Царские и шамилевские крепости в Дагестане. Царские крепости (Б. И. Гаджиев, 2006)

После победоносного окончания войны с Наполеоном, царская Россия обратила особое внимание на Кавказ. Первым генералом, назначенным для покорения этого края, был бывший начальник штаба 1-й русской армии 1812 г. Алексей Петрович Ермолов, отличавшийся не только жестокостью, но и умом. Ермолов так определял новый театр военных действий: «Кавказ – это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо штурмовать ее, или овладеть траншеями». В военной практике А.П. Ермолова встречалось и то, и другое. Генерал обращал внимание царя на то, что русские населенные пункты, расположенные на Сунже и Тереке, подвергаются постоянной угрозе. Ермолов считал, что для отвращения опасности есть только одно средство: построить ряд укреплений, расположенных по Сунже, и продолжить их через селения Аксаевская, Андреевская и Костековская до р. Сулак». А.П. Ермолов открывал перед царем карты и на то, почему еще необходимо оставлять линию в стороне. «Мимоходом в Дагестан через владения шамхала Тарковского, – писал генерал, – овладеем мы соляными богатыми озерами».

В XIX веке монополию на соль в Дагестане держал в своих руках шамхал. Ее приобретали не только дагестанцы, но и чеченцы. Все это вместе взятое и, прежде всего, «усилившаяся борьба горцев за свою независимость», привело к строительству новых укреплений. Так возникают «Грозная», «Неотступный стан», «Таш-Кичу», «Злобный окоп», «Воздвиженская», «Бурная». «Внезапная», «Низовая» и многие другие крепостные сооружения, с помощью которых царские власти забирались все дальше и дальше вглубь непокорного края.

Происхождение названий этих сооружений «растолковал» их же автор А. П. Ермолов. В письме к дежурному генералу при императоре Арсению Андреевичу Закревскому Ермолов писал: «Сейчас получил известие, что кончены нынешнего года работы против чеченцев. Построена довольно хорошая крепостца, называющаяся «Неотступный стан». Построен редут, именуемый «Злобный окоп». Так назван он по положению его на месте, откуда нападали прежде самые «злобные хищники», и в память того, что на сем месте была переправа через Сунжу известного полковника Пиери, который погиб с полком против чеченцев, будучи окружен в лесу, где не могла действовать его артиллерия».

Эти и другие укрепления составляли две кордонные линии. Одна начиналась в «Грозной» и шла вверх по реке Сунже вплоть до Военно-Грузинской дороги. Другая – шла на юг по реке через Старый Аксай и укрепление «Внезапная» до границ северного Дагестана. Обе эти линии прочно оберегали земли царской России с юга. К числу укреплений относился и Герзельаул, первый населенный пункт на границе Чечни и Дагестана. Точности ради заметим, что лишь Темир-Хан-Шура, «Грозная» и «Внезапная» могли называться крепостями. Все же остальные на первых порах имели жалкий вид и вполне соответствовали словам Наполеона о том, что крепости строятся для того, чтобы быть взятыми.

Генерал А.П. Ермолов.

Облюбованная местность обносилась рвом. Из вырытой земли сооружали вал. На него насаживали колючки, причем не со всех сторон, а с той, откуда обычно ждали противника. Кроме того, строили самое большее два бастиона с амбразурами. Они обычно были расположены по диагонали. Для входа в укрепление обычно ставили стальные ворота. Если имелись пушки, то они служили, как для устрашения нападавших, так и для салютов в честь праздников или приезда именитых гостей. Пушки были устаревшие и малонадежные. Многие из них исколесили не одно европейское государство. Никакого значения не придавалось строительству порохового погреба. Это была землянка с дощатой крышей, присыпанной землей. Все меры предосторожности заключались в том, что часовой кричал проходящим: «Ходи дальше».

В постскриптуме хочу заметить, что в данной работе речь пойдет не только о крепостях и укреплениях, но и крепостцах-блокгаузах, сторожевых башнях и т. д., имевшихся только на землях Дагестана.

Внезапная

Укрепление с таким названием было заложено в первой половине 1819 года. Оно (укрепление, или она – крепость Внезапная) находилось на правом берегу реки Акташ, чуть выше кумыкского селения Андрей-аул (Эндирей, Андреевское. – Б. Г.).

Внезапная входила во вторую кордонную линию, связывая крепость

Грозную с северным Дагестаном через старый Аксай.

Ее строительство поручили генерал-майору Вельяминову. В распоряжение он получил 6 батальонов пехоты и 300 казаков. На случай нападения противника генералу придали еще 16 орудий.

По указанию А. П. Ермолова были заготовлены лес и прочие материалы, необходимые для стройки.

Отвечая на вопрос, почему именно у аула Андреевского строилось укрепление, Ермолов утверждал, что, будучи вблизи переправы через Сулак, на границе Чечни, Салатавии и Дагестана, Внезапная станет грозой для их жителей.

Первую лопату всадили в землю, первый камень вложили в гнездышко в середине июля. И на глазах изумленных жителей Андрей-аула быстро стали обозначаться контуры Внезапной.

Слухи не ветер разносит. О возникновении Грозной крепости стало известно и противоборствующей стороне. Ахмет-хан Аварский, брат его Гасан-хан и их союзники в начале августа появились в Бавтугае, что не далее 20 верст от Внезапной.

А. Ермолов, не дав им закрепиться, оказался в Бавтугае и в коротком бою, применив артиллерию, вынудил дагестанцев уйти как можно дальше. Этим генерал не успокоился. Он преследовал бежавших, сжег несколько аулов, а 5 сентября возвратился во Внезапную.

Тип унтер-офицера времен Кавказской войны.

В ноябре 1819 г. постройка крепости подходила к концу. А. П. Ермолов из Внезапной то отправлялся в очередной поход, то возвращался в нее.

Так, к примеру, покинув Внезапную, 14 ноября генерал прибыл в Тарки, чтобы оказать помощь шамхалу. Летом 1831 года 1-й имам Дагестана Кази-Магомет обложил Внезапную, да так удачно, что лишил гарнизон питьевой воды. Однажды ночью солдаты сделали попытку спуститься к реке

Акташ, но неудачно. Они были замечены и обстреляны. Наступившая жара и отсутствие воды привели гарнизон в безвыходное положение.

В связи с этим с «кавказской линии» форсированным маршем были двинуты кавалерия и артиллерия, а пехоту для быстрого передвижения погрузили на подводы.

Личный секретарь Шамиля Мухаммед-Тахир писал, что когда подкрепление прибыло, Кази-Магомед разрешил желающим разойтись по домам. Видимо, это было рассчитано на то, что добровольно оставшиеся будут сражаться не на жизнь, а на смерть. Так и случилось. Мюриды первого имама заняли удобные позиции между Эндиреем за разрушенным селением Акташ. В стычке царские войска понесли ощутимый урон, причем горцы сумели захватить пушку. Но на большее не хватило сил. Подкрепление вступило во «Внезапную», и мюриды ушли на юг.

6 июня 1831 г. генерал Эммануель доносил Паскевичу: «Я предписал составить по возможности отряд близ кр. «Внезапной» и старался всеми мерами остановить распространение возмущения Кази-Муллы, но все сие недостаточно».

И действительно, пламя восстания стремительно распространилось и докатилось до соседей-чеченцев. Не далее как через 20 дней после рапорта Эммануеля Внезапная была обложена 14-тысячным отрядом Кази-Магомеда. У полковника же Тучинского, оборонявшего крепость, было всего 350 человек. Только с появлением из-за Терека генерала Бековича-Черкасского с большим отрядом осада, длившаяся 16 дней, была снята.

Шамиль, его сыновья и наибы

Определенную роль Внезапная играет и при Шамиле. Особенно в 1839 году, когда имам решил закрепиться на Ахульго.

Поразительным фактом остается то, что за три недели царские солдаты проложили аробную дорогу от Внезапной через реки и ущелья скалы в

Нагорный Дагестан. По ней в стороны Ахульго, Зиряни, Хунзах шли войска, доставлялось вооружение и продукты.

В этом месте повествования я позволю себе немного отвлечься. В каждой крепости имелся лекарь, а то и несколько. Работы было по горло. Ведь не проходило и недели без перестрелки, без стычки, а поэтому раненых было более чем достаточно.

Тяжелая армейская жизнь в четырех крепостных стенах, а то и смертельно опасный поход приводили к тому, что люди буквально дичали. Свободное время посвящалось картам и пьянству.

В 1844 году во Внезапную был прислан лекарем Иван Семенович Костемеревский. Сохранился довольно любопытный рассказ о нем генерала В.А. Геймана. Будучи еще юным прапорщиком, В.А. Гейман участвовал в трудной экспедиции 1845 года и оказался тяжело раненным в грудь. Его доставили во Внезапную и поместили в госпиталь. Далее мы предоставим слово самому прапорщику.

«По прибытию нашему в госпиталь первое время нашею палатою заведовал лекарь Д., но через два дня мы постоянно просили о назначении другого, и нам дали молодого, врача Костемеревского. Много мы ему обязаны, особенно я; положительно он спас мне жизнь. Весьма развитый и хорошо владевший словом, он, не говоря уже о том, что всегда делал перевязку собственноручно, просиживал у нас да поздней ночи, говоря без умолку, немало развлекал нас при скучной госпитальной обстановке. Нам было просторно и удобно, но с каждым днем я все более и более слабел: отделение костей, нарывы и сильнее нагноение окончательно меня изнурили, открылся сильный кашель, кровь и материя, вместо истечения из раны, которая была почти сухая, шла горлом. Дни мои были сочтены; я уже еле дышал. Потом уже мне сказали: Костемеревский назначил мне жизни один день; но он спас меня, ухитрившись приладить иначе повязку: из мокрой газетной бумаги сделал валик, умудрился туго прикрепить бинтом с левой стороны груди, – теперь материя не просачивалась из раны в грудную полость».

Кашель тотчас начал уменьшаться, Геймана поддержали хересом, крепкими бульонами, и он, наконец, поправился.

«Он спас мою жизнь, – говорил, уже будучи генералом, Гейман. – И я всю жизнь ему буду благодарен».

В апреле 1840 года во Внезапной мы застаем такую картину. 23 числа генерал Галафеев из Герзель-аула прибывает сюда, имея батальон Апшеронского полка, двух конных, орудия и сотню кумыков. В это время к генералу явились жители некоторых ауховских селений с просьбой разрешить им вернуться по домам. Малафеев уважил их желание.

В августе Шамиль активизировал свои действия наступлением, чем прервал сообщение между Темир-Хан-Шурою и Внезапной. В 1841 году во Внезапной устроен госпиталь на 200 человек.

30 сентября 1843 года стало известно о том, что Шамиль совершил нападение на Андрей-аул, но был отбит жителями селения вместе с гарнизоном крепости Внезапной. Мюриды должны были уйти в горы. В это время перед царским командованием стоял вопрос: стоит ли удерживать за собою Аварию, или очистить совершенно опустошенную войною страну? Генерал Гурко считал необходимым сосредоточить все войска в Темир-Хан-Шуре, оставив горы в покое. Противоположного мнения был генерал Клугенау. Он считал необходимым утвердиться в горах и устроить там военные поселения. Соображения последнего одержали верх.

Весь октябрь 1843 года Шамиль находился в Дылыме. Ходили слухи, что он нападет на Андрей-аул, а другие считали – на Хунзах. Поверили первому предположению. Когда Шамиль увидел, что почти все войска стянуты во Внезапную, он распустил мюридов и ушел в Гумбет.

1843 год для Внезапной прошел более-менее спокойно. В мае 1844-го в крепости сосредоточились 12 батальонов пехоты, 2 роты сапер, рота стрелков, две дружины пешей милиции, … сотен казаков и 28 орудий. 31 мая они покинули Внезапную и сосредоточились в урочище Бавтугай. Предстояли бои в районе Бавтугая, Гертма и других аулов.

Осенью 1850 года во Внезапную со свитой прибыл цесаревич Александр Николаевич. Здесь ему устроили завтрак, и он принимал почетных людей Андрей-аула, Костека и других кумыкских селений.

Затем наследнику престола показали крепость. Выйдя за стены Внезапной, гость любовался Ауховским ущельем, по которому протекает Акташ. Генерал Козловский, сопровождавший царевича из Петербурга, рассказал о том, как 7 лет тому назад, 30 сентября 1843 г., сам Шамиль напал на Андрей-аул, имея 4 тысячи человек при 4 орудиях, и о том, как он, Козловский, услышав выстрелы, прибежал сюда с кабардинцами и заставил имама отступить. Рассказом царевич остался очень доволен, поблагодарил генерала и обнял его.

Для того чтобы уяснить себе, как выглядела крепость Внезапная, обратимся к рассказу Николая Шипова – маркитанта, бывшего солдата.

«Теперь скажу несколько слов об этой “Внезапной” крепости, об Андреевском ауле, – начинает Н. Шипов. – Крепость стоит близ леса, на правой гористой стороне быстрой каменистой речки Акташ. В крепости находятся казармы, церковь и дома каменные; кругом их крепостной вал, на котором четыре бастиона с большими орудиями.

Этот вал соединяется с форштадтом, где живут в собственных домах женатые казаки. Здесь находится дом полкового священника[1], разные казармы, маркитантский двор и две обхваты или заставы, из коих одна – на реку Акташ, по дороге к укреплению Костычам, а другая – в Андреевский аул, отстоящий от форштадта не более версты. За дровами ездят из «Внезапной» всегда с конвоем, это называется «оказией». Скот пасут за рекой Акташ тоже под конвоем, так как нередко случалось, что черкесы нападали на скот…»

Со времени основания Внезапной прошло 172[2] года, а с того года, когда войска, покидая крепость, дали прощальный салют, прошло более 100 лет.

И вот возникает вопрос, что же представляет сейчас из себя некогда грозное и широко известное в Кавказскую войну укрепление?

Крепости как таковой, разумеется, нет. Не сохранились ни дом священника, ни казармы, ни маркитантский двор, ни помещения в два «обхвата». Как только солдаты покинули эти места, распродав балки, металл и наиболее ценные вещи, хозяевами укрепления стали жители Андрей-аула. Они и растаскали камни и все остальное, что могло пригодиться по хозяйству.

Нас спросят, что же сохранилось? Попробуем совершить экскурсию на место, где была Внезапная. Кстати, и идти недалеко. Николай Шипов отмечал, что от форштадта до Андрей-аула не более версты. А теперь и вовсе рядом. Кумыкский аул настолько разросся, что от крайних его саклей до бывшей крепости мы насчитали не более 100 метров. Сто лет – все-таки немалый срок. За эти годы название крепости стерлось из памяти народной. И если вы вздумаете искать “Внезапную” под ее названием, то вы и вовсе заблудитесь. Местные жители называют ее «Эскикала», что значит «Старая крепость».

Ее вам покажут на западной окраине Андрей-аула. Еще не выходя за «красную» черту селения, вы увидите земляной вал. Когда взберетесь на него, перед вами откроется как бы план, чертеж «Внезапной».

Вы увидите не совсем правильный четырехугольник. Это земляные стены-валы, и они неодинаковых размеров.

Мои юные краеведы (школа № 5 г. Буйнакска) измерили их шагами. Северный вал, имеющий скат к реке Акташ, имел в длину 341 и западный – 253 шага, восточный, что начинается от Андрей-аула, – 375 шагов и южный – 341 шаг.

