Глава 7
Слёт покореженных внутренними разборками местных авторитетов в окружении накачанных борцов проходил в обстановке строжайшей секретности и под предлогом празднования юбилея одного из них. Неуместная пышность сервировки столов в обеденное время компенсировалась строгостью костюмов участников сходки и отсутствием легкомысленных дерябинских кокоток.
После салатной разминки в ресторанный зал тенью отца Гамлета проник Демьян Сергеевич Ненашев. Прибыл ставленник криминала на общий сбор инкогнито и как бы невзначай.
Как основное блюдо он был принят собранием под жидкие аплодисменты: не все городские «бугры» источали восторг по поводу его кандидатуры. Хозяин городских оптик комиссарской походкой прошествовал к центру зала – уверенность ему придавала относительная легальность его бизнеса. И пять авторитетных в определённых теневых сферах граждан города приступили к разговору под истомлённую жаром дичь.
– Демьян Сергеевич, как предвыборную уху варить будем? – со смешком в голосе начал дебаты вор в законе Катран, неожиданно продемонстрировав глубинное знание народного фольклора.
Непревзойдённый удильщик рыбы Демьян Сергеевич не растерялся, присел за стол и в тон любителя криминального лова отозвался:
– Нарвём укропа, подсечём карасиков и на эту мелочь поймаем щуку… Лишь бы зелени хватило!
Непосвящённому человеку могло показаться, что интеллигентные люди собрались на рыбалку с последующим потрошением трофеев. Трансформация блатного сленга в удобоваримый обывательский лексикон давалась закоренелым авторитетам с трудом, но предвыборный момент диктовал свои законы. Слишком многое было поставлено на краплёную карту, и криминал слился с бизнесом в едином речевом контексте.
Авторитет Щербатый тщательно зажевал лапку дичи и как бы ткнул обглоданную кость в объёмную грудь Ненашева когтистым заверением:
– «Зелень» будет!
– На счёт карасиков я что-то не понял. «Мочить» будем? – сдавленным в горле вопросом нежданно проявился ждущий коронации «беспредельщик» Могильный и отправил в рот кусочек сочившегося кровью бифштекса.
А Демьян Сергеевич внезапно ощутил холод лязгнувших наручников на запястьях и с твёрдостью дамасской стали возразил:
– Ни в коем случае! Рыбёшку эту на денежный кукан насадим, а с щукой придётся повозиться… У неё этим укропом гектар с гаком засеян, ещё щурёнкам на всю жизнь хватит!
Владелец дерябинских оптик завистливо вздохнул, протёр салфеткой близорукие глаза и как бы замшелым сомом встрепенулся:
– Да, мне вчера с аэропорта звонили – вроде похожий на мэра дядька ночью на Гоа улетел по чужой «ксиве». Может добровольно под корягу забился? Хотя партия порядка что-то не «гоношится» – он же от них кандидат, значит, Гарманюк в теме. Тут другое дело…
Неосознанно для себя сунувший в обывательскую речь полуворовские слова изюмом в булку Демьян Сергеевич огорчился. И радетель за малый и средний бизнес смял салфетку под рукой, осушил рюмку водки под хрустнувший на зубах маринованный огурчик и сдал подельникам близким ему по духу капиталистов:
– Наша бизнес-элита задумала народ «взлохматить» повышением тарифов ЖКХ, ценами на продукты и услуги. Дабы взялся за топоры и вилы! Мнится им новая буржуазная революция по типу февральской заварушки в прошлом веке. Большевиков на горизонте не наблюдается, вот они под шумок власть и захватят. А нам останутся объедки…
И чуть не поперхнувшийся сочной оливкой косноязычный авторитет Перчённый вдруг подал голос в ответ на опасения теряющего зрение Ненашева:
– Знающие люди что пишут? Когда Керенского спросили об условии сохранения царской России, то он со всей откровенностью ответил: «Меня надобно было расстрелять!»
