Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II. Принцы и пажи[1] (Морин Джонсон, 2015)

© 2015 by Cassandra Clare, LLC

© Н. Власенко, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Как я провел летние каникулы

Сочинение Саймона Льюиса

Этим летом я жил в Бруклине. И каждое утро бегал по парку. А однажды увидел в собачьем пруду русалку. Она была…

Саймон Льюис отложил ручку и потянулся к англо-хтоническому словарю в поисках слова «блондинка». Но, надо полагать, создания из демонических измерений не придавали значения цвету волос: такого слова в словаре не было. Как не было и слов, относящихся к семье, дружбе и телеку.

Саймон погрыз ластик на конце карандаша, вздохнул и снова склонился над бумагой. К утру нужно было сдать преподавателю хтонического сочинение о том, как он провел лето. Пятьсот слов. Он уже час над ними бьется, а сделал… ну, примерно тридцать.

У нее были… волосы. И…

«…и огромные буфера…» – Сосед Саймона по комнате, Джордж Лавлейс, протянул руку у него из-за плеча и вывел на бумаге несколько слов. – Вот, решил тебе помочь, – ухмыльнулся он.

– И попал пальцем в небо, – Саймон не смог сдержать ответной улыбки.

Этим летом он скучал по Джорджу – сильнее, чем сам того ожидал. И сильнее, чем ожидал, скучал по всему остальному: не только по новым друзьям, но и по самой Академии Сумеречных охотников, по заранее известным и расписанным ритмам учебных дней – по всему, что раздражало его столько месяцев. По слизи и сырости, по утренним упражнениям, по шороху неизвестных существ за каменными стенами… ах да, чуть про суп не забыл. Первый свой год в Академии Саймон в основном посвятил размышлениям, не выкинут ли его отсюда: в любую минуту какие-нибудь важные Сумеречные охотники могли вдруг догадаться, что ему здесь не место.

Но все изменилось, когда он вернулся в Бруклин. Пытаясь заснуть под развешанными по стенам плакатами с Бэтменом и слушая долетавший из соседней комнаты материнский храп, Саймон понял, что родной дом перестал быть ему домом.

Домом для него отныне – неожиданно и необъяснимо – стала Академия Сумеречных охотников.

Парк-Слоуп оказался не таким, каким Саймон его помнил. Теперь в этом районе Бруклина щенки оборотней резвились на дорожках Проспект-парка, словно на собачьей площадке; посреди Большой Армейской площади появился фермерский рынок, где чародеи торговали сырами ручной работы и приворотными зельями, а по берегам Говануса слонялись вампиры, пулявшие сигаретными окурками в прохожих хипстеров. Саймону то и дело приходилось напоминать себе, что и оборотни, и чародеи, и вампиры были здесь всегда. Изменился не Парк-Слоуп – изменился сам Саймон. У него теперь прорезалось Зрение – и Саймон с тревогой озирался по сторонам и вглядывался во всякую тень. Поэтому Эрик совершил большую ошибку, решив подкрасться к нему сзади: тело само припомнило нужный прием дзюдо, и парой непринужденных движений Саймон сбил старого друга с ног.

– Уф, – резко выдохнул Эрик, тараща на него глаза и не решаясь подняться с пожелтевшей августовской травы. – Полегче, солдат!

Эрик, конечно, думал, что его друг целый год провел в военной школе. Точно так же думали мама и сестра Саймона, да и все остальные. Ему приходилось лгать – лгать всем, кого он любит, – и этим теперешняя жизнь в Бруклине тоже отличалась от прежней. Возможно, именно поэтому он и стремился поскорее отсюда сбежать. Слишком уж тяжело ему было сочинять какие-то байки о полученных выговорах и об инструкторах по строевой подготовке, гонявших его до седьмого пота, – Саймон волей-неволей припомнил всю эту чушь из дурацких фильмов восьмидесятых.

Но самое неприятное – нужно было лгать и о том, кто он такой. Лгать – и притворяться тем парнем, которого они помнили; тем Саймоном Льюисом, который видел демонов и магов только на страницах комиксов; тем, которому смерть грозила лишь однажды – когда он ел шоколадку и случайно поперхнулся миндальной присыпкой. Но он больше не был тем Саймоном; он даже близко не походил на того парня. Может, он пока еще и не Сумеречный охотник – но он давно уже не простец. Саймон устал притворяться.

Единственным человеком, с которым не приходилось притворяться, была Клэри. Неделя за неделей он проводил с ней все больше и больше времени, гуляя по городу и слушая истории о том, каким он, Саймон, был, пока заклятие не отняло у него память. Он по-прежнему не помнил толком, какие отношения связывали их с Клэри в той, прошлой жизни, – но с каждым днем это казалось все менее важным.

– Знаешь, а я ведь тоже не та, кем была раньше, – однажды заявила Клэри.

Они сидели в «Джава Джонсе» и лениво тянули уже по четвертой чашке кофе. Саймон делал все возможное, чтобы к сентябрю в его жилах тек чистый кофеин вместо крови – ведь в Академии не найти ничего, хоть отдаленного похожего на кофе.

– Иногда я чувствую, что та, прежняя Клэри так же далеко от меня, как прежний Саймон – от тебя.

– Ты скучаешь по ней?

На самом деле он, конечно, хотел спросить, скучает ли Клэри по нему – по тому, прежнему Саймону. По другому Саймону. По Саймону, который лучше, храбрее теперешнего. По тому Саймону, которым, как он боялся, ему никогда уже не стать.

Клэри мотнула головой. Огненно-рыжие локоны качнулись над плечами, зеленые глаза зажглись уверенностью.

– Я даже по тебе больше не скучаю, – снова дал о себе знать ее непостижимый талант угадывать, что творится у него в голове. – Ведь ты вернулся. Во всяком случае, я на это надеюсь…

Саймон пожал руку девушки. Другого ответа им обоим и не требовалось.

– Кстати, насчет твоих летних каникул, – Джордж шлепнулся на продавленный матрас, выдернув Саймона из воспоминаний. – Ты вообще собираешься мне рассказать?

– О чем? – Саймон откинулся на спинку стула, но, услышав зловещий треск ломающегося дерева, тут же снова склонился к столу. Как второкурсники они имели право перебраться в комнату наверху, но решили остаться в подвале. Саймон уже практически сроднился с местной мрачной сыростью, да и в том, чтобы обитать подальше от любопытных преподавательских глаз, были определенные плюсы. Не говоря уже о презрительных взглядах студентов из элиты. До сих пор многие дети Сумеречных охотников допускали мысль, что их ровесники-простецы все же на что-то способны, но теперь у них будет совершенно новый класс, и Саймону совсем не улыбалось вновь и вновь преподавать маленьким зазнайкам уроки вежливости. Однако сейчас, когда его стул решал, развалиться прямо под ним или все-таки подождать, а по ногам пробежало что-то серое и пушистое, Саймон задумался, не поздно ли еще попроситься наверх.

– Саймон, дружище. Ну хоть косточку мне кинь. Знаешь, как я провел летние каникулы?

– Стриг овец?

За последние два месяца Джордж прислал ему несколько открыток. Спереди на каждой из них красовался какой-нибудь идиллический шотландский пейзаж. А на обороте – сообщения, неизменно вертевшиеся вокруг одной-единственной темы:

Скучно.

Как же скучно.

Убей меня прямо сейчас.

Поздно. Я уже умер.

– Стриг овец, – уныло подтвердил Джордж. – Кормил овец. Пас овец. Возился с возами овечьего навоза. Пока ты… сам знаешь чем занимался с некой черноволосой воительницей. Или ты хочешь, чтобы я умер от любопытства?

Саймон вздохнул. Джордж сдерживался целых четыре с половиной дня. На большее, как подозревал Саймон, невозможно было и надеяться.

– С чего ты решил, что я чем-то занимался с Изабель Лайтвуд?

– Ну, я даже не знаю. Может, с того, что в последний раз, когда мы виделись, ты не затыкаясь о ней трещал? – И он продолжил с плохим американским акцентом: – Что мне делать на свидании с Изабель? Что мне говорить на свидании с Изабель? Что мне надеть на свидание с Изабель? О, Джордж, ты, загорелый шотландский мачо, скажи мне, что мне делать с Изабель!

– Что-то не припомню, чтобы я произносил такие слова.

– Ты выражал их всем своим видом, – пояснил Джордж. – Давай колись.

Саймон пожал плечами:

– Не получилось.

– Не получилось?! – Брови Джорджа взлетели чуть ли не к самым волосам. – Не получилось?!

– Не получилось, – подтвердил Саймон.

– Ты хочешь сказать, что это конец? Конец твоей невероятной истории любви с самой горячей Сумеречной охотницей наших дней, которая прошла по множеству измерений и выстояла в куче сражений во имя спасения мира? Вот так вот просто – пожать плечами и сказать… – И снова этот американский акцент: – «Не получилось»? И это всё?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

Саймон пытался, чтобы голос прозвучал как обычно, но, видимо, ему это не удалось. Джордж поднялся и положил руку на плечо приятеля.

– Прости, дружище, – тихо произнес он.

Саймон снова вздохнул.

– Ничего.

Как я провел летние каникулы

Сочинение Саймона Льюиса

Я упустил все свои шансы в отношениях с самой потрясающей девушкой на свете.

Не раз. Не два. Три раза.

Она пригласила меня на свидание в свой любимый ночной клуб, где я запутался в собственным ногах и всю ночь, как слабоумный придурок, проторчал на одном месте. Потом я подвез ее в Институт, пожелал спокойной ночи и пожал ей руку.

Да-да, вы все прочли верно. Я. Пожал. Ей. Руку.

Потом я пригласил ее на свидание номер два – в мой любимый кинотеатр, где заставил ее не отрываясь высидеть все «Звездные войны: Войны клонов» и даже не заметил, что она уснула. Потом я случайно обидел ее – откуда я вообще взял, что она когда-то встречалась с каким-то хвостатым магом? Да еще и настаивал, что обязательно хочу об этом узнать.

Плюсуйте еще одно рукопожатие на прощание.

Свидание номер три. Еще одна бредовая моя идея: двойное свидание с Клэри и Джейсом. И все бы хорошо, да вот только Клэри с Джейсом влюблены друг в друга так, как еще не бывало за всю историю человечества. И я почти уверен: они трогали друг друга ногами под столом. Потому что в конце концов Джейс стал поглаживать своей ногой мою – случайно, конечно. (Надеюсь, что случайно.) (Лучше бы это было случайно.) А потом на нас напали демоны, потому что Клэри с Джейсом – просто ходячие магниты для всякой нежити. Через тридцать секунд я уже был выведен из строя и валялся мешком в углу, пока остальные спасали положение. И Изабель держалась как потрясающая богиня-воительница. Потому что она и есть потрясающая богиня-воительница. А я – жалкий слабак.

А потом все отправились в погоню за демонами, которые послали за нами других демонов; но меня с собой не взяли. (Смотри выше. Повторяю: я жалкий слабак.) Когда они вернулись, Изабель даже не позвонила мне – какая же богиня-воительница захочет встречаться со слабаком, прячущимся в углу? Я тоже не стал ей звонить – по той же причине… а еще потому, что я надеялся, что она сама мне позвонит.

Чего она так и не сделала.

Конец.

На этом Саймон решил, что попросит преподавателя хтонического дать ему на сочинение еще неделю.

Учебный план второго курса, как оказалось, почти ничем не отличался от первого – за одним исключением. В этом году, пока ученики месяц за месяцем будут отсчитывать время до дня Восхождения, им предстояло изучать «Современную политическую обстановку». Впрочем, на основании того, что они уже изучили, этот предмет спокойно можно было бы назвать иначе: «Почему фейри – отстой».

