами.

– В Рождество первый долг христианина – вознести хвалу Господу и порадоваться рождению Его Сына! – с достоинством заявил он.

Бейт возвел глаза к небу.

– Пусть вам придется ждать три часа, зато у вас будет время помолиться! – насмешливо отозвался он. – Туда уже явились те, кто едет в Америку, и образовалась очередь, хотя я договорился с врачом, чтобы вас пропустили вперед. Теперь ничего не выйдет, люди станут возмущаться. Так что идите и стойте в очереди!

И действительно, перед складским помещением на пирсе, где проводил обследования медик, уже собралось около сотни более или менее терпеливых людей. Ида впервые в жизни увидела море – или то, что приняла за море. Позже она узнала, что эта огромная водная гладь была лишь устьем Эльбы. Она с тревогой смотрела на серую воду, по которой плавали глыбы льда, и на массивные парусные суда, дожидавшиеся переселенцев. Вскоре отчалит корабль, отправляющийся в Америку. Его пассажиры стояли в очереди перед Идой и ее семьей.

Прошел не один час, прежде чем Ланге смогли попасть на осмотр. Когда Ида и ее родственники наконец вошли в помещение, они уже промерзли до костей, хотя снега не было. Теперь они могли наблюдать за работой врача. Никто даже не подумал предоставить ему закрытое или хотя бы отгороженное занавесками помещение. Иду это смутило: ведь во время осмотра женщинам придется раздеваться! Но страхи ее оказались напрасными. Медик не уделял своим пациентам много внимания, лишь требовал показать язык, проверял пульс и приказывал детям опустить головы, дабы удостовериться в том, что у них нет вшей.

Ида провалилась бы сквозь землю от стыда, если бы он стал искать паразитов у ее братьев и сестры, но, судя по всему, врач по внешнему виду определял, в каких семьях дети запущенные, а в каких ухоженные. Осматривая Якоба Ланге и его спутников, он ограничился лишь парой вопросов: не страдает ли кто-то из них кашлем или заразной болезнью. Кроме того, он закатал рукав платья Элсбет, чтобы взглянуть, нет ли под ним покраснений или пустул, которые позволили бы заподозрить у нее корь или другую детскую хворь.

Через несколько минут осмотр был окончен; все переселенцы из Рабен-Штейнфельда, по мнению доктора, имели превосходное здоровье.

– Значит, завтра утром проходим паспортный контроль! – отдал приказание Джон Николас Бейт, который собирал их удостоверения в доме, где размещались переселенцы. – Таможня прямо рядом с пирсом, не промахнетесь. Но не вздумайте опять бежать первым делом в церковь! Мы организовали для вас встречу в семь часов утра, вас обслужат как привилегированных клиентов, смотрите не опаздывайте! В три часа судно отплывает!

Жители Рабен-Штейнфельда, несколько обескураженные пренебрежительной манерой общения Бейта, решили после этого отправиться еще и на вечернюю службу, чтобы попросить Господа хранить их во время путешествия. Ида предпочла бы остаться в доме, где их поселили. Она очень замерзла, поскольку в спальне не топили, зато тут давали теплый суп. Девушке хотелось забраться в постель, но она не могла отказаться от посещения церкви. Поэтому она усердно возносила хвалу Господу и надеялась, что это ее согреет.

Карл Йенш чувствовал себя намного лучше. Он пропустил утреннюю мессу, исполненный твердой решимости поступать именно так, как сказано в памятке. Поэтому уже в половине восьмого он стоял перед складским помещением, где врач проводил осмотр, а в начале девятого был уже свободен. После этого он сразу же отдал Бейту свидетельство о медицинском осмотре, испытав некоторое разочарование от того, что агент Новозеландской компании не пожелал слушать, как он рассыпается в подобострастных благодарностях. Казалось, он совершенно не помнил о своем письме, но у таких важных людей всегда бывает много дел. Поэтому Карл лишь почтительно поздоровался с полненькой девушкой, которая со списком в руках подошла к Бейту, когда тот закончил разговор с молодым человеком, а затем направился в город. До сих пор у Карла не было возможности исследовать его, несмотря на то что он находился тут уже три дня.

Путешествие его обошлось без неприятных инцидентов, впрочем, ему действительно пришлось довольно долго идти пешком. Лишь изредка удавалось сесть на попутный транспорт. Кучер, который управлял подвозившим его экипажем на последнем отрезке пути, дал молодому человеку очень хороший совет: в гамбургском порту всегда требовались разнорабочие и грузчики. Здесь постоянно царило оживление, и Карл, которому все равно негде было остановиться, – бумага, позволявшая переночевать в арендованном компанией доме, была действительна только в течение двух дней, – проработал двое суток подряд, прежде чем явиться по месту проживания. Так у него появилась значительная сумма, на которую он совершенно не рассчитывал. Кроме того, в доме бесплатно кормили три раза в день, так что он не тратил деньги на еду. Карл не помнил, когда на Рождество ложился спать таким сытым и довольным. Койка его стояла в дальнем углу спальни. Огорчало его лишь то, что он до сих пор не встретил Иду. Молодой человек мечтал взглянуть на нее хотя бы издалека, но хозяйка объяснила ему, что семейные переселенцы обосновались в другом доме. Сама она сдавала комнаты лишь одиноким молодым людям перед отъездом в другие страны, а еще портовым рабочим на долгий срок.

И пока Ида стояла в очереди, дожидаясь возможности пройти медицинский осмотр, Карл бродил по улицам Гамбурга и восхищался огромными портовыми складами, роскошными строениями, в которых, наверное, жили семьи купцов, а также торговыми улицами. Тут он обнаружил книжную лавку, и в ней даже нашелся немецко-английский словарь! Вообще-то на прилавке лежало целых три словаря, и Карл с неуверенным видом обратился к продавцу, который посоветовал ему приобрести небольшую зеленую книжку.

– Посмотрите, здесь не просто напечатаны слова с переводом, с немецкого на английский и наоборот, в конце приводятся также некоторые выражения… – Продавец открыл книжицу и показал ему список важных фраз: – Доброе утро – good morning, – прочел он.

Карл решил, что это не так уж и сложно, очень похоже на нижненемецкий диалект.

– Хорошо, я это возьму! – с воодушевлением воскликнул он.

Пока упаковывали словарь, Карл решился на то, чтобы потратить еще несколько пфеннигов, и спросил, есть ли в продаже книги о Новой Зеландии. В этом случае выбор оказался не настолько велик, но тем не менее продавец сумел предложить ему тоненькую книжку, посвященную и Новой Зеландии, и Австралии. Карл понял, что должен купить ее, когда, открыв книгу, сразу же наткнулся на рисунок, изображавший новозеландских туземцев. Судя по всему, они называли себя маори. Возможно, книга расскажет о них немного больше.

В приподнятом настроении он вернулся обратно в гостиницу, с удовольствием плотно поужинал, после чего отправился спать, хотя было еще рано. Газовые лампы горели, пока хозяйка не погасила их в десять часов, и Карл за это время успел пролистать словарь. Засыпая, он бормотал первые выученные им английские выражения:

– Good eve-ning, Ida! Glaad to seeh jo-u![15]

На следующее утро все сто пятьдесят три пассажира «Санкт-Паули» ровно в семь часов явились на таможню. На этот раз Карлу удалось краем глаза увидеть Иду и ее семью. Все жители Рабен-Штейнфельда стояли вплотную друг к другу, а Брандманн шумно возмущался невежливостью таможенников по отношению к нему. Судя по всему, они копались в его багаже, подозревая его в контрабанде и лжи.

– Я же вам сказал, вы должны прийти вовремя и ждать моего прихода! – урезонивал Бейт возмущенных переселенцев. – Сейчас вы явились слишком рано, а это так же вредит делу, как и вчерашнее опоздание. Отдайте мне свои паспорта и ждите здесь. Я буду вызывать вас внутрь, одного за другим, и мы все быстро уладим.

При посредничестве Джона Николаса Бейта дело действительно пошло быстрее. Агент заходил в здание таможни с каждым отцом семейства по очереди, а сразу после этого сотрудник торгового дома де Шаперужа занялся багажом переселенцев. Затем его отнесли прямо на судно. Брандманн протестовал, крича, что должен присмотреть за своим добром, но никто его не слушал. Наконец молодой сотрудник помог переселенцам найти дорогу к судну. Карлу она уже была известна. Он еще в первый день пребывания в Гамбурге осмотрел «Санкт-Паули» и знал, что это бывший военный корабль, который перестроили для перевозки людей, трехмачтовик, который при хорошем ветре мог идти под шестнадцатью парусами.

– Очень с-стабильное судно! – заявил один моряк на потешном гамбургском диалекте. – Можешь наниматься без колебаний.

Карл увидел, что Ида и ее семья уже шагают к пирсу, в то время как ему еще нужно было посетить таможню вместе с Бейтом. Он без напоминаний развязал свой узелок, а таможенники в него почти и не заглянули.

– По твоему виду не скажешь, что ты вывозишь из страны сокровища! – усмехнулся один из них. – Удачи в новой жизни!

Глава 5

Несмотря на то что судно было уже готово принять пассажиров, переселенцы еще стояли на пирсе, когда к ним присоединился Карл. К палубе вели сходни с поручнями, чтобы каждый мог без опасности для жизни подняться на борт. Двое матросов готовились помогать пассажирам. Однако они еще не пропускали никого, и Карл увидел, что переселенцы молятся, опустив головы. Высокий лысый незнакомец с воротничком священника звучным голосом читал молитву, затем его обязанности взял на себя мужчина ростом пониже, который тоже, по всей видимости, был духовным лицом. Оба они от имени всех переселенцев просили Господа даровать им безопасное путешествие и помочь справиться с задачами, которые ждут их на новой земле.

– Миссионеры, – сказал кто-то.

Карл вспомнил, что слышал об этом в деревне: духовные лица будут поддерживать переселенцев не только в новой стране, но и на море. Он тоже опустил голову и принялся горячо молиться. Стоявшая в нескольких шагах впереди него Ида велела братьям и сестрам сделать то же самое. При этом и Франца, и Антона удержать на месте было тяжело. Мальчикам не терпелось взойти на борт, в то время как Элсбет цеплялась за юбку сестры и плакала навзрыд. Похоже, она до смерти боялась подниматься на судно, не говоря уже о предстоящем путешествии.

Тем временем Джон Николас Бейт присоединился к своей семье, ожидавшей чуть в стороне. Его жена, плотная коренастая женщина, стояла в окружении своих детей, среди которых оказалась уже знакомая Карлу девушка; она снова держала в руках список. Кроме того, с ними ехали лакей и горничная. Оба охраняли ручную кладь Бейтов: целую гору чемоданов и ящиков, так не похожую на жалкие узелки переселенцев. Несмотря на то что Бейт, как и все остальные, стоял, опустив голову, во всем его облике читалось нетерпение. Судя по всему, ему хотелось как можно скорее загнать своих овечек на борт.

Но прежде на сходнях появился стройный мужчина среднего роста в униформе капитана, который держался настолько прямо, что казался даже выше неуклюжего Бейта.

– Дамы и господа! – произнес он громким голосом человека, привыкшего отдавать приказы. – Приветствую вас на борту судна «Санкт-Паули». Меня зовут Петер Шахт, и я – ваш капитан. Это означает, что я отвечаю за ваше благополучие и безопасность на море – конечно же, с Божьей помощью… – Он кивнул миссионерам, и лысый кивнул ему в ответ. – Не стесняйтесь обращаться ко мне с просьбами, для меня важно, чтобы вы чувствовали себя комфортно. Во время путешествия вам наверняка придется столкнуться с некоторыми ограничениями и неудобствами, которые возникают из-за тесноты на судне. К сожалению, это неизбежно, но я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы удовлетворить вас всех. Очень скоро пережитые во время путешествия неприятности забудутся, как только вы увидите свою новую родину во всей красе. Поэтому, прошу вас, поднимайтесь без спешки, старайтесь держаться семьями. На средней палубе вы найдете членов экипажа, которые покажут вам ваши места. Но сначала я хотел бы пригласить на верхнюю палубу пассажиров кают. Господин Бейт с семьей и преподобные Волерс и Хайне…

Всего на его зов откликнулось шестнадцать человек. Старшая дочь Бейта некоторое время спорила с родителями. Судя по всему, она хотела остаться у сходней, чтобы дополнить свой список, но мать категорически запретила ей это. В конце концов Бейт сам встал с бумагами у входа на судно и принялся отмечать галочками имена поднимающихся на борт. Карл снова стоял почти в самом хвосте очереди – Ида и ее сестры давно уже были на борту, когда он поднялся по сходням, а затем ступил на палубу судна. Ему хотелось осмотреться, но матрос жестом велел переселенцам пройти через небольшой люк внутрь корабля. Карла же он и вовсе задержал, услышав его фамилию.

– Одинокие мужчины пойдут последними, – пояснил он. – Вас разместили позади, так что пропустите сначала всех прочих. А пока можете познакомиться с другими пассажирами.

Он жестом указал на юношей, стоявших позади, – на двух незнакомых светловолосых худощавых парней и, к огромному удивлению Карла, на Оттфрида Брандманна!

– А ты что здесь делаешь? – с таким же удивлением воззрился на Карла Оттфрид. – Откуда у тебя деньги на билет?

– И тебе здравствуй, Оттфрид! – ехидно отозвался Карл. Теперь, когда он был на борту, в безопасности, ему очень хотелось наконец раскрыть свою тайну.

– Нам тоже деньги не понадобились! – отозвался один из худощавых парней и с тревогой спросил: – Ведь так, Ханнес, верно?

Его спутник спокойно кивнул.

– Милостью Божией Новозеландская компания заплатила за наши билеты, – елейным голосом произнес он. – За твой тоже? – Он обернулся к Оттфриду.

Тот фыркнул.

– Еще чего! – процедил он сквозь зубы. – Наша семья покупает землю в Нельсоне, а проезд входит в ее стоимость. Впрочем, меня попросили разделить каюту с другими холостяками, поскольку в помещениях для семейных недостаточно места. Однако о подонках и неимущих речи не было. Матрос! – окликнул Оттфрид одного из членов экипажа, который как раз отправил последних пассажиров, двух одиноких женщин, в их каюты. – Разве здесь нет различий между платежеспособными и нищими пассажирами? Моему отцу не понравится, если меня разместят хуже, чем остальных членов семьи!

Матрос пожал плечами.

– Капитан получит одни и те же деньги за каждого, кого привезет в Нельсон, – спокойно ответил он. – Так что, наверное, за этих ребят кто-то заплатил. И там, внизу, все каюты одинаковые. Может быть, ваша немного меньше, но вам ведь и не придется менять там пеленки. Если хочешь знать мое мнение, радуйся, что тебя определили к холостякам. Орущие дети, страдающие от морской болезни, – это сущий ад!

Несмотря на его слова, Оттфрид был недоволен. Тем временем послышались и другие возмущенные возгласы.

– Это неприемлемо! – кричал Якоб Ланге. – Я хочу немедленно поговорить с господином Бейтом!

Матрос возвел глаза к небу.

– Кажется, кому-то еще не нравится, как его поселили, – вздохнул он. – Расходитесь лучше по своим местам, располагайтесь в своей каюте. Как только спуститесь вниз, сразу налево. – И он жестом указал на лестницу.