Земляные стены-валы в обе стороны имеют скат под углом не менее 40°, но высота их основания ощутительно различна. К примеру, восточный вал имеет в высоту 6 шагов, а северный, выходящий на реку, – около 50 шагов. Это станет понятно, если мы вспомним, что именно оттуда, из-за Акташа, чаще всего крепости угрожала опасность.

Как мы уже говорили, внутри “Внезапной” никаких зданий не сохранилось. Но за целый век над фундаментами домов форштадта и других построек образовались напластования из земли. И они-то, как контуры на чертежной карте, «рассказывают» нам о многом. По этим «контурам» легко догадаться, что по углам «Внезапной» находились «четыре бастиона с большими орудиями».

Нетрудно догадаться и о том, где были ворота: «Восточные» – на Андрей-аул и «Западные». Они также не сохранились, но сохранилась стена, на которой закреплялись ворота. Стена эта построена из красного обожженного кирпича с белым скрепляющим материалом. Длина сохранившейся части 420 см, толщина 93 см и высота около 4,5 метра. Внутри бывшей крепости растет густая трава, и ничто уже здесь не напоминает о былых тревогах, тяжелой солдатской жизни, о парадах и смотрах. И даже не верится, что 125 лет том назад в 1840 году в крепости побывал М. Ю. Лермонтов, что здесь работал врачом И. С. Костемеревский и у него лечился будущий генерал Гейман…

Но все это действительно было, и в рассказах местных жителей всплывает та или иная деталь, дополняющая известные истории факты.

За восточным валом и сейчас проходит глубокая и довольно широкая траншея. Нам говорили, что когда к «Эскикала» близко подходили мюриды Шамиля, то солдаты по траншее спускались к Акташу и доставали воду для гарнизона. И это можно было делать только в ночное время, так как днем мюриды легко поражали смельчаков.

Траншея за валом, прорытая от Акташа, не кончается у крепости, а идет на юг, поднимаясь в гору на расстояние не менее 2 километров, и заканчивается у местности «Пашня».

По всей видимости, местные жители исказили слово «Башня». Действительно, на горе были аванпосты, скорее всего сторожевая башня, охранявшая подступы к «Внезапной».

Между северным валом и рекою Акташ есть площадь размером не менее тысячи квадратных метров. В старину на этом месте были базары. Шла не только купля-продажа. Солдаты в базарные дни заходили сюда, чтобы обменять мыло, махорку, пуговицы на продукты. Офицеры имели возможность приобретать здесь все необходимое.

На другой стороне Акташа, в полукилометре от левого берега, возвышается холм Аркабаш, обросший невысоким кустарником. Там также находилось сторожевое охранение, которое местные жители, как и «Внезапную», называют «Эскикала».

Николай Шипов говорит, что были еще две «заставы», из коих одна – на реке Акташ, по дороге к укреплению «Костычам».

Значит, на Аркабаш стояло укрепление «Костычам». Но и здесь найти какие-либо следы укрепления также трудно. За «Костычамом» некогда пролегала так называемая «Яхсай-ел» /Аксайская дорога/. Хотя она оказалась в стороне от основных путей, ею до сих пор пользуются. На западе от селения, т. е. в том же направлении, что и «Внезапная», имелось кладбище русских солдат, но эти места давным-давно перекопаны.

Как-то, сооружая канал через «Орус-Габурлар» /русские могилы/, строители наткнулись на скелеты людей. Между прочим, это место еще именуют «Могилой коменданта». Вероятно, здесь был погребен комендант «Внезапной». На такую догадку натолкнул следующий рассказ, который до сих пор бытует у местных жителей.

Как-то комендант крепости ехал по узкой тропе. Навстречу попался всадник-горец. То ли он замешкался, то ли умышленно не уступил, в воздухе просвистела нагайка, и удар царского офицера тотчас оставил метку на лице горца. В виде «сдачи» комендант получил пулю.

А лесов вокруг Андрей-аула, о которых упоминает Николай Шипов, сейчас и в помине нет. Правда, в удалении от селения встречаются то тут, то там кустарники, но по ним даже трудно догадаться, что здесь некогда росли прекрасные леса.

После 1858 г. из военных сводок почти исчезает сообщение о Внезапной. Это было связано с тем, что Шамиль, теряя одну позицию за другой, лишившись живой силы и вооружения, вынужден был ограничить театр военных действий в узкой полосе Чечни, чтобы во второй половине лета перейти в Дагестан, а 25 августа 1859 года на горе Гуниб сложить оружие.

На берегу Чираг-Чая

В начале XIX века за обладание некоторыми областями на юге Дагестана между Сурхай-ханом Кази-Кумухским и сторонником русской ориентации Аслан-ханом развернулась борьба не на жизнь, а на смерть.

В борьбе этой то одна сторона имела перевес, то другая. Боевые действия в основном происходили в южном Дагестане и в северных территориях Азербайджана. Нередко в военные действия противоборствующих сторон оказывался втянутым и аул Чираг, находящийся у черта на куличках. К примеру, в самом начале 1812 г., когда Аслан-хан утвердился в Курахе, Сурхай-хан приложил все усилия, чтобы вернуть эту область под свою власть. Его сыновья с войсками непрерывно появлялись в окрестностях Чирага и Ричи, уговаривая местных жителей к неповиновению Аслан-хану и царскому командованию.

Получив тревожное известие, Аслан-хан хотел было дать бой, но, взвесив все за и против, решил, что сил одной его милиции будет мало, и обратился за помощью к начальнику Курахского гарнизона майору Рябинину.

В марте 1812 г. их объединенные силы, пройдя через сел. Чираг, двинулись на Кази-Кумух, однако близ Хосрека были встречены войсками Сурхай-хана. Столкновение не дало успеха ни Аслан-хану, ни Рябинину. Потеряв несколько человек убитыми, их отряд повернул восвояси. Но это событие не являлось особым успехом для казикумухцев.

Сурхай-хан, решивший во что бы то ни стало вернуть под свою руку Кюру, в свою очередь, обратился за помощью к Персии, акушинцам и аварцам.

Чтобы упредить опасность, генерал-майор Хатунцев в июле 1812 года двинул войска к сел. Рича.

Внезапность действий Хатунцева расстроила все планы Сурхай-хана, и ему ничего не оставалось, как дать присягу на верность России. К генералу явился сын Сурхай-хана с письмом от отца, в котором тот извинялся, что лично не мог явиться в связи со старостью, а главное с внезапной болезнью. Но не успели еще просохнуть чернила в письме, как Сурхай-хан, призвав на помощь новые силы, двинулся к Кураху. Удача отвернулась от него. Гарнизон Кураха и милиция Аслан-хана на этот раз сумели одолеть войска казикумухского хана около аула Гельхан. Последний, как рассказывают, с 20 ближайшими родственниками ускакал в Тавриз, снова искать помощи у персиян.

В этой борьбе двух ханов аул Чираг начинает приобретать, пусть будет громко сказано, стратегическое значение. Дело в том, что дорога между противоборствующими сторонами как раз пролегала именно через этот населенный пункт. Выражаясь фигурально, Чираг приобретает роль некоего водораздела.

23 июля 1812 года начальник войск в Дагестане Н.М. Хатунцев в докладной Н.Ф. Ртищеву сообщал: «Границею же положена для Кази-Кумуха разоренная деревня Чираг, а для Кюринской провинции деревня Ричи»[3].

Царское командование понимало условность такой границы, поэтому в Чираге был устроен небольшой гарнизон.

Вскоре опасения подтвердились. На рассвете 18 октября 1819 г. Сурхай-хан Кизикумухский очертя голову атаковал Чирагский пост.

Увы, застать гарнизон врасплох не удалось. Атака была отбита. Однако Сурхай-хан не только не отвел свои силы, а решил, во что бы то ни стало, через аул Чираг прорваться в Кубинскую провинцию.

Он снова и снова подбадривал людей, а однажды даже сам повел их на штурм, но и в этом случае меткая стрельба солдат нанесла непоправимый урон его силам.

В истории Апшеронского полка, солдаты которого обороняли Чирагский пост, сказано: «Неприятель несколько раз врывался в казармы, выстроенные около редута, желая во что бы то ни стало завладеть провиантским магазином, но каждый раз был отражен выходившими на вылазку ротами. Потеряв много убитыми и ранеными, горцы… отступили».

12-часовое сражение, с 6 утра до 6 вечера, не принесло успеха Сурхай-хану. Он отошел к Кази-Кумуху.

Восстание солдат 83-го Самурского полка. Фоторепродукция с картины художника Э. Астишева.

Понимая, какие цели преследовал Сурхай-хан, командующий войсками в Дагестане генерал А. П. Ермолов приказал князю Магомедову двинуть подчиненные ему войска в Кубинскую провинцию, а сам тоже, не мешкая, поторопился против восставших акушинцев. Основное сражение произошло в декабре 1819 года при речке Урма-озень, где горцы понесли большой урон.

Моментом, когда Ермолов был отвлечен против акушинцев, воспользовался мятежный Сурхай-хан. Имея в подчинении около 6 тысяч человек, он штурмовал Чирагское укрепление, где находились две роты Апшеронского полка под командованием штабс-капитана Овечкина.

События развивались следующим образом.

Проведав, что защитников на Чирагском посту не очень много, Сурхай-хан решил с ходу занять его, а затем истребить весь гарнизон. Тем более что противник для себя скорой помощи не мог ожидать. Во-первых, из-за отдаленности расположения резервов. Во-вторых, А. П. Ермолов, как мы знаем, был отвлечен событиями в районе Акуша – Леваши. Поэтому Сурхай-хан в основе своих намерений имел достаточно оснований на успешный исход предприятия.

И. Савин – почтальон полка. Участник восстания Самурского полка.

Комендант Чирагского поста Овечкин, известный своей храбростью, конечно же, представлял, какая угроза нависла над гарнизоном, но в одном он был непреклонен: он сам и его подчиненные будут сопротивляться до последнего, а в крайнем случае решил взорвать на воздух укрепление и гарнизон.

Как раз в тот день, 19.ХII.1819 г., когда между Ермоловым и акушинцами произошло сражение на речке Урма-озень, громадное скопище Сурхай-хана со всех сторон окружило Чирагский пост. Он выдвинул ультиматум противнику добровольно сложить оружие. Нападавшие ждали ответа, а вместо него грянул залп из ружей и пушек. Были принесены первые жертвы. Горцы с яростью устремились на укрепление, но открытая атака с уроном была отбита. Штурм безуспешно повторялся несколько раз.

Видя упрямство гарнизона, Сурхай-хан стал готовить лестницы, фашины, чтобы с их помощью проникнуть во внутрь укрепления. Овечкин оказался находчивым офицером. В частности, он использовал Чирагскую мечеть, находящуюся в двух шагах от укрепления молельню и минарет занимали 40 добровольцев под командой прапорщика Щербины. Захватив мечеть, Сурхай-хан мог оказаться у стен укрепления. В связи с этим горцы стали непрерывно атаковать позицию Щербины. Бои за мечеть шли в течение двух дней. И настал такой момент, когда прапорщик понял, что дальнейшая оборона погубит всех его людей. По его приказу все солдаты покинули мечеть, кроме 4-х стрелков-добровольцев, которые с Щербиной взобрались на самую верхотуру минарета, откуда противник был виден как на ладони. У них было достаточное количество патронов, чтобы частою стрельбою наносить урон противнику. Понимая, что мечетью овладеть прежним способом невозможно, по приказу Сурхай-хана был сделан подкоп под минарет. Замысел удался – минарет рухнул на землю. Просто удивительно как охотники-добровольцы во главе с Щербиной уцелели, отделавшись легким испугом. Восхищенный их поведением, Сурхай-хан решил оставить пятерку в живых. На предложение сложить оружие, солдаты разрядили оружия, но и сами пали под ударами сабель. Эту кровавую сцену видели защитники Чирагского укрепления.

Еще трое суток продолжалась осада. Еще имелись в достатке боеприпасы, продукты, еще надежны были стены обороняющихся, а вот запасы питьевой воды катастрофически иссякали. Кое-кто дрогнул, понимая, что в пору будет выкинуть белый флаг. Но были и такие, кто, невзирая на смертельную опасность, пользуясь наступлением темноты, делал попытку спуститься к Чираг-чаю. «Некоторым из этих смельчаков, – сказано в истории Апшеронского полка, – удавалось набирать воды в манеры, но большая часть поплатилась за это головой[4].

Вот в такое сложное время получил рану комендант Овечкин. Не теряя присутствия духа, штабс-капитан подбадривал своих подчиненных. В какой-то момент он заметил, что часть людей, впав в панику, заколебалась, сникла, перестала упорствовать.

Призвав таких к себе, он напомнил, что, будучи с ними, он получил две раны, не один раз водил их в атаку и никогда не давал повода к трусости.

Заканчивая свою речь, Овечкин добавил: «Уж если Вы решили опозорить имя русское, то прежде пристрелите меня – и тогда делайте что хотите…

После этих слов, как пишет Л. Богуславский, «солдат… засыпали дождем свинца засевших во рву горцев»

Раны Овечкина дали о себе знать, он начал терять сознание. Краешком уха он услышал, как один из фельдфебелей предложил сдаться на милость противника. Штабс-капитан очнулся и приказал немедленно связать паникера, объявив при этом, что всякого, кто заговорит о сдаче, он велит расстрелять.

В стане противника происходило непонятное: сперва замешательство, а затем поспешный отход, в сторону Хосрека. Выяснилось, что Сурхай-хан через лазутчиков получил известие о помощи, отправленной А. П. Ермоловым осажденному Чирагу.

Когда убедились, что отход хана не маневр не хитрость, солдаты, прежде всего, взялись хоронить погибших товарищей. Их оказалось 44 человека: поручик Денисов, прапорщик Щербина и 42 солдата.

Удержанию Чирагского укрепления царское командование придавало чрезвычайное значение, считая, что если Сурхай-хану удалось бы овладеть им, тогда казикумухцы соединились бы с табасаранцами и другими вольными обществами, что могло привести к поголовному восстанию и в Южном Дагестане. Это, во-первых. Во-вторых, случись такое, восстание как магнит притянуло бы к себе жителей Кубинской провинции, где в то время находилось весьма ограниченное количество царских войск.

О событиях в Чираге было доложено Александру I. Он наградил штабс-капитана Овечкина орденом св. Владимира 4-й степени и пожаловал чин капитана. Ермолов также не остался в стороне. Служивым укрепления он выделил 100 червонцев с тем, чтобы раздать их нижним чинам.

Генерал решил положить конец действиям Сурхай-хана. С этой целью в Кази-Кумух был направлен беспощадный князь Маданов. 10 июня 1820 года войска прибыли в Чираг. По заранее составленному плану экспедиции этот населенный пункт должен был служить промежуточной базой. В Чираг постепенно стали прибывать фургоны, арбы и подводы, нагруженные артиллерийским снаряжением и продовольствием для войск.

В ночь на 12 июня войска Маданова покинули Чираг и продвинулись в сторону Лакии на 25 верст. На следующий день встретили передовые отряды той и другой сторон, что стало началом военных действий. Они быстро завершились.