После оброненных в салат покаянных слов властителя либеральных умов прошлого века участники слёта так и застыли алебастровой девушкой с веслом. Сам опростоволосившийся авторитет с силой ударил кулаком по не раз битой в разборках скуле и сквозь брызнувшие слёзы полузадушенным голосом побожился:
– Век свободы не видать! Это не мой «базар», у меня что-то в башке тренькнуло…
Присутствующие с лёгкостью поверили не окончившему и десяти классов общеобразовательной школы «корешу», но настоятельно рекомендовали закрыть «пасть» и больше не «вякать». А осрамившийся «бугор» прикинулся болотной кочкой и до окончания банкета не высовывался.
Давящую атмосферу разрядила взлетевшая к навесному потолку бутылочная пробка, а сопутствующая ей пена щедро окатила обезноженную дичь на столе. И тогда слово взял степенный авторитет Шишка, поблёскивая матовой макушкой подобно драгоценному камню в мусорном ведре:
– Нам кровавый «кипиш» ни к чему. Налетит национальная гвардия и отправит всех на цугундер. И нас заодно. А наша бизнес-элита думает, что если бы в одна тысяча девятьсот седьмом году Ленин при бегстве из России по неокрепшему льду Ботнического залива провалился в полынью, то и октябрьского переворота не было бы? Так может рассуждать только подслеповатый фраер!
Последняя фраза ещё не успела слететь с его прикушенных губ, как всю степенность авторитета майским ветром сдуло. Он вскочил, нацелил вилку в кадык Перчённого и разразился площадной бранью. А мышечная масса повскакала с мест и приняла бойцовскую стойку дзюдоистов. Рты участников слёта как будто тестом залепило – каждый боялся высказать что-то непотребное с чужого голоса.
Одновременно авторитеты жестами призвали возбудившуюся охрану успокоиться и воткнули наточенные ножи в остывшую на блюде дичь. Ибо политический момент требовал консолидации общих усилий, а не разобщённости по узколичным мотивам.
А в это время к ужасу притихшего на стуле Демьяна Сергеевича в его голове майскими колоннами пошли титры: «Переворот – это когда у власти меняются люди, но ничего не происходит кардинального. Одна тысяча девятьсот семнадцатый год полностью изменил историю России. Были уничтожены все сословия, и родилось бесклассовое общество. Временное правительство развалило Российскую империю, а большевики её вновь собрали. Из руин и крови. А либералы в одна тысяча девятьсот девяносто первом году повернули историю России вспять. Через разрушения и падение перед Западом на колени».
И тут в унисон его потусторонним мыслям криминальная шестёрка Мозговитый как бы в оправдание своей фамилии с застывшей в руках вилкой выдал:
– Царский генерал-лейтенант Яков Слащёв был ярым монархистом и любимцем «чёрного барона» Врангеля. Он казнил красноармейцев сотнями. Бежал в Турцию, но скоро вернулся в советскую страну. Так вот он писал в дневнике: «Красные – мои враги, но они сделали моё дело, возродили великую Россию. А как они её назвали – мне на это плевать». Поэтому треть царских офицеров присягнули большевикам, а дореволюционные полковник Шапошников и генерал Брусилов навечно покрыли себя славой как красные военачальники в Великую Отечественную войну.
После произнесённой речи потерявший всякую надежду стать авторитетом элемент свернул столовый прибор трубочкой и сполз со стула на пол дырявым мешком с бататом. Ненашев полил голову шипучим напитком из обезглавленной бутылки и наваждение прошло. После чего владелец дерябинских оптик в образе открывшего в себе второе зрение слепца с достоинством поднялся со стула под вздыбленные брови криминалитета. Обтерев бумажной салфеткой липкие щёки, Демьян Сергеевич бросил обозлённым на «Антанту» юнкером её на стол.
