Глава 6. Гарнизон Гаджиево и парадная сторона блатного мира
Без блата и без соответствующих рекомендаций, как в уголовном мире, так и в государственной системе номенклатурной иерархии, даже при самых лучших деловых качествах проникнуть к вершинам власти было невозможно. Приведу пример из своей офицерской жизни. Когда мы вместе с личным составом, после обучения в Палдиски, прибыли в начале 1970 года к месту службы в гарнизон Гаджиево, то наш экипаж зачислили в 19 дивизию атомных подводных лодок Северного флота, которой командовал молодой капитан 1-го ранга Чернавин Владимир Николаевич. Своей лодки у нас еще не было, мы ее должны были получить на северодвинском машиностроительном предприятии чуть позже, а пока прибыли на базу для практической отработки выходов в море с другими экипажами в качестве дублеров. Нам выделили одно на всех, для офицеров и матросов всего экипажа, казарменное помещение. Квартиры дали только командиру капитану 1-го ранга Кочетовскому и замполиту капитану 2-го ранга Чиркову. Отдельного помещения не было, и весь мичманский и офицерский состав экипажа атомной лодки разместили вместе с матросами срочной службы на двухяросных койках и с типовыми тумбочками для туалетных принадлежностей. Для того чтобы посещать лодки, на которых установлены атомные реакторы, каждому члену экипажа выдали тонкую репсовую одежду из синей ткани, которая призвана защищать чистую одежду подводника от радиационного загрязнения. Эту потенциально «радиационно-грязную» одежду запрещено хранить не только в тумбочке с туалетными принадлежностями, но и в жилых помещениях. Хранится она в нежилом помещении, которое называется санпропускником. Прежде чем посетить подводную лодку, весь экипаж должен зайти в свое помещение санпропускника, оставить в отдельном шкафу свою чистую верхнюю одежду, переодеться в синее «РБ» и только потом следовать на лодку. При возвращении в казарму или при переходе на береговой камбуз для приема пищи процедура переодевания повторяется в обратном порядке. Экипаж поднимается в помещение санпропускника, оставляет «грязное» «РБ» в грязных шкафчиках, а из чистых шкафчиков забирает свою чистую военную форму и следует в казарму или на камбуз. Но санпропускник нам выделить или забыли, или он был занят каким-то другим экипажем. Мы ежедневно ходили для тренировок и обучения на подводные лодки 19-й дивизии, а грязную одежду «РБ» за неимением другого места начальник химической службы старший лейтенант Клищенко, по согласованию с командиром, разрешил хранить в прикроватных туалетных тумбочках. Конечно, это было грубейшим нарушением техники радиационной безопасности, потому что радиоактивная грязь с одежды «РБ» могла через зубные щетки попасть внутрь организма человека или стать источником радиационного заражения жилой казармы и отрицательно повлиять на здоровье всего экипажа. Можно было складывать одежду «РБ» на пол, под койки, но это было «неэстетично», и потому командир принял самое эстетическое, но самое опасное для здоровья решение.
