Вы здесь

Христианство как новая жизнь. Беседы о главном. КНИГА 1. ПУТЬ ВОЛХВОВ (Александр Балыбердин)

КНИГА 1. ПУТЬ ВОЛХВОВ

Беседа 1. ПУТЬ ВОЛХВОВ

Известно, сколь долгим и непростым, полным различных испытаний может быть путь к Христу современного, как принято говорить, образованного человека. Порой уходят годы на то, чтобы креститься, годы – чтобы переступить порог храма, годы – чтобы впервые прийти на исповедь, впервые причаститься Святых Христовых Таин, и между первой и второй исповедью, случается, также проходят годы.

Почему так случается, и как помочь человеку не только начать этот путь, но и не сломаться, не повернуть назад, дойти до конца, который, на самом деле, и не конец вовсе, а начало новой, вечной и радостной «жизни будущего века»? Будем рады, если эта книга поможет в этом.

«В Рождество все немного волхвы»

Любой путь имеет начало. Для многих он начинается в святые дни Рождества Христова, от которого вот уже более двух тысяч лет человечество ведет летоисчисление. Западные и восточные христиане, наверное, будут еще долгое время спорить, следует ли встречать новый год после Рождества или же сначала следует проводить старый год на покой, приветливо помахав ему рукой, потратив всю зарплату на праздничный стол и подарки, озарив небо огнями фейерверков, накатавшись с ледяных горок и накричавшись в волю, затем в тишине первых заснеженных дней января встречать Христово Рождество.

Главное, другое – не только в календарях, но и сознании миллионов людей разных стран и народов эти два праздника связаны настолько прочной нитью, что ее не смогли разорвать ни века истории, ни ветер перемен, порой, столь беспощадный к Церкви Христовой. Но сколь скверной не была бы погода за окном, миллионы людей во всем мире именно в святые дни Рождества Христова приходят в храмы, что вместе воспеть или впервые услышать тропарь праздника: «Рождество Твое Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока: Господи слава Тебе!».

Эта песнь звучит как в храмах, так и за церковной оградой, в том числе дома, так как, по традиции, в дни святок мы поем этот тропарь перед каждой трапезой, благословляя праздничный стол. Однако было бы ошибкой считать, что значение тропаря только этим и исчерпывается. Как известно, тропарь – это просто «праздничная песнь», но своеобразная «словесная икона», раскрывающая суть события, его глубинную связь не только с историей мироздания, но и нашей повседневной жизнью, значение которой мы, как правило, недооцениваем и напрасно. Хотя бы потому, что другой жизни у нас не будет, ибо та жизнь, которую мы называем вечной, начинается здесь и сегодня.

Конечно, тропарь Рождества Христова звучит для всех. И все же есть люди, в которых его слова могут и должны отзываться с особой силой. Вслушаемся в тропарь снова, но на этот раз в переложении на современный русский язык: «Рождение Твое, Христос Бог наш, воссияло для мира светом знания. Ибо во время его служащие звездам были научены звездой поклоняться Тебе, Солнцу правды, и знать Тебя, Восток свыше. Господи слава Тебе!».

«Свет знания», «научены звездой», «знать Тебя» – не обращены ли эти слова не только к волхвам, магам и мудрецам древности, но в том числе и к современным «волхвам» – деятелям науки, образования и культуры? Сегодня они называются иначе – учеными, учителями, художниками и чиновниками, но своей силой и влиянием по-прежнему обязаны знаниям, которые недоступны простым людям – «пастухам» Рождественской ночи?

Между тем, как следует из событий Рождества Христова, «волхвы» и «пастухи» – это не просто разные слова, но и разные судьбы, разные пути. Желая привести в пещеру Рождества Христова простых, но чистым сердцем пастухов, Бог послал к ним Ангела. Поверив Ангелу, пастухи отправились в Вифлеем, и путь их, по-видимому, был недолог, так как, по слову Евангелиста, они «содержали стражу» в «той стране» – недалеко от Вифлеема (Лк. 2, 8) и, «поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа и Младенца, лежащего в яслях» (Лк. 2, 16). Нам не известно, чтобы кто-то или что-нибудь не задержало их в пути.

Путь волхвов был другим. Не потому что, будто бы, вопреки расхожему мнению, волхвы пришли ко Христу «научным путем», наблюдая за звездами, то есть сами, без помощи Божией. Это не так. По толкованию Блаженного Феофилакта, архиепископа Болгарского, звезда, что привела волхвов в Вифлеем, «не была одной из видимых нами», так как вела себя не как обычные звезды – она «ярко светила днем, шла, когда шли волхвы, стояла, когда не шли они, … шла с севера, где Персия, на юг, где Иерусалим: но звезды никогда не ходят от севера к югу»1. Святитель Феофилакт считал, что эта звезда была «божественной и ангельской силой», то есть, по сути, таким же Ангелом Божиим, что предстал перед пастухами в поле под Вифлеемом. Но, поскольку «волхвы занимались наукой о звездах», Господь явил им Своего Ангела в «образе звезды». Поэтому именно так – в виде Ангела, а не просто направленным лучом света, принято изображать Вифлеемскую звезду в детских Рождественских спектаклях.

Что мы знаем о волхвах? Известно, что волхвы или маги отличались знанием тайн природы, изучали звездное небо, редкие и необычные явления, истолковывали сны и делали предсказания. В античные времена словом «маг» называли жрецов зороастризма, который так же, как и христианство, исповедовал монотеизм, то есть веру в единого Бога. Ко времени Рождества Христова эта религия получила широкое распространение в Римской империи, но ее родиной была Персия, располагавшаяся к востоку от Иерусалима, откуда – «с востока» (Мф. 2, 2) пришли волхвы и первыми из мудрецов языческого мира склонились у колыбели Христа.

Между тем, о происхождении волхвов существует и другое предположение. Так, по мнению святителя Димитрия Ростовского, один из волхвов был родом из Персии, другой из Аравии, а третий из Эфиопии2, расстояние от которых до Иерусалима составляет около двух тысяч километров. В пути волхвы находились около девяти месяцев, так как, по толкованию святителя Димитрия, чудесная звезда явилась им в момент Благовещения – «в самый тот день и час, в которые, благовещением Архангеловым и Святого Духа наитием, Слово сделалось плотию, завившись в пренепорочной утробе девической, за девять месяцев перед Рождеством».

Волхвы достигли Иерусалима в сам день Христова Рождества. Здесь звезда на какое-то время скрылась от них, так как царь Ирод уже искал убить родившегося Спасителя мира. Узнав от первосвященников и книжников, что Христу надлежит родиться в Вифлееме, Ирод тайно призвал волхвов и, «послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему» (Мф. 2, 4—8). Так волхвам довелось столкнуться с ложью и лукавством царя, обманом выведавшего у волхвов время появления звезды. С помощью Божией волхвы достигли Вифлеема, и, «войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну, и, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою» (Мф. 2, 11—12). Предание сохранило имена волхвов – Каспар, Мельхиор и Валтасар, а также рассказ о том, что позже, проживая в Парфии, они приняли святое крещение от апостола Фомы и много послужили для проповеди Христова Евангелия3.

Из этого рассказа видно, что путь волхвов был куда более длинным, продолжительным, трудным и опасным, чем путь вифлеемских пастухов. При этом волхвам пришлось встретиться не только с обычными трудностями пути, о которых евангелист умалчивает, но также с духовными испытаниями – ложью и лукавством царя, и даже невольно послужить тому, что Ирод «послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов» (Мф. 2, 16).

Если в Петровские времена большинство населения России, да и мира, в целом, составляли «пастухи», то сегодня, по крайней мере, в развитых странах необразованных «пастухов» почти не осталось, то слова поэта «в Рождество все немного волхвы»4 наполняются особым смыслом. Следовательно, наш путь – это Путь волхвов.

Путь волхвов

Во многом Путь волхвов похож на любой другой путь. Здесь также встречаются крутые повороты, затяжные подъемы и обрывистые спуски. Бывают и свои миражи, погнавшись за которыми можно заблудиться и так и не прийти ко Христу. Есть здесь и свои пустыни – например, Пустыня научного метода, забредя в которую путники испытывают нестерпимую жажду объективных знаний. Есть туннели, которым не видно конца – один из самых длинных и извилистых из них – Туннель познания. Есть участки, по которым передвигаться можно только на ощупь – такова Тропа материи, по Ленину, «объективной реальности данной нам в ощущениях».

Встречаются на этом пути и ямы, причем настолько большие и глубокие, что провалиться в них можно целым народом, а вылезать все-равно приходится поодиночке. Одна из самых глубоких – Яма атеизма, на дне которой почти без света живут миллионы людей и даже, как им кажется, неплохо обустроились. Однако были и те, кто решился покинуть ее и идти к свету. На это указывают лестницы и подъемы, ступеньки которых вырыты в грунте натруженными руками. Их немало. Одна из самых известных и настолько широких, что по ней можно идти с друзьями – Лестница Андрея Кураева, ныне протодиакона и профессора богословия, а в прошлом – редактора школьной газеты «Атеист».

Впрочем, выбраться наверх – еще не означает дойти до конца пути. Встречаются на нем и тупики, и колеи, порой, настолько глубокие, что в них почти не видно человека. Одна из них – Колея бытовой религиозной обрядности. И хотя движение в этой колее строго регламентировано, а повороты обозначены светящимися в темноте знаками, многие все же умудрялись кружить по ней годами или же забрести в тупики, заканчивающиеся колодцами, через которые путник может снова провалиться в Яму атеизма и должен начинать свой путь снова. Если, конечно, у него хватает сил и желания.

Главное, о чем следует помнить – ты не одинок, и почаще заглядывать в Путеводители и Карты, как древние, составленные святыми Отцами и целыми Церковными соборами, так и современные, составленные нашими современниками – сталкерами, которые шли впереди тебя: митрополитом Антонием Сурожским, архимандритом Иоанном Крестьянкиным, протопресвитерами Александром Шмеманом, Николаем Афанасьевым и Иоанном Мейендорфом, философами Владимиром Соловьевым и Николаем Бердяевым, писателем Федором Достоевским, кинорежиссером Андреем Тарковским и другими. Порой, мы даже не знаем, достигли ли они конечной цели пути. Но их опыт и приюты, которые от полноты любящего сердца сталкеры строили на пути, не раз помогали уставшим путникам набраться сил, сверить курс, обрести надежных и верных попутчиков.

Таков Путь волхвов. Вряд ли кто-то сможет описать его целиком, поскольку каждому знаком лишь свой отрезок пути. Но все же, не исключено, что именно твой опыт может пригодиться тем, кто также идет этим путем. Поэтому, почему бы не поделиться им с теми, кто близок и идет рядом с тобой. Например, с ровесниками или коллегами. Особенно, если и они – волхвы, призванные «знать, творить и учить».

С чего начинается путь?

Как театр начинается с вешалки, так любое путешествие, в том числе ко Христу, начинается не с порога, а с желания переступить этот порог, выйти в путь, сделать первый шаг. Если спросить путешественников, почему они решились оставить привычный и уютный мир и отправиться в путь, полный лишений и опасности, то ответы мы, вероятно, получим самые разные.

Но многие согласятся с тем, что, в конечном итоге, не знания и опыт, а именно желание определяет – начнется ли ваш путь? В том числе – путь к Богу. Если бы все зависело от знаний, то тогда все великие ученые были бы атеистами. Но это не так. Среди ученых, как известно, и по сей день можно встретить глубоко верующих людей. Потому, как справедливо заметил профессор Московской духовной академии А. И. Осипов, в основе веры или безверия лежат вовсе не какие-то исключительные знания, а желание быть с Богом или, напротив, желание, чтобы не было ни Бога, ни посмертного воздаяния за грешную жизнь5.

С чего начинается путь к Богу? Как возникает желание быть с Ним? Как не рознились был ответы верующих людей, Евангелие и опыт Церкви свидетельствуют, что это желание не может возникнуть без Бога. «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин. 15, 16), – говорил Христос на Тайной вечере апостолам. – Если бы вы были от мiра, то мiр любил бы свое; а как вы не от мiра, но Я избрал вас от мiра, потому ненавидит вас мiр» (Ин. 15, 19). Атеисты могут с этим не согласиться. Но для христиан очевидно, что верующий – не тот, кто «придумал себе Бога», а тот, кто откликнулся на Его зов, Его Благую весть.

Эту мысль подтверждают описанные в Евангелии события Рождества Христова. Чтобы привести пастухов к Родившемуся Младенцу, Бог посылает им Ангела, чтобы воззвать «от востока» волхвов – Вифлеемскую звезду. Но, уважая свободу человека, Бог не насилует его волю, но терпеливо ждет участия. Так, увидев чудесную звезду на небосклоне, волхвы могли бы занести ее в книгу «удивительных и необъяснимых астрономических явлений» и никуда не пойти, а остаться дома. Или же вместо Вифлеема отправиться на симпозиум, чтобы сделать сенсационный доклад и обсудить с коллегами, была ли это комета Галлея, соединение Юпитера и Сатурна, или же на время зажглась какая-то новая звезда? Ученые обсуждают эти гипотезы до сего дня.

Волхвы же Каспар, Мельхиор и Валтасар отправились в Иерусалим. Но не для того, чтобы прославить свое имя важным научным открытием, но чтобы поклониться родившемуся Царю Иудейскому: «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф. 2, 1—2). Волхвы шли поклониться Младенцу, не ожидая от него почестей или богатых даров, которыми мог бы возблагодарить их за усердие взрослый и могущественный правитель. Напротив, волхвы сами несли Ему дары – золото, ладан и смирну и, удостоившись встречи с родившимся Спасителем мира, также смиренно удалились в свою страну.

История поклонения Рождеству Христову свидетельствует, что путь к Богу – это не столько путь знаний, сколько путь любви. Он, собственно, и начинается с любви – желания поклониться Богу. Кому-то – как, например, Вифлеемским пастухам – для этого оказалось достаточно житейского опыта. Но тех, чья мысль способна прорваться за границы обыденного и объять собой все мiроздание, позвать за порог дома могут даже звезды. Но для этого нужно оторвать взор от «себя любимого» и увидеть в небе удивительную звезду, довериться Тому, Кто «избрал тебя от мiра» (Ин. 15, 19) и почувствовать притяжение Царства Небесного.

«Нас и здесь неплохо кормят»

Итак, все решено. Стоя на пороге, с рюкзаком за плечами, путник оборачивается, чтобы бросить последний взгляд на милый сердцу дом. Будь осторожен, путник – твое путешествие может закончиться, не начавшись. Потому что единственное, что может удержать тебя на пороге, заставить отложить на время или вовсе отменить твое путешествие к Богу – это мысль о том, что мiр не так уж и плох, или, как сказал герой популярного мультфильма: «Нас и здесь неплохо кормят». А раз так, то зачем искать чего-то еще, зачем отправляться в путь, который и долог и труден?

Этот мираж не нов и смущает людей веками. В последние годы он стал еще более изощренным, чем в годы гонений, когда мiр открыто враждовал против Церкви Христовой. Теперь пришли другие времена, и применительно к теме нашего разговора этот мираж можно описать такими словами:

«Нет, мы, конечно, не какие-то там примитивные богоборцы с тремя классами образования. Мы – люди современные, цивилизованные и понимаем, что на определенном этапе общественного развития христианская Церковь внесла существенный вклад в развитие общества. Мы помним, что первые школы и больницы, библиотеки и музеи появились при храмах и монастырях. Мы ценим и уважаем вклад выдающихся деятелей Церкви в развитие мировой цивилизации. Но это – в прошлом, и сегодня чтобы научиться читать и писать, уже не надо становиться монахом, посещать храм или церковно-приходскую школу.

Если мы сравним количество учреждений науки, образования и культуры, созданных при участии христианской Церкви с тем, сколько их было открыто за последние два или три столетия, без ее участия, в том числе в Советской России, то вклад Церкви покажется не таким уж и большим. Поэтому, как говорят, наиболее «горячие» головы, Церкви не следует преувеличивать свою роль и надо «знать свое место», а оно, по их мнению, в прошлом или на периферии современной цивилизации. Где-то между тамагавками индейцев Северной Америки и святочными гаданиями русских крестьян. Конечно, все это достойно изучения. Например, в рамках курса «Основы православной культуры», ныне введенного в образовательные программы российских школ.

Но не более того. Современное общество уже давно прекрасно обходится без «советов святых отцов»: фабрики и заводы работают, ВУЗы и школы учат, больницы лечат, клубы поют и танцуют. Словом, «нас и здесь неплохо кормят». А вы предлагаете идти вперед за какой-то там Вифлеемской звездой? Да еще между строк намекаете, что это и не звезда вовсе, а Ангел Божий! Проповедуете какое-то средневековье, а на дворе уже давно XXI век!»

Наслушавшись таких рассуждений, наш путник, скорее всего, тяжело вздохнет, забросит рюкзак за диван, закроет дверь и устроится поудобнее перед телевизором с пачкой чипсов в руке. Но, быть может, один из ста все-таки задумается, почему, несмотря на все эти успехи просвещения и цивилизации, и сегодня в обществе по-прежнему растет уровень преступности и алкоголизма, число самоубийств, семейных драм и разводов, брошенных детей и стариков? Почему сельские клубы, задуманные как учреждения по «облагораживанию склонностей и способностей человека и народа», на деле являются одними из самых опасных мест на селе, особенно, в дни дискотек? Не говоря уже о ночных заведениях, которые также почему-то называем «клубами». Почему люди, получившие высшее образование, так, порой, падки на самые низкие поступки? Почему «просвещенные» выпускники школ каждый год отмечают последние звонки с таким размахом, что полиция вынуждена нести службу в режиме повышенной боевой готовности? Почему «просвещенные», то есть грамотные, умеющие читать и писать и «пользоваться своим умом» люди, в XX веке чуть было не погубили мир в ядерной войне, но и в начале XXI века не собираются отказываться от экспериментов, грозящих катастрофой всему человечеству?

Беседа 2. ПРОСВЕЩЕНИЕ ЛЮБВИ

Познание делается любовью

Святитель Григорий Нисский

От примеров, приведенных в первой беседе, не отмахнешься двумя или тремя дежурными фразами типа «se la vie»6. Почему на них важно ответить? Потому что иначе, плененные миражами этого мiра, мы так и не решимся выйти за его порог и пойти за Вифлеемской звездой по пути волхвов. Как однажды оставили свой дом и вышли в путь в Царство Небесное апостолы, святители, преподобные, благоверные князья, мученики и другие подвижники, подвизавшиеся на ниве просвещения задолго до того, как Иммануил Кант призвал европейцев «иметь мужество мыслить своим умом»7.

Среди них многим знакомы имена святителей Василия Великого (+379) и Иоанна Златоустого (+407), блаженного Августина, епископа Иппонийского (+430), святителей Григория Паламы (+1359) и Макария митрополита Московского (+1563) и других просветителей средневековья, которое мы привыкли называть «мрачным», даже не задумываясь, как и почему появился этот унылый эпитет.

Встретившись с несправедливостью и несовершенством окружающего мiра, что рано или поздно приходится пережить и осознать каждому человеку, причину этого несовершенства они видели не в недостатке знаний, а в охлаждении любви к Богу и ближним, которое, по словам Спасителя, будет сопутствовать концу мироздания. Он говорил: «Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется. И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24: 9—14).

Считая, что главной причиной несовершенства мiра, его главной, смертельной болезнью является охлаждение любви, то и лекарство от этой болезни, просветители средневековья видели в возгревании в сердцах людей любви к Богу и ближним, то есть искреннем и нелицемерном исполнении заповедей Христовых «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 35—40).

Почувствуйте разницу

Ярким примером тому является служение преподобного Сергия Радонежского (+1392), который в страшное по своим беззакониям и жестокостям время ордынского ига, всеобщей озлобленности и «войны всех против всех» основал в Подмосковье монастырь в честь Святой Троицы, чтобы, как писал его ученик преп. Епифаний Премудрый (+ ок. 1420). «взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистное разделение мира сего».

Эта же мысль руководила другим учеником преп. Сергия преп. Андреем Рублев (+1428) при создании всемирно известного шедевра – иконы Живоначальной Троицы, которую автор наполнил столь глубоким содержанием, что ее по праву называют «умозрением (богословием) в красках». Вглядимся в эту дивную икону и сравним два описания – как увидели ее известный православный богослов священник Павел Флоренский и наш современник, анонимный автор статьи на известном интернет-портале «Википедия»:

«Википедия» сообщает:

«В конце XIV – начале XV века (по другим исследованиям, около 1412) Рублёв создал свой шедевр – икону „Живоначальная Троица“ (Третьяковская галерея). Традиционный библейский сюжет Рублёв наполнил глубоким богословским содержанием. Отойдя от традиционной иконографии, он поместил в центре композиции единственную чашу, а её очертания повторил в контурах боковых ангелов. Одежды среднего ангела (красный хитон, синий гиматий, нашитая полоса – клав) явно отсылают нас к иконографии Иисуса Христа. Двое из сидящих за столом главою и движением стана обращены к ангелу, написанному слева, в облике которого читается отеческая начальственность. Голова его не наклонена, стан не склонен, а взгляд обращен к другим ангелам. Светло-лиловый цвет одежд свидетельствует о царственном достоинстве. Все это – указания на первое лицо Святой Троицы. Наконец, ангел с правой стороны изображен в верхней одежде дымчато-зелёного цвета. Это ипостась Святого Духа, за которым возвышается гора. На иконе есть ещё несколько символов: дерево и дом. Дерево – мамврийский дуб – превратилось у Рублёва в древо жизни и стало указанием на живоначальность Троицы. Дом воплощает Божие Домостроительство. Дом изображен за спиной ангела с чертами Отца (Творец, Начальник Домостроительства), Древо – за спиной среднего ангела (Сын Божий), Гора – за спиной третьего ангела (Святой Дух)».

А теперь прислушаемся к словам о. Павла Флоренского:

«Нас умиляет, поражает и почти ожигает в произведении Рублева вовсе не сюжет, не число «три», не чаша за столом и не крила, а внезапно сдернутая пред нами завеса ноуменального мира, и нам, в порядке эстетическом, важно не то, какими средствами достиг иконописец этой обнаженности ноуменального и были ли в чьих-либо других руках те же краски и те же приемы, – а то, что он воистину передал нам узренное им откровение.

Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, «свышний мир» горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних.

Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Троицы Рублева, эту ничему в мире не равную лазурь – более небесную, чем само земное небо, … эту бесконечную друг пред другом покорность – мы считаем творческим содержанием Троицы. Человеческая культура, представленная палатами, мир жизни – деревом и земля – скалою, – все мало и ничтожно пред этим общением неиссякаемой бесконечной любви. Все – лишь около нее и для нее, ибо она – своею голубизною, музыкой своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разделений – есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего.

Андрей Рублев воплотил столь же непостижимое, сколь и кристально-твердое и непоколебимо-верное видение мира. Но чтобы увидеть этот мир, чтобы вобрать в свою душу и в свою кисть это прохладное, живительное веяние духа, нужно было иметь художнику пред собою небесный первообраз, а вокруг себя – земное отображение, – быть в среде духовной, в среде умиренной. Андрей Рублев питался как художник тем, что дано ему было. И потому не преподобный Андрей Рублев, духовный внук преподобного Сергия, а сам родоначальник земли Русской – Сергий Радонежский должен быть почитаем за истинного творца величайшего из произведений не только русской, но и, конечно, всемирной кисти»8.

Перед нами – два отклика, два размышления, два описания иконы Рублева. Каждое, по-своему, замечательно. Автор статьи в «Википедии» детально описал образ Живоначальной Троицы, сообщая читателю массу важных фактов культурологического характера, пленяя ум множеством интересных подробностей. Но сердце читателя остается холодным и безучастным. И совсем другое действие производит статья о. Павла Флоренского, которая и сама наполнена сопереживанием и нас заставляет печалиться и радоваться вместе с автором.

Почему? Потому что несмотря на кажущуюся энциклопедичность статьи автора «Википедии», он умолчал о главном – о том, что Рублев, творчески переработав опыт своих предшественников, изобразил Святую Троицу в величайший момент истории мироздания, когда Бог Отец, желая спасти мiр, «отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Зная, что мiр Его не познает, а свои Его не примут (Ин. 1: 10—11), Сын Божий будет предан, унижен и распят. Поэтому смысловым центром иконы Рублева является чаша на жертвеннике – прообраз Крестной жертвы Христа Спасителя. Бог Отец жестом благословляет эту чашу, а Сын взглядом и наклоном головы выражает согласие, словно говоря: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня Чаша Сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39)9.

Могло ли сердце о. Павла Флоренского, священника и богослова, прошедшего через сталинские Соловки и похороненного в 1937 г. вместе с другими заключенными в общей могиле под Ленинградом, не откликнуться на этот зов безграничной Божией Любви? Конечно, нет. Именно поэтому его размышления отличаются от статьи в «Википедии», как сияющее майский день отличается от рисунка углем, концертное исполнение симфонии – от ее клавира, родной дом – от его чертежа, любимый уголок города – от плана местности и человек от его краткой автобиографии.

Каждое слово написано о. Павлом с любовью к Богу – Святой Троице и двум гениям средневековой Руси – преподобным Андрею Рублеву и Сергию Радонежскому. Именно эта любовь делает их более глубокими, художественными, пространными и позволяет увидеть то, что скрыто за интересным, детальным, но сухим перечислением фактов в статье «Википедии». Неслучайно, в качестве эпиграфа к своей самой знаменитой книге «Столп и утверждение истины» Флоренский избрал слова святителя Григория Нисского (+394): «Познание делается любовью»10.

Именно любовь помогла о. Павлу Флоренского увидеть в иконе Рублева то главное, существенное, что не смог увидеть или передать в своей статье автор «Википедии». Увидеть и понять суть замысла иконописца. Это неслучайно, так как христианское просвещение не исчерпывается простым информированием, сообщением прикладных знаний и интересных фактов или решением увлекательных интеллектуальных головоломок. Не потому что знание – бессильно, а потому что подлинное познание заключается не в коллекционировании фактов, но в стремлении к Истине, которая открывается только любящему, чистому сердцу – «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8).

Просвещение сердца

Если мы именно так понимание просвещение, то очевидно, что оно должно затрагивать не только сферу рационального, но и иррациональное. Не только ум, но также и сердце. Быть может, кто-то скажет, что это невозможно, так как в сердце нет «серого вещества» – нервной ткани темного цвета, из которой состоит кора головного мозга. Но никто и не призывает просвещать сердце, как «фиброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам».

Современный человек привык «помещать ум в мозге». Неслучайно, столкнувшись с глупостью или непониманием, мы восклицаем: «Подумай головой!» и выразительно стучим костяшками пальцев по лбу. Однако, это неверно даже с точки зрения современной науки, которой известно, что «серое вещество» присутствует также в спинном мозге, расположенном внутри позвоночника человека. Поэтому «думать» можно не только головой, но и спиной.

Более того, современная наука до сих пор не имеет доказательств, что человек «думает» именно мозгом. Профессор А. И. Вейник (1919—1996), известный в мире как один из основоположников теории тепломассопереноса и теплофизики литейных процессов, чьи научные интересы простирались гораздо шире, в 1995 г. в статье «Где обитает мысль?» замечал, что наука может назвать точки коры головного мозга, ответственные за движения мышц и участки мозга, ответственные за деятельность органов чувств, но среди них нет ни одного, предназначенного для мышления. Это позволило известному биохимику Альберту Сент-Дьерди (+1986), лауреату Нобелевской премии, предположить, что головной мозг человека предназначен не для размышлений о смысле жизни и других вечных вопросах, но только для выживания, как когти и клыки животных приспособлены для их выживания в природе11.

