Глава пятая
Каулквейп
– Падающая звезда! – Младший служка, подросток с жесткими топорщащимися волосами, в одежде с чужого плеча, одиноко стоял, уставившись в ночное небо. – Как любопытно, – шептал он.
Буря кончилась, и ученые выбирались из своих многочисленных убежищ.
– А что это у нас тут? – раздался за спиной у юноши насмешливый голос. – Маленький звереныш, сынок члена Лиги. А чего это ты не в библиотеке, не засунул нос в свои свитки, Каулквейп?
Голос принадлежал подмастерью в отороченной мехом мантии, какие носят все в Колледже Облакологии. За ним стояли еще несколько человек, все они стряхивали пыль с одежды и посмеивались.
– Я думал… – пролепетал подросток, – мне показалось, я что-то видел, Вокс.
– Пусть за небом специалисты наблюдают, – с гаденькой улыбочкой заметил Вокс. – Тебе что, сортира какого-нибудь не хватило почистить?
– Я… да я так, тут просто проходил, – вымолвил Каулквейп, неуклюже собирая в охапку свои манускрипты, и поспешил по выложенной булыжником дорожке прочь от всей этой компании.
– Урод из Нижнего Города, – донесся до него голос Вокса.
Каулквейпу едва исполнилось пятнадцать, и он был очень маленьким для своего возраста. Он занимал самую низшую ступень социальной лестницы Санктафракса – и одной из его обязанностей было как раз чистить туалеты. Он был мальчиком на побегушках для любого, у кого были какие-то задания для слуги. Ему приходилось бегать с поручениями для всяких помощников профессоров, просеивать туман, измерять силу ветра и поддерживать воздушный город в безупречной, сияющей чистоте.
Однако Каулквейп мечтал о большем. Каждый раз, когда у него появлялась малейшая возможность, он убегал в Главную Библиотеку Санктафракса – место, которым остальные прискорбно пренебрегали, – и погружался в бесчисленные пыльные свитки, которые там хранились.
Библиотеку не любили. У нее не было ни очарования Колледжа Облакологии или Академии Ветра, ни власти и влияния Школы Темноты и Света, но ведь и самого Каулквейпа тоже не любили. Его отец, дородный, властный, быкообразный член Лиги, которого звали Улбус Пентефраксис, купил ему место в Санктафраксе.
– Ты никогда не пробьешь себе дорогу в Лигах, маленький пугливый червячок, – сказал ему когда-то отец. – Может, хоть эти напыщенные наблюдатели погоды сделают из тебя что-то приличное. Я точно не смогу, это не в моих силах!
Оттого-то он купил для сына место младшего служки. Сначала Каулквейп был вне себя от радости. Но вскоре он обнаружил, что воздушный город может быть столь же суровым местом для жизни, как и улицы Нижнего Города. Хотя члены Лиги, несомненно, были богаты, все ученые в Санктафраксе их презирали, а тех помощников и подмастерьев, которые получали место в воздушном городе за деньги, презирали и того больше.
Торопливо проходя по пустынным проспектам величественного воздушного города, Каулквейп останавливался, чтобы как следует рассмотреть красоту, которая его окружала: башни с минаретами, куполами и шпилями, горевшие розоватым светом в лучах восходящего солнца, дивные резные колонны, статуи и фонтаны, взмывающие вверх лестницы и крытые галереи. Он знал, что никогда в жизни все это не станет родным и близким. Слишком уж оно было изящно. Слишком богато. Так пышно.
Каулквейп вздохнул. Когда он смотрел на все это величие, то чувствовал себя еще меньше и незначительнее, чем обычно. Ему вспомнились насмешки Бокса. «Урод из Нижнего Города!»
Он подумал, примут ли его когда-нибудь в этом великолепном месте, станет ли он однажды чем-то большим, нежели маленьким пугливым червячком?
В одном юноша был уверен: он никогда не вернется в Нижний Город.
Шум, грязь, удары и тычки отца и разочарование в глазах матери перед ее смертью. Жизнь в Нижнем Городе его совсем измучила. Нет, будь что будет, а дом-то теперь в Санктафраксе. Отец платит хорошие деньги за то, что Колледж Облакологии держит у себя его сына. И он, Каулквейп, когда-нибудь завоюет уважение этих высокомерных профессоров!
