Хрущев убил Сталина дважды. Часть 1. Со Сталиным (Энвер Ходжа, 1976)

14 июля 1947 года я прибыл в Москву с дружественным визитом в Советский Союз, во главе первой официальной делегации Правительства Народной Республики Албании и Коммунистической партии Албании.

Радость моя и других товарищей, которым Центральным Комитетом было поручено поехать в Москву и встретиться с великим Сталиным, была неописуемой. О встрече со Сталиным мы мечтали всегда, денно и нощно, с тех пор как мы ознакомились с марксистско-ленинской теорией. Это желание усилилось еще больше в ходе Антифашистской Национально-освободительной борьбы. После выдающихся фигур – Маркса, Энгельса и Ленина – товарищ Сталин был для нас чрезвычайно дорогим и уважаемым, ибо его указания руководили нами в борьбе за основание Коммунистической партии Албании как партии ленинского типа, вдохновляли нас во время Национально-освободительной борьбы и помогали нам в строительстве социализма.

Беседы со Сталиным и его советы должны были явиться путеводными в нашей огромной и трудной работе по закреплению завоеванных побед.

Вот почему наш первый визит в Советский Союз явился неописуемой радостью и огромным удовольствием не только для коммунистов и нас, членов делегации, но и для всего албанского народа, с нетерпением ждавшего этого визита, который он воспринял с огромным энтузиазмом.

Сталин и Советское правительство, как мы увидели собственными глазами и почувствовали нашими сердцами, приняли нашу делегацию очень сердечно и тепло, с искренней любовью. За 12 дней нашего пребывания в Москве мы несколько раз встречались с товарищем Сталиным, и проведенные с ним беседы, его искренние и товарищеские советы и наказы мы бережем и будем на всю жизнь беречь как нечто дорогое…

Я никогда не забуду первой встречи с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Это было 16 июля 1947 года, в третий день нашего пребывания в Москве. Тот день начался необычно: еще утром мы съездили в Мавзолей великого Ленина, с благоговением склонили голову перед телом гениального вождя революции, перед тем человеком, чье имя и колоссальное дело глубоко были запечатлены в наших умах и сердцах, озарили и озаряли нам славный путь борьбы за свободу, революцию и социализм. По этому случаю, от имени албанского народа, нашей Коммунистической партии и от себя лично я возложил к постаменту Мавзолея бессмертного Ленина разноцветный венок. Отсюда, осмотрев кладбище отважных борцов Октябрьской социалистической революции, выдающихся деятелей Большевистской партии и Советского государства, похороненных у подножия Кремлевских стен, мы пошли в Центральный Музей Владимира Ильича Ленина. Более двух часов мы переходили из одного зала в другой, близко знакомясь с документами и экспонатами, подробно изображавшими жизнь и выдающееся дело великого Ленина. Прежде чем покинуть музей, в книгу отзывов музея, в частности, я занес и следующие слова: «Дело Ленина бессмертно, оно будет жить в сердцах грядущих поколений. Память о нем всегда будет жить в сердцах албанского народа».

Именно в этот день, полный неизгладимых впечатлений и эмоций, нас принял и с нами имел долгую беседу верный ученик и продолжатель дела Ленина, Иосиф Виссарионович Сталин.

Он с самого начала создал нам такую товарищескую атмосферу, что мы скоро почувствовали облегчение от того естественного волнения, которое нас охватило при входе в его кабинет – просторный зал с длинным столом для заседаний рядом с его рабочим столом. Несколько минут спустя после первых сказанных слов у нас было такое чувство, будто мы не беседовали с великим Сталиным, а сидели с товарищем, которого мы знали раньше, с которым мы беседовали много раз. Тогда я был еще молодым и представителем малой партии и малой страны; поэтому, для того чтобы создать мне как можно более теплую и товарищескую атмосферу, Сталин шутил и с любовью и большим уважением начал говорить о нашем народе, о его боевых традициях в прошлом и о его героизме в Национально-освободительной борьбе. Он говорил тихо, спокойно и со своеобразной, располагающей теплотой.

Товарищ Сталин, в частности, сказал нам, что он питал глубокую симпатию к нашему народу, как очень древнему народу Балканской зоны, имеющему древнюю историю доблести.

– Я особенно знаком с героизмом, проявленным албанским народом в Антифашистской Национально-освободительной борьбе, – продолжал он, – однако эти мои знания, естественно, не в достаточной мере могут быть обширными и глубокими, поэтому я бы попросил вас рассказать немного о вашей стране, о вашем народе, а также о проблемах, которые занимают вас ныне.

После этого я взял слово и сделал товарищу Сталину изложение длительного и славного исторического пути нашего народа, его нескончаемых битв и сражений за свободу и независимость. В особенности я остановился на периоде нашей Национально-освободительной борьбы, рассказал ему об основании нашей Коммунистической партии как партии ленинского типа, о решающей роли, которую она играла и играет в качестве единственной руководящей силы в борьбе и усилиях албанского народа к завоеванию свободы и независимости Родины, низложению старой, феодально-буржуазной власти, созданию новой, Народной власти и к успешному продвижению страны вперед, по пути глубоких социалистических преобразований. Воспользовавшись случаем, я еще раз поблагодарил товарища Сталина и выразил ему глубокую признательность албанских коммунистов и всего албанского народа за ту пламенную поддержку, которую Коммунистическая партия Советского Союза, Советское правительство и он лично оказали и оказывали нашему народу и нашей партии как в годы войны, так и после освобождения Родины.

Дальше я описал товарищу Сталину глубокие политические, экономические и социальные преобразования, которые были осуществлены и шаг за шагом закреплялись в Албании в первые годы Народной власти. Внутреннее политическое и экономическое положение Албании, – сказал я ему в частности, – заметно улучшилось. Эти улучшения имеют своим источником правильное понимание необходимости преодоления трудностей и огромных усилий, которые народ и партия должны приложить к преодолению этих трудностей трудом, потом. Наш народ убежден в правильности своего пути и твердо верит в Коммунистическую партию, в Правительство нашей Народной Республики, в свои созидательные силы, в своих искренних друзей; изо дня в день, благодаря мобилизации сил, самозабвению и высокому энтузиазму, он выполняет выдвигаемые перед ним задачи.

Товарищ Сталин выразил свою радость по поводу успехов, достигнутых нашим народом и нашей партией в созидательном труде, и захотел узнать побольше о положении классов в нашей стране. Особенно он интересовался нашим рабочим классом и крестьянством.

– Подавляющее большинство нашего народа, – сказал я в частности товарищу Сталину в ответ на его вопросы, – состоит из бедных, а затем и средних крестьян. Рабочий класс у нас малочисленный, у нас имеется также немалое число ремесленников, горожан, занимающихся мелкой торговлей, и незначительная интеллигенция. Все эти массы трудящихся откликнулись на призыв нашей Коммунистической партии, мобилизовались на борьбу за освобождение Родины и теперь тесно связаны с партией и Народной властью.