Двое светловолосых парней сразу же воспользовались его приглашением. Карл последовал за ними. Увиденное на средней палубе ничуть его не удивило. За последние дни он успел разгрузить несколько идущих в Америку судов, а потом еще и помогал корабельному плотнику натянуть промежуточную палубу на разгруженной шхуне. Парусники возили в колонии поселенцев, а обратно – различные товары. В трюме корабля размещали сундуки с вещами переселенцев и провиант, между ним и верхней палубой возводили еще одну, которую называли средней. На грубых деревянных досках ставили загородки с простыми койками для сна. Конечно же, места тут было очень мало, особенно в каюте для холостяков, две двухэтажные койки занимали почти все свободное пространство крохотной каморки. Карл охотно расположился на одной из верхних коек – ему ведь нечего было хранить, кроме своего узелка и двух книг. Оттфрид наверняка будет настаивать на том, чтобы улечься внизу, где было удобнее. Но тот пока отсутствовал – он снова искал, кому предъявить свои жалобы.

Иде было неприятно, что, оказавшись на судне, ее отец тут же повысил голос, но она вполне понимала его возмущение. Спустившись на среднюю палубу и увидев каюту, она тоже очень расстроилась. Семейству Ланге придется ютиться в каморке на четверых с узкими койками, еще и расположенными одна над другой.

– Эта подойдет, – легкомысленно кивнул распределявший их матрос. – Трое взрослых… – он указал на Якоба, Антона и Иду, – и двое детей будут спать вместе. Так предусмотрено, больше места нет ни у кого.

– Ни у кого, говоришь? – проревел Ланге. – А как насчет Бейтов? И миссионеров? По-моему, нашлось место даже для их слуг!

Матрос пожал плечами.

– Тогда вам следует тоже оплатить проезд первым классом, господин, – вежливо ответил он. – Но это дорого! Билет стоит дороже, чем каюта на средней палубе для всей семьи! Если можете себе это позволить, поговорите с капитаном. – С этими словами он отправился разбираться с остальными, не столь возмущенными пассажирами.

– Я не буду спать с Францем в одной постели! – решительно заявила Элсбет.

Она наконец перестала рыдать из-за того, что оказалась в этой каморке, теперь она собиралась сражаться с судьбой.

Ида вздохнула. Судя по всему, именно ей придется во время путешествия делить постель с младшим братом. По крайней мере, если она хочет иметь хоть немного покоя. Элсбет исполнилось двенадцать, это у всех детей трудный возраст, а девочка к тому же была очень упряма и умела настоять на своем. Кроме того, она была любимицей отца, и часто он лишь с улыбкой взирал на кричащую и беснующуюся дочь, в то время как Иду в том же возрасте за подобное поведение непременно выпорол бы розгами.

– Не годится, чтобы девочка и мальчик спали в одной постели! – настаивала Элсбет.

С этим аргументом она обращалась к отцу, пытаясь повлиять на него. Она хотела, чтобы тот отправил Франца к Антону, что принесло бы им новые неприятности.

– Но ведь мне нужна постель! – Франц едва не плакал. Казалось, он теперь боялся, что его попросту не возьмут с собой.

– Ты будешь спать со мной, – успокоила его Ида. – Мы прижмемся друг к другу, и нам будет тепло, а остальным придется мерзнуть.

Франц сразу же утешился.

– Элсбет будет мерзнуть, Элсбет будет мерзнуть! – пел он, пока Ида расстилала постели. Им раздали мешки с соломой вместо матрасов, нашлись тут и простые одеяла.

В это время в коридоре перед каютами отчаянно спорили Якоб Ланге, Петер Брандманн и Джон Николас Бейт, чуть позже к ним присоединился и Оттфрид. Жених Иды жаловался на то, как его разместили, что ее совершенно не удивило. Но затем девушка насторожилась: прозвучало имя Карла Йенша.

– Мне придется жить с этим Йеншем! – зашел с козыря Оттфрид, обращаясь к Якобу Ланге и своему отцу. – С поденщиком и пройдохой, который не заплатил за проезд ни единого пфеннига. И у него при этом есть койка, как и у тех, кто оплатил путешествие…

– Вы раздаете спальные места неимущим, Бейт? – возмутился Брандманн. – А семью из шести человек пытаетесь запихнуть в темную комнатушку с четырьмя кроватями?

Судя по всему, Брандманнам досталась такая же каморка, как и семейству Ланге. Им придется устроить четырех младших детей – некоторым из них уже исполнилось тринадцать лет – на двух койках.

– Сбавьте тон! – Голос Джона Николаса Бейта прозвучал столь резко и решительно, что все вокруг умолкли. – Вы знали, что приобретаете места на средней палубе. Чего вы хотели? Кроватей под балдахинами? Конечно же, тут есть эмигранты, проезд которых финансирует Новозеландская компания. И каждому из них мы предоставили по одному спальному месту, ведь это взрослые молодые люди. Или мне положить их в постели к вашим дочерям? – Якоб Ланге и Петер Брандманн опешили после таких слов. – А теперь занимайте свои койки, и хватит скандалов. Капитан собирается отчаливать…

– Я хочу поговорить с капитаном! – потребовал Брандманн.

– Петер, успокойся… – попыталась урезонить его госпожа Брандманн. – Капитан знает, как нас разместили. Так наверняка бывает всегда…

– Не годится, чтобы поденщик устроился лучше, чем мои дети! – настаивал Ланге. – Отдайте его койку моему сыну, а этот тип пусть спит на полу!

Иде стало жаль Карла. Как хорошо, что он этого не слышит! Ей хотелось, чтобы Бейт вступился за него.

– Спать на полу запрещено! – фыркнул Бейт. – На этот счет есть определенные правила. Сами увидите, почему это невозможно, когда море начнет волноваться и внутрь потечет вода.

– Сюда затекает вода? Нам нужно готовиться к этому?

Брандманн тут же забыл о поденщике и стал возмущаться тем, как плохо обработаны балки и доски на средней палубе.

Ида его больше не слушала. К этому моменту она сумела справиться со стыдом, который испытывала от того, что ее семья оказалась в центре скандала. Она теперь знала, что Карл Йенш на борту, и ей вдруг стало все равно, что подумают о семействах Ланге и Брандманнов остальные пассажиры, молча смирившиеся со своей судьбой. Сердце Иды забилось чаще. Какое счастье для Карла – получить возможность начать все сначала в Нельсоне! Она не знала, каково им придется в Новой Зеландии, но про Америку говорили, что там всякий может сколотить состояние, даже поденщик и неимущий.

Что же до нее самой… Она справится, другие люди как-то же пережили путешествие на средней палубе. Внезапно Ида почувствовала нечто похожее на радость. Однако она тут же строго запретила себе лелеять мысль о том, что больше не одна, как бы ее это ни утешало.

Пассажирам средней палубы не разрешили подняться наверх во время отправления «Санкт-Паули», чтобы бросить последний взгляд на родину. Капитан Шахт аргументировал это тем, что матросам потребуется свободное пространство, чтобы работать с парусами, и толпа плачущих людей им только помешает. В ответ никто даже не заворчал. Почти все переселенцы были родом из провинциального Мекленбурга, у них не возникло желания прощаться с Гамбургом. Кроме того, их не провожали родственники, стоящие на пирсе. Поэтому, когда «Санкт-Паули» тронулся в путь, слез было пролито совсем мало.

Якоб Ланге собрал членов своей общины в коридоре перед каморками, чтобы произнести краткую молитву, к которой, к его огромной радости, присоединились и другие переселенцы. Все они были старолютеранами, что сразу же помогло им найти точки соприкосновения, кроме того, они тоже путешествовали группами. И только две семьи из окрестностей Гюстрова решились на переезд отдельно от своих общин. Ланге теперь не сомневался в том, что к моменту прибытия в новую страну все они станут одной сплоченной общиной. Лишь мужчины и женщины, которые путешествовали в одиночестве, были исключением, и все смотрели на них недоверчиво. Ханнес и Йост, соседи Карла, оказались единственными пассажирами на судне, родившимися не в Мекленбурге, а в Гамбурге. Карл не сразу понял, реформаторы они или старолютеране, но вели они себя как истинные верующие и истово молились. Ханнес рассказал, что Бейт нанял их матросами на судно, встретив их в богадельне, где они оказались по причинам, о которых молодой человек не захотел рассказывать. Судя по всему, инициатива исходила от Бейта. Из многословной речи Ханнеса можно было понять, что он появился в приюте, «словно ангел во плоти», и предложил им билеты на «Санкт-Паули». Поведав об этом, Ханнес перекрестился.

Карл же был весьма удивлен. Неужели он оказался единственным неимущим поденщиком во всем Мекленбурге, догадавшимся спросить у Бейта, можно ли оплатить проезд позднее? Неужели ни в одной деревне не нашлось молодых фермеров или сыновей малоземельных крестьян, которые – возможно, с благословения общины – могли бы отправиться в путь на таких же условиях? Карл считал, что это намного проще, нежели вербовать переселенцев в приютах для бездомных.

Первая ночь на судне прошла очень спокойно, но корабль еще плыл по устью Эльбы. Только на следующий день «Санкт-Паули» вышел в открытое море. Бейт воспользовался хорошей погодой, чтобы познакомить пассажиров с ежедневным расписанием на борту, причем очень скоро стало ясно, что он планирует ввести весьма суровый распорядок. Он собрал всех мужчин на палубе и распределил между ними должности. Ланге и Брандманн теперь должны были отмерять продовольствие, другие – раздавать еду, третьи – следить за тем, чтобы не нарушались правила.

– Вы должны заботиться о том, чтобы на судне поддерживался строгий порядок! – объявил Бейт.

Своим звучным голосом он зачитал список денежных штрафов, которыми каралось его нарушение. Среди прочего значилось, что пассажирам средней палубы запрещается находиться на верхней палубе. Всего на один час в день и для богослужения в воскресенье они могли выйти подышать свежим воздухом.

– Как в тюрьме! – возмутился Оттфрид, но вскоре утешился, получив очень важный пост охранника на раздаче еды.

Как и на все другие должности, на эту претендовало несколько переселенцев. Все те, кто получил какой-нибудь пост, отнеслись к делу на удивление серьезно и настаивали на том, что теперь обладают особым авторитетом. Когда вечером Карл нес ужин в свою каморку, по пути его трижды остановили для контроля. На следующее утро Ханнеса даже отругали за неподобающий вид – он собрался в уборную, не надев рубашку, с голым торсом, но его остановили и отправили обратно в каюту.

Сам Карл не претендовал ни на какую должность – жители Рабен-Штейнфельда не разговаривали с ним. По их мнению, он раздобыл билет «нечестным путем», и, похоже, все злились на него за это. Бейт тоже вел себя скорее неприветливо. Быть может, он уже сожалел о том, что согласился выполнить просьбу поденщика – из-за этого у него сразу же возникли трения с Брандманном. Карл слышал о ссоре в коридоре. Поэтому он решил пока не высовываться и проводил почти все время за книжками на койке. Он быстро прочел книгу о Новой Зеландии, а затем углубился в английский словарик. Только в тот час, который можно было провести на верхней палубе, он выходил из своей каморки для холостяков. Он надеялся встретить Иду и, быть может, даже перекинуться с ней парой слов.

Однако в первые дни это оказалось невозможно. Девушка все время стояла у поручней в окружении земляков и восхищалась раскинувшимся перед ними огромным серым морем. Поскольку ветра почти не было, не было и волн, кроме того, в соленой воде не плавали льдины. Море казалось едва колышущейся поверхностью стального цвета, сливающейся вдалеке с таким же серым небом. На Карла оно не произвело особенного впечатления, он представлял его себе совсем иначе после прочтения брошюры о капитане Куке, и он нашел его монотонным и унылым.

Однако на третий день путешествия, когда они уже оказались в Атлантическом океане, поднялся сильный ветер. Внезапно на волнах показались пенные барашки, которые разбивались о корпус судна и окатывали солеными брызгами переселенцев, если те подходили слишком близко к поручням. Впервые пошел дождь. Ледяные струи хлестали пассажиров по щекам, и в конце концов матросы раньше времени разогнали всех по каютам.

Карл не стал возмущаться и пугаться, как многие другие, а лишь вежливо спросил у матроса, почему их столь поспешно отправляют вниз.

– Приближается буря, – шепнул ему тот. – Мы будем задраивать переборки.

Встревожившись, Карл обратил внимание на то, что люки на промежуточную палубу действительно закрывают. Из-за этого внутри воцарилась невыносимая духота, на которую люди тут же принялись жаловаться, к тому же и стемнело очень рано. Усилившаяся качка внушала страх, некоторых пассажиров сразу же затошнило, и они бросились к немногим имевшимся на судне уборным. Однако это было только начало. Вскоре буря принялась швырять судно из стороны в сторону, и средняя палуба превратилась в сущий ад: кричали люди, летали взад-вперед предметы, народ молился и рыдал, страдая от тошноты.

Карл поначалу улегся в постели и слушал, как дежурные отдают приказы, как плачут женщины. Однако он бы предпочел внимать звукам, доносившимся с верхней палубы: перекличке моряков, шуму ветра в парусах – или паруса при такой погоде убирают? Может быть, возникла серьезная угроза для судна? Успокоило его то, что Ханнес и Йост, которые прежде уже ходили в море, не выглядели слишком уж испуганными. Они спокойно дремали в своих койках. Карлу же в какой-то момент надоело безделье. Шагая по скрипучим доскам палубы, он двинулся на поиски каморки Иды. Скорее всего, он не увидит ее, но молодой человек испытывал сильнейшую потребность находиться рядом с ней, надеясь сказать ей хотя бы несколько утешительных слов.

А затем он все же встретил ее в коридоре. Бледная, усталая и испуганная, она брела по направлению к уборным, держа в руке ведро со рвотными массами.

– Ида! У тебя все в порядке? – Карл машинально попытался забрать у нее ведро, но девушка не отдала его. Судя по всему, ей было неловко.

– В порядке? – слабым голосом переспросила она. Молодой человек понял, что задал глупый вопрос. – Корабль тонет, а ты спрашиваешь, все ли у меня в порядке?

Карл только рукой махнул:

– Судно не тонет. В Атлантическом океане штормы случаются постоянно, об этом даже капитан Кук писал. А еще мне говорили, что «Санкт-Паули» – очень крепкое судно. Несколько часов качки – и вскоре все снова наладится.

Перед уборными толпились пассажиры. Дежурные пытались сдерживать их, но люди отчаянно стремились прорваться к сортирам, и обязательно кто-нибудь не успевал, извергая рвоту прямо в коридоре.

– Уборных слишком мало. – Карл вздохнул, пытаясь расчистить проход для Иды. – Всего три на сто тридцать с лишним человек…

Ида заправила свои длинные локоны под чепец. Она выглядела растрепанной, как и остальные, обычно столь аккуратные, крестьянки. В такую бурю у них наверняка нашлось занятие поважнее, нежели поправлять чепцы или разглаживать складки на переднике.

– Бейт заверял моего отца, что достаточно одной на пятьдесят пассажиров…

Карл усмехнулся.

– Что ж, тогда нам еще повезло, – с сарказмом заметил он. – У тебя нет морской болезни?

Ида покачала головой:

– Нет. Но все остальные страдают. Элсбет кажется, что она умирает… Неужели так будет на протяжении всего путешествия, Карл?