«Каким же органом, как орудием, пользуется в своей деятельности та сила души, которую мы называем умом? – еще в XIV веке спрашивал святитель Григорий Палама (+1359), византийский богослов и философ и отвечал: – Никто никогда не думал, чтоб ум обитал в ногтях или ресницах, в ноздрях или ланитах. Но все согласны, что он внутри нас есть, – расходятся только в том, каким внутренним органом, как орудием пользуется он. Ибо одни водворяют его в мозгу, как в некоем акрополе; другие дают ему седалище в сердцевине сердца. С этим и мы согласны… Сердце есть сокровенная храмина ума, первый плотский орган мысленной силы». И в подтверждение этой мысли приводит слова Самого Христа, учившего, что именно из сердца исходят убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления, прочие злые помыслы и дела, оскверняющие человека (Мф. 11, 19).

Спустя шесть веков, в советское время, мысли о сердце, как об органе высшего познания посвятил целую главу в своей книге «О духе, душе и теле» ученый и хирург с мировым именем архиепископ Лука Войно-Ясенецкий (+1961).

Он писал:

«Уже во времена древних греков слова означали не только сердце в прямом значении, но также душу, настроение, взгляд, мысль, даже благоразумие, ум, убеждение и т. д. Мы хорошо теперь знаем, насколько физическое и духовное благополучие зависит от правильной функции сердца. Прибавим к этому еще некоторые замечания. Иннервация сердца поразительно богата и сложна. Оно все оплетено сетью волокон симпатической нервной системы и через нее теснейшим образом связано с головным и спинным мозгом. Целую систему церебральных волокон получает оно от блуждающего нерва, по которым передаются ему многосложные воздействия центральной нервной системы и, весьма вероятно, посылаются в мозг центростремительные чувственные импульсы сердца… Таким образом, наши анатомо-физиологические знания о сердце не только не мешают, а скорее даже побуждают нас считать сердце важнейшим органом чувств, а не только центральным мотором кровообращения.

Но Священное Писание говорит нам о сердце гораздо больше. О сердце речь чуть ли ни на каждой странице Библии, и впервые читающий ее не может не заметить, что сердцу придается значение не только центрального органа чувств, но и важнейшего органа познания, органа мысли и восприятия духовных воздействий. И больше того сердце по Священному Писанию есть орган общения человека с Богом, а следовательно, оно есть орган высшего познания»12.

Далее, со ссылками на книги Священно Писания, владыка Луки размышляет о всеобъемлющей роли сердца в области чувств человека – сердце «веселится» (Иер. 15, 16; Есф. 1, 10; Пс. 103, 15; Пр. 15, 13, 15; 17, 22; Суд. 16, 25), «радуется» (Плач Иер. 5, 15; Пр. 27, 9; Пр. 15, 30; Ис. 66, 14; Пс. 12, 6; Пс. 15, 9; Пр. 23, 15; Екл. 2, 10), «скорбит» (Пс. 12, 3; Иер. 4, 19; Пс. 24, 17), «терзается» (Иер. 4, 19; 4 Цар. 6, 11; Пс. 72,21), «рвется от злобы» (Деян. 7, 54) и «горит трепетным предчувствием» (Лк. 24, 32). Сердце «негодует» (Пр. 19, 3), «в нем гнездится гнев» (Еккл. 9, 3), «прелюбодейная страсть» (Мф. 5, 28), «зависть»» (Иак. 3, 14), «надменность» (Пр. 16, 5), «смелость» и «страх» (Пс. 26, 3; Лев 26, 36), «нечистота похотей» (Рим. 1, 24), его «сокрушают поношенья» (Пс. 68, 21). Но оно способно к великому чувству упования на Бога (Пс. 27, 7; Пр. 3, 5) и «сокрушению о грехах своих» (По. 33, 19), может быть вместилищем «кротости и смирения» (Мф. 11,29).

Помимо этой полноты чувствований, именно сердце обладает высшей способностью ощущать Бога и потому является центром духовной жизни человека. Именно к сердцу, а не к мозгу обращает Бог Свои слова. В книге пророка Иезекииля читаем: «И сказал мне: сын человеческий! все слова Мои, которые буду говорить тебе, прими сердцем твоим и выслушай ушами твоими» (Иез. 3, 10); «И дам им сердце единое, и дух новый вложу в них, и возьму из плоти их сердце каменное и дам им сердце плотяное» (Иез. 11, 19); «отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух» (Иез. 18, 31). Устами пророка Исайи Бог восклицает: «Огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат и очи свои сомкнули, да не узрят очами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6, 10). Явившись апостолам после и видя, что они смущены, Христос спрашивает: «Для чего такие мысли входят в сердца ваши?» (Лк. 24, 38). Апостол Павел в своих посланиях также постоянно говорит о сердце: «Бог послал в сердца ваши Духа» (Гал. 4, 6), «Любовь Божия излилась в сердца наши» (Рим. 5, 5), «Бог озарил наши сердца» (2 Кор. 4, 6).

Всего в тридцати девяти книгах Библии слово «сердце» упоминается 925 раз. Для сравнения: руки упоминаются 522 раза, глаза – 477, кровь – 326, ноги – 295, уши – 176, живот или «чрево» – 105, чресла – 92, зубы – 52, остальное еще реже. Мозг упоминается всего дважды и оба раза – мозг не головной, а костный. Почему так редко? Потому что, во-первых, Священное Писания не является медицинским атласом или учебником анатомии, и, главное – Библия связывает познание с сердцем, но далеко не всегда разумеет под этим словом орган, но нечто иное, на что указывает сама этимология этого слова.

Праславянское sьrdь происходит от индоевропейского kerdis – «середина», «сердце», поэтому с давних времен сердце связывалось с серединой, центром человека. Современная форма этого слова «сердце» развилась с древнерусского сьрдьце, а оно, в свою очередь, с праславянского sьrdько, в котором звук «к» изменился на «с» – sьrdьсе. Так как этот звук присоединен к основе sьrdь, взятой из слова sьrdа – «середина» (sьrd + c), а суффиксы «ко» и «се» являются уменьшительными, то, согласно этимологии, слово «сердце» можно перевести как «серединка» или «маленькая точка в центре» – средоточие всех жизненных сил человека.

Славянскому sьrdьсе родственны слова в других языках: латинское sirdis, греческое kardia, немецкое herz, англиское heart. Отсюда же происходит латинское credo – «верить», «доверять». Это означает, что представление о сердце, как о средоточии всех жизненных сил человека, характерно не только для славян, но других народов13.

Именно в этом смысле говорит о сердце Христос, сведя «весь закон и пророков» к двум заповедям: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк. 10, 27). Это означает, что главный, решающий, все определяющий выбор, который предстоит сделать человеку – это выбор не между знанием и верой, наукой и религией, а между любовью и нелюбовью. Выбор, который человек делает не только лобными долями головного мозга, но всем существом, всей душой, всей «крепостию», всеми своими жизненными силами.

Следовательно, просвещения требует не только головной мозг, но вся личность человека. Это и есть просвещение сердца, на что справедливо указывал Н.В.Гоголь поклонникам модного тогда слова:

«Мы повторяем теперь ещё бессмысленно слово „просвещение“. Даже и не задумались над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду её окружавшие, и знает, зачем произносит»14.

Возможно, кто-то скажет, что с тех пор наука ушла далеко вперед. Однако, в 2000 г. Н. П. Бехтерева (1924—2008), имя которой недавно было присвоено Институту мозга человека, заметила, что, хотя «ХХ век внес много ценного в копилку фундаментальных знаний о мозге человека», но ученые по-прежнему находятся на пороге «открытия (или закрытия?) мозгового кода мыслительных процессов», то есть механизмы мышления, по-прежнему остаются для них загадкой15.

Это означает, что у нас есть основания прислушаться к опыту «просвещения сердца», в том виде, как он осмыслен православной традицией. Тем более, что на главный вопрос – где искать источник света, способный просветить человека? – Церковь предлагает недвусмысленный и убедительный ответ.

«Господь – просвещение мое»

Даже для того, чтобы просто осветить часть комнаты, нужен источник света – настольная лампа, люстра, бра или фонарик. Где же тот источник света, который мог бы про-светить, то есть пронизать насквозь и изменить всего человека?

Выше мы говорили о том, что это должен быть источник не столько знаний, сколько источник любви, недостаток которой в окружающем мiре ощущает каждый взрослый человек. И, действительно, разве не недостаток любви лежит в основе не только личных и семейных проблем, но также в основе преступности, войны, социальной несправедливости и порождаемых ей политических, экономических, классовых, межнациональных и других конфликтов? Не потому ли люди позволяют себе убивать, унижать и обкрадывать других людей, целые страны и народы, что не любят тех, кого Бог послал им, как ближних?

В фильме «Святой Августин», снятом в 2009 г. итальянскими кинематографистами, епископ Августин предлагает жителям осажденной Гиппоны впустить в город варваров в обмен на обещание их предводителя сохранить людям жизнь. Он говорит: «Это станет началом новой эпохи для нас и для Гиппоны. Все станет иначе, не так как прежде. Это верно. Но мы не должны страшиться. Мы не должны бояться наших ближних. Сегодня вандалы – это те ближние, которых решил нам дать Господь»16. Но большая часть жителей, боясь потерять свои дома и собственность, отказывается прислушаться к его словам, хотя вандалы до последнего ждут их решения. Гиппона гибнет в огне. Сегодня эта сцена воспринимается как ответ на проблемы, связанные с заселением стран Европы мигрантами из бывших колоний. Однако на место вандалов могут быть поставлены не только народы, но и конкретные люди, в которых мы не хотим признавать ближних и, тем более, любить, давая повод к ответной нелюбви.

Еще раз хочется подчеркнуть – проблема заключается не только в недостатке знаний. Нередко человек знает, как следует поступить правильно, но не может. Даже такой выдающийся, образованный и цельный человек, как апостол Павел, писал:

«Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю… Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:15, 19—24).

Где тот источник любви, который мог бы восполнить недостаток любви в человеке? Для блаженного Августина, преподобных Сергия Радонежского, Трифона Вятского и других святых ответ был очевиден. Чтобы подготовить к нему современного читателя, возможно, стоит попробовать сначала ответить на другой вопрос. Как известно, все части речи в русском языке отвечают на те или иные вопросы: существительные – на вопросы «кто» или «что», прилагательные – «какой» или «какая», глаголы – «что делать» и т. д. Попробуем ответить – на какой из вопросов отвечает слово «любовь», о важности которой мы говорили уже не раз?

Скорее всего, поскольку любовь – имя существительные и, по расхожему мнению, неодушевленное, многие решат, что слово «любовь» отвечает на вопрос «что?». Да, но не только. Церковь свидетельствует, что слово «любовь» также отвечает на вопрос «Кто?». Потому что «Бог есть любовь (1 Ин., 4, 8), а также «свет» (Ин. 8, 12) и «истина» (Ин. 14, 16). И у нас нет оснований считать, что это сказано не в прямом, а в переносном смысле. Причем весь опыт Церкви свидетельствует о том, что свет подлинного просвещения – свет любви, пронизывающий всего человека и преображающий все его жизненные силы это «Свет Христов», который просвещает всех17.

Современник Пушкина и Гоголя святитель Иннокентий Херсонский (+1857), замечал, что этими словами «предполагается недостаток во всех нас света истинного, ибо если бы мы были светлы сами по себе, то не было бы нужды просвещать нас». И далее:

«Может быть, некоторые, наполнившись сиянием от светильника наук и мудрости земной, воображают, что им уже не нужно никакого просвещения, что они знают все, что нужно, и могут спокойно оставаться со своим запасом познаний. Да выйдут таковые из своего опасного предубеждения! Доколе они не изучили Евангелия и Креста Христова, не уразумели, как должно, что вещают о человеке пророки и апостолы; дотоле, они не знают самого необходимого. Только во свете Христовом можно видеть Бога, себя и мир в истинном их виде»18.

Наиболее последовательно учение о Боге – Свете излагает апостол и евангелист Иоанн Богослов. Уже в первых строках своего Евангелия он называет Христа Словом и Богом, в Котором была жизнь, и жизнь была «свет человеков», и «свет во тьме светит, и тьма не объяла его». (Ин. 1, 1—5). Далее евангелист называет Христа «Светом истинным, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин., 1, 9), но Которого не приняли люди, потому что «более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 3, 18). Затем, как свидетель бесед Христовых, апостол Иоанн пишет о том, что Иисус не раз Сам называл Себя светом, говоря народу: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8, 12; 9, 5); «Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Ин. 12, 46).

Молитвами к Богу – Свету буквально пронизаны все православные богослужения. Неслучайно согласно древней традиции православные храмы принято обращать алтарем к восходящему солнцу, являющемуся образом Самого Христа, Бога – Света. Во время вечерней службы верующие называют Христа «Светом Тихим». Во время утренней службы молятся на кафизмах: «Яко Ты просветиши светильник мой; Господи, Боже мой, просветиши тьму мою» (Пс. 17); восклицают перед великим славословием: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» и в завершение первого часа читают молитву, которая в переводе на русский язык звучит так: «Христос, Свет истины, просвещающий и освящающий каждого человека, приходящего в мир! Пусть лежит на нас, как знаменье, свет лица Твоего, чтоб увидели мы в нем Свет недостижимый, и направь стопы наши к исполнению заповедей Твоих». На литургии христиане просят Бога просветить оглашенных – готовящихся ко крещению – «просвещением разума и благочестия», называют Бога «Отцом светов» и после причащения Тела и Крови Христовых благодарят за то, что Он сподобил их «видеть свет истинный, принять Духа Небесного, обрести веру истинную».

Это отождествление Бога со Светом прочно вошло в жизнь христиан. Во время утренних и вечерних молитв, подготовки к Таинствам Исповеди и Святого Причащения они также называют Христа «истинным светом», «светом трисолнечным, просвещающим мир». Также и Христос назидает учеников, что они также призваны стать «сынами света» и «светом миру»: «Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 14—16).

В этих словах Спасителя – суть подлинного просвещения: не храмы или монастыри, таинства или обряды, знания или культура, но сами христиане являются «светом миру» – живут по заповедям Божиим. Просвещают не уникальные знания или возвышенные чувства. Просвещает сама жизнь. Именно об этом говорит апостол Иоанн, называя жизнь Христа «светом для человеков»: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков, и свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 4—5). Именно поэтому каждое из четырех Евангелий – не сборник инструкций или ценных указаний от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, а описание жизни Спасителя. И именно в меру того, насколько ученики Христовы могут приложиться к этой новой жизни во Христе, и их жизнь также становится «светом миру».

Как же стать учеником Христовым и научиться жить Его жизнью? «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35). Поэтому на вопрос о свете истинного просвещения, Евангелие отвечает – это свет новой жизни во Христе, содержанием которой является любовь к Богу и ближним.

Червячки сомнения

Итак, Церковь не просто – символически или образно говоря – сравнивает Христа со светом, но утверждает, что именно Он и есть Свет подлинного просвещения, которые немыслимо без жертвенной, христианской любви. Неслучайно, апостол Павел восклицает: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1 Кор. 13, 2). Любовь – не только непременное условие познания Истины, но также его цель и главный результат. Поэтому, с точки зрения православной гнесиологии, идеальный выпускник – это человек, прежде всего, «любящий» и уже затем «знающий», «подготовленный» и «мотивированный».

Это нашло отражение в Федеральном государственном образовательном стандарте «портрет выпускника школы», который в первых строках описывает идеального «выпускника», как «гражданина, любящего свой край и свою Родину, уважающего свой народ, его культуру и духовные традиции»19. Но на деле сегодня «идеальный выпускник» – это золотой медалист, стобальник по ЕГЭ и победитель предметных олимпиад. А бумага, как известно, «все стерпит».

Между тем, чтобы почувствовать разницу и осознать, что «не все в нашем королевстве ладно», ходить далеко не надо. Однажды автору этих довелось видеть интересную и достойную глубоких размышлений картину. Майским днем, у парадного входа одной из кировских школ дружной компанией собрались девушки – старшеклассницы. Недавно закончился дождь, и выглянуло солнце, блики которого играли в окнах школы и на поверхности быстро сохнущих луж. Девушки, а это были участницы городской предметной олимпиады по биологии, о чем-то весело щебетали и смеялись, смущенно поправляя взрослые прически и короткие юбки.

Мимо них в школу и из нее постоянно входили и выходили дети, учителя, родители. Перепрыгивали через лужи. Спешили по своим делам. Старшеклассницы на секунду заглядывали в створ дверей – ждали, что с минуты на минуту им объявят результаты олимпиады. А рядом с ними девочка лет семи или восьми, скорее всего, первоклассница с двумя туго затянутыми косичками собирала на асфальте дождевых червей и, перенеся червей на газон, бережно укладывала их на землю, согретую майским солнцем. Наконец, чья-то голова высунулась в двери, и старшеклассницы растворились в школе, которая, как волна, поглотила их. А девочка осталась спасать червяков, обреченных без ее помощи на верную смерть под ботинками прохожих.

Не знаю, кто тогда был признан победителем предметной олимпиады, но просвещенным, в том смысле, как понимает просвещение православная гносеология, здесь оказался только один человек – маленькая, добрая девочка со смиренным и любящим сердцем. Потому что подлинное просвещение есть просвещение всей личности человека Светом Христовой Любви. Все остальное в разные времена называлось по-разному – «фарисейство», «начетничество», «образованщина». Можно назвать это умничаньем или интеллектуальной ушлостью. Еще двести или три лет назад так думали большинство образованных людей, который в начале наших бесед, мы назвали «волхвами». Почему же современные «волхвы», быть может, за малым исключением, считают иначе?

Для ответа на этот вопрос необходимо возвратится в те годы, когда школа, семья и общество, в целом, разошлись с Церковь в понимании просвещения, науки, образования и культуры. Вернуться в эпоху, назвавшей средневековье мрачным, а себя – в противоположность ему – Эпохой просвещения.

Беседа 3. МИФЫ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Господь просвещение мое

Псалом 26.

Если бы вы встретили блаженного Августина, преподобных Сергия Радонежского или Трифона Вятского и поблагодарили их за вклад в развитие мировой культуры, то, скорее всего, пришлось бы дополнительно объяснять, что вы имеете в виду. Потому, что ни они сами, ни их современники не употребляли слов «просвещение» и «культура» в том значении, которое мы вкладываем в них сегодня.

Не только люди Церкви, но и светские общественные деятели, например, Петр Первый и Екатерина Великая также были бы удивлены, назови мы их культурными людьми. В замешательстве могли оказаться не только они, но даже А.С.Пушкин и другие выдающиеся деятели культуры первой половины XIX века. Потому что слово «культура», в привычном для нас значении, вошло в русский язык позже – во второй половине 30-х годов XIX века. Первым в научный оборот его ввел Данила Михайлович Велланский (1774—1847), профессор Императорской Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, который на страницах «Основных начертаниях общей и частной физиологии или физики органического мира», определил культуру как «природу, возделанную человеческим духом». Книга Велланского увидела свет в 1836 г., и Пушкин вряд ли был с ней знаком.

Межу тем в странах Европы на рубеже XVIII – XIX веков понятие «культура» уже было в активном употреблении. В научный оборот его первым ввел немецкий филолог Иоганн Кристоф Аделунг (1732—1806), который в изданной в 1782 г. книге «Опыт истории культуры человеческого рода» сформулировал понятие культуры как «деятельности по облагораживанию склонностей и способностей человека и народа». Двумя годами позже в 1784 г. увидела свет статья другого немецкого философа Иммануила Канта (1724—1804) «Что такое Просвещение?», к которой мы еще вернемся. Сейчас же хотелось бы отметить, что Аделунг и Кант были современниками и в своих работах выразили искания, общие для своей эпохи, получившей название Эпохи просвещения.

Миф о «мрачном средневековье»

Термин «просвещение» пришёл в европейские языки из французского – Siècle des lumières, что можно дословно перевести как Век просвещения. Первоначально этим термином обозначалось философское течение XVIII столетия, но затем он был распространен на целую эпоху, начало которой принято датировать серединой XVII века, а конец – Великой французской революцией 1789 г., связь которой с французским просвещением очевидна. Не только хронологически, но, особенно, по духу эпохи – критическому по отношению к христианской Церкви, монархии и другим традиционным институтам, существующим обычаям и морали.

Тот же дух мы встречаем в деятельности масонских лож, члены которых, что примечательно, во Франции называли себя сынами светаfils de la Lumière, а два выдающихся деятеля эпохи Просвещения – французский философ Вольтер (1694—1778) и один из авторов американской конституции Бенджамин Франклин (1706—1790) являлись членами Парижской ложи «Девяти сестер» под юрисдикцией Великого Востока Франции.

Интересно, что во французском языке слово lumière означает не только свет, но также благодать и божественную истину, в чем можно видеть наследие христианского богословия и культуры, называющих Христа «истинным Светом, просвещающим и освящающим всякого человека приходящего в мiр»20. Однако никому не придет перевести с французского Siècle des lumières, как эпоху Божественной истины. Не потому что переводчик ошибся, а потому что содержание этой эпохи было другим.

Само понятие «Эпоха Просвещения» подразумевало, что предыдущий исторический период был темным. Но, если отцов Церкви и христианских богословов манил и звал за собой свет Града Божьего21, то взоры просветителей были обращены к Граду земному, который они сами пытались объяснить и просветить светом научных знаний. Неслучайно, Siècle des lumières было переведено на английский язык как The Age of EnlightenmenВек образования, а на немецкий как Zeitalter der AufklärungВек объяснения.

Окружающий мiр казался им мрачным, а предыдущие средние века – темными. Однако определения эти принадлежали не просветителям. Термин «средние века» был предложен итальянским гуманистом Флавио Бьондо (1392—1463), которого в 1453 г. так потрясли захват Константинополя турками и падение Византийской империи, что Бьондо предложил этим событием подвести черту под историей всего человечества и выделить в ней особый период – средние века (лат. medium aevum) – от падения Рима до падения Константинополя. Еще столетием раньше итальянским философом и поэтому Франческо Петраркой (1304—1374) было введено понятие темные века. Им Петрарка обозначил период от падения Западной Римской империи (476) до современной ему эпохи Возрождения.

Слова «мрак», «темнота» в отношении того или иного периода истории употреблялись и раньше. Например, русский митрополит Иларион (+1055) в «Слове о законе и благодати», составленном между 1037 и 1050 гг. называет мраком состояние руссов до Крещения Руси, после которого «вся земля наша восславила Христа со Отцом и со Святым Духом, тогда идольский мрак стал удаляться от нас – и явилась заря правоверия»22. Но не потому что руссы научились бегло писать или выучили таблицу умножения, а потому что были просвещены Крещением, приложились ко Христу – «Свету истинному, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1, 9). Неслучайно на церковно-славянском языке крещение называется «просвещением». Вот и апостол Павел пишет христианам Ефеса: «Вы были некогда тьма, а теперь – свет в Господе: поступайте, как чада света» (Еф. 5, 8).

О том, что Церковь учила не только молиться, но также читать и писать, считать и строить, свидетельствует сама история науки, культуры и просвещения. Приведем несколько примеров из «Википедии».

Самым высоким, вместительным и технологически совершенным зданием в Западной Европе долгие годы являлся Кельнский собор, строительство которого началось в 1248 г., то есть еще в темные века. Главной святыней собор стали мощи трех волхвов, которые в 1164 г. император Фридрих Барборосса привез из Милана и передал в дар кельнскому архиепископу. Для хранения этой святыни фактически и был построен этот собор. Длина и ширина здания снаружи 144 м. и 86 м. Площадь крыши 12 000 кв. м. Площадь собора внутри 7 900 кв. м., то есть внутри его может полностью поместиться футбольное поле стадиона «Лужники», размерами 105 на 68 м. Высота башен 157 м., что выше пирамиды Хеопса (136 м.). Высота от пола до среднего нефа 43 м. – внутри здания может поместиться десятиэтажный дом. Площадь окон собора 10 000 кв. м. Масса использованного камня – 300 000 тонн. Собор возводился в несколько этапов, его строительство продолжается до сих пор. Но основные работы были завершены к 1450 г., еще до падения Византии, то есть в средние века, которые, глядя на это чудо архитектуры, язык не поворачивается назвать темными.

Кельнский собор – не единственный. Несколькими годами раньше в г. Амьене началось возведение собора, размеры которого сопоставимы с Кельнским – длина и ширина Амьенского собора снаружи 145 м. и 70 м., высота свода 42 м., площадь внутри 7 700 кв. м., по объему 200 000 куб. м. он превосходит все готические храмы Франции. Строительные работы в Амьене были начаты в 1220 г. и, в основном, завершены уже к 1243 г., то есть на памяти одного поколения горожан. Главной святыней собора является лицевая часть главы святого Иоанна Предтечи.

В 1194 г. в г. Шартре, в центре Франции было начато строительство собора, главной святыней которого стал Покров (Плащаница) Божией Матери. Он возводился на основе старого романского храма, сильно пострадавшего в пожаре. Основные работы были завершены уже к 1220 г., к началу строительства собора в Амьене. Освящении Шартрского собора состоялось 24 октября 1260 г. в присутствии короля Людовика IX. Собор уникален тем, что сохранился почти нетронутым – он избежал разрушений и ограблений, не реставрировался и не перестраивался. Две башни собора, разные по архитектуре, вознесли кресты на высоту 113 и 105 м. Высота нефа – 36 м. Убранство собора насчитывает около 10 000 скульптурных изображений из камня и стекла. Более 150 окон собора украшены цветными витражами, площадь которых составляет около 2 000 кв. м. На них изображены сцены из Священного Писания, жизни королей, рыцарей и даже крестьян.

В 1311 г. в г. Линкольн (Великобритания) началось возведение Линкольнского собора, ставшего образцом английской готики и долгое время являвшегося самым высоким зданием в мире – высота шпиля собора составляла 160 м., в 1549 г. он обрушился. В 1359 г. в г. Вене (Австрия) герцог Рудольф IV заложил первый камень собора в честь св. Стефана, который по своей длине 192 м. превосходит названные выше храмы. В 1391 г. в г. Ульм (Германия) был заложен собор, поныне являющийся самым высоким в мире – высота шатра его колокольни превышает 161 м.

Этот список городов, в которых в средние века были возведены одни из самых больших, красивых и технологически совершенных зданий в мире могут продолжить Фрайбург (1200), Рига (1209), Солсбери (1220), Любек (1230), Таллин (1267), Упсала (1287) Брюгге (1320), Любек (1350), Страсбург (1439). Высота шпилей каждого их этих храмов, построенных до падения Византии, более 100 метров. Мастера средневековья, такие как мастер Герхард фон Риле – строитель Кельнского собора, возводили храмы с помощью опыта, веревки и отвеса. Попробуйте поставить такую задачу перед современными инженерами, лишенными компьютеров и современной строительной техники, и тогда поговорим о том, какой период истории следует называть темными веками – средневековье или наши дни?

Возможно, кто-то заметит, что гении были всегда, что не мешало основной массе людей оставаться безграмотными, темными и забитыми, считать, что мiр населен драконами, а чуму насылают ведьмы. Что это ответить?

Во-первых, слухи о поголовной безграмотности людей средневековья сильно преувеличены. Так при раскопках на территории Новгорода Великого обнаружено более 1000 берестяных грамот XI – XV веков. Такие же грамоты обнаружены в Старой Руси (45), Торжке (19), Смоленске (15), Пскове (8) и т. д. – всего в 12 городах. Это свидетельствует о широком распространении письменности, в том числе среди простых горожан.