– Имеет ли рабочий класс в Албании традиции классовой борьбы? – спросил меня товарищ Сталин.

– До освобождения страны этот класс, – сказал я ему, – был малочисленным, только что созданным и состоял из небольшого числа поденщиков, подмастерьев или ремесленников, работавших на небольших предприятиях и в цехах. В некоторых городах страны в прошлом рабочие устраивали забастовки, однако и они были небольшими и не связанными друг с другом как в силу немногочисленности рабочих, так и в силу отсутствия профсоюзных организаций. Невзирая на это, – сказал я товарищу Сталину, – наша Коммунистическая партия была основана как партия рабочего класса, которая должна была руководствоваться марксистско-ленинской идеологией, выражать и отстаивать интересы пролетариата и широких трудящихся масс, в первую очередь, албанского крестьянства, которое составляло и подавляющее большинство нашего населения.

Товарищ Сталин подробно расспрашивал нас о положении средних и бедных крестьян в нашей стране.

В ответ на его вопросы я рассказал товарищу Сталину о политике, которую проводила наша партия, и об огромной и всесторонней работе, которую она проделала со времени ее основания, с тем чтобы опираться на крестьянство и перетянуть его на свою сторону.

– Мы поступили так, – сказал я ему, – не только исходя из марксистско-ленинского положения о том, что крестьянство является самым близким и самым естественным союзником пролетариата в революции, но и потому, что в Албании крестьянство составляло подавляющее большинство населения и веками характеризовалось великими патриотическими и революционными традициями.

В продолжение беседы я постарался охарактеризовать как экономическое положение этих крестьян после освобождения Родины, так и их культурный и технический уровень. Подчеркнув высокие качества нашего крестьянства как патриотического и трудолюбивого крестьянства, тесно связанного с землей и Родиной и стремящегося к свободе, развитию и прогрессу, я рассказал ему и о явных пережитках прошлого, об экономической и культурной отсталости нашего крестьянства, а также о его мелкобуржуазном складе ума. Против этого положения, – отметил я, – нашей партии приходилось бороться всеми силами, и успехи у нас налицо, однако мы отдаем себе отчет в том, что мы должны бороться больше и еще настойчивее, с тем чтобы сделать крестьянство сознательным, чтобы оно восприняло и проводило в жизнь на каждом шагу партийную линию.

Взяв слово, товарищ Сталин сказал, что крестьяне, вообще, вначале боятся коммунизма, ибо они думают, что коммунисты отберут у них землю и все имеющееся у них. Враги, – продолжал он, – много говорят крестьянам в этом направлении с целью отколоть их от союза с рабочим классом, увести их в сторону от политики партии и от пути социализма. Поэтому имеет большое значение тщательная и прозорливая работа Коммунистической партии, с тем чтобы, как подчеркнули и вы, крестьянство неразрывно связалось с партией и с рабочим классом.

Я в общих чертах ознакомил товарища Сталина также с социально-классовой структурой нашей партии и объяснил: ему, что эта структура верно отображает саму социальную структуру нашего народа. В этом кроется и причина того, – сказал я ему, – почему ныне в рядах нашей партии большее количество составляют коммунисты, которые по своему социальному положению – крестьяне. Политика нашей партии в этом отношении нацелена на то, чтобы шаг за шагом, по мере роста рабочего класса, соответственно росло и число коммунистов-рабочих.

Оценивая правильную политику, которую проводила наша партия с массами вообще, с крестьянством – в особенности, товарищ Сталин дал нам ряд ценных товарищеских советов о нашей будущей работе. Помимо всего другого, он высказал и мысль о том, что наша Коммунистическая партия, поскольку процент коммунистов-крестьян в ее рядах более значительный, может быть переименована в Албанскую партию труда. – Во всяком случае, – отметил он, – это только мое соображение, ведь это вы, это ваша партия решает.

Поблагодарив товарища Сталина за эту ценную мысль, я сказал ему:

– Мы поставим ваше предложение на I съезде партии, который мы уже готовим, и я убежден, что как низы партии, так и ее руководство найдут его уместным и одобрят…

С товарищем Сталиным и с товарищем Молотовым мы подробно беседовали о проблемах восстановления разрушенной войною страны и строительства новой Албании. Я описал им наше экономическое положение, первые социалистические преобразования в области экономики и открывающиеся перед нами широкие перспективы, достигнутые нами успехи, стоявшие перед нами сложные проблемы и большие трудности.

Сталин выражал свое удовлетворение по поводу достигнутых нами побед и время от времени задавал мне самые различные вопросы. Особенно он поинтересовался положением нашего сельского хозяйства, климатическими условиями Албании, сельскохозяйственными культурами, которые по традиции выращивает наш народ, и т. д.

– Какие зерновые больше всего выращиваете? – спросил он меня, в частности.

– В первую очередь, кукурузу, – ответил я ему, – затем пшеницу, рожь.

– А кукуруза не боится засухи?

– Она, правда, боится, – ответил я ему, – засуха часто очень вредит нам, но, в силу отсталого положения нашего сельского хозяйства, как и в силу наших острых нужд в хлебе, наш крестьянин научился получать чего-то больше от кукурузы, чем от пшеницы. Мы принимаем меры по созданию водоотводной и оросительной сети, по осушению болот и трясин.

Он выслушивал мои ответы, более подробно расспрашивал меня и часто брал слово, давая нам очень ценные советы. Так, помню, что в тех беседах Сталин поинтересовался, на каких основах была проведена аграрная реформа в Албании, каковы были проценты земли, розданной бедным и средним крестьянам, были ли затронуты этой реформой религиозные учреждения и т. д. и т. п.

Говоря о помощи, которую государство народной демократии оказывало крестьянству, и о связи рабочего класса с крестьянством, Сталин расспросил меня о тракторах; ему хотелось узнать, имелись ли у нас в Албании машинно-тракторные станции и как они были организованы. Выслушав мой ответ, он дал нам ряд ценных советов.

– МТС, – сказал он, в частности, – вы должны создать и укрепить, и они должны хорошо обрабатывать как государственные и кооперативные земли, так и земли крестьян. Трактористы должны быть всегда на службе у крестьянства, они должны разбираться в сельском хозяйстве, культурах, почвах, и свои знания они должны претворять в жизнь, с тем чтобы обязательно добиться роста производства. Это имеет большое значение, – продолжал он, – иначе убытки будут всесторонними. Когда мы создавали первые машинно-тракторные станции, часто бывало так, что мы обрабатывали землю крестьян, однако производство не увеличивалось. Это происходило потому, что трактористу недостаточно уметь только водить трактор; он в то же время должен быть хорошим земледельцем, он должен знать, когда и как надо обрабатывать землю.

