Царское прошлое чеченцев. Политика и экономика. Глава III. Народные волнения в Чечне и методы их урегулирования (З. Х. Ибрагимова, 2009)

Причины возникновения политической нестабильности в регионе

Общественно – политическая жизнь в крае отличалась динамизмом и была окрашена многими драматичными страницами. Вторая половина XIX века ознаменована ростом повстанческого движения. Политика правительства в земельном вопросе, и ее следствие – тяжелое экономическое положение крестьян, вызывали массовое недовольство. Ядром сопротивления против официальных аграрных мероприятий была сельская община. Сельский сход, отражая интересы общины, разбирал заявления крестьян-общинников и обращался в высшие органы власти, вплоть до царя, с жалобами на изъятие у них исконных земель кавказской администрацией и с просьбами вернуть земли или наделить новыми. Но большинство просьб и заявлений так и остались без ответа. Росло массовое недовольство экономическим положением и действиями власти¹.

Усугубляли положение трудящегося населения, и подталкивали их к открытому протесту произвол офицеров и различные злоупотребления чиновников кавказской администрации. Даже сами представители кавказской администрации, как и официальные историки, были вынуждены признать, что офицеры «своим оскорбительным поведением раздражали народ». Не принимая во внимание нравы горцев и местные традиции, они делали все, что им заблагорассудится. Касаясь этого, Гамба подчеркивал, что именно чинимые местным жителям обиды и малая поддержка, которую они встречали со стороны администрации, более всего мешают стабилизации и последующему улучшению дел в крае. «В то время как наивысшие чины армии и администрации отдаляются из-за своих характеров и служебного рвения от справедливости, – продолжает он, – в то время как самодержец этой обширной империи пренебрегает всеми действиями, чтобы прекратить всякие злоупотребления властью, деятели тринадцатого и четырнадцатого классов не останавливаются перед авторитетом, который им вручен, а их мрачные притеснения тщательно замалчиваются и потому продолжают ускользать от всех инспекций и всех наблюдателей»².

Положительную роль в адаптации российского аппарата управления к местным условиям сыграло стремление региональной администрации к довольно широкому привлечению горской знати к деятельности в административных и судебных учреждениях низшего и среднего звена. Это сыграло значительную роль в ходе подавления восстаний, т. к. некоторые слои общества, уже придерживаясь своих интересов, связанных с российской властью, не поддержали мятежников³. Включение Чечни в состав Российской империи позволило избежать исторической неопределенности многим слоям населения, дало возможность значительно более быстрыми темпами приобщиться к европейскому и мировому экономическому, социальному и культурному опыту. В то же время политика России на Кавказе не всегда отличалась продуманностью, должной государственной логикой и целесообразностью. Зачастую ее проводили лица, выражавшие позицию не самой перспективной части российского руководства, придерживавшейся однобокой, силовой схемы построения взаимоотношений с горскими народами, что приводило к сопротивлению в различных формах и масштабах (начиная с переселения в зарубежные страны и заканчивая восстаниями и требованиями отделения от Российской империи)⁴. Друг Дениса Давыдова Кульнев любил говорить: «Матушка Россия тем хороша, что все-таки в каком-нибудь углу ее дерутся. Блаженная была эпоха для храбрости! Широкое было поприще для надежд честолюбия!»⁵.

У лиц с национальным (религиозным) самосознанием не должно быть чувства дискомфорта от нахождения в многонациональной среде. Они не должны ощущать дискриминации при получении образования, распределении земель, работы или в случае притязания на занятия государственных должностей. Властям необходимо терпеть даже пропаганду сепаратизма, если эта пропаганда не сопровождается призывами к применению силы. Но для этого нужен высокий уровень развития государственности, чтобы противостоять подобным тенденциям и терпеть проявление «мирного» сепаратизма. Можно предвидеть жесткую реакцию со стороны государств, опасающихся расчленения своей территории. Исторический опыт говорит о том, что такие государства начинают притеснять малые нации, подозреваемые в сепаратизме. «Предусмотрительное» государство будет применять такие методы, как недопущение концентрации малого народа в каком-либо одном районе, а тем более прилива к нему соплеменников из-за границы (например, возвращающихся чеченских мухаджиров из Османской империи). Народ, подозреваемый в сепаратизме, будут всячески ущемлять в развитии его национальной культуры. Представителям этого народа постараются закрыть доступ в военные школы и в учебные заведения, готовящие государственных деятелей. Тем более их не допустят к кормилу правления.

История всех времен дает примеры хотя и не мудрой, но, тем не менее, распространенной государственной политики, которая ставит подозреваемый народ в приниженное положение. Политику уступок сепаратизму надо считать политикой меньшего зла, но при этом зло должно быть в законных рамках. Как бороться с сепаратизмом – известно. Первый и главный способ – это экономическое развитие региона. Люди, причисляющие себя к любой малой нации или народу, должны быть убеждены, что государственное отделение ничего не прибавит к их жизненному уровню, а, напротив, скорее понизит его⁶.

Опыт исторического прошлого демонстрирует абсолютную бесперспективность всех форм давления, принуждения и вообще политики насильственной ассимиляции по отношению к подчиненным этносам и прочим этническим меньшинствам. Достаточно вспомнить хотя бы пример Ирландии. Несмотря на достаточно далеко зашедший процесс этнической аккультурации ирландцев в рамках Британской империи и Англии, значительно затронувший не только сферу культуры, но и языка, это не привело к прочной интеграции Ирландии в состав Великобритании. Британцы всегда считали свою собственную экспансию само собой разумеющимся правом. Французскую экспансию в Северную Африку и русскую экспансию в Азию, с другой стороны, они рассматривали как предосудительные акты агрессии. А что немецкая экспансия является в высшей степени аморальной – на этом сошлись и французы, и русские, и британцы. Роберт Ноке, в оправдание этих действий говорил: «Мы забываем, что законы сделаны для того, чтобы связывать слабых, и быть нарушаемы сильными». «Все исторические права недействительны перед правами сильнейшего», – подтверждал Тилле в работе «Служение народу»⁷.

В обстановке назревания новой русско-турецкой войны (1877-78 гг.) правительство Александра II недооценивало роль Англии, которая стремилась использовать турецкую армию в целях «прекращения» русского влияния на Кавказе и горцев, для подготовки и проведения восстания против русской власти. Если, в период Крымской войны Англия стремилась способствовать раздроблению народов Кавказа и, таким путем поочередно подчинить их своему влиянию (первоначально больше сил и средств вкладывалось в «общение» с черкесами), то теперь план главы английского консервативного правительства Дизраэли предусматривал, прежде всего, образование Закавказского халифата (с помощью турецких сил), путем слияния мусульманского населения края. Англия старалась «играть» на недовольстве горцев сложившейся ситуацией и извлекать из этого свою стратегическую выгоду. Для того чтобы поднять восстание, были организованы еще в 1871 году поездки по Кавказу Кенингхема и других английских разведчиков⁸. Велась «большая игра» между великими державами, в которой интересами малых народов лишь манипулировали в зависимости от обстоятельств.

Многие европейцы были склонны истолковывать военное первенство как интеллектуальное, и даже биологическое превосходство. Империализм нуждался в расизме как единственно возможном оправдании своих действий. Европейские империалисты ответственны за успешное введение в обычную респектабельную внешнюю политику таких средств «умиротворения», как «массовое убийство» и «беспощадная резня»⁹. В некоторых случаях межэтнические конфликты могли заканчиваться и актами геноцида, когда группы населения физически истреблялись по этническому признаку.

