Глава 4
Бывший Дом пионеров являл собой типичный образчик архитектуры поствоенного периода. Колонны при входе, широкие лестницы внутри, треугольная крыша и выложенные на фасаде мозаикой сцены из советского бытия. Вот Ильич несёт бревно на субботнике, далее комсомольцы строят БАМ, ближе к крыльцу – космодром с устремлённым в небо космическим кораблем на фоне суровой сцепки рабочего и колхозницы. Все попытки нынешнего мэра Дерябино абортировать настенное советское наследие упирались в героическое сопротивление ностальгирующих по тем временам древних дерябинцев.
По разумению оных, до братания воров и обворованных было ещё очень далеко и наглядное пособие для проезжающих мимо «Лексусов» и «Мерседесов» было весьма кстати. Прошлое наступало на пятки настоящего с неутомимостью зловредного рока. Слишком зыбким было состояние относительного общественного покоя в окружении враждебных стихий, слишком памятны ещё были и клокот в груди, и вздыбленная песнь в начале пути.
И в самом деле, не помещать же на стенах социально-значимого объекта акт свержения в либеральном угаре Дзержинского с постамента, обугленный копотью во имя торжества демократии Парламент, групповой портрет пылесосом «почистивших» народное добро семи банкиров и светлый лик раздающего трудовому люду ваучеры Чубайса? А, может, зарисовкой тайной сходки татей в Беловежской пуще после обильного для храбрости возлияния? Или вот ещё – торжественным открытием нового продуктового магазина Дробышева на месте бывшего завода по производству шарикоподшипников?
Бессмертный поднялся на второй этаж и по-свойски открыл дверь кабинета, на которой висел плакат «Интернет – нет!». На нём был изображён набросивший паутину на земной шар в виде беззащитной мухи жадно сосущий её соки большой жирный паук. Сей «едучий» процесс в «агитке» молодёжного движения под авторством лидера был описан так:
«Интернет – забава прошлась по человечеству ледорубом. «Колпак» Мюллера по сравнению с ней жалкий «чепчик» на голове поверженной англосаксами подкаблучницы Европы. Суверенитет вообще и в частности перестали существовать как право государства и личности на защиту своих интересов. Каждый может безнаказанно напасть и на страну, и на гражданина, не нарушая границ жилища и не испепеляя города огнем.
Да и национальные интересы перестали быть таковыми. Сегодня это потребности жующих жвачку на зелёной лужайке у Белого дома транснациональных кампаний. И, если это не империализм, тогда что? Наступающий на носок туфли дамы-евро кавалер-доллар увлекает оную в пляске к выходу с танцпола, а она только кокетничает и жеманится».
Руководитель общественного молодёжного движения «Интернет-нет!» Иван Васнецов сердечно приветствовал вечернего гостя. Иваново движение носило чахоточный характер, не ставило перед собой политических целей и не прибегало к запрещённым методам борьбы. Его слабой стороной была неопределённость конечной цели. В программной брошюрке движения утверждалось: «Растворение в сети индивидуума неизбежно ведёт к потере социальной идентичности, к утоплению человеческой особи в океане ей подобных, к вырыванию производителя материальных благ из привычной среды. Интеллектуальный продукт социальных сетей ничуть не лучше по запаху и вкусу начинённой ароматическими добавками и примесями с лживой имитацией мяса колбасы из супермаркета».
Поскольку вирусом этой болезни была заражена только креативная часть населения Дерябино, движение «Интернет-нет» не имело широкой поддержки масс и не вызывало отрыжки у власть имущих города. Надломленные гайдаровской пропагандой о грядущем изобилии всего и вся на закате перестройки дерябинцы относились к Васнецову, его адептам с симпатией и незлобиво.
Пётр Ефимович не располагал временем и желанием копаться в социальных сетях в рабочее время и тем более в объятиях вулканизирующих городских кокоток на досуге. Следователь прокуратуры часто пользовался услугами Ивана, собирающего в интересах своего движения целые досье на освобождённых от идеологических вериг граждан Дерябино. Сам Бессмертный испытывал чувство брезгливости к обнажавшим тело и душу на потеху улюлюкающей толпы пользователям Интернета. Что и выразилось в тошнотворном позыве его голоса при обращении к Васнецову с доверительной просьбой:
– Вань, страничку Марины Дробышевой открой. Может ещё не удалили! Что она там о себе воображала?