Во-вторых, драконы действительно существуют – это слово используется в именованиях некоторых видов рептилий и рыб, например, комодского варана. Во-вторых, почему мы убеждены, что все люди средних веков понимали эти фантастические образы буквально? Современная массовая культура кишит черепашками-ниндзя, людьми-пауками, терминаторами, инопланетянами, вампирами, русалками и другими химерами. Если понимать все это буквально, что скажут о нас и нашем времени потомки, раскопав шкаф с фильмами начала XXI века?

Спросите, чем Церковь мешала развитию научного знания, и в ответ тут же прозвучат имена Джордано Бруно и Галилео Галилея, о преследовании которых наш современник узнал из школьного курса истории. Но вряд ли он знает, что Бруно был священником и был осужден не за научные взгляды, а за проповедь религиозного учения, расходившегося с учением католической церкви. В частности, он утверждал, что возмездия за грехи не существует, и души, сотворённые не Богом, а природой, переходят из одного живого существа в другое. Церковный суд в течение шести лет исследовал дело Бруно и в итоге передал его губернатору Рима, по решению которого он был казнен. Что касается Галилея, то инквизиция, действительно, заставила ученого отречься от учения Коперника, но наказанием ему были несколько месяцев, проведенных под арестом… во дворце своего друга архиепископа Пикколомини в Сиене, после чего Галилей был выслан… в родной город Арчетри.

Заметим, что казнь Бруно состоялась в 1600 г., а суд над Галилеем – в 1633 г., то есть на рубеже средневековья и нового времени. Суды над ведьмами также нельзя считать типично средневековым явлением или винить в них только инквизицию, так как эти процессы происходили не только в средние века, но и в новое время; не только в католических, но и протестантских странах, на которые не распространялась власть инквизиции. При этом обвинителями на ведьмовских процессах выступали не только религиозные фанатики, но зачастую также гуманистически образованные люди – философы и писатели, профессора, юристы и врачи.

На территории Германии, где охота на ведьм достигла своего апогея, процессы над ведьмами велись светскими судами на основании принятого в 1532 г. «Уголовно-судебного уложения императора Карла V» (так называемой «Каролины»), статья 58-я которого предоставляла «доброму и разумному судье» самому решать, применять ли при допросе пытки и какие? Одним из первых, кто заклеймил это судейское безумие был иезуит Фридрих Шпее фон Лангенфельд в трактате 1631 г. «Предостережение судьям или о ведовских процессах», в котором он писал: «Пожелай я испытать вас, а затем вы меня – в колдунах оказались бы мы все»23.

Но даже эту страшную страницу истории в «просвещенном» XX веке затмили беззакония фашистов и сталинские репрессии, которые унесли миллионы жизней, и бомбардировки американцами японских Хиросимы и Нагасаки, в которых за два дня 6 и 9 августа 1945 г. погибло от 150 до 250 тысяч мирных жителей. Это позволило польскому писателю Станиславу Ежи Лецу (1909—1964) заметить: «У каждого века есть свое средневековье»24.

Приведенные нами примеры показывают, что, в действительности, средние века были не такими мрачными и темными, как пытались представить их некоторые деятели Эпохи просвещения, и какими привыкли считать их многие наши современники. Как и любая другая эпоха, они вместили в себя прекрасное и ужасное, великое и ничтожное, вечное и преходящее, светлое и мрачное. Вопрос лишь в том, что было источником света и причиной мрака, время от времени охватывавшего целые народы?

Миф о всемогуществе рационального знания

Напугав общество мифом о «мрачном средневековье», деятели Просвещения поспешили ответить на заданные выше вопросы по-своему. Для этого им пришлось не только предложить обществу новые слова и понятия (например, понятие «культура», о котором шла речь выше), но также наполнить новым содержанием старые слова и понятия, рожденные христианским мiром.

Одним из таких «старых» слов было слово «разум», которому в церковно-славянском тексте Библии соответствует слово «смысл». Сравните: «И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря» и «И даде Господь смысл и мудрость Соломону много зело и широту сердца яко песок иже при мори» (3 Цар. 4, 29).

Это характерное для Церкви и средневекового общества понимание «разума» является наследием греческой философии, представители которой, например, Платон (428—347 гг. до Р.Х.), размышляя над мысленными способностями души, разделяли ум (νους – нус) и рассудок (διάνοια – дианойя). Греки высоко ценили «беззвучную беседу души с самой собой»25дианойю, то есть способность души путем рассуждений и доказательств выработать мнение (докса). Но полагали, что дианойя не исчерпывает всех способностей ума (нуса), поскольку ум (нус) может получить истинное знание и другим путем – свыше, например, с помощью созерцания, интуиции. Поскольку полученное путем дианойи мнение может быть не только верным, но и ошибочным, то, по мнению греков, дианойя является низшей формой познания, с помощью которой человек может постигать только земной, временный и конечный мiр. Знания об Истине и «свышнем мире» даются свыше – в виде откровения или озарения. Эта способность интуитивного постижения Истины принадлежит не дианоий, которая сама является лишь одной из способностей ума (нуса), но самому уму (нусу). Поэтому при всем уважении к дианойи греческие философы считали ее низшей формой мышления26 и не считали ушлость и расчетливость признаками большого ума.

Необходимо заметить, что в латинском языке для обозначения ума и рассудка также существуют разные слова: ум обозначен словом sapientia, которое также означает «благоразумие, мудрость, знание», а рассудок – словом ratio – «расчет, выгода, интерес». Поэтому в латинском тексте Библии, упоминающем о мудрости царя Соломона слову «мудрость» соответствует не ratio, а sapientia:

– «И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум» – «Dedit quoque Deus sapientiam Salomoni et prudentiam multam nimis»;

– «И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян» – «Et praecedebat sapientia Salomonis sapientiam omnium Orientalium et Aegyptiorum»;

– «Он был мудрее всех людей» – «Еt erat sapientior cunctis hominibus» (3 Царств, 4, 29—31).

Именно латинское слово sapientia (ум) было использовано учеными для естественнонаучной классификации одаренного разумом человека – Нomo Sapiens, которое обычно переводится как «Человек Разумный». Однако, принимая во внимание сказанное выше, Homo Sapiens корректнее было бы перевести, как «Человек Благоразумный (Мудрый)». Думается, что с этим новым переводом согласились бы не только античные философы и христианские богословы, но и многие наши современники.

Но далеко не все. Потому что с каждым годом все чаще приходится слышать: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?». Как будто признаками большого ума являются не способность человека к познанию Истины, а ушлость и расчетливость, а сам человек принадлежит совсем к другому роду – Homo Rationabilis или «Человек Рациональный».

Думается, что античные и средневековые философы отнеслись бы к этому философски, заметив, что этот вопрос не нов, и им самим не раз приходилось слышать его от торговцев на рынках, внезапно разбогатевших нуворишей или зарвавшейся знати. Но без обид. Потому что человек, задающий этот вопрос, сам выдает свою неразвитость, ставя рассудок (дианойя, ratio) – низшую форму сознания на место высшей формы сознания – разума (нус, sapencia), занятого поиском не денег, а Истины.

В высшей степени примечательно, что с особой настойчивостью этот вопрос зазвучал после Эпохи Просвещения, когда в результате буржуазно-демократических революций в Нидерландах (1568—1648), Англии (1640—1688), Франции (1789—1793) и борьбы американских колоний за независимость от Англии (1776—1783) к власти в этих странах пришло «третье сословие», терзавшееся именно этим вопросом. А как же ему было не думать о деньгах, когда, в отличие от дворянства и духовенства, третье сословие (буржуазия) платило налоги и должно было ежедневно думать о деньгах и, конечно, о власти и положении в обществе.

О чем же еще могли думать эти разбогатевшие Фигаро27 и Труффальдино из Бергамо28, еще вчера – плуты и пройдохи, а сегодня – «владельцы заводов, газет, пароходов»29. Истина, как «смысл реальности»30, их не интересовала. Труды античных философов и христианских богословов были недоступны – чтобы ознакомиться с ними, многим для этого сначала надо было научиться читать и писать. К чему они, конечно, стремились. Но не для того, чтобы, придя с биржи, провести вечер за чтением «Исповеди» блаженного Августина или «Омилий» святителя Григория Паламы, а чтобы научиться считать прибыль и подписывать выгодные сделки.

Выгода, расчет, торговый интерес, проценты, прибыль – эти слова были в ходу и раньше. Но люди, привыкшие в средние века, отдавать «кесарю – кесарево», умели и отдавать «Богу – богово»: не только строили храмы и монастыри, но и жили церковной жизнью, стремясь познавать истину – «Познайте истину и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32) и пребывать в любви Божией – «Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей» (Ин. 15, 9).

Это не мешало мыслящим людям средневековья интересоваться и даже профессионально заниматься наукой, о чем говорит тот факт, что философ и естествоиспытатель Роджер Бекон (1214—1292), астроном Николай Коперник (1473—1543), математик и механик, методолог Рене Декарт (1596—1650) и многие другие известные ученые были выходцами из духовного сословия. И все же, признавая важность научного знания, они считали его «лишь малой частью человеческого знания в целом»31. Известно, что отношения этих ученых с Католической Церковью складывались по-разному, но они не отрицали ни самой Церкви, ни ключевых положений ее догматики, антропологии и гносеологии, лежащих в основе христианского понимания просвещения. Более того, некоторые из них, например, Декарт, даже пытались рационалистически, то есть с научных позиций, обосновать существование Бога и Его Церкви.

Почему же в конце XVIII века Эпоха Просвещения попыталась, и не безуспешно, обрушить средневековый мiр? Особенно в католической Франции, где революция сопровождалась закрытием и разрушением храмов, осквернением и уничтожением икон, мощей и других христианских святынь. Спустя столетие с небольшим все это повторилось в православной России, где очарованные якобинским террором большевики попытались также до основания разрушить старый мiр и построить свой новый мiр, в котором, вопреки всем законам богословия и науки, «кто был ничем, тот станет всем».

Поскольку «Бог не в бревнах, а в ребрах», то важно подчеркнуть, что эти потрясения сопровождались разрушением не только бревен, но и ребер – уничтожением духовенства, всей «старой», то есть по-христиански мыслящей интеллигенции, и крестьянства, жизнь и само название которого неразрывно связаны с христианством. Эти боевые действия велись в разных странах с разной степенью остервенения, разными боевыми частями, которые имели своих вождей и пророков. Но под одним боевым знаменем – знаменем Эпохи Просвещения с призывом отказаться от «опекунства» христианской Церкви и «иметь мужество мыслить своим умом».

Именно так определил сущность Просвещения немецкий философ Имманиул Кант в статье «Что такое Просвещение?», изданной в 1784 г. В ней можно найти немало упреков в адрес средневекового общества, в котором люди, по мнению Канта, привыкли мыслить и жить чужим умом. Как дети привыкают во всем полагаться на родителей. Кант писал: «Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т. п., то мне нечего и утруждать себя»32.

На первый взгляд, в этих словах Канта немало справедливого. Действительно, в церковь, всем классом, как в комсомол, не ходят, и, входя в храм, «снимают шапку, а не голову» (Кураев). Одарив человека свободой, Бог ждет от него не слепого послушания, а любви.

Но никто и не утверждает, что совесть пастыря может заменить совесть прихожанина, и почему бы не спросить совета у хорошего врача или выписать мудрые наставления из хорошей книги? Тем более, почему бы не спросить совета у любящих и мудрых родителей? В том числе у Церкви, которую христиане с любовью называют «матерью», говоря: «Кому Церковь не мать, тому Бог не отец».

Почему же Кант и другие просветители предложили решительно порвать с Церковью и христианским мiром, который они называли старым, мрачным, темным, отжившим. Думается, не потому что Церковь будто бы «мешала развитию науки, культуры и просвещения». Тогда же М.В.Ломоносов (1711—1765) писал, что «наука и религия… в распрю прийти не могут, разве кто из некоторого тещеславия и показания своего мудрования на них вражду восклеплет»33. Причина в другом и, как часто это бывает, в доводах не рассудка (дианойи, ratio), а ума-разума, суждения которого, как мы уже знаем, зависят от всех жизненных сил человека.

Обратим внимание на то, как в своей статье Кант называет Церковь – не «матерью», а «опекуном». Это говорит о том, что философ не чувствует родства с Церковью, не любит и не сопереживает ей и потому стремится освободиться от ее «опекунства». Кант сначала захотел освободиться от Церкви и рассудок, ведомый сердцем Канта, подсказал причину, почему это следует сделать. Тем же, кто остался верен Церкви, их вера не мешала ни вчера, ни сегодня.

Миф о просвещении без любви

История показала, что в своем желании освободиться от «опекунства» христианской Церкви Кант был не одинок. Его поддержали другие философы и, в итоге, их общими трудами была создана новая концепция Просвещения, в которой главное место было отведено рациональному знанию – ratio и всему, что связано с ним.

Однако, идеи просветителей, возможно, так и остались бы на бумаге, если их концепцию не поддержали бы самые широкие круги общества – от Фигаро и Труффальдино до Маркса и Ленина. Среди них были те, кто, действительно, уверовал во всемогущество науки и с головой бросился в науку и новое просвещение – этих незаурядных людей мы узнаем в знаменитых образах Шерлока Холмса и Филиаса Фогга34. Но широкие массы были увлечены другим – перспективами, которые открывало новое просвещение.

Многие считали, что «старый» христианский мiр уже рухнул и на его развалинах в муках революций и войн рождается новое общество. Социалисты называли его социализмом, промышленники – индустриальным, технократы – технократическим, немецкие империалисты – Третьим Рейхом. Позже в XX веке «белые воротнички» назовут его информационным, представители транснациональных корпораций – обществом потребления, разочаровавшиеся в капитализме и социализме ученые – обществом конвергенции, утратившие веру атеисты – постхристианским.

«Светлое» будущее каждый выбирал по себе, но все были уверены в том, что светом в нем будет не жизнь во Христе, преисполненная любви к Богу и ближним, а научные знания. Поэтому в отличие от «старого» христианского просвещения, которое стремилось преобразить всю личность человека, «новое» просвещение, назвавшееся «светским», то есть «мiрским», обращалось только к его рассудку (ratio) и потому не требовало ни веры, ни молитвы, ни поста, ни возвышенных чувств, ни глубокого нравственного совершенствования, а только новых знаний, умений и навыков.

Платой за усердие учеников должен был стать конкретный и осязаемый успех, но не когда-то потом, а здесь и сейчас – в мiре сем. Потому что, как известно, «знания – свет, а незнание – чуть свет и на работу». Человек словно заключал с мiром сделку: я тебе – знания, ты мне – успех, деньги, положение в обществе. Ты – мне, я – тебе. Как на рынке. Все ясно и понятно. Никакой метафизики.

Устоять перед искушением новым просвещением было трудно. Даже А. С. Пушкин (1799—1833) восторженно писал:

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай, бог изобретатель35.

О каком «духе просвещения» пишет поэт? Судя по контексту стихотворения – это дух рационального, научного знания. Но христианство знает только один «дух просвещения» – Святого Духа, Бога любви, без которого все речи о «духе просвещения» и «духовности» – пустые разговоры.

Но были и те, кто остался верен христианскому пониманию просвещения.

Всем известны слова современника Пушкина преподобного Серафима Саровского (+1833): «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи», в другой редакции: «Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя». В них, в краткой форме, заключено христианское понимание просвещения, цель которого – спасение, а метод – приобщение жизни Святого Духа – «стяжи дух мирен», то есть дух «свышнего мира» – Царства Небесного. Или кратко: чтобы светить другим, сначала сам исполнись света.

Тогда же, полемизируя с поклонниками «нового» светского просвещения, святитель Иннокентий Херсонский (1800—1857) писал:

«Может быть, некоторые, наполнившись сиянием от светильника наук и мудрости земной, воображают, что им уже не нужно никакого просвещения, что они знают все, что нужно, и могут спокойно оставаться со своим запасом познаний. Да выйдут таковые из своего опасного предубеждения! Доколе они не изучили Евангелия и Креста Христова, не уразумели, как должно, что вещают о человеке пророки и апостолы; дотоле, они не знают самого необходимого. Только во свете Христовом можно видеть Бога, себя и мiр в истинном их виде»36.

Одним из тех, кто первым увидел и предрек, какой бедой может обернуться для школы и общества это новое «просвещение без любви», был К. Д. Ушинский (1824—1870). Напоминая, что «современная педагогика выросла исключительно на христианской почве», Ушинский писал:

«Уже видна вся опасность для общества и человечества, какая могла бы произойти, если бы воспитание сдвинулось с христианских основ… Из материализма нравственности не выведешь… Всякая школа, позабывшая слова Спасителя: „Не хлебом единым жив будеши“ (Мф. 4, 4) и приготовляющая человека только к материальной жизни, как бы утончена эта жизнь ни была, и сколько бы ни требовалось для нее познаний, не выполняет своего значения. Она не приготовляет человека к жизни, но на первых же шагах сбивает с настоящей дороги. Для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая – безголовый урод… деятельность без цели и без результата впереди»37.

Эти слова была написаны в конце жизни великого педагога и являются, своего рода, его завещанием потомкам. Главный труд Ушинского «Человек как предмет воспитания или педагогическая антропология» вошел в золотой фон мировой педагогики. Автору посвящены тысячи научных статей. Книги Ушинского переиздавались более 120 раз, в том числе в советской России. Но при этом издатели, как правило, умалчивали о христианских взглядах великого педагога. Поразительно, что умалчивают о них и сегодня. В том числе «Википедия» – один из наиболее востребованных ресурсов всемирной сети.

Между тем Ушинский предсказал, что «постхристианское общество» в действительности, будет не «светлым будущим», а обществом, основанном на «оправдании деспотической власти одного человека над другим, презрении к человеческой личности, равнодушии к праву и правде, полной бесправности отношений, уважении к одной силе, жестокости – словом, все те страшные явления, которые замечаем мы в обществах дикарей и язычников». И первым отважился во всеуслышание сказать о том, что «всякая школа, … приготовляющая человека только к материальной жизни.. не выполняет своего значения», то есть не может считаться учреждением просвещения. Даже если она дает самые утонченные знания и называется лицеем или гимназией.

Однако вскоре после смерти великого педагога, последовавшей в 1870 г., его слова и пророчества утонули в хоре голосов его оппонентов. Народники, студенты и курсистки, земства, толстовцы, юристы и разного рода социалисты – шаг за шагом насаждали в умах горожан и крестьян идеи «нового» светского просвещения. Причем почти с религиозным пылом. Потому что, считая единственным светом просвещения свет рационального знания и оглянувшись вокруг, они не видели ни школ, ни университетов, ни научных лабораторий, а одно только невежество.

Причем, чтобы попасть в русское средневековье машина времени была не нужна, а нужно было лишь запрячь лошадку и выехать за границы губернского города. Подъезжая к селу, они издали видели храм, который для местных крестьян (христиан) веками являлся источником Света Христова – света любви и добра, света новой жизни, света Царства Небесного. Но новые просветители хотели и готовы были видеть лишь свет знаний. Поэтому, если при храме не было приходской школы, то центром просвещения его не считали и, покивав головами – «темна еще Русь, темна!», они ехали дальше, уверенные в своей исторической миссии спасти Отечество и человечество от мрака средневековья.

А затем пришли большевики, о которых поэт сказал: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мiре гвоздей»38. Люди с железной волей, они наиболее радикально претворили в жизнь программу «нового» светского просвещения, уже одним из первых своих декретов отделив Церковь от государства, а школу от Церкви.

Поскольку все просвещение было сведено ими к «распространению знаний и культуры»39, то отныне просвещение стало не призванием и долгом каждого человека, а профессиональной деятельностью, успех которой зависел от количества соответствующих учреждений, квалификации кадров, объема финансирования и т. д.

Если раньше считалось, что просвещают и воспитывают детей родные и близкие, прежде всего, личным примером, то отныне просвещение стало профессиональной деятельностью учителей и культработников. Не здесь ли корни того, что поныне, приведя ребенка в первый класс и «сдав» его учителям, многие родители затем не принимают в жизни школы никакого участия? Попробуйте пригласить родителей на собрание и сразу поймете, кто из них считает себя соработником в просвещении своих детей, и кто считает иначе.

Пока школ, клубов и библиотек было немного, общество жило надеждой, что «еще немного, еще чуть-чуть», и необходимый эффект будет достигнут. Шли годы, десятилетия, столетия. Число учреждений просвещения умножилось многократно. В результате удалось достигнуть показателей, о которых еще сто лет назад многие могли только мечтать.

Обратимся к статистике.

По данным переписи населения 2002 г. в Кировской области из каждой тысячи жителей в возрасте от 15 лет и старше, только 16 (или 1,6%) не имели никакого, даже начального образования. Для сравнения, в 1970 г. этот показатель был равен 25,6%, то есть каждый четвертый житель области не окончил начальной школы. Конечно, это не означает, что эти люди не умели читать и писать. И все же возьмем на заметку, что эта задача всеобщего начального образования была решена не так давно – в последней четверти XX века. Тогда же начался переход к стандарту всеобщего среднего образования (27% населения в 2002 г.)40. Дальше, судя по всему, нас ждет стандарты «всеобщего высшего образования» и даже «всеобщей аспирантуры и докторантуры».

Смею предположить, что «всеобщее благоденствие» вряд ли наступит даже в том случае, если по два или три университета будет действовать не только в каждом областном центре, но и в каждом селе, а на работу дворниками и сантехниками будут принимать членов-корреспондентов Академии наук. Хотя для того, чтобы миражи Просвещения окончательно развеялись, возможно, кому-то надо дожить и до этих времен.

Сегодня многим уже очевидно, что задача просвещения не решается простым умножением числа школ, клубов и библиотек. Как, впрочем, и оздоровление народа не достигается путем умножения больниц, победа над преступностью – открытием новых тюрем, а семейное счастье – посещением курсов для молодых родителей. Не потому, что эти цели, будто бы, недостижимы вообще. Ведь существуют же и счастливые семьи, и города с низким уровнем преступности, и миллионы людей во всем мире, ни разу в течение жизни не обращавшихся к врачу. Просто эти цели достигаются другим путем.

Что дальше?

Что дальше и с чего начать? Возможно, с того, чтобы всем нам – не только учителям, но также родителям – внимательнее вглядеться в жизнь современной школы и понять, что школа и общество, в целом, буквально задыхаются без любви.

Не об этом ли говорит ставшее уже привычным, повседневным и повсеместным пренебрежение школы к воспитательной работе, ее почти всецелая сосредоточенность на вопросах обучения, когда важнейшим критерием обученности и, в конечном счете, образованности, просвещенности, становится Единый государственный экзамен. Конечно, за последние годы он несколько изменился и уже не является простой «угадайкой», но суть остается прежней – судьба выпускника все также зависит исключительно от приобретенных им знаний и умения работать с ними, его душевные и нравственные качества не принимаются во внимание.

Следствием из этого является негласное, а где-то и официально признаваемое деление школьных предметов на «основные» и «неосновные», то есть по которым «надо или не надо сдавать ЕГЭ». Именно поэтому также почти повсеместным стало пренебрежение «неосновными» предметами художественно-эстетического цикла (музыкой, изобразительным искусством, мировой художественной культурой), которые в силу их тесной связи с эмоциональной сферой учащихся содержат мощный воспитательный потенциал, но современной школой востребованы не в полной мере. Поскольку же основным критерием оценки успешности педагога становится качество сдачи экзаменов или количество победителей предметных олимпиад, то на «основных» и «неосновных» делятся не только предметы, но также и учителя.

Складывается впечатление, что, следуя за Кантом в понимании просвещения, как «выхода человека из состояния своего несовершеннолетия», современная школа и общество, в целом, стремятся, как можно скорее преодолеть детство и переделать детей во взрослых. Словно детство – это недостаток и быть ребенком стыдно. Словно ребенок – это только неполноценный, неразвитый взрослый. Словно мы забыли, как Христос сказал о детях, что «таковых есть Царство Небесное» и, кто не «умалиться как дитя», не войдет в Его Царство (Мк. 10, 13—15).

Признаемся, что тон в этом нередко задают не учителя, а родители. Мало кто их них сегодня отдаст ребенка в музыкальную школу или спортивную секцию просто «для общего развития» – родителям, как и учителям, нужны победы, грамоты, дипломы, кубки, и над всем этим в течение одиннадцати лет гильотиной висит ЕГЭ. Так буквально с первых шагов школа и семья погружают детей в ситуацию взрослой жизни, постоянно приговаривая: «Будешь плохо учиться – будешь мало зарабатывать – станешь БОМЖом и т.д.». Словно, счастье, любовь и радость жизни зависят только от этого.

Если современная школа и говорит о любви, радости, истине, справедливости, красоте, то, чаще всего, это – голос отдельных педагогов, идущих против общего течения. Куда чаще мы слышим о том, какие эффективнее использовать учебники – обычные или электронные, а может быть вообще лучше учить детей на расстоянии, по Интернету, чтобы не учителя не видели детских глаз, ни ученики – глаз учителей? А между тем глаза – это зеркало души.

Так с каждым годом школа становится все более требовательной и бездушной. И общество, вслед за ней, тоже. Программа «просвещения без любви» давно исчерпана и стремительно приближает «времена дикарей и язычников», о которых с тревогой писал Ушинский. С той лишь разницей, что новые дикари будут метать не копья, а ракеты. И тогда из недостатка в людях подлинного света – света любви к Богу и ближнему – вместо выдуманного просветителями темного средневековья могут наступить действительно мрачные времена.

Беседа 4. МИР И МIРЪ. ЧТО ВОКРУГ НАС?

Самого главного глазами не увидишь

Антуан де Сент-Экзюпери

В нашей предыдущей беседе (или в предыдущей главе) мы диагностировали перемены в понимании содержания, целей, задач и методов Просвещения, которые произошли странах Западной Европы и Америки во второй половине XVII – XVIII вв. – исторический период, получивший название Эпохи Просвещения. Эти перемены означали разрыв со средневековой, христианской концепцией «просвещения светом деятельной любви» – разрыв более или менее радикальный, но имевший далеко идущие последствия для стран и народов, принявших новую концепцию «просвещения светом рационального знания».

На рубеже XVIII и XIX вв. идеи «нового» Просвещения стали проникать и в Россию, где окончательно утвердились в XX веке в советский период ее истории. Продолжают они господствовать и в наши дни, формируя общество будущего – рациональное и бездушное, которое уже угадывается в современной школе.

О том, что это будущее будет не таким «светлым», свидетельствует тот факт, что с каждым годом становится все больше людей, которым столь беспросветно темно в окружающем мiре, что они решают уйти из него самовольно. За два века русского просвещения число таких людей в России выросло более чем в 20 раз. Случайно ли это совпадение, или, может, оно свидетельствует о том, что наши современники – не только в России, но и за рубежом, в том числе в давно «просвещенных странах» – не понимают и не принимают окружающего их мiра?

О масштабах этой трагедии говорит статистика Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), согласно которой, по неполным данным, ежегодно 1,1 млн. чел. совершают самоубийства, и еще 19 млн. – неудачные попытки суицида. Таким образом, потери от самоубийств сопоставимы с потерями Второй мировой войны, в которой погибло от 60 до 65 млн. чел., в том числе 27 млн. на фронтах. Если самоубийцам было так беспросветно темно в окружающем их мiре, то не потому ли, что мы не осветили их путь?

Почему люди решаются совершить этот непоправимый шаг? Какова статистика этой войны, которую по масштабам и содержанию с полным правом можно назвать «Мiровой»? Как она связана с процессами в общественной жизни стран в течение двух – трех последних столетий, которые прошли под знаменем Эпохи Просвещения?

Понимая, что «цифры обманчивы»41, тем не менее, согласимся с тем, что они могут о многом. И, прежде всего, используя военную терминологию, постараемся узнать, как обстоят дела на «русском фронте»?