Она пошатнулась, когда корабль снова сотряс порыв ветра. Карл подхватил ее – и на один краткий миг она оказалась в его объятиях.

– Извини. – Ида тут же высвободилась и залилась краской, словно Господь упрекнул ее за это. – Мне нужно возвращаться… Там, наверное, опять кого-нибудь стошнило.

Девушка наконец сумела опорожнить ведро и стала пробираться по темным коридорам обратно в свою каморку. Карл пошел за ней, готовый снова поддержать ее, если она упадет.

– Я рядом, если вдруг понадоблюсь тебе, – негромко произнес он, когда она уже собиралась скрыться за дверью. – Если я… если я чем-то смогу помочь…

Поначалу Ида храбро отказалась, но вскоре ей пришлось сдаться. Она уже не справлялась с тем, что происходило в ее каморке: дети плакали, их тошнило каждые несколько минут. Антон ничем не помогал ей, он лежал на своей койке и хныкал – то ли от страха, то ли от боли, понять было невозможно. Даже отец ее больше не мог встать, чтобы опорожнить желудок в уборной. Если его не рвало, он слабым голосом шептал молитвы. Когда Ида, пошатываясь, в очередной раз вышла в коридор с ведром, она наконец позволила Карлу забрать его.

В конце концов ночь превратилась в кошмар для обоих. Карл молча брал у нее ведро со рвотными массами, а порой и с экскрементами – маленький Франц от страха наложил в штаны, – уносил его и возвращал, набрав воды, чтобы Ида могла вымыть пол. А затем, как и предсказывал Бейт, на палубу прорвалось море. Должно быть, волны были очень высокими, раз они заливали верхнюю палубу и вода проникла вниз сквозь неплотно закрытые люки. Карл пытался остановить ее в коридоре перед каморкой Иды – для этой цели матросы выдали пассажирам средней палубы тряпки и ведра. Но вскоре смешанная с грязью и рвотой вода уже колыхалась в каюте на уровне лодыжек.

У Элсбет тут же началась истерика, и Карл слышал, как Ида пытается успокоить ее.

– Вы разве не помните, что отец недавно разговаривал с господином Бейтом и тот сказал, что в этом нет ничего необычного…

Карлу этого никто не говорил, да и другие пассажиры, не присутствовавшие при ссоре Бейта и Ланге, ничего не знали. Поэтому на потоп они отреагировали паникой и снова принялись громко кричать и молиться. У люков толпились рыдающие пассажиры, которые непременно хотели выйти на палубу. Обнаружив, что люки задраены, они испугались еще больше. Казалось, этот ужас никогда не закончится.

А потом буря внезапно улеглась, ветер унялся. Судно снова двигалось ровно. Когда Ида вышла из своей каморки, Карл увидел, что она совсем обессилела.

– Как думаешь… Думаешь, это все? – спросила она, протирая глаза.

Карл пожал плечами. Те ужасно болели, как и спина, да и вообще все тело. Он несколько часов провел на ногах, пытаясь не расплескать содержимое ведер.

– Похоже на то, – ответил он, только чтобы утешить Иду. – Попробую найти кого-нибудь, кто сможет ответить на этот вопрос. Но на это уйдет много времени, все матросы заняты. Можно я потом… приду снова?

Ида с сожалением покачала головой.

– Раз все закончилось, моему отцу станет полегче, и, если он увидит тебя здесь, у меня будут неприятности.

Карл рассмеялся, но смех его прозвучал горько.

– Вообще-то ему следовало бы поблагодарить меня… Он наверняка считает, что меня здесь быть не должно, верно? Не только рядом с тобой… – он махнул рукой в сторону коридора, вдоль которого разместились семьи его земляков, – а вообще на судне.

Ида кивнула, убирая с лица прядь влажных волос. Вся средняя палуба пропиталась водой, и Карл только теперь почувствовал, что его одежда промокла.

– Все так думают, – негромко ответила Ида, словно испытывая за это вину. – Они говорят… что ты покинул место, предначертанное тебе Господом. Что ты нарушил порядок…

Карл пристально взглянул в ее покрасневшие от усталости глаза, заметил пятна румянца на ее щеках. Волосы у девушки вновь растрепались, взмокли от пота и выбились из-под чепца, грязное платье висело мешком. Но она казалась ему невообразимо прекрасной. И теперь он хотел знать, что думает она сама.

– Но я просил Господа дать мне шанс, – сказал он. – Быть может, Он услышал мою молитву. – Карл подошел к ней и положил руки ей на плечи, словно для того, чтобы помешать ей сбежать, не ответив, если он решится задать вопрос. – Или мне нужно было молиться о смирении?

Ида ничего не сказала, но на лице ее отражались сменяющие друг друга эмоции: тревога и страх, покорность судьбе и протест.

– Я должен был остаться и молить о смирении, Ида? – снова спросил Карл, и тон его стал суровым.

Ида хотела было высвободиться, но затем сдалась и энергично покачала головой.

– Я рада, что ты здесь, – торопливо прошептала она. – И, быть может… быть может, я тоже молилась за тебя.

Глава 6

В течение следующих дней погода оставалась более-менее спокойной, по крайней мере, столь сильный шторм им больше не грозил. Однако вода по-прежнему прорывалась вниз каждый день, даже если волны не заливали палубу. Для этого достаточно было сильного дождя, а они в это время года случались почти каждый день.

– Ну а почему вы собрались переезжать посреди зимы? – заявил один из матросов, которому Ланге пожаловался на неудобства. – Атлантический океан славится своими штормами даже в разгар лета, а сейчас… Можно считать, что нам еще повезло с погодой!

Однако Ида считала ситуацию весьма скверной. После бури средняя палуба так и не высохла, так же как и одежда, менять которую было не на что, поскольку и узелки с вещами переселенцев тоже промокли. Повсюду на средней палубе стоял запах сырости и плесени, но особенно огорчали пассажиров переполненные уборные. Проветрить палубу они не могли, поскольку во время дождя – а тот шел постоянно – люки открывать запрещалось. Конечно же, люди ворчали, и Бейт еще и усугубил ситуацию, объявив дежурных ответственными за состояние средней палубы. Громко ругаясь, он заменил их всех. Когда и новые дежурные не смогли изменить ситуацию, он сократил рационы – чтобы наказать поселенцев за то, что они якобы не следят за порядком и чистотой в своих каморках. Ланге стал протестовать от имени всех жителей Рабен-Штейнфельда и тут же потерял свое место на кухне.

К неудовольствию переселенцев, Бейт стал вести себя как тиран. Он командовал дежурными, сам устанавливал размер и состав рационов, посылал женщин в каюты своей семьи на верхней палубе, чтобы те убирали в них и помогали прислуге. Вернувшиеся женщины, задыхаясь от восторга, рассказывали о комфортабельных каютах пассажиров первого класса, после чего переселенцы начинали роптать еще громче. Они страдали от недоедания, холода и сырости, царивших на средней палубе. Когда дети начали кашлять, а один малыш умер от воспаления легких, они пришли в ярость.

Карл утешал себя тем, что ситуация на борту была временной. Вскоре – так заверили его матросы – судно войдет в Бискайский залив и погода успокоится. Станет теплее.

– Даже слишком тепло! – рассмеялся один из моряков. – Подожди, через несколько недель вы будете жаловаться теперь уже на жару!

Карл с трудом мог представить себе подобное, но готов был поверить людям, проходившим этот маршрут не первый раз. Он по-прежнему старался держаться подальше от попутчиков, проводя время за изучением английского языка. Карл давно уже выучил все выражения из словаря на память, теперь же он начал запоминать слова, казавшиеся ему важными. Молодому человеку не терпелось проверить свои знания на людях, и во время свободного часа на верхней палубе он искал того, с кем можно поговорить. Однако это оказалось не так-то просто. Пассажиры первого класса – Карл полагал, что по крайней мере семья Джона Николаса Бейта знает английский язык – не желали общаться с простонародьем, предпочитая сидеть в каютах, когда на верхнюю палубу поднимались пассажиры средней. На глаза попадались только миссионеры, которые по воскресеньям собирали паству для молитвы. Карл наконец осмелился обратиться к одному из них, преподобному Волерсу, но выяснилось, что тот тоже не говорит по-английски.

– Это уладится само собой, молодой человек, как только мы прибудем на место, – уверенно произнес он.

Карлу стало интересно, как духовник представляет себе свою миссию. Вряд ли коренное население знает немецкий язык. Если уж он решил проповедовать маори на языке белых людей, то это может быть только английский. Но, может быть, пастор планировал выучить язык маори? Судя по книге, которую прочел Карл, тот был не похож ни на какой другой.

В итоге Карлу пришлось придумать новый способ, чтобы практиковаться в английском языке, – пусть и нарушая правила.

В одно прекрасное спокойное утро, когда сквозь люки на среднюю палубу даже проникли лучики солнца, он взобрался по лестнице на верхнюю палубу и отправился на поиски собеседника.

Подставив солнцу лицо, Джейн Бейт наслаждалась теплом, которое, впрочем, нисколько не улучшало ее настроения. Она приобрела привычку каждое утро прогуливаться по палубе, обычно во время завтрака. Мать постоянно ругала ее за то, что она берет слишком большие порции, пытаясь в буквальном смысле заесть свою скуку и печаль. Джейн, конечно же, знала, что вредит собственному здоровью, поэтому решила каждый день прогуливаться вместо завтрака. Впрочем, замерзнув под дождем, она обычно снова впадала в тоску, и Петер Ханзен, дворецкий, готовил ей чашку горячего шоколада, чтобы поднять настроение.

Что ж, теперь хоть погода наладилась. Быть может, скоро Джейн сможет проводить больше времени на палубе и ей не придется слушать ссоры сестер и глубокомысленные дискуссии, с помощью которых коротали время миссионеры. Отец постоянно бранил никчемных грязных поселенцев – одного ребенка они уже потеряли, и, если ситуация не изменится, вспыхнут эпидемии, люди начнут умирать один за другим. Врач подтвердил это и посоветовал еще больше ужесточить меры, направленные на то, чтобы заставить людей соблюдать порядок и поддерживать свои каморки в чистоте. Затем миссионеры попросили Господа помочь людям, живущим внизу, и простить их.

К молитве присоединялись пассажиры верхней палубы, но Джейн прекрасно знала, что ее отец заботится исключительно о прибыли. Что касается ее самой, ее ожидания полностью оправдались. Когда судно отчалило, ей стало нечего делать, абсолютно нечего. Она была обречена на бесконечную скуку. Временами она ловила себя на том, что с интересом высматривает в океане китов, которые, если верить капитану, часто показывались в этой части земного шара. Собственно говоря, киты ей были совершенно безразличны, а порой она даже испытывала к ним ненависть, поскольку корсет, который мать заставляла ее носить даже здесь, на судне, болезненно впивался в ее тело.

Не поздоровавшись, Джейн прошла мимо матроса, драившего палубу, и наконец нашла того, на ком можно выместить свое недовольство. Наверх поднялся один из пассажиров средней палубы! И он даже не пытался спрятаться, когда она подошла к нему, а открыто и приветливо улыбнулся ей. Более того, он осмелился обратиться к ней!

– Goot mornink, ladi![16] – произнес он на ломаном английском.

Джейн в недоумении уставилась на него.

– Issnt it a nize dei?[17]

Джейн наморщила лоб. Молодой человек, похоже, растерялся.

– Вам нельзя здесь находиться! – набросилась она на него. – Какое бесстыдство: пробрались сюда и пристаете к людям! Немедленно уходите к себе в каюту, в противном случае я пожалуюсь отцу!

Светловолосый юноша вообще-то не выглядел таким уж ненормальным, как можно было подумать, заслышав его речи; он удивленно и даже с некоторой обидой посмотрел на нее. У Джейн на секунду возникло желание сказать ему что-нибудь утешительное, но она тут же передумала. Что ей до этого безумца? Она развернулась на каблуках и направилась к каютам, надеясь, что выглядит величественно. Ни в коем случае нельзя становиться такой же толстой, как ее мать.

Карл с несчастным видом посмотрел ей вслед и подошел к матросу, который, качая головой, наблюдал за этой сценой.

– Я сказал что-то не то? – спросил он у матроса.

Тот пожал плечами.

– Не наю, не слушал я-а, – пробормотал он на своем гамбургском диалекте, но затем спохватился и попытался изъясняться на более-менее приличном немецком. – Скорее всего, ничего плохого ты не сделал, так-то. Эта девушка всегда так себя ведет, не обращай внимания. Ворчит на всякого, кто под руку подвернется…

Карл потер рукой лоб.

– Просто… я говорил с ней на английском. И, может быть… я сказал что-то обидное…

Матрос, мужчина невысокого роста с острым подбородком и хитрыми бегающими глазками, бросил на высокого переселенца быстрый взгляд, а затем снова принялся драить палубу.

– И что ты сказал-то? – поинтересовался он, снова переходя на нижненемецкий диалект.

Карл повторил слова, с которыми только что обратился к девушке.

Матрос замер со шваброй в руках и усмехнулся ему в лицо.

– Ну, вряд ли ты мог ее этим обидеть, – заявил он. – Но это и не английский.

– Разве? – Теперь Карл совершенно растерялся. – Но здесь так написано! В моем словаре. Я специально купил эту книгу. Оказывается, все, что тут написано, – неправда?

Расходы на книгу… и множество потраченных на зубрежку часов… Неужели все это было напрасно?

Матрос рассмеялся.

– Да нет, в книге, наверное, все написано правильно, – спокойно сказал он. – Дело в том, что это произносится иначе, чем пишется. По крайней мере, мне так думается, на английском я много не читал…

– Но говорил? – жадно ухватился за соломинку Карл. – Вы говорите… ты… ты говоришь по-английски?

Мужчина присвистнул сквозь оставшиеся у него зубы.

– Ну, не так, как изысканные господа, – уточнил он. – Только то, что можно в гавани узнать – типа, как заказать пива и койку, шлюху подцепить, сторговаться… купить пожрать…

Судя по всему, еда в списке потребностей матроса находилась на последнем месте, в то время как Карл старательно заучивал названия основных продуктов питания. Сразу же после того, как выучил слова «работа» и «деньги».

– Скажи что-нибудь! – попросил матроса Карл.

Тот снова усмехнулся.

– Ну, то, что ты пытался сказать той девушке, правильно произносится так: Good morning, Lady. Но англичанин сказал бы скорее «мисс». Капитан называет эту леди «мисс Джейн» или «мисс Бейт».

– Miss означает, что она не замужем, мы в таких случаях говорим «фройляйн», – усердно закивал Карл.

Это слово он тоже успел выучить, и, к счастью, оказалось, что оно произносится так же, как пишется. А другие слова…

– Isn’t it a nice day? – повторил матрос, когда Карл протянул ему свой словарь с выражениями.

Это звучало очень непривычно, и у Карла голова пошла кругом. Однако, как бы там ни было, теперь у него появился эксперт.

– Ты сможешь научить меня? – спросил он матроса. – Я и заплатить готов…

Сердце юноши обливалось кровью, он мысленно пересчитывал имеющиеся у него деньги, надеясь, что тот много не запросит.

Однако матрос только головой покачал.