Установив, что с царскими войсками ему не справиться, Сурхай-хан быстро отступил к Кази-Кумуху. Вскоре прокатился слух, что хан со своим семейством перебрался в Персию. Маданов вошел в столицу Сурхай-хана и безжалостно разрушил ее до основания.

В военных сводках последующих лет Кавказской войны о Чирагском укреплении нет-нет да упоминалось.

К примеру: 26 июня 1842 года генерал Головин предписал полковнику Аргутинскому-Долгорукову: «Относительно прочного утверждения владычества нашего в обоих ханствах (Кюринское и Кази-Кумухское. – Б. Г.) мерами военными.

Вы полагаете необходимым возвести сильные укрепления в Кумухе и Курахе и обеспечения сообщения между этими пунктами, устроить башню в Чираге…»

Головин с этим «согласен, но находит, что в Курахе достаточно иметь укрепление на две роты, но – в Кумухе по удаленности сего пункта полагал необходимым возвести укрепление, не меньше как на целый батальон»[5].

В донесении корпусного командира, генерала от инфантерии Нейгардта указывалась задача с тем, чтобы к концу 1844 г. «окончить укрепление в Чираге».

В начале сентября 1848 г. Шамиль с наибами Хаджи-Муратом и Даниял-беком Элисуйским вторгся в Самурский округ и стал угрожать Нухинскому уезду, заняв ряд точек в Джаро-Белоканском округе. Затем имам двинулся в /амурский округ/. В это время в Ахтынском укреплении имелись только две роты пехоты.

Мюриды бистро оседлали долину реки Самур, заняли Рутул и все деревни, лежащие по берегу этой реки и Ахты-чай.

Командующий Прикаспийского края в это тревожное время находился в Темир-Хан-Шуре, известие о событиях на Юждаге он получил 8-го сентября. С находящимися у него под рукой войсками маршем двинул он на помощь Ахтынскому гарнизону. Войска князя М. З. Аргутинского-Долгорукого с 12 на 13 сентября прибыли в Чираг. Здесь была устроена дневка: солдаты приводили амуницию в порядок, купались в холодных водах Чираг-чая. Беседовали со служившими из крепости, раскуривали трубку, повздыхали, вспоминая далекую родину. Получив ночной отдых, на следующее утро, на скорую руку перекусив завтрак, они должны были по тревоге разобраться по эскадронам и скакать по неизведанной дороге в неведомые края, где неизвестно, кто уйдет покалечен, кто убит, а кому повезет остаться в живых, тянуть дальше солдатскую лямку.

Князь М. З. Аргутинский – Долгоруков 16 сентября с войсками прибыл в Курах. Здесь он узнал, что три дня назад до этого Шамиль осаждал Ахтынскую крепость. И, что гарнизон имеет большие потери, в их числе ранен комендант крепости полковник Рот.

Аргутинский, имея 10 орудий и 1500 кавалеристов, отправился спасать Ахтынскую крепость.

…Чирагское укрепление в тревогах и других заботах продолжало действовать до конца Кавказской войны. Царские войска, направляясь в Кази-Кумух или в Дербент, устраивали здесь кратковременный отдых. В свободное время солдаты косили сено в местности, которая с тех пор называется «Орус хъана», заготавливали сушняк, выращивали картофель и капусту, что со временем переняли и местные жители.

Спустя некоторое время после Кавказской войны необходимость в военном назначении Чирагской крепости отпала, не говоря, в какую копейку обходилось содержание гарнизона в такой дали, от таких центров, какими являлись Темир-Хан-Шура и Дербент. Солдаты и офицеры покинули ее, пушки, снаряды, ракеты, ружья и другие ценности были вывезены, а все остальное брошено на произвол судьбы.

Местные жители тотчас разобрали ворота, двери, оконные рамы, деревянные перекрытия, металлические предметы. В ход пошел и камень. Исчезла крутая лестница, которая спускалась от крепости к воде.

Во время моего первого посещения я застал жалкое зрелище от некогда грозного сооружения. Мое внимание привлекли остатки крепостной стены, имеющие размеры 7 метров длины и около 1 метра высоты. К этому месту была сооружена пристройка, где хранилось колхозное сено.

Я попросил местных жителей не подвергать разрушению то, что сохранилось как память о Кавказской войне.

«Бэла» из Чирага

Какие только удивительные истории не происходили на земле Дагестана. Одна из них описана в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Книга повествует о том, как русский офицер Печорин захватил в плен девушку Бэлу и держал ее в крепости «Каменный Брод».

На первый взгляд сюжет этой части романа кажется вымышленным, придуманным. Я считаю, что великий поэт во время службы на Кавказе непременно слышал немало историй, из которых постепенно нарисовался образ Бэлы.

А происходили ли подобные истории в Дагестане? Да, и притом не однажды. Чтобы не быть голословным, приведу лишь один пример. В 1912 г. в Ботлихе стояла рота 207-го Ново-Баязетского полка. Некий поручик-красавец увлекся местной девушкой Патал-Баху. Любовь оказалась взаимной. Она ушла за толстые стены крепости.

Легко догадаться, что день возвращения домой для красавицы Патал-Баху был бы и последним днем. Но и в крепости девушка оставаться не могла. Родственники девушки не трогали поручика до поры до времени, ждали удобного случая. Узел был до того затянут, что распутать его никто не мог. Не находя выхода, влюбленные покончили жизнь самоубийством.

«Бэлу» нашел я и в Чираге. Правда, здесь нет точного совпадения с перипетиями главы из «Героя нашего времени» и с ботлихской историей. Да это вовсе и не обязательно. Директор Чирагской школы Мамацаев Магомед Курбанисмаилович поведал мне.

«Лет 15 назад я был в гостях у даргинского композитора Магомеда Касумова. Вечер прошел очень интересно, но одна история, рассказанная его супругою, взволновала меня. А она такова. В годы Кавказской войны в Чираге жила невиданной красоты девушка. Она, конечно, не могла остаться незамеченной офицерами Чирагского укрепления. Двое из них, понимая, что родители девушки ни за какие блага на земле не выдадут ее за иноверца, решили похитить ее, видимо, не без помощи самой девушки. Прошло какое-то время, пока офицеры сумели выполнить свой опасный до чрезвычайности план. Решив отвезти девушку в Тифлис, они пошли даже на такой крайний шаг, как дезертирство.

Узнав о происшествии, в крепости снарядили погоню, в перестрелке тяжело ранило того, кто собирался сделать беглянку своей супругой. Умирая, он завещал товарищу, чтобы тот в Тифлисе передал ее высокопоставленному родственнику. И так как после случившегося горянка уже не сможет вернуться домой, то пусть живет у его близких.

Случилось так, как просил умирающий. Сперва чирагчанка попала в Турцию, где, кроме прочих, интереснейших людей, ее познакомили с А. С. Грибоедовым и его милой женой княжной Ниной…

Затем судьба распорядилась так, что дагестанку повезли Москву. Ей показывали разные примечательности, она присутствовала на балах, посещала театр и однажды, будто, ее познакомили с А. С. Пушкиным. По крайней мере, в этом уверял меня мой информатор.

Тем временем девушка испытывала острую тоску по родине. Потом, бросив все и вся, решила возвратиться в Тифлис. Но и здесь она не нашла успокоения. В один осенний день, когда над городом нависли тучи, и стал накрапывать дождь, чирагчанка на лошади промчалась по улицам Тифлиса и, не раздумывая ни на одну минуту, бросилась с моста в Куру…

Я спросил у 90-летнего Сааду, – продолжил свой рассказ директор школы Мамацаев М. К., – насколько правдива эта история.

Он назвал один из тухумов, где имелась такая красавица, которая на самом деле трагически погибла…»

На этом месте можно было бы поставить точку, однако необходимо сказать еще вот о чем. Композитор Магомед Касумов задумал написать музыку ко всему выше рассказанному. И если это случится, то мы будем иметь удовольствие увидеть и услышать первую даргинскую оперу о Бэле из аула Чираг и ее неразделенной любви.

Бурное

В 1820 году А. П. Ермолов решил возвести над Тарками сильное укрепление, которое, обороняло бы резиденцию шамхала.

Название свое оно получило от частых ветров по вершинам Тарки-Тау, дующих здесь со свирепой силой, особенно в зимнее время. Бурное господствовало над всем побережьем Каспийского моря, на сколько глаз мог охватить.

Закладку первого камня начали с наступлением весны 1821 г. Строительный материал поставлял шамхал Тарковский, а возводили укрепление его же люди вместе с солдатами генерал-майора Вельяминова. В связи с тем, что работы медленно продвигались, решено было привлечь и жителей Мехтулинского ханства. С этой целью в июле в Кулецма прибыл подполковник Евреинов. Обошлось без эксцессов. Население Кулецмы и Охли дали слово прибыть в Тарки.

В конце лета 1821 г. шамхальцы стали проявлять неповиновение: не только отказывались участвовать в строительстве, но не давали своих ароб и быков для перевозки камня и леса.

Хотя таркинцы объясняли свое поведение тем, что им необходимо и своим хозяйством заниматься, настоящая причина оказалась в ином. Ахмед-хан Аварский через своих лазутчиков обратился к крестьянам, чтобы они не слушались ни генералов, ни их союзника – шамхала Тарковского.

В это время названный хан укреплял Аймаки. Туда держал путь генерал Вельяминов и в коротком бою, использовав артиллерию, заставил Ахмед-хана уйти в Гергебиль, а сам вернулся и продолжил строительство Бурного.

Весною 1826 г. в укреплении на Тарки-Тау мы застаем батальон Куринского полка и 2 орудия.

Через 2 года на подвластных шамхалу землях произошли беспорядки, а в 1829 году заволновалась большая часть Дагестана. Царское командование было в курсе событий, т. к. шамхал и командование Бурного постоянно снабжало его односторонними сведениями. При внимательной проверке начальство пришло к заключению, что в волнениях среди населения, прежде всего, повинен сам шамхал, так как проявлял своеволие, жестокость, своекорыстие и насилие. Доведя народ до отчаяния, для усмирения «бунтовщиков» он призывал русские войска.

Скорее всего, поэтому, когда в 1831 г. 1-й имам Дагестана Кази-Магомед стал распространять шариат, многие на плоскости готовы были встать под его зеленое знамя.

Это, в свою очередь, привело к тому, что имам рискнул в конце мая напасть на Бурное. Попытка оказалась неудачной, и он отступил.

Весною 1840 г., когда Чечня была охвачена восстанием, укрепления в Дагестане, в том числе Бурное, имели мало войск. В распоряжении Клугенау находилось всего несколько сот человек мусульманской милиции, но на нее особенной надежды не было. В Бурном у него имелось две мушкетные роты.

Позднее надобность в крепости над Тарками отпала, и в 1839 году она была упразднена. Помещения использовались под лазарет. Гарнизон Бурного перевели в укрепление Низовое, где со вновь прибывшими число штата увеличилось до 300 человек офицеров и нижних чинов.

Темир-Хан-Шура

Рассказ о Темир-Хан-Шуре я начинаю с событий, происшедших в 1822 году. В это время в аулах, подчиненных шамхалу Тарковскому, происходили волнения. Для их усмирения в названный населенный пункт с войсками прибыл генерал Граббе. Здесь ему стало известно о неповиновении жителей Эрпели главе села. К ним присоединили свой голос каранайцы.

В июле Граббе явился к Эрпелям и атаковал его. Сражение шло до заката солнца. На другой день генерал двинулся в сторону Темир-Хан-Шуры, но не стал подниматься к ней, а на левом берегу Шура-озени разбил лагерь.

Он решил некоторое время свой отряд сохранять в Шуре, чтобы местное население держать в страхе. Вскоре Граббе пришел к мысли о необходимости учредить в кумыкском ауле постоянно действующий пост с гарнизоном.

С началом Кавказской войны Темир-Хан-Шура начинает приобретать все большую известность. Царские войска нередко проходили через Темир-Хан-Шуру, направляясь в горы, а иногда останавливались в селении на отдых. Возникла настоятельная необходимость возведения здесь военного укрепления.

Резиденция командующего войсками генерала А. П. Ермолова находилась в большом кумыкском селении Нижнее Казанище. Здесь создавались планы покорения гор с помощью «осады и штыка». Ермолов, естественно, не мог не обратить внимания на Темир-Хан-Шуру, лежащую в точке пересечения важнейших дорог. Вот почему, когда командир 9-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал П. Х. Граббе написал рапорт, где указывал на необходимость создания постоянного поста в Темир-Хан-Шуре, Ермолов ответил на это согласием.

В 1827 году по ряду причин Ермолов был удален с Кавказа, а его место занял генерал И. Ф. Паскевич. К нему-то 31 января 1830 года и обратился с письмом один из крупнейших дагестанских феодалов Мехти-Шамхал. В письме говорилось, что он, Шамхал, «несколько лет назад уведомлял генерала Граббе поставить гарнизон в Темир-Хан-Шуру при одном майоре и заложить крепость, подобную Таркинской[6].

Паскевич решил не торопиться. «Названное Шамхалом Тарковским сел. Темир-Хан-Шура, – писал он графу Нессельроде, – лежит между Чиркеем и Тарками. Занятием оного в некотором отношении стеснится промышленность ближайших по сему направлению аварцев, но сие стеснение послужит единственно в пользу Шамхала, который под рукою будет продавать соль за высокую цену, а присутствие нашего отряда удержит только в спокойствии и повиновении жителей Казанищенского общества, к коему принадлежит и Шура, которые менее, нежели прочие подвластные Шамхала, покоряются его требованиям. Итак, из всего вышеизложенного явствует, что предложение Шамхала послужит только к собственной его выгоде, а отнюдь не может вести к желаемой решительной цели…»

Впрочем, очень скоро события развернулись так, что позицию эту пришлось пересмотреть. В 1830–31 гг. восставшие горцы под предводительством имама Казимуллы достигли ряда успехов. В феврале Казимулла осадил Хунзах и потребовал от аварских ханов разрыва связей с царизмом. 27 мая горцы осадили крепость Бурную (близ нынешней Махачкалы). Через месяц десятитысячное войско восставших атаковало другую важную цитадель царских войск – крепость Внезапную. Несколько позже был осажден Дербент. 1 ноября 1831 года горцы появились у Кизляра и захватили его.

Все это вызвало тревогу в Петербурге. На Кавказ направляются новые воинские подразделения.

Новый главнокомандующий царскими войсками генерал-адъютант барон Розен с 8-ю батальонами пехоты, конницей и горной артиллерией двинулся в карательную экспедицию вверх по Сулаку.

8 октября его отряд прибыл в Темир-Хан-Шуру.

Кавалер-батарея. Город Буйнакск.

Аул к этому времени представлял собой довольно жалкую картину. Дело в том, что темирханшуринцы в 1831 году открыто перешли на сторону Кази-муллы и напали на кавалерийский отряд генерала Коханова. В наказание тот сжег запасы их хлеба и приказал вырубить сады. «Бунтовщиков» это не испугало. Тогда царские войска устроили погром в самом ауле.

К тому времени, когда в Шуру прибыл отряд генерала Розена, аул еще не оправился от нанесенных ему ран. Повсюду виднелись следы пожарищ и разрушений.

И все же Розен решил обосноваться именно в Темир-Хан-Шуре. Он по достоинству оценил стратегическое положение аула как центра коммуникаций, имеющих важнейшее военное и экономическое значение, ибо через Шуру шли не только войска, но и большинство торговых караванов с гор на плоскость и обратно.

