Царское дело. Дело Первое (Владислав Бутырин)

О причинах одиночества и о последствиях избавления от оного

День выдался чудесный – за окном лил проливной осенний дождь, и Василиса чувствовала себя вполне уютно, расположившись у окна с письмом от своей давней, но все такой же дорогой подруги с Урала – Хозяйки Медной Горы.

Письмо, как обычно, было объемным и содержательным, его можно было перечитывать вновь и вновь, поскольку оно содержало массу полезной и исчерпывающей информации. Вася в очередной раз поднесла лист плотной бумаги к глазам и перечитала его содержимое.

Содержимое заключалось в одном слове: «Приезжай».

Отложив письмо, Василиса задумчиво оценила все преимущества царской командировки во глубину Уральских руд. Подруга ее была гордой, властной, безупречно красивой и по этой причине невероятно одинокой молодой женщиной. Общаться с ней было одновременно и интересно, и боязно. И все же чувство любопытства взяло верх над чувством не свойственной молодой царевне неуверенности, и Василиса решительно поднялась, ненароком разбудив засопевшую Скатерть-Самобранку и разленившегося Кота-Баюна.

«А? Что? Гав! Мяу? Мур-р-р… За что?..» – спросонья выдал привычные котячьи страданья Баюн, но потом взял себя в лапы и осторожно переместился поближе к печи, откуда можно было с безопасного расстояния наблюдать за непредсказуемой в своих целенаправленных движениях молодой хозяйкой.

Самобранка с перепуга выдала на-гора сначала холодец, потом окрошку, но затем сообразила, что к чему, и мягко материализовала жбанчик апперетивного квасу с огурчиком местного посола. Подумав, виртуозно забросила в жбан оливку и замерла в ожидании реакции на все свои кулинарные потуги.

Василиса машинально отхлебнула и хрумкнула, недоуменно посмотрела на остатки съестного и питного, вздохнула и, решительно взмахнув косой, развернулась по направлению к выходу из горницы.

На самом пороге Василиса остановилась, ткнула девичьим нежным пальцем в блюдце блюдевидения и сенсорно выдохнула запрос в золотую каемочку:

– А ну-ка мне погодку на Урале!..

Яблочко, вдохновленное парами девичьего квасного дыхания, ускоренно забегало по проверенному маршруту и, навернув пару кругов, выдало результаты запроса быстрее, чем модный заморский Бубл: «Метель, буран, снежная буря, заносы, гололед, снег по колено, температура минус-минус, точные данные неизвестны. А вам – хорошего настроения, здоровья и добра!».

«Еду!» – тут же решила Василиса и целеустремленно вышла из горницы.

Дверь затворилась, и одновременно с ее скрипом послышались вздохи облегчения сразу от печки и от стола – хозяйка царских хором была своенравна и не по-девичьи сурова.

– Далеко?.. – робко и полушепотом поинтересовалась Самобранка у Баюна.

– Далеко! – довольно промурлыкал тот, сладко потянувшись толстыми лапами. – На Урал, к подруге! Скоро не жди!

Самобранка облегченно крякнула, и на столе появилась табличка: «Стол не обслуживается». В горнице зазвучали вдохновенные звуки стереопохрапывания.

Тем временем, Василиса спустилась вниз в царские сени, оставила на двери погреба записку царю-батюшке: «Уехала на Урал к Змее. Буду, когда вернусь» и прошла в скороходную.

Налево поглядела на хнычущие и забившиеся в угол сапоги-скороходы, направо бровью повела на радостно топчущиеся в предвкушении унты-скороходы и остановила свой взгляд по центру – на них, на валенках-скороходах. После чего, облачив девичьи ноги в охотно принявшие их валенкоходы, рванула на встречу с до сих пор неразгаданными тайнами седых Уральских гор.

***

Хозяйка Медной Горы встречала ее самолично, гордо возвышаясь на фоне нереально синего-пресинего неба посреди яшмовых и малахитовых россыпей скальных пород.

– Тпру-у-у! – осадила валенки-скороходы Василиса Рассудительная и подошла к подруге, с прищуром глядя в ее немигающие зеленые глаза.