Офицеры жили в казарме с рядовыми матросами и пользовались с ними одним туалетом на десять посадочных мест и одним умывальником с таким же количеством кранов. Помывка и туалет происходили по общей очереди. Я думаю, что даже в самом захудалом подразделении сухопутных сил такого безобразия не было, а ведь мы были стратегической элитой государства. Высшей роскошью являлся бильярдный стол, который стоял в центре казармы. Еще были шахматы и телевизор. Вот и все развлечения для свободного времяпровождения как рядовых моряков, так мичманов и офицеров. Естественно, что в воскресенье все офицеры и мичманы разбегались по своим знакомым, которые прибыли в гарнизон раньше нас и уже жили с подселением в служебных квартирах гарнизона. Дефицит жилья был таков, что не более 30 % офицеров командного звена подводников был обеспечен жильем, а все остальные были вынуждены жить в казарменной зоне. В один из воскресных дней я нес службу «обеспечивающего» офицера, в задачу которого входило круглосуточно находиться в казарме вместе с личным составом срочной службы, поддерживать в казарме порядок, а также сопровождать строевое перемещение личного состава для приема пищи и обратно и проводить вечернюю поверку. Неожиданно в казарму для проверки прибыл командир дивизии капитан 1-го ранга Чернавин. Я ему представился по установленной форме, он обошел помещения казармы и был вполне удовлетворен чистотой и состоянием помещений и порядком в казарме. Уже собираясь покинуть казарму, комдив заглянул в одну из тумбочек и остолбенел от удивления, увидев в тумбочке аккуратно сложенную грязную рабочую одежду, помеченную штампом «РБ». Не поверив своим глазам, комдив открыл еще несколько тумбочек, но в каждой из них находилась одежда «РБ», что противоречило всем нормам и правилам радиационной безопасности и угрожало здоровью членов экипажа. «Кто это приказал?» – спросил меня комдив? Я ответил, что по согласованию с командиром экипажа размещал одежду «РБ» в тумбочки начальник химической службы старший лейтенант Клищенко. «Вы, обеспечивающий офицер, разве не знаете, что это есть грубое нарушение радиационной безопасности?» Я ответил, что знаю. Уже в гневе, комдив спросил меня: «Если знаете, то почему не устранили грубое нарушение?»
Изменять приказания командира никакой обеспечивающий офицер не имеет права. К тому же грязную одежду в жилую казарму пришлось поместить, так как командование флотилии и дивизии не выделило нашему экипажу помещения на санпропускнике, и мы были вынуждены переодеваться прямо на борту подводной лодки. Но это я так подумал, а отвечать в таком тоне комдиву было бессмысленно. Я промолчал, и командир дивизии отстранил меня от дежурства. Это, конечно, наказание, но не очень тяжкое. Все мы жили в казарме, и не имело разницы, ведешь ли ты строй моряков на камбуз и обратно или идешь в одиночку без строя. Но было обидно за несправедливость наказания, так как в нарушении режима радиационной безопасности никакой своей вины я не видел.
Комдив еще минут пять быстрыми шагами ходил взад и вперед по казарме, затем остановился напротив меня и приказал: «Ладно, продолжайте дежурство». Это приказание произвело на меня сильное и приятное впечатление. Не каждый офицер способен отменить ради справедливости ошибочное мелкое распоряжение. По ходу дальнейшей службы я неоднократно убеждался, что командир нашей дивизии Чернавин Владимир Николаевич был грамотным, инициативным и вполне справедливым офицером. Так подробно я остановился на этом по той причине, что комдив Чернавин Владимир Николаевич, по слухам, был женат на дочери или племяннице члена Политбюро Мазурова, а значит, по номенклатурным законам занимал самую высшую ступень иерархической лестницы, выше которой могло быть только родство с генеральным секретарем партии. С Чернавиным нам и флоту в целом очень повезло, так как это был человек, достойный во всех отношениях. В то же время через него и его супругу о состоянии дел в гарнизоне Гаджиево наверняка было известно и в Политбюро СССР. Но что это меняло? Разве страна была настолько бедной, чтобы не построить 15–20 жилых домов в гарнизоне и сразу же решить бытовые проблемы офицерского и мичманского состава семей подводников? Страна имела такие возможности, но дело не в возможностях, а в тайной политике самой КПСС. Бытовая необустроенность принуждала офицерские и мичманские семьи к искусственному разделению семей. Жены и дети, тоскуя по мужской и отцовской ласке, снимали углы по городам России, а офицеры и мичманы бежали по вечерам в кафе гарнизонного дома офицеров и заливали свое молодое одиночество вином и водкой. Гарнизон был отрезан от большой земли и даже от ближайшего города Полярного. Не было никакого общественного транспорта и внутри гарнизона. Помню, когда по воскресеньям и субботам в сильном подпитии офицеры добирались пешком из кафе до казармы, то не было сил раздеться, и многие так и падали в свои двухъярусные койки в шинелях поверх заправленных синих одеял. Штаб флотилии размещался в небольшом трехэтажном здании, а штаб нашей 19-й дивизии, которой командовал капитан 1-го ранга Чернавин В.Н., размещался на финской плавказарме, которая числилась как ПКЗ-145. Финны изготовили ее по заказу СССР якобы для проживания бригад лесорубов на сплавных реках, а страна использовала их для военных целей. Я слышал, что финское правительство даже высылало по этому случаю официальные ноты протеста. Тем не менее, финские ПКЗ (плавказармы) были самым комфортабельным и роскошным жильем, где каждый офицер имел отдельную каюту, а также имелась прекрасная финская баня и небольшой бассейн.