– Да я мало что знаю, – сказал он, – и то, может, не все правильно произношу. Так что оставь деньги себе…

– Но ты знаешь больше, чем остальные! – взмолился Карл. – Пожалуйста! Может быть… может быть, я могу что-нибудь для тебя сделать? Например, помочь тебе… – Он кивнул головой на палубу. – А ты меня за это научишь английским словам. Как тебя зовут-то хоть?

Матрос сказал, что его зовут Хайн, Карл тоже назвался и принялся оглядываться в поисках второй щетки и ведер.

– Да тебе ведь нельзя находиться на этой палубе, – напомнил ему Хайн. – Как ты собираешься мне помогать, а?

Карл задумался. Он был исполнен твердой решимости начать обучение. Молодой человек подумал, не обратиться ли к Бейту за особым разрешением, но потом пришел к выводу, что это не такая уж хорошая идея… Карл в растерянности посмотрел на мостик – и увидел капитана Шахта, беседовавшего со штурманом.

Карл собрал всю свою волю в кулак. Капитан вежливо приветствовал всех на своем судне и всякий раз пытался уладить разногласия между переселенцами и Бейтом. Во время венчания двух пар и поминальной службы по маленькому Рудольфу Шахт показался ему очень человечным. И юноша решился. Худшее, что может случиться, – капитан скажет ему «нет», и, даже если он рассердится на то, что ему помешали, не станет же он швырять Карла в море.

Молодой человек поднялся на мостик и тут же почувствовал проблеск надежды, когда Шахт улыбнулся ему.

– Чем я могу помочь тебе, сынок?

Через несколько минут Карл получил работу помощника матроса на верхней палубе и узнал, что по-английски это называется job[18]. Он будет на подхвате у Хайна и других моряков, а на каком языке он при этом станет с ними общаться, капитану было совершенно безразлично. Прощаясь с ним, Шахт заговорил по-английски, и Карл решил, что его слова прозвучали довольно благожелательно, хотя смысл он не уловил:

– So good luck, boy. After you have finished your studies, you will be welcome in every harbour. I hope they won’t forget to teach you the word «French disease»…[19]

В последующие недели погода улучшилась, ярко сияло солнце, и, в отличие от бледных как смерть пассажиров средней палубы, Карл сумел загореть, работая на свежем воздухе. Матросы заставляли его драить палубу и поддерживать в порядке спасательные шлюпки, иногда даже помогать поднимать паруса. Одновременно они учили его английским словам, значения которых он иногда не знал даже по-немецки. Он догадывался, что речь шла о словах, которые доброму христианину знать не обязательно. Учился он, однако, и нужным вещам. Кроме того, в какой-то момент он понял, что произношение слов из его словаря подчиняется определенным правилам. Например, двойное «о» произносится как «у», «а» почти всегда звучит как «э», а «е» – как «и». В свободное время он продолжал штудировать словарь, а потом проверял свои знания на практике с матросами. К сожалению, они не всегда могли ему помочь – чтобы подцепить девушку в порту, им не нужно было знать слов «плуг», «борона», «зерно» или «лопата». Кроме того, Карл с трудом мог составить из выученных слов целые предложения. Матросы помнили лишь пару фраз, и их грамматику он не понимал.

Но затем дело сдвинулось с мертвой точки, когда к ним присоединился дворецкий Бейтов. Петер Ханзен, невысокий приветливый мужчина, говорил по-английски почти бегло, поскольку ему довелось вместе с хозяевами пожить и в Австралии, и в Новой Зеландии. Кроме того, его жена была родом из Шотландии. Ханзен был готов помочь Карлу, поскольку тот не высмеивал его «женскую работу», в отличие от матросов. Если дворецкий зарабатывал деньги тем, что чистил костюмы, гладил блузки, вытирал пыль и подавал шоколад, для Карла это скорее являлось поводом позавидовать ему, чем начать презирать. Где еще найдешь такую легкую работу!

Впрочем, Бейт был непростым работодателем. Он почти не оставлял дворецкому свободного времени и ругал за малейшую оплошность – например, за то, что Ханзен не умел угадывать его желания по глазам. Карл часто спрашивал себя, как дворецкий выносит такое отношение. Сам он давно взбунтовался бы и отказался от должности. Но, когда он сказал об этом дворецкому, Ханзен только равнодушно пожал плечами:

– Это часть работы, парень. Ему нужен половик, чтобы ноги вытирать, – и вот он я. Вам, поселенцам, тоже пошло бы на пользу, если бы вы вели себя чуть потише. Постоянные жалобы только бесят Бейта… Здесь, на судне, вы от него все равно никуда не денетесь.

Ланге и Брандманн, как и все остальные малоземельные крестьяне, всегда отличавшиеся уверенностью в себе, возмущались уже почти каждый день, хотя после того, как прекратились дожди, ситуация на средней палубе улучшилась. Основным предметом спора оставался рацион, кроме того, всех раздражал запрет появляться на верхней палубе – теснота в каморках и плохой воздух самым катастрофическим образом сказывались на здоровье. Когда от лихорадки умерли еще двое маленьких детей, переселенцы потребовали улучшить жилищные условия. Бейт же напоминал им о постоянных нарушениях правил, взимал денежные штрафы и снова сокращал рационы – якобы из-за нехватки провианта. Он говорил, что переселенцам придется потерпеть до промежуточной остановки в Байе. На это повар возразил, что еды достаточно, вот только качество припасов оставляло желать лучшего, да и разнообразием они не отличались: пассажиров средней палубы кормили только морскими галетами, бобовыми, картофелем и солониной. Все согласились с поваром. Еда была скверной и плохо усваивалась. Многие дети постоянно жаловались на боли в животе.

– В Байе мы пойдем в консульство! – заявили мужчины из других общин.

Они составили петицию, в которой жаловались на Бейта. Ланге и Брандманн постоянно совещались, пытаясь решить, можно ли рискнуть и присоединиться к ним. Во время ежедневных выходов на палубу мужчины стояли рядом и спорили.

Таким образом, Карлу снова представилась возможность подойти поближе к Иде. Как и все женщины, она проводила свободные часы, стирая одежду детей и заботясь об их здоровье. Наконец-то стало сухо, сбылось и пророчество матросов насчет жары. Ида и другие женщины поднимались на верхнюю палубу, чтобы просушить выстиранную одежду и набрать пресной воды из спасательных шлюпок, если все же шел дождь, чтобы прополоскать вещи. Они раздевали младших детей и отправляли их играть голышом под солнцем, несмотря на то что миссионеры не одобряли этого. Кроме того, на судне родился ребенок. Гордая мать назвала своего сына Петер Пауль, в честь капитана Шахта и его корабля. В целом, несмотря на все напряжение, жизнь на судне наладилась, капитан обвенчал еще три пары.

Карл встретил Иду на палубе, когда она расстилала поверх спасательной шлюпки платье своей сестры. На нем все еще виднелись пятна: у переселенцев не было мыльного раствора. Но Карл думал лишь о том, что наконец-то застал ее одну. Он незаметно приблизился к ней, улыбнулся девушке и произнес приветственную фразу, которую так долго учил:

– Good morning, Ida! I am glad to see you! How are you and how is your family?[20]

Ида удивленно уставилась на него, а затем тоже улыбнулась.

– Карл! – взволнованно воскликнула она. – Что ты говоришь? Это английский? Где ты выучился?

– Yes, Ida, – ответил Карл. – I am learning English[21].

Молодой человек просиял, когда девушка разгадала значение слов.

– Yes означает «да»? – с восторгом произнесла Ида. – А learning – это «учу»? Не так-то и трудно. Но почему ты называешь меня «Айда»?

От волнения девушка совсем забыла, что разговаривать с Карлом нужно тайком. Когда он обратился к ней, она отступила на шаг, за надстройку на судне. В обычной ситуации она не стала бы этого делать, но ради того, чтобы впервые в жизни услышать язык новой родины, можно было и нарушить какое-нибудь незначительное правило. Мысль о том, что она сама тоже сможет выучить английский, окрылила ее.

– Это твое имя, Ида! – с улыбкой кивнул Карл. – В английском буквы произносятся по-другому. Поначалу это кажется ужасно трудным, но на самом деле тут нет ничего сложного. Смотри…

Карл присел на корточки и пальцем прочертил несколько слов в слое пыли, собравшемся на досках палубы несмотря на ежедневные уборки. По всей видимости, это был мелкий песок – они действительно приближались к берегу.

Ида сосредоточенно разглядывала английские слова – и внезапно вздрогнула. Ее звала госпожа Брандманн:

– Ида! Что ты там делаешь?

Карл вежливо поздоровался с матерью Оттфрида, но та ему не ответила. Ида заметно испугалась, и молодой человек понял, что у нее будут неприятности.

– Идем, нам нужно развесить мешки с соломой, чтобы они наконец-то высохли, – строго произнесла госпожа Брандманн.

– Я с удовольствием помогу, – предложил Карл, но мать Оттфрида лишь бросила на него уничтожающий взгляд.

– Ида!

Ида осмелилась лишь робко кивнуть ему, а затем, понурившись, последовала за своей будущей свекровью.

И, конечно же, вечером отец устроил ей взбучку. Это случилось, когда она укладывала спать Франца. Ида решила провести это спокойное время, обучая брата и сестру первым словам на английском языке. Элсбет отнеслась к этому без особого восторга, но Франц с удовольствием повторял за ней выражения.

– Good morning, Ida! Good afternoon, Elsbeth! Good night, Franz![22] – бормотал он, смеясь над тем, что желает спокойной ночи самому себе.

Якоб Ланге слушал, нахмурив лоб.

– Что это такое? Ида? Франц?

Франц тут же втянул голову в плечи.

– Это английский язык, отец, – пояснила Ида. – Мы должны выучить его, чтобы объясняться с людьми в Новой Зеландии. Меня научил Карл Йенш…

Она решила, что будет лучше, если она произнесет имя Карла сама, прежде чем отец начнет упрекать ее в том, что она виделась с ним.

– Мне уже сообщили, что ты разговаривала с этим парнем! – строго произнес Ланге. – Хотя я не раз запрещал тебе это еще дома… Он глупец и нищий, да и вообще, не годится порядочной девушке общаться с мужчиной наедине, кем бы он ни был. Ты помолвлена, Ида! Неужели мне придется выдать тебя замуж прямо здесь, на судне, чтобы сохранить твою честь?

Ида испугалась: почему-то мысль о скором заключении брака с Оттфридом внушила ей страх. Ведь она должна была радоваться – или хотя бы испытывать равнодушие и смирение. Однако даже ее смирение имело границы. Ида ни в коем случае не хотела выходить замуж на этом судне и проводить первую брачную ночь на заскорузлом мешке с соломой, в одной коморке с отцом или даже с семьей Оттфрида! Другие молодые пары не особенно беспокоились из-за этого. Какие причины заставили этих девушек так скоропалительно выйти замуж, Ида и представить себе не могла.

Она понурилась.

– Нет, отец. Прости меня, я… я не подумала. Разговор был совершенно невинный. Если еще раз представится подобная возможность, я просто приглашу Оттфрида. Ему тоже было бы полезно выучить несколько слов по-английски, до приезда…

– Чушь! – фыркнул Якоб Ланге. – Оттфрид выучится, когда мы окажемся на земле. Если это вообще понадобится… В конце концов, мы собирались основать свою собственную деревню. Мы все едины в своем мнении, она будет называться Санкт-Паулидорф. Потому что мы уже стали единой общиной. И, конечно же, мы будем говорить на языке Мартина Лютера, на языке Библии…

Ида прикусила губу. Разве Мартин Лютер не перевел Библию с другого языка?

– Но власть… – напомнила она. – В конторах будут говорить по-английски. А торговцы? Нам ведь придется что-то покупать…

Ланге отмахнулся.

– Конечно, придется выучить пару слов, это не смертельно, – подытожил он. – Но нашим женщинам не нужно будет утруждать себя подобными вещами. Разве ты ходила в Мекленбурге к помещику, если что-то требовалось? Покупала лошадей? Заказывала коз? – Он снисходительно усмехнулся.

Ида потерла лоб.

– Я не уверена в том, что мы сможем так просто взять и перенести Рабен-Штейнфельд на другой край мира, – с необычным для нее мужеством произнесла девушка. – Мы уже не в Мекленбурге.

Но Ланге лишь покачал головой.

– Пусть это будет моя забота, – осадил он дочь. – И забота твоего супруга. Как только нам выделят землю, вы с Оттфридом сможете пожениться. В будущем месяце Элсбет исполнится тринадцать, она уже достаточно взрослая, чтобы вести хозяйство. А тебе пора замуж, супруг выбьет из тебя всю эту дурь. Знать английский, да еще, чего доброго, и лучше мужчин. Этого только не хватало! Ложись спать и молись о смирении!

Вытянувшись во весь рост на своем наконец-то сухом, хотя все еще немного отдающем затхлостью мешке, Ида вздохнула. Так вот в чем дело: она ни в коем случае не должна знать новый язык лучше Оттфрида! А ведь он всегда учился хуже. Внезапно ей снова вспомнилась школа и то, как ей нравилось читать и писать. И как приятно было, когда учитель хвалил ее.

Ее и Карла.

На следующий день во время свободного часа на верхней палубе Якоб Ланге и Брандманны не спускали глаз с Иды. Тем не менее она нашла возможность снова подойти к спасательной шлюпке, где вчера развесила для просушки платье Элсбет. Она наклонилась за ним и при этом украдкой покосилась в сторону, где, как она предполагала, должен был стоять Карл. Да, он стоял там и смотрел на нее. Ида быстро засунула книжку о Новой Зеландии под лежавшее в лодке весло. Карл найдет ее здесь, ему наверняка не терпится прочесть ее. И вдруг, к своему изумлению, на том же месте она нащупала другую книгу. Не раздумывая она схватила ее и спрятала в карман юбки. Карл подмигнул ей, когда колокол снова позвал переселенцев под палубу и Ида прошла мимо его каморки.

Позже, лежа на своей койке, она достала книгу, открыла ее – и в страхе уставилась на изображение толстого, покрытого пугающими татуировками мужчины. Это был воин маори. Она держала в руках новую книгу об их новой стране! А затем из нее выпал листок бумаги. «From Karl, for Ida, – было написано на нем. – The first things to learn…»[23]

С гулко бьющимся сердцем Ида снова и снова повторяла обучающие фразы, которые написал для нее Карл: «My name is Ida. I live in Nelson, New Zealand. Your name is Karl. You live in Nelson, New Zealand. Ida has a brother. His name is Franz. He lives in Nelson, New Zealand. Ida has a sister. Her name is Elsbeth. She lives in Nelson, New Zealand. Karl and Ida and her family live in Nelson, New Zealand»[24].

И только выучив все на память, она подумала, что в последнем предложении должно быть сказано: «Оттфрид и Ида». Но это были не те слова, которые она хотела произносить на новом языке. Она вспомнила то, что выучила вчера: «Good night, Karl». Ида хотела еще добавить «I am glad to see you», но передумала, поскольку не видела этой фразы перед собой. Однако Карл ей действительно приснился.

Глава 7

Третьего марта, спустя несколько недель плавания, судно «Санкт-Паули» прибыло в Байю, регион в Бразилии. Городок, в гавани которого оно причалило, назывался Сальвадор, что означало «спаситель», как сообщили переселенцам во время воскресного богослужения миссионеры. Город был назван в честь Иисуса Христа, и пасторы несколько раз подчеркнули это. Впрочем, они напомнили переселенцам, что жители страны – закоренелые паписты, поэтому сходить тут на мессу или даже просто зайти в дом Божий нельзя.