«Я предписал… расположить отряд… в Темир-Хан-Шуре, важность местоположения коего объяснена, – докладывал генерал военному министру. – Отряд сей будет состоять из батальона Апшеронского, 10 рот Куринского пехотного и 2 батальонов 42-го Егерского полков…»[7].

Апшеронцы в Темир-Хан-Шуре постоянно находились под напряжением быть атакованными со стороны мюридов. Солдаты не могли отлучиться от укрепления даже на 100 шагов, т. к. горцы в окрестных лесах устраивали засады. Вот один из случаев.

В марте 1836 г. в их руках оказался только что прибывший из России прапорщик Либерт. В том же 1836 году царские войска близ Кавалер-Батареи построили двухэтажную сторожевую башню, а на всей площади скалы установили батарею пушек[8].

Так началась история Темир-Хан-Шуры, как военного укрепления. Крепость Темир-Хан-Шура 150 лет назад в окружности имела 3 версты 150 сажен. Она была опоясана с трех сторон каменными стенами, а с четвертой, с северо-запада, ее защищали скалы Кавалер-Батареи. Высота стен не превышала двух метров, ширина – 70 сантиметров.

Пять двухэтажных каменных башен охраняли вход в крепость. Одна из них находилась к востоку, метрах в 40–50 от высшей точки Кавалер-Батареи. Две другие – у спуска к речке Шура-озень. Четвертая – приблизительно в середине восточной стены. И, наконец, пятая башня – на юге, на улице Аварской, где сейчас пересекаются улицы Ленина и Хизроева.

Не далее 50 метров от этих оборонительных сооружений крепостные стены прерывались массивными воротами. Их было четыре: Ишкартинские, Дербентские, Аварские и башня Кавалер-Батареи.

При опасности каждая башня своим огнем обороняла подступы к крепости. Около ворот день и ночь дежурили часовые. Как и в средневековых городах Европы, вход и выход из Темир-Хан-Шуры ограничивался временем от восхода солнца до его заката.

Постороннее население тщательно проверялось. Подозрительных задерживали. Во время базаров горцы, идущие в крепость, оставляли у часового свое оружие. На ночь все четверо ворот закрывались, а охрана усиливалась. Запоздавшие до утра должны были коротать время по ту сторону стен царской крепости.

Дежурные офицеры, когда шли дожди, и начиналась пора «знаменитых» шуринских грязей, особенно в ночную пору, должны были в темноте балансировать по гребню крепостных стен, чтобы проверить, как несут службу солдаты на постах.

Из сторожевых башен, о которых мы говорили, можно было вести круговой обстрел. На каждом этаже башен имелось по 16 бойниц. Таким образом, при опасности из каждой двухэтажной башни вели огонь по 32 человека. Кроме этого, на втором этаже имелось по одной пушке у так называемых «командирских окон». Башни были сложены из красного обожженного кирпича, по форме напоминающего цилиндр. Толщина их стен равнялась 1 м 27 см. Если обойти башню вокруг, то можно было отсчитать 41 метр. Внутри башни, на первом этаже, мы увидели бы по две арки, между которыми помещались печи. Ими пользовались в холодное время. На второй этаж вела широкая деревянная лестница в два марша. Верхний пол сколачивали из толстых дубовых досок, способных выдержать пушку весом в 90 пудов. Выйти из башни можно было только в сторону крепости через обитую железным листом дверь.

Во второй половине XIX века, в связи с покорением Дагестана царскими войсками, надобность в оборонительных башнях, как и в самой крепости отпала. Правда, еще однажды стали их приводить в относительный порядок – это во время восстания горцев в 1877 году. Но затем без присмотра все эти сооружения вокруг Темир-Хан-Шуры стали разрушаться. Камни стен и кирпич разбирало гражданское население на строительство. Город очень медленно, но стал расширяться, уже в седьмой раз. Так как внутри укрепления не было свободной площади, то дома возводили за разваливающимися крепостными стенами. Возникли новые улицы. На западе – Апшеронская (ныне Дахадаева), на юге – Аварская (ныне Хизроева), на востоке – Дербентская.

В 70-е годы XIX века ворота на ночь уже не запирались, и часовые не стояли у них. Со временем пришлось отказаться не только от часовых, но и от сторожей, присматривающих за имуществом. Так, понемногу были растасканы не только кирпич и камень, но и все то, что относилось к оборонительным сооружениям.

Путешественники, прибывавшие в 80–90-х годах прошлого века в Темир-Хан-Шуру, не застали башен ни на Кавалер-Батарее, ни Дербентскую, ни Ишкартинскую, ни Эрпелинскую. Сохранилась только Аварская (на пересечении улиц Ленина и Хизроева).

В 1903 году в связи с тем, что Аварская башня оказалась как бы внутри городской черты, военное управление передало ее местным властям. В скором времени возле нее построили здание для полиции. А саму башню, как исторический памятник, решили сохранить.

Сторожевая двухэтажаная башня в Темир-Хан-Шуре.

В 1910 году бывшая Аварская башня сделалась собственностью высшего начального четырехклассного училища. Видимо, как раз тогда и была пробита вторая дверь с южной стороны башни и замуровано «командирское окно».

Сама башня, стоящая некогда на южной границе Темир-Хан-Шуры, без особых изменений сохранялась до наших дней. Долгое время она принадлежала школе № 5, затем – вспомогательной школе № 2.

Башня, пожалуй, была единственным объектом, напоминающим о Кавказской войне. Наряду со скалой Кавалер-Батарея приезжим показывали и ее. Но и эту последнюю башню постигла печальная участь. Невзирая на возмущение жителей города, в декабре 1959 года ее снесли, не оставив никакого следа.

Первый эшелон

Еще А. П. Ермолов считал, что завоевать и удержать новый край строительством одних только крепостей нельзя. Генерал рекомендовал создавать в важных точках опорные пункты и заселять их женатыми солдатами.

Так царское командование и поступало. Именно поэтому первый эшелон новых жителей Темир-Хан-Шуры, если говорить языком военных, почти целиком состоял из солдат и офицеров.

В Темир-Хан-Шуру большими партиями прибывают раненые и больные. Денщикам, писарям, кашеварам и вновь прибывшим из России пришлось потесниться и переселиться в землянки.

В двух казармах из саманного кирпича, рассчитанных на 400 человек, вповалку лежало до тысячи солдат, доставленных с позиций.

Отсутствие хорошей воды, влажный грунт, нечистоты, зловонные испарения, поднимавшиеся в воздух, ухудшали положение раненых, изнуренных солдат. В укреплении свирепствовали эпидемии.

Для ветеранов Апшеронского полка, победивших Наполеона и прошедших с боями многие страны Европы, приезд в Темир-Хан-Шуру оказался роковым. В первые же недели заболело 156 солдат, с каждым днем число больных росло. Только от малярии в среднем за день умирало 20 человек.

Солдаты почти круглый год находились в экспедициях. Военный историк с горечью отмечает, что «являлись домой, точно в гости, и, не успев отдохнуть, снова двигались в горы…» Катастрофическая смертность вынудила начальство к открытию в 1839 году временного госпиталя. Он был рассчитан на 15 офицеров и 300 нижних чинов. Но и это не принесло облегчения.

О положении в лечебнице зарегистрировано следующее: «В госпитале суп дурной, жидкий и безвкусный. Кашка с жучками, тараканами и червяками. Больных, прибывших третьего дня вечером из отряда, вчерась в полдень еще не начинали обмывать»[9]. В сентябре солдатам давали только квас и суп из гречневой крупы.

Через четыре месяца после открытия временного госпиталя, в октябре 1839 года, в нем лечились 14 офицеров и 467 солдат. На такое количество больных и раненых имелось всего 4 врача и 5 санитаров.

… Русский солдат, несший 100 лет назад тяжелую службу в Дагестане, был поистине необыкновенным существом. Чему только не научился он за 25-летнюю каторгу! Он плотник и маляр, кашевар и пастух. Солдат возводит сторожевые башни, крепостные стены и дома для господ офицеров. Он строит склады и казармы, мосты и туннели. Военные дороги, прорубленные в каменных кручах Дагестана, пропитаны кровью и потом русского солдата. По тревоге он уходил в экспедицию, рубил лес, бросался в рукопашную и очень часто «за веру, царя и отечество» умирал на дне какого-нибудь ущелья, или падал зарубленный в тесной улочке горного аула.

Перед походом обычно священник обходил ряды солдат со святой водой и пением «Спаси, господи!». Усердно крестились солдаты, обнажив головы, подходя со своими копейками к аналою. Затем проходили церемониальным маршем перед начальством и уходили в район боевых действий сменять оставшихся в живых товарищей.

Нижние чины были биты и запуганы до того, что многие из них переставали нормально мыслить. А несколько сот солдат, не выдержав армейской жизни, в разное время перешли на сторону Шамиля.

В русских войсках, квартировавших в Темир-Хан-Шуре, служили солдатами два человека, имена которых широко известны. Один из них – ссыльный поэт Александр Полежаев.

Ровно через полмесяца после казни пяти декабристов (28 июля 1826 года) юный поэт Александр Полежаев за поэму «Сашка» был сослан на Кавказ. 12 лет провел поэт на казарменном положении, находился в действующих частях, год сидел в тюрьме, а перед смертью был подвергнут телесному наказанию. Умер он от чахотки. Из 12 лет мученической жизни 4 года Полежаев провел в Дагестане. Прибыл он сюда солдатом в 1833 году. Стоял в лагерях под Миатли, в Кумторкале. Кафыр-Кумухе, Халимбекауле. Посетил Темир-Хан-Шуру в 1832 году, когда здесь поспешно строилась царская крепость. Поднимался на скалу Кавалер-Батарея, пугал рыб в озере Ак-коль. В составе экспедиции барона Розена взбирался на Койсубулинский (Гимринский) хребет и по приказу начальства в Гимринском ущелье сражался с мюридами Кази-Магомеда. Еще раньше он посещал Эндирей, Ташгечу, Тарки и другие населенные пункты Дагестана.

Генерал Вельяминов представил его к производству в офицеры, но Николай I и слушать об этом не захотел.

В походах, по ночам, когда усталые солдаты крепко спали, Полежаев зажигал свечу, купленную у маркитанта, вытаскивал тушь, перо, бумагу и начинал писать. Иногда утро заставало его за работой.

А. Полежаев не понимал идеи борьбы горцев за свободу и независимость. Его взгляды сходились с официальной линией, проводимой царским правительством на Кавказе. Однако Полежаев создал на дагестанские темы две поэмы – «Чирюрт» и «Эрпели», в которых поэт не скрывает своих искренних симпатий к горцам.

Как все передовые люди России А. Полежаев ненавидит войну:

В 1833 году полк, где служил А. Полежаев, переводят в Россию. Тяготы службы, нужда, бедность, преследование цензуры и безнадежность привели к тому, что окончательно сломили здоровье поэта. В 1837 году его кладут в госпиталь. Как бы в насмешку перед смертью Полежаеву была оказана высочайшая милость: его из унтер-офицеров произвели в прапорщики. Единственным утешением являлись стихи и поэмы, в которых он воспел и наш Дагестан и его храбрых сыновей.

… Второй солдат – А. А. Бестужев-Марлинский. Среди декабристов, оказавшихся в Дагестане, он занимает особое место. Марлинского приговорили к повешению. Затем приговор отменили, и декабрист очутился в Дагестане, где с 1830 по 1834 гг. проходил службу в Дербенте в 10-м Грузинском батальоне.

Какие только уголки в нашем крае не посетил Марлинский. Он участвовал в сражении под Чиркеем, переходил Сулак, посетил Кафыр-Кумух, на юге Дагестана, видел снежные вершины Базар-Дюзи и Шалбуздага, а в Кази-Кумухе восторгался плясками и пением девушек.

Все пережитое, увиденное было отражено в повестях о Дагестане и дагестанцах – «Аммалат-бек», «Мулла-Hyp», «Письма из Дагестана» и другие.

А. Бестужев-Марлинский неоднократно вместе с сослуживцами бывал и у нас. Вот, к примеру, что он писал в «Письмах из Дагестана»: «22 октября [1831 г.] стали лагерем за Темир-Хан-Шурою. Решено. Завтра пойдем в дело, штурмовать с. Эрпели… защищенное десятью тысячами горцев… Мятежниками повелевает Уммалат-бей – храбрый сподвижник Кази-Муллы, который произвел его в шамхалы… В ожидании будущих благ мы прохрапели ночь во славу божию, и заревые рожки едва меня добудились.

Поздно рассвело над Шурой осеннее утро. Непроницаемый туман тяготел над всей окрестности, и в нем глухо гремели барабаны. Войска пошли тремя колоннами…»[11].

Отправившись в Темир-Хан-Шуру вместе с войсками, А. Бестужев-Мар-линский участвовал в боях во взятии Эрпели, он видел бесчинства солдат, видел, как вытаскивали они ковры, паласы, вонзали штыки в землю и в стены, пытаясь найти клады: искали серебро, украшения, ловили скот и не церемонились с их хозяевами.

Возникает недоумение: как могли А. Полежаев и А. А. Бестужев-Мар-линский, люди высоких стремлений, желавшие освобождения русского народа от крепостного права, бороться против народно-освободительного движения горцев Дагестана и Чечни? Вопрос этот относится не только к Полежаеву и Марлинскому, а ко всем членам тайных обществ, которых сослали на Кавказ.

Ответ дает историк М. Косвен: «Надо не забывать, что они (декабристы) были военнослужащие, поэтому… участие в военных действиях на Кавказе для них было служебной необходимостью».

Декабристы к колонизаторской политике относились отрицательно, в то же время, считая, что присоединение Кавказа к России окажет благотворное влияние на горцев.

Во время Кавказской войны через Темир-Хан-Шуру прошло много сосланных солдат-поляков. Бывали здесь поэты Владислав Стрежельницки, Михаил Бутовт Андржейкович, Матеуш Гралевски и другие. В Темир-Хан-Шуре проживало много польских семей. Об этом свидетельствует тот факт, что их общими усилиями в конце XIX века построен костел, названный местным населением польским. Его настоятель ксендз Бартоломей Прушковски основал при приходе польскую библиотеку.

Во время землетрясения 1970 г. костел был поврежден, и его снесли. До последнего времени у нас проживало несколько польских семей, были смешанные браки с дагестанцами.

Царское правительство для борьбы с восставшими горцами использовало недовольных Шамилем дагестанцев. К примеру, в Аварии в 1843 г. насчитывалось таких 200 семей из известных фамилий и имеющих крепкие связи по родству. Они вынуждены были оставить имущество, бросить родные места и искать спасения на плоскости. Так, большая их группа прибыла в Нижнее Казанище и расположилась в квартале Бет-аул. Но через три дня казанищенцы, ставшие на сторону Шамиля, в числе 500 человек с палками бросились на пришельцев. Беженцы выхватили шашки… – если бы не вмешательство стариков, пролилась бы кровь.