Иван с прытью кенгуру бросился к компьютеру. Не прошло и пяти минут, как с изумлением обнаружившей пустой сумку на животе мамаши он воскликнул:
– Ничего себе! Петр Ефимович, тут соболезнование в её адрес и какой-то голубой квадратик в углу!
Следователь прокуратуры тут же к нему присоединился увидевшим незнакомую доселе птаху орнитологом и принялся читать с экрана монитора «птичий» текст:
«Привет всем поклонникам Голливуда! Считаю себя реинкарнацией Мэрилин Монро, кто не согласен – тому глаз вон. Для остальных – ждите новых подтверждений. Готовлю портфолио для фанатов, как только развяжусь с насморком и припудрю носик. И не верьте, что все блондинки – дуры, и это – не окрас, а диагноз. Они просто нам завидуют!».
Пазл сложился. Где портфолио там и Чижиков, фотокор дерябинской газеты. Этот прыщ на теле местного организма как-то первым узнал о трагической кончине Дробышевой. Как? Либо причастен, либо у него посмертное фото Марины с места преступления. Давила на мозг и фраза преступника над телом невинно убиенной жертвы. Нещадно обуреваемый ею Бессмертный обратился к Васнецову с предложением:
– Так, посмотри еще пару страничек девичьих контактов Марины. Ничего необычного нет?
Иван деловито извлёк побитую временем флешку из клюва чучельного филина со словами: «Я вам „инфу“ на неё скину. Для протокола!». Засим приступил к поиску в соцсетях. Надо сказать – лесной вещун олицетворял борьбу молодёжного движения с интернет-зависимой живностью и был её символом. Некоторые адепты даже видели в ней стерегущую от грызунов покой дерябинцев хищницу. Через пять минут Васнецов с удовлетворением поймавшего суслика сыча заметил:
– Ага, контакты гимназисток. Дарья Воронова, Мария Ненашева, Анастасия Вьюн. Ничего необычного, простой трёп о килограммах и сантиметрах. Кстати, все они простужены, о чём и поведали всему миру. Это всё? Поздно уже. Да, и очень прошу – достаньте мне вечернюю местную газетку, киоски-то все закрыты. Как никак сенсация…
Расстались они как всегда чрезвычайно приятственно по отношению друг к другу. Покинув бывший Дом пионеров, Бессмертный уже в машине наметил план действий на завтра. Утром – к редактору, в обед – вызвать оперов, вечером – к Дим Димычу. В отличии от членов российского правительства Пётр Ефимович всегда действовал пошагово, и посему был избавлен от необходимости прыгать из окопа в окоп в поисках дна оного.
Утро застало Валерия Ивановича Гудкова в чужой постели. Запах свежесваренного кофе заставил редактора местного таблоида «Особый путь» окончательно очнуться от временно омрачённых лязгом челюстей капиталистических баракуд светлых видений. Мужчина суетливо ощупал охладевшее место рядом с собой и с интонацией юного Вертера призвал хозяйку дома вопросом:
– Люси, ты где?
На зов явилось не обременённое липоксацией и не изуродованное шрамами от гинекологических процедур молодое тело. Жена Валерия Ивановича давно отошла в мир иной и не имела решительно никакой возможности воспрепятствовать в этом плотским утехам бывшего супруга. Посему личико Люси не туманилось тенью сомнений в правильности выбора партнёра по умиротворению своего женского естества. Кроме того, она кое что знала о взаимоотношениях любовника с представителями местного бизнеса, непорочность которых ставилась всем местным обществом под интуитивное сомнение.
Что, впрочем, не мешало Гудкову при случае всячески способствовать инициативам местных коммунистов по консервации примет советского периода, а ей – иметь камень за пазухой для упрочения романтической связи.
Валерий Иванович был вынужден коротать ночи у Люси исключительно в целях конспирации и сохранения статуса блюстителя городских нравов. Редактор был общественной фигурой, которая тем не менее требовала соответствующих сексуальных инъекций в интересах сохранения мужского начала в рабочем состоянии. Пользоваться же в этом интимном деле непроверенными кадрами было бы с его стороны крайне неосмотрительно.
Квартирка Люси ничем не отличается от тысяч таких же дерябинских квартир. Разве что плакатами с изображениями Эрнесто Гевары и Фиделя Кастро в революционный период, удивительно похожим на профиль с октябрятской звездочки портретом юного Леонарда Ди Каприо и обретшим смысл жизни киношным фото Корчагина на стенах единственной комнаты жилища. Она же была спальней и залом одновременно. Валерий Иванович не торопился с решением вопроса об улучшении жилищных условий владычицы своего тела, поскольку разница в возрасте не внушала ему оптимизма на марафонность эротических отношений.