История мировой практики показывает, что нередко побежденная сторона не мирилась со своим подчиненным статусом и могла долгое время, иногда и целыми столетиями, вести различные формы борьбы, в том числе и вооруженной, за свои права. В зависимости от поставленных задач, целей и реально достигнутых результатов в период противоборства подчиненные этнические группы могли либо добиться полной политической самостоятельности, либо равных с доминировавшим этносом социально – политических и экономических прав, либо права автономии, широкого круга самоуправления и т. д.¹⁰.

Очень серьезной и актуальной является проблема легитимности власти, т. е. степени согласия, характеризующей отношения между управляющими и управляемыми. Власть легитимна, если общество признает за носителями власти право управлять им: управлять вообще, т. е. стоять во главе народа, и управлять в частности, т. е. делать это именно так, как они это делают. В этом случае признается обоснованность применяемых способов, методов и приемов управления. В свою очередь, политики ждут от управляемых подчинения, равно как и одобрения их действий по борьбе с «антинародными силами», «внутренними врагами» и прочими, не желающими подчиниться и оказывающими вербальное или действенное сопротивление. Конечно, вопрос о пределах легитимности государственного насилия был сложным и также получал неоднозначное отражение в общественном сознании.

Макс Вебер выделил три типа легитимности: легитимность, основанную на праве; легитимность, основанную на традиции; и, наконец, легитимность, основанную на харизме (т. е. на признании исключительного права именно данного человека и именно данной группы на управление людьми). При любом типе легитимизации выделяются несколько ее важных предпосылок. Одной из них является время, длительность существования власти и привыкания к ней населения. Люди привыкают к определенному типу власти, к ее языку и идеологии, к ритуалам и атрибутике. После резкой смены власти или, тем более, общественного строя, необходимо и время, и чрезвычайно напряженные усилия, направленные на легититимацию новой государственности и ее представителей¹¹.

Мобилизация – это общий процесс изменений при переходе от одной модели жизни к другой. Руководствуясь широким знанием применительно к этносу, теоретически можно было бы выделить этапы в его развитии, которые ознаменовали собой качественные изменения, иными словами ту самую смену моделей жизни, и на их основе провести анализ этнической мобилизации в том виде, как она проходила в каждом конкретном случае. Мы сузим эти рамки, и в контексте изучения предпосылок и механизма развития этих процессов у чеченцев сконцентрируем внимание на их политической составляющей. Как показывает исследование, политическая мобилизация этнических групп берет свое начало и формируется вокруг темы несправедливости. Именно на чувстве несправедливости у народа играют заинтересованные в его мобилизации лица или группы лиц. Разумеется, для успешной реализации их интересов необходимо наличие определенных исторических условий или сопутствующих факторов. Присутствие чувства несправедливости даже в пассивном состоянии несет в себе потенциал неожиданной активизации в любой момент при наличии сопутствующих факторов – ухудшений условий жизни этноса или угрозы их изменения в худшую сторону¹².

Наблюдения и выводы социальных психологов, исследовавших этиологию насилия, позволяют пролить свет на логику вооруженных восстаний. Одна из наиболее распространенных теорий (Т. Гарр) делает упор на депривации: растущий дискомфорт, связанный с неудовлетворенностью основных жизненных запросов, создает почву для вспышек коллективной агрессии. Другой подход (Дж. Дэвис) ставит в центр внимания фактор фрустрации, то есть препятствия на пути удовлетворения потребностей людей. Такие препятствия воспринимаются особенно остро, если до этого на протяжении относительно длительного периода времени положение людей неуклонно улучшалось, порождая тем самым динамику ожидания. Внезапно возникающий разрыв между ожиданиями и реальной действительностью ощущается как невыносимый и делает большинство людей, испытывающих его, восприимчивыми к агрессивному подстрекательству. Ценное уточнение в эту объяснительную модель внес канадский ученый А. Раппопорт. Как он установил, степень агрессивности индивидов, стремящихся к определенной цели, особенно возрастает в том случае, если фрустрирующий фактор появляется в момент близкий к овладению предметом желания¹³. Источником агрессии против других групп часто является общая «травма», которой, например, для чеченского народа послужила Кавказская война и ее итоги. В 60-е годы XIX века «травмой» воспринимались и все реформы, ломка сложившейся организации жизни ¹⁴.

Конфликты на этнической почве возникают при нарушении прав того или иного этноса, справедливости и равноправия в межэтнических отношениях. Непосредственными причинами возникновения межэтнических конфликтов могут быть экономические, политические, территориальные, социальные и иные противоречия. Следует также отметить, что в возникновении конфликтных ситуаций не последнюю роль играют и субъективный фактор. Основой межэтнических конфликтов являются проблемы и противоречия, которые возникают в процессе взаимодействия этносов. Возникновение межэтнических конфликтов и их острота во многом зависят от формы государственного устройства полиэтничной страны, от национальной политики властей. Историческая память этносов может являться существенным фактором в сфере межэтнических отношений и служить как амортизатором, так и катализатором конфликтов. Изучение и анализ системы этнополитических отношений, складывавшихся в прошлом и их развитие, могут принести существенную практическую пользу¹⁵.

Соприкосновение с Россией как военно-политической силой и иным культурным пространством неизбежно порождало многоуровневый конфликт. Его проявления сводились к «конфликту культурно-психологических стереотипов»; «конфликту встречных действий» (т. е. взаимному насилию); «конфликту социально – политических институтов» (т. е. несоответствию управленческих систем); «этнополитическому конфликту» (вызванному включением русских в сложные межнациональные отношения); «конфликту материальных интересов». Данные разновидности конфликта необходимо воспринимать не как враждебный антагонизм, а как проявление объективного несовпадения этнокультурных парадигм и интересов. Собственно, вся человеческая история состоит из столкновений между различными институтами и интересами и последующей адаптации к различиям¹⁶.

Сравнительный контекст проведения национальной политики в европейских государствах

В конце XIX – начале XX в. образцовыми демократиями Европы считались Великобритания и Франция. В то же время по сравнению со многими странами мира Франция уже несколько столетий отличалась строгостью и целенаправленностью языковой политики. Активные меры по распространению литературного (стандартного) французского языка принимались уже в XVI в., а в эпоху Великой Французской революции, в 1794 г., был принят весьма жесткий закон, в соответствии с которым на всей территории страны во всех официальных сферах мог употребляться только этот язык. Языки меньшинств и диалекты не пользовались никакими правами. И в колониях делопроизводство и образование (в школах европейского типа) долгое время осуществлялось лишь на французском языке. Такая ситуация сохранялась более полутора веков, и лишь с 1951 г. языковое законодательство начало становиться более либеральным. В конце XIX в. во Франции и Великобритании политика была направлена на полную языковую ассимиляцию меньшинств, нередко даже в это время в школах детей били за общение на родном языке. И ко всем этим условиям представители национальных меньшинств вынуждены были приспосабливаться¹⁷. В Австро-Венгрии национальные меньшинства могли в довольно широких пределах пользоваться родным языком, получать на нем школьное и даже университетское образование, а на половине территории империи официальным языком, помимо немецкого, являлся венгерский.