Заметив в них легкую рябь беспокойства, царевна сразу поняла, что дело предстоит серьезное. Бесцеремонно подхватив подругу под локоть, тотчас перешла к делу:

– Не темни, давай сразу начистоту!

Хозяйка как-то сразу обмякла при тактильном контакте и выпалила фразу, наповал сразившую Василису (между прочим, закаленную во многих судебно-медицинских передрягах царства своего батюшки):

– Каменный Цветок есть, а Мастера – нет!..

Неосторожно похватав морозный воздух несколько мгновений открытым ртом, Василиса все же пришла в себя:

– То есть как это, Цветок – есть, а Мастера – нет? Обычно было так: Цветка – нет, а Мастер есть, а потом – нет ни мастера, ни цветка!

Хозяйка взяла себя в руки и, нахмурившись, процедила:

– Вот ты на свой вопрос и ответь, ты у нас ведущий эксперт-детектив всея царства, потому тебя и призвала. Знаешь сама – не любительница я сор из горы выносить.

Не чета была Хозяйка Уральских гор по статусу нашей царевне всех земель, однако происхождение все же больно древнее у нее было – да Василиса не потому фамильярность такую терпела: люба ей была гордячка Хозяйка, вот нравилась ей ее порода, и все тут. Да и дело попалось интересное, тут нужна была ума палата, и она уже прибыла.

– А пройдем-ка то к тебе в чертоги каменные-самоцветные… – в раздумье Василиса увлекла Хозяйку в зияющий зев горы, сомкнувший за ними четырехкамерные каменные двери.

Обе девушки оказались в полумраке, слабо освещаемом переливчатым светом от камней-самоцветов. До чего ж они глаз радовали и сердце веселили – ну не передать словами! Зачаровывали грусть и печаль отбивали, от их света забывали люди и свою прежнюю любовь, и долг перед другими – только счастье неизведанное играло в их сердце, а ведь само по себе одно лишь счастье – это забытье, не иначе.

Равнодушно взглянув на обманчивые переливы самоцветов, Василиса прошла в первую залу и, усевшись на жестком каменном топчане, недовольно поерзала и повелела:

– Рассказывай. Подруга.

Помолчала Хозяйка, затем глянула в глаза Василисе, как кипятком плеснула, но остереглась и начала свой рассказ:

– Не мне тебе рассказывать, как долго я искала Мастера для созидания Каменного Цветка. Знаешь сама, в чем смысл его создания и скольких я мастеров перебрала…

– Погубила, ты имеешь в виду, – небрежно уточнила Рассудительная, помахивая валенком-скороходом.

Вновь промолчала Хозяйка гор Уральских медных, не обиделась на подругу за справедливые, хоть и нелицеприятные слова.

– Нашла я все же мастера давеча – Данилой зовут. Неказистый вроде, смекалки мало, но руки – чудо творят, сами собой живут, пестуют камень, лепят из него как из глины, струится порода горная под его пальцами как песок послушный, как музыка давно неведанная-неслыханная, так что замирала я и двинуться боялась, а ведь, знаешь, не из тех я, кто на чары искусников поддаются!

– Знаю, Змейка, знаю, слушаю тебя, и диву даюсь, что ж за мастер это такой, что как Садко, тебя околдовал.

Недовольно поиграла соболиными бровями Хозяйка, но опять промолчала – знала, что не стоит перед подругой юлить да в гордость показушную играть.

– Сделал Данила Цветок. Нет, не сделал – сотворил! Осыпалась вся пыль и маета каменной крошки вокруг него, и как пелена спала с моих глаз – глянула я на тот Цветок, что расклятьем заклятья моего должен был стать, а потом глянула на Данилу – ТАК глянула, что свет у меня в глазах померк. А когда вновь свет белый увидела – Данилы не было в чертогах моих…

Горным хрусталем спала с щеки Хозяйки маленькая слезинка. Не разбилась она, не рассыпалась – покатилась сияющим лучиком в подземный ручей, чтобы скорее на волю вырваться, чтобы нашедших ее позже девушек туманить-с ума сводить.

Помолчала Василиса, подумала. Встала, валенки-скороходы сбросила, лапотки-снегоходы обула.