Каждый день второкурсники – и Сумеречные охотники, и простецы – собирались в одной из тех аудиторий, которые в прошлом году стояли запертыми. (Объясняли это каким-то заражением демоническими жуками.) Втискивались за ржавые парты, словно бы созданные для студентов-лилипутов, и слушали, как профессор Фриман Мэйхью толкует о заключении Холодного Мира.

Фриман Мэйхью был худым лысым мужчиной с седеющими усами-щеточкой, как у Гитлера. И хотя он каждое свое предложение начинал со слов: «В те времена, когда я боролся с демонами…» – трудно было представить его борющимся с чем-то страшнее простуды. Мэйхью полагал своей задачей убедить студентов, что фейри – хитрые, не заслуживающие ни малейшего доверия, бессердечные и достойные только полного изничтожения (чего, разумеется, никогда не признают «эти слабонервные политики», управляющие Конклавом).

Студенты быстро усвоили, что любое возражение и даже попытка просто задать вопрос, вызывают у Мэйхью чуть ли не сердечный приступ. На его лысом черепе расцветало красное пятно, и преподаватель свирепо выплевывал:

– Вы там были? Не думаю!

Этим утром Мэйхью появился в классе не один – с ним пришла девушка лишь на несколько лет старше Саймона. Светлые до белизны волосы ее спадали локонами на плечи, сине-зеленые глаза ярко сверкали, а рот кривился в мрачной улыбке, без слов говорившей о том, что находиться здесь девушка совсем не рада. Мэйхью стоял рядом со своей спутницей, но Саймон заметил, что профессор старается держать дистанцию и ни в коем случае не поворачиваться к девушке спиной. Мэйхью ее боялся.

– Давай, – грубо скомандовал он. – Скажи им, как тебя зовут.

Девушка, уставившись в пол, пробормотала что-то неразборчивое.

– Громче, – выплюнул Мэйхью.

На этот раз гостья подняла голову, обвела взглядом забитый до отказа класс и, наконец, заговорила. Голос ее звучал громко и ясно:

– Хелен Блэкторн. Дочь Эндрю и Элеанор Блэкторнов.

Саймон присмотрелся к девушке повнимательней. Хелен Блэкторн – имя это он хорошо знал из тех историй, что Клэри рассказывала ему о Смертельной войне. В тех сражениях Блэкторны полегли почти все, но он думал, что Хелен и ее брат Марк погибли одними из первых.

– Лжешь! – рявкнул Мэйхью. – Попробуй еще раз.

– Если мне удается лгать, это уже само по себе о чем-то говорит, разве нет? – парировала девушка, но всем было ясно, что она уже знает ответ.

– Условия, на которых ты здесь находишься, тебе известны, – отрезал профессор. – Говори правду или отправляйся домой.

– Это не мой дом, – тихо, но твердо отозвалась Хелен.

Саймон знал, что после Смертельной войны ее сослали (хотя официально этот термин и не использовался) в Арктику, в ледяную пустыню, на остров Врангеля. До войны, как слыхал Саймон, там находился центральный узел чар, защищавших этот мир. Официально Хелен с подругой, Алиной Пенхоллоу, изучали эти чары, которые нужно было восстановить после войны. Неофициально же Хелен несла наказание – по существу, за сам факт своего появления на свет. Конклав решил, что, несмотря на ее отвагу в сражениях Смертельной войны, несмотря на ее безупречную биографию и на то, что ее младшие братья и сестры стали сиротами и о них некому было позаботиться, кроме дяди, которого они едва знали, – что, несмотря на все это, доверять ей все-таки нельзя. И даже несмотря на то, что кожа ее не отторгала ангельские руны, Конклав не признал Хелен Блэкторн настоящим Сумеречным охотником.

Саймон не мог отделаться от мысли, что в Конклаве заседают одни тупицы.

Неважно, что сейчас у девушки не было при себе никакого оружия, что она одета в простую бледно-желтую рубашку и джинсы, а на коже ее не видно рун. Одно то, как она держала себя в руках, переплавляя гнев в гордость, лучше всяких слов говорило о том, что Хелен Блэкторн – Сумеречный охотник. Эта девушка – настоящий воин.

– Последняя попытка, – проворчал Мэйхью.

– Хелен Блэкторн, – повторила она и отвела волосы назад, обнажая изящные бледные уши, по-эльфийски заостренные на концах. – Дочь Эндрю Блэкторна, Сумеречного охотника, и леди Нериссы. Дамы Летнего двора.

На этих словах Жюли Боваль поднялась и молча вышла из класса.

Саймон понимал, что она чувствует сейчас, – или, по крайней мере, догадывался. В последние часы Смертельной войны прямо на глазах у Жюли один из фейри убил ее сестру. Но ведь Хелен в этом не виновата! Светловолосая гостья – лишь наполовину фейри, и эта половина в ней не главная.

Но Конклав, похоже, считал иначе – как и весь класс. Студенты зашептались, и в голосах их явно слышалась враждебность. Хелен стояла перед классом, спрятав руки за спиной; лицо ее было нечеловечески спокойно.

– Всем молчать! – громко скомандовал Мэйхью. Саймон в очередной раз удивился, как получилось, что этот человек вообще стал преподавателем: ведь, кажется, сильнее, чем саму молодежь, он терпеть не может только учить эту молодежь. – Я и не рассчитывал, что хотя бы кто-нибудь из вас отнесется с уважением к этой… особе. Но она здесь, чтобы рассказать вам одну поучительную историю. Послушайте ее.

Хелен откашлялась.

– Мой отец и его брат когда-то тоже здесь учились, точно как вы сейчас.

Она говорила мягко, почти бесстрастно, будто рассказывала о незнакомых людях.

– Возможно, так же как и вы, они не понимали, какую угрозу таит в себе Дивный народ. И от этого они чуть не погибли.

Мой отец, Эндрю, уже перешел на второй курс Академии, – продолжала Хелен, – а для Артура это был первый год. Вообще-то на задания в царство фейри отправляют только второкурсников, но все знали, что Артур с Эндрю лучше всего сражаются бок о бок.

Само собой, фейри присоединились к Договору задолго до Холодного Мира, но это не мешало им то и дело нарушать правила, когда они полагали, что сумеют избежать неприятностей. Поэтому они осмелились похитить девочку, ребенка Сумеречных охотников. И десятерых студентов Академии под руководством одного из преподавателей послали ее выручать.

Они успешно выполнили задание – но вернулись домой не все. Фейри заманили моего отца в терновник. Он укололся и, недолго думая, слизнул кровь с ранки – а с ней и капельку тернового сока.

Коль скоро Эндрю что-то выпил в стране фей, он оказался во власти Королевы, и она назвала свою цену. Юноша должен был остаться при Летнем дворе. Артур заявил, что останется вместе с ним – не мог же он бросить родного брата!

Преподаватель Академии быстро сумел договориться с Королевой: заключение братьев должно было продлиться всего один день.

Здешние учителя, конечно, всегда были умны. Вот только фейри умнее. То, что в нашем мире длится один день, в мире фейри тянется намного дольше.

Многие годы.

Мой отец и его брат всегда были тихими книжными мальчиками. Они храбро сражались на поле боя, но горячке битвы предпочитали все-таки тишину библиотеки. И оба оказались не готовы к тому, что с ними потом произошло.

А произошло с ними то, что они встретились с леди Нериссой, дамой Летнего двора. Феей, которой суждено было стать моей матерью; феей, чья красота уступала только ее жестокости.

Отец никогда не разговаривал со мной о том, что случилось, когда он попал в руки Нериссы. Не рассказывал об этом и мой дядя. Но по возвращении из страны фейри оба написали подробные отчеты Инквизитору. Мне… меня пригласили прочесть эти отчеты от начала до конца и пересказать их вам во всех подробностях.

А подробности таковы: на семь долгих лет мой отец стал для Нериссы игрушкой. Она связала его с собой, но не какой-нибудь цепью или веревкой, а темной магией фейри. Ее слуги схватили Эндрю, и Нерисса надела на него серебряный ошейник. И отец стал видеть леди Нериссу совсем не такой, какой она была на самом деле: не чудовищем, а чудом. Ошейник обманывал его глаза и сердце и превращал ненависть к похитительнице в любовь. Или, вернее, в то отвратительное чувство, которым фейри подменяют настоящую любовь: безоговорочное преклонение. Отец сделал бы для леди Нериссы все, что угодно. Да он и делал для нее все что угодно все эти семь лет.

А ведь был еще и Артур, младший брат Эндрю, слишком юный для своих лет. Добрый, как говорили. Мягкий.

И леди Нерисса тоже сделала из него игрушку. Инструмент, с помощью которого можно было мучить моего отца и добиваться от него полной покорности.

Отец все эти годы прожил в любви, навязанной ему против воли. Артур же прожил все эти годы в ужасных муках.

Артур заживо сгорал, много раз, снова и снова; огонь фейри пожирал его плоть и кости, но не убивал до конца. Артура пороли, и плеть с шипами оставляла незаживающие раны на его спине. Его приковывали к земле, связывая по рукам и ногам, словно дикого зверя, и заставляли смотреть, как худшие его кошмары проходят у него перед глазами: своими чарами фейри показывали Артуру, как его родные и близкие умирают в муках, снова и снова.

Артура убедили, что Эндрю отказался от него – предпочел любовь фейри узам плоти и крови, связывавшим его с братом. И хуже этой пытки ничего нельзя было выдумать.

Он сломался. Всего за год. Остальные шесть лет фейри лишь плясали и хихикали на руинах, в которые превратилась его душа.

Но они рано радовались.

Артур был Сумеречным охотником, а это кое-что да значит. Однажды ему, уже полубезумному от боли и страданий, пришло видение – видение его будущего: тысячи лет мучений; десятилетия, века, проведенные в царстве фейри, где он превратится в сломленное, дряхлое, уродливое существо – и таким вернется в мир, где минул всего один день. В мир, где все, кого он знал, еще молоды и здоровы. В мир, где останется только молить о смерти, ибо его родные и близкие не должны жить рядом с тем, в кого он превратится. В мире фейри нет времени; его мучители могли бы похитить всю его жизнь. Да что там! Он мог бы провести здесь хоть десять жизней – а Дивный народ все равно не нарушил бы данного слова.

Ужас судьбы, грозившей Артуру, оказался сильнее боли и дал ему силы вырваться на свободу. Ему пришлось пойти против собственного брата, очарованного леди Нериссой и убежденного, что должен защищать ее любой ценой. Артур сбил его с ног и собственным кинжалом леди Нериссы вспорол ее от шеи до живота. Тем же кинжалом он разрезал колдовской ошейник и освободил от него отца. И братья вместе бежали из страны фейри и вернулись в обычный мир. Оба были покрыты шрамами – зримыми и незримыми.

Написав отчеты Инквизитору, братья покинули Идрис и расстались друг с другом. Когда-то они были близки, как парабатаи, но теперь не могли даже видеть друг друга. Оба стали друг для друга живыми напоминаниями о том, что каждый перенес и потерял. Они не могли простить друг другу ни своих ошибок, ни своих успехов.

Может быть, в конце концов они бы смогли помириться.

Но Артур уехал в Лондон, а отец вернулся домой, в Лос-Анджелес, где быстро влюбился в одну из Сумеречных охотниц, проходившую обучение в тамошнем Институте. Она его тоже полюбила и помогла забыть годы, проведенные в стране фейри, – годы, полные кошмаров. Они поженились. У них родился сын. Оба были счастливы – пока однажды кто-то не позвонил в дверь. Мама наверняка кормила маленького Джулиана или укладывала его спать. Отец закопался в своих книгах. Кто-то из них пошел открывать и увидел на пороге две корзины, а в каждой – спящий младенец. Это были мой брат Марк и я. Только теперь отец понял, что за те семь лет леди Нерисса родила двоих малышей, – а он, очарованный волшебством фейри, ничего не замечал.