По приказанию генерала Клюки-фон-Клугенау противников Шамиля перевели в Темир-Хан-Шуру и поселили в ногайских кибитках, где они жили почти год. И, как сообщает Е. И. Козубский, к 1 маю 1844 года из переселившихся семей 150 человек способны были носить оружие и участвовать в боях против Шамиля. К ним присоединились из Гели 20 человек, Параула – 20, Доргели – 19, Губдена – 50, Кадара – 25, Урмы – 10 – всего 150 человек. Лошадь и вооружение они должны были иметь собственные.

Но в 1843 году во время вторжения Шамиля на плоскость многие всадники перешли на сторону имама. В 1852 г., наконец, сформировался Дагестанский конно-иррегулярный полк, знамя которого хранилось в Темир-Хан-Шуре.

Второй эшелон

Для освоения новых земель, вслед за солдатами, шел второй эшелон – военная администрация, купцы, мещане. В основном они прибывали из Кизляра, Астрахани и Тифлиса. В Темир-Хан-Шуре можно было встретить и людей, приехавших из глубины России. К примеру, в списке лиц, живших тогда в крепости, значатся мещане А. Сапожников из Саратова, В. Иванов из Пензы. Крестьянин Саратовской губернии Семен Суконцев, прибывший в 1850 г., торговал хлебом. Иван Попов, мещанин г. Балашова устроился приказчиком в магазине Хахутова. Иоганну Голловскому из Риги и Адольфу Кеснеру из Мюнхена принадлежали пивоварни. Помещица Клемина занималась молочной торговлей.

На первых улицах Темир-Хан-Шуры, не успевших еще получить названий, и на единственной пока площади, как грибы, росли лавки, духаны, трактиры купцов Азаровых, Голиковых, Долгополовых, Бурундуковых, Юдиных…

В те же годы возник базар, куда жители Кафыр-Кумуха, Муслимаула, Халимбек-аула и других селений свозили сено, фрукты, виноград, древесный уголь… Кустари Верхнего и Нижнего Казанищ наводняли базар Темир-Хан-Шуры искусными изделиями из серебра, меди и железа с насечками и густою сетью тончайшего рисунка. На рынке можно было приобрести кувшины, тазы, уздечки и сбрую, ножи разных форм и размеров и, конечно, знаменитые, известные всему Кавказу, базалаевские кинжалы[12].

Несмотря на появление новых домов и улиц, где, кроме военных, жили и гражданские лица, Темир-Хан-Шура еще и в 40-е годы не была благоустроена.

Ямы для изготовления саманного кирпича, выкопанные прямо на улицах, не засыпались, а после дождей заполнялись водой. Летом вода в них гнила, отравляя воздух. Улицы были настолько неблагоустроенны, что с наступлением темноты ходить по ним становилось опасно. И вот тогда временный воинский начальник крепости капитан Ктитеров в докладной записке на имя генерала Клугенау попросил разрешить поставить столбы с фонарями. По этому случаю из Тифлиса доставили двадцать светильников, а из Дербента – бочку нефти.

В ночь под Новый, 1840-й год жители и солдаты провинциального укрепления были удивлены необыкновенным для них зрелищем. Главную улицу осветили 9 фонарей с четырехсторонним отражением.

В марте 1841 года была официально учреждена должность воинского начальника в Темир-Хан-Шуре. При нем имелся писарь для ведения переписки и переводчик, знающий местные языки.

Первые весы в укреплении появились в 1842 году. Их сдали купцу Мосесу Турпаеву. Но все равно зерно, муку, фрукты чаще всего продавали в деревянных мерках, мешках, или так – на глаз.

В том же 1842 году открылось почтовое отделение. В связи с беспорядками уголовного характера среди гражданского населения и даже убийствами, по инициативе Клугенау вводится должность полицмейстера. А в помощь ему дали 4-х полицейских. О том, что им хватало работы, говорит следующий факт.

М. Л. Каргашев в 1843 году подавал прошение главнокомандующему о разрешении на строительство церкви для армян, проживающих в Темир-Хан-Шуре. Разрешение было получено, но Каргашев оказался убитым и ограбленным злоумышленниками в своей же лавке.

Автор книги «Двадцать пять лет на Кавказе» А. Л. Зиссерман оставил следующее описание жизни в крепости в те годы. «Темир-Хан-Шура страдала недостатком хорошей воды и отличалась классической грязью и лихорадочным воздухом вследствие низменного своего положения и какого-то гнилого озера».

В 1851 году гражданское население крепости насчитывало уже свыше тысячи человек. Вольно или невольно, но командованию пришлось принимать меры, чтобы решить хотя бы некоторые насущные вопросы их быта.

За водою!

Население Шуры было исключительно военным с незначительной прослойкой русских и армянских торговцев и подрядчиков да нескольких евреев-ремесленников.

«Общество» составляли члены штаба командующего войсками, офицеры Апшеронского полка, несколько инженеров и артиллеристов да незначительный медперсонал. Массу же – солдаты Апшеронского полка и других команд, женатые и отставные воины. «Нечего греха таить, – пишет Зиссерман, – в первом преобладали карты и сплетни, во втором – пьянство…»[13].

В Темир-Хан-Шуре не было естественных источников. Воду приходилось брать из Шура-озени и родника Какал-Булак. Солдаты – водовозы (крепость обслуживали 14 водовозов) спускались к речке через Ишкартинские ворота. В морозы и непогоду это создавало большие неудобства. Нужда заставила провести земляные работы по прокладке глиняных труб для водопровода, берущего начало из речки Апке-озень.

В пятистах метрах от военного городка был построен резервуар-отстойник. Жители стали получать воду в достаточном количестве, а начальство позволило себе даже такую роскошь, как строительство двух фонтанов.

Много бедствий доставляло темирханшуринцам озеро Ак-коль, находившееся почти в центре крепости[14]. С начала строительства крепости отходы, сор, нечистоты выбрасывались прямо в воду. Для нужд городка требовалось много леса. Его рубили в окружающих озеро горах. Все это привело к заболачиванию Ак-коля. Озеро стало топким. Комары, гнездившиеся в камышах, распространяли лихорадку. Смертность от нее была не ниже, чем от бедствий войны. В 1854 году солдаты прорыли канаву, по которой вода из озера ушла в Атлан-озень. Дно бывшего озера предприимчивые люди превратили в огороды и получали здесь немалые урожаи.

В 1854 году на самом возвышенном месте крепости был заложен фундамент Андреевского военного собора.

Как пишет Е. И. Козубский, чертеж фасада принадлежал знаменитому художнику-баталисту Г. Г. Гагарину. Собор напоминал средневековый замок. Он мог служить убежищем для двух тысяч человек на случай осады и выдержать обстрел пушек самого большого калибра.

Путешествовавший по Дагестану военный писатель П. Иоселиани оставил о соборе такую запись: «Основание этой церкви положено во время потрясений на востоке и западе, в дни тревог в Дагестане. К изумлению… горцев, посреди бури войны. Здание это росло в ширину и высоту, как гора Сион».

И, действительно, горцы, приезжавшие в Темир-Хан-Шуру, удивленно рассматривали его высокие стены, позолоченные кресты и четверо курантов вокруг большой колокольни, бой которых можно было слышать вокруг на многие километры.

Весной 1861 года строительство собора было завершено, 2-го апреля около двух тысяч дворян, офицеров, купцов, владельцев домов собрались в соборе. В тот день происходило чтение Манифеста Александра II об отмене крепостного права. Когда чтение и благодарственная молитва кончились, и публика стала выходить из собора, то простолюдины, столпившиеся на паперти, задавали один и тот же вопрос: «Неужто правда, что дали освобождение?». По совету господ в благодарность за Манифест здесь же стали собирать деньги, чтобы «выписать для новой шуринской церкви святую икону ангела государя императора[15].

В 30-е годы нашего столетия в разгар борьбы с религией снесли обе колокольни собора, вместе с колоколами и курантами. А в 1968 году взорвали и сам собор. Так, просуществовав 107 лет, исчез с лица земли интересный памятник религии и архитектуры прошлого.

Осада Шамиля

… В сентябре 1843 года Шамиль с боями захватил Унцукуль и уничтожил батальон апшеронцев, спешивший на помощь русскому гарнизону.

Вскоре пал Гергебиль, а из Хунзахской крепости 16 ноября в сторону Темир-Хан-Шуры уходит отряд Пассека.

Для изгнания царских войск из Нагорного Дагестана оставалось сделать еще несколько усилий. Имам, в частности, считал необходимым захват Шуры.

В связи с приближением Шамиля к плоскости, шамхал Тарковский трижды собирал старшин и почетных стариков аулов, разбросанных вокруг царской крепости. Трижды он просил через них население помочь гарнизону Темир-Хан-Шуры, и трижды кумыки остались безразличными к зову своего владетеля. Мало того, они заявили, что «не будут защищаться против Шамиля»[16]. Шамхал переехал в русскую крепость и отдал себя под защиту пушек.

В ноябре 1843 года настали тревожные дни и для Темир-Хан-Шуры. Личный секретарь имама Мухаммед-Тахир аль-Карахи отмечает, что Шамиль по пути из Гергебиля сжег дворец Ахмед-Хана Мехтулинского в Нижнем Дженгутае.

11 ноября 1843 года он захватил Нижнее Казанище, а его люди – Верхнее Казанище, Буглен, Муслимаул, Халимбек-аул, Кафыр-Кумух. Жители подвластных шамхалу селений получили приказ имама – переселяться подальше в горы.

Таким образом, Темир-Хан-Шура оказалась отрезанной и не имела связи ни с Чирюртом, ни с укреплением Низовое, в которых еще имелись гарнизоны солдат. Шамиль 13 дней жил в Нижнем Казанище, в доме переехавшего шамхала. Сюда же доставили орудие (по некоторым сведениям пять пушек), и из него дали несколько выстрелов по крепости. Стрельба носила случайный характер и особого ущерба Темир-Хан-Шуре не нанесла.

Шамиль осадил крепость, но не штурмовал. Он, вероятно, понимал, что с ходу, просто атакой, не сумеет одолеть Темир-Хан-Шуру, имевшую крепостные стены с трех сторон с пятью сторожевыми башнями.

В крепости в это время находились: Апшеронский полк (без двух рот), один батальон тифлисского полка, две с половиной роты кабардинского полка, две с половиной сотни казаков, гарнизонная артиллерия и десять полевых орудий.

Способных носить оружие в Темир-Хан-Шуре оказалось около четырех тысяч человек, но из них в полевых условиях могли действовать 2500.

Больным, легко раненым, обслуживающему персоналу госпиталя были розданы ружья. Торговцы, опасавшиеся за свое добро, составили особый отряд добровольцев.

Усиленные разъезды мюридов переходили речку Атлан-озень почти на расстоянии ружейного выстрела. Есть сведения, что сам имам подходил к небольшому причудливому гроту близ правого берега той же речки для рекогносцировки. Но, не имея осадных орудий и еще по ряду причин, горцы не решились ни на активную блокаду, ни на штурм.

К осажденным с севера форсированным маршем шел генерал Фрейтаг. У него имелось 1350 рекрутов, 1400 казаков и 18 орудий. В столкновении у Кафыр-Кумуха и Муслимаула Фрейтаг оттеснил мюридов в горы. 14 декабря 1843 года, т. е. через месяц и три дня, угроза для Темир-Хан-Шуры миновала.

В своих воспоминаниях Ф. Ф. Тарнов описал трагикомический случай, происшедший по время приготовления к осаде. Незадолго до этого Клюки-фон-Клугенау, оказывается, отдал жителям Кафыр-Кумуха на выпас большое стадо гусей. Когда же Шамиль стал приближаться к Темир-Хан-Шуре, генерал вспомнил о своих гусях и послал за ними целый батальон. Кафыркумухцы, тоже знавшие об успехах имама, не захотели подчиниться приказу Клугенау. В происшедшей схватке обе стороны потеряли коло 40 человек. Однако солдаты сумели овладеть гусиным стадом и в целости доставить его в крепость. Говорят, что гуси в течение осады Шуры были съедены генералом и его гостями.

После событий 1843 года были приняты решительные меры предосторожности. По приказу генерал-лейтенанта Гурко часть войск из Темир-Хан-Шуры переведена в соседние аулы, чтобы обезопасить подступы к крепости. Для размещения солдат пришлось выселить из многих саклей хозяев, что вызвало возмущение местного населения. Военнослужащим строго воспрещалось появляться в одиночку на дорогах, так как теперь считалось невозможным полагаться даже на шамхальских «мирных жителей».

К этому обязывали и тревожные события, происходящие уж очень часто близ самой крепости.

Вот только два эпизода. В зиму 1845 года близ Темир-Хан-Шуры со стороны Агачкалы время от времени стали появляться неприятельские партии. При опасности мюриды скрывались в лесистых балках Гимринского хребта. Улучшив время, они выходили на перехват оказий, идущих из укрепления в Агачкалу или обратно. Опасность и потери стали настолько ощутимыми, что по приказу командующего войсками из Апшеронского полка была выделена команда в 150 солдат. Ими командовали три опытных офицера. Апшеронцы должны были наносить встречные удары по мюридам.

Темир-Хан-Шура. Памятник генералу М.З. Аргутинскому-Долгорукову.

И все же аванпостам Шамиля в этом районе удавалось добиться успеха. 19 марта 1845 года поздней ночью партия мюридов, воспользовавшись темнотою, подошла к дербентской дороге и, остановившись в двух километрах от Темир-Хан-Шуры, устроила засаду.

В 12 часов ночи смельчаки напали на экстрапочту, убив при этом аробщика, везшего корреспонденцию. Казаки же, конвоировавшие почту, навьючили деньги на лошадей и сумели ускакать вперед.

Выстрелы услышали и в крепости. Из Дербентских ворот выбежал караул прапорщика минского пехотного полка Чернушенко. Услышав шум, мюриды решили отойти. На месте происшествия прапорщик Чернушенко нашел убитого почтальона, арбу без волов и два разрезанных чемодана, из которых исчезли несколько посылок.

На следующий день четверо казаков, возвращавшихся в Темир-Хан-Шуру из Кумторкалы, в устье речки Шура-озень были встречены 8 пешими мюридами. В перестрелке был ранен казак Василий Табунщиков. Последнего товарищи доставили в Темир-Хан-Шуру и сдали в госпиталь.

Для охраны дороги, по которой шло сообщение с Чирюртом, в Капчугае и Кумторкале расположили по батальону солдат с пушками. А сами оказии, отправляемые ежедневно на север, сопровождались двумя ротами пехоты и 50 казаками при одном орудии.

В 1845 году в Темир-Хан-Шуру из России прибыли штабы нескольких полков 5-го пехотного корпуса. Тактические соображения требовали обезопасить и дальние подступы к новому укреплению. Часть солдат Апшеронского полка, как опытных и испытанных в горной войне, расквартировали в Верхних Ишкартах.

Грунтовая дорога в это кумыкское селение проходила по лесистой местности. Солдаты, идущие колоннами, нередко подвергались неожиданному нападению со стороны мюридов. Поэтому с весны следующего года началась рубка леса под командой полковника Евдокимова.

Деревья были вырублены по обе стороны дороги на расстоянии ружейного выстрела. Тогда же для быстрого предупреждения опасности в пяти верстах от Ишкартов, на высоком холме «Орталык» были построены казармы для солдат. Дежурный офицер в подзорную трубу осматривал восточные склоны Койсубулинского хребта. При обнаружении противника на длинной мачте поднимали один или два шара, показывая этим, с какой стороны идет неприятель. Получив сигнал, в Темирханшуринской крепости били тревогу и в нужном направлении посылались сильные конные разъезды, а при необходимости выступала и пехота.