– Трактористы, – продолжал Сталин, – это представители рабочего класса, работающие в постоянном, повседневном и непосредственном контакте с крестьянством. Поэтому они должны работать очень добросовестно, чтобы закалять союз между рабочим классом и трудовым крестьянством.

Внимание, с которым он слушал наши объяснения о нашей новой экономике и о путях ее развития, произвело на нас очень большое впечатление. Как в ходе беседы об этих проблемах, так и во всех других беседах с ним, у меня врезалась в память, помимо всего прочего, одна его замечательная черта: он никогда не отдавал приказов и не навязывал своего мнения. Он говорил, советовал, вносил и различные предложения, но всегда добавлял: «Это мое мнение», «мы так думаем. Вы, товарищи, смотрите и решайте сами, исходя из вашей конкретной обстановки, в зависимости от ваших условий». Он интересовался всеми проблемами.

Когда я говорил о положении транспорта и о больших трудностях, которые нам приходилось преодолевать, Сталин спросил меня:

– Строите ли вы небольшие суда в Албании?

– Нет, – ответил я ему.

– А сосны имеются ли у вас?

– Имеются, – ответил я, – целые леса.

– Тогда, – сказал он, – у вас имеется хорошая база для строительства в будущем простых средств морского транспорта.

В продолжение беседы он спросил меня, как обстоит дело в Албании с железнодорожным транспортом, какие у нас денежные знаки, какие у нас рудники и шахты и эксплуатировались ли албанские рудники и шахты итальянцами, и т. д.

Я ответил на вопросы, заданные товарищем Сталиным, который, заканчивая беседу, сказал:

– Албанская экономика ныне находится в отсталом положении. Вы, товарищи, все начинаете с азов. Поэтому, наряду с вашей борьбой и усилиями, мы, со своей стороны, также поможем вам, по мере наших возможностей, в восстановлении вашей экономики и укреплении вашей армии. Мы, – сказал мне товарищ Сталин, – рассмотрели ваши запросы о помощи и согласились полностью удовлетворить их. Мы поможем вам в оснащении промышленности и сельского хозяйства нужным оборудованием, в укреплении армии, в развитии просвещения и культуры. Фабрики и прочее оборудование мы предоставим вам по кредиту, и вы выплатите их нам, когда у вас будут возможности, а вооружение предоставляется вам бесплатно, оно безвозмездно. Мы знаем, что вы нуждаетесь в еще большем, но пока что таковы наши возможности, ведь мы сами бедны из-за военной разрухи.

– В то же время, – продолжал товарищ Сталин, – мы поможем вам специалистами для ускорения процесса развития албанской экономики и культуры. Для нефтедобычи я думаю направить к вам азербайджанских специалистов; они ведь отличные мастера. Со своей стороны, Албания пусть пошлет в Советский Союз сыновей рабочих и крестьян учиться в целях продвижения Родины дальше вперед.

За дни пребывания в Москве, после каждой встречи и беседы с товарищем Сталиным, мы еще больше и ближе видели в этом выдающемся революционере, в этом великом марксисте также человека простого, чуткого и мудрого – настоящего человека. Он всем сердцем любил советский народ, он ему посвятил все свои силы и энергию, его ум и сердце были полны им. Эти качества можно было подмечать в любой беседе с ним, в любом мероприятии, которое он проводил, – с самых важных и вплоть до самых обыденных.

Несколько дней спустя после нашего прибытия в Москву я присутствовал, вместе с товарищем Сталиным и с другими руководителями партии и Советского государства, во всесоюзной физкультурной манифестации на Центральном стадионе в Москве. С какой страстью следил Сталин за этим мероприятием! Свыше двух часов он смотрел на действия участников манифестации, и, несмотря на то, что к концу манифестации пошел дождь и несколько раз Молотов просил его уйти, он продолжал до конца с вниманием следить за действиями физкультурников, шутить, приветствовать рукой.

Помню, в конце упражнений состоялся массовый кросс. Бегуны несколько раз обегали вокруг поля стадиона. Когда соревнование уже заканчивалосьь, перед трибуной показался отстававший долговязый бегун. Он еле двигал ногами, тем не менее старался бежать. Он вымок до последней нитки. Сталин смотрел на этого бегуна с улыбкой, которая выражала сожаление и отеческую теплоту:

«Милый мой, – обратился он к нему про себя, – иди домой, иди домой, отдохни немного, поешь и приходи вновь! Будет еще бег…»

В мою память навсегда врезались глубокое уважение и великая любовь Сталина к нашему народу, его желание как можно больше узнать об истории и обычаях албанского народа. На одной из встреч, во время ужина, устроенного Сталиным в Кремле в честь нашей делегации, мы имели с ним очень интересную беседу о происхождении и языке албанского народа.

– Каковы происхождение и язык вашего народа, – спросил он меня, в частности, – и не близок ли ваш народ с басками? Не верю, – продолжал затем Сталин, – чтобы албанский народ был выходцем из Далекой Азии, он и не турецкого происхождения, ведь албанцы древнее турок. Быть может, у вашего народа общие корни с теми этрусками, которые остались в ваших горах, потому что другие, которые уехали в Италию, частично были ассимилированы римлянами, а частично перебрались на Иберийский полуостров.

Я ответил товарищу Сталину, что происхождение нашего народа очень древнее, а язык его – индоевропейский. Имеется много теорий об этом вопросе, однако правда такова, что мы происходим от иллирийцев. Мы народ иллирийского происхождения. Имеется еще теория, выдвигающая положение о том, что албанский народ является самым древним народом Балкан и что древними, догомеровскими предками албанцев являются пеласги.

Теория о пеласгах, разъяснил я дальше, развивалась многими учеными, особенно немецкими. Они ссылаются на некоторые слова, употребленные в «Илиаде» и «Одиссее» и употребляемые и поныне албанским народом, как, например, слово «гур», что по-русски означает «камень». Гомер это слово ставит перед греческим словом и говорит «гури-петра». Значит, можно предположить, что нашими древними предками были пеласги, которые еще до греков заселяли Балканский полуостров.

Во всяком случае, я не слыхал, чтобы албанцы были одного и того же происхождения с басками, сказал я товарищу Сталину. Может, существует и такая теория, наподобие той, о которой вы говорили, что часть этрусков осталась в Албании, другая переселилась в Италию, а третья оттуда перебралась на Иберийский полуостров, в Испанию. Быть может, у этой теории также есть свои сторонники, однако я не в курсе ее.

– У нас на Кавказе имеется местность, которая называется Албания, – как-то сказал мне Сталин. – Имеет ли это отношение к Албании?