Если кратко охарактеризовать политику царской России, в целом она была направлена на распространение по всей территории империи единого государственного языка – русского. В эпоху «великих реформ» Александра II действовали наибольшие ограничения в правах ряда языков, что вполне объяснимо: эти реформы усиливали централизацию страны, распространение единого рынка и единой административной системы, а также и единой системы образования (основанной на русском языке) и единой, т. е. русской культуры. А вот либерализация после Манифеста 17 октября 1905 г. была связана с расширением прав языков национальных меньшинств. Языковая политика царской власти в XIX столетии вызывала недовольство и протесты не только у национально ориентированной знати соответствующих народов, но и у оппозиционной к власти русской интеллигенции¹⁸

Причины многих межэтнических конфликтов своими корнями уходят в далёкое прошлое. Не будучи разрешёнными или будучи решёнными не до конца, в момент своего возникновения, национальные проблемы, усугубляясь, развиваясь по принципу «снежного кома», постоянно актуализируют национальный вопрос. К концу XIX века национальная проблематика превращается в абсолютно доминирующую тему кавказского политического дискурса. Через нее выражаются все ключевые социальные противоречия. Болезненное внимание к этнодемографическому («национальному») балансу овладевает не только умами имперских администраторов, но начинает пронизывать идеологию самих местных элит, все более осваивающих идеи социального равенства с представителями других народов 1⁹.

Проявление исторической несправедливости оставляют глубокий след в сознании и незаживающую рану в памяти народа²⁰. В различного рода «Прокламациях», обращённых к кавказским народам, царские военачальники обычно обещали свободную и вольную жизнь под скипетром «августейшего российского монарха», одновременно угрожали жестокими наказаниями за всякое ослушание и набеги на русские укрепления, сёла и станицы. Однако данные «Прокламации» на деле не осуществлялись и горцы оказывались обманутыми в своих ожиданиях, а наказывались они сполна, даже за малейшие нарушения²¹.

Анализ политики царизма конца 50-х гг. XIX в. в Чечне показывает, что главными задачами Кавказского командования на тот период являлись: строительство новых военных коммуникаций, расширение сети казачьих станиц на бывших чеченских территориях, укрупнение чеченских сел за счет насильственного переселения горцев на равнины, для чего уничтожались горные аулы и запасы продовольствия²². Действиям царской власти горцы оказывали упорное сопротивление, неоднократно подвергаясь при этом различным преследованиям и, нередко, физическому насилию²³.

Насильственные, волевые формы решения национально-территориальных вопросов, усугублённые политикой двойных стандартов – когда, например, одних выселяют, а других заселяют – порождают череду несправедливостей, развивая чувства национального притеснения, формируя комплекс национальной ущемлённости. Особенно остро это ощущают те, кто неоднократно пострадал со времён Кавказской войны, неся на себе тяжёлую печать исторической несправедливости. С 30 сентября по 2 октября 1850 г. 150 семей чеченских сел Гарчагой, Эшкалой, Начхой и Терлой были переселены в окрестности укреплений Закан-Юрт и Казах-Кичу. Генерал Слепцов особо отмечал перед вышестоящим командованием заслуги в содействии к переселению чеченцев этих сел старшин: Закан-Юрта – Саадулы Османова, Казах-Кичу – Баташа Булучуева, Алико Цугова и ачхоевского старшины Эльтемира Уцыгова. Политика выселения жителей горной Чечни на равнину продолжалась и в последующее время. Так, 21 декабря 1852 г. в крепость Грозную было выселено 350 жителей аула Хан-Кала. Начальнику войска на Левом фланге было дано право расселять горцев по его собственному усмотрению²⁴.

Внутренние миграции носили в основном принудительный характер. Об их проведении, а также отношении к ним самих горцев военный советник В.А. Франкини, работавший во втор. пол. XIX века при Российском посольстве в Константинополе, писал, что «у северокавказских народов к началу массовых миграций второй половины XIX века уже существовал страх перед миграционной политикой России и недоверие в испытанных уже бедственных последствиях системы переселений, давно уже применяемой русскими, в разных местах Кавказского края, т. е. системы, составляющей отрицание всякой личности, всякой самостоятельности и превращающей население в стадо». Внутренние миграции горцев рассматривались военным руководством в качестве одного из ключевых механизмов завоевания Северного Кавказа. А.А. Вельяминов подчеркивал, что «главное и надежнейшее средство к прочному овладению горами и к покорению обитающих в оных народов состоит в занятии укреплениями важнейших в топографическом отношении мест». Одним из видов внутренней насильственной миграции стало расселение горцев, попавших в плен к русским властям в ходе военных операций Кавказской войны. Согласно разработанным главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом генерал-адъютантом князем М.С. Воронцовым, наместником царя на Кавказе (1844–1854) «Правилам о поступлении с пленными и добровольными выходцами из горцев» (1847), горских пленных главным образом поселяли на Дону или во внутренних губерниях Российской империи²⁵.

Исторические несправедливости «держат» народы в постоянном напряжении, играют не последнюю роль в усилении этноконфликтности. Большую опасность представляют их «невидимые» следствия, выражающиеся в глубинном изменении национального самосознания, чутко и остро реагирующего на малейшие изменения национального статуса. Накопившиеся обиды требуют выхода и находят его, проявляясь по-разному²⁶. Всем известно стремление горцев к свободе и независимости. «Страна сия всегда была убежищем многочисленных, смелых и дерзких народов с различными племенами и наречиями», – отмечал Данилевский, русский публицист и естествоиспытатель²⁷.

В период крушений люди возвращаются к коллективной идентичности, которая придает им чувство безопасности. Во время социальных конфликтов «иные» кажутся угрозой status quo, местные жители апеллируют к нации, стремятся создать свое государство, чтобы оно являлось гарантом их традиционных прав. В ряде случаев предшествующая напряженность в межгрупповых отношениях, недостаток информированности друг о друге, отрицательные социальные установки по отношению друг к другу и т. п. в результате непосредственного общения лишь усугубляют взаимные негативные оценки. Этот эффект может быть снят лишь при соблюдении определенных условий организации контакта: признания безусловного равенства сторон, наличия обстановки открытости и доверия, принятия общих, значимых для обеих сторон целей, уважения к традиционным нормам, ценностям, правилам поведения, образу жизни друг друга и т. д. Только при соблюдении всех этих условий непосредственный межличностный контакт представителей различных групп будет плодотворен, и можно будет рассчитывать на положительный политический и психологический эффект²⁸.

Российская империя находилась на стадии формирования культурного единства народов и наций, входивших в её состав. Ряд из них были включены в состав империи вопреки их желанию. Поэтому в сознании этих народов отсутствовало чувство единства с Россией, и они были готовы вести борьбу за национальное освобождение и сохранение самобытности. Поскольку в этот период сохранялась глубокая связь между национальным и религиозным, религия сохраняла роль носителя базовых ценностей и самосознания народов империи. Борьба за национальное освобождение шла под религиозным знаменем. Осмысление религиозного фактора исторического процесса актуально для оптимизации многих сторон общественной жизни и практики государственного и военного строительства, поскольку религия является неотъемлемым компонентом человеческой истории, зачастую определявшим ход общественного развития²⁹. В условиях межэтнической, политической, социальной, экономической, религиозной «конкуренции» степень этнотолерантности значительно снижается: если в местах компактного проживания славян проявляется нетерпимость по отношению к представителям неславянских народов, то в национальных регионах, соответственно, наоборот. Таким образом, эскалация межэтнической напряжённости происходит практически повсеместно и ведёт к появлению и распространению национальных и религиозных движений. Возникнув на волне защиты национально-культурных интересов, они постепенно политизируются, становятся средством и орудием достижения политических целей. Прочность позиций национальных движений основывалась на апеллировании, во-первых, к высоким национальным чувствам, во-вторых, на эксплуатации чувства национальной ущемлённости и чувства привязанности к исторической «малой» территории, потерянной как в ходе, так и после Кавказской войны³⁰.

