Стена
Этот звонок в самом начале рабочего дня испортил Ивану Васильевичу все настроение. Он знал, что помогает так, как следует, в аккурат и безукоризненно, далеко не всем пациентам. Но чтоб ему напоминали об этом, да еще в таком тоне? Нет уж. «В следующий раз скажу стандартную фразу, мол, Вы пришли ко мне слишком поздно, и не буду принимать», – решил Иван Васильевич.
В кабинете было довольно мрачно – слякотный день начала ноября давал серый, просачивающийся сквозь жалюзи грязным талым снегом свет. На окнах блестели капли влаги. Иван Васильевич нервным злым движением повернул белый цилиндрик, и жалюзи схлопнулись, отгородив кабинет от беспокойного внешнего мира.
Сегодня следовало написать официальное письмо одному из давних партнеров Ивана Васильевича – в общество «Жизнь после иглы», объединявшее бывших наркоманов, все еще надеющихся на реабилитацию. Иван Васильевич сел, положил перед собою листок с собственным вензелем вверху, но так и просидел пять минут, уставившись в одну точку где-то внутри своей головы. Чертов пациент. Иван Васильевич начинал чувствовать себя виновным, а он этого не любил. Потому что начинал чувствовать долг.
Около недели тому назад по объявлению в газете пришла женщина, которая привела с собою мужчину. Женщина явно была бизнес-леди, что потом и подтвердилось – стильный серый пиджак, подчеркивающий тонкую талию, отглаженная серая строгая юбка до колен, изящный неброский маникюр на ногтях и уверенный, волевой, но не нахальный взгляд. На пиджаке был прикреплен какой-то значок, скорее всего логотип фирмы.
Мужчина, ее муж, был одет также небедно, но на бизнесмена был не похож. Первую минуту Иван Васильевич не мог понять, почему, но потом отметил одну деталь: глаза мужчины не смотрели на него прямо. Когда говорил не он, его взгляд тускнел и начинал прятаться где-то в потемках его мятежной души. Когда же говорить ему все же требовалось, глаза немного бегали по сторонам, лишь изредка боязливо останавливаясь на визави, словно боялись обжечься. Голос, тем не менее, был поставлен, в нем слышалась многолетняя практика руководства.
Женщину звали Марина Алексеевна, а мужчину – просто Иосиф, он не захотел, чтобы его величали по отчеству. Послушав консервативное вступление женщины о том, что было бы очень здорово поговорить с ее мужем, Иван Васильевич кивнул и пригласил мужчину присесть к его столу. Марина Алексеевна все поняла и удалилась в приемную, а мужчина словно осиротел и неуютно поглядел по сторонам.
Вот что он рассказал, пряча свой взгляд.
– У меня эта проблема уже два года, с тех пор, как я попал в аварию на моей машине. Ехал по Кольцевой, водитель впереди меня не включил поворотник, вытеснил меня при обгоне. Меня развернуло и вышвырнуло на противоположную сторону, несмотря на барьер по разделительной полосе. Я не буду Вам это рассказывать, это не суть…
Я был крупным руководителем строительной фирмы «Генезис», директором отдела маркетинга, жена моя – директор связей с общественностью. По роду работы своей мне приходится общаться с чиновниками всех мастей, конкурирующими компаниями, пиар-агентствами, даже прокуратурой и налоговиками… Работа нервная, хотя я успешный… был успешным, пробивным человеком. Случаются и неудачи: убытки больше планировавшихся, купленные СМИ, сегментация рынка меняется, нарушение сервисных гарантий… много превратностей. Имидж компании, собственно, частично был на мне. Но я никогда не унывал и наверстывал упущенное на следующем проекте.
Травма от аварии была невелика – несколько ушибов на ногах. Через несколько дней я восстановился и вернулся на пост, доверенный мне. Предстояла важная встреча – вернулся в строй один наш подрядчик, компания по косметическому ремонту, и нужно было в общих чертах уладить смету, сроки и пожелания управы района. Обычная, ежедневная работа, давно знакомые люди.
Сели в кафе, достали ноутбуки и поговорили. В один момент подрядчик начал продвигать свою линию, нестандартную, «основанную на своем видении ситуации». И тут я перестал слышать…
На меня накатила волна печали и безысходности, и перед мысленным взором отчетливо стала стена. Эта стена, как сейчас помню, была кирпичная. Кладка грубая, цемент крошится между темными грязными кирпичами. От нее отвратительно воняло. Откуда-то сверху тонкой грязной пленкой стекала вода. На стене была свежая поросль какой-то зеленой водоросли, липкой и неприятной.