– Я этого не знаю, – сказал я ему, – но это факт, что многие албанцы в течение веков, вследствие жестокого оттоманского ига, войн и походов османских султанов и падишахов, часто были вынуждены покинуть свои родные края и переселиться на чужбину, образуя целые деревни. Так было с тысячами албанцев, которые еще в XV веке, после смерти нашего национального героя, Скандербега, переселились в Южную Италию, где и ныне имеются целые зоны, заселенные арберешами Италии, которые, хотя живут уже 4–5 веков на чужбине, еще сохраняют язык и древние обычаи Родины своих предков. В то же время, – сказал я товарищу Сталину, – многие албанцы переселились в Грецию, где имеются целые зоны, заселенные арберешами Греции; другие переселились в Турцию, в Румынию, в Болгарию, в Америку и т. д. Однако о вашей местности, которая называется «Албания», – сказал я ему, – ничего конкретного не знаю.

Тогда Сталин спросил меня о ряде албанских слов. Ему хотелось знать, как мы называли орудия труда, домашнюю утварь и т. д. Я отвечал ему по-албански, и он, внимательно выслушав слова, повторял их, делал сопоставление между албанским названием орудия труда и его эквивалентом на языке кавказских албанцев. Время от времени он обращался к Молотову и Микояну с целью узнать их мнение. Получилось, что в корнях сопоставленных слов не было чего-либо похожего.

В это время Сталин нажал кнопку, и несколько секунд спустя вошел генерал, работавший при Сталине, очень аккуратный военный высокого роста, который обходился с нами доброжелательно и дружелюбно.

– С товарищем Энвером Ходжа бьемся решить задачу, но не можем ее решить, – улыбаясь, сказал Сталин генералу. – Свяжись, пожалуйста, с профессором (и он назвал выдающегося советского языковеда и историка, имени которого не припомню) и спроси его от меня, имеется ли какая-нибудь связь между кавказскими албанцами и Албанией.

После ухода генерала Сталин взял апельсин, поднял его высоко и сказал:

– По-русски называется «апельсин». А по-албански?

– Портокал, – ответил я.

Опять он делал сопоставления, произнося слова обоих языков, и пожал плечами. Не прошло и десяти минут, как вошел генерал.

– Я получил ответ от профессора, – сказал он нам. – Он сказал, что нет каких-либо данных, которые говорили бы о связях между кавказскими албанцами и Албанией. Но, добавил он, на Украине, в Одесской области, имеется несколько деревень (около 7), заселенных албанцами. Об этом у профессора точные данные.

Со своей стороны, я тут же дал указание нашему послу в Москве позаботиться о том, чтобы некоторые из наших студентов, которые готовились по специальности истории в Советском Союзе, проводили практику в этих деревнях и изучали вопросы о том, как и когда эти албанцы переехали в Одессу, сохраняют ли они язык и обычаи своих предков, и т. д.

Сталин, как всегда, очень внимательный, прослушал нас и сказал:

– Очень хорошо, очень хорошо будет. Ваши студенты пусть проведут практику там, причем вместе с ними пусть будут и некоторые из наших.

– Албанологические науки, – сказал я товарищу Сталину в продолжение этой непринужденной беседы, – в прошлом не были развиты как следует, и ими больше всего занимались зарубежные исследователи. Это, помимо всего прочего, способствовало возникновению всякого рода теорий о происхождении нашего народа, нашего языка и т. д. Во всяком случае все они сходятся в одном, что албанский народ и его язык – очень древнего происхождения. Однако точное слово об этих проблемах скажут наши албанологи, которых наша партия и наше государство будут тщательно готовить и создадут им все необходимые условия для работы.

– Албания, – сказал мне Сталин, – должна стоять на собственных ногах, потому что у нее для этого имеются все возможности.

– Мы обязательно пойдем вперед, – ответил я ему.

– Мы, со своей стороны, всем сердцем будем помогать албанскому народу, – сказал товарищ Сталин, – потому что албанцы – добрые люди.

Весь ужин, который товарищ Сталин дал в честь нашей делегации, прошел в очень теплой, сердечной, непринужденной обстановке. Первый тост Сталин провозгласил за наш народ, за дальнейшее преуспеяние и процветание нашей страны, за Коммунистическую партию Албании. Затем он поднял тост за меня, за Хюсни и за всех членов албанской делегации. Помнится, позже, когда я говорил ему о великой стойкости нашего народа в борьбе против иностранных нашествий, товарищ Сталин назвал наш народ героическим народом и вторично провозгласил тост за него. Кроме непринужденных бесед между нами, он время от времени обращался и к другим, шутил, приветствовал их. Ел он мало, но стакан красного вина держал близко и с улыбкой чокался всякий раз, когда провозглашались тосты.

После ужина товарищ Сталин пригласил нас пойти в кремлевское кино, где, помимо некоторых киножурналов, мы посмотрели советский художественный фильм «Трактористы». Мы уселись рядом на диван, и меня поразило внимание, с которым Сталин смотрел этот фильм советского производства. Часто он говорил громче своим теплым голосом и комментировал нам различные моменты из событий, происходивших в фильме. Ему особенно понравилось, как тракторист-передовик, чтобы завоевать доверие своих товарищей и земледельцев, старался лучше узнать обычаи и поведение людей с поля, их помыслы и чаяния. Трудясь и живя с людьми, этот тракторист смог стать уважаемым крестьянами руководителем. Сталин в этот момент сказал нам:

– Чтобы уметь руководить, надо знать массу, а чтобы знать ее, надо идти в массу.

Было уже за полночь, когда мы собрались уйти. В тот момент Сталин пригласил нас еще раз взяться за стаканы вина и в третий раз он провозгласил здравицу «за героический албанский народ».

После этого он попрощался со всеми нами по очереди и, подавая мне руку, попросил:

– Передайте мой сердечный привет героическому албанскому народу, которому желаю успехов!

26 июля 1947 года наша делегация, очень довольная встречами и беседами с товарищем Сталиным, выехала на Родину.

21 марта 1949 года я снова съездил в Москву во главе официальной делегации правительства Народной Республики Албании и пробыл там до 11 апреля того же года.

В московском аэропорте нас встречали Микоян, Вышинский и др. Первая официальная встреча состоялась с Вышинским на следующий день после нашего прибытия туда, а 23 марта, в 22 часа 5 минут, я был принят в Кремле товарищем Сталиным в присутствии Вышинского и посла СССР в Албании Чувахина. Вместе со мной были Спиро Колека и Михаль Прифти, в то время наш посол в Москве.

Товарищ Сталин принял нас в своем рабочем кабинете с глубокой сердечностью. Поздоровавшись со всеми нами по очереди, он остановился передо мной:

– Мне кажется, лицо у тебя какое-то осунувшееся, – обратился он ко мне, – не болен ли ты? Или же ты устал?

– Я очень рад и счастлив, что снова встречаюсь с вами, – ответил я и, усевшись, сказал ему, что хотел бы выдвинуть некоторые вопросы.

– Вы не ограничены во времени, – сказал он мне благосклонно, с тем чтобы я мог изложить ему все, что находил нужным.

Я кратко изложил товарищу Сталину ряд вопросов. Наш народ, сказал я ему, скромный и трудолюбивый народ. Под руководством партии он напрягает свои силы для преодоления отсталости, за воплощение в жизнь задач, выдвинутых I съездом партии.