Многие женщины стали жаловаться на это, поскольку снова понадобилось прочесть несколько погребальных месс. Незадолго до прибытия в Байю на судне вспыхнула болезнь, похожая на оспу, но врач не был уверен в том, что это именно она. Пришедшая вместе с ней лихорадка унесла еще трех маленьких детей – Ида благодарила Небо за то, что у Франца она протекала в достаточно мягкой форме. И теперь ей не хотелось ничего, кроме как снова ощутить под ногами твердую землю и хоть немного отдохнуть от удушающей тесноты средней палубы.

В действительности же вылазка на берег стала не просто приятной передышкой. Нет, впервые бросив взгляд на Сальвадор, Ида испытала нечто вроде откровения! Это место полностью соответствовало ее представлениям о рае, насколько это вообще было возможно. И девушка зачарованно смотрела на широкие светлые песчаные пляжи, обрамленные зелеными лесами, яркие причудливые дома, залитые столь ослепительным и жарким солнечным светом, какого раньше Ида не могла себе и вообразить. Прямо в порту продавали свежие фрукты, названий которых Ида не знала, но, увидев их, немедленно захотела попробовать. После долгого однообразного питания она полагала, что почувствует себя на седьмом небе от счастья, когда во рту у нее будет таять сладкая сочная мякоть.

Поначалу Бейт не разрешил переселенцам покидать судно. Обращаясь к ним, он утверждал, что в Сальвадоре небезопасно, что они наверняка столкнутся с грабителями и убийцами, если станут бродить сами по себе. Но Ланге, Брандманн и другие стали протестовать. Они благодарны за предупреждение; разумеется, они ни в коем случае не хотят подвергать опасности женщин и детей. Но что мешает мужчинам сходить на прогулку?

В конце концов одиннадцать молодых переселенцев – все без исключения сорвиголовы – самовольно покинули судно и таки добрались до немецкого консульства, чтобы подать петицию с жалобой на Бейта. Впрочем, это не принесло им особого успеха. Служащие посольства выслушали их, приняли бумагу и заверили, что передадут ее в Новозеландскую компанию, но конкретных мер принять не обещали. Впрочем, один из сотрудников посольства сопроводил мужчин обратно на судно и переговорил там с Бейтом и капитаном. В результате Бейт пришел в ярость и отомстил пассажирам, едва сотрудник посольства сошел на берег. Он вызвал на палубу зачинщиков, заставил их несколько часов ждать под палящим солнцем, пока он вынесет «приговор», затем стребовал с каждого штраф в полкроны за то, что они покинули судно без разрешения. После этого большинство переселенцев пали духом – все очень надеялись на то, что консул вступится за них. Поедая морские галеты и солонину, они терпеливо дождались, пока их расселят на суше, как это было обещано.

Карл Йенш покинул корабль тайком вместе с матросами, которые получили увольнительную. Он с восхищением осматривал новый город, наблюдал за людьми: большинство из них были невысокими, темнокожими и черноволосыми, одевались в яркие одежды. Они много смеялись, громко разговаривали на еще одном незнакомом Карлу языке, но те, кого он встречал в районе порта, вполне понимали немногие английские слова, которые он успел выучить. Карл робко поинтересовался, как пройти в баню, и очень воодушевился, получив ответ. Впрочем, это оказалось заведение весьма сомнительного толка. Его действительно можно было назвать тем словом, которому его научили матросы, но в купальных чанах занимались в основном такими вещами, которые заставляли Карла краснеть до корней волос. С едой ему повезло больше. В трактире за один из накопленных пфеннигов ему подали густой острый суп с бобами и мясом, а еще рис и фрукты. Последние он взял с собой на судно и положил их под сиденье спасательной шлюпки – для Иды.

«To eat, – написал он на листке, вырванном из старой школьной тетради. Скоро ему понадобится новая. – Mango, banana, orange»[25].

По-немецки Карл добавил: «Их нужно чистить». Когда он попытался надкусить банан, хозяин трактира рассмеялся и показал ему, как снять кожуру. Он мог бы посмотреть в словаре, как это сказать по-английски, но вряд ли Ида сумела бы его понять. Хотя английский язык давался ей легко – по крайней мере письменный. Карл каждый день оставлял ей записку с новыми словами и фразами, а Ида писала ему ответы, переставляя фразы местами и пытаясь строить новые.

«I am glad arrive in Bahia. I see forest and sand»[26]. А в последнее время она даже стала составлять небольшие послания на новом языке, и вскоре Карл с Идой уже вели оживленную переписку. «Beit say, we live in house in Bahia. Ida see Karl, when live in house»[27].

Когда поселенцев расселят на суше, встречаться станет проще. Карл на это очень надеялся и обрадовался, когда на следующий день после его самовольной вылазки на берег капитан сообщил пассажирам, что их сейчас расселят за пределами Сальвадора.

Вздыхая с облегчением, люди покинули среднюю палубу и разместились в расположенных на пляже хижинах, которые Брандманн пренебрежительно назвал бараками. Он тут же снова начал возмущаться, когда его жена обнаружила в кухне черных тараканов.

Ида же была очарована обстановкой. Разумеется, покрытые пальмовыми листьями деревянные домики были убогими, но пляж, на котором их построили, казался ей невообразимо прекрасным, а простиравшийся за ним тропический лес представлял собой настоящее чудо. Каждый день солнце ярко сияло в безоблачном небе, песок сверкал золотом, а море переливалось лазурью. В воздухе витал запах экзотических цветов, а вечером из города доносилась музыка. Барабаны, флейты и мандолины – их звуки сплетались в диком ритме. Ида никогда не слышала таких быстрых рулад, таких головокружительных мелодий. Сердце ее билось чаще под звуки этой музыки, ей хотелось, чтобы ей позволили танцевать под нее.

Население Байи оказалось приветливым и открытым. Очень быстро в импровизированном поселении немцев появились первые любопытствующие, среди них были женщины и девушки в ярких одеждах, которые продавали фрукты и овощи. Ида поражалась тому, что мочки ушей у них проколоты и в отверстия вдеты золотые или разноцветные кольца. Их яркие цепочки и браслеты издавали веселый перезвон, когда они вступали в беседу, оживленно жестикулируя. Уличные торговцы предлагали фрукты и пирожки с крабовым мясом, а матросы учили переселенцев ловить рыбу и жарить ее здесь же, на пляже, на открытом огне. На вкус она была бесподобной, особенно приправленная лимонным соком – совсем не такая, как карпы из деревенского пруда в Мекленбурге или корюшка, которую Антон иногда тайком выуживал из озера помещика.

Переселенцы стали постепенно дополнять скудные рационы, выделенные им Бейтом, фруктами и другими продуктами. Женщины с недоверием рассматривали тропические плоды, и Ида едва не выдала себя, когда они вдруг принялись есть манго и бананы прямо с кожурой. Карл подмигнул ей издалека, пока она деловито чистила фрукты, притворяясь, что сама до этого додумалась.

Местные жители все время ходили босиком, что ужасно возмущало женщин из числа переселенцев, и они готовы были обсуждать это часами. Ида злилась на них за такую предвзятость. Сама она однажды украдкой сняла чулки и туфли, чтобы пройтись босиком по пляжу. Песок под ногами оказался теплым, он щекотал ее между пальцами… Она вошла в море и позволила волнам омывать ноги – это ощущение было совершенно непередаваемым. Ида еще никогда не чувствовала себя настолько счастливой, как на этом пляже к западу от Сальвадора.

Однако прочие переселенцы не разделяли ее восторга, придерживаясь правил и обычаев, заведенных в мекленбургской деревне, насколько это было возможно. Многие из них тоже чувствовали себя неуверенно. Бейт застращал их местными разбойниками и убийцами, настроив против всех бразильцев, кроме того, местная еда с непривычными ингредиентами и способом приготовления плохо сказывалась на их желудках. Якоб Ланге строго запретил своим детям брать еду у местных жителей. Похоже, он опасался, что уличные торговцы хотят отравить их. Госпожа Брандманн даже прогоняла прочь местных детишек, которые с любопытством приближались к их кострам, хотя темнокожие малыши с кудрявыми волосами выглядели очень мило.

– Чернокожие! – с восхищением в голосе сказала Ида, увидев, как эти дети играют в волнах.

– Чернокожие? – пришла в ужас госпожа Брандманн. – Как такое может быть, чтобы грязь вообще не смывалась?

Чаще всего люди жаловались на невозможность посетить церковь. Миссионеры служили мессы и устраивали молитвенные часы на пляже. Они благодарили Господа за то, что путешествие до сих пор было относительно безопасным, и переселенцы вместе пели песни своей родины. Некоторые женщины плакали, судя по всему, они уже начали тосковать по дому. Они часами рассказывали друг другу о своих деревнях и семьях, сидя кружком, как когда-то в Мекленбурге, и заштопывали дырки на чулках своих близких. Все это еще крепче сплотило будущую общину деревни Санкт-Паулидорф.

Только Карла по-прежнему в нее не принимали, поэтому лишь спустя неделю после прибытия в Байю ему удалось поговорить с Идой. Женщины брали питьевую воду в ручье, бежавшем среди леса чуть выше пляжа. В тот день ближе к вечеру Ида решила снова сходить за водой, но на этот раз в виде исключения ее никто не сопровождал. Карл встретил ее у ручья и взял у нее ведра.

– Good afternoon, Ida! – сказал он. – Can I help you?[28]

Оба просияли, когда она дала правильный ответ, сказав «thank you»[29].

– О, Карл, я никогда не думала, что жизнь может быть так прекрасна! – вырвалось у Иды.

Никто не разделял ее восторга от Байи. Прочие переселенцы только и делали, что ругали песок, покрывавший все в хижинах ровным слоем, жару, из-за которой они обливались потом, – и, конечно же, местных жителей, настолько ленивых, что в обед они бросали работу, уходили в тень и бездельничали там несколько часов. Это замедляло погрузку провианта и технический осмотр «Санкт-Паули». Прежде чем отправляться дальше, капитан решил капитально отремонтировать корабль и вымыть все внутри.

– В Новой Зеландии будет так, как здесь?

Карл пожал плечами.

– Не знаю, – с сожалением произнес он. – Но думаю, что нет. Судя по тому, что говорил твоему отцу Бейт, она больше похожа на Мекленбург. Матросы говорят, что там, как в Англии, часто идут дожди. Тебе здесь нравится?

Ида энергично закивала головой.

– Нравится? – со счастливой улыбкой переспросила она. – Это слабо сказано. Здесь просто чудесно, это настоящий рай! Жаль, что я не могу здесь остаться!

Карл поставил ведра на землю. Он не знал, разумно ли поступает, но он увидел свой шанс.

– Так давай сделаем это! – решительно произнес он. – Давай просто убежим! Я могу найти здесь работу, например, в порту. В Гамбурге я разгружал суда, за это неплохо платят. Правда, вместо английского придется выучить португальский… Я уже знаю одну фразу, Ида: «Voce é linda». Это значит: «Ты красивая!»

Он улыбнулся девушке. Ида смотрела на него с недоумением, но Карл не сдавался.

– Здесь даже есть немецкое консульство, Ида! – продолжал он. – Мы можем обратиться к ним, вдруг они помогут нам? – Он протянул к ней руки. – Ты хочешь остаться здесь, со мной, Ида Ланге? Ты выйдешь за меня замуж?

Ида испугалась, а потом нервно рассмеялась.

– Ты… ты шутишь… Мы не можем взять и убежать, мы…

– И кто же нам помешает? – поинтересовался Карл и взял ее за руки. Она не отняла их сразу, и он еще больше осмелел. – Твой отец? Бейт? Если мы убежим ночью, прежде чем все вернутся на борт, нас не станут долго искать. Может быть, день, два – дольше капитан ждать не станет. До тех пор будем прятаться. Например, в лесу, или же я сниму комнату в порту… – Карл вспомнил приветливого хозяина трактира. Наверняка он не откажется помочь.

Ида покачала головой.

– Я не могу выйти за тебя замуж, – напомнила она. – Я выйду замуж за Оттфрида, ты же знаешь. Все решено… и моя семья… Мне нужно плыть в Новую Зеландию… – Она осторожно высвободила руки.

Карл передернул плечами.

– Кем решено? – поинтересовался он. – Господом? Лично я не слышал гласа небесного, который возвестил бы миру о том, что Ида Ланге может выйти замуж только за Оттфрида Брандманна и больше ни за кого на свете.

Ида перекрестилась.

– Не богохульствуй, Карл! – с упреком в голосе произнесла она, и в глазах ее мелькнул страх. – Я помолвлена с Оттфридом. Об этом возвестили с кафедры…

– С кафедры в самом дальнем уголке Мекленбурга, в пяти тысячах миль отсюда! – воскликнул Карл. – Ты не связана этим, Ида! Это же другая страна, другая часть света! Мы свободны!

Но девушка вновь покачала головой.

– От судьбы не уйдешь, Карл, – серьезно заявила она. – Да, я знаю, ты пытаешься, и это правильно. И мне даже кажется, что Господь тебе это предначертал. Но не мне. Я должна поступать так, как говорит отец. Нужно чтить отца и мать, так сказано в Писании. Что подумают обо мне жители деревни, если я уйду с тобой? Не обвенчанной перед Богом и людьми! Это грех, Карл!

Карл понял, что пора уходить. Все равно ее не переубедить, по крайней мере сейчас – может быть, он слишком поторопился, но он не мог иначе. В отчаянии он схватил Иду за плечи, заставил посмотреть на него.

– Но ведь я люблю тебя, Ида! Разве это ничего не значит?

– Нет, – спокойно ответила та, глядя ему прямо в глаза. – Это вообще ничего не значит. Я хотела сказать… это прекрасно, что ты любишь меня, мы все должны любить друг друга, так велит Иисус Христос. Но не как… не как мужчина и женщина. Только мы с Оттфридом можем любить друг друга как мужчина и женщина.

Карлу очень хотелось грубо встряхнуть Иду, и в то же время он страстно желал обнять ее. Как она может быть такой ограниченной? Она ведь тоже чувствует это… он видел в ее глазах… Отчаявшись, он все же обнял ее. Не успела девушка опомниться и осознать, что происходит, как он привлек ее к себе и поцеловал, его язык проник ей в рот. Ида билась в его объятиях, пытаясь вырваться, но затем сдалась. Ее губы приоткрылись, и на какой-то миг молодому человеку показалось, что она хочет ответить на его поцелуй. Она не сделала этого, но и не убежала, когда он отпустил ее, только удивленно взглянула на него снизу вверх.

– Прости, – прошептал Карл. – Но… но никогда не говори больше, что это ничего не значит!

С этими словами он развернулся и пошел прочь. Может быть, он только что все испортил, но, как бы там ни было, он поцеловал ее!

А Ида осталась стоять, словно громом пораженная. На секунду она закрыла глаза, позволив себе снова ощутить вкус поцелуя. Она должна была стыдиться, сердиться, должна была чувствовать себя оскверненной, быть может, даже сообщить о нападении – но испытывала лишь счастье. И это было хуже всего. Ей нельзя приближаться к Карлу, лучше вообще прекратить эту тайную переписку и встречи. Ее отец прав, ей незачем учить английский. В конце концов, никто из местных эмигрантов не знал португальского языка, и при этом они отлично себя чувствовали.