– Я передам ваше мнение бизнес-прайду, – тряхнув гривой волос, произнёс Ненашев и оскалился. – Я, кажется, на спиритический сеанс попал, а не на встречу досточтимых граждан. Засим позвольте мне откланяться…
Исполненная дворянского достоинства фраза рассеялась в кабацкой атмосфере дымком от выстрела «Авроры». Откуда ни возьмись, в зал ворвались казённые люди и повалили собравшихся на залитый «шипучкой» пол под стрекочущее щёлканье телеобъективов. А вызвали наряд полиции и снимающую братию из местного телевидения мнимые пиарщики Захар Тимофеевич Красин и Гладов Александр Александрович во исполнение своего предвыборного плана.
Под предлогом что-нибудь покушать они некоторое время тёрлись за ресторанной дверью и улучили момент для вторжения в зал под видом оголодавших иностранцев. Оных, вестимо, выперли, но увидели они достаточно.
И хотя бывший бомж криминальных авторитетов лично не знал, однако с «мордоворотами» в зале был знаком изрядно. Да и хозяин всех местных оптик Демьян Сергеевич не раз выкидывал его кутёнком из помещения на трескучий мороз собственноручно. По всему видно было: намечалась спевка бизнеса и криминала с последующим исполнением заупокойной мессы по народовластию. А в расчёты возомнившего себя дирижёром выборов градоначальника Захара Тимофеевича это не входило. Вот он и напел местным операм балладу о планирующемся покушении на Гарманюка нанятым криминалитетом киллером.
Между тем атакованный тележурналистами владелец гостиницы «Приют» Сергей Павлович Вьюн поведал, стыдливо прикрывая лицо прейскурантом гостиничных услуг:
– Я в политику не лезу, а предоставил почтенным горожанам ресторан для невинного празднования юбилея. Между прочим, в дневное время и без цыганских плясок. Какие ко мне могут быть вопросы?
Вскрывшие гнойник слияния криминалитета с частным капиталом мнимые пиарщики вернулись в свой люксовый номер в предвкушении первой победы над конкурентами кандидата от патриотических сил. Мнилось им: хозяин всех дерябинских оптик сразу после выхода из местного околотка забьётся вошью в какую-нибудь щель, как будто бы его посыпали дустом.
А солнечный день уже катился пареной репой к неизбежному концу в тёмном чреве. Сумрачные тени начали проникать во дворы и на аллеи парков, затемнять помещения офисов и госучреждений. Ручейки людских потоков сливались в полноводные реки, разбиваясь о транспортные запруды и светофорные столбы.
Но упавшая на чело редактора местной газеты «Особый путь» Валерия Ивановича Гудкова тень имела совсем другое происхождение. Забредший по малой нужде в гостиницу «Приют» фотокорреспондент Владимир Чижиков стоял перед ним немым укором без малого пять минут.
Всей своей пронырливой душой папарацци безмолвно негодовал, бросая на редактора гневливые взгляды. Володька принёс в «клюве» фоторепортаж с места событий: иллюстрации к печальной повести о публичном осквернении доселе незамутнённого лика Ненашева Демьяна Сергеевича. И был горд этим, как вскрывший возню штаба демократической партии за океаном против «красного» отщепенца в своих рядах хакер.
Однако барометр общественного сознания показывал бурю. С силой откинувшись в кресле на спрятанные за ним напольные дубовые часы, Валерий Иванович громовержцем испускал молнии в возомнившего о себе невесть что фотокорреспондента:
– Ты не понимаешь? После тиражирования твоих картинок Ненашев сольётся в канализационную трубу! Это неприкрытое давление на избирателя! А мы должны блюсти нейтралитет во имя спокойствия и порядка. Да, садись ты. Что стоишь вешкой на дороге…
И Чижиков свернулся гремучей змеёй на мягком стуле, выпустив словесный яд:
– Вы хотите, чтобы мэром стал ставленник криминала? С одним из них я тёрся в прошлом году в местном каземате… Ну, вы знаете. Одну криминальную революцию мы уже пережили, вторую – не потянем!