– Будь смелее! – прошептал он. – Увереннее!
Каулквейп как раз поворачивал за угол Института Льда и Снега, когда услышал голос, доносившийся с посадочной площадки впереди него.
– Насмерть раздавило тяжеленной ерундой, упавшей с неба, – говорил кто-то.
Каулквейп пошел было вперед, но потом отшатнулся и спрятался в тени. Коренастый крохгоблин разговаривал с приятелем, подтягивателем корзин, на навесной платформе.
– И что потом? – сказал приятель крохгоблина.
– Я-то знаю, – сказал крохгоблин. – Я только минуту назад вернулся из Нижнего Города. Мне повезло, что спасся, скажу тебе. Я был в таверне «Дуб-кровосос», и тут Мамаша Твердопух – эта старая курица, хозяйка заведения, – внезапно прибегает, вся дрожит и раскудахталась, что воздушный корабль попал в этот жуткий шторм, его разнесло на кусочки, а смертоносные обломки посыпались на Нижний Город. Огромное рулевое колесо хряпнулось прямо на крышу Палаты Лиг, пробило ее и расплющило троих важных шишек между прочим.
– Да ты че! – удивился его приятель и даже глаза выпучил от любопытства и желания разузнать кр-р-ровавые подробности.
– Мамой клянусь, – подтвердил крохгоблин. Он поднял руки и на пальцах пересчитал жертв. – Первый – Глава Лиг, – сказал он, – Симон или Симеон, что-то в этом роде. Потом этот тип от Клея и Веревок, как его там. И еще… – Он нахмурился в задумчивости. – А, ну да, и капитан одной из ихних патрульных лодок Лиг. Пентефраксис. Улбус Пентефраксис.
Каулквейп почувствовал, будто его самого придавило рулевым колесом. Его отец мертв! Он бы, может, и не оплакивал потерю своего весьма неприятного папаши, однако его дыхание вдруг прервалось от волнения и мысли о том, какие ужасные последствия предполагали эти новости.
Когда умирал член Лиги, она забирала себе все. И возможно, уже сейчас бывшие коллеги отца выносят из отцовского особняка все, на что могут наложить лапы, кружатся там, подобно стае алчных воронов. А кто их остановит? Уж конечно, не его слабосильный единственный сын, живущий в Санктафраксе.
– Санктафракс! – застонал Каулквейп, обхватив голову руками. Кто же будет платить за его место? Колледж Облакологии просто выкинет его обратно на улицы Нижнего Города, как только перестанут поступать деньги. С ним все было кончено, все было потеряно – его только воронам оставалось скормить.
Возвращение из Каменных Садов заняло больше времени, чем хотелось бы, и солнце уже давно встало, когда тролль-несун наконец добрался до Нижнего Города. Прежде всего (хотя кости у Прутика не были переломаны) то, что он пережил во время бури, сделало его медлительным и слабым. Пока профессор вел беднягу до повозки, ему пришлось несколько раз останавливаться. А когда они наконец дошли, тролль-несун стал настаивать на пересмотре платы за проезд, потому что из Каменных Садов возвращаются уже двое, а не один профессор, которого он сюда привез.
– Больше весу – больше плата! – настаивал тролль-несун и отказался двигаться с места, пока профессор не сдался.
Потом, когда о сумме оплаты наконец договорились и они отправились в путь, оказалось, что тролль-несун взял на себя непосильную задачу. Он и на ровном месте отдувался, задыхался и полз как черепаха, а уж на холмах он так тяжело хрипел, что профессора временами охватывало сомнение, доедут ли они вообще.
Что касается Прутика, тот не запомнил происходившего. Он ничего так и не сказал, кроме того первого слова. Отстраненный и вялый, молодой капитан дал Профессору Темноты запихать себя в повозку. Когда их путешествие подошло к концу, яркий свет, приведший профессора к Прутику, угас.
– Скоро приедем, – ободряюще заметил Профессор Темноты.
Прутик никак не показал, что слышит его.