В 1853 году был устроен резервуар к югу от крепости с башнею для его прикрытия. Темир-Хан-Шуру украсили два фонтана.

Нападения Хаджи-Мурата

… В апреле 1849 года в районе Темир-Хан-Шуры неожиданно появился известный наиб Шамиля – Хаджи-Мурат со своим помощником Мусою Балаханским. Он не думал захватывать крепость. В укреплении стоял знаменитый Апшеронский полк, два эскадрона нижегородских, несколько сотен казаков, имелись здесь и пушки. А горцев же было немногим более 500 человек.

Хаджи-Мурат хотел поднять переполох в стане противника и захватить добро. Но, может, его привлекало то, что в случае удачи самая грозная крепость царских войск в Дагестане могла оказаться в его руках. И такая мысль, кажется, не исключалась.

В ночь на 15 апреля 1849 года мюриды Хаджи-Мурата двинулись к Темир-Хан-Шуре со стороны Муслимаула. Когда горцы подошли на расстояние ружейного выстрела, триста из них остались сидеть на конях, а двести, по приказу наиба, спешились и поползли к валам.

Все как будто было учтено: ночь, внезапность нападения, канун пасхи, да еще ко всему этому имелся специальный проводник, хорошо знавший улицы крепости. Момент можно было считать и в том отношении удачным, что, кажется, в Темир-Хан-Шуре в ту пору отсутствовал «гроза Дагестана» князь Аргутинский.

Но апшеронцев не удалось ни обмануть, ни застать врасплох. Часов в 11 вечера их сторожевой пост встретил пятерых горцев, ехавших на лошадях со стороны Муслимаула. Апшеронцы дали залп и поспешили к себе, чтобы предупредить об опасности. Воинский начальник Кендзержинский приказал им быть вблизи крепостного вала, а сам, захватив человек 30 из караула сторожевой башни, у Аварских ворот стал ждать донесений разведчиков. Между тем в непроглядной темноте солдаты неожиданно для себя снова оказались перед очень большой группой всадников. Попав под их обстрел, четверо тут же свалились замертво. Остальные сумели ускакать. Горцы, понимая, что выстрелы непременно поднимут тревогу в крепости, бросились во весь карьер к укреплению. Выставив два значка около русских батарей, нападающие через восточную часть вала перелезли вовнутрь. Но находящийся на батарее штабс-капитан Теплин с несколькими десятками апшеронцев дал залп из ружей, ошеломив противника с тыла.

Апшеронцам удалось в штыковом бою опрокинуть горцев. В это же самое время с другой стороны вала перемахнула большая группа людей Хаджи-Мурата; но тут случилось неожиданное: лихие наездники на улицах незнакомого города растерялись, проводник, оказывается, почуяв опасность и пользуясь суматохой, скрылся.

Барабаны били уже тревогу, слышалась команда офицеров, на ноги поднялась вся крепость. Людям наиба нечего было думать о каком-то успехе, хотя они не теряли надежды.

На одной из улиц в кромешной тьме светилось окнами какое-то здание. Горцы побежали к нему, приняв его за резиденцию командира Апшеронского полка князя Орбелиани. Ошибка была явной. Попали в госпиталь. Больные и раненые, услышав выстрелы и крики горцев, вбежали в большую палату, забаррикадировали дверь мебелью. В это время в других комнатах мюриды хозяйничали, срывая с кроватей белье и набивая оловянной посудой свои хурджины. Долго оставаться в помещении было опасно. Они стали выбегать из помещений, но были встречены огнем солдат, поднятых по тревоге.

Крепость Темир-Хан-Шура

Впоследствии сам Хаджи-Мурат, вспоминая об этой операции, рассказывал, что во время нападения на Темир-Хан-Шуру, кроме раненых, которых не сумели в темноте вынести из укрепления его люди, в руках у русских он оставил 12 человек убитыми.

По поводу действий горцев генерал-лейтенант Потто с тревогой отмечал: «… Но нельзя не сознаться, что Шура на этот раз отделалась дешево. Хаджи-Мурат не совсем ошибся в направлении: дом полкового командира стоял как раз напротив госпиталя – светись в нем хоть какая-нибудь лампадка, дело могло бы принять иной оборот. Ворваться в дом полкового командира, как они ворвались в госпиталь, убить часового, двух-трех вестовых, схватив самого Орбелиани, и вместо оловянной посуды вынести полковые знамена, – могло быть делом одной минуты. Если бы это удалось, то горцы успели бы скрыться со своими драгоценностями прежде, чем подоспели бы сюда батальоны»[17].

Происшествие в ночь на 15 апреля произвело сильное впечатление: самое большое укрепление в Дагестане подверглось неожиданному и бесцеремонному нападению горцев. Драгуны, стоящие в Верхнем Казанище, прискакали в Темир-Хан-Шуру поздно, и посылать их вдогонку за Хаджи-Муратом было ненужной затеей.

Командование Темирханшуринского укрепления, да и сам князь Аргутинский за оплошность получили от императора Николая I строгое замечание. Набегом Хаджи-Мурата остался недоволен и Шамиль.

После этого события между Шурой и Ишкартами был построен оптический телеграф. Аппараты наблюдения и передачи установили на Кавалер-Батарее и в новом здании на холме близ Ишкарты.

В ночь на 31 марта 1856 года несколько мюридов хотели проникнуть в крепость, но были отогнаны бодрствующими часовыми. Отступая, горцы открыли против них огонь из ружей.

Особые предосторожности начальство Темир-Хан-Шуры предпринимало в дни Пасхи и других праздников.

…29.XI.1866 крепость Темир-Хан-Шура возведена в степень города.

Ахтынская крепость

В двух верстах от лезгинского селения Ахты в 1839 году было возведено укрепление, получившее имя от названия аула. Оно стояло на том месте, где река Ахты-чай впадала в реку Самур. В укреплении, кроме других сооружений, имелись церковь и лазарет. Гарнизон на первых порах состоял из 20 офицеров, 154 солдат, врача и священника.

В сентябре 1848 г. войска имама Шамиля осадили Ахтынскую крепость. Об этом и пойдет речь, однако в начале повествования хочется коснуться истории одной картины. В одном из залов Дагестанского музея изобразительных искусств висит внушительных размеров полотно П. И. Бабаева «Осада крепости Ахты».

Следов пребывания Посидора Ивановича в Дагестане обнаружить мне не удалось, но глубоко убежден, что, не будучи на месте событий, вряд ли смог бы художник написать такую убедительную картину.

Будущий художник родился в Харьковской губернии в 1813 году. Был призван в армию, служил подпоручиком артиллерии в Тифлисе, являлся одновременно вольнослушателем Академии художеств, брал уроки у К.

Л. Брюллова. Школа великого художника дала свои плоды. В 1844 году за картину «Умирающий солдат передает сохраненное знамя товарищу» Бабаев награжден Академией художеств малой серебряной и малой золотой медалями. Еще через четыре года его полотно «Сражение на Кавказе при Михайловском укреплении» удостоено уже большой золотой медали.

П.И. Бабаев «Штурм Ахты». Год исполнения 1849 г.

Кисти Бабаева принадлежит ряд церквей Кавказа. Умер художник в возрасте 57 лет и похоронен в Тифлисе.

«Осада крепости Ахты» написана на следующий год после героической защиты укрепления, когда по всей России шла слава о тех, кто участвовал в его обороне. П. И. Бабаев, вероятно, прибыл в Дагестан из Грузии, чтобы по горячим следам набросать эскизы будущей картины. Моя же задача скромная: рассказать, что же мог художник увидеть, услышать и узнать в ауле Ахты и укреплении.

В связи с тем, что в конце XVIII – начале XIX века Турция и Иран снова стали угрожать Южному Дагестану, четыре тысячи семей лезгин вступили в подданство России. Это имело прогрессивное значение для развития экономики, торговли, культуры края.

Но из-за насилия царских чиновников и угнетения местными ханами некоторые аулы изъявляли непокорность. В связи с этим по приказу генерала Евгения Головина в 1839 году близ Ахтов солдаты воздвигли укрепление, пороховой погреб и казармы. Не забыли построить и здание церкви. Крепость была вооружена восемью пушками.

Открытие Ахтынского моста генералом Вольским

На первых порах в укреплении несли службу чуть более 100 офицеров и солдат. Ахтынскую крепость никто не беспокоил, хотя уже более 20 лет шла Кавказская война. Но вот 12 сентября 1848 года в Рутуле появляется Шамиль с мюридами. По его приказу наибы Даниял-бек Элисуйский и Хаджи-Мурат двинулись на Ахты с целью занять царское укрепление. В ту пору комендантом его был полковник Федор Рот.

Федор Рот в молодые годы являлся комендантом г. Анапа. В результате его женитьбы на грузинской красавице появилась Нина. Вскоре жена коменданта скончалась от болезни. Нина получила воспитание в Институте благородных девиц, где она увлеклась поэзией Пушкина и Лермонтова. На выпускном балу Нина танцевала с императором Николаем I.

К этому времени Федор Рот был переведен начальником Ахтынской крепости. В июне 1848 года, успешно сдав экзамены, дочь его отправилась в Дагестан, где была тепло принята местной интеллигенцией, совершала экскурсии в ближайшие и дальние аулы, любовалась снежными вершинами Шалбуздага и Базар-Дюзи.

К осени 1848 г. полковник стал замечать перемены в настроении ахтынцев. Они не отвечали на поклон, меньше стало ходоков-просителей. По ночам на отдельных вершинах видно было, как горели костры.

А затем нагрянула беда. Началась осада крепости мюридами Шамиля. Сил у Рота было мало, поэтому он не стал атаковать противника, а укрылся за кирпичными стенами. К этому времени Шамиль без боя вошел в Ахты, и его 10 тысяч мюридов открыли огонь по укреплению.

Настало утро 15 сентября. Полковник Ф. Рот понимал критическое положение гарнизона, но о сдаче не было и речи. Он стоял на бруствере батареи, когда шальная пуля угодила в шею и, повредив горло, застряла в груди. Солдаты отнесли раненого домой, лекарь перевязал. В связи с таким поворотом событий созвали военный совет. Преемником коменданта избрали капитана Новоселова. Затем офицеры отправились к полковнику с докладом. Они застали его лежащим на походной кровати, бледного, с мешками под глазами, а перед ним на коленях стояла беззвучно плачущая 17-летняя дочь Нина, приехавшая на каникулы из Петербурга.

Офицеры поклялись перед комендантом, что крепость не сдадут, в крайнем случае – взорвут ее. Рот высоко оценил их заявление, а офицеры, в свою очередь, восхищались комендантом, который также не собирался жалеть себя.

На следующий день обстрел был настолько сильным, что пороховой погреб взлетел в воздух, убив при этом много защитников крепости. Чувствуя, что люди дрогнули, Ф. Рот приказал вынести себя на бастион. Увидев своего коменданта, солдаты закричали «ура».

20 сентября начался решительный штурм. Снова вынесли коменданта наверх. Он видел, как над стенами укрепления появилось зеленое знамя мюридов, но взять укрепление они не сумели и на этот раз. В строю защитников крепости оставалась только половина нижних чинов и лишь семеро офицеров. Остальные погибли или были ранены.

21 сентября обе стороны, как бы набираясь сил, не стреляли. Следующий день оказался на редкость жарким. Шамиль укрывался от солнца под большим зонтом. Вдруг среди мюридов началось замешательство. В Самурской долине появились войска генерала М. З. Аргутинского-Долгорукого. Шамиль ушел в горы. Ф. Рот остался жив. За оборону Ахтынской крепости его возвели в чин генерал-майора и наградили деньгами. И дочь осталась жива.

Отмечу еще одну героиню ахтынских событий. Жена поручика Богуславского, совсем еще молодая женщина, будучи на батарее, была ранена тремя пулями. Ее на руках отнесли в домик, где она жила с мужем. Но здесь женщина получила еще одну рану. Вблизи находился пороховой погреб. Когда он взорвался, то был поврежден и дом Богуславских. Поражает то, что, имея 24 раны и порезы от стекол, она осталась жива.

Узнав о поведении жены офицера, император Александр II высоко отметил подвиг Богуславской.

Этим событиям посвящена трехактная пьеса сочинения Мердера «Взятие Ахты», которая с успехом шла на сценах многих театров десятки лет.

Мне здорово повезло. В книге Ю. Дмитриева «Цирк в России» я наткнулся на то, как готовили, и выдавали спектакли, скажем так, на ахтынскую тему. Читая книгу, во-первых, мы узнаем, как строил пьесу господин Мердер. Во-вторых, выясняется, что «Взятие Ахты» разыгрывали не в театре, а в Императорском цирке.

Читайте, пожалуйста: «Для участия в постановке были привлечены, с одной стороны, цирковые наездники, с другой – актеры драматической труппы… Дело разворачивалось не на шутку. Для участия в репетициях и спектаклях были откомандированы: 130 рядовых, 10 унтер-офицеров, 22 казака с лошадьми, артиллеристы, флейтисты, барабанщики и хор Егерского полка[18].

Действие 1-й картины проходило в квартире коменданта крепости. Когда раздались выстрелы, дочь коменданта Вера побежала на крепостную стену.

2-я картина. Первая атака отбита. Офицеры завтракают. Корнет Бербери хочет вызвать помощь. Тут выясняется, что Бербери влюблен в дочь коменданта, а им увлечена черкешенка Тамара. В 3-й картине мы видим аул. Там войска. Появляется Бербери. Он докладывает о положении Ахты. Тревога. 4-я картина. Горы, появляется Шамиль с мюридами. Джигитовка. Известие о приближении русских. Бой. Полная победа русских. Бербери в награду получает руку дочери коменданта.

Будем откровенны. Драматургически пьеса, оказывается, была слабой. Зрители часто не понимали, что и где происходило. Это замечание относилось к актерам. А цирковая часть спектакля оказывалась великолепной и вызывала аплодисменты петербургской публики.

В том же 1850 году в Ярославле гастролировала труппа Терци, она ставила «Блокаду Ахты» с военными эволюциями, маршами, контрмаршами, джигитовкой, стрельбой в цель, фехтованием на шпагах, пальбой из ружей, штурмом крепости, при участии 150 человек[19].

Считают, будто на одной из постановок пьесы присутствовал император России. Понравилась постановка Александру II или нет, мне неизвестно. Царю участники ахтынских событий объяснили, что большую помощь в защите крепости оказал дагестанец по имени Алисултан. И, что он и дочь бывшего коменданта, прекрасная Нина, любят друг друга. Александру II оставалось только благословить их союз.

Ахмед Агаев добавляет, что Алисултан Курбанали достиг чина генерал-майора, погиб, участвуя в русско-турецкой войне 1877–1878 гг.

Вернемся в Ахты. … В 1859 году в крепости была открыта школа для детей солдат и местного населения. Русскому языку и другим премудростям маленьких лезгин обучал врач Лебедев.

Одна из страниц жизни дагестанского революционера Кази-Магомеда Агасиева также связана с укреплением. Как-то, узнав, что солдаты недовольны существующими порядками, он решил проникнуть на территорию укрепления. Но как это сделать? Из гражданского населения туда пускали только русских, которые ходили в церковь помолиться. При содействии солдата Афанасьева Агасиев «принимает» христианскую веру, посещает крепость, чтобы среди нижних чинов распространить листовки, запрещенную литературу.