Определение понятия «восстание»

На территории Северного Кавказа неоднократно вспыхивали восстания. Что же понимала власть под определением «восстание?». Понятие «восстание» разделялось по той среде, где оно вспыхивало. Восстание («возмущение») среди военных чинов считалось воинским преступлением, «составляющим тягчайшую форму коллективного нарушения подчиненности». В теоретической конструкции восстание не требовало неизбежно активной формы противодействия воле начальства, а допускалась и пассивная форма сопротивления власти. Восстанием считалось возмущение, в котором участвовало не менее 8 человек. Участников восстания в мирное время ссылали на каторжные работы, а в военное время – подвергали смертной казни³¹.

Восстание среди мирного населения – это один из видов преступлений против порядка управления, который представляет собой посягательство на государственную власть. Восстание – это активное сопротивление установившейся власти, поднятое для этого толпой («скопом»). В отличие от бунта, восстание не направлено ни на ниспровержение власти вообще, ни на изменение существующего государственного порядка, у него цель – единичное сопротивление власти, противодействие ей, в лице ее органов, в отдельном конкретном случае. Восстание, поэтому – не государственное, политическое преступление в узком смысле, а только посягательство на порядок управления. В статьях 263–269 Уложения о наказаниях говорится о явном противодействии властям, правительством установленных (восстаниях). Не считается восстанием: 1) одно неповиновение власти; 2) сопротивление, даже с насилием, но совершенное не многими, а лишь двумя или тремя (или одним) человеком. Для наличия восстания не требуется, чтобы насилие было совершено над самими представителями власти, достаточно насилия против мирного населения. Главные виновники, зачинщики восстания (не отягченного обстоятельствами) должны были подвергаться каторжным работам от 4 до 6 лет³².

В начале 1822 г. один из чеченских кадиев Абдул-Кадыр пытался поднять восстание в Чечне, уверяя соплеменников, что через 4 месяца войска турецкого султана прогонят русских с Кавказа. Осенью 1822 г. Ахмед-хан Аварский сообщил чеченцам, что султан будто бы уже начал войну против России и что следующей весной он пришлет свои войска на помощь кавказским мусульманам, борющимся против «гяуров» – русских. Однако помощи турок чеченцы так и не дождались³³. Известно, что во время Кавказской войны среди черкесов вели пропаганду турецкие агенты, подстрекавшие их к враждебным действиям против России и к продолжению неравной борьбы. Турция давала советы, как друг, но хуже не мог посоветовать и злейший враг. Горцы воевали, т. е. умножали свои страдания, не зная ни силы России, ни планов, ни намерений ее относительно себя и своей родины. Все это истолковывали им «дальновидные» турецкие агенты и их английские друзья, принимавшие даже депутатов от Кабарды в Лондоне³⁴. В 1828 году, в условиях начавшейся очередной русско – турецкой войны, турецкие эмиссары именем своего султана Махмуда II активно призывали чеченцев, дагестанцев и других горцев подняться против русского владычества. В чеченском селе Майртуп состоялся по этому поводу съезд чеченских старшин, который решил не выступать в поддержку турецкого султана: «…сие совещание не имело успеха для турок. Чечня осталась спокойною…»³⁵. Зная о силе воздействия слухов на психологию масс, еще имам Шамиль в годы Кавказской войны пользовался этим оружием широко и эффективно. В 1850-е гг., когда уставшие от войны и ослабленные хозяйственным уроном чеченцы выказывали желание заключить мир с Россией и переселиться в ее пределы, Шамиль каждой весной объявлял, что турецкая армия идет ему на помощь³⁶.

Восстание под руководством Байсунгура Беноевского

Не прошло и двух лет после пленения Шамиля, как в Чечне вспыхнуло восстание под руководством Байсунгура Беноевского, одного из наибов Шамиля. В годы Кавказской войны он руководил одной из провинций имамата³⁷. Эпицентром восстания стало одно из крупнейших горных обществ Чечни – беноевское. Зимой 1861 года, чеченцы выступили, под предводительством наиба Байсунгура (в боях еще при Шамиле, назвавшего его «человек-камень», он потерял глаз, руку и ногу) и Султан-Мурада Беноевских³⁸. Повод к восстанию дала администрация Терской области, начав с осени 1859 года переселение беноевцев. Что именно заставило терские власти прибегнуть к применению репрессивных мер против беноевцев, не известно, но в мае 1860 года первые полсотни беноевских семей, переселённых в аул Даттых, самовольно вернулись в Беной. В течение месяца вернувшиеся крестьяне через посредников просили разрешения остаться на своих землях, а власти, в свою очередь, требовали немедленно оставить Беной. В первых числах июня против восставших были посланы войска и местная милиция. Беноевцы, разбившись на мелкие группы, ответили нападениями на воинские команды в разных местах Веденского округа³⁹.

Андрей Михайлович Фадеев, много прослуживший на Кавказе, отмечал, что большинство восстаний в Чечне вспыхивали в результате беспорядочных и безрассудных действий местного руководства⁴⁰. По свидетельству наместника на Кавказе Н.Н. Муравьёва – Карского, во всех набегах на военные укрепления участвовали преимущественно «удальцы» с плоскостной части Чечни. Это объяснимо, ведь горным чеченцам в этом случае пришлось бы проделать огромный путь по пересечённой местности в условиях почти полного отсутствия дорог, по районам, наводнённым русскими войсками. Таким образом, участие беноевцев в военных набегах на равнинные гарнизоны было практически исключено⁴¹.

Первым начальником Терской области был генерал – адъютант Н.И. Евдокимов (1856–1861). В период его правления политическая обстановка в области резко осложнилась, что в определённой степени являлось результатом его консервативно – реакционных взглядов на умиротворение горцев только путём применения жёстких мер, репрессий и военных экспедиций⁴². Для того, чтобы наделить казаков землёй, граф Евдокимов, будучи командующим войсками Терской области, выдвинул план, по которому часть чеченцев и карабулак должна была переселиться в Малую Кабарду, жители которой в то время изъявили массовое желание уйти в Турцию⁴³. Согласно с этим планом, в 1860 году в предгорья Малой Чечни были водворены казачьи станицы 2-го Владикавказского полка.

Результатом введения указанной системы являлось вооружённое восстание в Ичкерии и Аргунском наибстве⁴⁴. Безусловно, представители властных структур понимали, что чеченцы весьма восприимчивы к несправедливости и в силу своей активности, могут взорвать спокойствие в крае в любой момент⁴⁵. Дабы предупредить народные волнения и технически к ним подготовиться, областное руководство временно остановило инженерные и дорожные работы и под видом учебных лагерей собрало два отряда в Среднем военном отделе⁴⁶.

Уклоняясь от прямого столкновения с направленными против них войсками, восставшие прибегали к тактике партизанских действий, которая первоначально принесла им успех, – к восстанию быстро присоединились другие селения Ичкерии, кроме аула Центорой. Байсунгур написал воззвание к жителям Чечни и тайно разбросал свои письма по мечетям⁴⁷. Примечателен и тот факт, что во время восстания в Ичкеринском округе в 1860 году русские поселенцы проявили сочувствие восставшим чеченцам. Более того, о совместном нападении беноевских крестьян и беглых солдат на воинскую команду в Хулхулаусском ущелье сообщал в июне 1860 года начальник Ичкеринского округа в своем письме на имя командующего войсками Терской области гр. Евдокимова⁴⁸.