Этим утром Люси была более чем обворожительна. Вчерашний выпуск дерябинского таблоида «Особый путь» с посмертной фотографией Марины Дробышевой и мутными комментариями оперов разошелся влёт. К тому же Алиса Ковалёва напустила в своём материале такого тумана, сквозь который едва различался контур драмы. Однако, отчётливо проявились очертания картины воздаяния отцу за грехи его – был чётко прописан генезис трупа, включая социальный статус. Читательский ажиотаж довёл до душевного оргазма изнуренного ночной оргией Гудкова и внушил Люси эфемерную надежду на получение какой-нибудь безделушки из редакторских рук. Увы, этой надежде не суждено было сбыться.
Резкий дверной звонок вырвал Валерия Ивановича из объятий люсиной постели. Посвящённый в глубоко законспирированные тайны личной жизни начальника водитель Василий возвестил о начале нового дня. Гудков по-военному быстро оделся в аскетически строгий гражданский китель и стремительным аллюром выбежал в розовеющее дерябинское утро покидающим явочную квартиру заговорщиком: по пути бдительно мониторился и зорко оглядывался по сторонам. Вскочив на переднее сиденье машины, уже не доступный людскому взору Валерий Иванович с гиканьем клаксона умчался прочь.
Гудков появился на рабочем месте в редакции за час до начала трудовых будней. Редакция располагалась в здании бывшего прачечного комбината. В частных руках стирка как-то сразу не заладилась из-за непомерно высоких тарифов и низких заработанных плат прачек. Перепрофилировать его под отмывание бюджетных денег также не сложилось.
Здание ушло с молотка и досталось мэрии Дерябино. Определив оное под редакцию местной газеты с прицелом на лояльность пишущей братии, тогдашний градоначальник сильно просчитался. В стремлении «калёным железом» выжигать из дерябинского быта всё «совковое», он переполнил чашу терпения общества и был слит им на очередных мэрских выборах. Редакционный коллектив в стороне от этого процесса не остался и самоотверженно бросился в горнило борьбы за традиционные ценности. В следствии чего была выброшена на берег покусившаяся на основы рыночных законов и попавшая в сети выборного постсоветского нигилизма мелкая газетная «рыбёшка».
Когда следователь прокуратуры Пётр Ефимович Бессмертный вошёл в кабинет редактора, реконструированные кабинеты редакции по заоблачной смете кузена сброшенного на землю градоначальника уже стали наполняться сотрудниками. Валерий Иванович в глубокой прострации рассматривал страничку Марины Дробышевой в соцсетях со скорбной надписью наверху и бирюзовым квадратиком внизу. Она до сих пор не была удалена, возможно, как памятная «стела» в честь жертвы. Это обстоятельство угнетало сознание Гудкова до умопомрачения и только появление следователя прокуратуры спасло редакторский интеллект от неизбежных потерь.
Пётр Ефимович пронзил ухоженным перстом фотографию на первой полосе вечернего выпуска не без борьбы позаимствованной у Люси газеты и с непримиримостью Бабаяна ко всем ворогам Отечества задал редактору выстраданный ещё вчера вопрос:
– Ну, Валерий Иванович, «колись»! Откуда у тебя это?
– У меня свои источники информации, – уклончиво ответил Гудков, проигнорировав прокурорский тон следователя в память о сексуальных проделках оного.
Пётр Ефимович задиристо уселся на стул прямо напротив вазы с пожухлыми полевыми цветами на приставке начальственного стола и в балаганной интонации клоуна продолжил:
– Знаю я ваши источники информации! Володька Чижиков! Видит бог, я его привлеку за вторжение в частную жизнь дерябинцев как живых, так и мёртвых. Кстати, а где сейчас ваш источник? В какой клоаке обретается?
Валерий Иванович показательно махнул рукой по направлению к канализационному люку во дворе. В целях отвлечения тигра от шныряющего в городских джунглях шакала Гудков с зудящим томлением в голосе спросил:
– Как думаешь, что всё это значит? Дробышевская страничка в соцсетях…
Бессмертный ответил на поймавшего арканом редакторский мозг вопрос по-ковбойски:
– На подружку Кеннеди она, конечно, не тянет. Ладно, ладно, проскакали. Или это чья-то злая шутка… Хотя – девчонка-то, похоже мертва и какие тут могут быть шутки. Скорее, страничку редактировал преступник. Знаете, а мне этот дурацкий банан не даёт покоя! То ли это издёвка, то ли символ, то ли мотив. Кстати, хорошо, хотя бы пощадили чувства родителей на страницах газеты – ягода во рту почти не видна. Другое плохо – убийца может решить, что не достиг своей цели, не высказался, так сказать, до конца. И попробовать ещё раз!