Отец и его жена, Элеанор, вырастили нас как настоящих Сумеречных охотников, нефилимов по крови. Как своих собственных детей. Будто бы мы не были чудовищами-полукровками, которых враги подкинули им обманом. Будто мы – не вечные напоминания об унижениях и пытках, о бесконечно долгом кошмаре, который отец с таким трудом старался забыть. Они сделали все, чтобы полюбить нас. Возможно, они на самом деле нас любили – так сильно, как не смог бы любить никто. Но, как бы то ни было, в одном я уверена абсолютно: Эндрю и Элеанор Блэкторны были отличными Сумеречными охотниками, лучшими из лучших. А значит, и достаточно умными, чтобы знать, пусть даже где-то глубоко внутри, что на самом деле нам нельзя доверять.

Если вы верите фейри, вы делаете это на свой страх и риск. Ибо их в этом мире не волнует ничто, кроме них самих. Они ничего не созидают: их удел – разрушение всего и вся. А излюбленное их оружие – человеческая любовь.

Вот какой урок меня попросили вам преподать.

И я это сделала.

– Что, черт возьми, это было? – взорвался Саймон, едва все ученики вышли из класса.

– А я знаю? – Джордж хотел было прислониться к стене коридора – и тут же передумал, заметив что-то зеленое, вяло извивающееся за плечом. – Ну, то есть я знаю, что фейри – те еще поганцы, но кто же знал, что они настолько злые?

– Я, – отозвалась Жюли.

Лицо девушки было бледнее обычного. Она ждала их у дверей – то есть, вернее, не их, а Джона Картрайта, с которым они теперь, похоже, стали парой. Жюли почти так же высокомерна, как и Джон, но до сих пор Саймон полагал, что вкус у нее должен все-таки быть малость получше.

Джон взял девушку под руку, а она изогнулась, прижимаясь к его мощному торсу.

«Как это у них так легко получается?» – с удивлением подумал Саймон. Но Сумеречные охотники – они такие, у них все получается легко.

И это его напрягало.

Джордж вклинился в его мысли:

– Не могу поверить, что они семь лет издевались над бедным парнем!

– А над его братом? – воскликнула Беатрис Мендоса. – Ему пришлось даже хуже.

Джордж скептически взглянул на нее.

– То есть ты думаешь, что вынужденно влюбиться в страстную принцессу фей – хуже, чем пару сотен раз сгореть заживо?

– Я думаю…

Саймон кашлянул.

– Э-э… Я вообще-то имел в виду, какого черта они притащили сюда Хелен Блэкторн, словно какого-то циркового уродца, и заставили ее рассказывать нам эту сногсшибательную историю о собственной матери?

Едва только Хелен договорила, профессор Мэйхью практически выгнал ее из класса. Выражение, с которым девушка на него смотрела, ясно свидетельствовало: будь ее воля, она бы тут же оторвала ему голову, – но вместо этого Хелен послушно опустила голову и подчинилась приказу. Саймон никогда не видел, чтобы Сумеречный охотник вел себя вот так – словно прирученный зверек. Это было до тошноты неправильно.

– Строго говоря, «мать» в данном случае – скорее формальный термин, тебе не кажется? – поинтересовался Джордж.

– Думаешь, ей от этого было легче? – недоверчиво отозвался Саймон.

– Думаю, в данном случае нелегко многим, – холодно заметила Жюли. – Видеть, как твою сестру разрезают напополам – тоже не так уж легко. Так что извините, конечно, но меня не особо волнует эта недофея или ее так называемые чувства.

На последнем слове ее голос дрогнул. Девушка резким движением высвободилась из объятий Джона и бросилась прочь по коридору.

Картрайт глянул на Саймона.

– Молодец, Льюис. Просто супер.

И умчался следом за Жюли, оставив Саймона, Беатрис и Джорджа стоять кружком в коридоре, словно над гробом усопшего.

Повисла напряженная тишина. Джордж потер небритый подбородок.

– Мэйхью и правда вел себя с ней довольно резко. Словно она преступница. Хотя, может, он просто боялся, что она сейчас проткнет его куском мела или еще чем.

– Она – фейри, – напомнила Беатрис. – А с ними надо всегда держать ухо востро.

– Полуфейри, – поправил Саймон.

– Но этого «полу-» недостаточно для того, чтобы ей доверять! И Конклав наверняка считает так же. С чего бы иначе ее отправили в ссылку?

Саймон фыркнул.

– О да. Наш Конклав всегда прав.

– Ее брат ездит с Дикими Охотниками, – припечатала Беатрис. – Или тебе и этого мало?

Саймон запротестовал:

– Это же не его вина!

Клэри рассказывала ему историю похищения Марка Блэкторна: фейри захватили его во время резни в Лос-анджелесском институте, а Конклав отказался даже пробовать вернуть Марка домой.

– Он там не по своей воле.

– Ты этого не знаешь! – сердито возразила Беатрис. – Никто не может этого знать.

– С чего вдруг ты вообще об этом заговорила? – спросил Саймон. – Ты же вроде никогда не велась на всю эту чушь, которую порют противники нежити.

Может, он и не помнил толком те дни, когда был вампиром, но от того лишь еще больше не доверял тем, кто слишком скор на расправу.

– Я не противник нежити! – возмутилась девушка. – У меня нет проблем ни с оборотнями, ни с вампирами. И с чародеями, как видите, тоже. Но фейри – они другие. Как бы Конклав с ними ни поступал, это для нашей же пользы. Чтобы защитить нас. Ты не задумывался, что Конклаву наверняка известно об этом больше, чем тебе, а?

Саймон закатил глаза.

– Слышу речи истинного Сумеречного охотника.

Беатрис посмотрела на него как-то странно.

– Саймон, ты… ты понимаешь, что почти всегда произносишь слова «Сумеречный охотник» так, словно это оскорбление?

Саймон замер с полуоткрытым ртом. Беатрис очень редко разговаривала с кем-либо так резко. И уж тем более с ним.

– Я…

– Если ты считаешь, что быть Сумеречным охотником так ужасно, то я не понимаю, что ты здесь делаешь.

Девушка повернулась и пошла по коридору к своей комнате – как и у остальных второкурсников элитного потока, ее спальня располагалась в одной из башенок Академии, с окнами на юг и отличным видом на лужайку внизу.

Джордж с Саймоном повернули в другую сторону – к подземельям Академии.

– М-да, сегодня ты не особо-то много друзей заимел, – весело заметил Джордж, мягко ткнув приятеля в бок. Так он говорил: «Да не парься, все утрясется».

Бок о бок они топали по коридору. Летняя уборка Академии, видимо, просто не успела добраться до капающих потолков и луж подозрительно пахнущей слизи по дороге к подземелью. А может, услуги местных уборщиц просто не распространялись на комнаты отстоя. Как бы то ни было, путь к своей комнате Саймон с Джорджем выучили уже наизусть и могли бы пройти его с закрытыми глазами. Они привычно обходили лужи и уворачивались от фонтанчиков, бьющих из труб.

– Я не хотел никого расстраивать, – наконец сказал Саймон. – Просто не думаю, что все это правильно.

– Поверь, приятель, ты вполне ясно дал это понять. И совершенно ясно, что я с тобой согласен.

– Правда? – Саймону резко полегчало.

– Конечно правда. Не станешь же огораживать целое стадо просто потому, что одна овца щиплет не ту траву, верно?

– Ну… да.

– Я только не понимаю, чего ты так из-за этого дергаешься. – Джордж был не из тех, кто вообще станет дергаться из-за чего бы то ни было; или, по крайней мере, не из тех, кто в этом признается. Если ему верить, так апатия – это их семейное кредо. – Все из-за того, что ты был вампиром? Но ты же знаешь, что никто о тебе ничего такого не думает.

– Нет, не в этом дело.

Сейчас друзья вряд ли стали бы думать о его вампирском прошлом – для них оно больше ничего не значило. Иногда, впрочем, Саймон в этом сильно сомневался. Он побывал мертвым… как же это может ничего не значить?

Но это не имело ни малейшего отношения к тому, что произошло сегодня.

Просто неправильно, что профессор Мэйхью вышвырнул Хелен из класса, как дрессированную собачку. Неправильно и то, как остальные говорили о Дивном народе – словно все фейри на веки веков виноваты, что некоторые из них предавали Сумеречных охотников.

Может, все дело было в том, что вина переходила из рода в род, из поколения в поколение. Грехи отцов падали не только детей, но и на друзей, соседей и случайных знакомых, которым не повезло уродиться с такой же формой ушей. Но ведь нельзя же возлагать вину на целый народ только потому, что вам не нравится, как ведут себя отдельные его представители! Саймон достаточно долго проучился в еврейской школе, чтобы знать, чем такое обычно заканчивается. Он уже начал мысленно формулировать для Джорджа такое объяснение, чтобы в нем не пришлось упоминать Гитлера, но тут прямо перед ним материализовалась профессор Катарина Лосс.

Да-да, именно материализовалась – с театральным хлопком и в облаке дыма. «Маги, что с них возьмешь», – подумал Саймон, хотя Катарина вообще-то не любила показухи. Обычно она старалась не выделяться, чтобы остальным преподавателям легче было забыть о том, что она маг (по крайней мере, если не обращать внимания на синюю кожу). Но Саймон заметил, что каждый раз, когда Академию посещает кто-нибудь из Нижнего мира, Катарина меняет тактику и, наоборот, изо всех сил пытается показать, что она из магов.

Но Хелен – не совсем нежить, напомнил себе Саймон.

С другой стороны, он сам тоже уже не нежить – по крайней мере, он уже больше года не принадлежит Нижнему миру. И все равно Катарина с поразительным упрямством продолжала называть его светолюбом. По ее словам, с тех пор, как он побывал нежитью, в нем осталась крошечная, незаметная, застрявшая где-то в подсознании частичка жителя Нижнего мира. Катарина всегда заявляла об этом так уверенно, словно знала что-то, о чем он сам не догадывается. После разговоров с чародейкой Саймон часто ловил себя на том, что трогает языком зубы – просто чтобы убедиться, что у него не выросли вампирские клыки.

– Можно с тобой поговорить, светолюб? – спросила она. – На минутку. С глазу на глаз.

Джордж только и ждал возможности, чтобы смыться: с тех самых пор, как Катарина превратила его, пусть и ненадолго, в овцу, он всегда немного нервничал в ее присутствии. Так что шотландец немедленно исчез, а Саймон, к собственному удивлению, вдруг почувствовал, что ему нравится быть наедине с Катариной: она-то уж точно всегда была на его стороне.

– Профессор Лосс, вы не поверите, что только что произошло на занятии у профессора Мэйхью…

Она тонко улыбнулась.

– Как прошли каникулы, светолюб? Приятно, я думаю? Солнца не многовато было?

Ни разу за все то время, что они с Катариной Лосс были знакомы, чародейка не утруждала себя светской беседой. Странное начало разговора.

– Значит, вы знали, что Хелен Блэкторн здесь? – спросил он.

Катарина кивнула.

– Я знаю обо всем, что происходит в стенах Академии. Мне казалось, уж кому-кому, а тебе-то это должно быть известно.

– Тогда, видимо, вы знаете, как профессор Мэйхью с ней обращался.

– Дай-ка угадаю. Как будто она меньше, чем человек? Не совсем человек?