Восстание распространилось и на соседний Аргунский округ, где во главе восставших стояли Атабай Атаев и Ума Дуев. Это позволило Бай-сунгуру Беноевскому приступить к организации собственного управления и планомерному очищению района восстания от российских войск.

В ряд селений были посланы в качестве старшин представители Байсунгура, а в ночь с 28 на 29 июля восставшие внезапной атакой выбили из селения Дышни – Ведено расквартированный там войсковой отряд. Развивая этот успех, Байсунгур захватил перевал Гамар – Дук, блокировав тем самым сообщение между укреплением Эрсеной и крепостью Ведено, а затем предпринял неудачную попытку захватить Ведено⁴⁹.

Крестьянское восстание длилось в Аргунском наибстве с первых чисел мая 1860 года по 1862 год. В продолжение этого времени между восставшими и царскими войсками происходила непрерывная ожесточённая борьба. Аргунские повстанцы использовали тактику «отступления». Они изматывали преследовавшие их царские войска, а затем сами нападали. В Аргунском округе восставшие блокировали все располагавшиеся здесь укрепления, в том числе самое крупное из них

– укрепление Евдокимовское (оно находилось в селении Итум-Кале), сообщение с которым долго не удавалось восстановить. Новая тактика восставших оказалась более удобной для российских войск, которые, наконец – то, обрели видимого противника, который вступал в открытый бой. Быстро вернув контроль над перевалом Гамар – Дук, российское командование приступило к планомерному захвату восставших аулов, постепенно продвигаясь к Беною. В Аргунском округе была снята блокада укреплений Башин – Кале и Евдокимовского.

Отступление восставших сопровождалось непрерывными боями и перестрелками, однако перевес был явно на стороне регулярной армии – 26 сентября 1860 года захвачен аул Беной, после чего восставшие вернулись к тактике партизанской войны. Ответные репрессии были направлены на всё население восставших округов⁵⁰. В наказание за неповиновение, целые чеченские общества в массовом порядке стали выселяться на плоскость. Особенно тяжёлым для чеченцев было переселение, предпринятое в декабре 1860 года, во время сильных морозов. 120 семей горцев, не имевших возможности укрыться в лесу зимой, были переселены в течение 2-х дней на плоскость, их жилища разорены войсками. В течение зимы 1861 года на Чеченскую равнину было выселено 1500 горных чеченцев. С начала весны и до глубокой осени 1861 года на территории Чечни, от реки Ассы до аула Гехи, оперировала военно-карательная экспедиция полковника Йедминского, силой оружия выселявшая чеченцев в предгорья и на плоскость⁵¹. В ноябре 1860 года основные усилия российских войск были направлены на то, чтобы вернуть контроль над основными коммуникациями Аргунского округа.

После того как удалось рассеять действовавшие здесь крупные отряды восставших, было принято решение возобновить наступление на селения Чеченского округа.

В январе 1861 года против восставших выступили три отряда под общим командованием нового начальника округа генерала Муссы Кундухова. Кроме того, была сформирована чеченская милиция общей численностью до 700 человек, во главе с полковником Арцу Чермоевым. Военная карьера Чермоева началась ещё в Крымскую войну, когда он отличился в боях против турок⁵². Экспедиция М. Кундухова, в ходе которой разрушено было 15 аулов, сопровождалась также массовым переселением населения – частью в крупные селения горной части Чечни, частью на равнину. В частности, на равнину было выселено 1218 беноевцев.

Мусса Кундухов, объезжая оставленные чеченцами сёла, всюду взрывал старинные башни, служившие укреплениями для восставших крестьян, сжигал дома. Солдаты угоняли скот и увозили хлеб. «Все постройки, как в аулах, так и хуторах, сожжены до основания, – докладывал он, – сено не только в аулах, но даже на самых вершинах гор истреблено огнём, чему жители сами удивлялись, увидев, что в неприступных трущобах и на высотах сено горело». 29 ноября 1860 года генерал Баженов докладывал помощнику начальника Терской области генерал – майору Кемпферту: «Нынче с термоевцами окончил. Все аулы уничтожены. В Эзи и места нельзя узнать, как хорошо разобрали»⁵³. Таким образом, начиная с ноября 1860 года и в продолжение ряда месяцев, вся Чечня находилась в огне. Население выселялось с насиженных мест и водворялось в местах, вполне доступных оружию царских войск. Военные в ходе карательных экспедиций угоняли скот, увозили хлеб и домашний скарб крестьян в царские крепости, взрывали башни, уничтожали хлеб на полях и аулы сравнивали с землёй. В результате переселенческой политики царизма, в Чечне в конце 1860 года из населения 7 выселенных на плоскость чеченских обществ: Нашхоевского, Терлоевского, Дышниевского, Мулкоевского, Чинхоевского, Хачароевского и, наконец, Чантинского возникли следующие новые аулы: Хайбах, состоявший из 60 дворов; Бауло – 48 дворов; Бечик -35 дворов; Тусхорой -70 дворов; Итум-Кале -70 дворов; Гучум – Кале – 70 дворов и др.

В Шатоевском районе оперировали князь Туманов и Штанге, которые также чеченские аулы предавали огню, а население переселялось в другие районы или расселялось в стратегических целях по определённому плану. Так аулы: Сатты, Бекум – Кале, Киелло, Пашете и Гюэлише составили одно село – Сатты с населением в 100 дворов; Хали-Кале и Соно были объединены в один аул Хали-Кале и т. д. После ликвидации крестьянского восстания, руководимого Байсунгуром, беноевцы, как наиболее неспокойный элемент, были расселены по всем плоскостным сёлам Чечни с таким расчётом, чтобы на каждый аул приходилось не более 10 семей беноевцев⁵⁴. Н.Ф. Грабовский, посетивший в 1868 году Чечню, отмечал, что «…в Аккинских горах все башни, служившие убежищем абрекам и людям, вообще преследуемым правительством, были взорваны русским отрядом в 1860 году. От них остались одни лишь развалины…»⁵⁵.

17 февраля 1861 года восстание в Ичкерии, руководимое Байсунгуром и Султан – Мурадом Беноевским было подавлено. Жёсткие репрессивные меры царского правительства позволили в конечном итоге сломить сопротивление. Раненого Байсунгура вместе с семьёй и сподвижниками пленили недалеко от аула Беной в местечке Бена-Дук. После недолгого разбирательства и скорого военно-полевого суда Бай-сунгур в марте того – же года был повешен на одной из площадей Хасав-Юрта. Чеченская устная традиция сообщает, что, когда Байсунгуру накинули петлю на шею, никто из окружающих виселицу солдат и казаков не согласился выбить табуретку из-под него. Только после того, как распоряжавшиеся проведением казни офицеры предложили денежное вознаграждение добровольному палачу, эту роль взял на себя один из стоявших в толпе дагестанцев⁵⁶.

