Глава 4
Вы можете решить, что Женя досталась мне слишком легко. А еще вы непременно подумаете: как-то слишком просто девушка все выболтала. Вопрос стоит о жизни и смерти, она из породы каких-то особенных людей, на них охотятся, об этом нужно молчать, как партизану на допросе, а тут раз, и рассказала все первому встречному-поперечному…
Потому и рассказала, что смерть шла за ней по пятам, и положение ее было безвыходным. И проговорилась Женя, как выяснилось позже, не случайно, а намеренно, чтобы проверить мою способность работать мозгами. К тому же она почувствовала во мне заинтересованность, если не сказать больше. Подлизы все как один склонны к эмпатии – некому роду интуиции, сверхчувствительности, они воспринимают других людей тонко и в большинстве случаев безошибочно (в большинстве случаев, сказал я, но не всегда, увы, далеко не всегда).
А что касается того, что Женя мне досталась – вовсе не так. Тогда я думал, что до нашего с ней сближения осталось сделать лишь несколько шагов, и не представлял, насколько с ней будет сложно и даже мучительно.
Слава богу, что не представлял.
Утром я закрыл историю болезни Жени. Написал в эпикризе, что больная категорически отказалась от лечения, покинула отделение и выписана для дальнейшей терапии по месту жительства. Историю оформил на имя некоей Толстоноговой Елены Викторовны – так мы договорились с Женей. Чтобы концы в воду, стало быть. Проблем в этом не возникло – ни паспорта, ни страхового медполиса у пациентки не было, госпитализировали ее в экстренном порядке, пиши что хочешь. Правда, тогда я сам не был уверен, что ее настоящее имя – Евгения, но впоследствии выяснилось, что в этом она не соврала. Фамилию назвала чужую, не была она никакой Степашиной, но это не имеет особого значения. Имя для судьбы человека куда важнее, чем фамилия, имя определяет многое в характере. Фамилия значит гораздо меньше (если, конечно фамилия не специфическая, с особым смыслом – к примеру, Альтшуллер, Догоняйло, или, скажем, Стопудовищев).
Я сдал смену, мы с Женей выскользнули через черный ход, погрузились в мою «Хонду» (неплохая тачка, остатки былой роскоши) и поехали домой. Все шло по плану.
Женя вступила в квартиру как настороженный зверек, прошла словно кошка, мягко ступая босыми ногами по полу, заглянула в каждый уголок и, как мне показалось, обнюхала каждую стену. Видимо, осталась удовлетворена увиденным и унюханным. Деликатно осведомилась, где будет ее комната. Попросила полотенце перед тем, как идти в ванную. Я выдал ей не только полотенце, но и чистый халат, и тапочки… мог бы выдать и комплект женского белья, совершенно новый, но не решился – счел, что это может быть расценено как бестактность. В голове мелькнула мысль, что Женя выйдет сейчас из ванной, распахнет халатик, прижмется ко мне и все будет так, как я хочу… Мысль сия мелькнула, прямо скажем, весьма вяло и неуверенно. Девушка, еще вчера вечером казавшаяся доступной, с утра нацепила застывшую холодную маску. Так, как я хотел, то есть быстро и без лишних разговоров, явно не получалось.
А я не торопился. В конце концов, я обещал ей свободу от сексуальных домогательств. Пусть поживет здесь, привыкнет ко мне, перестанет бояться, поймет, какой я хороший, и тогда все получится все само собой. Я приручу этого зверька и оставлю у себя.
Женя вышла из ванной, ушла в свою комнату, закрылась там и не показывала носу до самого вечера. Я успел отоспаться, пообедать и поиграть на компьютере. К ее двери принципиально не подходил, не стучался – в конце концов, почему я должен навязываться? Ждал, пока она выйдет сама, хотя бы в туалет. А она не выходила.
В восемь вечера я не выдержал и деликатно побарабанил согнутым пальцем в дверь Жени.
– Да, пожалуйста, – отозвалась она. – Заходите.
Я вошел. Она сидела на софе точно в той же позе, что и в больничном изоляторе – руки обнимают ноги, подбородок на коленях. Грустное лицо белого мрамора, глазищи как у ночного лемура. Ничто в комнате не было тронуто – похоже, она просидела в безмолвии и неподвижности все эти часы.
– Пойдем пить чай, – сказал я.
– Спасибо, я не хочу.
– Ты вообще чего-нибудь хочешь? Захоти хоть чего, и я с удовольствием выполню твое желание.