На «русском фронте»42

Официальным источником зарегистрированных смертей от самоубийств являются сведения, публикуемые в ежегодниках Всемирной организации здравоохранения (World Health Statistics Reports)43. Сложность состоит в том, что данные по России начали публиковаться лишь с 1988 г., поэтому статистика советского периода истории ученым почти не известна, а за период 1927 – 1965 гг. они вообще не имеют более или менее достоверных данных44. Когда же данные по СССР были опубликованы, оказалось, что Госкомстату, действительно, было, что скрывать.

В целом Российская империя относилась к числу стран с невысоким количеством и уровнем самоубийств. Так в 1803 г. в России было зарегистрировано 582 суицида, и индекс числа самоубийств в пересчете на 100 тыс. населения составил 1,7. Далее – больше: в 1829 г. – 1 283 случая (2,6), в 1838 г. – 1 559 случаев (2,9). Очевидно, что эти цифры отражают усредненные данные, которые в разных частях империи могли отличаться друг от друга. Также известно, что в течение всего XIX в. число самоубийств в России росло и в итоге составило около 4 на 100 тыс. населения.

О том, что уже тогда эта проблема сильно волновала русское общество, говорит тот факт, что библиографический указатель только русской дореволюционной литературы о самоубийстве насчитывает более ста пятидесяти авторов. Ей профессионально занимались В. М. Бехтерев (1857 – 1927), И. А. Сикорский (1842 – 1919) и другие известные врачи. В том числе потому что «передовая» Европа демонстрировала совсем другие показатели.

Для сравнения во Франции в 1831 г. уровень самоубийств составил 6,4 на 100 тыс. населения, то есть в два раза выше, чем в России. Бурный XIX в. подгонял статистику вверх. В итоге в 1860 – 1870 гг. во Франции ежегодно регистрировалось уже 15 самоубийств на 100 тыс. населения; в Швеции – 8,5; в Норвегии – 7,6; Англии – около 7,0; Бельгии – 6,645. Таким образом, уже в те годы эти страны приблизились к показателям, которые демонстрируют в наши дни: Франция – 16,3 (2007), Швеция – 12,7 (2008), Норвегия – 11,9 (2009), Англия – 6,9 (2009). Исключение составляет Дания, которая полтора века назад была печальным лидером этого списка с показателем около 27, а ныне имеет 11,9 – в два раза ниже46.

На фоне этих стран не только царская Россия, но даже Советский Союз с показателями 4,4 в 1923 г. и 6,3 в 1925 г. выглядел вполне благополучной страной47. К сожалению, ученым не доступна статистика следующих четырех десятков лет, вместивших коллективизацию, индустриализацию, массовые репрессии, Великую Отечественную войну, восстановление народного хозяйства и хрущевскую «оттепель» и новые гонения на Церковь. Однако известно, что в 1965 г. в СССР было зарегистрировано уже 17,1 случаев на 100 тыс. населения – в три раза больше, чем в 1920 гг.

Дальше – больше: 1970 – 23,1; 1975 – 25,8; 1980 – 29,9; 1985 – 24,6; 1990 – 21,1. Данные по РСФСР еще выше: 31,1 в 1985 и 39,2 в 1990 г. Но и это, как оказалось, не предел. Крах «перестройки» и распад СССР взвинтили статистику по России еще выше – до «рекордных» 46,1 в 1992 г. После чего в течение всех 1990-х гг. она оставалась запредельно высокой: 41,4 в 1995 г. и 39,5 в 2000 г. – в городе с населением в один миллион человек (Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург и др.) 400 человек кончали жизнь самоубийством – каждый день кто-то убивал себя.

Почему-то, подводя итоги XX в., ученые не говорят о том, что «рывок в светлое будущее» обернулся для нашей страны первым местом в печальном списке «стран – самоубийц». Последствия этого рывка ощутимы до сих пор, хотя в «нулевые» годы этот страшный показатель сократился сначала до 32,2 в 2005 г. и, наконец, до 21,4 в 2011 г. – в два раза. Однако даже после этого Россия по-прежнему входит в группу стран с высоким числом самоубийств, которую в 2011 г. возглавляла Литва с показателем 31,5 самоубийств на 100 тыс. населения. За ней шли Республика Корея (31,2), Казахстан (30,0), Гайана (26,4), Белоруссия (25,3), Венгрия (24,6), Япония (23,8), Латвия (22,9), Китай (22,2), Словения (21,9), Шри-Ланка (21,6), Россия (21,4), Украина (21,2).

Тот факт, что в этом списке оказались также Белоруссия, Украина и Казахстан, объясняется тем, что, как союзники России, они также «сражались» на «русском фронте» и понесли страшные потери. Причем не только количественные, но и качественные. Однако, чтобы осознать это, необходимо обратиться к науке, которая уже давно изучает проблему самоубийств, как социальный феномен.

Как агностик Дюркгейм доказал правоту Евангелия

Крах каждой человеческой жизни трагичен, и каждое самоубийство имеет свои истоки и мотивы. Но по справедливому замечанию профессора Я. И. Гилинского48, статистически устойчивый уровень самоубийств свидетельствует о социальном неблагополучии и «служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического состояния общества»49. Или как кратко заметил еще в середине XIX в. английский историк и социолог Генри Томас Бокль (1821 – 1862): «Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества»50.

Эти слова были произнесены в те годы, когда европейские страны Европы уже начали пожинать плоды бурного XIX века, одним из которых стал рост числа самоубийств во всех европейских странах. Первым, кто стал профессионально, с научных позиций изучать эту проблему, был французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858 – 1917). До него люди пытались объяснить самоубийство, как правило, только биологическими или психическими факторами (например, особенностями климата или болезнью).

Дюркгейм опроверг это мнение и на широком научном материале доказал, что самоубийства имеют социальную природу. Проанализировав статистику самоубийств в различных социальных группах, Дюркгейм пришел к выводу, что их уровень находится в обратной зависимости от уровня сплоченности, солидарности данной социальной группы – то есть чем более сплоченным является общество, тем ниже в нем уровень самоубийств. Поэтому самоубийств меньше среди католиков, чем протестантов, среди женатых, чем неженатых; во время войны, чем в мирное время; в сельской местности, чем в городах; во время стабильности, чем в годы экономического кризиса или наоборот бурного промышленного развития.

Это открытие Дюркгейма было положено в основу социологического подхода к проблеме самоубийств и, в частности, объясняло, почему во время XIX в., когда общество буквально «трещало по швам», их количество росло практически во всех европейских странах.

Известно, что Дюркгейм считал себя агностиком. Он писал о «сплоченности и солидарности социальной группы». Но разве основой и одновременно высшим проявлением этой «сплоченности и солидарности» не является та самая любовь, о которой Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13)? Убежден, что это так, и французский социолог лишь подтвердил евангельскую истину, что ни человек, ни общество не могут существовать и развиваться без любви. Потому что Сам будучи Любовью (1 Ин. 4, 8), Бог и в основу мiроздания также положил не «производительные силы и производственные отношения», а любовь.

Как обделенный любовью человек близок к мысли о суициде, так и общество, в основу которого положена всеобщая «вражда всех против всех», обрекает себя на коллективное самоубийство. В контексте этого вывода, десятикратный рост числа самоубийств в советской России с 4,4 в 1923 г. до 46,1 в 1992 г. не может не ужасать. Потому что на языке социологии это означает, что и дезинтеграция российского общества за эти годы также возросла в десять раз. На языке Евангелия, это означает, что в течение «просвещенного XX века» на 1\6 части земной суши – а именно такую площадь занимал бывший Советский Союз – произошло десятикратное «охлаждение любви» (Мф. 24, 9 – 14), являющегося одним из верных признаков конца человеческой цивилизации51.

На других «фронтах»

А как же на других фронтах? Например, в странах Западной Европы и Америке, которыми до недавнего времени пугали советских граждан.

По данным ВОЗ уровень самоубийств на 100 тыс. населения составил в 2011 г. во Франции – 16,3, в США – 11,8, в Канаде – 11,3, в Германии – 9,5, в Великобритании – 6,9, в Италии – 6,3, в Израиле – 5,8. В Греции этот показатель равен 3,5, что соответствует уровню дореволюционной России. Причем, заметим, что 2011 г. не был для этих стран безоблачным, а Греция постоянно балансировала на грани дефолта. Поэтому не стоит утверждать, будто высокий уровень самоубийств в России предопределен только экономическими трудностями последних лет. Безусловной зависимости не существует.

Примером тому могут служить не только страны Европы, но также Грузия, Армения и Азербайждан, в которых индекс самоубийств в 2011 г. составил соответственно 4,3, 1,9 и 0,6 смертей на 100 тыс. населения. Или тот факт, что в списке стран с наивысшим индексом самоубийств рядом с Гайаной (26,4), занимавшей по величине ВВП 162 место, соседствует Китай (26,4) – вторая экономика мiра. И даже, если пересчитать ВВП на душу населения, зависимость индекса самоубийств от уровня жизни также будет не безусловной. Например, в Норвегии, США, Швейцарии и Ирландии, стабильно входящих в первую десятку самых «сытых» стран мiра, ежегодно совершается более 10 самоубийств на 100 тыс. населения. Долгое время в этом печальном списке лидировала благополучная Швеция, а индекс самоубийств в тихой и богатой Швейцарии в 2007 г. составил 18,0. При этом из года в год одни из самых низких показателей демонстрируют Египет, Гаити и Ямайка, где уровень самоубийств близок к нулю.

Но в чем тогда причина этих трагедий? Почему потери на «русском фронте» оказались такими большими? И, если мы назвали этот процесс «войной», то кто воюет с людьми, выбивая из «армии человечества» в год более миллиона «солдат»?

В поисках ответа

Возможно, ответ на эти вопросы нам подскажет Греция, в которой в течение полувека, несмотря на все потрясения, индекс самоубийств не поднимался выше 4: 1960 – 3,8, 1965 – 3,2, 1970 – 3,2, 1975 – 2,8, 1980 – 3,3, 1985 – 4,0, 1990 – 3,6, 1995 – 3,5, 2000 – 3,5, 2005 – 3,652, 2011 – 3,5.

Почему? Известно, что лучшее оружие – факты, самые убедительные факты – документы, а главный документ Греции – это ее Конституция, которая вступила в силу 11 июня 1975 г. и начинается словами «Во имя Святой, Единосущной и Нераздельной Троицы». Среди основных положений греческой Конституции сказано:

«Господствующей в Греции религией является религия восточно-православной Церкви Христовой. Православная Церковь Греции, признающая своим главой Господа нашего Иисуса Христа, неразрывно связана в своих догматах с Великой константинопольской Церковью и со всякой другой единоверной Церковью Христовой, неуклонно соблюдает, так же как и они, святые апостольские и соборные каноны и священные традиции… Текст Священного Писания сохраняется неизменным. Официальный перевод его на какой-либо другой язык без разрешения Автокефальной Церкви Греции и Великой константинопольской Церкви Христовой запрещается».

А теперь сравним эти строки со «Сводом законов Российской империи» издания 1896 г.:

«Первенствующая и господствующая вера в Российском государстве есть Христианская Православная Кафолическая Восточного вероисповедания. Но и все не принадлежащие к сей Церкви подданные государства и иностранцы, в оном пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным оправлением своей веры и богослужения. В пределах государства одна господствующая Православная Церковь имеет право убеждать последователей иных Христианских исповеданий и иноверцев к принятию ее учения о вере»53.

Возможно, кто-то скажет: «Когда это было? Сейчас все по-другому!». Однако пример Греции, в которой сегодня 98% населения являются православными христианами, показывает, что не все страны в XX в., как Советская Россия, «задрав штаны», бросились бежать за «паровозом» современности и рушить храмы. Многие сохранили уважение к «вере отцов». И что примечательно, в группе стран с низким уровнем самоубийств (менее 10,0 на 100 тыс. населения) – почти все такие.

Это:

– Германия (9,5), в которой 66% населения составляют католики и лютеране, и согласно Конституции «преподавание религии в публичных школах является обязательным»;

– Англия (6,9), в которой господствующая Англиканская церковь насчитывает 25 млн. последователей (47% населения) и официально имеет статус государственной;

– Италия (6,3), в которой около 97% населения являются прихожанами Римско-католической Церкви;

– Израиль (5,8), где три четверти населения являются иудеями и только религиозные иудейские праздники отмечаются на государственном уровне;

– Грузия (4,3), согласно Конституции которой,«государство признает исключительную роль Грузинской православной церкви в истории Грузии» (статья 9);

– Армения (1,9), в которой 98,7% населения исповедуют христианство;

– Азербайджан (0,6), где 99,2% населения считают себя мусульманами.

Стабильно низкую статистику суицидов – менее 4,0, то есть на уровне дореволюционной России – по сей день демонстрируют католические Мексика, Гватемала, Венесуэла, Перу, Панама, Парагвай и Гаити, а также Кувейт, Иордания, Египте и другие арабские страны. Все они в XX веке прошли путь модернизации, но, в отличие от Росси, эта модернизация не сопровождалась радикальным отрицанием форм религиозной и духовной жизни, традиционных для этих стран. Что нельзя сказать о странах из первой группы, в которой оказались Россия, Белоруссия, Украина и Казахстан, все в той или иной степени попавшие под «каток» государственного атеизма. Целили в Церковь – попали в душу человека, обессилив и лишив его понимания того, что понятно самой простой верующей бабушке в России, Англии или на Гаити: «Не хлебом единым жив человек!» (Мф. 4, 3).

«Не хлебом единым»

О том, что «не хлебом единым будет жить человек» (Мф. 4, 3) приходилось слышать и прежде, в советской России – дескать, наш человек имеет полное право после смены у мартена и хорошую книжку почитать, и на гармошке поиграть, и в кино с друзьями сходить. Звучат они и сегодня. Только в новой «постсоветской» редакции мартен заменил офис, книжку – глянцевый журнал, гармошку – компьютерная игра, а кино – ночной клуб. «Ну, действительно, не кони же мы – работать с утра до вечера!».

За годы советской власти миллионы людей настолько привыкли относиться к науке, образованию, культуре и религии и всему другому, что «не хлебом единым», как к «надстройке» общества, что до сих пор путают евангельское «не хлебом единым» с криками «хлеба и зрелищ!» периода упадка Римском империи.

Однако Христос говорил не о «зрелищах». Приведем Его слова целиком: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4, 3). В советские годы вторую часть, как правило, опускали, отчего получалось, что человек должен не только работать, но и отдыхать. А еще – есть, пить и дышать. Сущая банальность!

Но Христос говорил о другом. Его слова были ответом диаволу, который, искушая Христа в пустыне, предложил превратить камни в хлеба. Спаситель отверг это предложение и фактически процитировал пророка Моисея, который некогда также в пустыне завещал израильскому народу: «И помни весь путь, которым вел тебя Господь, Бог твой, по пустыне, вот уже сорок лет, чтобы смирить тебя, чтобы испытать тебя и узнать, что в сердце твоем, будешь ли хранить заповеди Его, или нет. Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты, и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек» (Втор. 8, 2—3).

По толкованию Святых Отцов, «манною» Моисей назвал «плоть Господа нашего»54, которая «удовлетворяла всякой нужде» евреев и «заменяла все, чего бы кто ни захотел есть – рыбы ли хотел иудей, яйца ли, сыра ли, молока ли, мяса ли, манна удовлетворяла всякому требованию вкуса его»55. Но еврейский народ не понимал этого, отчего Моисей говорит: «Которой не знал ты, и не знали отцы твои».

Христос потому и отверг предложение диавола, что пищей для Спасителя был не обычный хлеб, а исполнение воли Отца Небесного. Современному человеку, привыкшему считать, что мiр материален и только, и потому пища может быть только материальной, понять это трудно. Если наш современник слышит или говорит о «духовной пище», то, чаще всего, в переносном смысле, иносказательно. Но Христос говорил о ней искренне и прямо, как о реально существующей. Апостол Иоанн вспоминал, как однажды в Самарии ученики приступили к Иисусу и просили Его: «Равви (то есть учитель), ешь!». «Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете. Посему ученики говорили между собою: разве кто принес Ему есть? Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ин. 4, 31—34).

Поэтому и о том, что человек будет жить «всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4, 3), Христос говорил не в переносном, а в прямом смысле – человек не сможет жить без духовной пищи, данной ему Богом, которая принадлежит не материальному (чувственному) мiру, который Священное Писание называет «Землей», а духовному миру, который оно называет «Небом».

Следовательно и живет человек не только в материальном (вещественном, чувственном) мiре, но также в мире духовном, который хотя и не материален, но реален. И слова Христа «не хлебом единым будет жить человек» означают, что без этого духовного мира, ни человек, ни общество, в целом, жить не могут.

Небо и Земля. Мир и Мiр

«В начале Бог сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1, 1—2). Этими словами, которые знакомы многим, Библия начинает рассказ о Творении. Однако немногие знают, что в них говорится вовсе не о звездном небе, которое Книга Бытия называет «твердью», и не о суше.

Один из наиболее просвещенный и авторитетных архипастырей XIX в. святитель Филарет Дроздов (+1867) писал об этом так:

«Предмет, или следствие творящей силы Божией Моисей называет «небесами» и «землею». Имена сии вместе взятые, обыкновенно знаменуют (означают) целое творение. В особенности в сем месте «небеса» не суть ни воздушное, ни звездное небо, ибо «твердь» (небо) создана во второй и украшена светилами в четвертый день. Можно здесь разуметь «небеса небес» (3 Цар, 8, 23) или мир «невидимый» (1 Кор. 1, 16) …. Первоначальная «земля необразованная и пустая» не означает земного шара, поелику (поскольку) он образовался не прежде отделения «вод, которые под твердью от вод, которые над твердью», и поелику (поскольку) земля оная в сем состоянии противополагается устройству всего видимого мiра». «Землею» здесь называется вещество сего мiра вообще», которое «противополагается небу или миру духовному»56.

Итак, первоначальные «Небо» и «Земля» означают все Творение Божие – два мира – Земной и Небесный, Видимый и Невидимый, о которых сказано в Символе веры: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым», то есть всего Творения, включающего видимый, материальный мiр и невидимый, духовный мир.

Так уже с первых слов Священное Писание напоминает внимательному и вдумчивому читателю: «Помни, что окружающая действительность устроена сложнее, чем ты видишь. Вокруг тебя существует не только мiр видимый, но и мир невидимый, который не материален, но также реален, как первый – видимый, материальный, вещественный, чувственный мiр.

Еще раз подчеркнем, что «Небо» Библии не является просто, одним из «параллельных», материальных мiров со своим временем и пространством, о которых любят рассуждать уфологи и фантасты. Ангелы не живут на Марсе или какой-то другой планете, существующей в каком-то неизвестном нам пространстве и времени. Время и пространство – формы бытия материи, которую Священное Писание называет «Землей». «Земля», как и всякая материя, пребывает во времени, пространстве и движении. Потому ее ресурсы ограничены, а история конечна. «Образ мiра сего» проходит (1 Кор. 7, 31), и потому христиане ожидают не гостей из соседней Галактики, а «нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр. 3, 13).

Между тем, по мысли протопресвитера Александра Шмемана (+1983), новизна христианства состоит в том, что христиане не просто пассивно ожидают нового мира – Царства Божия, Царстве Небесного, Небесного Иерусалима (Откр. 21, 2), само название которого указывает на его духовную природу. Потрясающая новизна Евангельской вести состоит в том, что Царство Божие приблизилось и внутрь вас есть (Лк. 10, 9; 17, 21), потому, как писал о. Александр, «хотя и незримое и неведомое мiру сему уже пребывает посреди нас, уже светится, уже действует в нем»57. Или как писал в начале XII в. блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский: «Если мы, живя на земле, ведем себя по небесному, живем без страстей: то имеем Царствие Небесное»58, то есть являемся жителями двух миров – проживая в Мiре Земном, одновременно живем и в Мире Небесном.

Как известно, наставницей Русской Церкви стала Церковь греческая, византийская. В греческом языке «мироздание» обозначено словом «κόσμος» (космос), «свышний мир» – словом «eἰρήνη» (айрин)59, которые не только пишутся, но и произносятся различно. В церковно-славянском и русском языке – иначе.

Земной мiр пишется через букву «I десятеричное», названное так потому, что в церковно-славянской азбуке этой букве соответствует число 10.

Небесный мир пишется через букву «иже», которой соответствует число 8, наполненное глубокой христианской символикой. Число 8 означает вечность – «новое время», «день Воскресения Христова», «день Господень», «день Евхаристии», «невечерний день Царства Божия», «восьмой день творения», «день за пределами времени», то есть за границами обычной земной недели (седмицы), состоящей из семи дней. У христиан I – IV вв. воскресный день, в который совершалась Божественная литургия, часто назывался «днем восьмым». Напоминая об этом, о. Александр Шмеман писал: «Восьмой день – день за пределами цикла, очерченного седмицей, запечатанного субботой – это первый день нового эона, образ времени Мессии. … Этот день восьмой (после и вне седмицы) есть, следовательно, и день первый – начало спасенного и обновленного мира»60.

Глубоко символично, что святые Кирилл и Мефодий при переводе Священного Писания с греческого языка для обозначения вечного Мира Небесного избрали букву «иже» и назвали оба мира, в которых живет человек, словами, которые произносятся одинаково, а пишутся по-разному. Словно хотели тем самым подчеркнуть различие и, одновременно, близость этих двух миров.

Эта мысль имеет важное значение для веры христиан и всех сфер жизни христианского общества – науки, философии, образования, культуры и даже государственного строительства.

Например, она нашла отражение в концепции блаженного Августина (+430) об одновременном сосуществовании на Земле двух градов – Земного и Небесного (Града Божия), «гражданами которого, – как писал святой Августин, – мы страстно желаем быть в силу той любви, которую вдохнул в нас Основатель его». Труд «О граде Божием» был написан между 413 и 427 гг. С тех пор прошло более пятнадцати веков, но концепция Августина не забыта.

«Википедия» сообщает:

«Августин описывает историю человечества как сосуществование двух общностей – Града Божьего и Града Земного. Люди, входящие в Град Божий, живут по установленным Богом законам, а обитатели Града Земного – по законам, установленным возгордившимися людьми, которые отказались от Бога. „Град“ не относится к какому-то конкретному государству: люди, входящие в Град Божий или Град Земной, различаются внутренними качествами. Каждый человек определяет сам, к какому Граду он принадлежит, либо жизнью по законам Бога – к Божьему Граду, либо греховной жизнью – к Земному Граду. Принадлежность к одной из двух общностей определяет, будет ли человек спасён после Страшного суда».

На этом же основан православный идеал «симфонии властей», заключающийся в том, что светская и церковная власти находятся в состоянии согласия и сотрудничества: земная власть регулирует вопросы мiрской, то есть материальной, чувственной жизни, а власть церковная – вопросы мирной, то духовной жизни. При этом отклонение, когда церковная власть притязает на политическое господство в стране, называют «папизмом», а отклонение, при котором мирская власть вмешивается в дела Церкви – «цезарепапизмом».

Мысль о том, что помимо материальной реальности (мiра) существует объективная духовная реальность, нашла отражение в русской пословице «Не все золото, что блестит», а также в широко известной фразе из повести Антуана де Сент-Экзюпери (+1944) «Маленький принц»: «Самого главного глазами не увидишь». Однако, как горько заметил герой Сент-Экзюпери, «люди забыли об этом».

Почему люди забыли об этом?

О том, что слова мир и мiр означают разные реальности, разные миры – небесный и земной, сегодня помнят далеко не все. Не только среди людей далеких от Церкви, но и среди прихожан. Чтобы убедиться в этом, попробуйте ответить, через какую букву – «иже» или «I десятеричное» – пишется слово мир в выражениях, звучащих во время православного богослужения «М-ром Господу помолимся!» и «М-р всем!», или попробуйте вспомнить, через какую букву следует писать слово «см-рение»?

Между тем от этого зависит не только правописание, но и смысл этих слов. Каким «м-ром» предлагает священник помолиться Богу? Какой «м-р» преподает прихожанам? Что означает «см-рение»? Например, для повышения по службе Вам предлагают дать взятку начальнику. С точки зрения смiрения, то есть принятых в современном обществе норм и правил, так поступают многие, отчего же не дать? А смирение обязывает искать правды Божией и не оправдывать свои поступки неписанными законами мiра сего. Или, например, вы идете по улице и видите, как кто-то большой и упитанный лупит кого-то маленького и тщедушного. Если вы проходите мимо – дескать, «сами разберутся, может, и поделом ему» – это смiрение, а когда пытаетесь их разнять, потому что «нехорошо большому лупить маленького» – это смирение.

С советских времен многим известен лозунг «Миру мир», являющийся калькой с одного из прошений Великой ектении: «Мира мiрови у Господа просим!». Но стоит неверно расставить буквы в словах, и смысл этого лозунга, кардинально меняется: Мiру мир означает «пусть будет на земле, как не небе», а Миру мiр – «пусть будет на небе как на земле». Церковь молится о том, чтобы «на земли» было «якоже на небеси», а к чему стремимся мы, провозглашая Миру мир?

В советские годы этот лозунг был растиражирован миллионными тиражами газет, плакатов и открыток. Однако, читая «Миру мир», советский человек даже не задумывался над тем, каким глубоким богословским и философским содержанием могло быть наполнено это выражение, если бы в русской азбуке удалось сохранить букву «i десятеричное».

Эта буква была исключена из азбуки в ходе реформы 1917 – 1918 гг., после чего слово мiр, означающее материальную реальность, стало писаться через «иже» – мир, но не в значении «горнего мира», как это было раньше, а в значении «мiра дольнего», то есть земного. Поскольку никакого «горнего мира» – Царства Небесного, Небесного Иерусалима и «прочей метафизики» захвативший Россию Ленин и его верные последователи знать не хотели.

Чтобы не быть голословным, приведу цитату из письма В. И. Ленина А. М. Горькому от 13 (14) ноября 1913 г., в котором, распекая писателя за «богоискательство», Ленин пишет: «Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная «зараза». И в завершение: «Обидно дьявольски. Ваш В. И.»61.

Декрет о реформе русской орфографии был подписан А. В. Луначарским (1875—1933), который в правительстве Ленина занимал должность народного комиссара просвещения. Декрет был опубликован 23 декабря 1917 г. В преамбуле было сказано, что новые правила правописания вводятся «в целях облегчения широким народным массам усвоения русской грамоты, поднятия общего образования и освобождения школы от ненужной и непроизводительной траты времени и труда при изучении правил правописания».

На первый взгляд это внимание большевиков к русской азбуке кажется удивительным. Тем более в первые месяцы их правления, когда были проблемы и поважнее. Однако, изучения вопроса показывает, что, в действительности, у этого декрета были и другие, чисто политические цели и задачи.

Обсуждение реформы русского правописания началось еще в 1904 г. в стенах Императорской академии наук62. В 1911 г. особое совещание в общем виде одобрило основные части реформы, после чего начали появляться единичные издания, напечатанные по новой орфографии. Но война помешала продолжить начатое. Только 11 мая 1917 г. Временное правительство официально объявило о реформе орфографии, однако, несмотря на его циркуляры русские газеты продолжали издаваться по старым правилам правописания.

Все изменилось после захвата власти большевиками. 27 октября 1917 г., то есть через два дня после взятия Зимнего дворца, правительство Ленина приняло «Декрет о печати», в соответствии с которым закрывались все газеты, призывающие к неповиновению новому правительству. 8 ноября Совнаркомом был выпущен декрет «О монополии на печатные объявления», согласно которому печатать объявления могли только правительственные издания, что остальную прессу доходов и перспектив.