Но на ПКЗ размещался штаб дивизии и жили только флагманские специалисты и командование дивизии, а офицеры-подводники лишь по договоренности с обслуживающим персоналом иногда могли небольшими группами по вечерам посещать сауну и бассейн. При каждой атомной подлодке по штату был приписан легковой автомобиль УАЗ – для перевозки командования и секретных документов. Но фактически все эти автомобили уходили в органы тыла и обслуживали руководство тыловых подразделений, а может быть, возили горячих горцев кавказского региона. Кто знает? Нередко можно было наблюдать, как какой-нибудь откормленный тыловик, мичман или капитан проезжал мимо нас в новеньком УАЗе, а командир корабля и командиры боевых частей с папками совсекретных документов тащились своим ходом с секретной части штаба дивизии на свой корабль. Да и в штабе дивизии, где по штату положено три контр-адмирала, было всего два УАЗа. Вообще, не только командиры, но и все офицеры и мичманы плавсостава были поставлены в унизительное и неравное отношение по сравнению с тыловыми службами обеспечения и работниками политотдела 3-й флотилии атомных подводных лодок Северного флота, которая и базировалась в гарнизоне Гаджиево. Но надо сказать, что хотя всеобщее пьянство уже начинало разъедать моральный дух офицеров и мичманов, но никакого воровства имущества и продуктов питания в 70-х годах прошлого столетия на лодках не замечалось. Весь личный состав, от рядового матроса до командира, получал все необходимое имущество. От обмундирования до разового белья, морских пилоток и красивых кожаных тапочек с отверстиями – для перемещения внутри прочного корпуса подводной лодки. Такой же полнотой отличался и рацион питания, как на берегу, так и в море. На берегу офицеры и мичманы обязаны были принимать трехразовое питание на береговом камбузе в отдельной кают-компании, а в море обеспечивалось фактически четырехразовое питание, так как можно было второй смене принимать пищу в 3 часа 30 минут утра, перед заступлением на вахту, а также завтракать, обедать и ужинать по распорядку дня. Даже выход на боевую службу могли отложить на пару дней, если на борт подводной лодки не успели, например, загрузить апельсины. Сухое вино, красная икра входили в ежедневный рацион питания подводника, и все это выдавалось по нормам снабжения каждому матросу и офицеру. Конечно, тыловики тоже «отоваривались» за счет подводников, но или их было поменьше, или снабжение было безлимитным и сверхнормативным, но с вещевым и продовольственным снабжением проблем не было. Однако через пять-шесть лет вирус воровства стал проникать не только в органы тыла, но и в ряды интендантов подводных лодок и командования. В это время на каждый корпус подводной лодки предусматривалось по штату два экипажа. Один экипаж держал подводную лодку, а другой находился в отпуске, а после отпуска нес наряды по гарнизону, работал на камбузе, убирал территорию военного городка и нес еще столько различных дополнительных нарядов, что времени на боевую подготовку вовсе не оставалось. Тяжелую нагрузку из нарядов и вахт нес и тот экипаж, который держал подводную лодку на базе.