Ахтынское укрепление было еще раз заблокировано. Это случилось во время всеобщего восстания в Дагестане в 1877 году.

Заканчивая рассказ об этом примечательном месте, хотелось бы обратить внимание общественности на то незавидное состояние, в каком находится бывшая Ахтынская крепость – памятник и свидетель многих событий.

Кизляр

Кизляр в русской литературе впервые упоминается в 1616 году астраханским воеводой под названием Кирды-аул. Предполагают, что в нем жили кумыки. Заслуженный учитель Дагестана А. И. Солоненко, изучавший историю города, считает, что в конце XVI – начале XVII вв. из Закавказья в Кизляр начали переселяться армяне и грузины. Затем, во время персидского похода императора Петра I – в 1722 г. поселяются русские. В 1835–1836 гг. генерал Левашев проводит фортификационные работы, превращая Кизляр в крепость.

К этому времени город состоял из несколько слобод:

1. Курчи-аул – населен кумыками;

2. Курце-аул – населен грузинами;

3. Арментир – населен армянами;

4. Станица терских казаков;

5. Тезик-аул – населен ногайцами;

6. Окочир-аул – населен кумыками;

7. Солдатская слобода и, наконец,

8. Казанте-аул – населен казанскими татарами.

Русский населенный пункт Кизляр основан в 1725 году. В 1773 г. Кизляр – уже город уездного значения и представлял собой по внешнему виду пятиугольник, стены которого были сделаны из дерева и земли. В городе жили люди самых различных национальностей: русские, кумыки, армяне из Эндирей-аула, грузины-переселенцы, китайцы, персы, а с середины XVIII века – в основном русские.

К этому времени Кизляр делается знаменитым центром виноградарства и виноделия, но поскольку город окружали болота, Кизляр получил и вторую известность, как место, где человек непременно заболевал малярией. При этом слегший в постель считался обреченным. В городе не было не только врачей, но и лекарств. Только катастрофические размеры смертности населения привели к тому, что 8 августа 1828 г. в Кизляре власти, наконец, открыли аптеку. Упомянем, кстати, что она являлась и первой в Дагестане.

Еще в 1748 г. здесь была создана специальная комиссия по крещению. Как сообщают некоторые источники, в 1798 г. 11 тыс. карабахских меликов приняли новую религию, и многие из них переселились в Кизляр.

Кизляр привлекает к себе внимание царских генералов с самого начала покорения Дагестана. К 1818 году была создана кордонная линия от Моздока до Кизляра, где стояли Моздокский и Гребенской казачьи полки и другие воинские части. К этому времени Кизляр – один из известных на Северном Кавказе торговых центров. Город приносил казне значительный доход. В связи с этим, а также в связи с опасностью, грозившей со стороны горцев, А. П. Ермолов в рапорте на имя Александра I от 20 мая 1818 г. просил согласия царя на создание укреплений в Аксае, Андрей-ауле и Костеке и далее – вплоть до реки Сулак.

Во время Кавказской войны царское командование нередко задерживало торговцев из числа дагестанцев. Так, когда пробравшиеся через кордоны андийские купцы с бурками появились на кизлярском базаре, они оказались арестованными.

В связи с тем, что Шамиль не имел возможности производить торговый обмен непосредственно с русскими купцами, он возлагал такие операции на «мирное» население, чаще всего на кумыков, живущих на плоскости. Через них на базарах Кизляра, Дербента, Темир-Хан-Шуры закупались, говоря сегодняшним языком, «стратегические» товары, которые затем тайно переправлялись в горы. К таким товарам относились сталь, железо, медь, соль, ткани, порох и т. д.

В конце 1853 г. Шамиль отпустил чеченскому и салатавскому наибам по 60 рублей серебром, чтобы через «мирных» горцев закупить железо и сталь. И действительно, 26 ноября в Аух было доставлено 16 пудов того и другого металла. Как только это стало известно царскому командованию, оно дало указание: «Принять меры, чтобы в Кизляре была прекращена продажа помянутых металлов кумыкам по 1 апреля 1854 года». Кизлярский городничий отвечал, что он взял с торгующих подписку о прекращении продажи металлов воюющим горцам. Кроме того, был установлен таможенный надзор, следивший за «не выпуском за Терек к кумыкам и другим… горцам железа и стали ни в сыром, ни в переделанном виде».

Близ укрепления имел небольшой клочок земли отставной офицер Иван Багратион. В его семье в 1765 г. родился мальчик Петр, впоследствии один из учеников гениального русского полководца А. В. Суворова и будущий герой Отечественной войны 1812 г. После Бородинской битвы Наполеон назвал П. И. Багратиона лучшим из русских генералов.

К стихотворению Лермонтова «Сон».

Багратион по происхождению грузин. Но мы, дагестанцы, также гордимся знаменитым полководцем: он был нашим земляком.

Нужно отметить, что вообще судьба семьи Багратионов связана с Дагестаном. Мать Петра Ивановича, прожившая здесь много лет, похоронена в Кизляре. Вероятно, там же погребен и отец-полковник. Родной племянник полководца, Иван Романович Багратион, с 1854 по 1859 г. командовал 1-м Дагестанским конно-иррегулярным полком…

27 февраля 1837 г. за стихотворение «Смерть поэта» М. Ю. Лермонтов по приказу императора был выслан на Кавказ. Из Ставрополя он должен был отправиться в свой полк, стоявший в Кара-Агаче. Но, узнав, что два эскадрона полка идут на «лезгинскую линию», поэт решил изменить свой маршрут, отправившись, прежде всего, в Кизляр.

Начальником крепости в дагестанском городе служил тогда участник войны 1812 года Павел Катенин. К нему-то, получив разрешение своего родственника генерал-майора П. И. Петрова, начальника штаба «Кавказской линии», и поехал М. Ю. Лермонтов.

В Кизляре поэт был принят очень хорошо, но вскоре он заболел малярией. Болезнь была настолько сильна, что Лермонтову пришлось срочно отправиться в Ставрополь и немедленно лечь в госпиталь. После некоторого улучшения состояния здоровья он направился отсюда в Пятигорск.

Кизляр посетил и другой великий сын России – Лев Николаевич Толстой. Всего два года с небольшим пробыл на Кавказе Л. Н. Толстой. Приехал он сюда в 1851 году 28-летним юношей, а уехал писателем с всероссийским именем.

27 мая этого года Толстой со своим братом Николаем Николаевичем из Астрахани переехал в Кизляр. Хотя стояла весна, но запах пороха преобладал здесь над запахом степных трав и цветов. В город ежедневно прибывали участники сражений, доставлялись раненые. На ночь крепостные ворота запирались, и плохо приходилось тому, кто задерживался в степи. Но с утра жизнь в крепости и ее окрестностях снова пробуждалась. На дороге показывались солдаты, а то и миловидные казачки, с достоинством восседавшие на арбах. Нетрудно было разглядеть рядом с женщинами и ствол ружья. Вся эта «экзотика» оставляла определенный след в памяти писателя.

Снова Лев Николаевич Толстой попадает в Кизляр через год – в апреле 1852 года. Неудобства дорожной жизни, отсутствие правильного режима расшатали его здоровье. И вот писатель едет в дагестанский город, чтобы проконсультироваться у врача, но местный эскулап оказался далеко не тем, за кого себя выдавал. «Никакой пользы не делает, только врет», – записал о нем в своем дневнике Л. Н. Толстой.

В начале мая Л. Н. Толстой покидает Кизляр. Как и М. Ю. Лермонтов, в 1837 году он отправился отсюда на лечение.

Ну, никак нельзя обойти молчанием пребывание еще одного великого человека в дагестанском укреплении.

7-го ноября 1858 года Александр Дюма в сопровождении художника Жан-Пьера Муане и переводчика – студента Московского университета Калино прибыл в Кизляр. Лошади, везшие экипаж, тонули в грязи по самую грудь.

Ямщик спросил: «Куда везти Вас?» – В лучшую гостиницу, – был ответ. Ямщик покачал головой: «В Кизляре, господин, нет ни лучших, ни худших гостиниц. Надо обратиться к полицмейстеру…»

Случай был не новый на длинном пути французов. По просьбе Дюма конвойный казак отправился к полицмейстеру, а он и его спутники стали ждать ответа у ворот города.

Дюма оставался самим собой и в такой обстановке. Он открыл записную книжку и стал заносить в нее следующие сведения: сады в Кизляре принадлежат армянам. Кахетинское вино уступает кизлярскому. Мусульмане не пьют вино. В городе проживают армяне, татары, калмыки, евреи. Население состоит из 9-10 тыс. человек. Они торгуют вином, водкой, шелком, рисом, мареной… Как всегда Дюма от себя добавил то, чего не было. Будто в Кизляре продавали детей, женщин и мужчин, взятых в плен…

В 1-й же день пребывания в Кизляре Дюма сделал открытие, которым затем воспользовалась с благодарностью вся Европа и не только Европа. Речь идет о «технологии» приготовления шашлыка. Дюма не только ел с удовольствием, но и подробно записал рецепт приготовления этого блюда.

Затем Дюма с переводчиком Калино вышли на главную улицу города. Но их тут же остановил хозяин харчевни. Он сказал, что небезопасно приезжим ходить без оружия. Пришлось Дюма надеть кинжал, который ему подарили в Астрахани.

Дюма услышал страшные истории, которые время от времени происходили в Кизляре и вокруг него. Вот некоторые из них.

Полковник Меден был убит между Хасавюртом и Кизляром. Трое братьев-армян попали в плен к горцам и за них требовали солидный выкуп. Так же оказались в плену три женщины, но во время переправы вплавь через Терек они смертельно простудились, и за них ничего не удалось получить…

В общем, Дюма услышал до 20 таких историй, которые он добросовестно записал в дорожный блокнот.

На третий день французы, попрощавшись с Кизляром, на пароме переправились через Терек. В дневнике Дюма отметил, что Терек вдвое шире, чем Сена. На расстоянии 5 верст друг от друга располагались казачьи посты со сторожевыми вышками.

130 лет назад

Еще на 7 верст до города начинались сады. «Это не дорога, – пишет один из лиц, посетивших Кизляр в 1861 году, – это узкая ароматная аллея». Но в крепости была совсем иная картина. «Винная душная атмосфера начинает обдавать вас, когда вы подъезжаете», – сообщает тот же автор. В городе проживало около 10 тысяч человек – русских, армян, грузин, кумыков, осетин, персов, ногайцев. Кизляр 130 лет назад состоял собственно из самого города, крепости, солдатской слободы и полевых построений.

Земляные валы крепости растянулись между солдатскою слободою и городской площадью. За стенами крепости находились казармы, цейхгаузы, окружное казначейство, острог, провиантский и соляной магазины. На площади города заезжий мог увидеть соборную церковь. Подле нее глубокий колодец, рядом две ивы.

«Северные и южные ворота крепости забиты наглухо, – говорится в небольшой книжечке под названием «Чтения», – а прочие подъемными мостами на чугунных цепях напоминают времена, когда пароль и лозунг были в Кизляре не простым повторением военного артикула. Чугунные пушки, не стрелявшие со времени нашествия на Кизляр шейха Мансура до набега Кази-Муллы, лежат на стенах, многие – без лафетов; вода кругом крепости подернулась зеленью, заросло камышом, в котором раздается по ночам пронзительный крик кулика и дикой утки, иногда часовые заведут свое протяжное «Слушай!»»[20].

В 1861 году церквей в городе имелось 9, из них армянских – 4, мечетей – 5. Автор книги замечает, что женщин, особенно молодых, в церквах бывает мало. Ревностью мужей и невежеством духовенства объясняет он этот факт. При мечетях имеются школы. В них дети магометан с утра до вечера читают нараспев «Коран».

Настоящих улиц в Кизляре была одна. Она шла через площадь, окружающую крепость до площади с армянской церковью, затем до татарского базара. Грязь по колено в дождь и пыль до неба в сушь.

В «Записках о Кизляре» Ю. Шидловский сообщал: «Чистота на всех улицах азиатская. Летом от сора нет проходу, а весною и осенью ни прохода, ни проезда от грязи. Случается, что арбы, встретившись на улице, не могут в глубокой грязи разъехаться, и надолго застревают пока не придут на помощь… Открытые болота, образованные разливами Терека, также имеют дурное влияние на климат Кизляра».

В 1863 году вода из Терека ушла в Таловку. Это было причиной гибели многих садов.

Лавок и духанов великое множество. В них можно было приобрести чихир, красное вино, серные спички, сукна, овощи. Базаров имелось 2: татарский и армянский. Осенью в город прибывали горцы из близких и далеких аулов. Их дело – резка винограда. «Эти полулюди, – сообщает автор, – известны в Кизляре под общим именем горцев или тавлинцев».

Если бы имели возможность обозреть Кизляр с возвышенного места, мы обратили бы внимание на то, что город с 2-х сторон был окаймлен садами, третьей – тополиной рощей и с четвертой – Тереком. От Астрахани до Кизляра было голо, нигде нет леса, если не считать тополей, растущих на расстоянии более 10 верст по берегу реки. По уверению автора: «Многие ногайцы, кочуя всю жизнь в песчаных степях, не видели леса». На тополя ногайцы смотрели, как на какое-то чудо.

Дважды в году отдыхали кизлярцы – встречая весну и провожая лето. Собирались в тополиной роще. Кумыки, русские, грузины, армяне, татары, евреи с детьми и женами приходили сюда. Всюду слышалась музыка, хлопанье в ладоши, песни. То там, то в другом месте начинались танцы, борьба, джигитовка, бегание взапуски.

В окрестностях Кизляра в обилие имелись дикие свиньи, волки, лисы, зайцы. К северу от города – сайгаки, олени. Да и сейчас в 12 км. от города в Бороздинке живут олени. Фазаны, дикие утки разных пород, лебеди, пеликаны заполняли дельту Терека. В самом Тереке – рыбное царство: осетр, белуга, сазан, лещ, судак, окунь, линь. Уместно будет заметить, что некоторое процветание рыбной промышленности началось с 1865 года. Отмена крепостного права не задела город. Сюда ежегодно прибывали тысячи сезонников: разутые, раздетые, жить приходилось под открытым небом, в лучшем случае в сараях.

Краевед Д. Васильев сообщает, что работа на виноградниках называлась «виноградной каторгой» – за гроши приходилось трудиться от зари до зари.

Особых изменений в городе не наступало и через 50 лет. В конце XIX века в Кизляре, как и раньше, бичом являлась малярия. Если в 1864 году здесь проживало около 10 тысяч человек, то по переписи 1897 года, жителей осталось 7327. Это объясняется тем, что хотя рождаемость в Кизляре равнялась общероссийской, составляя 4,8 %, смертность была выше на 3 %.

Смертность на 1 тысячу жителей в городе составляла 70 человек, в то время как в России – 34. Врач Р. И. Мишвелев, изучавший санитарное состояние Кизляра, в 1900 году писал: «Недалеко время полного вымирания».