Восстание в Аргунском округе продолжалось до конца 1861 года и военной администрации Терской области пришлось принимать дополнительные меры, чтобы не допустить его распространения на соседние области Дагестана. В Дагестанскую область была направлена военная колонна для сдерживания жителей Ункратльского общества в оказании помощи восставшим чеченцам, через передвижение дагестанцев в Андийский округ и горы Верхнего Дагестана⁵⁷. Для окончательного подавления чеченского восстания осенью 1861 года в Аргунский округ было стянуто большое количество войск, а также грузинской, осетинской, кабардинской, ингушской, дагестанской и чеченской милиции и конно-иррегулярных сотен. Войска были размещены на постой у местных жителей, которым было объявлено, что солдаты не уйдут до тех пор, пока руководители восстания не сдадутся властям. В это время графа Евдокимова назначили командующим войсками Кубанской области, а вместо него во главе Терской области поставили генерал-лейтенанта Д.И. Святополк-Мирского.

Любопытно, что по поводу волнений 1860 года Д.А. Милютин не разделял мнения генерала Н.И. Евдокимова о том, что смута произошла «только от какого-нибудь внешнего подстрекательства»: «Нет ли тут более существенной причины, кроющейся в нашей администрации…. Вообще, мы не можем похвалиться разумною, искусною и строго-бескорыстною администрацией». Искать причины волнений не вовне, а в себе предлагал, прежде всего, высокопоставленный царский чиновник⁵⁸.

После подавления восстания начался усиленный отток горцев в Турции. Дмитрий Иванович объявил чеченцам, что земли, которые предназначались для казачьих станиц Евдокимовым, останутся у них. Озадаченные крутым поворотом политической системы, чеченцы были обрадованы новым ходом истории и многие отказались от вооружённого сопротивления власти, восстание сошло на нет. Эти обстоятельства в немалой степени способствовали тому, что в середине декабря 1861 года вожди восстания сдались. Атабай Атаев сдался 14 декабря в укреплении Шатой, а Ума Дуев явился туда же на следующий день, с готовностью умереть, но, прося помилования у власти за тех, кого он увлёк в вооружённом сопротивлении⁵⁹.

Атабай Атаев

Атабай Атаев в имамате Шамиля был наибом, мудиром (главой над рядом наибов). Известно, что Атабай 12 декабря 1845 года был назначен Гехинским наибом. До августа 1846 года он стоял во главе Гехинского наибства (Малая Чечня), затем его сменил М. Анзоров. В должности наиба А. Атаев участвовал в подготовке похода Шамиля в Кабарду в апреле 1846 года. С августа 1846 года в течение нескольких лет он являлся мудиром (старшим наибом, объединившим под своей властью несколько наибств) Малой Чечни, а затем – приближенным Шамиля⁶⁰. В числе известных учёных (алимов) Абдурахман из Газикумуха называл и Атабая⁶¹. После сдачи Шамиля в плен, Атабай еще продолжал возглавлять сопротивление горцев. Раненый, он был взят в плен. Позже Атабай Атаев пошёл на службу к русским, исполняя обязанности муфтия и судьи в Ханкале так как в годы Кавказской войны он казнил многих чеченцев, родственники которых, в силу кровной мести, желали ему смерти, а доступ на Ханкалу для них был закрыт⁶². Семья А. Атаева проживала по соседству с местом его работы. С началом всеобщего восстания в Чечне Атабай Атаев вместе с Умой Дуевым его возглавил.

В результате подавления восстания, Атабай Атаев был сослан в Псковскую губернию, но не в качестве арестанта, а на поселение, под строгий надзор полиции. Город Порхов (Псковской губернии) по предписанию министра внутренних дел (№ 271) от 22 декабря 1861 года был назначен местом жительства «главы мятежников» в Малой Чечне и Аргунском округе чеченцу Атабаю Атаеву. В Порхове Атабаю ежедневно выдавали по 30 копеек серебром, а членам его семьи и слугам по 10 копеек на человека. Также за счёт казны для них арендовалось помещение. Находясь в Псковской губернии, Атабай переписывался с родственниками. В Фонде № 20 Канцелярии псковского губернатора Государственного архива Псковской области сохранились два письма: Атабая и его сына Ахмеда, переведенные с арабского языка⁶³. Когда А. Атаев, вместе с Умой Дуевым, был проездом в Смоленске, оттуда он тоже написал письмо сыну: «Я в Смоленске, – сообщал он, – здесь много мусульман. Я не имею ни в чём недостатка, кроме возвращения к Вам. Я вполне доволен щедростью здешнего русского народа…Образ их жизни чрезвычайно удивителен и различные их благодеяния не могут быть выражены словами и описаны пером. Весёлость жизни здесь лучше, нежели там»⁶⁴.

Во время пребывания Атабая в городе Порхове, он был приглашён в гости к сестре полковника Баралевского, на которую произвёл неизгладимое впечатление. Сам полковник не мог нахвалиться его добрыми качествами. Востоковед Нафаль также хорошо отзывался о природном уме А. Атаева и оценил его глубокие познания в арабском языке⁶⁵. В 1862 году А. Атаев подал прошение начальнику Терской области Д.И. Святополк-Мирскому: «Мы знаем, – писал он, что ключ нашего возвращения на родину, только в Вашей руке. По этой причине мы избрали Вас между прочими Начальниками и явились к Вам безусловно. Настоящее письмо Вашего Сиятельства мною получено. Содержание его и смысл обрадовали и возвеселили меня и я расцеловал оное с удовольствием, прочитывая его при том несколько раз»⁶⁶. Однако Атабаю в возвращении на родину было отказано, так как высшее кавказское руководство опасалось, что он, будучи грамотным и уважаемым среди мусульман человеком, будет претендовать на должность, а, получив власть, снова может встать во главе нового восстания горцев.

По предписанию министра внутренних дел П.А. Валуева Атабая перевезли из Псковской губернии на поселение в город Касимов, Рязанской губернии (там жили мусульмане и была мечеть), хотя первоначально предполагалось из города Порхова перевести его на жительство в Казань, но посчитали это нецелесообразным, т. к. там мусульманское население превышало остальное⁶⁷. А. Атаев, находясь в городе Касимове снова подал прошение, в котором изъявил желание поселиться в Петербурге и иметь при себе прислугу из мусульман; получать от 25 до 30 рублей содержания в месяц (вместо 14 рублей) и попросил определить своего сына на императорскую службу⁶⁸.

Ума Дуев

В отличие от А. Атаева, Уме Дуеву император разрешил вернуться на Кавказ, где, не смотря на оказанное доверие, в 1877 году У. Дуев снова возглавил восстание и после его подавления был повешен, а А. Атаев больше против власти не выступал. Ума Дуев широкое доверие и безграничное сочувствие сумел приобрести ещё при Шамиле, считавшем его честнейшим и прямодушным человеком. Имам якобы сказал: «А этот человек – моя правая рука, считающая у себя силу в половину моей армии, – Ума Дуев. Он происходит из самых высших людей по отцу и по матери. Дарю ему землю»⁶⁹. Укажем, что участок этот равнялся 630 десятинам и объединял 10 % всей площади селений, составлявших Дзумсоевское общество⁷⁰. По отзыву командующего Кавказской армии генерала Орбелиани, Ума Дуев пользовался большим уважением у населения и по многим своим качествам мог при благоприятных обстоятельствах «сделаться главою восстания»⁷¹.