Наряды и службы
Кроме дежурства по кораблю, дежурств по живучести, по оружию, плановых ремонтов и осмотров технических средств экипаж нес и гарнизонные наряды, а также наряды по камбузу и убирал территорию вокруг казарм и в военных городках. Практически каждый офицер экипажа заступал на какую-нибудь вахту через два дня на третий, а иногда и через день. Матросы срочной службы несли наряды и дежурства через день, а в некоторых обстоятельствах несли на берегу корабельные вахты ежедневно без смены. Времени на теоретическую и боевую подготовку не хватало. Для личного состава никаких увольнительных не выдавали. Иногда моряков срочной службы строем водили в дом офицеров посмотреть кинофильм или полюбоваться на заезжих артистов. Даже участники флотской самодеятельности ходили в дом офицеров строем без увольнительных, под руководством офицера. Мичманы к личному составу не допускались, даже небольшие строи моряков срочной службы водили только корабельные офицеры. Наряды и вахты не только физически переутомляли подводников и держали их в постоянном перенапряжении и недосыпании, но и превращали боевую и специальную подготовку офицеров и личного состава в бумажную фикцию. Ежедневно составлялся корабельный план боевой подготовки, а все командиры боевых частей имели журналы боевой подготовки, в которых отмечали все занятия и семинары, проведенные в течение учебного года. Всякий проверяющий прежде всего брал твой журнал боевой подготовки и сверял его с суточными планами. Мероприятия суточных планов должны были совпадать с отметками ЖБП о выполнении занятий и семинаров. Конечно же, все командиры боевых частей и старший помощник командира скоро поняли важность этой бумажной боевой подготовки и прямо говорили, что лучше не провести занятие, но включить его в план как проведенное, чем провести занятие фактически, но не включить его в бумажный отчет о выполнении. Однако честно скажу, что по факту бумажные планы едва ли исполнялись на 10–15 процентов, и дело здесь не в добросовестности корабельных офицеров. В реальности не было никакой физической возможности выполнить все громадье плановых мероприятий из-за многочисленного расхода офицеров, мичманов и личного состава нарядами и вахтами, не связанными с обеспечением повседневной и боевой деятельности подводной лодки. По сути дела, потогонная система внекорабельных вахт и нарядов не только изматывала человека физически и духовно, но еще и приучала постоянно лгать себе самому и командованию, заменяя реальную боевую подготовку и занятия по специальности бумажными отчетами о проведенных мероприятиях.
Условия жизни и быта. Гарнизонные «партизаны»
Нам повезло, за десять лет службы первый экипаж подводной лодки «К-423» все торпедные и ракетные стрельбы выполнял с положительными оценками и получал необходимые зачеты по боевой и практической подготовке. Другим экипажам такого везения не было. Получив ряд двоек по торпедным или ракетным стрельбам, экипаж снимался с корабля и на полгода отправлялся в учебный центр, расположенный в Палдиски. Конечно, я не занимал высоких командных должностей на подводной лодке, но отчетливо понимал, что причина неудовлетворительных оценок по ракетным и торпедным стрельбам кроется не в том, что экипажи слабо подготовлены, а в том, что им физически не давали в условиях гарнизона нормально подготовиться к практическим стрельбам, отвлекая их на гарнизонные работы и наряды. Наш экипаж провел обучение в учебном центре Палдиски лишь однажды, после своего формирования в 1968 году. Когда мы прибыли в начале 1970 года в гарнизон, чтобы закрепить теоретическую подготовку практической отработкой в качестве дублеров действующих корабельных экипажей, то в гарнизоне было всего только 20 жилых домов. Проблема с жильем для корабельного состава действующих экипажей подводных лодок была просто катастрофической. Жилье строили военные строители, которых в гарнизоне называли «партизанами». Это действительно был крайне недисциплинированный и разболтанный отряд военных строителей. Солдат из этого отряда можно было встретить в любое время суток блуждающими по военному городку группами или поодиночке в совершенно расхлябанном виде. Они крали с объектов строительства все, что плохо лежит, и продавали за спирт жителям поселка. За десять лет моей службы в гарнизоне Гаджиево военные строители построили 30 типовых пятиэтажек, на два подъезда каждая, но дефицит жилищного фонда так и не был устранен. Я совершенно убежден, что если бы командование ВМФ прислало вместо военных строителей для возведения жилых домов гарнизона гражданских строителей, то темпы строительства были бы многократно увеличены, а государству это обошлось бы значительно дешевле. Нельзя забывать, что эти блуждающие по гарнизону «партизаны» разлагающе действовали и на дисциплину матросов срочной службы плавсостава, а также на офицеров и мичманов, проживающих в гарнизоне. Вольно или невольно, но они приучали человека к воровству, так как всю сантехнику, краски, цемент, обои и другие отделочные материалы для ремонта своих квартир жители гарнизона были вынуждены покупать у «партизан».