Я отметил, что I съезд партии, наряду с курсом на социалистическую индустриализацию, дал директивы и на укрепление социалистического сектора сельского хозяйства путем умножения государственных предприятий и постепенной коллективизации в виде сельскохозяйственных кооперативов, которые будут пользоваться политической, экономической и организационной поддержкой государства.

– У вас много таких кооперативов? Какими критериями вы руководствуетесь в этой работе? – спросил меня товарищ Сталин.

Я разъяснил в связи с этим, что съезд дал установку на постепенную, обдуманную коллективизацию сельского хозяйства на добровольных началах. На этом пути мы не будем торопиться, но и не будем топтаться на месте.

– По-моему, – сказал товарищ Сталин, – что касается коллективизации сельского хозяйства, вам не следует торопиться. Ваша страна – горная, ее рельеф местности в различных районах различен. И у нас в горных местностях, похожих на ваши, колхозы были созданы очень поздно.

В продолжение я говорил о проводимой у нас работе по укреплению союза рабочего класса с трудовым крестьянством, о помощи государства единоличному крестьянину, о росте сельскохозяйственной продукции, о политике заготовок сельскохозяйственных и животноводческих продуктов.

– Это очень важно, – сказал нам товарищ Сталин, – и хорошо, что вы уделяете внимание этому делу. Если албанские крестьяне будут нуждаться в тракторах, в других сельскохозяйственных машинах, в рабочем скоте, в семенах и во всяком другом, то помогите им. И не только, – подчеркнул он, – но проложите и оросительные каналы для крестьянства и потом увидите результаты всего этого. По-моему, лучше будет, если свои обязательства за такую помощь крестьянство будет выполнять натурой.

– Государство, – продолжал товарищ Сталин, – должно создавать машинно-тракторные станции. Вы не должны передавать трактора кооперативам, но государство должно помогать и единоличным крестьянам в обработке земли, если они попросят этой помощи. Так постепенно бедные крестьяне будут сознавать необходимость коллективизации. – Что касается излишков сельскохозяйственной продукции, – продолжал дальше товарищ Сталин, – то земледельцы могут распоряжаться ими по своему усмотрению, ибо в противном случае крестьяне не будут сотрудничать с правительством. Если крестьянство не увидит конкретно помощи со стороны государства, то и оно не будет помогать государству.

– Я не знаю историю и характеристики буржуазии вашей страны, – сказал потом товарищ Сталин и спросил: – У вас была торговая буржуазия?

– Была у нас торговая буржуазия, которая находилась в процессе становления, – ответил я, – но теперь она осталась ни с чем.

– Вы экспроприировали ее полностью? – спросил он.

В ответ на этот вопрос я рассказал товарищу Сталину о политике, которую проводила партия еще во время войны в отношении имущих классов, о глубокой дифференциации, определившейся отношением представителей этих классов к иностранным захватчикам, тем, что большинство из них стали сообщниками фашизма и, обагрив руки кровью народа, убежали вместе с захватчиками, а те, которым не удалось убежать, были схвачены народом и отданы под суд. Что касается тех элементов из патриотически настроенной средней и мелкой буржуазии, которые перешли на сторону народа и включились в борьбу против иноземных захватчиков, – продолжал я, – то их партия поддерживала, держала их близко к себе и указала им настоящий путь служения делу развития страны и укрепления независимости Родины. В отношении некоторых из этих элементов, как и некоторых патриотически настроенных интеллигентов, – сказал я товарищу Сталину, – в последние годы, в результате враждебной деятельности Кочи Дзодзе с компанией, была занята неправильная позиция и были приняты суровые меры, но эти ошибки теперь решительно осуждены партией, которая не допустит их повторения.

Взяв слово, товарищ Сталин сказал, что, как и по всем другим вопросам, и по этому вопросу все зависит от конкретных условий и конкретной обстановки каждой страны.

– Но я думаю, – отметил он, – что в первую фазу революции по отношению к патриотически настроенной буржуазии, воистину стремящейся к независимости своей страны, проводится такая политика, при которой она помогала бы в этой фазе своими средствами и богатствами. Ленин учит, – продолжал он, – что в первый период революции, там, где эта революция носит антиимпериалистический характер, коммунисты могут использовать помощь патриотически настроенной буржуазии. Это, естественно, зависит от конкретных условий, от отношения самой этой буржуазии к наиболее острым проблемам, на которые наталкивается страна, и т. д. В народно-демократических странах, например, крупная буржуазия скомпрометировала себя связью с немецкими захватчиками, она помогала им. Когда Советская армия освободила эти страны, продажная буржуазия выбрала путь эмиграции.

В продолжение своей беседы товарищ Сталин отметил, что каждая коммунистическая партия и каждое социалистическое государство должны уделять особое внимание также своим отношениям с интеллигенцией. С ней надо проводить большую, тщательную, прозорливую работу, с тем чтобы честная и патриотически настроенная интеллигенция как можно теснее связалась с народной властью.

Назвав некоторые особые черты русской революции, товарищ Сталин подчеркнул, что тогда Россия не находилась под гнетом какой-либо иностранной империалистической державы, поэтому мы, – сказал он, – выступили только против внутренних эксплуататоров, а русская национальная буржуазия, будучи эксплуататорским классом, не примирилась с нашей революцией. Несколько лет подряд у нас шла ожесточенная борьба, и русская буржуазия попросила помощи и вмешательства империалистов.

Итак, различие между русской революцией и борьбой в странах, ставших жертвами империалистических агрессоров, – налицо.

– Я говорю это, – продолжал Сталин, – чтобы показать, насколько важен учет конкретных условий данной страны, ибо условия определенной страны не всегда одинаковы с условиями других стран. Именно по этой причине никто не должен копировать наш опыт или опыт других, надо только изучать его и извлекать пользу из него, применяя его в соответствии с конкретными условиями своей страны.

Время встречи со Сталиным протекало незаметно. Слово снова взял я и стал излагать вопросы, связанные с планом укрепления обороны и развития народного хозяйства и культуры в НРА.

– Начальник вашего Генерального штаба, – сказал товарищ Сталин, – сделал нам ряд запросов, связанных с армией. Мы отдали распоряжение удовлетворить их все. Получили ли вы то, что запросили?

– Мы не получали какого-либо ответа, – сказал я. Сталин тут же вызывает одного генерала и поручает ему собрать точные сведения об этом вопросе. Несколько минут спустя послышался телефонный звонок. Сталин поднял трубку и, услышав ответ, сообщил мне, что товары уже отправлены.

– А рельсы вы получили? – спросил он меня. – Закончилась железная дорога?

– Получили, – ответил я, – а железная дорога уже введена в эксплуатацию. – И я стал говорить ему вообще о главных задачах плана развития народного хозяйства и культуры, как и плана повышения обороноспособности страны. Пользуясь случаем, я изложил также наши запросы о помощи от Советского Союза.