– Точно! – воскликнул Саймон. – Словно она – грязь у него на подошвах!

– По опыту могу сказать, что профессор Мэйхью обращается так со многими.

Саймон помотал головой.

– Если бы вы только это видели… там все было куда хуже. Может, стоит сказать ректору Пенхоллоу? – Как только он высказал это вслух, идея показалась уже не такой захватывающей. – Она же может… ну я не знаю… – Вряд ли, конечно, она может назначить профессору Мэйхью взыскание. – Ну, сделать что-нибудь.

Катарина поджала губы.

– Поступай так, как считаешь правильным, светолюб. Но хочу тебя предупредить, что ректор Пенхоллоу не в силах повлиять на то, как здесь обращаются с Хелен Блэкторн.

– Но она же ректор. Она обязана… ой.

Медленно, но верно части головоломки вставали на свои места. Ректор Пенхоллоу – кузина Алины Пенхоллоу. Подруги Хелен. Мать Алины, Консула Джиа, вероятно, сочли пристрастной, и та вынуждена была сложить с себя полномочия в этом вопросе. И если уж даже Консул не смогла вступиться за Хелен, то ректору Академии нечего и надеяться. Но до чего же это несправедливо! Те, кому судьба Хелен Блэкторн по-настоящему небезразлична, не имеют возможности хоть что-то для нее сделать.

– Но зачем вообще Хелен было сюда приезжать? – спросил он. – Я знаю, остров Врангеля, мягко говоря, оставляет желать лучшего, но неужели находиться там – хуже, чем оказаться здесь, на всеобщем обозрении, где тебя все ненавидят?

– Спроси у нее сам, – посоветовала Катарина. – Как раз поэтому я и хотела с тобой поговорить. Хелен попросила меня пригласить тебя к ней, когда закончатся сегодняшние занятия. У нее есть что-то для тебя.

– Что-то для меня? И что же?

– Это ты тоже сам у нее спросишь. Ее поселили в домике на краю западного двора.

Саймон удивился:

– Так она осталась в Академии?

Он никак не мог понять, почему Хелен не уехала, но еще труднее было представить, что она сама пожелает остаться.

– У нее наверняка есть друзья в Аликанте, у которых она могла бы остановиться.

– Наверняка есть. До сих пор. – В голосе Катарины слышались доброта и печаль, словно она пыталась мягко успокоить разволновавшегося ребенка. – Но неужели ты думаешь, что у нее был выбор?

Несколько секунд Саймон в нерешительности стоял у двери домика, не решаясь постучать. Если подумать, меньше всего на свете он сейчас хотел бы встретить кого-то из своей прежней жизни. Его неизменно охватывал страх при мысли, что от него чего-то ждут, а он не может этого дать, или что он знал что-то важное, а сейчас забыл. Слишком уж часто вспыхивал в глазах окружающих свет надежды – и тут же гас, стоило только Саймону открыть рот.

«Но ведь, – уговаривал он себя, – эту девушку ты практически не знаешь. Хелен просто не может ожидать от тебя чего-то серьезного. Если только не всплывет что-то такое, о чем ты не знаешь».

И ведь наверняка есть что-то, о чем он не знает… Иначе зачем бы Хелен его приглашать?

«Есть только один способ это выяснить», – подумал Саймон и постучал в дверь.

Хелен уже переоделась в яркий сарафан с узором в горошек и выглядела гораздо моложе, чем казалась там, в классе. И гораздо счастливей. Ее улыбка стала еще шире, когда она увидела, кто пришел.

– Саймон, я так рада! Проходи, присаживайся. Хочешь чего-нибудь поесть или выпить? Может, чашку кофе?

Саймон устроился на единственном диване в крошечной гостиной. Сиденье оказалось потрепанным и неудобным; обивку украшал вышитый цветочный узор, такой выцветший, что, казалось, диван мог бы принадлежать еще его бабушке. Саймон невольно задался вопросом, кто жил здесь раньше. Или Академия просто поддерживала это ветхое помещение в приличном виде – именно для тех, кто приезжает сюда с визитами? Хотя трудно было представить себе, что нашлось бы много желающих поселиться в заброшенной хижине на краю леса. Домик выглядел так, словно в нем жила ведьма из сказки о Гензеле и Гретель, пока не нашла пряничную избушку и не переселилась туда.

– Нет, спасибо, ничего не… – но тут до Саймона дошло последнее сказанное ею слово, и он замер на середине фразы. – Вы сказали «кофе»?

С начала учебного года не прошло и половины недели, а он уже страдал от серьезной нехватки кофеина. Но едва Саймон собрался сказать: «Да, пожалуйста, целое ведро, если можно», – Хелен сунула ему в руки исходящую паром кружку.

– Я так и думала.

Саймон принялся пить жадными глотками. Спрашивается, как вообще можно ощущать себя человеком – ну, или сверхчеловеком, если речь о Сумеречных охотниках суперчеловеком – без ежедневной дозы кофеина?

– Как вы его раздобыли?

– Магнус наколдовал для меня кофеварку, работающую без электричества, – усмехнулась Хелен. – Своего рода прощальный подарок перед отъездом на остров Врангеля. А теперь я не могу без нее жить.

– И как там? На острове, то есть?

Хелен помедлила, прежде чем ответить, и Саймон запоздало отругал себя. Как ему только пришел в голову такой невежливый вопрос? Как можно спрашивать кого-то, понравилось ли ему изгнание в ледяную сибирскую пустыню?

– Холодно, – наконец сказала она. – И одиноко.

– Понятно.

И что на это ответить? Простого «извините» будет маловато, да и не похоже, чтобы Хелен нуждалась в его сочувствии.

– Но мы, по крайней мере, вместе. Мы с Алиной. Это уже что-то. То есть, это – самое главное. Я до сих пор не могу поверить, что она приняла мое предложение. Что она согласилась на брак.

– Вы женитесь? – изумился Саймон. – Потрясающе!

– Так и есть, – улыбнулась девушка. – Трудно даже поверить, сколько света можно отыскать в непроглядной темноте, когда рядом тот, кто тебя любит.

– Она тоже приехала сюда? С тобой?

Саймон окинул взглядом тесный домик. Кроме гостиной, тут была еще только одна комната за закрытой дверью – надо полагать, спальня. Саймон не помнил, как встречался с Алиной, но после рассказов Клэри ему было любопытно.

– Нет, – мотнула головой Хелен. – Алина в сделку не вошла.

– В какую сделку?

Вместо ответа девушка резко сменила тему:

– Так что, понравилась тебе моя сегодняшняя лекция?

Саймон помедлил, прикидывая, как ответить. Он не хотел, чтобы у Хелен сложилось впечатление, что лекция показалась ему скучной. Но будет еще хуже, если девушке покажется, что ему понравилась рассказанная ею ужасная история или то, как профессор Мэйхью оскорблял свою гостью.

– Я удивился, что ты захотела прочитать лекцию, – наконец нашелся Саймон. – Наверное, о таком нелегко рассказывать.

Хелен глянула на него с кривоватой улыбкой.

– «Захотела» – это слишком сильно сказано.

Она встала, чтобы налить ему еще одну чашку кофе, и принялась возиться с кучей посуды на крошечной кухоньке. Саймона не покидало ощущение, что девушка просто старается чем-то занять руки. Может, для того чтобы не встречаться с ним глазами.

– Я заключила с ними сделку. С Конклавом.

Она нервно пробежалась руками по светлым волосам, и Саймон мельком заметил торчащие из прически острые уши.

– Они сказали, что если я на пару дней приеду в Академию и выставлю тут себя напоказ, как этакая полуфейская звезда, мы с Алиной сможем вернуться.

– Насовсем?

Девушка горько рассмеялась.

– На один день и одну ночь – только чтобы пожениться.

Он вдруг подумал о том, что Беатрис сегодня спросила у него после лекции. Почему он так старается стать Сумеречным охотником.

Иногда Саймон и сам не мог вспомнить почему.

– Они вообще не хотели нас отпускать, – едко продолжала Хелен. – Хотели, чтобы мы устроили свадьбу на острове Врангеля. Если свадьбу посреди вымороженной сибирской дыры, без единого друга или родственника вообще можно назвать свадьбой. Так что, думаю, мне еще повезло: я многого от них добилась.

«Повезло» – неподходящее слово, подумал Саймон. Всем своим видом Хелен выдавала отвращение и гнев – но вряд ли ей станет легче, если сказать об этом вслух.

Вместо этого он негромко заметил:

– Меня просто удивило, что они так трясутся над одной-единственной лекцией. В смысле, не то чтобы она была неинтересной или бесполезной… Просто… ну, профессор Мэйхью мог бы и сам нам все рассказать.

Хелен отвернулась от посуды и пристально посмотрела на Саймона.

– Они не трясутся над лекцией. И дело вовсе не в вашем обучении. Дело в том, что им нужно унизить меня. Вот и все.

Она чуть вздрогнула, но потом улыбнулась – слишком весело, слишком наигранно. Глаза ее блестели.

– Забудь об этом. Ты пришел сюда, чтобы я передала тебе кое-что. Вот, держи.

Девушка вытащила из кармана конверт и протянула Саймону.

Заинтригованный, он разорвал его и достал маленький кусочек плотной почтовой бумаги цвета слоновой кости. Бумага была исписана знакомым почерком.

Саймон затаил дыхание.

Дорогой Саймон, писала Иззи.

Знаю, что у меня появилась нехорошая привычка: нагрянуть к тебе в школу и застать тебя врасплох.

Это уж точно. Каждый раз Изабель появлялась здесь тогда, когда он меньше всего ее ждал. Каждый раз, стоило ей переступить порог Академии, они ссорились. И каждый раз он с сожалением смотрел, как она уходит.

Я пообещала себе, что больше не буду этого делать. Но есть кое-что, о чем я бы хотела с тобой поговорить. Считай это заблаговременным предупреждением. Если ты не возражаешь против моего приезда, скажи об этом Хелен, она мне передаст. Если возражаешь – тоже скажи ей об этом. Пусть будет так, как ты решишь.

Изабель.

Саймон несколько раз перечитал коротенькую записку, пытаясь уловить общий тон, угадать, что скрывается между строк. Нежность? Нетерпение? Исключительно деловой настрой?

У нее была уйма времени до начала учебного года, чтобы спокойно отправить письмо по электронной почте или позвонить. Зачем дожидаться, пока он вернется в Академию, а потом пытаться выйти на связь таким сложным способом? Зачем вообще это делать?

Наверное, потому что порвать навсегда легче с тем, кто находится на другом континенте?

Но в таком случае зачем открывать портал в Идрис и встречаться лицом к лицу?

– Может, тебе нужно немножко подумать? Решить? – сказала Хелен.

Саймон и забыл, что он тут не один.

– Нет, – выпалил он. – То есть нет, не нужно мне об этом думать. И да, да, она может сюда приехать. Конечно. Пожалуйста, скажи ей.

Хватит лепетать, одернул Саймон себя. Довольно и того, что он неизменно превращается в идиота-мямлю, стоило ему только оказаться в одной комнате с Изабель. А теперь он что, от одного только ее имени будет превращаться в заикающегося придурка?

Хелен рассмеялась и громко произнесла:

– Ну, я же тебе говорила!

– Э-э… что ты мне говорила? – не понял Саймон.

– Ты же слышала его! Давай выходи! – еще громче крикнула девушка, и дверь спальни скрипнула, отворяясь.

У Изабель Лайтвуд никогда не получалось выглядеть робкой. Но сейчас она прилагала к тому все усилия.

– Удивлен?