Был такой случай. У командира корабля треснул в квартире унитаз, и он, выдав три литра спирта мичману со своего экипажа, приказал ему найти и установить в квартире новый унитаз взамен треснувшего. Вечером командир увидел новый сверкающий унитаз и отпустил мичмана на корабль. Через час раздался звонок в дверь квартиры. На пороге стоял «партизан» или военный строитель, который попросил пропустить его в туалет для осмотра только что установленного унитаза. Пройдя в туалет, «партизан» молотком расколотил унитаз в мелкие кусочки, а на вопрос командира корабля, зачем он это сделал, пояснил, что мичман не рассчитался с ним за сам унитаз и за сделанную работу. Оказывается, мичман обещал выдать солдату-партизану литр спирта, а когда тот выполнил работу, то просто выгнал его, решив использовать весь полученный спирт для собственных нужд. Вот за жадность и лживость своего подчиненного командир и получил возмездие в виде уничтоженного унитаза. Такие бытовые истории мелкого воровства и постепенного растекания этой заразы по гарнизону можно приводить до бесконечности. Командование и политотдел флотилии по своему служебному положению не могли не видеть всех этих безобразий и принять меры, чтобы заменить «партизан» гражданскими строителями. Но видимо, духовное разложение моряков корабельного состава входило в тайные планы политического руководства страны, поэтому никаких конструктивных реформ по улучшению бытовых условий плавсостава и освобождения его от тяжкой кабалы гарнизонных работ и нарядов, мешающих исполнению прямых стратегических функциональных обязанностей, не происходило. Наоборот, с каждым годом обстановка с пьянством, воровством и грубыми нарушениями дисциплины в гарнизоне ухудшалась. Вместо реальных изменений к лучшему происходило увеличение физических и психических нагрузок на боевые экипажи подводных лодок, которые были связаны не столько с плотным графиком несения боевых служб и патрулирований, сколько с распылением сил корабельных составов на второстепенные наряды и работы.
Вера и чувство Родины как истоки духовной и физической стойкости
Скажу по совести, что мне лично да, наверное, и другим офицерам, мичманам и личному составу позволяла перенести физические и духовные сверхнагрузки полная уверенность в необходимости нашего ратного труда для безопасности нашей родины. Мы кожей ощущали на себе огромную ответственность за подводную лодку и вверенную технику. Мы понимали, какое грозное термоядерное оружие нам доверила родина и как важно вовремя и правильно применить оружие по вероятному противнику. Кроме того, мы непосредственно взаимодействовали с разведывательными и поисковыми силами США и стран НАТО в районах боевой подготовки в Баренцевом море и заливах Кольского побережья. А также с поисково-ударными силами авиации и корабельного состава США на переходах и в районах несения боевой службы у атлантического побережья американского континента. Даже когда нас вели средствами наблюдения, мы не чувствовали страха, но испытывали желание поскорее избавиться от наблюдения, чтобы при необходимости выполнить задачу ответного удара ценой собственной гибели. Смелость нам придавало чувство ответственности не только за свою родину, но и за весь мир. И это чувство ответственности и смелость питались от веры, что наша страна никогда первой не обрушит ракетно-ядерного удара на США, даже если Америка устроит международную провокацию и начнет конфликт с СССР и странами Варшавского блока неядерными силами. Мы можем применить ядерное оружие своих подводных лодок только в ответ на ядерное нападение США. А в этом случае не будет спасения как нам, несущим боевую службу, так и врагу рода человеческого, посмевшему применить ядерное оружие в политических целях. В то же время лично я ощущал нервозность и страх военного командования и политической элиты США от нашего присутствия в водах Атлантического океана. Ведь не требует никаких объяснений, что военного уничтожения Ирака и Югославии никогда бы не произошло, если бы политическая элита КПСС не развалила Варшавский блок, а затем и СССР, нарушив международный паритет биполярного мира.