Как и раньше, наши запросы о помощи товарищ Сталин встретил с благосклонностью и заговорил совершенно открыто.

– Товарищи, – сказал он, – мы большая страна, но вы знаете, что тяжелые последствия войны у нас еще не все ликвидированы. Тем не менее, как сегодня, так и в будущем, мы будем помогать вам, может, и не столь уж много, но по мере возможности. Мы понимаем, что вам надо создать и развивать сектор социалистической промышленности, и в связи с этим мы согласны удовлетворить все ваши запросы, в том числе и запросы, касающиеся сельского хозяйства.

Потом, смеясь, он сказал:

– Ну а сами албанцы, будут ли они работать?

Я понял, почему он задал мне этот вопрос. Это было результатом злонамеренного информирования его армянским торговцем Микояном, который на встрече, которую я как-то имел с ним, говорил мне не только языком, далеким от языка Сталина, но и прибег к резким выражениям в своих замечаниях о выполнении планов в нашей стране – будто народ у нас не работает и т. д. Его целью было снижение темпов и размеров помощи. Так вел себя всегда Микоян. Однако Сталин удовлетворил все наши запросы.

– Мы, – сказал он, – пошлем вам и кадры, которые вы запросили у нас, и они не пожалеют себя, чтобы помогать вам всеми силами, но, известно, они не навсегда останутся в Албании. Поэтому, товарищи, вам надо подготовить свои кадры, своих специалистов, которые заменят наших. Это важный вопрос. Сколько бы ни приезжало к вам иностранных кадров, все равно вам надо иметь свои кадры. – Поэтому, товарищи, – посоветовал он нам, – вам надо открыть свой университет, который станет крупным центром подготовки будущих кадров.

– Мы уже открыли первые институты, – сказал я товарищу Сталину, – и в них работа идет, но мы еще делаем только первые шаги. Кроме опыта и учебников, у нас нет и необходимых кадров для открытия университета.

– Главное – приступить к делу, – сказал он нам, – затем шаг за шагом все пойдет своим чередом. Мы, со своей стороны, поможем вам и литературой и специалистами с тем, чтобы увеличилось число высших институтов, составляющих базу для открытия в будущем университета. – Советские специалисты, – сказал нам дальше товарищ Сталин, – будут получать от албанского правительства зарплату наравне с албанскими специалистами. Не предоставляйте им никаких льгот по сравнению с вашими специалистами.

– Советские специалисты приезжают издалека, – ответил я ему, – и мы не можем выплачивать им такую же зарплату, что и нашим.

Товарищ Сталин сразу возразил мне:

– Нет, нет, пусть приезжают они из Азербайджана или какого-либо другого уголка Советского Союза. У нас свои правила относительно материального обеспечения специалистов, которых мы посылаем на помощь братским народам. Они обязаны работать всеми силами, как революционеры-интернационалисты, работать на благо Албании так же, как работают и на благо Советского Союза. Нужную разницу в окладе будет выплачивать им Советское правительство.

Поблагодарив товарища Сталина, я поставил вопросы о нужных нам специалистах для геологических и гидроэлектрических исследований, о строительстве железных дорог и о ряде проблем, связанных с перспективами нашего промышленного развития. Положительно ответив на поднятые мною вопросы, он задал мне ряд вопросов: имеется ли у вас много крупных рек для сооружения гидростанций? богата ли Албания углем?

Я ответил товарищу Сталину, а затем спросил его, можно ли нам будет направить в Советский Союз определенное число кадров специализироваться по отдельным профилям, в которых испытываем острую и срочную нужду. При невозможности, сказал я ему, желательно откомандировать к нам в Албанию нескольких специалистов из Советского Союза для подготовки наших кадров на месте.

Товарищ Сталин сказал мне:

– В этом отношении лучше будет послать нам нескольких инструкторов в Албанию, потому что, если приедут ваши люди в Советский Союз, то понадобится более длительное время на их подготовку; ведь предварительно им надо овладеть русским языком.

Товарищ Сталин порекомендовал нам обратиться в Министерство иностранных дел Советского Союза и добавил:

– Мы поручили товарищу Вышинскому вести все переговоры, поэтому со всеми запросами обращайтесь к нему.

Я сказал товарищу Сталину, что в общих чертах это и был круг вопросов, которые я хотел обсудить с ним в связи с внутренним положением в Албании, и выразил ему желание кратко проинформировать его об отношении Албании к международному политическому положению. Он посмотрел на часы и спросил меня:

– Хватит 20 минут?

– Немного больше, товарищ Сталин, если возможно, – ответил я ему.

Объяснив ему наши натянутые отношения с Югославией, я рассказал товарищу Сталину о политике жестокого террора, которую проводит клика Тито в отношении албанцев в Косове, Македонии и Черногории.

– Много ли албанцев проживает в Югославии? – спросил меня Сталин. – Какого они вероисповедания?

– Больше миллиона албанцев, – сказал я ему (Вышинский в этот момент выразил свое удивление этим внушительным числом, о котором, по всей видимости, он раньше не слыхал), и продолжил: – Почти все они мусульманского вероисповедания.

– Как же они не ассимилированы славянами, какие связи поддерживают албанцы, живущие в Югославии, с теми, которые живут в Албании? – спросил опять Сталин.

– Албанцы, проживающие в Югославии, – сказал я товарищу Сталину в ответ на его вопрос, – во все времена отличались пламенным патриотизмом и прочными связями со своей Родиной и со своими соотечественниками. Они всегда решительно противопоставлялись лихорадочным экспансионистским и ассимилирующим усилиям великосербских и великославянских реакционеров, и отстаивали свою албанскую принадлежность во всех отношениях.

Ныне клика Тито в Косове и в других местах, где живет албанское население – в Черногории и Македонии, – проводит ту же линию и прибегает к тем же методам, к которым прибегали им подобные – царь Александр и другие в свое время. Для белградской клики Косово является весьма уязвимым местом, поэтому она там чинит сильный террор, прибегает к массовому выселению, арестам, каторжному труду и принудительному призыву в армию, а также к массовой экспроприации людей. Албанское население подвергается гонениям в титовской Югославии особенно потому, что нынешним югославским руководителям хорошо известны патриотические и революционные черты тамошнего албанского населения, они хорошо знают, что национальная проблема для этого населения всегда была кровоточащей раной, требующей лечения…

Товарищ Сталин несколько раз повторил, что, если албанское правительство будет проводить осмотрительную, умную, прозорливую политику, его дела пойдут хорошо.

Касаясь значения, которое имеет признание нашей страны на международной арене, он спросил меня:

– Какое еще государство стучится к вам в дверь для установления дипломатических отношений? Как у вас дела с французами?

– С французами, – пояснил я, – мы поддерживаем дипломатические отношения. У них представительство в Тиране, а у нас свое в Париже.