Когда к Саймону наконец вернулся дар речи, в мозгу крутилось только одно слово.

– Изабель.

Энергия, что потрескивала и чуть ли не искрилась между ними, была настолько осязаемой, что Хелен не могла этого не почувствовать. Она стремительно проскользнула за спиной Изабель в спальню и закрыла дверь.

Оставила их наедине.

– Привет, Саймон.

– Привет, Иззи.

– Тебе, наверное… тебе, наверное, интересно, что я здесь делаю.

Изабель никогда еще не казалась настолько неуверенной.

Саймон кивнул.

– Ты мне не позвонил, – объяснила она. – Я спасла тебя от демона-эйдолона, который намеревался оттяпать тебе голову, а ты мне даже не позвонил.

– Ты мне тоже так и не позвонила, – уточнил Саймон. – И… э-э… в общем, я думал, что должен был спасать себя сам.

Изабель вздохнула.

– Я подозревала, что ты так и подумаешь.

– Потому что я должен был так подумать, Иззи.

– Потому что ты идиот, Саймон, – прояснила она. – Но сегодня тебе потрясающе везет, потому что я решила пока что не бросать все это. Слишком все это важно, чтобы разбежаться из-за испорченного свидания.

– Трех испорченных свиданий, – поправил он. – Реально испорченных.

– Худших на свете, – согласилась Изабель.

– Худших? Джейс рассказывал мне, как ты однажды встречалась с водяным, который заставил тебя обедать прямо в реке. Уж наверное наши свидания были не настолько плохи, как…

– Они были худшими на свете, – повторила она и весело рассмеялась.

Саймон подумал, что у него сейчас сердце разорвется от ее смеха – такого беззаботного, такого радостного и музыкального, звучащего почти как обещание. Если они смогут проложить тропинку через неловкость, и боль, и бремя ожиданий, если смогут отыскать дорогу обратно, друг к другу, то в конце пути их ожидает чистое, ничем не омраченное счастье.

– Я тоже не хочу разбегаться, – признался Саймон.

Улыбка, которой Изабель его одарила, оказалась даже слаще и радостней, чем этот смех.

Девушка устроилась рядом с ним на маленьком диване. Теперь Саймон гораздо острее чувствовал те несколько дюймов, что их разделяли. И что, нужно переходить к делу прямо сейчас?

– Как по мне, так Нью-Йорк что-то слишком переполнен, – заявила Изабель.

– Демонами?

– Воспоминаниями, – пояснила она.

– Ну, для меня избыток воспоминаний – точно не проблема.

Изабель пихнула его локтем в бок. Даже от этого его тело словно вспыхнуло.

– Ты знаешь, о чем я.

В ответ Саймон тоже пихнул ее локтем.

Касаться ее, совсем обычно и небрежно, словно в этом нет ничего такого…

Вернуться к ней, видеть ее так близко и такой послушной…

Она хотела его.

Он хотел ее.

И все должно было быть очень легко.

Саймон кашлянул и, сам не зная зачем, поднялся с дивана. А потом, словно этой дистанции между ними было недостаточно, отступил к противоположной стене.

– И что же нам теперь делать? – спросил он.

Похоже, Изабель на мгновение растерялась, но уже в следующую секунду кинулась в атаку.

– Устроим свидание. Еще одно. – Девушка не просто говорила – она командовала. – В Аликанте. На нейтральной территории.

– Когда?

– Я уже думала об этом… Прямо сейчас.

Саймон ожидал вовсе не этого – но, с другой стороны, почему бы нет? Занятия на сегодня уже закончились, а второкурсникам разрешалось выходить за пределы Академии. Нет никакой причины не пойти с Изабель на свидание прямо сейчас. За исключением того, что у него не оставалось времени подготовиться, продумать стратегию, разобраться с волосами и решить, что надеть, чтобы иметь вид «небрежно-беспорядочный». А также на то, чтобы устроить мозговой штурм и составить список тем для разговора, если вдруг беседа зайдет в тупик… Но ведь все эти приготовления не спасли предыдущие три свидания от провала. Может быть, настало время для спонтанности?

Тем более что Изабель не из тех, кто дает возможность выбирать.

– Хорошо, прямо сейчас, – согласился Саймон. – Хелен пригласим?

– На наше свидание?

Тупица. Он мысленно дал себе подзатыльник.

– Хелен, будешь третьей на нашем романтическом свидании? – крикнула Изабель.

Блондинка высунула голову из-за двери.

– Обожаю быть пятым колесом в телеге, – заявила она. – Но мне не разрешено отсюда уходить.

– Что, прости?

Пальцы Изабель поигрывали золотым кнутом, обвитым вокруг левого запястья. Саймон при всем желании не смог бы сейчас упрекнуть девушку в том, что ей хочется испытать этот кнут в деле. На чем-нибудь. Или на ком-нибудь.

– Пожалуйста, скажи, что ты пошутила.

– Катарина поставила у хижины защитный круг, – объяснила Хелен. – Вас он не остановит ни на входе, ни на выходе, но, как мне сказали, чрезвычайно эффективно сработает, если я попытаюсь уйти отсюда раньше, чем мне разрешат.

– Катарина не могла так поступить! – запротестовал Саймон, но осекся, когда Хелен подняла руку, останавливая его.

– Ей они тоже особого выбора не оставили, – печально объяснила она. – Я специально попросила ее согласиться. Это часть сделки.

– Это никуда не годится, – Изабель едва сдерживала ярость. – Саймон, забудь о свидании. Хелен, мы остаемся с тобой.

Она вся так и светилась прекрасным жаром праведного гнева, и Саймон вдруг отчаянно захотел подхватить ее на руки и целовать не отрываясь до самого конца света.

– Об этом не может быть и речи, – отрезала Хелен. – И вы уберетесь отсюда немедленно. Возражения не принимаются.

Вообще-то, конечно, у них нашлась бы целая куча возражений, но Хелен быстро дала им понять, что, если они останутся, она будет знать, что испортила им день, – а это еще хуже, чем торчать тут в одиночестве.

– Пожалуйста, выметайтесь отсюда к чертовой бабушке. И учтите: я говорю это с огромной любовью.

Они с Иззи крепко обнялись, а потом Хелен подошла к Саймону и тоже сжала его в объятиях.

– Не облажайся, – шепнула она ему на ухо и решительно вытолкала обоих за дверь.

На дорожке перед домиком нетерпеливо ржали две белых лошади – они словно ждали Изабель. Саймон предположил, что так оно и было. Животные в Идрисе вели себя иначе, чем в мире людей: они будто понимали, чего от них хотят, и, если хорошенько попросить, с удовольствием выполняли просьбу.

– Так куда именно мы отправимся? – спросил он.

Саймон только теперь сообразил, что в Аликанте надо на чем-то добираться. Это ведь Идрис. Они сейчас в Идрисе. А значит – никаких машин и поездов. Только средневековые виды транспорта или магические средства. Ну что ж, лошадь наверняка лучше вампирского мотоцикла. Хотя и ненамного.

Изабель усмехнулась и с такой легкостью взлетела в седло, словно не на лошадь садилась, а на велосипед. Саймон же долго и неуклюже вскарабкивался на спину коня, кряхтя, потея и кое-как отгоняя мысль о том, что Изабель только глянет на него и тут же все-таки решит все бросить.

– Мы пойдем по магазинам, – сообщила Изабель. – Пора тебе самому выбрать себе меч.

– Вообще-то это не обязательно должен быть меч, – сказала девушка, когда они вошли в «Стрелу Дианы».

Поездка в Аликанте показалась Саймону словно пришедшей из сна или, по меньшей мере, из дешевого дамского романа. Двое всадников на белых жеребцах галопом неслись мимо крошечных деревушек, по изумрудным лугам и через лес, пылающий осенней листвой. Волосы Изабель чернильной рекой струились по ветру, а Саймону даже удалось не свалиться с коня – хотя он никогда бы не подумал, что сможет удержаться. А лучше всего было то, что за шумом ветра и топотом копыт разговаривать оказалось невозможно. И пока они молчали, то, что происходило между ними, казалось простым и естественным. Саймон почти забыл, что это один из важнейших дней его жизни и все, что он скажет или сделает, может навсегда положить этому конец.

Но стоило только вновь оказаться на земле, и эта ноша тяжким грузом легла ему на плечи. Нелегко придумывать и говорить умные вещи, если в голове вновь и вновь крутятся два слова.

Не облажайся.

– Тут есть все, – продолжала Иззи, видимо, пытаясь заполнить мрачную тишину, пока нервы Саймона валялись в отключке. – Кинжалы, топоры, сюрикены… ну, и луки, конечно. Самые разные. Потрясающе просто.

– Да, – еле слышно отозвался Саймон. – Потрясающе.

За год, проведенный в Академии, он научился драться почти не хуже любого из своих соучеников, и упражнялся со всеми видами оружия, которые сейчас перечислила Изабель. Но, как выяснилось, уметь обращаться с оружием и хотеть его иметь – совершенно разные вещи. В жизни, которой он жил до того, как связался с Сумеречными охотниками, Саймон страстно рассуждал о необходимости запрета на оружие и мечтал, чтобы все ружья и пистолеты Нью-Йорка оказались на дне Ист-Ривер. Конечно, пистолет – это не меч, и не то чтобы Саймону не нравилось чувствовать под пальцами дрожь тетивы и наблюдать за стремительным и уверенным полетом стрелы прямо в «яблочко». Но то, как Изабель обожала свой кнут, то, как Клэри рассказывала о своем мече, словно о друге или родственнике … Любовь Сумеречных охотников к оружию, сеющему вокруг себя смерть, – не совсем то, к чему можно быстро привыкнуть.

«Стрела Дианы», оружейный магазин на Флинтлок-стрит, в самом сердце Аликанте, был битком набит самыми разными смертельно опасными предметами. Такого их изобилия Саймон, пожалуй, никогда не встречал, даже в оружейном хранилище Академии, хотя там-то оружия хватило бы на целую армию. Но арсенал Академии больше походил на неприбранный склад, в беспорядке заваленный мечами, кинжалами и луками, а «Стрела Дианы» скорее напоминала роскошный ювелирный салон. Оружие здесь горделиво сверкало на витринах и стендах, покоясь на бархатных подложках.

– И что же именно вы ищете?

За прилавком стоял парень с шипастым ирокезом на голове, одетый в линялую футболку с принтом «Аркейд файер». В таком прикиде ему бы лучше подошло работать в магазине комиксов, чем здесь. И, скорее всего (предположил Саймон), он не Диана.

– Может, лук? – предложила Иззи. – Какой-нибудь по-настоящему эффектный. Достойный чемпиона.

– Может, не надо «эффектный»? – быстро возразил Саймон. – Хватит и чего-нибудь… поскромнее.

– Важность хорошего стиля часто недооценивают, – заметила Изабель. – Надо напугать врага еще до того, как ты сделаешь первый шаг.

– А тебе не кажется, что с этой задачей вполне справится мой устрашающий прикид? – Саймон ткнул пальцем в собственную футболку, на которой красовался мультяшный кот, извергающий из себя зеленую рвоту.

Изабель издала звук, похожий на жалостливый смешок, и вновь повернулась к не-Диане.

– Что у вас есть из кинжалов? Желательно с позолотой.

– Я не особый любитель позолоты, – встрял Саймон. – И… э-э… кинжалов тоже.

– У нас есть великолепные мечи, – предложил продавец.

– Ты такой привлекательный, когда держишь меч, – промурлыкала Изабель. – Если я правильно помню.

– Может, и правда?

Саймон изо всех сил старался, чтобы это прозвучало заинтересованно, с воодушевлением, но Изабель наверняка услышала в его голосе скептические нотки.