Последняя фраза повергла редактора в преддефолтное состояние, но он нашел в себе силы подняться и возвысить голос до уровня курса евро по отношению к рублю восклицанием:
– А меня тревожит, что Дробышев планирует спустить своих цепных собак на него! Лучше бы денежную премию обещал за поимку! Слушай, может, в этом всё дело? Убийца хочет сорвать куш, подставив за себя какого-нибудь местного лузера!
Следователь прокуратуры объявившим об окончании всех ставок крупье отмел умозаключения редактора вскинутой вверх рукой и с достоинством сорвавшего джек-пот игрока ответил:
– Чёртов банан в эту схему никак не укладывается! Чем-то он преступнику важен! Кстати, как и этот голубой квадратик внизу дробышевской странички. Между прочим, в контактах у Марины гимназистки – Дарья Воронова, Мария Ненашева, Анастасия Вьюн. Вместе с ней четыре! Ни о чём не говорит?
До глубины бурно заявившего о себе урчанием нутра потрясённый следовательской догадкой Валерий Иванович ничего не успел ответить. В редакторскую дверь вломился Дробышев в сопровождении не отягощённых мозговой деятельностью двух «лбов». По-тореадорски беспощадно обладатель товарной империи с ходу набросился на Петра Ефимовича «пиками» слов:
– Вот ты где! Я тебя по всему городу с собаками ищу, а ты здесь прохлаждаешься! Что, убийца уже найден?
«Собаки» у редакторской двери приняли боевую стойку. Бессмертный невозмутимо убрал обретённую в борьбе газетку в карман и, набычившись, отбился тирадой:
– Ищут опера, а я довожу дело до суда. Это, во-первых. Во-вторых, отчёт о вскрытии будет у меня после двух, свидетели опрошены и во всем сознались. Шучу. И, наконец, в – третьих, как упокоился незабвенный супруг Софьи Марковны, второй совладелец вашей торговой сети? Не припомните?
Пётр Ефимович встал со стула и по-шутовски выгнулся вопросительным знаком. Аркадий Васильевич Дробышев напрягся офеней при уличной городской торговле и непроизвольно сжал сбитые в конкурентной борьбе костяшки пальцев в кулаки. Сопровождение «взлохматилось» и шагнуло перёд. Безутешный отец приблизился вплотную к Петру Ефимовичу, нацелил угрожающую пятерню на заострившийся нос Бессмертного и выкрикнул в его покрасневшее варёной свёклой лицо:
– Каким макаром!
Однако, приученный старорежимной властью к пиетету перед «ментами», он тут же опустил свою длань до уровня следовательского горла. Ласково поправил узел галстука на любовно выглаженной племянницей градоначальника бордовой рубашке и с мягкостью плюшевого мишки в голосе продолжил:
– Стой, так ты думаешь, она… Так, чтобы не было никаких «предьяв» – Макарка умер от этой, как её, – сердечной недостаточности. Что по «чеснаку» – сердца у него не было вообще. Редкостный был скупердяй и сутяга.
Последняя дробышевская фраза позволяла надеяться – зачатки среднего образования когда-нибудь нивелируют в его сознании лексикон «братков» девяностых годов прошлого столетия. Дабы не провоцировать конфликт потенциально криминального характера, Гудков хозяином взял инициативу в свои руки и радушным тоном спросил принявшего опечаленный вид Дробышева:
– Так, Аркадий Васильевич, вы маринину страничку в соцсетях видели? Как вы думаете, что бы это значило?
Развернув к нему «ноут», Валерий Иванович ткнул пальцем в слова соболезнования. Владелец продуктовой империи по-пацански всхлипнул, присел на стул и, нежно проведя рукой по изображению дочери на мониторе, отрицательно покачал поникшей головой. Дробышевское сопровождение расслабилось, в виду чего местный папарацци Чижиков беспрепятственно проник в кабинет и направился к редакторскому столу. Пётр Ефимович тут же пришёл в движение – торжествующим капканом ухватил огибающего его Володьку за рукав толстовки и со скрипом сжимающейся пружины в голосе воскликнул:
– Ага, попался! Поедем-ка, малец, кататься. До прокуратуры. Я ещё вчера подумал – может быть, ты всё это затеял для поднятия тиража своей газетки? По предварительному сговору двух лиц, а? А вас, господин Дробышев, попрошу прибыть ко мне в пять. Возможно, вас лишили самого дорогого из мести по бизнесу! И по Макарке надо бы уточнить… Хотя, причём тут этот чёртов банан?