– А с Соединенными Штатами Америки и Англией?

– Не поддерживаем дипломатических отношений, – ответил я ему. – Соединенные Штаты Америки еще в 1945 году поставили нам условием для установления таких отношений признание действительными всех соглашений, заключенных ими с антинародным правительством Зогу. Эти соглашения мы не можем считать законными, ибо они носят кабальный характер, и это дословно отмечено Перметским съездом. (I Антифашистский Национально-освободительный съезд проходил в освобожденном городе Пермет с 24 по 28 мая 1944 года и заложил основы нового, народно-демократического албанского государства. В частности, съезд постановил «отменить все заключенные правительством Зогу с иностранными государствами политические и экономические соглашения, противоречившие интересам албанского народа». – Прим. авт.)

– В свою очередь, англичане, – продолжал я, – хотят иметь военные базы в наших портах, а затем признать нас. Они уже давно добиваются осуществления этих целей. В то время, когда мы уже уничтожили нацистские войска и освободили почти всю страну, англичане, через некоторые находившиеся у нас свои военные миссии и под маской союзников по антифашистской войне настоятельно требовали, чтобы они, как «союзники», своим отрядом принимали участие в нашей операции по уничтожению немецкого гарнизона, расквартировавшегося в Саранде, нашем порту на Юге. Мы приняли их предложение при условии, однако, чтобы как только операция будет завершена, они сразу вернулись туда, откуда приехали, в море. Операция закончилась, а англичане не только хотели оставаться там, но и стремились пробраться в глубь страны. Генеральный штаб Национально-освободительной армии направил им ультиматум, требовавший, чтобы они немедленно покинули нашу территорию, иначе они будут боем сброшены в море. После нашего ультиматума англичане сели в свои корабли и вернулись в Грецию. Однако от своих намерений они не отказывались.

– Смотрите, как будет выгоднее для вашей страны, – сказал товарищ Сталин и продолжал: – Что касается баз, которые англичане хотят иметь в ваших портах, то никоим образом не соглашайтесь на это. Хорошо храните ваши порты.

– Мы никогда и никому не сдадим их! – сказал я ему. – Если понадобится, мы умрем, но их не сдадим.

– Храните их и не умирайте, – сказал товарищ Сталин, улыбаясь. – Тут нужна дипломатия.

После этого он встал, попрощался с нами по очереди и ушел.

Мы вновь встретились несколько дней спустя на ужине, устроенном в Кремле в честь нашей делегации. Товарищ Сталин, я и другие сидели за столом. И на этом ужине, как и на всех других встречах с ним, мы были взволнованы и тронуты глубокой любовью Сталина к нашей стране и нашему народу, его желанием, как можно больше узнать об истории, культуре, языке и обычаях нашего народа.

Он начал беседу, спросив меня о некоторых албанских словах.

– Мне хотелось бы услышать, – сказал он, – как по-албански звучат слова: народ, человек, хлеб, дар, жена, муж, земля?!

Я начал произносить на албанском языке эти слова, и он слушал меня сосредоточенно. Помню, по поводу одного слова возникла забавная ситуация. Он спросил меня, как будет по-албански русское слово «дар».

– Пешкеш, – ответил я тут же.

– Нет, – сказал он, – нет! – Пешкеш – это не по-албански, а по-турецки! – И засмеялся. Он смеялся очень искренне, откровенно, смеялся от души.

Выслушав произношение слов на албанском языке, товарищ Сталин сказал мне:

– Ваш язык очень древний, он в устной форме передавался из поколения в поколение. И это является фактом, свидетельствующим об устойчивости вашего народа, о той великой силе, благодаря которой он не был ассимилирован, несмотря на ураганы, которые ему приходилось отражать.

В связи с этими проблемами он спросил меня:

– Каков национальный состав албанского народа? Имеются ли сербские и хорватские меньшинства в Албании?

– Подавляющее большинство нашего народа, – сказал я ему, – составляют албанцы, но имеется и греческое национальное меньшинство (приблизительно 28 000 человек) и совсем мало македонцев (всего пять небольших деревень), а сербов и хорватов нет.

– Сколько вероисповеданий в Албании, – спросил дальше товарищ Сталин, – и на каком языке у вас говорят?

– В Албании, – ответил я, – три вероисповедания: мусульманское, православное и католическое. Население этих трех вероисповеданий принадлежит к одной нации – албанской, поэтому и единственный язык, на котором у нас говорят – албанский, за исключением греческого национального меньшинства, которое говорит на своем родном языке.

Пока я говорил, Сталин вытащил трубку и набил ее табаком. Я заметил, что он не употреблял какого-либо особого табака, а брал папиросы «Казбек», измельчал их, удалял бумагу, а табак клал в трубку. Выслушав мой ответ, он сказал:

– Вы особый народ, как и персы и арабы, у которых одинаковая с турками религия. Ваши предки существовали еще до римлян и турок. Вопрос о религии не имеет отношения к национальности и подданству.

В ходе беседы он спросил меня:

– Вы, товарищ Энвер, кушаете свинину?

– Да, – сказал я.

– Мусульманская религия запрещает это своим верующим, – сказал он, – старинный обычай, который отжил свой век. Тем не менее, – продолжал он, – вопрос о вероисповедании надо иметь в виду, надо действовать очень осмотрительно, ведь нельзя пренебрегать религиозными чувствами народа. Эти чувства насаждались веками среди людей, так что надо действовать очень трезво, ибо отношение к этому вопросу важно для сплоченности и единства народа.

Весь ужин прошел в очень теплой, очень товарищеской обстановке. Товарищ Сталин, провозгласив тост за Албанскую и Советскую армии… Молотов, время от времени поднимая стакан, подбивал меня больше пить, и, увидев, что я не поддаюсь, спросил меня:

– Почему так мало?! Вы вчера выпили больше!

– А, вчера! Другое дело вчера, – сказал я ему, улыбаясь.

Молотов вмиг обратился к товарищу Сталину:

– Вчера, – сказал он, – мы с товарищем Энвером были на ужине у Вышинского. Поступила весть, что вчера, 31 марта, у Энвера Ходжа в Тиране родился сын. От радости мы выпили немного больше.

– Поздравляю! – сказал тотчас Сталин и поднял стакан. – Давайте выпьем за здоровье младенца и за вашу супругу.

Я поблагодарил товарища Сталина, пожелав ему здоровья и долгих лет жизни на благо большевистской партии и советского государства, на благо революции и марксизма-ленинизма.

Так мы провели несколько часов в этой столь теплой, сердечной и семейной обстановке. Как у меня, так и у всех наших товарищей глубоко врезались в память поведение и черты славного Сталина, того человека, чье имя и дело наводили страх на врагов – империалистов, фашистов, троцкистов, реакционеров всех мастей, тогда как в коммунистах, пролетариях, народах возбуждали радость и восторг, умножая их силы и усиливая их веру в будущее.