Она обернулась.

– Кажется, ты не хочешь оружие.

– Ну…

– Тогда что мы здесь забыли?

– Ты сама предложила сюда пойти, разве нет?

Саймону показалось, что Изабель сейчас затопает ногами – или влепит ему пощечину.

– Ну прости, что пытаюсь помочь тебе научиться себя вести как приличный Сумеречный охотник. Забудь. Пошли отсюда.

– Нет! – испуганно воскликнул Саймон. – Я не это имел в виду.

С Изабель все время получалось не так, как предполагалось поначалу. Саймон всегда считал себя человеком слова, а не дела. То есть не меча, если уж на то пошло. Мама часто повторяла, что он может уговорить ее практически на все, что угодно. С Изабель же единственное, что ему удавалось, – это отговорить самого себя встречаться с девушками.

– Я… м-м… просто дам вам время тут осмотреться, хорошо? – предложил продавец, пытаясь разрядить напряженную атмосферу, и тут же исчез в подсобке.

– Прости, – попросил Саймон. – Давай останемся, пожалуйста. Конечно, я хочу, чтобы ты помогла мне что-нибудь выбрать.

Изабель вздохнула.

– Нет, это ты прости. Выбор первого оружия – очень личное дело. Я понимаю. Не торопись. Смотри, выбирай. Я буду молчать.

– Мне не нужно, чтобы ты молчала, – возразил он.

Но девушка помотала головой и показала, будто застегивает рот на «молнию». Потом подняла три пальца – точь-в-точь как бойскауты в лагере. Сумеречные охотники вряд ли знали этот жест, так что впору было задуматься, кто ее этому научил.

Уж не он ли сам?

Иногда Саймон просто ненавидел того, прежнего Саймона и все то, чем он делился с Изабель, – то, чего теперешнему Саймону никогда не понять. Соперничать с самим собой – ну и ну! От этой несуразности у него начинала болеть голова.

Они осмотрели весь магазин, перепробовав все, что подворачивалось под руку: копья, ритуальные ножи, клинки серафимов, арбалеты особой конструкции, чакры, метательные ножи, целую витрину золотых кнутов, по которым Изабель чуть слюнки не пустила.

Тишина угнетала. У Саймона еще не было хороших свиданий – по крайней мере за то время, которое он помнил, – но он почти не сомневался, что обычно на свиданиях все-таки разговаривают, а не молчат.

– Бедная Хелен, – наконец выдал он, прикидывая вес и оценивая балансировку палаша, стилизованного под средневековый. На этой теме у них с Изабель разногласий вроде бы не предполагалось.

– Ненавижу их. За то, что они с ней делают, – отозвалась девушка. Она поглаживала убийственный даже на первый взгляд серебристый кинжал, словно ласкала щенка. – Как все прошло там, в классе? Так ужасно, как я себе представляю?

– Хуже, – признался Саймон. – Видела бы ты, как она смотрела, когда рассказывала историю своих родителей…

Пальцы Изабель крепче сжались на рукоятке кинжала.

– Почему они не видят, что это отвратительно – обращаться с ней вот так? Она же не фейри.

– Ну, дело ведь не в этом, не так ли?

Девушка осторожно вернула кинжал на бархатную подложку.

– Ты о чем?

– О том, правда ли она фейри или нет. Это же к делу не относится.

Пламенным взглядом Изабель буквально пригвоздила его к полу.

– Хелен Блэкторн – Сумеречный охотник, – отчетливо выговаривая слова, произнесла она. – Марк Блэкторн – Сумеречный охотник. И если ты с этим не согласен, значит, у нас проблемы.

– Разумеется, я с этим согласен.

Глядя, как она разозлилась, когда затронули честь ее друзей, Саймон в очередной раз понял, как сильно любит эту девушку. Почему же он не может просто сказать ей об этом? Почему все так сложно?

– Они такие же Сумеречные охотники, как и ты. Я просто имел в виду, что даже если бы они не были нефилимами, если бы мы разговаривали о каких-то провинившихся фейри, все равно это бы не оправдывало такое отношения к ней. Даже будь она настоящим врагом, это все равно было бы неправильно.

– Да ладно…

Саймон удивился.

– В смысле – «да ладно»?

– В смысле, что, возможно, каждый фейри – наш потенциальный враг. Ты только посмотри, Саймон, что они с нами сделали! Посмотри, сколько несчастий они принесли!

– Но ведь не все же фейри приносили эти несчастья! А расплачиваются почему-то все.

Изабель вздохнула.

– Слушай, мне этот Холодный Мир нравится еще меньше, чем тебе. И да, ты прав: не все фейри – наши враги. Это очевидно. Не все из них нас предали, и да, нечестно, что наказание за предательство несут все. Или ты думаешь, я этого не знаю?

– Думаю, что знаешь.

– Но…

Саймон перебил ее:

– Я не понимаю, какое тут еще может быть «но».

– «Но» означает, что не все так просто, как ты пытаешься представить. Королева Летнего двора действительно предала нас. В Смертельной войне целый легион фейри присоединился к Себастьяну. Много хороших Сумеречных охотников погибли. Ты не можешь не понимать, отчего мы так разозлились. И испугались.

Хватит болтать, приказал Саймон сам себе. Мама говорила ему, что на свиданиях нельзя обсуждать ни религию, ни политику. Он, правда, не знал, под какую из двух категорий подпадают действия Конклава, но, как бы то ни было, это все не лучшая тема для разговора.

Саймон прекрасно это понимал – но почему-то продолжал говорить.

– Мне все равно, испугались вы или разозлились, но наказывать всех фейри за ошибки некоторых представителей их народа – несправедливо. И ущемлять интересы всего народа…

– Я же не говорю, что нужно это делать…

– Вообще-то ты именно это и сказала.

– О, великолепно, Саймон. Получается, что королева Летнего двора и ее приспешники уничтожили сотни Сумеречных охотников, а виновата я?

– Я не говорил, что ты виновата.

– Но подумал, – отрезала она.

– Может, ты перестанешь сообщать мне, о чем я думаю, а? – рявкнул Саймон резче, чем хотелось бы.

Изабель закрыла рот.

Глубоко вздохнула.

Саймон досчитал до десяти.

Когда девушка снова заговорила, голос ее звучал гораздо спокойнее – но и куда злее.

– Я, кажется, уже сказала тебе, Саймон. Мне не нравится Холодный Мир. Чтоб ты знал: я его ненавижу. Не только из-за того, что сделали с Хелен и Алиной. А потому, что это неправильно. Но… не могу сказать, что у меня есть идея получше. Дело тут не в том, кому мы – то есть мы с тобой – хотим доверять; дело в том, кому может доверять Конклав. Ты же не станешь подписывать договор с теми, кто отказывается выполнять собственные обещания! И если бы Конклав захотел мести… – Изабель выразительно обвела взглядом стенды с оружием, – …поверь мне, он бы своего добился. Холодный Мир заключен не только ради Дивного народа. Он нужен и нам. Мне это может сколько угодно не нравиться, но я понимаю, зачем это нужно. И, видимо, понимаю лучше, чем ты. Если бы ты там был, если бы знал…

– Я там был, – тихо сказал Саймон. – Помнишь?

– Конечно помню. Но ты – ты-то не помнишь. А это не одно и то же. Ты не…

– …не такой, как был, – закончил он.

– Я не это хотела сказать, я просто…

– Поверь мне, Иззи. Я не такой, как был. И никогда больше таким не буду.

Изабель издала странный звук – что-то среднее между шипением и воем.

– Может, хватит уже эксплуатировать этот свой комплекс неполноценности? «Старый Саймон – новый Саймон», а? Просто уже в зубах навязло! Попробуй проявить хоть немного фантазии и придумать новое оправдание.

– Новое оправдание для чего? – Саймон явно был сбит с толку.

– Для того, чтобы не быть со мной! – рявкнула она. – Потому что ты явно его ищешь. Пошевели мозгами получше.

Девушка выскочила из магазина, изо всех сил хлопнув дверью. Колокольчик на двери звякнул, и за прилавком вновь появился не-Диана.

– А-а, это все еще вы, – протянул он с явным разочарованием. – Ну как, что-нибудь решили?

Можно было бросить все прямо сейчас. Прекратить эти бесплодные попытки, перестать бороться и просто дать ей уйти. Это было бы легче всего. Все, что нужно сделать, – не делать ничего и позволить всему идти своим чередом.

– Я давным-давно все решил, – ответил Саймон и выбежал из магазина.

Ему нужно было отыскать Изабель.

Задача оказалась не такой уж сложной. Девушка сидела на скамейке на другой стороне улицы. Лицо она спрятала в ладонях.

Саймон сел рядом и тихо сказал:

– Прости меня.

Изабель помотала головой, не отнимая рук.

– Не могу поверить, что оказалась настолько тупой и решила, что это сработает.

– Все еще может сработать, – пробормотал он, отчаянно смущаясь. – Я все еще хочу, чтобы сработало. Если, конечно, ты…

– Да не в нас с тобой дело, дурак!

Девушка наконец подняла голову и поглядела на него. К счастью, глаза ее были сухи. Она вообще не казалась грустной – скорее разъяренной.

– Идея с покупкой оружия. Все, это последний раз, когда я послушалась Джейса.

– Так это Джейс тебе посоветовал? – Саймон не поверил своим ушам.

– Ну, ни у тебя, ни у меня с этим, похоже, ничего не выходит. А они с Клэри когда-то покупали ей здесь меч, и все получилось ужасно сексуально, так что я просто подумала, может…

Саймон с облегчением рассмеялся.

– Терпеть не могу тебя перебивать, но ты же не с Джейсом на свидание собралась.

– Еще чего!

– Да нет. Я имел в виду, ты не встречаешься с парнями, похожими на Джейса.

– Сдается мне, я и не подозревала, что вообще с кем-то встречаюсь, – голос ее сочился ледяным холодом. Сердце Саймона забилось где-то в горле, как преступник на колючей проволоке. Но миг спустя Изабель, похоже, чуть смягчилась. – Шутка. В основном.

– Мне стало легче, – отозвался он. – В основном.

Изабель вздохнула.

– Прости, что получилось так ужасно.

– Не только ты тут виновата.

– Ну да, так и есть. Не только я тут виновата. Я тут практически не виновата.

– Э-э… Мне казалось, мы перешли к извинениям, или я ошибся?

– Перешли. Извини.

Саймон ухмыльнулся.

– Ну вот и славненько.

– И что дальше? Вернемся в Академию?

– Шутишь, что ли?

Он поднялся на ноги и протянул Изабель руку. О чудо! – она ее приняла.

– Мы не разбежимся, пока не сделаем все, что можно. Но не станем притворяться и стараться, чтобы у нас все получилось так, как у Джейса с Клэри. В этом-то и проблема, правда? Мы пытаемся быть кем-то другим, не собой. Из меня не выйдет стильного тусовщика по ночным клубам.

– Не думаю, что здесь вообще есть тусовщики, – Изабель иронично приподняла бровь. – Как и ночные клубы.

– Тем более. А ты никогда не станешь геймером, способным ночь напролет обсуждать сюжет «Наруто» или сражаться с орками в «Подземельях и драконах».

– Да я и слов-то таких не знаю!

– И мы с тобой никогда не станем Джейсом и Клэри…

– Слава богу.

Они произнесли это почти в один голос и широко улыбнулись друг другу.

– Ну и что же ты предлагаешь? – спросила Иззи.

– Кое-что новое.

Мысли Саймона лихорадочно метались в поисках полезной идеи. Он был уверен, что уже придумал ее, но пока еще точно не знал, в чем она заключается.