– Цветок не досуг мне смотреть, подруга. Покажи мне все входы-выходы из мастерской-тюрьмы Данилы твоего.

Хозяйка взмахнула рукой, и побежали из-под ног ее проворные ящерки с маленькими коронами на юрких головках. Пять их было всего, и замерли все они у лапотков Василисы Рассудительной, находившейся в сей час при исполнении служебных обязанностей.

– Опять пять, – вздохнуло ее детективное высочество и направилась за переливчатыми юркими поводырками.

Две провели ее недолго, уперлись они в тупики с выходами в горном потолке: не мог Данила через них выбраться – не птица, да и человеку вовек на волю не вырваться через маленькие окошечки, ведущие в небо.

Еще две заплутали в лабиринтах, где уже ни самоцветов, ни зеленоватого света уральских пород не было – только мрак: пришлось вернуться. Не смог бы Данила там укрыться.

И только пятая, самая юркая-озорная змейка, постоянно озираясь на царевну и словно смеясь черными глазками-бусинами, вывела ее к скальному разлому, через который Василиса внезапно вышла на заснеженный берег иссини-белого ослепительного льда озера.

Всплеснула рукой царевна, прикрывая очи свои зоркие, но вдохнула полной грудью девичьей воздух морозный, густой, свежий – уральский.

Озеро переливалось кристаллам льда не хуже самоцветов, снег до самого озера был нетронутым, но Василиса не торопилась вернуться в вязкую теплоту темной пещеры. Ящерка терпеливо ожидала повелений царственной гости, и глазки ее были уже не черные бусины, а озорные нефритовые камушки.

Думу думала царская дочь, в ведении которой находились сказочные загадки и загадочные сказки всех близлежащих и окрестных земель.

Подумав и решительно погрузив лапоток в сугроб, Василиса прошагала к самой кромке краги у озера, убедилась в правоте своего царственной версии и прошла до скрытой от взора посторонних полыньи-проруби, из которой шел и не пар, и не дух – шло дыхание.

– Принеси-ка мне камушек малахитовый, – не оборачиваясь, приказала ящерке, которая следовала за ней. Та мигом юркнула и вернулась, неся в короне кусочек малахита неправильной формы.

Василиса, деловито поплевав на него, осторожно опустила камушек в полынью – так осторожно, что лишь три круга от него пошло в разные стороны.

Не ошиблась Василиса – не прошло и минуты, как из полыньи появилась голова Русалки. Только не здешняя она была – заморская: глаза у нее были голубые, но не омуты, а волосы длинные, но не сети-путы.

– Как же тебя звать-величать, сударыня заезжая? – строго поинтересовалась Василиса.

Русалка, осознав, кто перед ней, попыталась склонить голову в поклоне, однако ударилась подбородком о край проруби, и зубы ее задорно клацнули.

– Ну-ну, без церемоний, я сейчас не высочество, я сейчас приватная особа при исполнении неприватных обязанностей, – поощрила ундину Василиса, внимательно рассматривая ее.

– Я есть гостья заморская, мюн херц, в ссылке из королевства Датского, – еле слышно прошептала Русалка.

– Да ну-у-у-у! – непритворно восхитилась царевна («И сколько же этих мигрантов сказочных у нас уже», – попутно закралась в ее голову мысль, но ее тут же унесло ветром на задворки сознания с тем, чтобы царевна могла подумать об этом завтра).

– Уж не знаю, чем ты там у своих провинилась, голубушка, и за что тебя за тридевять земель послали в ссылку, да и про визу спрашивать не буду (а не помешало бы!). Есть один только вопрос у меня, и советую на него ответить, не задумываясь и всю правду: Ты что, белены объелась, у самой Хозяйки Мастера на все руки уводить?

Русалка опешила и с целую минуту разевала рот как рыба, испуганно глядя на спокойную Василису.

– А… как… же… Ваше высочество… величество… превосходительство… сиятельство…

– Довольно! – отрезала довольная своим удачным наездом Василиса. – Данилу мне на разговор подними-ка.