Ида снова открыла глаза. Девушка решила в будущем держаться подальше от Карла и не думать о трех португальских словах, которые он ей сказал. Voce é linda… «Ты красивая…» Это слова мечтаний, а мечтать ей нельзя! Может быть, в этом и заключается опасность? В чужих языках слишком много слов для мечтаний…

Ида попыталась забыть о Карле. Может быть, все же стоит выйти замуж за Оттфрида еще на судне? И доказать тем самым Карлу – и Господу, – что она настроена совершенно серьезно. Придется смириться с этой мыслью. Однако, несмотря на все раскаяние, она уже сейчас понимала, что не сможет заставить себя сделать это. Ида Ланге примет свою судьбу смиренно – но форсировать события не станет.

После двадцати четырех дней пребывания в Байе «Санкт-Паули» вновь отправился в путь, и все переселенцы из Рабен-Штейнфельда заняли свои места на борту. Однако в Сальвадоре исчезли два других пассажира: Ханнес и Йост, завербованные в Гамбурге моряки, словно испарились.

– Неблагодарные! – бушевал Бейт.

Но, конечно же, нельзя было даже думать о том, чтобы искать парней и возвращать их на борт. Возможно, они уже нанялись на какое-нибудь судно, чтобы предпринять другое морское путешествие, не столь религиозное. Карла это не удивило. Набожность обоих долговязых гамбуржцев с самого начала показалась ему наигранной, они согласились путешествовать на «Санкт-Паули», скорее всего, только ради того, чтобы несколько месяцев бездельничать на полном пансионе. Как бы там ни было, за все время путешествия они ни разу и пальцем не пошевелили, чтобы кому-нибудь помочь. И теперь яркая и шумная Бразилия показалась им более привлекательной, чем община набожных крестьян на краю света. Карл не мог их за это винить, но присоединиться к ним ему бы и в голову не пришло. «Я не стану бежать от собственной судьбы», – с горькой усмешкой думал он.

Ведь он по-прежнему был уверен в одном: его судьба связана с судьбой Иды!

Глава 8

Путешествие в Новую Зеландию длилось еще два с половиной месяца, и, когда на горизонте снова показалась земля, уже наступил июнь. Проходило оно спокойно, несмотря на изменчивую погоду. После невыносимой жары и штиля снова стало заметно прохладнее.

– В Австралии и Новой Зеландии сейчас зима, – объяснял Хайн Карлу, уже привыкшему к его диалекту. Молодой человек весь дрожал, работая на палубе под порывами холодного ветра, и матрос дал ему шерстяной свитер. – Мы скоро будем на месте. Вот-вот покажется земля Ван-Димена.

– Это остров каторжников? – спросил Карл, вспомнив прочитанные им книги об Австралии и Новой Зеландии.

У него по-прежнему была книга, купленная отцом Иды, а у Иды осталась та, что он купил в Гамбурге. Карлу оставалось лишь надеяться, что Якоб Ланге этого не заметит. Но обменяться снова не получится: с момента их отплытия из Байи Ида не проверяла их тайник в спасательной шлюпке. Она не забирала тетрадные листки с новыми английскими словами, не пыталась встретиться с Карлом взглядом, когда выходила на палубу в свободный час. Большую часть времени она проводила в своей каморке. Карлу хотелось наказать себя за поведение в Байе. На судне их отношения развивались чудесно, а его поспешное предложение и поцелуй все испортили.

– Да, это остров каторжников, но ты не волнуйся, мы не будем тут останавливаться. Мы пройдем между землей Ван-Димена и Австралией, – рассказывал Хайн. – Еще какая-то тысяча миль – и мы у цели. Потом доберемся до Нельсона. Ты подумай, точно ли ты хочешь там остаться. Ты хорошо справляешься на судне. Готов спорить, что капитан возьмет тебя с распростертыми объятиями, если ты пожелаешь наняться матросом!

Карл рассмеялся. Его позабавила эта похвала, но, конечно же, он отказался. Он при всем желании не мог представить себе, каково это – провести всю жизнь на судне. Карл уже предвкушал, как будет работать на земле, пусть снова на чужой.

Всем переселенцам не терпелось наконец взглянуть на новую родину, но, когда «Санкт-Паули» причалил в Нельсоне, стояла глубокая ночь. Так что пассажиры проспали этот момент, а рано утром с удивлением принялись разглядывать простые деревянные дома, обступившие порт. Тут не было столь причудливой архитектуры, как в Байе, лишь удобные и симпатичные дома с фронтонами, обращенными на улицу, по большей части двухэтажные, с верандами или магазинами на первом этаже. Все они были довольно новыми, сверкали свежей краской пастельных тонов, синего или желтого цвета. Вдоль гавани шел пирс, от которого расходились маленькие улочки, аккуратно проложенные, уютные и чистые. Люди как раз приступали к работе, и их внешний вид успокоил даже госпожу Брандманн, которая после остановки в Байе очень боялась встречи с «туземцами». Жители Нельсона были белыми и одевались точно так же, как переселенцы. Мужчины носили костюмы или более свободную одежду из тиковой ткани, женщины – изящные платья, передники и чепцы. Они спасались от зимнего холода, кутаясь в шали, однако зима здесь была далеко не такой суровой, как в Мекленбурге. И только на вершинах гор, видневшихся вдалеке, лежал снег.

– Когда мы сможем сойти на землю? – нетерпеливо поинтересовался Ланге у капитана Шахта, который стоял на палубе и вел переговоры с начальником порта. – Я хотел бы как можно скорее осмотреть нашу землю, мы желаем…

Капитан примирительно махнул рукой и улыбнулся:

– Спокойствие, господин Ланге! Господин Бейт действительно сошел на берег сегодня ни свет ни заря, отправился на встречу с Артуром Уэйкфилдом. Это основатель Нельсона и уполномоченный Новозеландской компании. Полагаю, что в течение ближайших нескольких дней он распределит ваши наделы. До тех пор вам предоставят жилище в Нельсоне. Но точно ничего вам сказать не могу. Просто потерпите еще совсем немного, поблагодарите Господа за спокойное и более-менее удачное путешествие.

Путешествие длилось полгода вместо обещанных трех месяцев, и за это время умерло шестеро детей. Печально, но это считалось еще довольно умеренной платой морю. Обычно во время подобных плаваний человеческие потери были намного выше.

Поскольку миссионеры сошли на землю вместе с Бейтом, Ланге и Брандманн собрали переселенцев на импровизированное богослужение, но сейчас никто не интересовался молитвами. Мужчины с нетерпением дожидались возвращения Бейта и очень встревожились, когда еще издалека увидели, что он буквально кипит от ярости.

– Что насчет нашей земли? – спросил его Ланге, едва он ступил на сходни. – Мы можем сразу…

Бейт покачал головой.

– Нет земли! – процедил он сквозь стиснутые зубы. На лбу у него билась жилка, выдавая его крайнее возмущение. – Мне очень жаль, я так же разочарован и рассержен, как и вы. Но недавно прибыли новые поселенцы из Англии, и Уэйкфилд отдал им предназначенную для нас землю. Теперь нужно…

Его слова утонули в протестующих криках переселенцев:

– Нет земли?

– Нас обманули!

– Как насчет наших денег?

Женщины и дети расплакались. Бейт поднял руку, призывая к спокойствию, а потом вдруг заорал:

– Угомонитесь! Я не могу объяснить вам, как быть дальше, если вы не даете мне слова сказать! В конечном итоге вас не обманули: только посмотрите, сколько здесь земли, наверняка для вас что-то найдется! Просто не так быстро. Конечно, если вы не предпочтете занять некоторые оставшиеся наделы. Уэйкфилд отдал не все. Впрочем, эти участки не граничат друг с другом, поэтому вашими соседями будут англичане…

– Нам обещали, что мы сможем основать свою общину! – напомнил Ланге. – Мы согласились ехать только с этим условием…

Бейт снова повелительным жестом велел ему замолчать:

– Я знаю, и, если вы будете настаивать на этом, все устроится. Скоро в нашем распоряжении окажется много земли – на равнине Вайрау, на реке, примерно в тридцати милях к востоку отсюда или даже больше. Отличная плодородная земля, сейчас ее как раз должны отмерять.

– Должны отмерять? – недоверчиво переспросил Брандманн. – Так будут ее отмерять или нет?

– Ну… э… есть некоторые разногласия… недоразумения с туземцами маори, – нерешительно ответил Бейт.

– С дикарями? А какое они имеют отношение к этому? – фыркнул Ланге.

– Ну… они… В некотором роде они считают здешнюю землю своей.

Снова поднялась буря. Некоторые переселенцы возмущались наглостью дикарей, другие – Джоном Николасом Бейтом и Артуром Уэйкфилдом, которые распорядились землей, предназначенной для других людей. Однако на этот раз успокоил всех переселенцев Петер Брандманн. Он с угрожающим видом подошел к агенту.

– Чего нам ждать, Бейт? Нападения индейцев? Разве отношения с ними не были урегулированы до того, как сюда привезли переселенцев?

Бейт почесал подбородок.

– Были, – ответил он. – Капитан Уэйкфилд выкупил у маори все земли вокруг Нельсона, обещанные вам изначально фермерские угодья и равнину Вайрау. Однако их вождь вдруг перестал признавать существующие сделки. Строго говоря, он хочет больше денег. И теперь он поднял мятеж: сжег домики землемеров и вышвырнул их на улицу. Это произошло накануне. Капитан Уэйкфилд еще не успел с ними разобраться, однако это вопрос нескольких дней. Август Томпсон, главный офицер полиции, уже готовит экспедицию. Он собирает людей, которые отправятся в лагерь маори и арестуют зачинщика. После этого он предстанет перед судом Нельсона как поджигатель, что повергнет в страх советников вождя. Говорят, здесь мутит воду только Те Раупараха, а вообще-то местные дикари очень мирные. Поймите: все устроится. Только не сегодня, как бы мне ни хотелось того же…

Бейт действительно выглядел подавленным. Это успокоило переселенцев. Таким дружелюбным они его еще не видели.

– А что до тех пор? – Брандманн продолжал нападать на него. – Нам опять придется жить в хижинах на берегу?

Бейт покачал головой:

– Конечно нет. Вам предоставят жилье на три месяца. Многие уважаемые жители Нельсона выразили согласие предоставить в ваше распоряжение свои гостевые комнаты, а содержание оплатит компания. Мне действительно все это очень неприятно, и то же самое просил передать вам капитан Уэйкфилд. Просто он не ожидал, что мы так быстро прибудем, а тут еще неприятности в Вайрау… Однако, несмотря на все разочарования и неудобства, я должен от всего сердца поприветствовать вас на новой родине. Уже готовят ваши новые паспорта, по прибытии на остров вы получите британское гражданство. Прошу вас забрать свои документы в магистрате, это можно будет сделать с завтрашнего дня. А теперь готовьтесь сходить на берег. Моя дочь уже составляет список жителей, готовых вас принять, и вас расселят по их домам. Конечно же, семьи останутся вместе, не переживайте. Быть может, вам стоит отнестись к этому промедлению как к шансу. У вас появилась возможность сразу же познакомиться со своими новыми земляками, осмотреться в Нельсоне… Еще раз, Ladies and Gentlemen[30]: добро пожаловать в Новую Зеландию!

Ида быстро собрала пожитки своей семьи, и семейство Ланге вместе со своими узелками вскоре очутилось на пирсе, где было очень ветрено. Девушке вдруг вспомнилось прибытие в Гамбург, где погода была почти такой же. Их багаж отправят на склад, так объяснил им Бейт, ибо нет смысла тащить сундуки в те дома, где их примут, – там они будут лишь зря занимать место. Ведь поселенцам придется обитать в довольно стесненных условиях.

Ида вздохнула, подумав о том, что, возможно, ей снова предстоит несколько месяцев жить в одной комнате со всей своей семьей, носить ту же одежду, что и на борту «Санкт-Паули», не снимая ее день и ночь. От своего намерения переодеваться в ночную сорочку она отказалась еще в первые дни, проведенные в крохотной каюте. А теперь они будут зависеть от милости чужих людей! Однако ее свадьба снова откладывалась на неопределенное время, и это было единственным, что ее радовало. Девушка тут же отругала себя за подобные мысли. Ну почему она не в восторге от возможности хозяйничать в собственном доме?

В подавленном настроении она последовала за отцом, которому Джейн Бейт молча вложила в руку бумажку. На ней было написано: «Мортимер Партридж, Трафальгар-стрит». Ланге попытался спросить дорогу, но, конечно же, он не знал, как произносятся эти слова. Тем не менее местные жители оказались очень приветливы и всячески старались помочь переселенцам. Один мужчина взял в руки бумажку с адресом и попытался объяснить Ланге дорогу, сначала очень многословно, затем с помощью жестов. Наконец он нарисовал план в пыли еще не вымощенной улицы.

– Thank you, – робко произнесла Ида, когда он попрощался.

Якоб Ланге бросил на нее недовольный взгляд.

– Сердечно благодарю вас за труд, господин! – громко произнес он, словно перед ним был не англичанин, а человек с плохим слухом.

Мужчина улыбнулся и с довольным видом подмигнул Иде:

– You’re welcome. Have a nice day![31]

Сердце Иды забилось от радости, потому что она поняла его слова.

Этот день, столь неудачно начавшийся для семьи Ланге, в итоге оказался не таким уж скверным. Партриджи – невысокий энергичный мужчина с рыжими волосами и пухлая женщина средних лет, которые сразу же фамильярно представились как Морт и Элис, – владели домом на оживленной улице, и у них был всего один ребенок, ровесник Франца. Дом был рассчитан на большую семью, и в нем пустовали две просторные спальни. Одну из них миссис Партридж отвела Якобу и Антону, а вторую Ида должна была делить с младшим братом и сестрой. В ней стояли только две кровати, но миссис Партридж жестами показала Иде, что к ним можно добавить и третью. Как оказалось, у Партриджей был свой магазин, где продавались самые разные товары, в том числе матрасы и постельное белье.

– Может быть, купим кровать для Франца? – предложила отцу Ида.

Ей было неловко от того, что семейство Партриджей столь охотно обеспечивает гостей всем необходимым.

Однако Ланге только головой покачал.

– Мы не можем швыряться деньгами, Ида, – строго произнес он. – Кровати я сделаю сам, или же нам поможет Оттфрид. Тогда заработок по крайней мере останется в семье.

Как и во время беседы с мужчиной на улице, он громко выразил свою благодарность Партриджам, которые приветливо улыбнулись ему. Супруги были очень милыми и, судя по всему, крайне общительными людьми, но вот только по-немецки они не понимали ни слова. Однако же это совершенно не мешало миссис Партридж постоянно обращаться к ним, а чаще всего к Францу, которого посадили обедать рядом с их сыном Полом. Пока Якоб Ланге с недовольным видом ковырялся в странном пироге, пропитанном соусом для жаркого, который подала миссис Партридж к мясу, назвав йоркширским пудингом, мальчик, хихикая, учил английские слова.

– Pea! – говорил Пол, бросая в него горох.

– Roastbeef, – назвал мистер Партридж мясо в их тарелках, показавшееся Иде недожаренным.

Когда Пол спросил, как зовут Франца, миссис Партридж представила его как Фрэнсиса, и малыш расхохотался, услышав свое новое имя.