– Не твой мир. Не мой мир. Новый мир, только для нас двоих.

– Пожалуйста, только не говори, что ты хочешь открыть портал в другое измерение. Потому что в прошлый раз это не очень-то получилось.

Саймон усмехнулся – идея сложилась окончательно.

– Пожалуй, мы найдем местечко поближе к дому…

Солнце закатывалось за горизонт, и облака – груды сахарной ваты – смущенно порозовели. Их отражения подрагивали в кристально прозрачной воде озера Лин. Лошади щипали траву, щебетали птицы, а Саймон с Изабель хрустели арахисовыми козинаками и попкорном. Вот они, звуки счастья, подумал Саймон.

– Ты так и не рассказал мне, как нашел это место, – мягко упрекнула Изабель. – Но здесь просто чудесно.

Саймону не хотелось признаваться, что об уединенной бухте на краю озера Лин ему рассказал Джон Картрайт. Бухточку скрывали от посторонних глаз развесистые ивы, а радуга полевых цветов превращала ее в идеальное место для романтического пикника. (Даже если пикник – это арахисовые козинаки, попкорн и другие убийцы зубов и сосудов, захваченные по дороге из Аликанте.) Саймон, давно уставший от россказней Джона о его романтических похождениях, научился отключаться, когда Картрайт начинал очередное повествование, – но, видимо, какие-то подробности все-таки застревали в памяти. И их оказалось достаточно, чтобы отыскать это место.

Джон Картрайт – хвастун и шут гороховый. Саймон не изменил бы своего о нем мнения до самой смерти.

Но, оказывается, у этого парня хороший вкус на места для романтических встреч.

– Да просто наткнулся как-то, – пробормотал он. – Повезло, наверное.

Изабель не сводила взгляда с невероятно гладкого зеркала воды.

– Это место напоминает мне ферму Люка, – негромко заметила она.

– Мне тоже, – отозвался Саймон.

В той, другой жизни, в той, которую он едва помнил, они с Клэри провели немало долгих счастливых дней в летнем домике Люка, где-то в глуши. Брызгались в озере, валялись на траве, придумывали клички облакам…

Изабель повернулась к нему. Куртка Саймона лежала между ними на траве вместо скатерти. Не очень большая скатерть: даже наклоняться не придется, если он захочет дотянуться до девушки.

И как раз этого Саймон сейчас и хотел. Больше всего на свете.

– Я много об этом думала, – сказала Иззи. – О ферме, об озере…

– Почему?

– Потому что там я тебя чуть не потеряла, – мягко произнесла она. – Точнее, думала, что потеряю тебя. Но все-таки вернула.

Саймон понятия не имел, что сказать. Слова не шли на язык.

– Хотя это совершенно неважно, – куда суровее заявила Изабель. – Ты ведь даже не знаешь, о чем я говорю.

– Я знаю, что там случилось.

А именно: Саймон вызвал Разиэля, и ангел ему действительно явился.

Он хотел бы это помнить. Хотел бы помнить, каково это – разговаривать с ангелом. На что это похоже.

– Тебе Клэри рассказала, – бесцветным голосом заметила она.

– Да.

Тема Клэри Изабель немного напрягала. Она определенно не желала слышать ничего о том, как Саймон провел это лето с Клэри. О том, как они лежали бок о бок на траве в Центральном парке и обменивались воспоминаниями: Саймон описывал то, что помнил сам, а Клэри рассказывала, как все было на самом деле.

– Но ее там даже не было, – недовольно сказала Иззи.

– Самое важное-то она знает.

Изабель мотнула головой. Потом потянулась через куртку и положила руку на колено Саймона. В ушах загудело так, что он едва расслышал следующие ее слова.

– Раз ее там не было, она не знает, как храбро ты держался. Она не знает, как я за тебя боялась. Вот что самое важное.

Повисла тишина. Но она не была натянутой или неуместной. Наоборот, Саймон вдруг понял, что в этой тишине может услышать то, чего Изабель не сказала – и чего ей даже не нужно было говорить. И может ответить ей точно так же, без слов.

– На что это похоже, – полюбопытствовала девушка, – ничего не помнить? Как чистая доска?

Ее теплая рука все еще лежала у него на колене.

До сих пор Изабель никогда его об этом не спрашивала.

– Не совсем. – Саймон попытался объяснить: – Скорее как… двойные видения. Словно одновременно помнишь о двух совершенно разных событиях. Иногда более реальным кажется одно воспоминание, иногда – другое. Иногда все вообще размыто.

– Но ты понемногу вспоминаешь.

– Кое-что, – согласился он. – Джордана, например. Я многое о нем вспомнил. Вспомнил, как заботился о нем. Как… – Саймон тяжело сглотнул. – Как потерял. Помню, как мама жутко меня боялась, когда я был вампиром. И кое-что о том, как похитили маму Клэри. Мы с ней были друзьями еще до того, как все это завертелось. Для Бруклина это нормально.

Он остановился, заметив, что Изабель помрачнела.

– Ну конечно. Клэри-то ты помнишь.

– Все не совсем так.

– Не совсем так – это как?

Саймон даже не задумался, что делает. Он просто сделал это.

Взял Изабель за руку.

И девушка не отняла ее.

Он не очень-то был уверен, что сумеет объяснить, – слишком уж все еще путалось в голове, – но попытаться должен.

– То, что я вспоминаю в первую очередь, не всегда важнее того, о чем я не могу вспомнить. Порой вообще всплывают какие-то случайные вещи. А иногда… Не знаю даже, как сказать… Иногда мне кажется, что самое важное вспомнить будет труднее всего. Воспоминания погребены под землей, как динозавры, и приходится их откапывать. Что-то лежит у самой поверхности, а что-то зарыто на мили в глубину.

– То есть ты хочешь сказать, что я зарыта на мили в глубину?

Саймон крепко сжал руку девушки.

– Думаю, ты где-то в самом центре Земли.

– Ты такой странный.

– Стараюсь.

Изабель переплела свои пальцы с пальцами Саймона.

– Знаешь, я тебе завидую. Иногда. Завидую, что ты способен забыть.

– Шутишь? – Саймон не хотел даже понимать, что она только что сказала. – Ты хотела бы забыть все, что у тебя есть? Всех своих знакомых? Вычеркнуть их из своей жизни?

Изабель оглянулась на озеро. Медленно моргнула.

– Иногда люди уходят сами, хочешь ты того или нет. И порой это ранит так сильно, что проще всего забыть об этом человеке навсегда.

Ей не потребовалось называть имя. Саймон сам это сделал.

– Макс.

– Ты его помнишь?

Он даже не подозревал, как печально на самом деле звучит надежда.

Саймон помотал головой.

– Хотел бы. Но нет.

– Тебе о нем Клэри рассказала. – Это был не вопрос. – И о том, что с ним случилось.

Он кивнул, но девушка по-прежнему не сводила взгляда с воды.

– Тогда ты знаешь, что он умер в Идрисе. И порой мне хочется быть здесь. Здесь я… словно бы ближе к нему. А порой мне хочется стереть это место с лица земли. Чтобы сюда больше никто никогда не пришел.

– Мне очень жаль, – сказал Саймон, невольно ловя себя на мысли, что эти три слова – самые бесполезные на свете. – Хотел бы я сказать хоть что-нибудь, что могло бы тебе помочь.

Девушка повернулась к нему.

– Ты уже сказал, – прошептала она.

– Что?

– После того как Макс… Ты… ты кое-что сказал. И помог мне.

– Иззи…

– Да?

Вот он, момент истины! Миг, когда разговоры превращаются в молчаливые неотрывные взгляды, а взгляды неизбежно сменяются поцелуями. И все, что нужно сделать, – лишь немного наклониться вперед и отдаться на волю судьбы.

Саймон отстранился.

– Нам, наверное, пора возвращаться в Академию.

Изабель снова издала тот самый звук – шипение рассерженной кошки, – и бросила в него кусок козинака.

– Да что с тобой такое? – рявкнула она. – Со мной-то все в порядке, это я точно знаю. И ты был бы полным придурком, если бы не хотел меня поцеловать. А если это такая идиотская игра, то ты зря тратишь время. Потому что, поверь мне, я знаю, когда парень хочет меня поцеловать. И ты, Саймон Льюис, этого хочешь. Так что происходит?

– Понятия не имею, – признался он и, как бы смешно это ни звучало, ни капельки не соврал.

– Это все твои дурацкие воспоминания? Неужто ты и правда все еще боишься, что не сможешь соответствовать той потрясающей версии самого себя, о которой ты забыл? Или ты хочешь, чтобы я рассказала все, в чем ты не такой уж потрясающий? Ну так я расскажу. Во-первых, ты храпишь.

– Нет.

– Как демон-древак.

– Чушь, – оскорбился Саймон.

Изабель фыркнула.

– Я считаю, Саймон, что ты должен пройти через все это. Думала, ты понимаешь: никто не ждет от тебя, что ты будешь кем-то другим, не тем, кто ты на самом деле. Мне нужно, чтобы ты был самим собой. Я хочу только тебя. Этого Саймона. Разве мы не поэтому здесь? Потому что тебя наконец осенило?

– Думаю, да.

– Так чего ты боишься? Потому что ты явно чего-то боишься.

– Как ты узнала? – Саймон не понимал, как она может быть так уверена, хотя он даже намека ей не дал.

Девушка улыбнулась – той самой улыбкой, ради которой ему хотелось одновременно и задушить, и поцеловать Изабель.

– Потому что я тебя знаю.

Саймон подумал, что хочет взять ее на руки. Но стоило начать воображать, что он при этом будет чувствовать, и Саймон понял, чего он боится.

Это ощущение тяжестью легло на плечи, его огромность кружила голову, словно он долго смотрел на солнце без очков. Словно падал на солнце.

– Потеряться, – пробормотал Саймон.

– Что?

– Вот чего я боюсь. Боюсь потеряться во всем этом. В тебе. Я целый год потратил, чтобы найти себя, понять, кто я такой. А теперь есть ты, есть мы и есть эта всепоглощающая черная дыра чувств. И если я в нее провалюсь… Я словно стою на краю Большого каньона, понимаешь? Будто передо мной – что-то большее и гораздо более глубокое, чем человеческий разум в состоянии вообразить. И мне всего лишь нужно… спрыгнуть?

Он нервно ждал ее реакции, подозревая, что девушкам не очень-то нравится, если ты признаешься, что боишься их. А девушки вроде Иззи вряд ли вдохновятся идеей, что ты вообще чего-то боишься. Изабель не боится ничего, и она заслуживает кого-то такого же смелого, как она сама.

– И это всё? – Ее лицо светилось от облегчения. – Саймон, неужели ты думаешь, что я сама этого не боюсь? Ты на этом краю не один. И если спрыгивать, то мы спрыгнем вместе. Упадем вместе.

Саймон так долго старался отыскать и собрать воедино куски собственного «я», сложить головоломку до конца… Но последний кусочек, самый важный, все это время был у него прямо перед глазами. Потеряться в Иззи – может быть, это единственный способ найти себя?

Может быть, это, здесь и сейчас, – его дом?

«Хватит плохих метафор, – мысленно произнес он. – Хватит отсрочек».

«Хватит бояться».

Он выкинул из головы все мысли о том человеке, кем он был раньше, о том, как они с Изабель раньше относились друг к другу. Перестал думать о том, уж не испортил ли он все и если да, то почему хотел это сделать. Он не думал больше ни о демонической амнезии, ни об Академии Сумеречных охотников, ни о Дивном народе, ни о Смертельной войне, ни о политиках, ни о домашнем задании, ни о мечах, кинжалах и прочих смертельно острых предметах.