Поспешила ундина исчезнуть в ледяной пучине, и через минуту на берегу стоял парень в белой косоворотке, перепоясанной кушаком, в синих штанах и в юфтевых сапожках. Был он не то что бы пригож, но ладен собой. С кудрей его русых вода не стекала, да и одежда была не промокшей. Стоял он перед царевной вроде как в морозном сиянии, и не холодно ему не было, ни зябко, ни страшно.

– Так вот ты какой, Данила-Мастер, – окинула его оценивающим взглядом Василиса, заинтригованная рассказом подруги.

Тот поклонился ей в ответ, однако слова не молвил, лишь брови сошлись над переносицей, да губы плотнее сжались.

– Не собираюсь тебя возвращать Хозяйке – вижу: по доброй воле ты у Русалки заморской.

И вновь промолчал парень, даже глазом не моргнул.

– Однако понимать я должна, по каким резонам такой ценный специалист в импортные объятия кинулся, понимаешь ведь меня? Знаешь, что в моей власти тебя в руки Лешему отдать, а интер-русалочку твою депортировать? – мягко пригрозила царевна Василиса Додоновна по прозвищу «Рассудительная», любимая и единственная царская дочь.

На этот раз дрогнул Данила, лицо из суровой маски превратилось в детское обличье, и упал он перед Василисой на колени:

– Помилуй, матушка (Василиса при словах этих недовольно фыркнула, но промолчала)! Знаешь ведь ты подругу свою – Хозяйку Медной горы. О такой женщине только мечтать можно, любви такой добиваться – за счастье! Творить для нее – не повинность, удовольствие для мужчины! Только ведь Цветок, что для нее я создал – это душа моя, которую она забрала, это кровь, которую она из меня выпила! И теперь этот Цветок с ней навсегда! А меня рядом с ней нет, потому что во мне пустота кромешная. Я смотрю на нее, а она сквозь меня смотрит на Цветок. И нет во мне любви к ней больше, перешла она вся в камень, что ей по сердцу!

Нахмурилась Василиса, отвернулась от Данилы. Помолчала, холодно спросила:

– А что ж, Русалка заморская – душа заблудшая-неприкаянная, лучше ль моей подруги – Хозяйки Медной горы, которая тебе все в этой жизни дала, ни на что не поскупилась?

– Лучше, царевна! Не нужно Русалочке от меня ничего, кроме любви моей простой-обыкновенной, да ласки, да нежности. Не требует она от меня ничего особенного. Не холодно мне с ней, не одиноко. Любовь это, Василиса Додоновна, просто безусловная любовь, – не поднимая глаз, тихо произнес Данила.

– Не одиноко тебе! А ей – не одиноко??? – вскинулась за подругу царевна.

Данила тоже поднялся и спокойно спросил царевну:

– А Вам-то самой не одиноко? Вы-то сама знаете, что значит быть не одинокой?

– Да… ты… кому… верзешь… такое…, – задохнулась Василиса, но тут же охолонула.

Отвернулась, посмотрела на белую гладь Китеж-озера. Помолчала. Искоса глянув в сторону, заметила Русалочку, спокойно наблюдавшую за ними из проруби, положив голову на две руки.

– Ну, а ты что там нежишься? Чай, у вас в Дании тоже принцы есть, – уже отводя душу, прикрикнула на нее Василиса.

Русалочка слегка порозовела, вздохнула и застенчиво ответила:

– Да, есть. Хамлет зовут, но он совсем не в себе, все ходит по берегу и причитает: «Быть? Не быть? Любить? Не любить?». Из-за него-то меня сюда и сослали. А потом я Данилу встретила: сидел он на берегу, посмотрел на меня и вдруг спросил: «В чем сила, сестра?», и я ему ответила: «В безусловной любви!..»

И опять промолчала Василиса. Нелегко ей было, но пошла она на должностное преступление – вернула Данилу Русалочке, однако приказала им с Китеж-озера дальше на Дальний Север немедленно перебираться: там, где гор нет, а есть лишь северное сияние и одна огромная звезда.

Тяжело было Василисе на сердце, когда она вернулась к Хозяйке.

Та стояла спиной ко входу, и видно было, что на плечах ее лежала вся тяжесть напрасно прожитых лет.

– Нашла, значит? Не сомневалась в тебе. Сама бы я не додумалась, не дружна с водой да со льдом. Впрочем, и не смогла бы понять, не захотела бы попытаться понять.