Преодолевая робость, опасаясь реакции отца, Ида указала на себя и произнесла:

– Айда.

Партриджи радостно зааплодировали.

– А можно мне тоже получить новое имя? – потребовала Элсбет, и ее тут же назвали Элизабет.

– Or would you prefer Elsie or Betty? – рассмеялась миссис Партридж, шутливо дернув девочку за светлую косу. – You are such a pretty little girl, but you need a bath![32]

Впрочем, принять ванну следовало всем членам семейства Ланге, и Ида с Антоном полдня таскали ведра с водой, наполняя имевшиеся у Партриджей чаны. Приветливая хозяйка принесла свежую одежду и белье для Элсбет и Иды из магазина, расположенного на первом этаже дома. Элсбет настояла на том, чтобы отец купил все это.

– Пройдет слишком много времени, прежде чем мы сами сможем себе что-то сшить! – заявила она, кружась по комнате в новом синем платье с красной оторочкой, которое выбрала для нее миссис Партридж. – А в старых ходить уже нельзя, они все в пятнах, слишком грязные! Ты посмотри, какие красивые платья, отец! У меня никогда не было такого, с кружевами!

Якобу Ланге украшения на платье младшей дочери скорее не понравились – это не соответствовало статусу дочери малоземельного крестьянина и мировоззрению старолютеранина. Женщины этой общины одевались просто и практично.

Теперь у Элсбет не было даже чепца, как пристало бы порядочной девушке, и миссис Партридж не стала заплетать в косы ее чисто вымытые волосы. Вместо этого она расчесала их и, отделив по одной пряди справа и слева от лица, скрепила на затылке синей лентой… Выглядело это очень красиво, но Якоб Ланге снова был недоволен.

Чтобы избежать его гнева, Ида выбрала простое коричневое платье с желтыми лентами вдоль выреза и на рукавах. Однако Иде никогда не приходилось носить платья из такой хорошей ткани, и при этом стоило оно недорого – по крайней мере, так показалось Иде. Ведь здесь рассчитывались не пфеннигами и талерами, а английскими фунтами.

На ужин подали хлеб и нарезанную ветчину, и, после того как мистер Партридж произнес краткую молитву, Якоб Ланге долго, подобострастно и столь громогласно, словно Партриджи поголовно страдали глухотой, поблагодарил Господа за Его дары и, в очередной раз, за благополучное путешествие, а хозяев дома – за гостеприимство. Партриджи терпеливо слушали, только Пол бросал жадные взгляды на еду поверх сложенных рук.

– Thank you, Jakob! – прогудел Мортимер Партридж, когда Ланге наконец произнес «аминь», а Партриджи, вздохнув с явным облегчением, сказали то же самое по-английски. – But you have to learn English. God might understand you. But the rest of us…[33]

Ида спала прекрасно, наконец-то одна, в чистой, застеленной свежими простынями постели. Утром она поприветствовала семью хозяев по-английски. Элсбет повторила ее слова, и миссис Партридж снова ужасно обрадовалась. Она тут же объявила, что Ида наверняка выучит язык очень быстро, и Бетти тоже. Женщина с энтузиазмом предложила девочкам свою помощь и сразу же начала учить их готовить английский завтрак. Ида сварила овсянку, а Элсбет – coffee[34].

Сразу же после завтрака Якоб Ланге отправился в магистрат – получить паспорта, узнать новости и, самое главное, поговорить с другими мекленбуржцами. Когда он вернулся, его сопровождали Петер и Оттфрид Брандманны. Они обнаружили, что все дети Ланге уже нашли себе занятия. Мистер Партридж предложил Антону место приказчика в магазине, называя его при этом Тони, и велел ему разложить содержимое пакетов по полкам. Франц и Пол во дворе бросали друг другу кожаный мяч в форме яйца, который Пол называл football[35], а из кухни миссис Партридж доносились веселые голоса девочек, распевавших английскую песенку и имитировавших голоса животных.

– And on his farm he had a cow… muh… muh![36]

Элсбет радостно приветствовала мужчин:

– Ты слышишь, отец? Корова называется cow, а свинья – pig! А я теперь – Бетти!

Якоб Ланге бросил на дочерей недовольный, а на Брандманнов – многозначительный взгляд.

– Вот видите, что я имел в виду, – услышала его слова Ида, после того как он представил Брандманнов миссис Партридж, которая, впрочем, не поняла его, и все трое мужчин вышли на улицу. – Нужно как можно скорее выбираться отсюда, не то мы потеряем детей.

Глава 9

Джейн Бейт снова скучала. Ей потребовалось всего несколько часов, чтобы исследовать изысканный особняк, предоставленный их семье Новозеландской компанией. Она с недовольным видом удалилась в свою большую, шикарно обставленную спальню. Может быть, другим женщинам захотелось бы украсить ее, разложить на массивной английской мебели салфетки, скатерти и расставить серебряные подсвечники, но Джейн была к таким вещам равнодушна. Не интересно было ей и наблюдать за тем, как Маргарет Ханзен вынимает вещи из дорожных чемоданов и раскладывает их по шкафам и комодам. Опытная горничная прекрасно с этим справлялась.

Поэтому Джейн спустилась на нижний этаж и какое-то время страдала, не решаясь зайти на кухню и попросить чего-нибудь вкусного. Кухарка уже должна была приступить к работе… Но затем она обнаружила в кабинете отца, и он, казалось, был очень рад ее видеть.

– А, Джейн, тебе нечем заняться? – спросил он. – Нужно сделать подсчеты…

Заинтересовавшись, Джейн подошла ближе и увидела документы переселенцев. Конечно же, ее отец должен был составить отчет об успешном прибытии пассажиров «Санкт-Паули» и предоставить его Новозеландской компании. Только после этого он мог потребовать свое вознаграждение. И, разумеется, ему не хотелось заниматься этими бумагами, он никогда не любил сидеть в конторе.

– Я с удовольствием сделаю это за тебя! – предложила свои услуги Джейн. – Нужны какие-то определенные бланки? Или я должна просто составить отчет на бумаге с твоим гербом? Кстати, ее уже распаковали?

Бейт встал, испытывая облегчение от того, что может передать дочери нелюбимую работу.

– Наверное, где-то здесь, – небрежно ответил он. – Недавно, когда Ханзен разбирал сундуки, которые принесли из Новозеландской компании, я как раз держал ее в руках… Ты и правда справишься с этим ужасным делом? Мне нужно зайти в магистрат, Уэйкфилд готовит экспедицию к маори из-за равнины Вайрау… Хочу узнать, нельзя ли послать туда нескольких ребят с «Санкт-Паули». Хоть при деле будут.

Джейн кивнула. Она тоже слышала о том, что планируется экспедиция: строптивых туземцев следовало наказать.

– Конечно же, я справлюсь, – уверенно ответила она и, довольная, уселась в тяжелое кожаное кресло. – Я все найду, не переживай.

Она решительно взялась за бумаги переселенцев и ободряюще кивнула отцу. Бейт поспешно попрощался и ушел. Джейн искренне обрадовалась возможности провести несколько спокойных часов за нескучным делом. Разумеется, кропотливые подсчеты – не самое интересное занятие, но крайне увлекательное по сравнению с уборкой в шкафах.

Быстро разобравшись со списками капитана Шахта, Джейн принялась искать бумагу для писем, принадлежавшую отцу. Она могла бы сразу же переписать отчет начисто, поскольку прекрасно помнила все имена и даты.

Впрочем, бумага для писем, новехонькая – Джейн сама заказывала ее в Гамбурге, – отыскалась не сразу. Девушка методично рылась в документах, но знакомый вензель типографии все не попадался ей на глаза. Может быть, к упаковке прикреплен счет, и поэтому ее так трудно найти? Она просмотрела адреса всех писем, лежавших на столе Бейта. Здесь пока царил относительный порядок: отец провел в конторе совсем немного времени.

ОФИЦИАЛЬНЫЙ ЗАПРОС НА ПОКУПКУ ЗЕМЛИ И РАЗМЕЩЕНИЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В ЗАЛИВЕ ТАСМАН – НЕЛЬСОН

Увидев название документа, лежавшего под другими бумагами, Джейн удивилась. Интересно, о чем здесь идет речь? Девушка принялась изучать его. Составителем был Уильям Спейн, советник по земельным наделам, то есть официальное доверенное лицо губернатора Окленда, отвечавшее за распределение земли.

Джейн знала, что ее отец, скорее всего, не одобрит этого, но продолжила чтение. В конце концов, речь наверняка идет о переселенцах из Мекленбурга. Если он застанет ее за этим занятием, она что-нибудь придумает.

Советник Спейн начал свое письмо с нескольких вежливых общих фраз, но очень быстро перешел к делу. Судя по всему, поступила жалоба на действия Новозеландской компании в процессе приобретения земли, на которой стоял Нельсон и окрестные поселения, уже существующие или только запланированные. Жалоба от – у Джейн захватило дух – вождя маори Те Раупарахи, арики племени нгати тоа. Те Раупараха утверждал, что, когда его племя продавало землю капитану Уэйкфилду, его обманули при расчете. Сумма, которую назвал в своем письме Спейн, показалась смешной даже Джейн, с учетом того, о какой обширной территории шла речь. Конечно, сейчас было принято выкупать землю у маори за гроши, а потом продавать ее переселенцам уже дороже. Но прибыль, которую намеревалась получить Новозеландская компания, была «абсолютно несоизмерима», как осторожно выразился Спейн.

Не повезло Артуру Уэйкфилду в том, что Те Раупараха не только очень быстро заметил это сам, но и знал обычаи своих белых соседей в достаточной степени, чтобы не атаковать их с отрядом плохо вооруженных воинов. Вождь совершенно цивилизованным образом подал жалобу губернатору и заметил, что земля была передана переселенцам, чего соглашение между племенем и Уэйкфилдом не предусматривало. Спейн обращал внимание на то, что вождь приложил к своей жалобе карты, и это натолкнуло Джейн на мысль, что маори юридически прав.

Разобрав осторожные формулировки других документов, прикрепленных к первому, Джейн пришла в ужас. Само собой разумеется, вождь говорил правду. Капитан Уэйкфилд открыто игнорировал собственные договоры с Те Раупарахой.

В своем письме Уильям Спейн грозил обнародовать его махинации – Джейн прекрасно представляла себе, что это означает. Если советник по земельным наделам потребует строгого соблюдения договоров с туземцами, некоторые переселенцы снова потеряют свою землю. А другие, как эти немцы с «Санкт-Паули», в ближайшее время вообще не смогут ее получить. Конечно же, они потребуют деньги обратно… Джейн закусила губу. Она держала в руках то, что, возможно, станет концом Новозеландской компании!

Спейн допускал, что наверняка есть способы урегулировать конфликт. Но… Джейн бросило в холодный пот, когда она сообразила, что, судя по всему, намерен сделать Артур Уэйкфилд! Возможно, ее отец еще вообще ничего не знает, но это письмо наверняка и стало поводом для экспедиции офицера Томпсона и капитана Уэйкфилда к маори. Вместо того чтобы вести переговоры, как желал того Спейн, эти вояки намеревались разрешить конфликт насильственным путем. Испугается ли их самоуверенный вождь? Нет, должен быть какой-то другой выход!

Джейн с усердием взялась за решение этой проблемы. Она нашла в отцовском шкафу документы Новозеландской компании и быстро пробежала глазами статьи доходов и расходов. Суммы в пассивах были внушительными, и это успокоило девушку. Даже если придется доплатить маори, это не станет крахом фирмы. По крайней мере, если эти суммы не окажутся слишком высокими… Джейн стала разрабатывать стратегический план, как достичь компромисса с маори, по возможности не привлекая к этому Уильяма Спейна, который, к счастью, пока еще находился на Северном острове.

Джейн составила письмо, которое должно было успокоить советника по земельным наделам. Она заверила его в том, что компания намерена как можно скорее уладить текущие недоразумения. Джейн подумала, что, возможно, стоит привлечь к переговорам с маори и мистера Бейта. Пусть отец и не знал языка туземцев, но, приложив некоторые усилия, он мог говорить весьма убедительно. В этом Джейн была похожа на отца – не являясь прирожденными дипломатами, они умели очень ловко выстраивать аргументацию, если того требовали их цели. Как бы там ни было, Бейт убедил множество мекленбургских крестьян отправиться под его руководством в неизвестность. Наверняка он сумеет уговорить и Те Раупараху отказаться от уже отданной переселенцам земли за умеренную плату.

А вот вмешательство Томпсона и Уэйкфилда в жизнь маори на реке Вайрау наверняка будет ошибкой. В документах компании содержались некоторые сведения о Те Раупарахе – и, изучая их, Джейн укрепилась в своей уверенности, что нет никакого резона поддерживать агрессивные намерения Уэйкфилда. Этого уважаемого своим народом человека ни в коем случае нельзя заставлять что-либо делать против его воли, а тем более нельзя арестовывать его! В худшем случае это приведет к войне, которая может обойтись компании в еще более крупную сумму, чем компенсационные выплаты маори.

Разработанный Джейн подробный план указывал и на то, на чем следует сэкономить, чтобы собрать необходимую сумму. Конечно, прибыль компании, а вместе с ней и доходы Уэйкфилда и Бейта окажутся намного меньше, чем планировалось. Возможно, они не смогут содержать свои дома с той же роскошью, да и инвестиции в строительство дорог и общественных зданий придется немного сократить. Но жители наверняка поймут ситуацию – по крайней мере, если подать им ее под нужным соусом. Или им придется слегка затянуть пояса, или воевать с туземцами – выбор совершенно очевиден! Джейн даже позволила себе набросать заметки для соответствующей речи. Ее отцу или лучше Уэйкфилду достаточно будет прочесть ее перед переселенцами.

Спустя несколько часов кропотливой работы, во время которых Джейн чувствовала себя по-настоящему счастливой и не съела ни одного пралине, перед ней на отцовском столе лежал многостраничный список неотложных мер, а также черновики писем и речей. Гордясь собой, она дожидалась его прибытия. Он должен признать ее достижение и сразу же сделать первые шаги: вербовку «наемников» для вооруженного вторжения к маори нужно немедленно остановить! А Джон Николас Бейт пусть срочно поговорит с Уэйкфилдом.

Едва отец вошел в комнату, Джейн протянула ему свои записи. Казалось, он был в приподнятом настроении – судя по всему, Уэйкфилд угощал его виски. Но Бейт не был пьян. Поэтому Джейн решила, что это даже хорошо для нее – под воздействием алкоголя отец становился более человечным и открытым.

– Что ты тут до сих пор делаешь? – удивился он. – Еще не закончила отчет?

Джейн закусила губу. Об отчете по «Санкт-Паули» она совершенно забыла.

– Я еще даже не начинала, – призналась она. – Но вот, посмотри, отец… Вот что я нашла. Ты должен это прочесть… – Волнуясь, она протянула ему письмо советника по земельным наделам. – Это от мистера Спейна из Окленда. Оно подвернулось мне под руку, когда…

– Ты читаешь мои письма?

В голосе Бейта зазвучала угроза, но, прежде чем он успел наброситься на Джейн, его вниманием завладело письмо советника. Джейн была права: Бейт до сих пор ничего не знал о жалобе Те Раупарахи. Теперь же он быстро пробежал письмо глазами, а затем бросил его на стол.