Саймон не думал больше о том, что еще может пойти не так.

Он просто заключил Изабель в объятия и поцеловал – именно так, как хотел поцеловать с тех самых пор, как впервые увидел; не как персонаж любовного романа, и не как Сумеречный охотник, и не как придуманный герой из прошлого, но так, как он, Саймон Льюис, бы поцеловал девушку, которую любит больше всех на свете.

Вот что значит падать на солнце. Падать вместе, когда сердца охвачены светлым огнем. И Саймон знал, что падение это будет вечным, что теперь, когда Изабель снова в его руках, он больше никогда ее не отпустит.

Союз зрелых умов не признает никаких препятствий – точно так же, как и подростки, решившие выбраться вдвоем на природу. Особенно когда один из них – ученик Академии Сумеречных охотников, которого поджидают домашнее задание и комендантский час, а второй – воительница с демонами, которую наутро ждет очередная вылазка.

Если бы все зависело только от Саймона, он бы провел всю следующую неделю – а может, и вечность, – валяясь с Иззи на траве, слушая, как плещется озерная вода и теряя голову от прикосновений своей любимой и от вкуса ее губ. Но вместо этого его ждали два незабываемых часа, а потом – сумасшедшая скачка головокружительным карьером до самой Академии и еще один час, заполненный прощальными поцелуями. Наконец Саймон все-таки отпустил Изабель в портал, взяв обещание, что она вернется, как только сможет.

Чтобы поблагодарить Хелен Блэкторн за помощь, пришлось ждать утра. Когда Саймон заглянул к ней, девушка как раз упаковывала вещи перед отъездом.

– Вижу, свидание удалось, – сказала Хелен, открыв дверь.

– Кто это тебе проболтался?

Хелен улыбнулась.

– Да ты же весь просто светишься.

Саймон поблагодарил ее, как и собирался, и вручил Хелен маленький пакетик печенья, который выпросил в столовой. Это была единственная по-настоящему вкусная еда в Академии.

– Можешь считать это первой выплатой в счет моего долга, – пошутил он.

– Ты ничего мне не должен. А впрочем, если и правда хочешь отплатить, приходи на свадьбу. Будешь Иззиным «плюс один».

– Ни за что не пропущу, – пообещал Саймон. – Какого числа это будет?

– Первого декабря, – ответила Хелен, но голос ее предательски дрогнул. – Наверное.

– Может, раньше?

– Может, вообще никогда, – печально призналась она.

– Что? Вы же с Алиной не собираетесь разбежаться? – Саймон одернул себя, вспомнив, что разговаривает с человеком, которого едва знает. Он даже не мог пообещать ей, что все будет хорошо: от того, что сам он вдруг узнал счастье в любви, другие не станут счастливее. – Прости, это не мое дело, но… если ты не хочешь свадьбы с Алиной, зачем тогда ты проделала весь этот путь и пережила всю эту гадость?

– Да нет же! Я хочу этого. Больше всего на свете хочу! Просто, оказавшись здесь, я задумалась, не слишком ли это будет эгоистично.

– А что в этом эгоистичного? – удивился Саймон.

– Да ты погляди на меня! – вспылила Хелен, и ярость, которую она так тщательно скрывала целый день – а может, и куда дольше, – вырвалась наружу. – Все на меня пялятся, словно я из шоу уродов; и слава богу, что самые добрые хотя бы за врага не считают! Алина застряла на этом богом забытом острове из-за меня. Неужто ей придется страдать из-за меня и всю оставшуюся жизнь? Просто потому, что ее угораздило в меня влюбиться? Разве имею я право так с ней поступать?

– Ты же не можешь считать, что все это происходит по твоей вине!

Саймон плохо знал Хелен, но все, что она сейчас высказала, казалось ему неправильным.

– Профессор Мэйхью говорит, что, если бы я ее действительно любила, я бы оставила ее в покое, – призналась девушка. – Не стала бы тащить ее следом за собой в тот кошмар, которым стала вся моя жизнь. То, что я так цепляюсь за Алину, лишь доказывает, что во мне гораздо больше от фейри, чем я сама думала.

– Профессор Мэйхью – просто тролль, – отозвался Саймон и задумался, чего будет стоить уговорить Катарину на самом деле превратить его в тролля. Или в жабу. Или в ящерицу. В любого гада, который лучше подошел бы его подлой душонке. – Если ты действительно любишь Алину, то сделаешь все возможное, чтобы ее удержать. Кстати, именно это ты и делаешь. Кроме того, не понимаю, почему ты думаешь, что она тебя отпустит, если ты попытаешься порвать с ней навсегда ради ее же блага. Если то, что я слышал об Алине, – правда, то у тебя ничего не выйдет.

– Не выйдет, – с нежностью в голосе согласилась Хелен. – Она бы сражалась за меня до последней капли крови.

– Тогда почему бы тебе не примириться с неизбежным? Признай, что ты никуда от нее не денешься. Она – любовь всей твоей жизни. Прими это и смирись.

Хелен вздохнула.

– Изабель передала мне, что ты говорил о фейри. Ты думаешь, это неправильно, что их унижают. Думаешь, фейри могут быть хорошими, как и люди.

Он никак не мог понять, к чему клонит Хелен, но не упустил случая подтвердить собственное мнение.

– Да, она права. Я действительно так думаю.

– Знаешь, Изабель тоже так считает, – заметила Хелен. – И приложила все усилия, чтобы убедить в этом меня.

– Ты о чем? – смутился Саймон. – Неужели тебя нужно убеждать?

Хелен сцепила пальцы в замок.

– Знаешь, я вовсе не хотела сюда тащиться, чтобы рассказывать кучке балбесов историю своих родителей. Во всяком случае, добровольно. Но я и не придумывала ничего. Все это правда. Моя мать была именно такой, как я рассказала, и я сама – наполовину такая же, как она.

– Нет, Хелен, это не…

– Знаешь стихотворение «Прекрасная дама, не знающая милосердия»?

Саймон помотал головой. Он вообще не помнил никаких стихов, кроме дурацких песенок на слова доктора Сьюза – тех самых, что молва приписывала Бобу Дилану. – Это Китс, – пояснила Хелен и на память прочитала несколько строф:

– Китс писал о фейри? – удивился Саймон. Если бы об этом упоминали на уроках литературы, он, наверное, уделил бы Китсу больше внимания.

– Отец часто читал это стихотворение, – сказала Хелен. – Так он рассказывал нам с Марком, откуда мы родом.

– Чтобы рассказать вам о вашей матери, он читал стихотворение о злобной королеве фей, соблазняющей мужчин и мучающей их до смерти? – ошарашенно переспросил Саймон. – Без обид, но это… это жестоко.

– Отец любил нас, несмотря на то, откуда мы родом, – она словно пыталась убедить саму себя. – Однако я всегда чувствовала, что он… что какая-то часть его все время настороже. Словно он ждал, что во мне проявится она. С Марком все было иначе, но он мальчик. Ведь девочки обычно больше похожи на матерей.

– Не уверен, что это научное объяснение.

– Вот и Марк так говорил. Всегда повторял, что фейри не имеют к нам никакого отношения. Я честно старалась ему поверить, но потом, когда его забрали… и когда Инквизитор рассказал мне историю моей родной матери… я стала сомневаться…

Потерявшись в собственных страхах, Хелен невидяще смотрела мимо Саймона, куда-то за стены своей добровольно воздвигнутой тюрьмы.

– Что, если я и правда соблазняю Алину, тащу ее за собой в этот грот? Что, если потребность все разрушать, использовать любовь как оружие, спит где-то глубоко во мне, а я об этом и не догадываюсь? Такой, знаешь ли, подарок от мамочки…

– Слушай, я ничего не знаю о фейри. Вообще ничего. Не знаю, что за сделку заключила твоя мать, не знаю, что для тебя самой значит быть наполовину одной, наполовину другой. Но я знаю, что дело не в крови. Не кровь делает нас такими, какие мы есть. Теми, кто мы на самом деле, нас делают решения, которые мы принимаем. Если за прошедший год я что и узнал, то именно это. А еще я знаю, что любовь не может быть неправильной – даже если она тебя пугает. Любить кого-то – значит не причинять этому человеку боли.

Хелен улыбнулась. Глаза ее блестели от так и не пролившихся слез.

– Ради нас обоих, Саймон, я всей душой надеюсь, что ты прав.

В стране, что под холмом, в былые времена…

Когда-то, давным-давно, жила-была прекрасная дама Летнего двора, отдавшая свое сердце сыну ангела.

Когда-то, давным-давно, жили-были двое юношей, два благородных смелых брата, которые пришли в страну фей. Один из них, Эндрю, увидел ту прекрасную даму и, ошеломленный ее красотой, поклялся остаться с ней. А второй юноша, Артур, не смог покинуть брата.

Так оба остались под холмом. Эндрю любил прекрасную даму, Артур ее презирал.

Прекрасная дама приблизила к себе юношу, присягнувшего ей на верность. А когда ее сестра пожелала забрать себе второго брата, дама отдала его с легким сердцем: для нее он ничего не значил.

Прекрасная дама надела на шею Эндрю серебряную цепь – символ своей любви – и обучала его обычаям Дивного народа. Она танцевала с ним на балах под небом, усыпанным звездами. Она кормила его лунным светом и показывала, как находить путь в глухой чаще.

Иногда по ночам они слышали крики Артура, и дама говорила своему юноше, что это кричит животное, страдающее от боли. Ведь страдать от боли – в природе всякого зверя.

Дама не лгала – она просто не умела лгать.

Люди – звери.

Страдать от боли – в их природе.

Семь долгих лет прекрасная дама и ее возлюбленный прожили в радости. Она безраздельно владела сердцем Эндрю, он владел ее сердцем, а где-то там, далеко, все кричал и кричал Артур. Эндрю об этом не знал; прекрасной даме было все равно; ничто не мешало их счастью.

До того самого дня, когда Эндрю все-таки открылась правда о брате.

Леди думала, что ее возлюбленный сойдет с ума от горя и вины. Но ради любви к нему она сплела для него сказку из обманчивой правды – такую сказку, в которую он и сам захотел бы поверить. Сказку о том, что он был околдован и только поэтому полюбил прекрасную даму; сказку о том, что он никогда не предавал своего брата; сказку о том, что сам он оказался в рабстве у фейри; сказку о том, что эти семь лет любви – всего лишь ложь.

Дама освободила того из братьев, кто не был ей нужен, и внушила ему, что он сбежал сам.

Дама подставила грудь под кинжал этого бесполезного брата и внушила ему, что он ее убил.

Дама не помешала своему любимому отречься от нее и сбежать.

У нее остались плоды их союза, и она смотрела на них, целовала, пыталась их полюбить. Но эти крошки были лишь частью ее возлюбленного. Ей же был нужен весь Эндрю – или ничего.

И она отдала ему последнее – его детей.

Больше прекрасной даме незачем было жить, и она ушла из жизни.

Такова правда, которую она унесла с собой в могилу; правда, которой ее любимый никогда не узнает; правда, которой никогда не узнает ее дочь.

Так любят фейри – всем телом и всей душой. Так любят фейри – разрушая тех, кого они любят.

«Я люблю тебя», – говорила она ему ночь за ночью, все семь лет. Фейри не умеют лгать, и он об этом знал.

«Я люблю тебя», – говорил он ей, ночь за ночью, все семь лет. Люди умеют лгать, и прекрасная дама внушила ему, что он лгал; она позволила поверить в это и его брату, и его детям, – и умерла с надеждой, что они будут в это верить всегда.

Так любят фейри – они всегда оставляют подарок тому, кого любят.