Кизлярцы имели небольшой рост, были худы, движения вялы, бледны, с землистым цветом лица. «Осенью и зимою, – печально констатирует врач, – в каждом доме есть больные». А в сезон напряженности лихорадок /конец лета и осень/ нередко в семье из 3–5 душ некому было и воду подать.

Малярия изводит и кормящих матерей и их младенцев, взрослых и детей, не щадит и домашних животных… масса пришлого рабочего люда, особенно тавлинцев, из Дагестана, болела и в страхе уходила в горы… Шестьдесят лет считают чуть ли не предельным возрастом… Стариков у нас нет, на людей возраста более 70 лет указывается, как на редкость. Признаки физического вырождения становятся все резче, народ изнемогает, мельчает, обессиливается, трудовая способность падает», – писал Р. И. Мишвелев[21].

Хунзахская цитадель

27 мая 1837 г. генерал Фезе, следуя через горы и долы из Темир-Хан-Шуры, прибыл в Хунзах. По указанию царя Николая I решено было возвести цитадель для того, чтобы обозначить гарнизон, а главное – твердой ногой стать в Аварии. Для строительства крепости Фезе облюбовал старый Хунзахский дворец, он занимал командную позицию над всем селением и окружающими его высотами. В жизни все хорошим не бывает. Так и здесь. Цитадели мешал новый дворец тем, что в случае осады, противник, укрывшись за его стенами, мог безнаказанно подойти к его стенам.

Укрепление построили за одну неделю. Такая быстрота объяснялась тем, что в работах участвовали не только солдаты, но и хунзахцы.

Цитадель представляла собой четырехугольник, шириною в 15, длиною в 140 и высотою 19 г/до фунтов. В 150 шагах от укрепления поставили резервуар с водою.

Цитадель, башни блокгауз соединялись капонирами, состоящими из двойных каменных стен в 10 фунтов высотою.

Если на первых порах хунзахцы добровольно помогали в строительстве, вскоре их настроение изменилось. До них дошло недовольство Шамиля, который писал, что русские пришли для окончательного покорения Дагестана, а не на время. Доказательством того является, мол, строительство цитадели в столице Аварского ханства.

Как противодействие этому, Шамиль в 50 верстах от Хунзаха приказал начать возводить укрепление.

В цитадели дислоцировался 4-й батальон Апшеронского полка, который был обеспечен всем необходимым на 7 месяцев.

Старшим в укреплении являлся подполковник Педяш. Шамиль пришел к мысли о необходимости истребления хунзахского и зирянинского укреплений.

Об этом стало известно Педяшу. Он рапортом донес начальству о волнениях среди горцев Нагорного Дагестана, имеющих далеко идущие цели.

В связи с этим генералу Клугенау было велено собрать крупные силы войск в Темир-Хан-Шуре и в случае надобности как можно скорее оказать помощь гарнизонам Хунзаха и Зиряни.

А пока суд да дело было решено улучшить дорогу на Хунзах, и до 1-го июля 1839 г. обеспечить гарнизон продовольствием и дровами. На всякий случай, чтобы упредить события, туда прибыл с отрядом генерал Фезе. В связи с этим жители Ашильты и Игали бросили свои дома и, переправившись через Андийское Койсу, ушли в Гумбет.

Таким образом, в 1838 году гарнизон был обеспечен продовольствием до середины следующего года. Дрова успешно заготавливались. В цитадели возникли новые бастионы и каменный пороховой погреб.

Видя надежность укрепления, генерал Фезе в сентябре покинул Хунзах. В 1841 г. активные действия Хаджи-Мурата привели к тому, что царское командование вынуждено было предпринять ряд мер, дабы удержать Аварию в своих руках. Оно решило гарнизон Хунзаха увеличить еще на одну роту. В конце января с апшеронцами туда же вступил генерал-майор Бакунин, инспектировавший укрепления в Дагестане. Лазутчики принесли известие, что несколько известных наибов во главе с Шамилем 10-го февраля собираются вторгнуться в Аварию.

По получению первого известия, Бакунин, собиравшийся отправиться в Зиряни, предпочел остаться в Хунзахе, чтобы руководить обороной, на случай нападения со стороны мюридов.

Хунзахское укрепление. Водопад 98 метров.

Бакунин почему-то не стал ждать 10 февраля, а с 4-го числа отправился к Цельмесу, там завязал бой и таким образом разрядил атмосферу. После этого отряд вернулся в Хунзах. Неуспех Хаджи-Мурата в цельмесских событиях не поколебал его имя как выдающегося храбреца. В начале 1842 года многие точки Аварии занимали мюриды Шамиля, а в руках царских войск оставались Хунзахская горская плоскость и такие пункты, как Цатаних, Гоцатль и Ахалчи.

В сентябре Шамиль сделал очередную попытку овладеть Аварией. Перед этим в Харахи русские потерпели жестокое поражение, где одними убитыми оказалось 11 офицеров и около 120 низших чинов.

Теперь у Клугенау имелось около 1500 солдат и офицеров, а у имама в 10 раз больше. Жители Аварии, зная о поражении русских в Харахи и видя превосходство сил на стороне мюридов, легко могли стать на сторону восставших. В таком случае судьба Хунзаха была бы предрешена. Командующий войсками решил двигаться к цитадели, где в достаточном количестве имелось продовольствие и снарядов. Кроме того, малодоступность укрепления давала надежду на долгую оборону.

В Хунзахе был сформирован сводный батальон апшеронцев в 700 человек. В первых числах сентября Хаджи-Мурат потеснил из Обода батальон кабардинцев. Узнав об этом, генерал Клугенау отправил подполковника Пассека со всей кавалерией в Обода, а оттуда приказал следовать в Хун-зах с кабардинцами и батальоном апшеронцев, расположенных в Ахалчи.

Пассек обстрелял Обода из артиллерии, заставив Хаджи-Мурата уйти в Тануси. Соединившись с апшеронцами, Пассек благополучно вошел в Хунзах.

8-го сентября Шамиль к тем мюридам, что были с ним, присоединил еще 2 тыс. человек пришедших с Кебет-Магомой. На следующий день имам без боя вошел в укрепление Ахалчи, где гарнизон прапорщика Залетова состоял из 370 солдат и унтер-офицеров. Каждый день то имаму, то Кебет-Магоме удавалось захватить небольшие гарнизоны русских войск.

Положение Хунзаха в этих условиях становилось критическим. К этому времени снарядов и зарядов оставалось ограниченное количество, продовольствия – на один месяц, а соли – на несколько дней. Фуража для лошадей внутри цитадели вовсе не было.

В связи с таким положением Клугенау приказал апшеронцам занять пространство между башнями. Оборона передовой линии возлагалась на надежного Пассека. В башнях были поставлены меткие стрелки. На трех высотах устроены батареи с амбразурами. Кроме того, с каждого семейства хунзахцев в качестве аманатов были взяты по одному человеку. У местных жителей купили соль. Сухарей стали отпускать по 200 гр., зато по 400 гр. мяса. Заготовили фуража для лошадей на 10 дней.

Всем этим хунзахскому отряду воспользоваться не пришлось. Уже 12 сентября стало известно, что князь М. З. Аргутинский идет на помощь окруженным, но, прежде чем оказаться в Хунзахе, ему пришлось взять несколько населенных пунктов, а самому в одном из боев получить ранение.

Аварии та и другая стороны придавали особое значение. Перед наступательными действиями весною 1843 г. решено было основательно укрепить Хунзахскую цитадель: расположить в ней три комплектных батальона; устроить сообщение с Темир-Хан-Шурой; усилить оборону Хунзаха; все пункты, как Хунзах, так и вне его снабдить артиллерией; все войска в Хунзахе обеспечить полушубками и т. д. и т. п.

Однако Шамиль в 1843 г. имел как никогда блестящие военные успехи. Он окружил Темир-Хан-Шуру, заняв перед этим десятки укреплений царских войск. В их числе оказались Тануси, Зиряни и Ирганай. В связи с этим отступление гарнизона из Хунзаха исключалось, иначе он по дороге в Темир-Хан-Шуру должен был погибнуть.

Все-таки Хунзах, в конце концов, оказался в руках восставших. В начале марта 1850 г. Шамиль созвал в нем своих наибов: обсуждалось предположение о военных действиях весною наступившего года. Совещание шло очень шумно, было продолжительным и особых результатов не приняло. Царило некоторое уныние. И было от чего. Находясь почти круглый год в набегах, сражениях, горцы почти забыли о мирных занятиях, возложив все на женские плечи, многие мюриды были ранены, покалечены, погибли в боях. А Шамиль ставил все новые задачи, звал на защиту Родины. Так прошли еще 8 с лишним лет. В августе 1859 года, следуя за Шамилем, главнокомандующий русскими войсками князь А. Барятинский прибыл в Хунзах. Переночевав здесь, на следующий день он спустился в Гидатль, откуда отправился в Гуниб, где на имя Александра II послал телеграмму такого содержания: «Теперь осаждаю Гуниб, где заперся Шамиль с 400 мюридами».

А от Хунзахской цитадели до наших дней почти ничего не сохранилось.

Зиряни (Зирани)

24 июля 1836 г. Клугенау произвел рекогносцировку вверх по Кази-кумухскому Койсу в направлении селения Зиряни. От этого населенного пункта дорога шла в горы, где находился аул Балахани. После обзора местности генерал пришел к мысли, что путь к названному пункту из Зиряни труднопроходим. Кроме того, ущелье не только заграждено природными препятствиями, но и целой системой завалов, устроенных мюридами. Удивляло то, что горцы, наблюдавшие за рекогносцировкой генерала со свитой, в их сторону не произвели ни одного выстрела. Поэтому штабс-капитану Боргенгейму без особых затруднений удалось снять карту местности и сделать его описание.

В тот же день отряд Клугенау двинулся в сторону плоскости и 26 июля прибыл в Темир-Хан-Шуру.

В октябре русские войска во главе с генералом Реутом прошли через Зиряни и Ирганай. Генерал Е. Головин военному министру Чернышеву от 18 августа 1838 года доносил: «При Зирянах, на правом берегу Койсу, соорудили прочно и красиво новое укрепление, с надеждой для гарнизона оборонною, стены оного сделаны из… кирпича на каменном фундаменте.

На противоположном же этому укреплению берегу, – говорится далее в донесении, – для защиты переправы, построен из камней люнет.

Помещения для гарнизона в этих укреплениях некоторые закончены, а другие с успехом устраиваются.

«… Переправа при зирянинском укреплении производится паромом без затруднения и поспешно. Предназначенного же там моста в нынешнем году нельзя устроить, ибо лес, заготовленный для него, оказался невыгодным. Годный же лес находится в 25 верстах от Зиряни на Гимринском хребте, перевозка коего потребовала бы значительного наряда подвод из шамхальских владений…»

Для защиты дороги, ведущей из Темир-Хан-Шуры в Хунзах, решено было в Зирянах устроить мостовое укрепление на одну или две роты. И, когда все это устроилось, то Шамиль в Балаханах собрал старейшин ряда близлежащих аулов, чтобы обсудить меры по уничтожению укреплений, возникающих то в одном, то в другом месте, как грибы после дождя.

Затем состоялся еще один сход старейшин в Кудухе, т. к. волнения, как пожар охватили Ирганай, Ашильта, Аракани, Анди и другие пункты.

Собравшиеся пришли к мысли, что с приходом весны необходимо напасть на гарнизон Зиряни, а затем двинуться в Аварию с целью захватить Хунзахскую цитадель.

Все эти планы стали известны русскому командованию. С целью предупредить волнения генерал Фезе из Темир-Хан-Шуры направился в Зиряни, где в это время происходили работы по устройству паромной переправы.

По его же приказу из Шуры в Зиряни стали перебрасывать продовольствие и боеприпасы. Кроме того, был дан приказ туда же направить пушки и снаряды.

Автор «Истории Апшеронского полка» Л. Богуславский в первом томе своего труда на стр. 480 сообщал, что для гарнизона укрепления Зиряни и Хунзахской цитадели доставлено 1370 четвертей сухарей и 90 четвертей крупы. Генерал Фезе вторично прибыл в Зиряни и остался доволен произведенными работами. Было от чего радоваться: все делалось прочно из кирпича и камня. В Зирянах находились 4 роты. Одну отправили на Гимринский хребет, чтобы заготовлять лес, а оставшиеся роты должны были продолжать строительные работы и заодно охранять укрепление.

В 1839 году Шамиль дает свое знаменитое сражение на Ахульго, так что Зиряни и другие укрепления на время остаются вне поля действия горцев.

Зирани.

После того, как гора Ахульго перестала защищаться, оставшиеся в живых войска Граббе двинулись из-под еще дымящихся развалин крепости Шамиля в Темир-Хан-Шуру по аробной дороге. Солдаты и офицеры Зиряни осеняли себя крестом, понимая какие потери понесли их товарищи во время 90-дневных боев на Ахульго.

В декабре 1840 года, как доносил комендант Зирянинского укрепления, переправа через Койсу была повреждена льдом. Стояли большие холода, выпал глубокий снег. В это время в Зирянах находилась одна рота Апшеронского полка.

В ноябре месяце 1841 г. унцукульцы позволили мюридам занять ботлихское ущелье. Это затрудняло сообщение Темир-Хан-Шуры с Аварией и Зирянами. В связи с этим по приказу генерала Клугенау в Зиряни был отправлен сводный батальон. Горцы, видя опасность, ушли из Балахани в Унцукуль.

В это время 12 апшеронцев, следуя из Зиряни в Цатаних, расположились на ночлег близ родника, рядом находились развалины башни. Мюриды, заметя их, хотели взять апшеронцев в плен, если не удастся – истребить. Первый натиск закончился неудачно. Во время второго броска, апшеронцы во главе с унтер-офицером Иваном Куркиным ударили в штыки и сумели занять башню. Атаки следовали друг за другом. Видя бесполезность этого, мюриды предложили солдатам сдаться. 24 часа держались последние. На следующий день пришла им помощь. И. Куркин из 12 своих воинов потерял одного солдата убитым. Это событие было отмечено генералом Клугенау в особом приказе. В ноябре 1842 г. Шамиль имел подавляющие успехи над противником. В его власти находились весь Северный и Нагорный Дагестан. В руках царских войск удерживались укрепления Темир-Хан-Шуры, Евгеньевское около Чиркея и Зиряни.

Аварский отряд 16 ноября выступил из Хунзаха и на другой день, теряя по дороге людей, прибыл в Зиряни, где и оставался, т. к. был окружен многочисленным отрядом Хаджи-Мурата. Отступать в Шуру не было возможности в связи с тем, что Бурундуккалинская башня на Гимринском хребте сдалась горцам.

В Зирянинском укреплении в то время находились две роты во главе с Пассеком. 6-го декабря 1842 г. выпал снег, ударили морозы, достигавшие 15° ниже нуля. Однако осажденные духа не теряли. От подполковника в Шуре был получен рапорт, в котором он извещал, что противник не особенно активен и почти не стреляет из орудий. Неудобства состояли в том, что, во-первых, в укреплении имелись более 120 больных. Во-вторых, на человека в день выдавалось 300 грамм сухарей. Крупы давно не было, так же, как и мяса. Пассек уговорил солдат есть конину. В этом деле пример подал священник Даниил Потруженко. Лошадей же, т. к. не хватало фуража, кормили корнями деревьев и листьями, доставляемыми из-под снега.

Конец ознакомительного фрагмента.