– Дмитрий Андреевич, мне нужен компьютер с доступом в сеть. Очень нужен.
– Я дам тебе пользоваться своим компом. Но при одном условии.
– Каком?
– Будешь называть меня на «ты».
– Хорошо, Дмитрий Андреевич.
– И тогда уж, само собой, не Дмитрий Андреевич, а просто Дима.
– Ладно… Дмитрий.
Она упорно держала дистанцию. У нее это получалось.
Я все-таки заставил ее попить чаю, попутно скормил ей полкило фруктового мармелада (на этот раз, увы, не с руки). Любила она сладкое. А потом пошли осматривать комп. При виде моей старой машинки Женя недовольно нахмурилась, не смогла сдержать эмоций. Когда узнала, что модему уже шесть лет, искренне изумилась – не подозревала, что таким барахлом до сих пор пользуются. Оперативная система и прочий софт также не привели девушку в восторг. Она дотронулась пальцем до моего 14-дюймового монитора осторожно, словно он мог взорваться в любой момент, оставила на пыльном стекле блестящую дорожку.
– Дмитрий, ты не беспокойся, что я потрачу деньги на Интернет. Потрачу много, но все оплачу сама.
– А, пустяки, – махнул я рукой. – У тебя, небось, проблемы с деньгами…
– Это у тебя проблемы с деньгами. Ты же врач… – произнесла она таким тоном, каким можно было произнести «ты нищий». – У меня таких проблем нет. Я зайду в сеть и сниму столько, сколько мне нужно.
– И как ты их снимешь – по счету с карты? Не боишься, что твои враги засекут тебя? Счета в банках именные, с электронной подписью…
– Ты в этом ничего не понимаешь, – сказала она с неожиданной надменностью, морщинки нарисовались на секунду на ее лбу, и я снова увидел, что ей никак не двадцать один, куда больше ей. – Не волнуйся, я не дура и не дам себя засечь. Ты врач, твоя работа – медицина. А это, – она показала на экран, – моя работа. Я знаю, как и что делать.
– И кто ты по профессии?
– Не скажу.
– Почему?
– Нельзя.
Опять старая песенка. «Сами мы не местные, за нами охотится ЦРУ и КГБ, а также преследуют нас кровожадные сириусяне».
– Что ж, работай, – усмехнулся я. – Посмотрим, что ты наработаешь.
Следует признать, что в компьютерах я соображаю не то очень. Периодически играю в «Героев», залезаю в Интернет раза три в неделю, чтобы… В общем залезаю и всё, подробности опустим. Что касается компьютерных нюансов, то для меня это темный лес. Ну и что? Вовсе не повод, чтобы какой-то пигалице задирать передо мной нос.
А она говорит:
– Давайте перенесем компьютер в мою комнату.
Опять «давайте», опять на «вы». Ох, тяжело нам, мужчинам периода кризиса среднего возраста, молодое поколение так и норовит подчеркнуть нашу тяжкую безрадостную старость.
– Зачем, Жень? Работай здесь. Давай, входи в сеть. Посмотрю, чем ты там занимаешься. Надеюсь, ты не админ порносайта?
– Не админ. И ты не посмотришь. Извини, Дмитрий, ты обещал, что представишь мне нормальные условия. Обещал?
– Было дело.
– Дмитрий, можешь не кормить меня, не трать ни копейки. Я заплачу тебе, только скажи сколько, отдам деньги хоть завтра. Но комп мне очень нужен, и Интернет нужен. Очень нужно, поверь…
Вот так, о какой интимной связи после этого может идти речь? Юная беззащитная девушка на глазах превращается во все более опытную, и, как выясняется, не совсем бедную женщину. Она желает отдать мне деньги… Вот черт, не нравится мне такое. Я люблю, когда девушки от меня зависят, хотя бы чуть-чуть, и чем больше этого чуть-чуть, тем лучше. А красивая лапочка Женя уже начинает мной командовать, причем весьма безапелляционно.
– Мне лень, – заявил я. – Переносить комп в другую комнату – лень. Да и некуда там его ставить, там только тумбочка.
– Я сама перенесу, сама все сделаю. Пять минут займет.
Ничего не стоило согласиться, но я заупрямился – не люблю, когда мне диктуют условия.
– Валяй, работай, – сказал я, стараясь не выдать раздражение в голосе. – Махнемся комнатами: я буду спать там, а ты здесь. Пойдет?