Очередным шагом к закрытию оппозиционных изданий стал Декрет о реформе орфографии, в соответствии с которым представители большевиков, солдаты и матросы получили право врываться в издательства и изымать из типографских касс «запрещенные» буквы «i», «фита», «ять» и даже «ъ». Отныне отличить лояльные к правительству Ленина издания от оппозиционных стало проще простого, так как не признавшие большевиков газеты продолжали издаваться по старым правилам орфографии. Даже много лет спустя в изданиях русской эмиграции мир небесный и мiр земной еще долгое время обозначались разными словами, но затем и там это различие стерлось. Сегодня «i десятеричное» вы редко встретите даже в церковных изданиях63.

Каковы же итоги? Подсчитано, что реформа орфографии привела к некоторой экономии при письме и типографском наборе, так как без буквы «ъ» на конце слов, текст стал… на 1/30 короче, то есть в тексте, напечатанном 16-м шрифтом на листе форматом А4 удалось сэкономить одну строку. И только. Но при этом советский человек напрочь забыл, что является жителем двух миров и, отказавшись от мира небесного, попал во власть мiра сего.

Отсюда – радикальное обмiрщение жизни советского общества. Правда ученые предпочитают обозначать его другим словом – секуляризация, от позднелатинскогоsaecularis – «светский», «мiрской». Но смысл тот же – для современного «секуляризированного» человека, как и для распявших Христа иудеев, «нет царя кроме кесаря»64 и нет царства, кроме земного.

«Потому и ненавидит вас мiр»

Между тем, миссия Христа состояла именно в том, чтобы помочь человеку преодолеть притяжение земного мiра и вернуться к Богу Отцу в Царство Небесное, для жизни в котором и был создан человек. Как образно, возвышенно и глубоко сказал об этом митрополит Вениамин Федченков (+1961): «Христос пришел звать нас от земли к небу!»65.

С особой силой этот призыв воплощен в Молитве Господней «Отче наш», которой Спаситель учил молиться учеников: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго» (Мф. 6, 9 – 12).

«В этой молитве, – писал владыка Вениамин, – всё отвлекает нас от земли, отрывает от привязанности к ней и от многозаботливости, влечёт к тому же Единому, от Которого – всё. Достаточно бегло просмотреть прошения, и мы увидим, что вся молитва носит надземный характер. А указанные прошения о „земле“ только еще сильнее утверждают нас в том, как мало отводится ей места: всего лишь „хлеб“ – один, да и то только на один всего день. Другие прошения, приводимые выше, ещё сильнее говорят не о привязанности к земле, а, наоборот, о небесном, о Боге». И далее: «Конечно, не всякому из нас это может нравиться; человек может даже протестовать, бунтовать против такого направления христианства – это его дело, его свободный выбор; но использовать Молитву Господню для подобной „заземлённой“ цели, значит идти против очевидной истины»66.

Следует подчеркнуть, что эти слова были произнесены не «кабинетным богословом», а человеком, которому довелось пережить многое.

Митрополит Вениамин (Федченков) родился в 1880 г. в царской России, в семье безземельных бывших крепостных крестьян, тем не менее, смог не только получить высшее богословское образование, но и встретил 1917 г. в должности ректора Тверской духовной семинарии. Принимал участие в Поместном соборе Русской Православной Церкви 1917 – 1918 гг., на котором было восстановлено патриаршество. В июне 1919 г. был арестован Севастопольской ЧК и после занятия Крыма армией Врангеля присоединился к Белому движению. Владыка Вениамин неоднократно выезжал на фронт, на передовую, бывал под обстрелом противника, объезжал фронт с чудотворной Курско-Коренной иконой Божией Матери. Оставил Россию с Белой армией. За годы вынужденной эмиграции владыка посетил Турцию, Грецию, Болгарию, Югославию, Австрию, Венгрию, Чехословакию, Германию, Францию, Великобританию, Швейцарию, США и Канаду. В январе 1945 г. возвратился в Россию и получил гражданство СССР. Возглавлял ряд епархий. После выхода на покой поселился в Псково-Печерском монастыре, где скончался 4 октября 1961 г. на 82 году жизни.

О том, что мiр желает «заземлить» христианство митрополит Вениамин (Федченков) знал не только по жизни в СССР, где ему пришлось пережить начало «хрущевских» гонений. Он встречал это повсюду. С той разницей, что власти СССР открыто преследовали Церковь Христову, а в других странах вражда мiра против Христа и Его учеников выражалась в других формах.

Потому что источником вражды против Церкви являются не законы и постановления гражданских властей, а разлитая в обществе (мiре) ненависть, о которой Христос говорил ученикам: «Если мiр вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мiра, то мiр любил бы свое; а как вы не от мiра, но Я избрал вас от мiра, потому ненавидит вас мiр» (Ин. 15, 18 – 19). Мiр готов выживать любой ценой и для этого, если потребуется, готов стать белым, красным, коричневым, зеленым, голубым – любым. В том числе пойти на грех. Но христиане не от мiра сего – они всегда выбирают любовь и тем самым обличают мiр в грехе и подрывают его благополучие. Если власти также выбирают любовь – разлитая в мiре ненависть к христианам бурлит, но не выходит из берегов. Но если власти «освобождают свой народ от химеры совести» или утверждают, что «нравственно все, что служит делу революции», эта ненависть воплощается в открытых гонениях на христиан.

Гонения на христиан в СССР были самыми крупными в XX веке, но не единственными. Тогда же 1930-е гг. волна жестоких гонений прокатилась по католической Мексике. Английский писатель Грем Грин рассказал о них в романе «Сила и слава», одном из самых глубоких и пронзительных произведений о судьбах христиан в XX веке. Вот только несколько заголовков новостей с интернет-портала о жизни христиан в современном мiре: «За последние 8 лет в Колумбии и Мексике убито 47 католических священников», «С нового года в Боливии перестанут преподавать религиозные дисциплины», «В Милане представили кощунственную коллекцию одежду с образами святых», «В Дании детям в детском саду запретили участвовать в Рождественском богослужении», «В Алжире христианин осужден за подстрекательство мусульман ко крещению», «В университете ирландского Корка открылась богохульная выставка, экспонаты которой пародируют христианские святыни», «В Британии открылась первая церковь для атеистов»67. Эти новости представлены Миссионерским центром имени священника Даниила Сысоева, который 20 ноября 2009 г. был убит в одном из московских храмов.

Что это – как не вражда мiра сего против Христа и Его учеников?

В итоге современный человек, кажется, напрочь забыл о том, что он является жителем двух миров. Чтобы убедиться в этом, не надо проводить широкомасштабных исследований, можно просто заглянуть в свой почтовый ящик, достать любую из выходящих многотысячными тиражами бесплатных газет и пролистав ее, попробовать среди тысяч строк найти хотя бы одну о «свышнем мiре». Результат предсказуем.

Как любовь стала «мотивацией к формированию парных связей»

Конечно, небо никуда не делось. Но, глядя на него, современный человек, как правило, видит лишь «слой атмосферы, который в лучах света солнца виден с поверхности земли оттенком синего цвета», как определяет небо «Википедия». Попробуйте намекнуть вашему образованному другу, что вокруг него существует другой, невидимый, нематериальный, но не менее реальный духовный мир, и он так внимательно посмотрит на вас, что сразу захочется сказать: «Шучу, шучу». Иначе дело может закончиться госпитализацией.

Особенно далек от этой мысли человек «рожденный в СССР», которому с детства твердили, что вокруг него существует только один вид объективной реальности – материя. Следовательно, небо – это всего лишь небо, а любовь – результат «сублимации человеком первобытной сексуальности», характеризующийся особым уровнем гормонов допомина и окситоцина в теле человека, или, говоря языком нейробиологии и «Википедии», «дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей». Вот только как с такой «мотивацией» «положить душу свою за други своя» (Ин. 15, 13), что, собственно, Христос и назвал любовью68.

Конечно, Христос не говорил, что мiрской любви не существует. Она существует, и как все материальное, зависит не только от продолжительности действия гармонов, но также от величины зарплаты мужа, окружности талии супруги, количества квадратных метров на одного члена семьи, степени густоты борща, стоимости гардероба, периодичности поездок на море и частоты волос на голове – то есть от времени и пространства. А поскольку все, что зависит от времени и пространства конечно и ограничено, то конечна и ограничена и сама мiрская любовь. Уровень окситоцина снижается, и она заканчивается.

В том-то и дело, что Христос ждет от нас другой любви. Он говорит: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13, 34). Если бы речь шла об обычной мiрской любви, которую люди знали и до Христа, то Он не сказал бы «заповедь новую даю вам». В том и новизна этой заповеди, что Христос говорит о новой любви, которой земной мiр не знает, потому что она не от мiра сего, а от мира Небесного, и дает ее Сам Бог. Это та жертвенная любовь, которой «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Именно эту любовь Христос просит Бога Отца послать Его ученикам: «Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет» (Ин. 17, 26). И мы называем эту любовь Божественной не для того, чтобы придать особый вес обычному человеческому влечению, круто замешенному на гормонах, а чтобы указать на подлинный источник духовной любви – Бога.

Если за пять – шесть лет, пока еще действуют гормоны, семья не проходит путь от земной любви к любви небесной, она, как правило, распадается. Не здесь ли кроется ответ на вопрос, почему в современной, «обезбоженной» России распадается более половины браков? Не потому ли, что мы уже несколько поколений живем без «неба» в его христианском понимании, которое стало для миллионов людей не более чем частью атмосферы?

Конечно, не надо впадать в уныние и переоценивать успехи атеистической пропаганды, которая гордо именовала себя «научной» и гордилась нелепыми выдумками про то, что «космонавты в космос летали и Бога там не видели». Как-то раз, услышав эти слова от внука – пионера, верующая бабушка спросила: «Ну, так может они просто не далеко отлетели, потому и не видели»? Затем добавила: «А почему космонавты решили, что Бог – Творец всей Вселенной летает только вокруг Земли, и что Он видимый?». И уже с сожалением заключила: «Чего только человек не придумает, лишь бы в церковь не ходить!».

Этой бабушке, которую атеистическая пропаганда называла «отсталой» и «темной», было известно, что Царство Божие не помещается ни в космосе, ни в параллельном измерении. Потому что оно – «не от мiра сего». При этом, как и материя, Царство Божие также реально и ощутимо. С той лишь разницей, что материю можно почувствовать кожей и описать в привычных характеристиках материального мiра, таких как вес, объем, размер, а духовную реальность Царства Божия можно почувствовать не кожей, а духом и описать в категориях духовного мира. Как сделал это апостол Павел, определив Царство Божие как «праведность и мир и радость во Святом Духе» (Рим. 14, 17).

Доказательство от противного

Тем, кто считает, что все это – метафизика, можно предложить чисто научный метод – «доказательство от противного», которое часто используется в математике, называемой «царицей наук». Предположим, что духовной реальности не существует, и человек может «жить только одним хлебом», то есть одними материальными интересами. Из этого следует, что, чем больше у человека материальных благ, тем более он счастлив. Однако озабоченные лица владельцев крутых машин убедительно опровергают это мнение.

Об этом также свидетельствует печальная статистика самоубийств, согласно которой ежегодно более 15 тыс. человек (1,4%) совершают самоубийства из-за «пресыщенностью жизнью». Это даже больше, чем количество самоубийств, совершенных из-за различных физических болезней, в том числе неизлечимых (1,2%). Известно, что самоубийству, как правило, предшествует депрессия, а та в свою очередь бывает вызвана тем, что человек требует от мiра того, что мiр не может ему дать.

Человек требует вечной, но чувственной, материальной любви. Но, поскольку одной из форм существования материи является время, действие гормонов проходит, а с ним проходит и мiрская любовь. Согласно статистике ВОЗ практически половину от общего числа самоубийств у подростков до 16 лет составляют суициды из-за неразделенной любви. «Того же поля ягоды» – распавшиеся браки и супружеские измены, после которых людям кажется, что «любви на свете нет» и «жизнь потеряла смысл». На самом же деле вечной является только духовная любовь, в основе которой лежит не «ты мне нравишься» или «мне от тебя хорошо», а «я готов за тебя умереть». Но эта любовь, не от мiра сего, а от Бога.

Человек требует мiрского, то есть материального благополучия, в основе которого лежат стабильность и успех. Но, поскольку одной из форм существования материи является движение, успех не стабилен, и потому человек вынужден постоянно бороться за свой социальный статус. Потеря работы, перевод на менее оплачиваемую должность, крах бизнеса – все это воспринимается трагически. Особенно человеком, для которого существует лишь один видимый, материальный мiр. Это оборачивается комплексом, который психологи называют «комплексом короля Лира» – по имени главного героя пьесы Уильяма Шекспира, умершего от горя. Пережить его могут не все. Поэтому во многих странах, в том числе в России, статистика фиксирует пик самоубийств среди мужчин в возрасте 45 лет. Словно подтверждая распространенное в мiру мнение о том, что, если к этому возрасту мужчина не состоялся – не смог «посадить дерево, построить дом и родить сына», то его жизнь «не удалась».

Но даже в развитых странах, где «жизнь удалась» и благодаря развитой социальной сфере удается поддерживать достойный уровень жизни человека, в том числе в старости, кривая индекса самоубийств, начиная с возраста 60—65 лет, снова идет в рост. Словно пожилые люди хотят сказать словами Екклезиаста: «Все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки… Не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екл. 1, 2—10).

Каждое самоубийство – это крик отчаяния, результат глубокого разочарования в материальном мiре, в котором «все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах» (Екл. 3, 1—20). Достаточно выглянуть в окно или включить телевизор, и увидеть, что, на самом деле, в окружающем мiре, по слову нашего современника, сербского богослова преп. Иустина Поповича (+1978), «все рушится, ломается, распадается и пропадает. Нигде нет порядка, цели, ибо нет Того, в Котором только и может быть познана суть каждого существа и твари, в Котором каждый может найти свое истинное место в мiре и делать свое дело»69.

Как известно, сила притяжения Земли – величина постоянная и за два века просвещения не изменилась. О том, как за это же время изменилась сила притяжения мiра сего, свидетельствует кривая самоубийств. В России их число выросло в 10 раз. Смеем предположить, что и зависеть от мiра мы стали также в десять раз сильнее, чем наши православные предки. Неслучайно, мы часто слышим о том, что современный человек «придавлен проблемами», «загружен работой», «тяжел на подъем», «не находит истины» и «не видит смысла в жизни». Не потому ли не видит, что по определению Н. А. Бердяева, истина – это не сама реальность, а «смысл реальности»70 и потому принадлежит не материальному, а духовному миру, которого современный человек вокруг себя не видит и не знает?

Поэтому есть лишь один способ преодолеть притяжение мiра земного – почувствовать притяжение мира небесного. Выйти в путь, ведущий в Христово Царство, который мы назвали путем волхвов, и с удивлением узнать, что это удивительное и вечное Царство приблизилось и уже светиться, пульсирует, живет в нашем мiре.

Беседа 5. О СВЫШНЕМ МИРЕ

Забыв о горнем мире, человек лишился цели, и вынужден кружить и кружить по путям дольнего мiра. Жизнь, которая могла бы стать путем волхвов, превратилась в банальный бег по кругу «дом – работа – магазин – дом». Утрата цели обессмыслила сам путь. Идти некуда, потому что «все вокруг суета» и «нет ничего нового под солнцем». А все могло быть иначе, если бы путь и жизнь снова обрели цель. Особенно, если бы человек узнал, что цель близка, и жить вечной жизнью он может не «где-то и когда-то», а уже здесь и сейчас. Потому что Царство Божие приблизилось и уже внутри нас (Лк. 10, 9; 17, 21). И, возможно, это – главное, что нам следует знать о свышнем мире.

Но что мы знаем о нем?

Шансон из могилы кроманьонца

О том, что жизнь человека не заканчивается со смертью, люди знают давно. Прежде всего, как «дети Адама», как в «Хрониках Нарнии» назвал человеческий род К. С. Льюис (1898 – 1963). Что касается ученых, то несомненным свидетельством о вере в загробную жизнь для них являются захоронения древних людей. Особенно те из них, в которых обнаружены остатки погребального ритуала, свидетельствующие, что перед нами – не просто склад костей или следы бурной трапезы каннибалов, а намеренное захоронение умерших сородичей.

О том, когда впервые появились подобные захоронения, мнения ученых расходятся. Еще недавно принято было считать, что первыми погребать умерших начали неандертальцы, жившие на поздней стадии мустьерской культуры около 90 – 70 тыс. лет назад71. Однако, более детальное изучение их стоянок показало, что проживавшие в суровых условиях ледникового периода неандертальцы часто съедали своих сородичей. Поэтому сегодня большинство ученых сомневаются в наличии у них религиозных верований. К тому же, анализ ДНК показал, что современные люди вида Homo Sapiens (Человек Разумный) прямыми потомками неандертальцев не являются. Расхождение наших эволюционных линий произошло около 500 тыс. лет назад – задолго до того, как появился вид Homo Sapiens.

Существует гипотеза, согласно которой появлению современного человека способствовала крупная климатическая катастрофа, вызванная извержением индонезийского вулкана Тоба. Извержение Тоба произошло около 74 тыс. лет назад и было одним из самых крупных в истории Земли. Выброшенные в атмосферу массы пепла настолько ослабили солнечный свет, что на Земле на несколько лет установилась «вулканическая зима». Пережить ее смогли не все. Выжили те, кто благодаря более развитому сознанию и социальной организации смог приспособиться к новым условиям жизни. Так, по мнению ученых, появился вид Homo Sapiens, представители которого около 45 тыс. лет назад начали заселять Европу. В 1868 г. останки этих людей впервые были найдены на юго-западе Франции в гроте Кро-Маньон, по названию которого эти люди были названы «кроманьонцами». Здесь в Аквитании кроманьонцы смогли пережить последнее оледенение и затем расселились по всей Европе.

Внешне кроманьонцы были похожи на современного человека, а по росту (180 см.) и объему мозга (1400 – 1900 куб. см.) даже превосходили среднего европейца. Они охотились на мамонта, шерстистого носорога и северного оленя, строили долговременные жилища. Именно у кроманьонцев мы впервые встречаем музыку и изобразительное искусство, о развитии котрого свидетельствуют наскальные рисунки в Альтамира и Ласко (18—15 тыс. лет до н.э.), других гротах и пещерах, а также многочисленные женские статуэтки, названные «палеолитическими венерами». Одна из них – созданная около 22 тыс. лет назад «Венера Брассемпуйская» – настолько реалистична, что за глаза получила название «Дама в капюшоне».

Именно у кроманьонцев ученые встречают первые ритуальные захоронения. В их могилах часто находят предметы быта, еду, украшения. Мертвым надевали сетку на волосы, браслеты на руки, на лицо клали плоские камни и хоронили в согнутом положении так, что колени касались подбородка. Это напоминает положение эмбриона в утробе матери, словно умершему предстоит снова родиться, но уже в другом мире.

Самым древним церемониальным погребением в Западной Европе считается могила молодого мужчины в одной из пещер на юге Уэльса. Скелет был найден в 1823 г. вместе с ожерельем из раковин и окрашен охрой, из-за чего находка первоначально была названа «Красной дамой из Пейвиленда». Позже было установлено, что погребенный – мужчина, который жил около 26 тыс. лет назад и, возможно, был племенным вождем.

Одно из самых многочисленных и древних захоронений кроманьонцев находится в Воронежской области на мысу Маркина гора близ села Костенки. Здесь обнаружено более 60 стоянок и погребений. Среди них – погребенное около 30 тыс. лет назад тело молодого мужчины в кожаном костюме – надевавшейся через голову рубашке и длинных штанах, кожаных мокасинах и шапке, расшитой песцовыми зубами. Тело было спеленуто, одето и окрашено охрой, словно приготовлено к новой жизни.

Рядом с селом Боголюбово во Владимирской области найдена стоянка Сунгирь, предполагаемый возраст которой составляет 25 тыс. лет. Здесь были обнаружены присыпанные охрой погребения мужчины и двух подростков – мальчика и девочки с положенными в них браслетами и украшениями из мамонтовой кости, а также дротиками и копьями. Вероятно, сунгирцы считали, что все это может пригодиться умершим в загробном мире.

Сколь примитивным не казалось бы это мнение, в древности его разделяли многие. Люди предполагали, что «на том свете» душа умершего ведет такой же образ жизни, что и на земле, нуждается в пище и предметах быта72. Эти взгляды нашли отражение во многих культах и культурах языческого мира. Например, египтяне, погребая фараона, старались обеспечить умершего всем, что радовало его при жизни земной, а германцы и скандинавы верили, что воины, погибшие на поле боя, и после смерти в Вальгалле каждый день с утра облачаются в доспехи и сражаются насмерть, после чего воскресают и пируют за общим столом, а ночью их утешают ласками красивые женщины.

Отголоски этих верований сохранились до наших дней. Так в 90-е годы XX века в одну из могил на подмосковном кладбище вместе с покойным товарищи опустили массивный ящик, в котором были видеомагнитофон, телевизор, магнитофон и компьютер. Христианину читать и слышать об этом странно, а язычнику – естественно. Поскольку, как во времена фараонов, так и сегодня, «мир иной» представляется язычнику лишь продолжением земного мiра. Поэтому, если покойный любил шансон, то почему бы не опустить с ним в могилу магнитофон, бесконечно воспроизводящий любимую песню покойного? По крайней мере, пока хватит батареек. Вероятно, кроманьонцы смогли бы оценить такой поступок.

Путешествие в «Страну без возврата»

Считается, что около 12 тыс. лет назад на смену ископаемым кроманьонцам пришел современный человек, отличающийся, прежде всего, более развитой духовной жизнью. Большое значение для этого имело изобретение письменности. Если раньше религиозные верования и научные факты передавались из уст в уста, то отныне они могли быть записаны, систематизированы и переданы не только непосредственным, но и более далеким потомкам.

Древнейшей письменностью ныне принято считать Дунайское протописьмо, возникшее на Северных Балканах в середине VI тысячелетия до н. э73. Оно не дешифровано. Поэтому памятники Дунайского протописьма пока ничего не могут сказать о том, как население «старой Европы»74 представляло «жизнь после смерти».

Считается, что Дунайская письменность погибла около 4000 г. до н.э., когда в Европу вторглись племена индоевропейцев. Прародиной этих племен являлось земли к северу от Черного моря между Днепром и Волгой. Приручив лошадь и овладев технологиями бронзового века, инлоевропейцы начали миграцию в соседние земли и к началу I тысячелетия до н.э. расселились на огромной территории – от Индийского океана до побережья Атлантики, дав начало многим современным народам, в том числе германцам, балтам, грекам, славянам, иранцам, индийцам.

Вспоминая об их общности, обычно говорят о Римской империи или о близости индоевропейских языков, на которых сегодня во всем мiре говорят более 2,5 млрд. чел. Мы же хотели бы подчеркнуть общность их представлений о загробном мiре, которые зафиксированы в письменных памятниках греков, римлян, египтян, шумеров и других индоевропейских народов.

Согласно представлениям древних греков, души умерших, все без исключения, попадали в царство мертвых, которое греки называли царством Аида и помещали глубоко под землей. Считалось, что это царство находится на крайнем западе – там, где солнце скрывается под землей. Там царит вечный мрак, в который никогда не проникают солнечные лучи. От мiра людей царство Аида отделено рекой Ахеронт, через которую души умерших людей перевозит седой перевозчик Харон. Испив воды из реки забвения Леты, умершие забывают о земной жизни, и более уже не стремятся вернуться назад. Но это и невозможно, так как выход бдительно стережет трехголовый пес Кербер (Цербер). Души умерших носятся по мрачным полям Аида, заросшим дикими тюльпанами, и оглашают их своим стенанием. Они сетуют на свою безрадостную жизнь без света и без желаний.

Здесь правит Аид. Он сидит на золотом троне со своей женой Персефоной. Ему служат неумолимые Эринии, которые с бичами и змеями преследуют преступников, не давая им покоя и терзая их угрызениями совести. Царство Аида полно мрака и ужасов. Там бродит во тьме привидение Эмпуса с ослиными ногами. Заманив человека в уединенное место, Эмпус выпивает всю кровь и пожирает еще трепещущее тело. Ночью в спальни матерей пробирается чудовищная Ламия и крадет детей, чтобы напиться их крови. Трехголовая Геката посылает ужасы и тяжкие сны и губит людей. «Ужасно царство Аида, и ненавистно людям», – заканчивает свой рассказ известный знаток древнегреческой культуры и мифов Николай Кун (1877 – 1940)75.

А теперь сравним это описание с тем, как представляли «жизнь после смерти» шумеры и аккадцы, проживавшие в трех тысячах километрах от Афин. Самый известный текст на эту тему – «Нисхождение Инанны в Нижний мир», в котором описывается, как богиня страсти и войны Инанна спускается в страну мертвых.

Шумеры называли эту страну «Кур», а жители соседнего Аккада «Кур-ну-ги» – «Страна без возврата» или «Кур-ну-де» – «Страна, откуда не выбраться»76. Как и греки, они также помещали эту страну под землей. Путешествие в Кур-ну-ги начиналось с преодоления степи – пустыни. Затем умерших встречала река Ид-кура, через которую умерших переправлял перевозчик Ур-Шанаби, а у ворот подземного мира – главный привратник Нети. Там царил мрак. Поскольку, как считали шумеры, мертвый человек уже не мог строить богам храмы и приносить жертвы, то судьба его в подземном мiре была тяжела и безрадостна. Сносной жизни удостаивались лишь многодетные женщины, павшие в бою воины и те, по кому исполнен верно погребальный обряд. Поэтому в Шумере существовала традиция всячески демонстрировать страдание, рвать волосы, царапать себя, рыдать по умершему. Эти проявления скорби являлись знаком уважения к усопшему и выражали готовность хоть как-то разделить страдания покойного в подземном мире, где нет надежды на светлое будущее. Шумеры считали, что если люди не будут регулярно приносить жертвы своим предкам, те в виде ненасытных и агрессивно настроенных духов, пойдут блуждать по земле и мстить живым.

Необходимо подчеркнуть, что в древнейших письменных источниках загробный мiр предстает «недифференцированным» царством, в котором одна и та же незавидная участь ждала всех людей – и старых и молодых, и мужчин и женщин, и богатых и бедных, и усердных и ленивых, и злых и добрых.

Таковы были не только Кур шумеров или Аид греков, но также Дуад египтян и Шеол иудеев, в который сходили не только грешники, но даже Авраам, Иаак, Иаков и другие праведники, о смерти которых Книга Бытия говорит словами «приложился к народу своему», то есть сошел в Шеол, где вкупе пребывают все умершие предки. Как и было сказано Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт. 3, 19). Сколько, где и как бы ты не жил – однажды ты умрешь, и сородичи погребут тебя под землей, где царит вечный мрак. Знание этого помогает понять, почему евангелисты и другие раннехристианские авторы часто называют Христа Светом, а крещение и новую жизнь во Христе – просвещением.

Где находится «Лоно Авраама»?

Мнение о том, что все пути ведут в подземное царство, не изменилось даже после того, как у наиболее развитых народов сложилось и окрепло убеждение в том, что судьбы праведников после смерти отличаются от судеб грешников. В египетской мифологии появилось учение о Полях Иалу («полях камыша»), где после суда Осириса праведники обретают вечную жизнь. В античной мифологии им соответствуют Елисейские поля77, где, как верили древние греки, царствует вечная весна, нет боли, болезней и страданий и живут любимые богами герои. Шумерские мифы рассказывают о чудесном острове Дильмун78, где нет змей, скорпионов, львов и волков, живут мудрецы, и среди них герой вавилонского мифа о потопе Ут-Напиштим.

Со временем у иудеев сложилось учение о «Лоне Авраама», образ которого Христос использовал в причте о богаче и Лазаре:

«Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят» (Лк. 16, 22 – 26).