Василиса зыкнула на ящерку и наступила на хвост пронырливой соглядатайке, но та проворно лишилась хвоста и юркнула в ближайшую расселину.

– Нашла. Смогла понять, – Василиса подошла к подруге, но не стала ее касаться рукой и не стала смотреть в глаза. – Вместо тебя отпустила его. Любовь его осталась у тебя, а с твоей он не в силах совладать.

Горько усмехнулась Хозяйка, утерла сухие слезы и чужим голосов предупредила подругу:

– Каменный Цветок покажу тебе. Тебе – и больше никому. Раз всего ты его увидишь, а потом забудешь навсегда.

Василиса внезапно ощутила озноб, но не сопротивлялась, когда Хозяйка взяла ее за руку и повела прямо через каменную стену.

Опомнилась уже в зале, в котором свет самоцветов сливался с мерцанием яшмы, малахита и нефрита, а в центре этого свечения купался Каменный цветок любви Хозяйки Медной горы и Данилы-Мастера.

Он жил извивами побегов и бутонов, опадающими лепестками и вновь устремляющимися ввысь стрелами ростков, его листья, ласкаясь, переплетались друг с другом, окаменевшая роса опадала с краев Цветка, превращаясь в переливчатую музыку капели, и все это жило невозможной для камня жизнью, в переплетении каменных жилок и заживающих разломов, в мелодии только что оттаявшего каменного сердца, в крещендо крушения надежд и в самозабвенном соитии теней отчужденности и одиночества.

Василиса завороженно смотрела на Каменный Цветок чужой любви и не могла поверить в то, что видит. Ни заклятья, ни заговоры не помогли бы избавиться от этого наваждения-морока. Лишь одна Хозяйка была в своем невольном праве владеть и повелевать эти Цветком.

– Хватит! – мягко отвела она глаза Василисе, с теплотой посмотрела на царевну и увлекла ее в главный чертог.

Долго сидела Василиса за столом у подруги, но не лезли ей в уста ни яства-разносолы местные, ни мед уральский – не могла прийти в себя от увиденного, не могла понять, что так душу ей растревожило, все думала о женском зыбком счастье и о женском горьком одиночестве.

Хозяйка не тревожила ее – спокойней стала, уверенней после того, как с помощью подруги отпустила своего единственного Мастера. Печалилась о себе, но больше печалилась о Василисе – ведь чтобы потерять, нужно сначала найти, а у всеми любимой царевны не складывалось пока судьбинушка, ведь не отведала она пока ни горестей, ни радостей любви.

Василиса встрепенулась и посмотрела на посветлевшее лицо уральской подруги:

– Что ж пора и честь знать, отправлюсь восвояси, а то царь-батюшка уже наверняка весь извелся, ведь до сих пор считает, что я дитятко неразумное-непослушное у него.

Хозяйка улыбнулась и обняла Василису:

– Береги его, береги себя!

Помолчала, но все же добавила:

– Спасибо тебе…

Хоть и горда была Хозяйка Медной горы, а все ж справедлива.

Скоропалительно настрочив для Лешего краткий и сухой отчет, Василиса Додонова, нахмурившись, сидела на ветру у центральной сторожки Тайного Приказа.

Леший вышел и вынес ей сапоги-скороходы, за которыми послал в царский дворец – валенки-скороходы после уральских похождений напрочь промокли и капризно требовали немедленно предоставить им в комплект галоши-скороходы.

– Пробить, что ли, Русалку заморскую? – ради проформы пробурчал он, неловко поставив сапоги-скороходы у ног высочества.

– Не пробивай. Забудь, – в ответ буркнула она.

– Что не так-то? – осмелился поинтересоваться Леший.

– Все так, – вздохнула Василиса – Не царское это дело…

«По существу обращения гражданки Хозяйки Медной горы в отношении пропажи мастерового Данилы-Мастера сообщаю:

Личность пропавшего не установлена, факт пропажи не подтвержден, по обращению гражданки приняты меры лечебно-профилактического характера с предоставлением помощи психиатра-геммолога.

Гражданка претензий больше не имеет. Дело закрыто».