– Да. Спасибо вам… тебе, Дмитрий…
Тихо-тихо сказала, чуть слышно. А сама уже воткнула глаза в монитор, едва дырки не сверлит взглядом в стекле, дождаться не может, когда уйду и оставлю ее светлость в покое.
Но я проявил характер – противный, настырный и неспешный. Сменил простыню и прочее белье на своей (а теперь – временно – ее) широкой двуспальной кровати, подготовил девочке постельку. Выбрал из стеллажа пару книг для чтения на ночь… выбирал, признаюсь, долго. Все это время она сидела в офисном кресле рядом с компом – снова приняла любимую позу, колени к подбородку, и застыла недвижно. Нравилась она мне такой очень, до головокружения нравилась, но я не показывал своего неравнодушия к ней ни единым жестом, ни случайным шевелением мимических мышц. Раз вот вы такие холодные, девушка Женечка, то и мы будем замороженными как камбала, такими же плоскими и неинтересными мы будем, а вы терпите, Женечка, терпим же мы вас…
Потом я ушел и свалился в постель в мрачнейшем настроении. Еле уснул в ту ночь. И так плохо сплю по ночам, а тут вдруг в соседней комнате, в пяти шагах, обитает такое глазастое девчоночье существо, а я, получается, даже поговорить с ней нормально не могу, не нужно этому существу ничего от меня, кроме моего компьютера. Это неправильно во всех отношениях.
Наконец я уснул – часиков в пять утра. Очень скоро, в семь запиликал мобильник, призывая восстать меня аки феникс из пепла для жизни и созидательного труда, с трудом я удержался от того, чтобы приговорить телефон к смерти и кинуть им в стену, но все же удержался. Просто выключил его, поднялся с дивана и надел трусы… Люблю спать голым, даже зимой, когда холодно, и когда совсем один в постели, тоже сплю без трусов, привычка у меня такая. Побрел в ванную, принял душ – более холодный, чем того бы хотелось, куда более… Сделал массаж ушных раковин, чтобы проснуться окончательно… И как бы невзначай, проходя мимо комнаты в которой обитала Женя, приоткрыл дверь.
Никак не ожидал, что моя гостья все еще не спит. Если она, также как я, была совой, ночной тварью, то именно в это время должна была спать безо всяких задних, а равно и передних ног. Я надеялся увидеть ее раскинувшейся на кровати, уставшей после ночных интернетовских трудов, бесчувственной, в сонной отключке, и все равно изумительно тонкой и красивой. Я не хотел до нее дотронуться, тронуть не хотел пальцем в тот ранноутренний час, увидеть лишь хотел, чтобы оставить вечный отпечаток на сетчатке, цветную фотографию на память. И по моему, мною же придуманному только что в душе сценарию, она должна была быть без одеяла – то ли вовсе забыть про него, то ли утерять его в процессе ночного брыканья длинными ножками, запинать и свалить одеяло грудой на пол.
Это чистейшей воды вуайеризм, то есть подглядывание, скажете вы, и окажетесь правы на триста процентов. Я люблю глазами, и уже в этом – полноценный мужик, потому что мужики, как известно, любят в первую очередь именно зрительными органами. Я люблю глазами, очень люблю, и Женя заслуживала того, чтобы ею услаждали зрение, больше всех остальных девушек, увиденных мною в жизни (а видел я девушек много, поверьте). Я уже видел Женю без одежды, но хотелось увидеть еще раз, потому что в тот момент она была больной, а сейчас, всего лишь через сутки, вдруг стала здоровой, и я уже забыл, какая она, и хотел вспомнить.
А случилось все наоборот – увидела голого меня она. Не совсем голого, вокруг бедер было обернуто полотенце. Оказывается, девушка вовсе не спала, она сидела перед монитором точно в такой же позе, в какой и вечером. Словно прошло всего пять минут, и не было ночи.
Она обернулась сразу, как я только открыл дверь, и сказала нежным своим голосочком:
– А, Дмитрий. Привет, входи.
Я зашел. Подлое полотенце сразу же попыталось свалиться, я едва успел придержать его рукой. Впрочем, Женю мой вид не смутил нисколько, более того, она уставилась на меня с определенным с интересом, даже, я бы сказал, оценивающе. А еще глубоко втянула воздух ноздрями, и, к удовольствию моему, не сморщилась недовольно. Вероятно, сравнивала меня с теми голыми мужиками, коих ей приходилось видеть прежде.
Я невольно втянул живот. Пузика у меня особого нет, к полноте не расположен, но все равно в тридцать шесть лет большинство мужчинок выглядят определенно хуже, чем в двадцать. Так устроена жизнь.