Поскольку Христос не отрицал «Лона Авраама», веру в его существование разделили также и Его ученики – христиане. Но при этом Отцы Церкви подчеркивали, что Лоно Авраама не тождественно Царству Небесному, поскольку находится в аду, хотя и в другой, более «светлой» и «спокойной»79 его области. Святой Ипполит Римский (+235) описывал эту область ада с таких словах:

«В ней от начала живут праведные, которые уже не находятся под властью закона, но всегда в удовольствии созерцают доступные взору всех блага и наслаждаются ожиданием всякий раз новых, считая, что они лучше этих. Это место не приносит им усталости и изнурения. Там нет ни зноя, ни холода, ни сорной травы. Но всегда улыбается созерцаемый Богом лик праведных отцов, которые ожидают после этого упокоения и вечного воскресения на небе».

Некоторые Отцы Церкви и среди них блаженный Августин (+430) считали, что по этой причине место, в котором находится Лоно Авраама, некорректно называть «адом»80. Однако, все они соглашались в том, что все пути древних людей – как грешных, так и праведных – вели в царство мертвых. «Доколе, – как писал святитель Григорий Двоеслов (+604), – не снизошел Тот, Кто отверз для людей обители рая посредством Своей смерти»81.

В церковной традиции об этом напоминает Сошествие Христа во ад, которое предрек Сам Спаситель, сказав ученикам, что «как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф. 12, 40). О Сошествии Христа во ад, начиная со II века, писали многие христианские авторы. Этот догмат признают все христиане. Его никогда не оспаривал никто из отцов Церкви.

Хотя между христианами и существуют разные мнения о том, кто был выведен из ада. Католические богословы полагают, что Христос вывел из ада только тех, кто был изначально предопределен к спасению. Православные считают, что за Христом в Райские обители последовали все ветхозаветные праведники, а затем и прочие люди, откликнувшиеся на проповедь Спасителя. Именно этот момент мы можем видеть на Пасхальной иконе Воскресения Христова, удивительно глубокой и точной по богословскому содержанию.

«В сухом остатке»

Итак, согласно данным современной науки, первые представления о «жизни после смерти» появились у ископаемых кроманьонцев примерно 40 тыс. лет назад, а первые письменные источники, по которым можно было бы реконструировать религиозные представления древних людей, были созданы около 4 тыс. лет назад.

Поскольку все познается в сравнении, попробуем сравнить этот период с историей рода Homo, который, по мнению ученых, отделился от австралопитеков и подобных им семейств около 2 млн. лет назад. Если принять эпоху Homo за сутки, то история кроманьонцев началась около получаса назад, первые книги шумеров и египтян о царстве мертвых были написаны 3 минуты назад, евангелия, описывающие Воскресение Христово – 1,5 минуты назад, а статья И. Канта «Что такое Просвещение?», классическая для своей эпохи – 10 секунд назад. В этом смысле дни, в которые мы живем, действительно, можно назвать «последними временами».

Все это время представления людей о «жизни после смерти» эволюционировали от простого к сложному – от представлений о «недифференцированном» подземном царстве, одинаково мрачном и ужасном для всех людей, к догадкам о том, что «жизнь после смерти» устроена более сложно, чем общая могила, и потому праведников и грешников в «том мiре» ждет разное «пакибытие». Однако в религиях Древнего мiра эта идея не приобрела доминирующего характера. Сколь гениальными и интуитивно верными не были бы догадки древних людей о Полях Иалу, Елисейских полях или Лоне Авраама – все они, по их представлениям, были не более чем разными уровнями земного мiра. С той лишь разницей, что одни народы помещали их под землей, а другие – на краю земли.

Образно говоря, мы не знаем, можно ли было Елисейскими полями прийти на Лоно Авраама, и мог ли Авраам со своего лона созерцать Платона с Аристотелем, на каких бы уровнях «пакибытия» они не находились. Важно другие – выйти из ада и забрести Елисейскими полями в Царство Небесное человек не мог. Не только потому что будто бы выход из ада стерегли странные чудовища. Но, прежде всего, потому, что идти древнему человеку было просто некуда, так как о Царстве Небесном он не знал. Поэтому, по повериям древних людей, души всех умерших были обречены вечно блуждать по подземному царству – без цели, без смысла, без памяти о прошлом.

Так было до Воскресения Христова, которое в буквальном смысле потрясло языческий мир, когда, по свидетельству евангелиста Матфея, «земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мф. 27, 51 – 53).

Именно Христос вывел праведников из ада. Но куда? И почему сами они не могли его покинуть? Почему раньше это было не возможно? И где ждать упокоения нам? Можем ли и мы пойти за Христом и куда нам идти?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо услышать самого Христа. Надо обратиться к Евангелию – Благой вести Христовой и постараться понять, в чем была ее новизна? Какую «новость» Бог принес людям? Настолько неслыханную и потрясающую, что она в прямом смысле потрясла, сокрушила и изменила весь мiр?

«Христианство без Евангелия»

Лучший способ ответить на эти вопросы – спросить Самого Христа и для этого обратится к Евангелию – той самой «Благой вести» (греч. – εὐαγγέλιον), которую Он принес в мир. К сожалению, люди делают это нечасто. Даже верующие. В том числе называющие себя православными, то есть правильно славящими Бога. Почему?

Двести лет назад это можно было объяснить нехваткой грамотных людей. Сто лет назад – нехваткой книг. Но и тогда многие люди стремились услышать Евангелие за богослужением в храмах. Сегодня хватает и книг и грамотных людей, но они по-прежнему не спешат открыть Евангелие и в храм приходят, как правило, «поставить свечу», то есть исключительно «в культовых целях».

Что это как не наследие советского режима, законами которого вся свобода совести была сведена к «свободе отправления религиозных культов», а Библию и Евангелие было, как говорится, «днем с огнем не достать»?

Вспоминая эти годы, протопресвитер Александр Шмеман замечал, что это было сделано неслучайно. В одной из радиопередач 1967 г., словно подводя итог полувековому преследованию христиан в Советской России, он сказал:

«Казалось бы, если так смехотворна и так устарела эта благая весть, это Евангелие, этот образ Христа, то дайте им свободу, и они сами себя развенчают. Ведь вряд ли современный, образованный человек поверит, скажем, в древнего языческого бога Перуна, сколько бы ни писать о нем, сколько бы его ни проповедовать. Так вот, если Христос и Евангелие, если церковь и вера, если крест и Пасха такая же выдумка, такая же наивность, чего вы боитесь? Но вы боитесь, и боитесь, потому что знаете, что все ваши земные выдумки, весь ваш диамат82, вся эта смертельная скука, которую вы выдаете за научную истину, что все это разлетится в прах, если опять свободно раздастся живое слово о Христе».

Помню, как осенью 1984 года зелёным первокурсником исторического факультета я пришел в библиотеку имени А.И.Герцена и весело спросил строгую даму бальзаковского возраста, увлеченно читающую толстый литературный журнал:

– А Библия у вас есть?

– Есть. – Дама оторвалась от чтения и посмотрела на меня поверх очков в толстой роговой оправе.

– Тогда дайте почитать! – выпалил я.

Дама аккуратно проложила закладкой журнал, вздохнула и, старательно расставляя слова, произнесла:

– Молодой человек! Это отдел абонемента, а Библия хранится в отделе редких книг, и мы может выдать ее только по заявлению Вашего научного руководителя. У Вас таковое имеется?

– Нет, – оторопело ответил я.

– Тогда до свидания!

Так я ушел ни с чем, а библиотекарь, открыв свой журнал на заложенной странице, снова погрузилась в чтение.

Затем были первая сессия, два года армии, возвращение на истфак, совпавшее с «перестройкой» и Тысячелетием Крещения Руси, студенческие стройотряды, зачеты и семинары, экзамены и «госы». Наконец, в моих руках впервые оказался томик Библии, напечатанной где-то «за бугром» на тонкой, почти папиросной бумаге. Настолько маленький, что его можно было читать тайно, лежа на кровати, и при входе родителей в комнату быстро и незаметно спрятать под подушкой. Просто потому, что не хотелось лишний раз объяснять, откуда у тебя эта «запрещенная» книга, которую в «самой читающей стране мира» нельзя было ни купить в магазине, ни почитать в библиотеке, а можно было только «достать» у самых верных друзей.

С тех пор прошло почти три десятка лет. Многое изменилось. Тысячи людей пришли в храмы. Но слова о. Александра Шмемана о том, что «христианство, лишенное проповеди, перестает быть христианством» и сегодня по-прежнему актуальны.

Не это ли мы видим, когда в книжном магазине Библия стоит на одной полке с детективами и глянцевыми журналами? Когда венчание становится модой и только? Когда, крестив детей, молодые родители годами не приходят в храм, а затем отдают их в православную гимназию не для того, чтобы дети возрастали в любви к Богу и ближним, а успешно сдали ЕГЭ и поступили в престижный ВУЗ? Когда на Крещение Господне, отстояв несколько часов в очереди и набрав святой воды, горожане не заходят в храм? Когда в многодневном крестном ходе главным становится «дойти любой ценой»? Когда люди приходят на литургию к самому Причащению, пропустив Евангельское чтение, а священник в воскресный день оставляет прихожан без проповеди? Когда о происходящем в стране и семье, на работе и в личной жизни мы беремся «судить и рядить» не по Евангелию, а по понятиям мiра сего?

Вообще, как давно мы открывали Евангелие, обращались к нему в храме, библиотеке, дома или по Интернету? Редко, а может никогда? Тогда, вслед за о. Александром Шмеманом, уместно спросить – не перестало ли наше «христианство без Евангелия» быть христианством?

Конечно, невнимание к Евангелию – не только «родом из СССР». Глубокая сосредоточенность прихожан на вопросах культа – цвете платков, длине и покрое брюк, количестве святой воды и имен в церковных пометках, величине просфор, составе свечей, километраже крестных ходов, «коллекционировании» святых мест и т. п. – все это было известно и раньше. Но «расцвело пышным цветом» в наши дни именно как наследие советского периода, когда культ, как «телега» впереди «лошади», был поставлен впереди проповеди. Десятилетиями в СССР Евангелие было недоступно, а проповедь запрещена. Поэтому надо ли удивляться, что «телега» сама по себе не едет? Храмы открыты, а тысячи людей все также проходят мимо или заходят, чтобы «только поставить свечу», но не изменить свою жизнь.

Сегодня Евангелие доступно как никогда, и Интернет решительно приблизил тот день, когда Благая весть Христова будет проповедана «по всей Вселенной, во свидетельство всем народам, и тогда придет конец» (Мф. 24, 14). Эти слова заставляют трепетать сердце и заставляют задуматься над многими вопросами. В том числе над тем, ЧТО проповедовал Христос и КАК проповедовал Христос?

«Глас вопиющего в пустыне»

Большинству из нас трудно в учении Христа выделить какой-то один, центральный образ, ключевую мысль или главную «новость». Кто-то скажет: «Христос учил добру». Другой поддержит: «Еще Он учил любить, – и, подумав, продолжит. – Причем не только друзей, но даже врагов». А третий, возможно, процитирует по памяти: «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). Но зачем? В чем состоит конечная цель всех этих усилий?

Между тем, по словам протопресвитера Александра Шмемана, «всякий, кто хоть раз в жизни прочел Евангелие или слышал о нем в церкви, знает, что проповедь Христа была, прежде всего, возвещением Царства Божия. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17) – вот слова, с которыми Он обходил всю Палестину, проповедуя Евангелие Царства, то есть благую весть о нем»83.

Проповедь Христа стала неслыханной новостью и вызовом для древнего мiра, лучшие умы которого, размышляя о «жизни после смерти», так и не смогли преодолеть «притяжения земли»84. Диоген (ок. 412 – 323 до Р.Х.) и киники призывали вернуться к природе и, отказавшись от неразрешимых вопросов, жить беспечно, как животные. Пиррон (ок. 365 – 275 до Р.Х.) и скептики проповедовали безразличие к окружающему миру и конформизм по отношению к господствующим обычаям. Эпикур (342 – 270 до Р.Х.) предлагал ученикам апеллировать к здравому смыслу и находить мудрость в поиске удовольствий, пока человек не умер и атомы, составляющие его тело и душу, не рассеялись бесследно. Зенон (ок. 336 – 263 до Р.Х.) и стоики учили встречать трудности лицом к лицу и в любой ситуации сохранять невозмутимость и достоинство. Но сколь бы не были просты или, наоборот, замысловаты идеи этих философов, все они рассуждали о земном и желали земного.

Одним из немногих, кто силой мысли попытался преодолеть «притяжение мiра сего», был Платон (427 – 347 до Р.Х.). В течение сорока лет Платон преподавал в школе на окраине Афин возле рощи, посвященной мифическому герою Академу, отчего его школа получила название «Академия». Как и другие философы, Платон видел ограниченность и несовершенство окружающего мiра вещей, но считал, что он является проекцией совершенного мира идей или «эйдосов», который лежит за пределами чувственного восприятия. Именно там находится вечный дом души, посмертная судьба которой зависит от того, смогла ли она при жизни освободиться от власти тела. Если это удалось, то душа праведника уходит в «божественное, бессмертное, разумное место» и навеки поселяется в мире идей. Но если душа «всегда была в связи с телом, угождала ему и любила его, зачарованная им, его страстями и наслаждениями настолько, что уже ничего не считала истинным, кроме телесного» – такая душа, считал Платон, «отяжелев», не может покинуть мiр вещей и, подобно призраку, будет вечно скитаться по нему, не в силах удовлетворить свои страсти и желания.

Учеником Платона был Аристотель (384 – 322 до Р.Х.), а учеником Аристотеля – Александр Македонский (356 – 323 до Р.Х.), которому удалось объединить под властью своей державы объединить многие индоевропейские народы и познакомить их с греческой культурой. В том числе с платонизмом, догадка которого о существовании свышнего, идеального мира помогла образованным римлянам и грекам услышать Благую весть о Царстве Божием.

Но прежде, чем эта весть прозвучала из уст Сына Божия, необходимо было «приготовить путь Господу, прямыми сделать стези Ему» (Мф. 3, 3) – приготовить к принятию Божией вести иудеев и всех остальных людей. Наиболее полный рассказ об этом содержится в Евангелии от Луки, который, по выражению авторитетного исследователя Нового Завета профессора Уильяма Баркли (1907—1978), «был взыскательным историком» и «придерживался максимально возможной точности изложения»85. Тот факт, что это Евангелие написано на блестящем греческом языке и безупречно в литературном отношении, свидетельствует не только о большой образованности автора, но делает честь всей античной науке и культуре.

Лука сообщает, что впервые весть о Царстве Божием прозвучала в день Благовещения из уст Архангела Гавриила, который «послан был… от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария» (Лк. 1, 26—27). Явившись Марии, Архангел сказал, что Она родит Сына, Который «будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца» (Лк. 1, 33). Впоследствии эти слова Архангела Гавриила были включены в православный (Никео-Цареградский) и католический (Тридентский) Символы веры.

Спустя тридцать лет наступил день, когда впервые во всеуслышание прозвучало: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3, 1 – 2). Эти слова прозвучали из уст Иоанна Крестителя, к которому, как пишет Лука, «был глагол Божий, … и он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов» (Лк. 3, 2—3). В толковании на эти слова Блаженный Феофилакт Болгарский пишет: «Был, – сказано, – глагол Божий к Иоанну», чтобы ты знал, что он пришел свидетельствовать о Христе не как самозванец, но потому, что был движим Духом Божиим»86.

Почему Иоанн первым назвал грядущее Царство «Небесным»? Все попытки объяснить это логическими доводами, вроде того, что мать Иоанна праведная Елисавета приходилась Деве Марии родственницами, знала о великой вести (Лк. 1, 39—56) и будто бы могла рассказать сыну о грядущем Царстве Божием – из области догадок. Кроме того, они разбиваются о свидетельство самого Крестителя, говорившего ученикам, что до встречи на Иордане он не знал Иисуса87. Поэтому не разумнее ли согласиться с тем, что слова «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3, 3), с которыми вышел на проповедь Иоанн Креститель, как и его служение, также были от Бога?

Некоторое время спустя с этими словами выйдет на проповедь Иисус (Мф. 4, 17), Которого, первое время, не только ученики, но и враги, будут воспринимать как продолжателя дела Иоанна Крестителя. Неслучайно, первыми на проповедь Иисуса откликнутся бывшие ученики Иоанна, будущие апостолы Андрей, Петр, Иоанн, Нафанаил и Филипп88. Когда же молва об Иисусе достигнет Иерусалима, царь Ирод решит, что Иисус – это убитый по его приказу и воскресший Иоанн Креститель (Мф. 14, 1—2).

Как и Иоанн, Иисус часто будет учить под открытым небом, порицать фарисеев, использовать слова и образы, понятные простому народу и, что особенно важно, говорить о покаянии – не только в культовом или ритуальном значении этого слова, но в смысле глубокого переосмысления человеком всей его жизни89, стремлении думать и жить по-новому, обрести новую жизнь, содержанием которой будет любовь к Богу и ближним.

Зерно этого учения мы встречаем еще у Иоанна Крестителя, который учил пришедших к нему мытарей (сборщиков налогов) не отнимать у граждан ничего сверх положенного по закону; воинов – не обижать людей, не клеветать и довольствоваться своим жалованием. Народу же говорил: «У кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же» (Лк. 3, 10—14). Иоанн не был революционером или реформатором от мiра сего. Он не говорил: «Отними у богатого и отдай бедному» и обращался не к властям и народу, но к душе и сердцу каждого человека, словно говорил: «Живи по-новому и начни с себя». Иоанн «крестил водой», чтобы перед входом в новое, неведомое для мiра Царство человек мог очиститься, как телом, так и душой.

По свидетельству евангелистов проповедь Иоанна потрясла современников. Марк пишет: «И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимляне, и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои» (Мк. 1, 5). Лука подчеркивает масштабы проповеди Иоанна: «И он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов» (Лк. 3, 3). Матфей свидетельствует: «Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои» (Мф. 3, 5—6).

Когда же люди спрашивали Иоанна: «Не Христос ли он?», то есть Он ли тот Мессия90, о котором говорят древние пророчества? – Иоанн отвечал: «Я крещу вас водою, но идет Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Лк. 3, 15—16). Этими словами Иоанн подчеркивал, что его водное крещение несовершенно и не имеет силы прощения грехов, но лишь готовит народ к подлинному духовному крещению91.

И вот настал день, когда к Иоанну пришел Тот, Кого Деве Марии благовествовал Архангел Гавриил, Кого ожидал Иоанн Предтеча, Кто, по словам святителя Амвросия Медиоланского (+397), «одолев смерти жало, отверз верующим Царство Небесное»92. Это произошло в Вифаваре, где с давних времен была переправа (брод) через реку Иордан. Местность эта находится примерно в 4 км. от впадения реки Иордан в Мертвое море и в 30 км. от Иерусалима. Когда-то в древности именно в этом месте еврейский народ, после египетского плена и сорокалетнего странствия по Иорданской пустыне, перешел Иордан и вступил в Землю Обетованную (Нав. 3, 14—17).

Здесь в Вифаваре93 Иоанн крестил Иисуса из Назарета и свидетельствовал о том, что «Сей есть Сын Божий» (Ин. 1, 34). После Крещения Иисуса Иоанн сказал ученикам: «Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым. И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий» (Ин. 1, 33—34). На другой день, увидев Иисуса, Креститель указал на Него двум ученикам Андрею и, возможно, Иоанну94 и сказал: «Вот Агнец Божий», то есть Спаситель, Мессия, Христос. Ученики оставили Иоанна и пошли за Иисусом, как за своим Учителем (Ин. 1, 35—39) и стали его первыми учениками.

Трудами Иоанна весть о приблизившемся Царстве Небесном облетела «всю Иудею и всю окрестность Иорданскую» (Мф. 3, 5). Но сам Креститель не мог рассказать людям об удивительном Царстве Божием, указать в него путь и научить их жизни в этом Царстве. Все это мог сделать только Тот, Кто Сам жил в Царстве Небесном и сошел с неба, «чтобы в смирении посетить землю»95. Это сделал Сын Божий, о Котором евангелист пишет: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин. 1, 11—14).

И вот день настал. Царь Небесный пришел к людям и Сам принес им Благую весть – Евангелие Царства.

Евангелие Царства

Все евангелисты едины в том, что Иисус учил не какому-то «абстрактному добру», но Царству Небесному, Царству Божию, которое во всех Его проповедях, молитвах и притчах занимает центральное место. Это стало убеждением не только Матфея, Марка, Луки и Иоанна, но всей христианской Церкви, которая с первых веков почитала сказания евангелистов, считая их, по слову священномученика Иринея Лионского (+202) «Единым Евангелием, данным нам в четырех видах».

Сквозь это Единое Евангелие, от начала и до конца, красной нить проходит Благая весть о Царстве Божием. С той разницей, что Матфей чаще использовал выражение «Царство Небесное» – в его евангелии это выражение встречается 32 раза, а «Царство Божие» всего 5 раз (6:33, 12:28, 19:34, 21:31, 21:43). Причина в том, что Евангелие от Матфея обращено, прежде всего, к иудеям, которые старались открыто не произносить Имя Божие, и потому Матфей чаще пишет о Царстве Небесном. В евангелии от Марка, которого было адресовано римлянам, выражение «Царство Божие» встречается 15 раз, у Луки, писавшего для греков – 32 раза96. Иоанн упоминает о Царстве Божием напрямую 6 раз, и без числа опосредованно, ставя в центр своего рассказа – личность Христа, Сына Божия.

Обратимся к синоптическим евангелиям от Матфея, Марка и Луки, названным так потому, что они представляют «обозрение» (греч. синописис97) жизни Иисуса Христа. Но прежде заметим, что Сам Христос называл Свою проповедь «Евангелием Царства» (Мф. 24, 14) и ученикам говорил, что Он послан благовествовать Царство Божие (Лк. 4, 43). При этом первым проповедником Царства Божия Иисус называл Иоанна Крестителя, говоря: «С сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк. 16, 16).

Синоптики сообщают, что после Крещения Иисус удалился в пустыню, где Ему довелось претерпеть искушения от диавола98 (Мф. 4, 1—11; Мк. 1, 12—13; Лк. 4, 1—14). Рассказ Матфея наиболее подробен. Он пишет, что во время последнего искушения диавол возвел Иисуса на «весьма высокую гору» и, показав Ему «все царства мiра и славу их», пообещал: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне». Но Иисус ответил: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4, 8—10). Так через мнимое обладание призрачной славой мiра земного диавол хотел удержать Христа от проповеди Мира Небесного, но был посрамлен99.

Когда Иисус вышел из пустыне и узнал, что Иоанн Креститель «отдан под стражу» (Мф. 4, 12), то с небольшой группой учеников поднялся из длины Иордана на север, в более возвышенную Галилейскую страну, где прошли детство и юность Спасителя. «С того времени, – пишет Матфей, – Он начал проповедовать и говорить: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное… И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях… И следовало за Ним множество народа из Галилеи и Десятиградия100, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана» (Мф. 4, 12—17, 24; 9, 35).

Из этих слов евангелиста можно заключить, что с первых дней главным содержанием проповеди Христа была Благая весть о приблизившемся Царстве Божием. Местом этой проповеди были синагоги – места молитвенных собраний иудеев, к которым, преимущественно обращался Иисус. Однако слышать проповедь Иисуса могли не только иудеи, но также другие народы. Особенно, когда людей собиралось так много, что синагога не могла вместить всех желающих, а их собиралось иногда до 5 тыс. человек (Лк. 9, 14). Лука описывает случай, когда однажды, для того чтобы обратиться к людям, во множестве собравшимся на берегу Галилейского озера, Иисусу пришлось сесть в рыбацкую лодку и отойти от берега (Лк. 5, 1—3).

Известно, что, посылая апостолов на проповедь, Иисус также учил, чтобы она была проповедью Царства Небесного. Он говорил: «На путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева; ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное; больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте» (Мф. 10, 5—8).

Упоминание о чудесах здесь не случайно, так как, по замечанию современного библеиста их нельзя считать лишь «довесками» или «добавками» к «делу Иисуса». Творимые Им чудеса, как писал Б. Мецгер (род. 1914), «свидетельствовали о наступлении эры спасения, в которую, согласно ветхозаветному пророчеству (Ис. 35, 3—6), исчезнут болезни и горести, а освобождение от греха станет реальностью»101. Неслучайно Христос говорил: «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, пришло к вам Царство Божие» (Мф. 12, 28). В четырех Евангелиях содержатся рассказы о 37 чудесах Иисуса, которые, как две тысячи лет назад, так и ныне, являются «знаками нового порядка жизни, начавшегося с явления Христа» – знаками приблизившегося Царства Небесного.

Готовя апостолов к подвигу проповеди, Христос открыл им тайны Царства, которое было уготовано праведникам «от создания мира» (Мф. 35, 34). Вся история человечества, от начала и до конца, таинственно связана с проповедью Царства Божия, о чем Христос сказал ученикам: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24, 14).

Тема Царства Небесного – центральная в молитве Господней («Отче наш»), которая начинается с прославления Бога и Царства Небесного: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое! Да приидет Царствие Твое» и заканчивается исповеданием веры в Царство Божие: «Яко Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь» (Мф. 6, 9—13).

Если с ближайшими учениками Христос говорил прямо, то с народом – притчами (Мф. 13, 10—11), большинство из которых – о Царстве Небесном. Только в одной 13-й главе Евангелия от Матфея для рассказа о нем Христос использует шесть образов, сравнивая Царство Небесное с сеятелем и добрым семенем, которое упало на добрую землю и принесло большой плод; горчичным зерном, которое было меньше всех семян, но выросло и стало деревом, в ветвях которого укрываются птицы; закваской, которая подняла все тесто; великим сокровищем и купцом, который ради драгоценной жемчужины, продал всё, что имел, и купил ее; неводом, из которого хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон (Мф. 13:3—8, 24—30, 31—33, 44—51).

При этом Иисус предупреждал, что враг рода человеческого не перестает воевать против Бога и Его Царства – если ученики, слушая «слово о Царстве», «не разумеют» его, то «приходит лукавый и похищает посеянное» (Мф. 13, 18—19). Здесь – прямое указание на то, что о Царстве Божием мало слышать, надо еще и «разуметь», понимать, что стремление к нему составляет суть и содержание жизни христиан. Если этого понимания нет, если после крещения в центре жизни человека по-прежнему остается мiр сей, то, пользуясь этим, лукавый (в буквальном смысле – «кривой») искривляет весь его путь, так что человек в итоге не достигает Царства Небесного. Поэтому на веками волнующие человеческий род вопросы «что нам есть? или что пить? или во что одеться?» Христос отвечает: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33), то есть, не где-то и когда-то потом, а уже здесь и сейчас – в мiре земном живите по законам свышнего мира – Царства Небесного.

Христос был верен Царству Небесному до смерти. Когда Он был казнен, на кресте Спасителя было начертано указание вины: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (Ин. 19, 19). Так даже Распятый на кресте, Христос проповедовал Царство Небесное, и эта проповедь привлекла к Нему миллиарды людей. Как и говорил Христос: «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12, 32).

Ныне и присно. Сейчас и всегда

С особой силой Благая весть о приблизившемся Царстве Небесном звучит в Нагорной проповеди Христа, которая, согласно древнему византийскому преданию, была произнесена на горе Карней Хитин в 6 км. к западу от Тивериады, города на берегу Галилейского озера. Видом, высотой и размерами она сегодня, как и две тысячи лет назад, напоминает внушительный холм, на склонах которого могло разместиться несколько сотен людей.