Володька же сохранил самые горькие воспоминания о городском узилище, когда томился в нём по подозрению в убийстве гимназисток. И этот опыт навсегда оставил шрамы на его свободном от политических волнений сердце. Валерий Иванович поёжился дородным телом в кресле и пробурчал себе по нос:
– Ну, ты, положим, в первую криминальную революцию ещё в школу ходил и по утрам «сопливил»…
И тут перед глазами Гудкова колыхнулась страничка откидного календаря на рабочем столе с советской символикой и датой рабочей стачки на Путиловском заводе. Он протяжно вздохнул и сразу же тяжело выдохнул как бы мехами кузнечного очага с поддувалом, подняв пыль с сейфа:
– Ты не о пролетарской ли революции тайно грезишь, любезный? Так это тоже проходили… Ленин-то, пишут, был немецкий шпион и террорист! Приехал в Россию в опломбированном вагоне и с мешками денег на государственный переворот.
Внезапно папарацци вцепился дрогнувшими пальцами в край столешницы и в образе пронзающей взором вековые дали ясновидящей Ульяны сообщил:
– Некто профессор Старцев в начале перестройки клеймил советскую власть и втаптывал в грязь её основателя, за что получил грант и поехал к янки работать в библиотеке конгресса Америки. И там обнаружил повергшее его в оторопь нечто. Вдохновитель холодной войны Джордж Кенан написал объёмный труд с доказательствами фальши сенсационных документов об участии немцев в русской революции. Доклад засекретили и задвинули в пыльный угол. А первый акт террора был в Кремле: юнкера триста солдатиков из пулемёта расстреляли…
После этих слов Чижиков упал со стула и затаился на полу в позе эмбриона, но через короткое мгновение резво вскочил и по-младенчески невнятно «прогукал»:
– Это не я… Это не мои слова… Ну, вы знаете!
Да, политическая аморфность Володьки была общеизвестна. На извилистую стезю папарацци он выходил исключительно из материальных соображений: редактор ему доплачивал за пикантные кадры из жизни власть имущих и госслужащих. Что позволяло, между прочим, Валерию Ивановичу увереннее чувствовать себя на посту и рассчитывать на безбедную старость.
– Ладно, оставим это. Надо тебе больше спать и чаще гулять, – заключил он с интонацией участвующей в битве экстрасенсов на телеэкране ведуньи. – Хотя для здоровья долго дышать кислородом не полезно – небольшой хронический недостаток этого газа продлевает жизнь. Горцы-то сколько лет живут?
И Чижиков взбирающимся на неприступный утёс скалолазом как бы вонзил ледоруб в скальный уступ:
– Мои прогулки на природе в прошлом году повысили наш тираж втрое! А в гостинице «Приют» внештатный сотрудник подпольной газеты «Вилы» крутился. Гвоздиков, кажется… Ну, вы знаете… Он, небось, уже заметку в своём революционном листке о Ненашеве тиснул и разбрасывает агитки сейчас по дерябинским мостовым. А вы моего творения чураетесь…
Валерий Иванович с наслаждением вспомнил прошлогодний ажиотажный спрос на своё издание подобно вспомнившей первую брачную ночь пожухшей от времени деве. Он ослабил любовно затянутый Люси узел галстука на шее и тоскливо протянул:
– Хоть бы кого убили, что ли… Для погашения накала политических страстей! У нас даже тапки с активной жизненной позицией – один всегда левый, другой – правый… Давай сюда свой фоторепортаж.
Окрылённый папарацци воспарил, подлетел к редакторскому столу с самодовольством покорившего неприступную вершину альпиниста и бережно вручил патрону флешку. И тут же парашютистом был опущен на грешную землю антигуманной просьбой редактора:
– Будь добр, пройдись там по кустам Сиреневой поляны… Вдруг какой-нибудь «жмурик» отыщется! А то эти выборы меня в могилу сведут… Либералы лодку раскачают, социалисты опрокинут, а коммунисты веслом в лоб дадут. Лучше пусть Гарманюк победит – его бардак хотя бы управляемый! Хотя однообразие продлевает жизнь, но зато укорачивает душу. И вообще настоящая российская элита может выйти только из чекистской шинели! Всё, ты свободен.