Условия содержания на поселении в Смоленске у У. Дуева были лучше, чем у А. Атаева. Император лично распорядился выделить У. Дуеву единовременно 100 рублей серебром на приобретение одежды, белья и пр. На содержание ему отпускали по 50 копеек в день (Атабаю только 30), на наём квартиры казна выделяла по 5 рублей серебром в месяц, были даны деньги и на содержание прислуги. Ума Дуев, находясь в ссылке, подал прошение на имя М.Т. Лорис-Меликова: «Проезд по России, – писал он, – её огромное пространство населённое народом, вид бесчисленного войска русского, сделали меня опытнее и я понял всё бессилие моих земляков перед русскими и эта опытность может служить порукою моей безукоризненной службе России. Ходатайствуйте о моём возвращении на родину. Если же бедному изгнаннику нет надежды на возврат на родину, то нельзя ли мне исходатайствовать распределение в конно-мусульманский полк в Варшаву, чтобы в кругу своих земляков служить Великому Государю»⁷². Император разрешил У Дуеву вернуться на Кавказ, для поселения в столице Терской области или её окрестностях. Однако по прошению Ипполитова, начальника Аргунского округа, Уме Дуеву разрешили вернуться в родное село, а не оставаться на поселении во Владикавказе. Более того, царские власти дали согласие на встречу У. Дуева с Шамилём в Калуге. 15 июня 1864 года во время этой встречи имам договорился с Умой о переписке и дал У. Дуеву свои личные деньги на дорогу домой. 15 июня Ума Дуев прибыл в Калугу к Шамилю, а 22 июня уже выехал на Кавказ⁷³.

М.Т. Лорис-Меликов, за время управления Терской областью постоянно опасался возникновения волнений среди горцев, выраженного в протесте против проводимых реформ и действий правительства. Практически каждую весну проводились им войсковые учения, осуществлялась передислокация войск. Города, штаб – квартиры войск были обнесены стенами или валами с башнями. На оградах передовых станиц находилось иногда по 2–3 орудия. Опасения начальника области были обоснованы: восстания постоянно вспыхивали⁷⁴.

Недовольная установленными порядками часть чеченского населения стремилась использовать против административного гнёта любую форму объединения и политического протеста, в том числе и религиозное учение⁷⁵. Большие неприятности царским властям в 60-х годах XIX века причинило религиозное движение в Чечне, под руководством Кунта-Хаджи. Это мусульманское, суннитское течение чеченцы называли «зикируллах», что означало молитвословие, воспоминание имени Бога. Российские власти называли это религиозное движение «зикризмом»⁷⁶. В справках Департамента полиции МВД России, в которых описывалось исламское движение на Кавказе, отмечалось, что «зикры» и «зикристы» во второй половине XIX – начале XX вв. были в Дагестане, Чечне и в Закавказье, в тех регионах, где проживали мусульмане суннитского направления. Любопытно, что Департамент полиции не связывал движение «зикристов» с политическими мусульманскими движениями⁷⁷. Необходимо отметить, что ни один руководитель массового освободительного движения на Северном Кавказе (не говоря уже о Кунта-Хаджи), не ставил задачу насильственного обращения в ислам не мусульманских народов Кавказа; историческая хроника не сохранила и высказываний против русского народа⁷⁸.

Нормы религиозного законодательства, действовавшие в империи в конце XIX – начале XX веков, имели ряд ограничений, касавшихся таких важных принципов вероисповедной свободы, как свобода миссионерской деятельности, свобода избрания веры и образования новых религиозных групп среди признанных законом вероисповеданий, а также зависимость личных прав подданных от вероисповедания. В законодательном аспекте веротерпимость, по сути, выражала государственную концепцию свободы совести и веры, согласованную с интересами Церкви и государства. Юридически выделяя иноверное духовенство в качестве привилегированного сословия, монархия рассматривала его в качестве интегрирующей силы, формирующей и сохраняющей единство имперского пространства, залогом которого являлась законодательная защита религиозно-этнического многообразия империи.

Правительство Российской империи в своей вероисповедной политике исходило из того, что всякое христианское государство обязано уважать религиозную самобытность населяющих ее народов со всеми их характерными чертами, и практически не применяла принудительных мер с целью религиозной ассимиляции своих неправославных подданных. Государственно – церковную точку зрения на проблему веротерпимости сформулировал профессор Юрьевского университета М. Красножен, известный специалист по каноническому праву. В своей работе «Иноверцы на Руси», заслужившей одобрение императора Николая II, профессор подчеркивал, что «…принцип христианской терпимости отнюдь не предполагает равного отношения государства ко всем признанным им религиозным обществам. Справедливость требует, чтобы каждый получал свое, насколько это соединимо с представляемой государством истиной; принцип справедливости не есть принцип абсолютного равенства»⁷⁹. Правовым выражением веротерпимости являлось равенство признанных религиозных обществ перед законом. Непризнанные религиозные общества законодательством игнорировались и поэтому не имели никаких прав (например, «зикризм»). Необходимо отметить, что содержание понятия веротерпимости включало дискриминационные и репрессивные меры, направленные на ограничение религиозных свобод и религиозного плюрализма⁸⁰.

Кунта-Хаджи

Свои проповеди Кунта-Хаджи начал ещё при Шамиле, во время Кавказской войны. Обряды этого учения сопровождались религиозным круговым танцем, распевным исполнением молитв. Шамиль принял решение, что некоторые моменты зикризма противоречат шариату, и запретил Кунта-Хаджи проповедовать в имамате⁸¹. После возвращения Кунта-Хаджи из Мекки, вокруг него снова стали собираться последователи. Впервые властные структуры в Терской области обратили внимание на это религиозное движение в начале 1862 года⁸². Начальник Терской области попросил Муссу Кундухова выяснить, является ли Кунта-Хаджи политически опасным чеченским лидером. Полковник М. Кундухов, на запрос Д.И. Святополк-Мирского отвечал, что Кунта-Хад-жи он характеризует как человека смирного, преданного правительству и занимающегося земледелием и подворным хозяйством⁸³. А.П. Ипполитов, непосредственно наблюдавший зарождение зикризма в Чечне, писал: «Будучи родом из бедной и незначительной фамилии, Кунта-Хаджи отличался всегда честным образом жизни, строгой нравственностью и трудолюбием». Эта оценка подтверждается и документами, связанными с арестом и ссылкой Кунта-Хаджи, а также устными преданиями, сохранившимися в исторической памяти чеченского народа⁸⁴.

Зикризм действительно старался нравственно воспитывать своих последователей. Мусульманам предписывалось много трудиться, категорически запрещалось пьянство и воровство ⁸⁵. Кунта-Хаджи призывал чеченцев к молитве и труду и даже советовал не носить оружия⁸⁶. В своих проповедях Кунта-Хаджи призывал чеченцев к миру с русскими, смириться с установившимся господством русских ради того, чтобы сохранить народ от полной гибели. Для этой цели, с его точки зрения можно было носить кресты, молиться в церквях⁸⁷. Мюриды Кунта-Хаджи верили, что он – один из 360 святых, благодаря которым держится мир, и, что он после смерти вернется на землю, когда наступит определенный час⁸⁸.

В конце Кавказской войны чеченцы были доведены до физического исчезновения. Оставшихся в живых охватил глубокий пессимизм, многие потеряли жизненные и духовные ориентиры. Газават призывал чеченцев бороться с царизмом до победного конца, обещая уставшему от войны народу перспективы только в загробной жизни. В этот тяжелый для чеченцев период появился проповедник, призывавший народ к терпению, прекращению войны, братству, взаимной помощи. Им был чеченский суфий Кунта-Хаджи. Как отмечает А.Д. Кныш, «кадирийский суфий Кунта-Хаджи действительно призывал к мирному сосуществованию с русскими и «внутреннему» (духовному) джихаду как способу достижения духовного и морального совершенства и чистоты помыслов»⁸⁹.