Рассказ о Нагорной проповеди Матфей начинает словами: «Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их» (Мф. 5, 1—2). Спаситель говорил сидя, и его проповедь была обращена, прежде всего, к ближайшим ученикам, но Его могли слышать и остальные люди.

В Евангелии от Матфея Нагорная проповедь занимает три главы, состоит из более чем ста стихов и включает множество крылатых выражений, хорошо знакомых даже далеким от Церкви людям. Например, «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (5, 39); «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (6, 21); «не судите, да не судимы будете» (7, 1).

Столь же широко известны слова, звучащие в начале проповеди, которые позже были названы «заповедями блаженства». Уже две тысячи лет в эти заповеди вчитываются и вслушиваются миллионы людей. Студенты духовных школ заучивают их наизусть. Богословы сравнивают с заповедями Моисея. Другие видят в них моральные максимумы, а кто-то – просто малопонятный церковно-славянский текст, исполняемый за богослужением.

Но подлинный смысл «заповедей блаженства», как и всей Нагорной проповеди Спасителя, раскрывается именно в свете Благой вести о приблизившемся Царстве Небесном, о котором Христос говорит уже в первых словах:

«Блаженны нищие духом102, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас» (Мф. 5, 3—12).

Перед нами – икона (образ)103, эпифания (явление)104 Царства Небесного: сидя на возвышенном месте, как на троне, Христос, «как царственный наставник народа формулирует в Своем инаугурационным обращении черты и характер, которыми должны обладать граждане Его страны»105. Избранная для этого гора подчеркивает неотмiрность Христова Царства. Следуя за своим Правителем, граждане Царства взошли на горнюю высоту в новый «более высокий план бытия», который евангелие называет Царством Небесным, удалились от мiра и поднялись к небу, которое является образом невидимого, нематериального, свышнего, духовного мира. Как и подобает правителю, Христос говорит с подданными Своего Царства с возвышения, но не довлеет над ними, ни настаивает, ни приказывает, ни угнетает, как это делают правители мiра сего, а беседует, как учитель с учениками или отец с детьми.

При этом, заметим, Христос не говорит «будут блаженны», но уже сейчас и всегда, «ныне и присно» «блаженны» смиренные, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы, изгнанные за правду и все, кого будут «гнать и всячески неправедно злословить» за Христа (Мф. 5, 4 – 11). Уже сейчас все они являются гражданами Царства Небесного, которое приблизилось и светит в нашем несовершенном мiре.

Продолжим аналогию.

Как у любого государства, у Царства Божия есть своя «территория». Но поскольку Царство Божие не материально, то его Божие нельзя определить «приметным образом» (Лк. 17, 20) – его «территория» не ограничена пограничными столбами из дерева и металла. Это «территория Святого Духа», Который «дышит, где хочет» (Ин. 3, 8) и «внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). А если так, то пребывая в «праведности и мире и радости о Святом Духе» (Рим. 14, 17), где бы вы не находились в мiре земном, вы пребываете в Царстве Божием. О чем Блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский писал: «Если мы, живя на земле, ведем себя по небесному, живем без страстей: то имеем Царствие Небесное»106. И о чем постоянно напоминает нам Церковь словами священника в конце молитвы «Отче наш»: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». Не «завтра и присно», а «ныне и присно», то есть сегодня и всегда с нами Царство Божие.

Как у каждого государства, у Царства Божия есть своя «форма правления» – оно является Царством. С той разницей, что не сами граждане избрали Царя и доверили ему управление страной, но Сам Бог – Отец завещал Царство Своему Сыну – Христу и благоволил дать «малому стаду» – всем верным христианам (Лк. 12, 32; Лк. 22, 28—30).

Как у каждого государства, у Царства Божия есть свои законы – это заповеди о любви к Богу и ближнему, о которых Христос сказал: «Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» (Мф. 19, 17). О таких апостол Павел говорит, что они «уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу» (Еф. 2, 19). Это ли не образ правового государства в его христианском понимании?107

Как у каждого государства, у Царства Небесного есть свои символы, которые являют его в дольнем мiре. Гимном («торжественной песнью») этого Царства является молитву Господню, а гербом (эмблемой и отличительным знаком) – крест Христов, которым обозначены, как храмы – места собраний граждан Царства Небесного, так и сами его жители, которые также являются храмами Святого Духа (ср. 1 Кор. 3, 16).

Как у каждого государства, у Царства Небесного есть свои послы. Именно так переводится с греческого слово «апостол» – «посол», «посланник». Ими являются не только двенадцать ближайших учеников Христовых, но все Его последователи, которым Христос говорит: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 16).

Как у каждого государства, у Царства Небесного есть свои наука, культура, образование, о которых мы будем говорить в следующей главе. Есть у него свои союзники, но также есть и враги.

Завершить беседу о свышнем мире хотелось бы словами преподобного Иустина Поповича, нашего современника, сербского богослова, из его работы «О рае русской души»:

«Что такое рай? Рай есть чувство Бога. Если человек чувствует в себе Бога, он уже в раю. Где Бог, там и царство Божие, там и рай. С тех пор, как Бог Слово сошел на землю и стал человеком, рай стал самой непосредственной земной и человеческой реальностью. Ибо где Господь Христос, там и рай…

Что такое ад? – Ад есть чувство дьявола. Если человек чувствует в себе дьявола, он уже в аду. Ибо там, где дьявол, там и ад. Впереди дьявола всегда идут грехи, а за ними ад. Каждый грех излучает в душу человеческую понемногу зла, которое сразу же образует свой малый ад. Если человек умножает грехи в себе, привыкает к ним, его малый ад постепенно превращается во все больший и больший, пока не захватит всю душу…

И рай, и ад суть сперва психические реальности, психические переживания, субъективные и индивидуальные, и только потом – трансцендентные реальности в ином мире. Можно сказать, что на земле и рай, и ад по-земному относительны и ограничены, но и один и другой уводят человека после смерти в свои вечные царства: в царство Божие и в царство дьявола. И человеческое добро, и человеческое зло на земле только введение и подготовка для вечной жизни человека или в царстве Божиего Добра – в раю, или в царстве вечного дьявольского зла – во аде»108.

С кем наша душа? Хотим ли мы вслед за Христом взойти в новый более высокий план бытия, стать гражданами Царства Небесного и для того уже здесь и сейчас на земле научиться жить по законам этого Царства – Христовым заповедям?

Беседа 6. ПРИТЯЖЕНИЕ ЦАРСТВА НЕБЕСНОГО

Когда-то путь образованного человека к Богу мы сравнили с путем трех волхвов Каспара, Мельхиора и Валтасара, которые оставили родную страну и пошли за чудесной звездой, чтобы поклониться родившемуся Спасителю мiра. Звезда привела волхвов в Вифлеем, где они «нашли Марию и Иосифа и Младенца, лежащего в яслях» (Лк. 2, 16). Также и мы вышли в путь с надеждой, что он приведет нас к Богу.

Путь волхвов был долгим и трудным, и нам, по началу, казалось, что Царство Божие лежит также за тридевять земель. Но оказалось, что оно гораздо ближе – Царство Божие «не там и не здесь», а «внутрь нас есть» (Лк. 17, 21). Поэтому надо не идти куда-то далеко-далеко, а «прийти в себя», заглянуть в свою душу и разглядеть в ней сияние Небесного Царства. И тогда мы сможем увидеть, как это Царство светит и сияет в окружающем мiре.

Почему же некоторые люди находят его и уже сегодня живут среди нас по законам Неба, как граждане Небесного Царства, а другие не находят или не ищут вовсе? Где искать «небо на земле»? Как почувствовать притяжение Царства Небесного? Да, и возможно ли это?

Мы убеждены в том, что это не только возможно, но и всякий христианин, вошедший в ограду Церкви через Святое Крещение и участвующий в церковной жизни, уже соприкоснулся с Небесным Царством, приобрел опыт жизни в нем и имеет все необходимое для того, чтобы уже здесь и сейчас жить «на земле как на небе», то есть в Царстве Небесном.

Собственно для этого и существует Церковь, чтобы всякий верующий в Христа не погиб, но имел жизнь вечную (ср. Ин. 3:16).

Притяжение святости (Оглашение)

О том, что жить на земле по законам Неба возможно, говорит опыт людей, которых Церковь называет святыми – от праславянского «svetъ»109, то есть «светлыми», «исполнившимися света». Именно это, как правило, более всего и потрясает в их судьбах, что, проживая среди нас, святые жили не по «понятиям мiра сего», а какой-то другой – необычной, можно сказать «небо-бытной» жизнью, то есть пребывали на небе. Сначала – душой, а затем – и телом. Следовательно, это возможно. Об этом говорит сам факт существования святых – апостолов, мучеников, святителей, преподобных, бессребреников, благоверных князей, страстотерпцев, блаженных, чувствовавших притяжение Небесного Царства.

«Просвещение» и «святость» – слова не просто близкие по звучанию и по этимологии, но второе – результат первого. Святость – результат просвещения. Конечно, если мы понимаем его по-христиански и считаем, что просвещения требуют не только лобные доли головного мозга, но вся личность человека. Как писал Н. В. Гоголь: «Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах»110.

О том, что подлинное просвещение способно изменить не только сознание, но саму природу человека, свидетельствуют нетленные мощи святых, которых в богослужебных тестах Церковь называет «небесными ангелами, небесными человеками». В том числе преподобного Трифона Вятского, мощи которого, согласно показаниям «Вятского Временника», были обретены 3 июня 1684 г. «изсохша в нетлении» после 70 лет пребывания в земле, и даже «ризы же его и схима невредимы, и на схиме подпись, яко на новой»111. Свет Христовой любви, которой преп. Трифон искал на всех путях свой жизни в Архангельской, Пермской или Вятской земле, которой был верен в подвигах и гонениях, изменил не только его сознание, но и даже тело, сделав его нетленным, не подвластным законам материи. И этот случай не единственный.

Несколькими годами раньше – 17 апреля 1641 г. на реке Свири к востоку от Ладожского озера были обретены мощи преподобного Александра Свирского (+1533), который единственный из русских подвижников был удостоен явления Святой Троицы112. Пролежав более столетия земле, мощи были обретены совершенно нетленными. Такими они пребывают по сей день. Каждого, кто подходит к мощам преп. Александра Свирского113, поражают открытые рука и стопы чудотворца, которые и мироточат.

Как мироточат тела святых монахов Киево-Печерской лавры. Журналист Алла Добросоцких сообщает:

«Интересные данные были получены в одном из научно-исследовательских институтов Киева, изучавших состав миро из Лавры. Оказывается, в миро присутствуют те компоненты, которые входят в состав живого организма, в частности, в нем содержится 75 миллиграммов животного белка на 100 миллилитров жидкости. Это означает, что плоть святого остается живой, и по воле Божией в ней могут начаться синтетические процессы. Нам же дано видеть только результат свершаемого чуда – капли мира»114.

Как и чудеса, которые совершал Христос в Палестине, нетленные мощи святых являются «знаками» Царства Небесного, которое сияет в земном мiре через своих «просвещенных граждан» – святых. «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи» – эти слова преп. Серафима Саровского известны многим. Что значит «спасись»? Стань святым, «просветись», исполнись Света Христовой любви! Только так ты сможешь осветить жизнь не только родных и близких, но и тех тысяч людей, с которыми ты вольно или невольно соприкасаешься по пути домой, в общественном транспорте или магазине, на отдыхе или на работе. А если ты не станешь святым, светлым, то кто осветит их жизнь? Кто поможет им почувствовать притяжение иного бытия?

Поэтому, думаю, мы не ошибемся, если определим притяжение Царства Небесного, прежде всего, как притяжение святости, и поистине счастлив человек, которому удалось к ней прикоснуться. Возможно, кто-то скажет: «Как это возможно? Разве святые разгуливают по улицам наших городов, ездят в автобусах и метро?». Но, заметим, что среди святых XX века были и такие. Никто, как говорится, ни святых, ни грешников с Марса на Землю в контейнерах не забрасывает. А вот опыт святости дан каждому. Иначе и быть не могло, чтобы Бог, поставив перед человеком, столь высокую задачу, не дал ему средства, необходимые к ее осуществлению.

Если Царство Небесное есть иной, новый, «более высокий план бытия»115, в котором царствует жертвенная любовь, то разве в жизни каждого из нас не было периода, как все, что нам было нужно – это была любовь, а власть, деньги, успех и другие ценности мiра сего не имели для нас большого значения? Когда это было? Это было в детстве, которого современный мiр и школа не любят и стараются, как можно скорее переделать детей во взрослых. Словно детство – это недостаток и быть ребенком стыдно. Словно ребенок – это только неполноценный, неразвитый взрослый. Словно мы забыли, как Христос сказал о детях, что «таковых есть Царство Небесное» и, кто не «умалиться как дитя», не войдет в Его Царство (Мк. 10, 13—15).

Об этом горько и справедливо писал наш современник святитель Николай Сербский (+1956): «Господь сказал: если не обратитесь и не будете как дети, не сможете войти в Царство Небесное. То есть Господь подчеркивает необходимость воспитания не детей, а взрослых и показывает способ их воспитания, совсем простой способ – брать пример с детей… Христос – вечная молодость, и Он зовет детей и дает им силу не одряхлеть духом и навсегда сохранить радость, бодрость и крепость духа. Слово Божие не дает духовно состариться. В противоположность Ему и Его мудрости существует школьное, схоластическое воспитание, все усилия которого направлены на то, чтобы как можно скорее сделать из детей стариков. В пример приводятся старики, старческий образ мыслей прививается как единственно правильный, и детские сердца сморщиваются от старческого скепсиса и пессимизма. Вместо того чтобы уподобиться детям, старики делают детей подобными себе. Сами не войдут они в Царство Небесное и детям войти не дадут. Поэтому и слышим мы повсюду жалобы, что молодежь переживает депрессию и отчаяние. Да благословит и ободрит Господь детей наших»116.

Поэтому трижды счастлив человек, у которого было доброе и счастливое детство, согретое любовью Бога, родителей, родных и близких. Эти и есть опыт «праведности и мира и радости о Святом Духе», как определил Царство Небесное апостол Павел (Рим. 14:17). Опыт такого детства неистребим и проклюнется, как росток сквозь асфальт, сквозь любые успехи и проблемы будущей «взрослой» жизни.

По сути, это опыт оглашения, которое в церковной практике предшествует крещению человека. Как правило, в этот момент – и взрослый, и тем более младенец – еще не знает во всей полноте христианского вероучения. Но церковь не отталкивает ни младенцев, ни взрослых, если человек уже узнал Христа и готов отныне жить в соответствии с Его заповедями – законами Царства Небесного117. Именно это означают слова «Верую Ему как Царю и Богу», которые крещаемый или от лица младенца крестный произносят при оглашении.

Но как поверить Христу? Ведь доверять можно только тому, кого знаешь, с кем уже состоялась твоя встреча. Поэтому в практике древней Церкви оглашенные допускались к участию в богослужениях, чтобы слышать Евангелие – Благую весть Христа о Царстве Божием. Актуально это и сегодня. Поэтому разумно поступают священники, которые, прежде чем крестить взрослых людей, предлагают им побывать на воскресном богослужении и послушать Слово Божие, которое являет верующим Христа, помогает встретиться с Ним, узнать и услышать Его.

Встреча с Христом может состояться не только в храме и не только «лицом к лицу». В Книге Деяний святых апостолов рассказывается о том, как в начале истории христианской Церкви Апостол Филипп пришел в Самарию, жители которой решились принять крещение, когда «поверили Филиппу, благовествующему о Царствии Божием» (Деян. 8:12). Самаряне поверили Филиппу не потому, что он «интересно и увлекательно рассказал им о Христе», но потому что своей проповедью и жизнью Филипп явил им Христа, а точнее – Христос открылся самарянам через Филиппа.

Как открывается Он в страстотерпцах Борисе и Глебе, преподобных Сергии Радонежском и Трифоне Вятском, святых Царственных мучениках. Потому что у святых нет какой-то «своей» святости, отличной от святости Христа. Святые «светят» мiру в той степени, насколько, по слову апостола Павла, изобразился в них Христос (ср. Гал. 4, 19). Поэтому, когда на этапе оглашения нас увлекают жизнь и подвиги святых, удивительные работы иконописцев, глубокие мысли религиозных философов или просто добродетельная и осмысленная жизнь знакомых христиан – это Сам Христос открывается и является нам через них.

Поэтому при крещении младенцев Церковь не требует от родителей «сдать минимум» по Закону Божию или литургике, но предлагает, прежде всего, определиться с крестными, которые должны не только купить малышу крестик и принять его на руки из купели. Но помочь крестнику нести крест христианской жизни и помочь ему встретиться с Христом. Принимая малыша из купели, восприемник словно говорит: «Пока ты еще мал, не умеешь ходить и еще не можешь сам прийти ко Христу. Я помогу тебе. Принесу тебя к Нему. Сделаю все, чтобы ты узнал и полюбил Христа, узнал Его Благую весть и сподобился стать „наследником“ Его Небесного Царства»118.

У каждого – свой путь ко Христу и свои «крестные». В советские годы, когда храмов не хватало, местами оглашения – встречи человека с Богом – нередко становились концертные площадки, читальные залы библиотек, кинотеатры или даже лесные поляны под открытым небом, на которых собирались горожане, чтобы у костра сказать или спеть друг другу негромкие слова, идущие из глубины своей души – оттуда, где находится Царство Небесное.

Когда-то и я впервые услышал удивительные слова апостола Павла о любви не в храме, а в кинотеатре «Мир» на улице Ленина в городе Кирове, стерильно-советские названия которых ничего такого не обещали. Услышал их не из уст православного священника или заезжего проповедника, а от героев фильма «Андрей Рублев» режиссера Андрея Тарковского. Слова, как и фильм, запали в душу. Не зная, откуда они взяты, я первое время считал эти слова частью сценария и при каждом следующем просмотре фильма с замиранием ожидал, когда они снова зазвучат, слушал и впитывал их. Пока, наконец, добрый знакомый не подсказал, что эти строки взяты из Первого послания Апостола Павла к коринфянам. И сразу закрутились вопросы: «Кто такие коринфяне? Кто такой Павел и почему его называют апостолом? А что он еще написал? Кому и зачем? Что хотел ими сказать? О какой любви писал апостол? Умею ли я любить этой любовью? Нет, не умею. Может ли кто-нибудь меня научить этой любви?». Так постепенно, шаг за шагом, вопросы привели меня к крещенской купели.

Не знаю, могу ли я назвать своим «крестным» А. А. Тарковского или И. С. Баха, чьи «Страсти по Матфею», исполняемые на незнакомом немецком языке, каким-то непостижимым образом достучались до моего «комсомольского» сердца. Но, думаю, что тысячи людей могли бы также сказать, что их произведения помогли им встретиться с Богом.

Конечно, дело не только в Тарковском. Думаю, и сам режиссер понимал, что его «Рублев» состоялся не только благодаря глубокому сценарию, талантливой операторской работе и прекрасному актерскому ансамблю. Но, прежде всего, благодаря двум дивным святым русского средневековья – преподобным Андрею Рублеву и Сергию Радонежскому, без которых не только не было бы этого фильма, но и сама Россия была бы другой. Но и это – лишь приближение к истине. Потому что и сами эти люди состоялись как святые, подражая и внимая Христу, Который является нам и в служении преп. Сергия, и в иконах Рублева, и в фильме Тарковского. Потому что притяжение святости, притяжение доброго и счастливого детства притяжение подлинного таланта, притяжение всего подлинного, вообще, – это притяжение Христа.

И лишь когда встреча с Христом состоялась, и человек готов произнести «верую Ему яко и Царю и Богу», то есть назвать Христа Царем, а себя подданным Его Царства, только тогда священник может приступить к крещению и первым возгласом прославить Царство Отца и Сына и Святого Духа.

Притяжение новой жизни (Таинство Крещения)

Вряд ли мы можем представить и тем более ощутить, как сильно чувствовали притяжение личности Христа апостолы, которым был дан уникальный дар – быть рядом со Спасителем, когда, обходя Святую Землю, Он благовествовал приблизившееся Царство Небесное119. Рассказывая о нем, Иисус использовал притчи, образную речь, пословицы, поэзию и даже игру слов. Б. Мецгер приводит такой пример: на арамейском языке слово «комар» звучит «калма», а «верблюд» – «гамла», поэтому известное выражение Христа о фарисеях звучало так, что они отцеживают калма (комара) и проглатывают гамла (верблюда) (ср. Мф. 23:24)120.

И все же не это было главным. Потрясали, притягивали и назидали не столько мудрые слова, яркие образы или меткие и остроумные сравнения, сколько сама жизнь Христа, который, пребывая среди учеников, уже на земле жил как на небе. Он не только учил быть нищими духом и милостивыми, но Сам постоянно являл ученикам смирение, кротость и чистоту сердца, алкал и жаждал правды, творил мир и милость и, в итоге, претерпев «правды ради» предательство, гонения, злословие и смерть, воскрес из мертвых и явил ученикам торжество той новой жизни, которой жил среди них еще на земле.

«В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1:4) – спустя годы, скажет Иоанн Богослов в первых строках своего Евангелия, подчеркнув, что подлинным «светом» была сама жизнь Сына Божия, причастниками которой Он сделал Своих учеников. Именно эту новую жизнь Спасителя, а не только Его притчи и крылатые выражения, постарались сохранить и донести до нас евангелисты Матфей, Марк и Лука, составившие свой «синопсис» – обозрение жизни Спасителя. Именно Христу и Его жизни стремились подражать святые. Именно она вдохновляет тысячи людей и сегодня жить, «яко на небеси и на земли».

Когда в годы гонений власти мiра сего запрещали издавать и распространять Библию и Евангелие, они прятали от людей не только книги, но, прежде всего, Самого Христа. Также было, когда разрушали храмы и монастыри, ссылали и убивали монашествующих, священнослужителей и прихожан, способных явить Христа мiру. Когда запрещали исполнять церковные песнопения, проводить выставки икон, паломничать по святым местам. Все это было гонимо, потому что свидетельствовало о Христе и Его Царстве, которому Он был верен до последнего дня.

Еще в пустыне, перед выходом на общественное служение, диавол пытался удержать Иисуса от проповеди Царства Небесного тем, что обещал дать Ему «все царства мира», но был посрамлен. Известно, что впоследствии в окружении Иисуса были люди, мечтавшие использовать Его силу, авторитет и даже чудеса в политических целях. Иисус никого не отталкивал, но никогда не шел на поводу у таких людей. Поэтому и в конце Своего общественного служения Он предпочел въехать в Иерусалим не «на боевом коне», а на скромном и смиренном ослике (Зах.9:9) и не стал предъявлять политических притязаний. После чего часть последователей отвернулась от Него. Не их ли голоса до сих пор слышатся в криках: «Возьми, возьми, распни Его! … Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19:15)? Но Иисус не стал разменивать правду Царства Небесного на миражи мiра сего.

Иисус творил удивительные чудеса и, казалось бы, мог легко увеличить ими Свою популярность, но делать этого не стал. Напротив, как сообщают евангелисты, Христос, как правило, запрещал людям говорить о том, Кто их исцелил. У Матфея читаем: «И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех и запретил им объявлять о Нем» (Мф. 12:15—16). Марк пишет, что, исцелив слепого, Иисус «послал его домой, сказав: не заходи в селение и не рассказывай никому в селении» (Мк. 8:26). По свидетельству Луки, воскресив из мертвых дочь начальника синагоги Иаира, Иисус повелел родителям «не сказывать никому о происшедшем» (Лк. 8:56). Иоанн писал, что, исцелив слепого у Овчей купели, Иисус сразу «скрылся в народе бывшем на том месте» и лишь потом наедине подошел к исцеленному, чтобы сказать: «Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Ин. 5:13—14).

Еще в начале служения Иисус решил, что творимые Им чудеса, как писал Б. Мецгер, «не будут ошеломлять умы тех, кто не сочувствует ни Ему, ни Его целям». «Он не стал искать славы, превращая камни в хлеба или творя другие эффектные трюки. Стратегия Его мессианского служения была иной – учить словом и примером, чтобы люди увидели и приняли божественный дар милости и силы, предлагаемый всем, кто покается и примет зов Царства. Иисус рассматривал веру, как свободное решение, а не как вынужденное мнение»121.

«Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8). Он и сегодня никому Себя не навязывает, никого не принуждает силой поститься и молиться, не заставляет ходить в Церковь или крестный ход «всем классом». Он говорил, что хочет милости, а не жертвы (ср. Мф. 9:13), а милости «из-под палки» не бывает. Поэтому, как утверждал Н. А. Бердяев, христианство, как «религия распятой правды», может быть только свободно принято людьми, и «каждое слово Христа есть слово освобождающее»122.

Возможно, с этими словами русского философа согласятся не все. Особенно те, кто скучает по «твердой руке» и не просто любит «ходить строем», а считает, что так должны ходить все. Помнится, митрополит Хрисанф123 говорил о таких людях, что «они сами не живут и другим не дают». Встречаются они и среди верующих. И все же их меньшинство.

Куда больше тех, кто свободно пришел к Христу, именно во Христе обрел подлинную свободу124, дорожит ей и понимает, что она не имеет ничего общего с произволом, вседозволенностью или анархией. Потому что подлинная свобода не безгранична, а всегда ограничена. Не только законами, но, прежде всего, любовью125. Как была ограничена свобода Христа Его любовью к Отцу Небесному, о которой пишут все евангелисты, а Иоанн упоминает о божественном Отцовстве Иисуса 120 раз. При этом, по замечанию Б. Мецгера, поражает не только частота, с которой Иисус называл Бога Отцом, но также «степень нежности и теплоты, которые Он в это слово вкладывал», используя арамейское слово «Авва», которое, «означает, скорее, даже не «отец», а «папа»126. Эту верность Богу Отцу Иисус пронес до последнего вздоха: «Отче! В Руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46).

Никто не явил свободы большей, чем Христос, свободно принявший предательство, поругания и смерть. И никто не явил любви большей, чем Христос, молившийся на кресте за распинавших Его: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Своей жизнью Христос не просто связал любовь и свободу, но показал, что только в этой взаимосвязи они обретают свой подлинный смысл и, напротив, вне ее – обессмысливаются. Это актуально не только христиан, религию которых Н.А.Бердяев назвал «религией свободной любви и любящей свободы»127. Но для всего мiра, многие проблемы которого связаны не с тем, что в нем много или мало свободы, а с тем, что в нем мало любви.

Да и может ли быть иначе, если ресурсы мiра ограничены, а потребности людей постоянно растут и то, что еще вчера казалось верхом совершенства, сегодня – «вчерашний день и только». Как результат – неудовлетворенность жизнью, которая не только написана на лицах людей, но также фиксируется статистикой. Так, по данным ВЦИОМ, большинство россиян ощущают себя сегодня «не в своей тарелке», а по данным международных центров изучения общественного мнения Россия стабильно входит в число «наименее счастливых» стран. В 2012 г. во «Всемирном индексе счастья», составленном британским исследовательским центром New Economic Foundation; в «Всемирном рейтинге счастья» и «Глобальном барометре надежды и отчаяния», составленных американским Институтом Гэллапа ей было отведено 122 место из 151, 121 место из 148 и 40 место из 58 стран соответственно128.

Конечно, данные этих рейтингов относительны и в значительной степени зависят от того, что вкладывает человек в понятие «счастье». Однако, показателен сам факт обращения к этой теме, а результаты исследований говорят о том, что современное общество потребления не принесло человеку «полного и невозмутимого счастья». Поэтому во всем мире миллионы людей чувствуют притяжение личности Христа, прислушиваются к Его Нагорной проповеди, вглядываются в Его образ и стараются учиться у Него подлинному пониманию счастья, свободы, любви – учиться новой жизни в приблизившемся Царстве Небесном, чем, по своей сути, и является христианство.