Чижиков наевшимся отрубями воробьём вылетел в дверь, уткнувшись головой в располневшую грудь секретаря Люси. Та спешила к шефу с чашкой кофе и тарелкой с марципанами. Еле уловимый запах миндаля проник в мозг папарацци и ему на ум пришли чужие мысли: по одной легенде причиной изобретения марципана послужил голод, когда единственным сырьём для хлеба оказался миндаль; по другой – он был создан как лекарство от душевных расстройств, ибо благотворно влияет на нервную систему. И он искренне обеспокоился психическим состоянием шефа, от которого зависели его гонорары и общественное равновесие в городе.
Но Володька с негодованием отогнал чужеродные измышления и задержал взгляд на рвущемся из выреза секретарского платья бюсте. И ему стали понятны все мотивы запинающегося сознания редактора: и попытка отсидеться на берегу волнующегося политического моря, и желание победы кандидата от партии порядка и стремление уйти в подполье. «Попался» – по-доброму подумал Чижиков и устремился за город на поиски какого-нибудь завалящего трупа.
Естественно, папарацци никому смерти не желал, но остро нуждался в пополнении коллекции фотоальбомов с портфолио дерябинских гимназисток. А тут как раз одна намедни нежно улыбнулась ему с соседского балкона, хищно приоткрыв не тронутые помадой губы. На счёт своих внешних данных Чижиков не обольщался и ему требовались значительные средства для привлечения красоток в его одиноко плывущую среди кувшинок жалкую посудину.
Между тем в самом центре Сиреневой поляны Володька обнаружил целые залежи выброшенной корреспонденции из писем, счетов и поздравительных открыток. Застывшая перед ними воткнутыми в землю вилами Софья Марковна с прижатым к груди полузадохнувшимся шпицем гневно причитала:
– Что делается, что делается! Вот как наша почта работает. Это всё проклятые капиталисты виноваты! Создали условия, при которых каждый только о себе заботится и топчет грязными сапогами других людей. Вот полюбуйтесь теперь на это безобразие!
Но папарацци любоваться этим безобразием не стал, а с участившимся сердцебиением принялся рыскать по близлежащим кустам. А вдруг с почтальоном что-нибудь случилось, и он нуждается в помощи? Но его ждало облегчение и разочарование одновременно: никаких признаков смертоубийственной драмы не наблюдалось. Фоторепортаж же о несостоявшейся долгожданной встрече, штрафах по не доставленным квитанциям и неполученной весточки от родных и близких вдохновения у Володьки Чижикова не вызвал.
И он уже было направил стопы в домашнюю обитель, как наткнулся на вызвавшее похолодание в его груди явление. В сумрачной глубине Сиреневой поляны папарацци увидел фрагменты человеческих тел с признаками хирургического вмешательства. Ампутированные конечности и студенистого вида внутренние органы выглядывали из слегка прикопанных землёй больничных полотенец. Потрясённый повальным очерствением людей фотокорреспондент даже не стал делать снимков, дабы не озлоблять дерябинцев перед выборами градоначальника.
А после всего увиденного на Сиреневой поляне папарацци впервые усомнился в благодатности рыночных отношений среди людей и поспешил покинуть её с ощущением уксусной настойки на губах. На городских улицах уже в сумерках он увидел снующего среди людей внештатного сотрудника подпольной газеты «Вилы» Гвоздикова. Тот настырно совал в протянутые руки горожан чрезвычайный выпуск своего издания с красочным репортажем из гостиницы «Приют». Застигнутые врасплох физиономии криминальных авторитетов и едва прикрытое капустным листом лицо Ненашева вызывали приступ мстительного хохота у городского люда. Как же мелочны мы бываем, когда нам не хватает куража на грандиозное и дерзкое дело…