В листовках, которые распространялись Кунта-Хаджи в Чечне и Ингушетии, он призывал к смирению: «Терпите, я из самых терпеливых». Но дальнейший текст листовки, попавшей к администрации, уже заставил её насторожиться: «Сказал Бог высочайший “ малая толпа победит большую толпу” и “Бог с терпеливыми”. Ибо Бог высочайше повелевает мне в скором времени держаться, давая мне меч, прежде старости. Нельзя восставать, не дождавшись ответа от Бога, – я ожидаю ответ от Бога и он явит мне его»⁹⁰. Министр внутренних дел России вскоре проявил беспокойство в связи с распространением зикризма в Чечне, который счёл похожим на мюридизское движение⁹¹. Начальник Терской области Д.И. Святополк-Мирский имел свой взгляд на деятельность этого мусульманского движения: «…Действовать против такого религиозного течения административными мерами невозможно. Это бы раздуло огонь вместо его погашения». Дмитрий Иванович старался с помощью почётных и влиятельных лиц и мулл удержать зикристское течение в определённых рамках. Над Кунта-Хаджи и его семьёй был учреждён надзор. Святополк-Мирскому удалось удержать зикристов от столкновений с властными структурами российского управления⁹².

С 1863 года движение зикристов приняло социально-экономический характер и стало очевидно, что оно явно направлено против колониальных властей⁹³. Хотя данное религиозное учение не заключало в себе никаких положений, которые можно было бы считать вредными в политическом отношении, зикристы угрожали власти уже тем, что имели свою собственную организацию, управляемую одной волей. Вся территория, находившаяся под влиянием зикристов, была поделена на 8 административно-территориальных участков, последние в свою очередь на низшие звенья – аулы. Во главе участков стояли наибы, а функции низшей аульной зикристской администрации выполняли старшины. По сохранившимся архивным данным в пяти наибствах Чеченского округа (Автуринском, Аргунском, Ачхой – Мартановском и Урус-Мартановском) насчитывалось 5758 зикристов⁹⁴. Представителями власти духовной стали имам и два шейха. Представителями зикристской светской власти являлись наибы, векили и мюриды.

Кунта – Хаджи принял звание имама, но по его утверждению, сделал он это временно. Народ предписывал ему дар творить чудеса, исцелять больных, способность переноситься из одного места в другое. Что касается состава учеников и последователей Кунта-Хаджи, то, по заключению А.Ипполитова, он был весьма специфическим и неожиданным: «Все, кому не нравился существующий порядок вещей; все, которые жалели о старом, добром времени, – все называли себя учениками и последователями Кунта – Хаджи и поборниками мусульманской веры, не имея ни малейшего понятия не только об учении зикра, но часто и о самой вере. Они – то в особенности и придали мистическому учению Кунта-Хаджи тот материальный и вместе с тем воинственный характер, который, в сущности, оно вовсе не имело». Со временем последователи Кунты стали проповедывать уже в Назрановском, Аргунском и Нагорном округах Терской области. Зикристы стали выполнять свои обряды публично, переезжая из аула в аул. Тогда областное руководство запретило «пение и пляски на улицах»⁹⁵. Не на шутку встревоженный М.Т. Лорис-Меликов указывал на необходимость идеологического воздействия на население с целью отвлечь от «вредного» учения и одновременно предложил неординарное решение – тотчас же набрать из чеченцев – зикристов полк и отправить на театр военных действий в Польшу⁹⁶. В 1863 году началось восстание в Польше, Литве и Белоруссии. Об этом стало известно чеченцам, обстановка накалялась. Поляков ссылали на Кавказ в наказание за участие в восстании⁹⁷. Сотни горских офицеров и переводчиков, общаясь ежедневно с поляками, находившимися в Терской области, жадно выслушивали последние сообщения, и об этих событиях становилось известно всему чеченскому народу.

Эпоха проповеди шейха Кунта-Хаджи стала периодом максимальной консолидации вайнахов под влиянием просвещенности и праведности учителя, стремившегося к единообразию доктрины. До него в истории Северо-Восточного Кавказа не возникало религиозной структуры, способной сплотить многочисленные разрозненные вайнахские этнические группы. Возникла совершенно новая надтейповая структура, временно объединившая в единую общность вайнахов всего Северо-Восточного Кавказа. Классическая схема стала изменяться сразу же после того, как Кунта-Хаджи «ушел с Кавказа». Единая надтейповая структура объединенная ритуалом тариката кадириййа и вирдом, данным Кунта-Хаджи своим муридам распалась на сеть ритуальных практик и социальных структур – вирдовых братств его учеников – муридов⁹⁸.

К весне 1863 года число последователей Кунта-Хаджи в Чечне возросло до 3000 человек и продолжало увеличиваться. Начальник Терской области, Михаил Тариелович, поначалу даже отказывался выполнять предписание Кавказского командования, требовавшего ареста Кунта-Хаджи. Своё мнение он аргументировал следующим образом: «…для нас будет очень невыгодно, если, взамен религиозной секты, у чеченцев явится вождь восстания»⁹⁹. Однако, высшее Кавказское руководство не посчитало доводы М.Т. Лорис-Меликова убедительными, был отдан приказ об аресте Кунта-Хаджи Кишиева.

Начальник области запросил дополнительные воинские подразделения, для присоединения их к 25 батальонам, уже расположенным в Терской области на случай «массовых беспорядков»¹⁰⁰. 3 января 1864 года Кунта-Хаджи был арестован и сослан в город Устюжено Новгородской губернии, в бессрочное поселение под надзор полиции¹⁰¹. В государственном архиве Вологодской области (город Устюжено ныне относится территориально к Вологодской области) в выписке из «Ведомости о лицах, находящихся под надзором полиции Новгородской губернии в г. Устюжено и уезде за 1865 г…», под номером 18 данных ведомостей проходит «Чеченец Ших-Кунты. Возраст 35 лет. Сослан за распространение фантастического учения «зикра». Проживает в Устюжено, постоянных занятий не имеет. Получает в месяц 1 руб. 80 коп. Женат, жена живет на их родине». Другими сведениями государственный архив не располагает¹⁰².

Шалинское столкновение, ссылка зикристов

Известие об аресте Кунта – Хаджи взволновало его последователей, и они начали собираться сначала в Герменчуке, а затем в Шали с намерением принудить руководство к освобождению имама. Генерал – майор Туманов двинулся к Шали с отрядом из 6 батальонов пехоты. Вблизи чеченского аула Шали большая масса зикристов, предводимых векилями, с пением религиозных гимнов, не вынимая оружие и надеясь только на неуязвимость, которую они думали получить с помощью зикра, двинулись на царские батальоны, вооружённые пушками. Войска окружили мюридов и устроили побоище¹⁰³. На месте столкновения осталось 164 убитых. В числе заколотых штыками оказалось 5 женских трупов. В отряде князя Туманова 33 военных было ранено, 8 убито. 22 января 1864 года начальник Терской области приказал отряду генерала Туманова расположиться между селениями Герменчук и Шали, а всем наибам и почётным лицам Чечни явиться в крепость Грозную. 26 января 1864 года М.Т. Лорис-Меликов объявил собравшимся чеченцам, что они обязаны выдать всех зикристов 1⁰⁴. Был назначен последний срок – 1 февраля, после чего начальник области пригрозил начать военные действия. Он также запретил исполнение зикристских обрядов 1⁰⁵.

Конец ознакомительного фрагмента.