В течение всего ужина он был в очень хорошем настроении, радостным, веселым, очень внимательным во время непринужденных бесед и старался, чтобы все присутствующие чувствовали себя как можно непринужденнее. Около 23 часов Сталин предложил нам:

– Не пойти ли нам выпить кофе?

Мы все встали и пошли в соседний зал.

Между тем как нам подавали кофе, за столом два советских товарища, смеясь, старались убедить Джафера Спахиу попить еще. Джафер возражал и что-то говорил им. Сталин, как всегда внимательный, заметил это и, шутя, обратился к советским товарищам:

– А-а, это неправильно! Вы с гостем не в равных условиях. Вас двое против одного!

Мы все засмеялись и продолжали разговаривать и шутить, точно в узком семейном кругу. Затем Сталин вновь встал.

– Товарищи, – сказал он, – теперь приглашаю вас пойти в кино.

Все встали, и Сталин увел нас в кремлевское кино, где он сам выбрал фильмы для нашей делегации. Это были некоторые цветные документальные фильмы, которые изображали виды различных краев Советского Союза, и фильм «Богатая невеста».

Так закончилась наша вторая встреча со Сталиным.

В ноябре 1949 года я поехал в Москву в третий раз. По пути в Советский Союз я ненадолго остановился в Будапеште, где встретился с Ракоши, который очень сердечно принял меня и поинтересовался экономическим положением Албании, враждебной деятельностью титовцев и борьбой греческих демократических сил. Говорили мы по-товарищески, обменивались мнениями по ряду вопросов, и он, насколько я помню, ввел меня в курс положения в Венгрии.

По пути в Москву я остановился в Киеве. Там меня встретили исключительно хорошо.

В Москве меня встретили Лавреньтев, маршал Соколовский, Орлов и другие военные и гражданские деятели. Затем я встретился с Маленковым, с которым имел первую короткую беседу.

Маленков сказал мне, что при желании и возможности я мог записать вопросы, которые я думал поставить во время переговоров, с тем чтобы ему легче было передать их товарищу Сталину.

– Затем, – сказал он, – будем ждать ответа от товарища Сталина, поедете ли вы, товарищ Энвер, в город Сухуми, где он находится для отдыха, лично поговорить с ним, или же вы будете беседовать с каким-нибудь другим товарищем из советского руководства, которого рекомендует Иосиф Виссарионович.

Вечером я записал вопросы, которые я думал поставить во время беседы, и передал их Маленкову. Сталин попросил, чтобы я отправился в Сухуми поговорить с ним. Так мы и сделали.

Встретился я со Сталиным в саду дома, где он отдыхал; замечательный сад, усаженный фруктовыми деревьями и бордюрами самых различных цветов по обеим сторонам дорожек и аллей. Увидел я его издалека, шагал он медленно, немного сгибаясь вперед, с руками за спиной.

Как всегда, он принял меня очень сердечно и вел себя со мной совершенно по-товарищески. Выглядел очень хорошо.

– Весь день я гуляю, – сказал он, – только во время еды видит меня дом.

Обрадовавшись тому, что снова увидел его и что он выглядел так хорошо, я поздравил его:

– Да живите еще сто лет, товарищ Сталин!

– Сто? – сказал он, прищурившись, и усмехнулся. – Это мало. У нас в Грузии имеются старики, которым 145 лет, и они еще живы.

– Еще сто лет, товарищ Сталин, так поздравляет наш народ, еще других сто лет! – сказал я.

– Так хорошо! – сказал он, находясь в отличном расположении духа. – Это хорошо, я согласен.

Мы засмеялись.

Переговоры, в которых участвовали только товарищ Сталин и я (как и наш переводчик Стерьё Дьогореци), проходили на балконе. Было 9 часов вечера по московскому времени. Сталин был в кепке, коричневом шарфе, одежде из шерсти, тоже коричневого цвета.

Прежде чем начать переговоры, я учтиво снял шляпу и положил ее на вешалку, но он сказал мне:

– Не снимай шляпу.

Я возразил, но он настаивал на этом, боясь, как бы я не простудился от влажности, и наказал своему провожатому принести мне мою шляпу.

Во время этой незабываемой встречи мы обсудили с товарищем Сталиным ряд вопросов.

Помимо всего другого, мы говорили о тяжелом положении, сложившемся в Коммунистической партии Югославии после измены Тито, об антимарксистской, националистской и шовинистической политике, проводимой титовской кликой в отношении Албании и других стран народной демократии. Я говорил особенно о положении албанского населения Косово и других краев Югославии.

– Своей линией в отношении Косово и других заселенных албанцами краев Югославии, – сказал я товарищу Сталину, – Коммунистическая партия Югославии с самого начала Антифашистской борьбы и вплоть до освобождения, а тем более после освобождения, занимала и занимает шовинистические и националистские позиции. Если бы Коммунистическая партия Югославии стояла на прочных марксистско-ленинских позициях, то она должна была еще во время Антифашистской национально-освободительной борьбы придавать особое значение вопросу об албанском населении в Югославии, ибо речь шла о большом по численности нацменьшинстве, проживающем у самых албанских границ. В первые годы войны мы считали, что вопрос о будущем Косово и других албанских краев в Югославии не должен был быть поднят во время войны, что албанцы Косово и других албанских краев должны бороться против фашизма в рамках Югославии, а после войны вопрос этот должен был быть решен обеими братскими партиями, народно-демократическими режимами, которые установятся в Албании и Югославии, самим тамошним албанским населением.

Главный вопрос заключался в том, чтобы албанцы Косово и других краев Югославии были уверены и убедились, что, борясь с фашизмом плечом к плечу с народами Югославии, после победы будут свободными и им будут созданы возможности самим определить свое будущее, т. е. самим решить: присоединиться к Албании или же остаться в пределах Югославии, как народность с особым статусом.

Еще в самом начале войны мы выразили югославским руководителям наше мнение о том, что им надо было мобилизовать албанское население в патриотическом духе, разрешить ему наряду с югославским флагом иметь и албанский флаг, думать о более широком участии албанцев в органах новой власти, которая будет создана в ходе войны, поддерживать и развивать у албанцев как высокое чувство любви к Албании, их Родине, так и чувство братства в отношении справедливой борьбы народов Югославии, установить и укрепить теснейшее сотрудничество албанских отрядов Косово с Национально-освободительной борьбой нашей страны при условии, чтобы отряды Косово и других краев были связаны и действовали под руководством Генерального штаба Югославской национально-освободительной армии, и т. д.

– Однако, как показала жизнь, – продолжал я излагать свое мнение товарищу Сталину, – югославскому руководству эти справедливые и законные требования были не по душе, поэтому оно не только делало туманные заявления по вопросам принципиального характера, но Тито как нас, так и тех югославских товарищей, которые считали наши требования справедливыми, обвинял в «националистском уклоне».

Конец ознакомительного фрагмента.