Скажу более, в интересах службы многие офицеры сознательно пренебрегали мерами личной радиационной безопасности. Выше я говорил, что подводники атомных лодок должны переодеваться в отдельном здании санпропускника, который был расположен в зоне радиационного контроля, общей для всех 15 причалов, на которых стояли атомные подлодки 19-й и 31-й дивизии 3-й флотилии Северного флота. Когда лодка базировалась на дальнем причале от камбуза и санпропускника, то требовалось больше часа времени, чтобы личному составу, перейти, например, с корабля до берегового камбуза для приема пищи. Четыре ежедневных перехода от казармы до корабля и от корабля до столовой занимало пять часов полезного времени. Для тех, кто не любил корабль, это очень хорошо потому, что он не только соблюдает правила радиационной безопасности, но и еще 5 часов в день гуляет по свежему воздуху. Большинство офицеров и мичманов в ущерб собственному здоровью, и в нарушение правил радиационной безопасности носили грязную одежду «РБ» в собственных портфелях. Я поступал так же. Когда мне все-таки дали первую маломерную однокомнатную квартиру с крошечной кухней в доме, который назывался «Бастилией» за маленькие оконца и откровенную схожесть с тюремным зданием, то грязную одежду «РБ» я стал носить с собой в портфеле и в эту квартиру. У меня к этому времени были две малолетние дочери. Я полностью понимал всю личную ответственность за их и свое здоровье, но сознательно нарушал режим радиационной безопасности от полной безысходности и для экономии времени.
Чтобы успеть к подъему флага и прибыть на построение в 7 часов 45 минут утра, не заходя на санпропускник, мне надо было встать в 6 часов 45 минут утра, а с заходом в санпропускник я должен был вставать в 5 часов 30 минут ежедневно. Час утреннего сна для молодого организма дороже собственной радиационной безопасности. В обед, переодеваясь прямо на корабле, я через тридцать минут приходил на камбуз и сразу же после обеда шел на корабль. Это давало возможность больше времени заниматься не самой боевой подготовкой, а оформлением документов о несостоявшихся занятиях и семинарах как о состоявшихся и проведенных. Все проверки флотских и московских комиссий перед выходом на боевую службу моя радиотехническая служба проходила без крупных замечаний. Потому, что документы были в полном порядке. Правда, и знания личного состава хотя и не отличались глубиной, но были достаточными, чтобы помнить наизусть свои обязанности по книжке «боевой номер».
Элита флота – гидроакустики
Мне подчинялись и гидроакустики, которые считались элитой флота, так как от практических навыков гидроакустиков по обнаружению и распознаванию целей (по характеру их шумов) зависели скрытность и безопасность подводной лодки. Сколько копий сломано, чтобы гидроакустики меньше несли на базе корабельные и не корабельные вахты и наряды и больше тренировались в гидроакустических кабинетах! Но перегрузка на базе была такова, что мои гидроакустики иногда неделями не могли попасть в кабинет, так как непрерывно заступали в дежурную смену корабельной вахты или сменялись для того, чтобы заступить в караул по гарнизону или рабочими по камбузу. Завершая рассуждения о нарушении режима радиационной безопасности, надо сказать, что пример в этом подавало командование корабля и командование дивизии. Никто из моих командиров никогда не переодевался на санпропускнике, а переодевались в грязное «РБ» или на лодке, или в аппаратных по проверке радиационной безопасности, которые были установлены на каждом пирсе.
Конец ознакомительного фрагмента.