– Э, я не понял! Какой банан? – вскричал Дробышев, приведя в броуновское движение не знавшие тяжкого труда по-бабьи пухлые руки.
Бессмертный не счел нужным ответить на вопрос Аркадия Васильевича. Пётр Ефимович с достоинством госслужащего павлином обошёл двух охранников у двери и величаво удалился вон. Оставленный наедине с Дробышевым Валерий Иванович долго не мог того урезонить и внятно объяснить последнюю фразу следователя прокуратуры ни «по понятиям», ни без. Наконец, ближе к трём пират местного бизнеса отчалил, дабы изготовить «чёрную метку» и для следователя, и для редактора.
Сразу после его ухода Гудков облегчённо выдохнул из крепкой груди спёртый воздух и с лихорадочным нетерпением стал открывать странички в соцсетях по списку следователя прокуратуры. К счастью для неочерствевшего ещё душой человека и к несчастью для пекущегося о тираже своего издания редактора с ними ничего не случилось. Дарья Воронова, Мария Ненашева, Анастасия Вьюн бойко резвились в блогосфере, посылая всему мировому сообществу сигналы о своей исключительности. Первая – о модельных параметрах своего неокрепшего тела, вторая – о театральных успехах на гимназической сцене в роли барышни-крестьянки, третья – о влюбленности всех правильных пацанов в её неукротимый нрав. Да, ещё вот о чём. Девчонки страшно простудились вчетвером, устроив лёгкий стриптиз поздним вечером в холодной беседке на загородном участке димкиных «родаков».
Настя Вьюн показалась Гудкову наиболее ожидаемой в качестве очередной жертвы бананового маньяка и он бескорыстно поделился своими соображениями с Петром Ефимовичем. Они нашли терпеливого слушателя в его лице, но, к огорчению следователя, в присутствии нежелательного свидетеля. Слегка помятой и изрядно ощипанной птицей Володька Чижиков «вылетел» из кабинета с животрепещущей информацией в «клюве».
После встречи с операми и определения оперативной диспозиции, Пётр Ефимович имел весьма неприятный разговор с Дробышевым. Он только усилил социальные противоречия между бюджетником и частным бизнесом, а завершился обогатившей криминальный лексикон дробышевского сопровождения сценой. Попытки Аркадия Васильевича материально стимулировать следовательский «энтузиазим» вылились в скандальное выдворение оного из кабинета. Впрочем, визит этот имел и один плюс. Макарка, супруг Софьи Марковны и бывший компаньон Дробышева, отошёл в мир иной по настоятельному призыву бога и не оставил никаких призывов к отмщению. Следовательно, его вдову из числа подозреваемых можно смело исключить.
Бессмертный покинул свой кабинет уже под вечер в сладостном ожидании намеченной ещё вчера встречи с Дим Димычем. Кстати сказать, санитар морга искренне разделял позицию русских философов о том, что «либеральный консерватизм» как нельзя лучше подходит мироощущению богом хранимого народа. Это та самая шинель, которая надёжно прикроет озябшее российское тело: вдохнет в русские мозги новый смысл и придаст активности онемевшим от потери ориентиров членам. Не отказываясь от классовой сущности происходящего как в телесном, так и в бестелесном мирах, Дим Димыч под аритмичный стук сердца и набатный звон в ушах пытался тем не менее примирить в своей душе и либералов, и консерваторов для равновесия в раздираемом вдрызг сознании.
Жаркая дискуссия на эту тему случилась между ним и пламенным редактором нелегальной газеты «Вилы» по случаю празднования юбилея «сопливого» антигорбачёвского путча. Клокочущий в заочном споре товарищ Кротов писал:
«Замаранный предательством национальных интересов либеральный мундир и всегда готовые свалиться пораженческие штаны для заокеанской порки не оставляют никаких шансов для овладения массами этой заимствованной санитаром морга у дореволюционных властителей дум идеей, даже в симбиозе с консерватизмом. И посему необходимо истово биться за торжество социальной справедливости до потери зубов! Однако, и понимать – случись что, можно остаться не только без оных, но и совсем без вдохновлённой кумачом башки».