– Помнишь, как мы впервые встретились? – спросил профессор, пытаясь растормошить память Прутика. – Когда ты пришел в мой старый кабинет, на самом верху Башни Дождеведов… – Он усмехнулся. – Неба ради, Прутик, – добавил он, – ты тогда помог Санктафраксу в час нужды. Теперь Санктафракс поможет тебе. Я тебе в этом клянусь. – Он взглянул на озадаченное лицо Прутика и вздрогнул от сочувствия и беспомощности. – Прутик, а Прутик, – продолжал он, – во имя неба, что заставило тебя отважиться без привязи отправиться в открытое небо? Ты что, не понимал, с какими опасностями там столкнешься? – Он схватил Прутика за плечи. – Что там произошло?
Но Прутик не ответил. В сознании молодого капитана воздушных пиратов, очевидно, все перемешалось. Если ему быстро не оказать помощь, есть опасность, что он окончательно сойдет с ума. Профессор огляделся по сторонам и обнаружил, что они уже подъезжают к пригороду Нижнего Города. Через пять минут тролль-несун положил на землю оглобли повозки.
– Приехали, – тяжело выдохнул он и наклонился, с трудом восстанавливая дыхание.
Профессор вылез из повозки и взглянул наверх, на воздушный город, парящий над ними. Одна из подвесных корзин качалась прямо у него над головой.
– Эй, есть там кто? – закричал он.
Все еще стоя в тени, Каулквейп смотрел на широкую мощеную улицу: в ушах у него звенело, глаза заволакивало туманом и тяжесть на сердце мешала дышать. Его взгляд блуждал по величественным зданиям, построенным специально для той или иной школы или колледжа.
– И всего этого я никогда больше не увижу, – со слезами на глазах пробормотал Каулквейп. – Скоро я стану одним из нищих на улицах Нижнего Города.
И тут у края платформы началась суматоха. Профессор Темноты вылез из корзины, когда она была подтянута к посадочной площадке. С ним был кто-то еще: босой, худой, со спутанными волосами и в оборванной одежде. На минуту Каулквейп позабыл о своем несчастье. «Кто это? – удивился он. – И почему с ним сам Профессор Темноты?»
Когда крохгоблин снова опустил корзину и исчез из виду, оставив профессора и незнакомца одних, Каулквейп вышел из тени.
– Эй, паренек!
– Кто, я, сэр? – заикаясь, спросил Каулквейп, выронив все свои свитки.
Профессор Темноты оглядел его с головы до ног.
– Да, ты, – сказал он. – Помоги-ка поставить Пр… э-э… моего друга до Школы Темноты и Света и э-э…
– Конечно, сэр. Сейчас, сэр, – ответил Каулквейп, взваливая молодого человека на спину.
– Я надеюсь, ты умеешь держать рот на замке? – спросил профессор, показывая дорогу. – Я не хочу, чтобы ученые своими сплетнями беспокоили моего друга.
– Д-да, – тихо пробормотал Каулквейп.
Профессор устало взглянул на него и спросил:
– Как тебя зовут, паренек?
– Каулквейп, сэр, – ответил тот, – младший служка Санктафракса.
– Младший служка Санктафракса, – повторил профессор, сузив глаза. – Из Нижнего Города, судя по виду. Могу поспорить, у тебя богатый отец, член Лиги.
Они почти подошли ко входу в школу. Каулквейп кивнул:
– Да, сэр. Мой отец является членом… – он поправился, – был членом Лиги, сэр.
– Очень хорошо, очень хорошо, – рассеянно ответил профессор.
Они подошли к парадным дверям Школы Темноты и Света слишком скоро для Каулквейпа.
– Спасибо, паренек, – поблагодарил профессор, помогая полубесчувственному Прутику ступить на порог. Массивные кованые двери захлопнулись за ними.
Каулквейп остался стоять на улице в одиночестве и чувствовал себя абсолютно потерянным. И что теперь? Он повернулся и побрел назад тем же путем, что пришел. Сколько ему оставалось быть здесь? День? Неделю? Может, больше, а потом его выгонят, и вместе со своими жалкими пожитками он влезет в корзину, чтобы отправиться обратно в Нижний Город навсегда.
– Ну, Каулквейп, – сказал он себе, – ты найдешь самый темный, пыльный угол в Главной Библиотеке, а там – кто знает? – и храбро улыбнулся. – Может, они забудут обо мне, как обо всех этих свитках!