14 апреля, вторник
С обратной стороны кремлевской столовой, той, где готовили не высшему руководству, а всем рангом ниже, в узком кабинете с низкими кирпичными сводами, имеющим одно единственное продолговатое окно, выходившее в глухой каменный двор – крошечное пространство между стоящими почти вплотную зданиями, сидели два генерала.
– Что будет? – с сильным кавказским акцентом, печально проговорил седовласый генерал-грузин.
– Несладко будет, – отозвался генерал помоложе, сидящий за письменным столом, сухой, длинный, с острым насмешливым взглядом. На его гимнастерке красовалась внушительная орденская колодка, но похоже, не он был среди них старший. И генерал за столом был грузином.
– Как бы, Ваня, нас с тобой за порог не выставили, – продолжал пожилой толстяк.
– Лаврентий Павлович не даст. Золотой человек! – с ударением отвечал зав столовой.
– Лаврентий Павлович замечательный человек, да только ему могут подхалимы напеть, голову задурить, время, сам знаешь какое, точно пожар кругом! – с опасением высказался старший.
– Ты, Роман Андреевич, не кошмарь, не пропадем!
– Тебе легко говорить, ты кремлевской столовой заведуешь, на тебя внимания не обратят, а я то в Кремле кручусь, закупаю, то по булганинским домам с харчами мотаюсь.
– Николай Александрович нынче в чести, с ним не пропадешь.
– Меня любит. Знает, что я к нему от Иосифа Виссарионовича пришел! – добродушно отозвался сталинский снабженец. – Пару раз я Маленкову продукты возил, жена у него – цербер, там точно не задержусь. Хорошо Булганин меня к себе тянет. Посадит напротив, обстоятельно объяснит, что требуется. Любит покушать!
– Радуйся! – отозвался бывший сталинский шашлычник.
– А ведь Георгий Максимович председателем правительства стал, а не Булганин и не Берия! – тихо добавил Роман Андреевич.
– Георгий Максимилианович! – поправил Ваня.
Седой генерал осекся.
– Смотри, не путай!
– Вырвалось! – поежился снабженец.
– Каждому ясно, что за главного теперь товарищ Берия, – разъяснил шашлычник.
Лаврентий Павлович с каждым днем набирал силу. Являясь первым заместителем председателя правительства, он требовал у министров отчета по любым вопросам, и областные начальники стояли перед ним навытяжку, все побаивались его взрывного характера, но и вопросы он решал без проволочек. Берия стал центром принятия решений. Предсовмина Маленков каждый день бывал у министра внутренних дел, и Хрущев с Булганиным к нему торопились.
– Георгия Максимилиановича я на все сто уважаю, но Лаврентия Павловича, уж извиняюсь, гораздо больше! – поддержал выводы товарища Роман Андреевич.
– Когда я на «ближней» жарил, после товарища Сталина сразу Берии шашлычок подносил, а потом – Маленкову. Авось не забудут! – вздохнул зав столовой.
– Лаврентий Павлович с тобой завсегда ласковый был, и Маленков тоже. А я иной раз перебарщивал, засиживался с правительством за столом, теперь себя ругаю. Но ведь сам Сталин меня звал! Два раза сильно напивался, может, наговорил лишнее – не помню! А однажды случайно Хрущева толкнул! – уныло выговорил старый грузин. – Из-за этого особо мучаюсь.
– Хрущев против Лаврентия Павловича пустышка, без команды не пикнет, а товарищ Берия своих в обиду не даст, – имея в виду себя и пожилого товарища, заключил орденоносный шашлычник.
– Все равно как-то неудобно!
– Булганина держись!
– Обеими руками держаться буду!
– А Георгий Максимилианович государственник, он на мелочи размениваться не будет, – продолжал размышлять завстоловой.
– Дай-то Бог, дай-то Бог! – запричитал Роман Андреевич. – У меня, знаешь, еще и возраст не подходящий. Мы с Иосифом Виссарионовичем одногодки, это ты молодой.
– Я молодой? – отмахнулся шашлычник. – В следующем году пятьдесят.