Иосиф на минуту замолчал, лицо его сморщилось, руки неосознанно потерлись о брюки, словно пытаясь брезгливо смахнуть грязь. Видно было, что ему нелегко дается рассказ.
– Она была столь реальна, что стала для меня тогда реальнее самой реальности… Я не мог противиться и вяло согласился с подрядчиком.
Иосиф жалко посмотрел на Ивана Васильевича.
– Сделка оказалась, конечно, невыгодной. Гендиректор сделал мне устный выговор, и я легко отделался – мне сделали поблажку из-за «шока» после аварии. Но… у меня не было шока. Была стена.
Четыре дня прошли как обычно. Я, как прилежная канцелярская крыса, разбирал накопившиеся завалы документации, чувствовал себя отдохнувшим и готовым к новому бою. На пятницу была назначена моя беседа с префектом Северо-Западного района по поводу размещения в строящихся домах федеральных комсетей. Мы пошли в префектуру с женой, эти вопросы находятся в нашей общей юрисдикции.
Префект был очень мил и вежлив, но он затронул тему встроенной инфраструктуры, которая, как нам казалось, была давно окончательно утверждена. Марина рьяно бросилась в атаку против дополнительного магазина, а я сполз на стуле. Передо мною снова стояла стена – подгнившая, истекающая слизью нечистот, смешанных с землей.
Вот тут я испугался… Жена вытянула дело, извинившись за меня.
Я взял отпуск за свой счет. Сходив к первому из моих психологов, я узнал, что мне надо развеяться, съездить на курорт, пофлиртовать с девушками. Проигнорировав последнее, я поехал в Баден-Баден, дабы провести там в отдыхе и неге месяц. Однако на второй день приезда получил сопротивление от старой дамы, что торговала на углу цветами. Я предложил хорошую цену на букетик для гостиной моего номера, а она принялась торговаться. Передо мной, потерявшим всякую опору, снова стояла стена. Высасывая последние силы, впихивая в меня всё горе и отчаяние мира, она упала и прижалась ко мне, так, что я ощутил руками маленькие тельца невидимых слизняков-червей.
Очнулся я в номере – с обдерганными жалкими цветами, крепко сжатыми в кулаке, и без бумажника в пиджаке, который, вероятнее всего, сам отдал настырной торговке.
Я старался скрыться от тех ситуаций, в которых имелась возможность проиграть – но в итоге просто ушел от жизни. Не было места на земле, которое спасло бы меня от стены, поскольку где укроешься от самого себя? Что бы я ни делал с тех пор – минимум раз в два дня передо мной стоит это отвратительное строение, и с каждым разом оно все более реально.
Вы – четвертый человек после знаменитого буддиста, лучшего медика и светила психологии, к которому я пришел… А точнее, уже привела жена… – с горечью добавил он.
Иван Васильевич посмотрел на сжавшегося в комок человека, и его сердце сжалось в такой же хлипкий комочек плоти.
– Я хочу, чтобы вы мне очень подробно рассказали, что вы видите, когда видите стену.
– Хорошо. От нее веет страданием и ужасом одновременно… Это не просто предмет, воспоминание или галлюцинация! Это просто ящик Пандоры нечеловеческих по силе темных эмоций!
Выглядит стена просто как обычная кирпичная стена. Грубые коричнево-красные кирпичи неаккуратно скреплены кучковатым бетоном… – Иосиф прикрыл глаза, – Видимо, ей не очень много лет, так как я вижу какую-то зеленую поросль типа мха, узкой пленкой покрывающую щербатую поверхность в тех местах, где сочится вода с могильным запахом. Это словно склеп… Сейчас так не строят, я уж это дело знаю.
– А когда так строят? – спросил Иван Васильевич, пытаясь найти хоть малейшую зацепку или ниточку логики в болезни пациента.
– Ох, не знаю… Году этак в девятьсот девяносто четвертом… Почему я так сказал? Я такого не изучал.
Иван Васильевич лишь развел руками и попросил продолжать описание.
– Не знаю, откуда я это сейчас узнал, но стена была построена Каролусом… Карлом Великим. Франки. При чем здесь франки? Я никогда не использовал франки. Что я вообще говорю такое? – разозлился вдруг Иосиф.
– Вытеснение, – авторитетно сказал Иван Васильевич термин, значение которого сам практически не знал. Надеялся, что не знает и пациент.
Конец ознакомительного фрагмента.