– Сколько ты весишь? – спросила она вдруг.
– Восемьдесят.
– Немало. А ведь совсем не толстый.
– Нужно, чтобы я был толстым?
– Ни за что! – фыркнула она. – Терпеть не могу жирных!
– А меня – можешь?
– Ты ничего… Восемьдесят кэгэ, и все – чистое мясо, никакого жира. Ты культурист, да? Качаешься?
– Плохо ты разбираешься в мужском мясе, – заявил я. – Если бы я был культуристом, при моем росте в сто восемьдесят я бы весил как минимум килограммов сто, а то и сто десять.
– У тебя отличные мышцы. Вообще, смотришься будь здоров, в одежде и не скажешь. Откуда такое?
Я хмыкнул. Она с детским удивлением обсуждала мою внешность, как будто в первый раз видела человека, занимающегося спортом.
– Вот, смотри, – я протянул руку, поднес ее к самому носу Жени. – Тебе это о чем-то говорит?
Слегка загорелая рука, костяшки выделяются на ней красными пятнами. «Кентос», типичные костяшки каратиста.
– Так, значит, ты драчун, Дмитрий? – Она покачала головой с некоторой задумчивостью. – Чем занимаешься? Карате, у-шу, айкидо?
– Вообще-то это бой без правил – смесь всего чего возможно, хотя больше самбо, чем бокса, – сказал я. – Но теперь я этим не занимаюсь, хирургу такое нельзя. Сломаешь палец, или хуже того, внутрисуставной перелом заработаешь, и конец головокружительной карьере нищего русского хирурга.
– А раньше почему занимался?
– Несколько лет я не работал в больнице.
– А кем работал?
– Так, бизнес… – туманно произнес я.
– А почему из бизнеса ушел?
– Жить захотелось.
– Понятно… Слушай, а сколько тебе лет?
– Тридцать шесть.
– Да? – Она удивленно округлила глаза. – По виду намного моложе. Лысеешь вот только сильно, и шерстка на груди седеть начала…
– Спасибо за комплимент. Ты тоже не выглядишь на свои двадцать восемь.
– Ну про меня-то понятно… – Она снова начала проговариваться, но вовремя спохватилась и замолчала.
– И что про тебя понятно?
– Ничего.
– Хватит конспирацию разводить! – разговор налаживался, и я снова принялся за следовательскую работу. – Мы уже выяснили, что подлизы выглядят моложе своего возраста.
– Ага, – безучастно произнесла она.
– А почему?
– По кочану.
– Не груби. Почему вас называют подлизами?
– Потому что они уроды.
– Кто уроды? Подлизы?
– Нет. Те, кто нас так называет.
– А кто вас так называет?
– Чистильщики.
Все вернулось на круги своя. Она начинает мне рассказывать то, что я уже и так знаю.
– А вы и вправду подлизываетесь?
– Еще как… – Она усмехнулась.
– А как это выглядит? Можно посмотреть?
– Хочешь, чтобы я к тебе подлизалась? – она кинула на меня странный взгляд, неприятный, не слишком подходящий ее ангельскому личику.
– Попробуй.
– Дим, не надо!
В первый раз она назвала меня Димой, а не Дмитрием, и можно было заликовать, и расценить это как шаг навстречу. Но интонация… Она произнесла свое «не надо» с такой внутренней болью, с таким отторжением, что я почти физически почувствовал, как ее ладони отталкивают меня. Сердце мое дало перебой, а щеки вспыхнули.
Словно неожиданная пощечина.
– Почему не надо? – пробормотал я голосом севшим, разочарованным, предательски выдающим мое неравнодушие к Жене.
– Нельзя. С тобой – нельзя.
– Почему?
– Я не могу тебе сказать. Извини…
Она опустила голову и закрыла лицо руками. Я оцепенело смотрел на нее. Сперва мне показалось, что она заплакала, и надежда на секунду ожила в моей душе – обнять, успокоить, прижать к себе, дотронуться губами до милого затылка, поцеловать в соленые от слез глаза, а дальше… И вдруг я понял, что она вовсе не плачет, просто не хочет видеть меня – пусть и накачанного, и не такого уж старого, но все равно неинтересного и мешающего. Мешающего сидеть за компьютером, смотреть в монитор, в миллион раз более привлекательный, чем моя персона. Просто сидит и ждет, когда я уйду.
Она была не такой, как все мои знакомые девушки. Совсем не такой, и я не мог понять – в чем.
Я повернулся и вышел.