– Мне в январе семьдесят два стукнуло! – Закупщик стал мотать седой головой.
– Не трясись, не до нас теперь!
– Как сказать, как сказать! – сокрушался снабженец. – Я для тебя тушенки оленьей припас и омулей отборных. Прямо светятся!
– Северную рыбку уважаю.
– Шофера ко мне подошли.
– Сделаю. Вот и кончилось великое царствование! – тяжело вздохнул генерал-шашлычник.
– А Валеньку куда дели?
– На дачу к Василию Иосифовичу отрядили, она Васю с малолетства знает.
– Это правильно, ведь столько лет с Хозяином под одной крышей.
– Все плачет по нем, убивается.
– Слезами горю не поможешь!
– Говорят, ее за штат МВД вывели, сказали, органам не соответствует. Значит, и зарплата теперь будет другая.
– Вале это неважно – детей нет, мать с сестрами похоронила.
– То да, то да! Она Васе зарплату несла, – уточнил пожилой генерал-грузин.
– Дуреха! Васька все прогуливал.
– Говорила, у него детишки.
– Детишки! – скривил лицо шашлычник. – Нагуляется с бабами, уже и не знает, кто от него понес. Последнее время не просыхал!
– Как бы нас с тобой за скобки не поставили! – снова забеспокоился закупщик. – Мне, как генералу, тройную зарплату в конверте дают, ну, ты знаешь! Машина на работу возит, дачка в «Соснах» положена, кремлевская поликлиника. Как всего этого лишиться?
Сидящий напротив хмурился.
– Как бы Маленков своих не понапихал, – распереживался снабженец. – На спецбазу нового директора сунут, и, считай, мне приговор!
– Не до нас им, объясняю! – раздраженно высказался завстоловой.
– А Хрусталева куда?
– Его заместителем коменданта Кремля назначили.
– Значит, не разбазариваются кадрами.
– Поглядим. Я при генералиссимусе, считай, десять лет на шашлыках простоял.
– Я при нем – двадцать два! – с гордостью отчеканил Резо, переименованный в Романа Андреевича. Это он вызвал из Гори шустрого Вано, сына старшего брата, и определил на шашлыки. Месяц Вано стажировался в доме у Берии, бериевский повар награждал неотесанного провинциала подзатыльниками и трехэтажным матом, но делу научил. Скоро Вано так разжарился, что перещеголял наставника. Чего только он на мангале не исполнял – что хотите, то и сделает, и, главное, исправно информировал Лаврентия Павловича обо всем, что творилось на «ближней»: и про обслугу писал, и про охрану, и про подвыпивших великих гостей, и даже – про самого Сталина!
– Прорвемся! – хмуро процедил шашлычник.
– У тебя выпить найдется, Ванечка?
– Есть, Роман Андреевич, выпить есть!
По паспорту Вано писался Иваном Андреевичем. Так на русский манер все грузины друг друга величали. К русским именам товарищ Сталин особое пристрастие имел, собственно, он такой порядок и завел – на русский лад земляков переделать, новые имена проставлял самолично. Был у него при бане шустрый Гагик, его Сталин сначала именовал Жориком, а потом, приглядевшись к суетливому банщику, стал называть Славиком.
«Я знаю, кому какое имя подходит!» – говаривал вождь. И еще категорически запретил разговаривать меж собой на родном языке.
«Мы русские люди!» – часто повторял генералиссимус.
– Чего сидишь, как истукан? Наливай! – прикрикнул на младшего Резо.
Сталинский шашлычник залез в ящик стола и извлек оттуда бутылку коньяка «Енисели», потом выставил на стол стаканы.
– Помянем Иосифа Виссарионовича! – разливая, с придыханием проговорил Ваня-Вано.
Пожилой духанщик аккуратно приподнял стакан:
– Не чокаемся! – предостерег он.
– Пусть земля ему будет пухом! – проговорил завстоловой.
– Какая земля! – сокрушался Роман Андреевич. – Эх, родной ты наш Иосиф Виссарионович!