– Неприятно… Но Уэйкфилд разберется с этой проблемой. Странно только, что он мне ничего не сказал… А ты какое к этому имеешь отношение, Джейн? Просто неслыханно: читаешь мою почту, когда я доверил тебе свой кабинет! Я…

Джейн попыталась унять вспышку ярости Бейта, махнув рукой в примиряющем жесте.

– Отец, это произошло случайно, – защищалась она. – И письмо лежало здесь, открытое, я не вскрывала его. Но сейчас это уже не важно. Вопрос заключается скорее в том, как на это отреагировать. На жалобы вождя, на письмо губернатора Фицроя – это ведь от его имени говорит Спейн. Мы должны что-то сделать. Но не хвататься за оружие! Неужели ты думаешь, что экспедиция Уэйкфилда закончится чем-то хорошим?

Бейт хотел что-то сказать, но Джейн не позволила ему перебить себя. Она с воодушевлением рассказывала ему о своих планах – и действительно ожидала чего-то вроде похвалы, поскольку Бейт спокойно дал ей высказаться. Но тот лишь звонко расхохотался, и все мечты девушки рухнули.

– Невероятно! Моя маленькая Джейн хочет спасти компанию! После того как лично увидела ее грядущую кончину! Джейн, девочка моя, ты шутишь? Что натолкнуло тебя на подобные глупые мысли?

Джейн в недоумении смотрела на отца.

– Но ведь всякий, кто прочтет это письмо, примерно представляя состояние дел компании, должен встревожиться! Губернатор может раздавить фирму, если захочет, ему достаточно просто выполнить требования маори. Переселенцы потребуют возмещения ущерба в колоссальных масштабах! А возможно, и туземцы тоже, они имеют право получить свою землю обратно в том же состоянии, в каком она была. Если им придет в голову, что уже построенные дома нужно снести… Отец, это касается и Нельсона! Этого города! С маори нужно срочно начать переговоры!

– Замолчи! – резко перебил ее Бейт, и Джейн показалось, что на его веселом лице промелькнули недоверие и тревога. – И не смей даже думать о том, чтобы показать кому-нибудь свой дурацкий «список мер» или высказать свои опасения по поводу будущего компании! Еще выставишь нас на посмешище…

– Или, может быть, сумею убедить других людей, которые будут действовать решительнее, чем я? – дерзко поинтересовалась Джейн. Она знала, что заходит слишком далеко, но не могла сдержаться. – Что скажет на это мистер Таккетт, главный землемер? У вас ведь уже возникали с ним проблемы, верно? Отец, если вы не утихомирите всех, и маори, и правительство, если вы не позволите таким людям, как Таккетт, принимать участие в решениях, касающихся переселенцев, Новозеландская компания просуществует недолго!

Когда отец ударил ее по щеке, Джейн ужасно испугалась. Прежде он никогда не бил своих детей, пощечина стала для нее неожиданностью – и предупреждением. Девушка оказалась права: ее отец прекрасно понял, какую опасность представляет письмо советника. Однако он не был готов сделать из этого надлежащие выводы.

– Ты должен что-то предпринять, отец! – продолжала умолять его она. – Наказывать меня бесполезно. Я ведь просто… Да, я принесла тебе плохие новости. Но я могу и помочь тебе решить эту проблему. Прочти мои предложения, отец, прошу! И предотврати эту экспедицию к Те Раупарахе!

Бейт только фыркнул в ответ.

– Вот именно, я кое-что намерен предотвратить, Джейн, – сердитым голосом произнес он. – А именно, твои попытки лезть в дела, которые тебя не касаются и в которых ты ничего не смыслишь. Церковники правы: не богоугодное это дело, чтобы женщина вмешивалась в мужские занятия. И я в скором времени решу это проблему. Пора тебе вернуться к женским делам, Джейн. Твоя мать давно мне об этом твердит, но я отпустил поводья. И теперь я вижу, Джейн, что это была ошибка. Позаботься о своем приданом, девочка. Как только найдется более-менее подходящий мужчина, я выдам тебя замуж!

Глава 10

– Ты присоединишься к ним! – безапелляционным тоном объявил своему сыну Петер Брандманн. – Я хочу, чтобы ты наблюдал за тем, что там происходит!

– Но я же ни слова не пойму, – напомнил отцу Оттфрид.

Взвешивая возможность своего участия в экспедиции в лагерь мятежных дикарей, для которой офицер Томпсон вербовал добровольцев, он испытывал смешанные чувства. С одной стороны, ему не терпелось очутиться подальше от своей семьи: с самого прибытия в Нельсон Петер Брандманн держал свое семейство под строжайшим контролем. Оттфриду еще ни разу не удалось заглянуть в какой-нибудь местный кабак, из тех, которые в Бразилии назывались барами, а здесь – пабами. При этом ему очень хотелось выпить с Антоном Ланге и другими молодыми переселенцами за благополучное прибытие. Кроме того, он ничего не имел против общения с местным населением. В Сальвадоре он узнал, что по-португальски пиво называется cerveja, а прозрачная водка – cachaça, и если ее смешать с сахаром и лимонным соком, то получится очень вкусный напиток.

Петер Брандманн считал эти вылазки весьма предосудительными и опасными, а здесь, в Нельсоне, холостяков не стали селить в отдельном помещении, как на судне и в Байе. Брандманны жили у супружеской пары, прибывшей сюда из Шотландии, в довольно тесном доме – и мать Оттфрида снова была ужасно недовольна. Она не спускала глаз с детей и решительно игнорировала попытки дружелюбной миссис Макдафф обменяться хотя бы парой слов или объясниться с помощью жестов. Оттфрид с удовольствием удрал бы подальше от своих родителей, но опасался принимать участие в военной экспедиции и сражаться с туземцами, которые могли оказаться такими же дикими, как американские индейцы. Оттфрид с тревогой провел рукой по своим и без того не слишком густым волосам. Он не для того столько месяцев плыл по морям и океанам, чтобы потерять здесь свой драгоценный скальп.

Но его отец и Якоб Ланге отговорок не признавали:

– Да что там понимать? У тебя же есть глаза, и ты сможешь нам рассказать, что видел. Например, как прошел арест, оказывалось ли сопротивление…

– Очень важно заявить о себе, – добавил Ланге. – Мы не можем посылать англичан, чтобы они таскали вместо нас картофель из огня. Они обязательно должны увидеть, что мы принимаем участие, что мы готовы сражаться за свою землю…

– Сражаться? У меня даже мушкета нет! – воскликнул Оттфрид.

Строго говоря, если бы даже и был, он не знал бы, что с ним делать. В Мекленбурге он стрелял только из пращи по птицам.

– Бог мой, мальчик, вас вооружат! – возмутился Ланге, а Брандманн лишь плечами пожал.

– Тогда мы купим тебе мушкет, – произнес он. – Полезно иметь оружие в доме, и, кто знает, возможно, нам придется защищать себя – в такой-то глуши.

Ланге кивнул.

– Тут ты прав! – похвалил он друга. – Наверное, мне тоже стоит…

– И Антон туда поедет? – спросил Оттфрид.

Перспектива получить собственный мушкет или охотничье ружье обрадовала юношу, но он все еще не был окончательно уверен. Ему стало бы легче, если бы с ним поехал кто-нибудь из друзей.

– Антону всего шестнадцать, – напомнил ему Ланге. – Они ведь не набирают детей! Насколько я знаю, от наших вызвался пока только этот Йенш – а он последний человек, которому я доверил бы защиту нашей земли!

Карл Йенш согласился сразу, как только офицер полиции стал спрашивать, есть ли желающие присоединиться к экспедиции. Он узнал об этом, когда забирал свой паспорт, и сразу же ухватился за шанс заработать немного денег. Кроме того, таким образом он получит возможность познакомиться с новой страной, одним глазком поглядеть на туземцев – бесплатно питаясь несколько дней. Для Карла принимающей семьи не нашлось, об этом Оттфриду рассказывали. Поскольку ему не полагался земельный надел, Бейт больше не считал себя ответственным за него. Первые ночи Карл провел в каморке рядом с пабом в порту, за это хозяин поручил ему выполнить кое-какую работу. Но он, конечно же, совсем иначе представлял себе свое будущее и не хотел долго работать судомойкой в портовом кабаке.

– И у Йенша наверняка нет оружия, – подкрепил свой аргумент Ланге. – Может быть, они откажутся от его помощи, если наберется достаточное количество вооруженных мужчин. Ступай и запишись, Оттфрид, а потом посмотрим, нет ли здесь магазина, где продается оружие.

Владелец небольшого магазинчика близ порта, который с натяжкой можно было назвать оружейным, довольно хорошо говорил по-немецки и обрадовался новым клиентам и возможности подружиться с ними. Он рассказал Брандманнам и Якобу Ланге, что после прибытия в Новую Зеландию он несколько лет работал на китобойной станции, которую возглавлял немец Георг Хемпельманн. Заработав там денег, он открыл свой магазин. Впрочем, охотничьего оружия у него не было, он продавал в основном рыболовные принадлежности.

– Здесь ведь не во что стрелять, – пожав плечами, пояснил он. – Все животные не представляют опасности, и есть их нельзя, если только вы, как в историях из Библии, не любите жареную саранчу. – Хозяин магазина рассмеялся. – Есть два-три вида птиц, некоторые даже летать не умеют. Зато они настолько глупы, что часами могут копаться под деревьями. Это днем, ночью они бегают по округе. Маори просто подходят и берут их голыми руками, вот вам и барбекю.

Думать о роющихся в земле птицах Оттфриду Брандманну не нравилось, а слово «барбекю» ни о чем ему не говорило. Тот факт, что у туземцев, судя по всему, не было огнестрельного оружия, успокоил его.

А Ланге тут же заинтересовался:

– А сами дикари? Эти маори? Насколько они опасны? Сейчас власти организуют экспедицию, не приведет ли это…

Торговец рассмеялся:

– Ах, что вы, маори эти совсем мирные! С ними всегда можно договориться. Кстати, у Георга Хемпельманна поначалу были из-за них трудности, маори несколько раз нападали на станцию, но потом он подарил им лодку, и с тех пор все наладилось. А этот Те Раупараха… он разозлился не без причины. В прошлом году один переселенец убил женщину из его племени. Уэйкфилд не смог поймать убийцу. Намеренно или случайно, я вам сказать не могу, но вождь счел, что его не принимают всерьез. Поэтому теперь он поднял шум из-за продажи земли. И вместо того, чтобы начать переговоры да попросить прощения, честь по чести, шеф полиции потрясает оружием. В принципе, это просто борьба за власть… – Мужчина усмехнулся. – Двое невысоких мужчин выясняют отношения: в нашем Уэйкфилде не больше полутора метров роста, и вождь тоже вылитый гном… Его называют вторым Наполеоном. В общем, оба любят строить из себя важных шишек. Дело выеденного яйца не стоит, но, конечно, что-то может пойти не так.

– Что именно? – поинтересовался Ланге. – И как, по вашему мнению, обстоят дела?

Хозяин магазина почесал подбородок.

– Что ж, как я это вижу… Томпсон собирается на равнину Вайрау с отрядом ребят, которые в жизни не видели ни одного маори. Возможно, им хочется подраться. Воины маори тоже не ангелы. Встретившись друг с другом, они могут стать неуправляемыми. Тогда произойдет стычка, и все кончится плохо. Но если ситуация будет развиваться нормально, то Уэйкфилд и Те Раупараха немного поспорят из-за неотомщенного убийства и мнимого поджога, потом наши вернутся в город, потом пришлют новых переговорщиков, ну, и через два-три месяца некоторая сумма перекочует из рук в руки, а землемеры смогут вернуться к своей работе.

– Через два-три месяца? – ужаснулся Петер Брандманн. – И это только начнутся замеры? Значит, пройдет год, а то и больше, прежде чем мы сможем начать строительство!

Хозяин магазина пожал плечами.

– Может быть, – спокойно произнес он. – Ну, так что? Продать вам что-нибудь для рыбной ловли? Ловить рыбу здесь можно где угодно, кроме того, это скрасит ожидание…

Якоб Ланге раздраженно засопел.

– У вас вообще нет оружия? – снова спросил Оттфрид.

Ему по-прежнему было неуютно при мысли о том, что придется отправляться в лагерь коренного населения без оружия.

– Что ж, если вы так настаиваете… – Мужчина поднялся, порылся на полках, нашел там какой-то ящик и поставил его на прилавок. – У меня есть мушкет. Один искатель приключений обменял его на удочку, наверное, сбежал из какой-нибудь армии. Красивая штука, но валяется у меня уже очень давно. Никто прежде ничем подобным не интересовался.

Петер Брандманн вынул мушкет из ящика, где лежал и капсюль. Он совершенно не разбирался в огнестрельном оружии, но изо всех сил старался этого не показывать.

– Тогда мы можем договориться о цене, – начал он торг.

Вскоре бывший китобой закрыл свой магазин и отправился вместе с переселенцами во двор, чтобы научить Оттфрида стрелять. К счастью, молодой человек быстро понял, как заряжать мушкет и стрелять из него – причем даже в ту сторону, в которую целился. Или почти в ту же. Переселенцы остались довольны, расплатились и отправились обратно на квартиры.

– Не понимаю я этого Уэйкфилда, – произнес Якоб Ланге, когда они покинули припортовый район, причем Оттфрид гордо нес на плече мушкет. – Он ведь может легко справиться с ордой безоружных дикарей, у которых нет даже луков и стрел, они ведь просто выкапывают свою добычу из земли! Почему бы ему не сжечь их лагерь, как те поступили с домами землемеров, и не стереть туземцев в порошок?

– Это было бы не по-христиански, – заметил Петер Брандманн.

Ланге презрительно свистнул сквозь зубы.

– Чушь! Все равно они все язычники… То, что они занимают нашу землю, наверняка не нравится Господу.

Семнадцатого июня 1843 года Оттфрид Брандманн, Карл Йенш и еще сорок девять мужчин поднялись на борт правительственного брига «Виктория». Не считая участвовавших в экспедиции землемеров, все мужчины были вооружены. Томсон выдал мушкет и Карлу, судя по всему, полагая, что молодой человек сумеет с ним разобраться. Однако стрелять новобранцев никто не учил.

Судно двинулось вверх по течению реки Вайрау туда, где предположительно находился лагерь маори. Мужчины надеялись добраться до него через несколько часов.

– И тогда-то, я надеюсь, наконец решится вопрос с землей! – сказал своим детям Якоб Ланге, забыв о сомнениях владельца магазина.

Дело в том, что еще вчера Бейт сообщил переселенцам, что капитан Уэйкфилд планирует сразу же высадить землемеров на равнине Вайрау – после того как возьмет в плен вождя. После этого работы по распределению участков пойдут быстрее.

– Так что давайте помолимся, чтобы Господь благословил наши устремления, – продолжал Ланге, складывая ладони в молитвенном жесте. – Храни, Господи, особо моего будущего зятя Оттфрида, жениха моей дочери Иды. Пусть он выполнит волю Твою за всех нас и вернется домой целым и невредимым, с победой!

Ида послушно присоединилась к молитве, но украдкой произнесла еще одну, за Карла Йенша. Она волновалась за обоих мужчин и задавалась вопросом, действительно ли Господь благословит то, что они начинают жизнь на новой родине с карательной экспедиции против исконных ее жителей…