Как Христос вошел в новую жизнь, «смертию смерть поправ», так и человек, прежде чем войти в Царство Небесное, должен умереть для греха в земном мiре. Символом этого является Таинство крещения, о котором апостол Павел писал: «Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим. 6:3—4).

В Крещении, трижды погружаясь и трижды восставая из воды, человек через это «подобие смерти и воскресения» соединяется с Христом, чтобы впредь «почитать себя мертвым для греха, живым же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6:11) – жить новой жизнью гражданина Небесного Царства по примеру его первого гражданина и Царя – Иисуса Христа. Поэтому ключевой вопрос для крещаемого состоит не в том, какое евангелие было написано первым или чем великое повечерие отличается от малого, а в том, готов ли он изменить свою жизнь и впредь жить «на земле как на небе»? Символом этой новой жизни во Христе, символом чистоты и невинности служит «риза света» – белая одежда, в которую священник облачает нового жителя Небесного Царства, рожденного в крещенской купели.

Притяжение Церкви (Таинство Миропомазания)

Рождение – великое событие. Но этого мало. Даже в земном мiре, чтобы новорожденный мог пользоваться поддержкой и защитой государства, вскоре после рождения родители приносят малыша в ЗАГС – отдел записи актов гражданского состояния при местном органе власти, где чиновник от лица государства выдает родителям «Свидетельство о рождении». На ближайшие годы именно этот документ станет главным в жизни маленького гражданина и уже очень скоро понадобиться при прописке малыша по месту жительства, обращении в больницу, поступлении в детский сад и школу, защите и имущественных прав, а в будущем позволит юноше или девушке получить паспорт и уже самостоятельно пользоваться всеми гражданскими правами.

За всей этой «бюрократией» нельзя не заметить положительной стороны вопроса – новорожденному предстоит жить не одному, а в окружении людей, и государство готово выступить посредником в их отношениях. Оно протягивает руку помощи новорожденному и обещает свою защиту, гарантом которой является «Свидетельство о рождении», заверенное государственной печатью – древним символом власти.

Также и при рождении в вечную жизнь, сразу после крещения священник помазывает новопросвещенного христианина специально приготовленным ароматическим маслом – «миром», и при этом творит крест «на челе, и очесех, и ноздрех, и устех, и обоих ушесех, и персех, и руках, и ногах», глаголя «Печать дара Духа Святаго. Аминь». Прот. Александр Шмеман писал: «Основное значение, открываемое в помазании святым миром, очевидно: это отпечаток на нас Того, Кто владеет нами»129. Подобно тому, как запечатанное государственной печатью «Свидетельство о рождении» открывает перед новорожденным «Страну бытия» – дольний мiр, сообщаемая в миропомазании «Печать дара Духа Святаго» открывает перед человеком «Страну пакибытия» – свышний, горний мир, Царство Небесное и через дар Святого Духа соединяет его с Царем и другими гражданами этого Царства.

С этого момента духовная жизнь во Христе становится для человека не только желанной, но и возможной. С апостольских времен, она не мыслима без Церкви. Но одно дело – понимать это умом: признавать вклад Церкви в развитие мировой цивилизации, восхищаться жизнью и глубиной мысли Святых Отцов, прозрениями религиозных философов, выдающимися произведениями мастеров церковного зодчества, духовной музыки и художественной культуры. И другое дело – переступить порог храма и затем регулярно «собираться в церковь» (1 Кор. 11:18) или, как принято говорить сегодня, «активно участвовать в жизни прихода». Причем не по привычке, а осознанно. Не на словах, а на деле разделяя мнение о том, что «кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец».

Сегодня это – редкость. По данным ВЦИОМ в начале 2012 г. только 8% россиян, считающих себя православными, посещали церковь раз в месяц, 35% «время от времени», 40% «очень редко», а 15% респондентов признались, что не ходят в церковь совсем. Поэтому сегодня священнику нередко приходится слышать: «А не могли бы вы крестить нашего сына (дочь) отдельно?». Не потому что ребенок болен или в храме холодно, а «просто так», без какой-либо «уважительной причины». Обычно я отвечаю: «Понимаете, даже если я крещу Вашего малыша „индивидуально“, то есть отдельно, отдельно от Церкви жить все равно не получится». И этот ответ, как правило, снимает все сомнения.

Важно понимать, что часто родители задают этот вопрос не потому, что привыкли баловать себя и малыша. В нем есть своя правда – родители чувствуют инаковость Церкви и пока еще не готовы принять Церковь такой, какая она есть. Поэтому смущаются и просят не столько особого внимания, сколько понимания и снисхождения. Было бы куда хуже, если бы люди не чувствовали этой разницы между двумя мирами, в которых живет человек, и волокли в горний мир из дольнего мiра все, что заблагорассудится.

Ощущение Церкви, как особой реальности, переживали должно быть все. Было это и со мной. Весной 1987 года, возвращаясь домой после срочной службы в г. Переславле Залесском, я впервые побывал в Троице-Сергиевой Лавре и был настолько потрясен, что на следующий год, осенью, снова приехал в Посад с друзьями, движимый желанием поделиться увиденным и пережитым. По стране шагала «Перестройка». Как говорили в те годы: «Процесс пошел». Казалось, сам воздух был наполнен не только переменами, но также верой, надеждой и любовью. Чем же он еще может быть наполнен, когда тебе двадцать лет?

Я был не крещен. Мои друзья тоже. Но никто не возбранил нам войти в Троицкий собор Лавры, под сводами которого текла людская река к мощам преподобного Сергия Радонежского. Поплыли по ней и мы. Очередь двигалась медленно. Настолько, что я смог разглядеть и храм и людей, среди которых были заметны две группы. Одни спокойно и молчаливо, внутренне сосредоточенно стояли в очереди к святыне. Другие оживленно бродили по храму, рассматривая иконы и фрески, переглядываясь и улыбаясь, иногда вполголоса о чем-то беседуя между собой. Прислушавшись, я понял, что это были иностранные туристы. Выходя из храма на соборную площадь, туристы весело щелкали языком и хватались за фотоаппараты, чтобы скорее запечатлеть огромную лаврскую колокольню, Успенский собор, нарядную часовенку над святым источником и прочие «достопримечательности».

Примерно через полчаса, сделав крутой поворот, очередь приблизилась к раке. Друзья куда-то отошли, и я теперь мог не спеша, в тишине, нарушаемой только негромким потрескиванием свечей, разглядеть иконостас и Царские врата, справа от которых дивным видением из глубины веков приглушенно сиял точный список «Троицы» Рублева. Я видел, как верующие, поднимаются на солею, ставят свечу, подходят к иконостасу и прикладываются к одной из потемневших от времени икон, а затем, перекрестившись, благоговейно припадают к раке с мощами преподобного Сергия. При этом почти все стараются положить земной поклон и затем отходят, передав записку с именами монаху, непрестанно творящему молитву у раки преподобного. Вблизи раки очередь пошла быстрее, и уже была готова, как река, вынести меня на солею, от которой меня отделял только толстый канат из мягкого и теплого на ощупь, бардового бархата. Вот передо мной осталось двадцать, пятнадцать, десять человек…

Я шел вдоль каната и с каждым шагом все более отчетливо понимал, что не имею права переступить через него. Не имею права подняться на солею, зажечь свечу, приложиться к святыне. Научиться этому было нетрудно, и я уже выучил всю последовательность этих действий. Однако, я понимал, что все это будет неправдой. Потому что я не крещен. Я – не христианин. Как говорили в старину – «нехристь». Поэтому и «Троица» Рублева, и преподобный Сергий, и этот храм, и горящие свечи, и монах, и все верующие находятся для меня за бархатным канатом, как по другую сторону государственной границы, и я, как иностранец, не имею права пересечь ее. Там, у раки преподобного Сергия – мой народ, но я не с ним. Мое место с иностранцами, охочими до всего необычного, улыбчивыми и сытыми, но непробиваемо чужими. По крайней мере, сегодня. И я, сжимая в руке растаявшую свечу, вышел из очереди и направился к выходу их храма, зная, что обязательно вернусь в него, но уже христианином. Так и произошло.

Позже я не раз бывал в Лавре – один, с семьей, друзьями, учениками, прихожанами. Но день, в который мне довелось ощутить присутствие Неба на земле, я не забуду никогда. В тот памятный день границей между двумя мирами – горним и дольним стал для меня бархатный канат у раки преп. Сергия. Граница была условной и, одновременно, такой реальной, что перейти ее, как тать, я не смог.

Церковь была рядом, но она была не от мiра сего. Подобно небу над землей, которое также рядом, но земле не принадлежит. Не потому ли оно так манит и влечет к себе? Ведь, если небо не было рядом, как мы могли бы почувствовать его притяжение? И, если бы оно не было отлично от земли, то кому нужно такое «небо»?

Также и Церковь влечет к себе, потому что она близка, но при этом не похожа на мiр. И это притяжение тем сильнее, чем больше ее храмы не похожи на офисы, ее служители – на менеджеров, ее богослужение – на партийные митинги или театральные постановки, проповеди ее служителей – на разговор начальника с подчиненными, ее песнопения – на песни из популярных хит-парадов, ее крестные ходы – на политические демонстрации, а забота о ближних – на рекламные акции крупных компаний. Но при условии, что Церковь не замыкается в себе и остается рядом со своим народом. Соответственно, чем меньше в ней любви и больше политики, официоза и расчета – тем слабее притяжение Церкви.

Слава Богу, что нам дано жить в другие времена!

Притяжение Неба (Таинство Евхаристии)

Думается, неслучайно мне довелось почувствовать реальность свышнего мира именно в храме, который сам является островком Неба на земле. Причем не в переносном, а в прямом смысле. Своим внешним видом и внутренним устройством, богослужением, таинствами и обрядами, священными текстами и церковным пением, одеждами священнослужителей, куполами, крестами, иконами, фресками и другим убранством – всем собой храм не просто напоминает о свышнем, невидимом горнем мире, но являет его в земном, видимом, дольнем мiре. Храм и есть то место, где уже здесь и сейчас на земле с особой силой «пребывает», «светится» и «действует» Царство Небесное130.

Это видно даже издалека – с древности храмы было принято располагать на возвышенных местах – ближе к небу, при этом их пространство, как правило, было выделено на местности, обнесено церковной оградой, которая не столько защищала от воров или пожаров, сколько подчеркивала его «инаковость» по отношению к остальным зданиям. Здесь не должно быть ничего мiрского, дольнего, мешающего почувствовать притяжение горнего мира. Здесь не принято курить или распивать спиртное, «носиться сломя голову» и «говорить на повышенных тонах». При входе на территорию храма принято останавливаться и осенять себя крестным знамением. Как если бы при пересечении границы сопредельного государства на вопрос часового «Стой! Кто идет?» мы отвечали «Свои! Гражданин Небесного Царства!».

Конечно, это толкование, как и многое в церковной жизни символично. Но что есть символ? Размышляя над этим, прот. Александр Шмеман замечал, что мы привыкли соотносить символ с «изображением или знаком чего-то другого, чего при этом в самом знаке реально нет, как нет реального, настоящего индейца в актере, изображающем его, или реальной воды в химическом ее символе»131. Ряд этих сопоставлений можно продолжить – как купола не являются видимым небом, певцы на клиросе – ангелами, а, войдя в алтарь, мы не оказываемся в мгновение ока на окраине Иерусалима в Сионской горнице, символом которой он является.

Вот только соответствует ли это понимание изначальному смыслу «символа» и «символизма»? Отец Александр писал: «На этот – основной – вопрос я отвечаю отрицательно. Ибо в том-то и все дело, что первичный смысл слова „символ“ совсем не равнозначен с „изображением“. Символ может и не „изображать“, т. е. может быть лишен внешнего „сходства“ с тем, что он символизирует. История религии показывает, что чем древнее, глубже, „органичнее“ символ, тем меньше в нем такой только внешней „изобразительности“ (как символ вечности – круг внешне не похож на вечность, а компьютерный смайлик на радость – автор). И это так потому, что исконная „функция“ символа не в том, чтобы изображать (что предполагает отсутствие „изображаемого“), а в том, чтобы являть и приобщать явленному»132.

Об этом напоминает этимология слова «символ», которое обычно производят от греческого συμβαλλω (симбалло), где приставке συμ (сим) в русском языке соответствует «со», а глагол βαλλω (балло) переводится, как сбрасывать. Поэтому буквальный перевод слова συμβαλλω (симбалло) будет звучать как «сбрасываю вместе», «веду к» или «соединяю».

Это позволило А. Ф. Лосеву (1893—1988) определить «символ» как «субстанциальное тождество идеи и вещи», а прот. Александру Шмеману увидеть в нем знак, соединяющий два мира – видимый и невидимый, земной и небесный, а точнее – являющий Небо на земле. Он писал: «В первичном понимании символа он сам есть явление и присутствие другого, но именно как другого, т. е. как реальности, которая в данных условиях и не может быть явленной, иначе как в символе. В нем в отличие от простого изображения… две реальности – эмпирическая („видимая“) и духовная („невидимая“) соединены не логически („это“ означает „это“), не аналогически („это“ изображает „это“) и не причинно-следственно („это“ есть причина „этого“), а эпифанически (от греческого επιφανεια – являю). Одна реальность являет другую, но – и это очень важно – только в ту меру, в которой сам символ причастен духовной реальности и способен воплотить ее»133.

Так когда-то Царство Небесное было явлено на «горе блаженств» Карней Хитин, взойдя на которую, ученики Христовы удалились от мiра, поднялись на горнюю высоту и поистине пребывали в горнем мире, внимая Христу как Царственному наставнику своего народа134. «Гора блаженств» стала настолько ярким символом свышнего, горнего мира, что мы используем это название по сей день и, как поется в одном из песнопений, «в храме стояще, на небеси стояти мним».

Когда-то именно с этой сопричастности Царству Небесному началась история Русского Православия. Известно, что послы, направленные князем Владимиром в разные страны для «выбора веры», возвратились в Киев и сказали: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой. И не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького: так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве»135. Где же Бог пребывает с людьми, как не в Царстве Небесном? Именно к этой новой реальности – реальности свышнего, горнего мира, Царства Небесного – и было суждено прикоснуться послам киевского князя в Храме Святой Софии в Царьграде. Поэтому не один только эстетический восторг, а именно сопричастность этой новой реальности, в конечном итоге, оказала решающее влияние на выбор князя Владимира, который позволил нашим предкам и нам жить «на земле как на небе».

По сей день самый действенный способ почувствовать притяжение Царства Небесного – принять Святое Крещение, переступить порог храма, участвовать в богослужениях, поститься, исповедоваться, причащаться Святых Христовых Таин.

В воскресный день мы откладываем дела, оставляем дом и приходим в храм, где каждое богослужение начинается с обращения к Святому Духу, как Царю Небесному. Затем звучит Великая ектения. Диакон призывает нас помолиться «миром», то есть, придя в мирное, возвышенное, небесное расположение духа. Уже первое прошение Великой ектении – о Царстве Небесном: «О свышнем мире и о спасении душ наших Господу помолимся». Вторым прошением «о мире всего мiра» Церковь напоминает о том, что Царство Божие приблизилось и уже пребывает, светит, действует в окружающем нас мiре, как «праведность и мир и радость о Святом Духе» (Рим. 14:17), и потому мы просим «о том, чтобы мир Христов распространен был на всех, чтобы закваска, брошенная в мiр, подняла все тесто (1 Кор. 5, 6), чтобы все дальние и ближние стали соучастниками Царства Божьего»136. Об этом же напоминают возгласы священника, в которых он называет Бога правителем Небесной Державы: «Яко Твое есть Царство и сила и слава», «Ты бо еси Царь мира и Спас душ наших», «Яко Твоя держава и Твое есть Царство и сила и слава».

С особенной силой символика Небесного Царства раскрывается в главном христианском богослужении – Божественной литургии. Когда-то в древности она начиналась Малым входом с Евангелием, и уже затем звучали Великая ектения и антифоны, которые сегодня предваряют этот вход137. Несмотря на эти перемены, смысл самого входа остался неизменным – именно с него начинается восхождение Церкви на Небо, ее вхождение в небесное святилище, к Престолу Божию, где и совершается Евхаристия.

Под пение хора «Во Царствии Твоем помяни нас, Господи!» открываются центральные врата иконостаса, называемые Царскими, священник берет с престола Евангелие, выходит из алтаря и снова заходит в него этими вратами, прикладывается к престолу и затем проходит в глубину алтаря, к месту называемому горним, то есть возвышенным, свышним, небесным, не от мiра сего. Во многих храмах горнее место отмечено иконой Воскресения Христова, иногда с подсветкой, а также особым возвышением с седалищем, на которое во время богослужения восходит и садится архиерей.

При взгляде из храма движение совершается вглубь алтаря и вверх. Перед входом священник в тайной молитве просит Бога сотворить вход в сослужении ангелов. Хор от лица молящихся просит «Во Царствии Твоем помяни нас, Господи!», а затем поет «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» – молитву, составленную по образу славословия ангелов у Престола Божия (Ис.6:3). Все это напоминает восхождение на евангельскую «гору блаженств», ставшую одним из наиболее ярких и глубоких символов Небесного Царства.

Евангелист Матфей пишет, что, взойдя на эту гору, Христос сел (Мф.6:1). Взойдя на горнее место, архиерей также садится на седалище и, сидя, слушает апостольское чтение. Садятся и собранные вокруг архиерея священники, как некогда на «горе блаженств» апостолы сидели вокруг Христа. На чтение Евангелия все встают и вместе с народом слушают Слово Божие. Затем, как правило, звучит проповедь, а мы слушаем ее, как люди, собравшиеся на «горе блаженств», слушали проповедь Христа о приблизившемся Царстве Небесном.

Все эти священнодействия указывают на «небесный характер входа» и имеют решающее значение для понимания следующей за ним Евхаристии, как «восхождения и вхождения Церкви в небесное святилище». Движение, начавшееся Малым входом, достигает в Евхаристии своего исполнения и осуществления – в Евхаристии Церковь восходит на Небо, где верные причащаются Тела и Крови Христовых, и то есть становятся причастными Царю и Его Царству. О том, что Причащение совершается на Небесах, напоминают молитвы, в которых верные славят свышний мир, называя его Новым Иерусалимом: «Светися, светися, Новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия» – и просят Христа подавать им «истее» причащаться в «невечернем» Царствии Божием. После Причащения Чаша со Святыми Дарами переносится с престола на жертвенник, и Церковь вновь возвращается в дольний мiр, где и начиналась литургия.

О том, что литургия являет Небо на земле, писали многие авторы. Одна из наиболее глубоких и востребованных в последние годы книг – книга протопресвитера Александра Шмемана «Евхаристия. Таинство Царства», которая проникнута убеждением в том, что Евхаристия не «изображает», а являет Небесное Царство и потому способна утолить жажду человека по новой, вечной, совершенной жизни. Отец Александр писал:

«Простой» верующий идет в храм для того, прежде всего, чтобы действительно «прикоснуться мирам иным». Он твердо знает, что он на время ушел из «мiра сего» и пришел туда, где все иное, но такое нужное, желанное, насущное, что им потом сияет и осмысливается вся жизнь… Он знает также, хотя может быть и не сумеет выразить этого словами, что это иное и есть то, ради чего стоит жить, к чему все идет, все отнесено, все исполняется, – то есть Царство Божие. И, наконец, он знает, что если даже и непонятны ему отдельные слова или обряды, Царство Божие даруется ему – в Церкви, в «общем деле» ее, общем предстоянии Богу, в «собрании», в «восхождении», в «любви».

Пониманием Церкви как Неба на земле живет «все христианское богослужение, все христианское богословие и вся христианская жизнь». Прежде всего, это касается церковных Таинств, через которые человек становится причастным жизни Небесного Царства. Для жизни в нем он рождается в Таинстве крещения. В Таинстве миропомазания становится его «сыном и наследником», «полноправным гражданином». В Таинстве брака создает семью – малую церковь и обещает жить в ней по воле и заповедям Божиим – законам Небесного Царства. В Таинстве Евхаристии восходит к Престолу Божию и удостаивается «исполнения Царства Небесного». В Таинстве исповеди признает свои ошибки и грехи и просит Бога восстановить его в правах «наследника Небесного Царства». В Таинстве елеосвящения (соборования), обращаясь к Богу, как «Небесному Врачу», просит об исцелении и прощении грехов, в том числе забытых за давностью лет. И даже крестный ход в свете Благой вести о приблизившемся Царстве Небесном совершается не cтолько для того, чтобы дойти из «пункта А» в «пункт Б», сколько для того, чтобы, удалившись от привычного мiра со всеми его хлопотами и заботами, мы могли прожить несколько дней, часов или минут в мире горнем, «прийти в себя», увидеть Царство Божие внутри и вокруг нас.

Притяжение любви (Таинство Священства)

Литургия окончена, и мы покидаем храм. Почему нам нельзя остаться «на горе блаженств»? Почему Царство Небесное пока дано нам только в «приближении»? Почему из горнего мира мы должны сойти дольний мiр? В чем смысл этого возвращения?

Чтобы ответить на вопросы, звучащие в конце рассказа, как правило, надо вернуться к его началу. В нашем случае – к началу истории человеческого рода, которая в Книге Бытия описана как история сотворения и грехопадения первых людей. Даже тем, кто пока еще не готов услышать и принять эту историю на языке Священного Писания, очевидно, что перед нами – история не только «семьи Адама и Евы», сколько полное глубоких размышлений, близкое к евангельской притче, повествование о судьбах человеческого рода. Это впечатление усиливается тем, что на языке оригинала имена первых людей звучат не как личные, а как нарицательные: Адам в буквальном переводе означает «созданный из красной глины», «красный человек» или просто «человек», Ева – «жизнь». Вчитаемся в нее еще раз.

Едемский сад был прекрасен. Он был Царством Божией любви. Адам и Ева все в нем имели с избытком, и все свидетельствовало, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8). Адам и Ева это знали, потому что не знали никакой нелюбви, ибо были созданы Любовью и окружены Любовью. От них требовалось одно – быть верными этой Любви и не вкушать плодов от дерева познания добра и зла, растущего посреди Рая. Даже этот запрет был исполнен любви к человеку, потому что оберегал его от смерти. О чем Бог сказал Адаму: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16—17).

Нарушив эту заповедь, первые люди проявили нелюбовь, которой прежде Эдем не знал. В буквальном переводе грех есть «промах» или «ошибка»138. «Ошибка» первых людей заключалась в том, что «жизнь» (Ева) предложила «человеку» (Адаму) познать мир новым способом – без любви (без Бога), и Адам согласился. Последствия этой ошибки были трагическими: опыт нелюбви был навсегда усвоен первыми людьми и изменил их. В Книге Бытия сказано, что, когда после грехопадения Адам и Ева услышали голос Божий, то сначала скрылись от Бога между деревьями Райского сада, а затем стали препираться с Ним, стараясь переложить вину на другого – Ева обвиняла змея, а Адам – Самого Бога, отвечая: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3:8—13).

Прежде человек жил любовью, которая, по слову Апостола, «не ищет своего» (1 Кор. 13, 5) и всегда влечет к любимому. Если необходимо, даже ценой собственной жизни, о чем Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Но не так нелюбовь, которая, наоборот, всегда и везде «ищет своего», «никого не хочет видеть» и потому в своем предельном выражении «не-на-видит». Опыт нелюбви всегда разделяет – с Богом, родными, сослуживцами, знакомыми и незнакомыми людьми, вплоть до мироздания, которое нелюбовь не желает делить ни с кем, даже с Богом. Поэтому опыт греха изменил не только первых людей, но все мироздание, в целом – отныне все, к чему прикасались люди, получало печать нелюбви, печать несовершенства. Запятнанная нелюбовью часть мира становилась мiром.

Тогда, чтобы люди не запятнали несовершенством все мироздание, Создатель изгнал их из Эдема – отделил мiр людей от свышнего мира. И вновь не из ненависти, а из любви – чтобы, когда придет время, человеку было куда вернуться. Но для этого человек должен был покаяться, то есть кардинальным образом изменить свое сознание и жизнь – узнать в Боге Отца, почувствовать Его любовь, научиться у Него настоящей любви и положить ее в основание своей жизни. Причем, не когда-то потом, а здесь и сейчас, в отведенном ему мiре, отмывая его от нелюбви, отвоевывая у ненависти, превращая мiр дольний в мир горний, чтобы однажды человек мог и сам вернуться к Отцу Небесному и возвратить Ему преображенный любовью мiр людей.

Нельзя сказать, чтобы мiр людей совсем забыл о любви и Небесном Царстве. В одном из псалмов Царя Давида, написанном за тысячу лет до Рождества Христова, читаем: «Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому. И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!» (Пс. 83). Сердце псалмопевца горело любовью к Богу. Но даже его любовь была несовершенна, о чем Давид не раз сокрушался в своих псалмах.

Явить людям совершенную Любовь мог только Тот, Кто Сам есть Любовь и в Ком нет даже капли нелюбви. Показать истинный Свет мог только Тот, Кто Сам «есть свет и в нем нет никакой тьмы» (1 Ин. 1:5). Указать путь в Царство Небесное и научить жизни в нем мог только Тот, Кто Сам жил и живет в этом Царстве, Кто Сам есть «Путь, Истина и Жизнь» (Ин. 14, 6). Возвратить к Отцу мог только Сын (ср. Ин. 14:6).

Опыт нелюбви изменил людей и мiр, но Он не изменил Бога, Который не перестал «быть Любовью». Поэтому «так возлюбил Бог мiр, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16). Бог Отец послал в мiр Сына – Христа, Который показал ученикам Отца (Ин. 14:9) и, «положив Свою душу за друзей Своих», научил их уже сейчас на земле жить блаженной жизнью Небесного Царства.

Христос не только возвратил человека к Отцу Небесному, но и неразрывно связал спасение с отношением человека к ближнему, сравнив его с приблизившимся Богом. В причте о Страшном Суде, Христос говорит праведникам: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40). В то время как не оказавшие милости ближнему, не оказали ее Богу и потому не достойны Царства Божия. Позже Иоанн Богослов скажет об этом: «Кто говорит: „Я люблю Бога“, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (1 Ин. 4:20—21).

Поэтому притяжение Царства Небесного – это также, а, может, и, прежде всего, притяжение любви, без которой, по слову апостола, ни подвиги, ни знания, ни вера – вообще ничто не имеет смысла (ср. 1 Кор. 13:2). Поэтому, просветившись Светом Христовым и напитавшись Любовью Божией, мы выходим из храма в мiр, чтобы осветить его этим Светом, увидеть в ближнем приблизившегося Бога и согреть его этой Любовью.

Показав нам Свое Царство, Бог не хочет, чтобы мы были просто очарованы им и только. Как бывают очарованы туристы Парижем и, погостив в нем день, другой, запечатлев себя на фоне всемiрно известных шедевров, затем возвращаются домой, ничего не меняя в своей жизни. Поэтому по окончании литургии Бог посылает нас в мiр, чтобы, сойдя с Неба на землю, мы постарались жить на земле как на Небе.

Именно это означает возглас «С миром изыдем!», которым в конце литургии Церковь наставляет нас: «Идите с миром и несите «праведность, мир и радость» Божьего Царства в каждый дом. Не когда-то потом, а уже здесь и сейчас ищите, прежде всего, Царства Небесного, которое для того и приблизилось, чтобы вы могли ощутить его притяжение. «Держитесь за вечную жизнь» (1 Тим. 6:12). Исполнитесь Света Христова! Станьте народом Божиим, «царственным священством»139. Будьте святыми гражданами Неба, «сынами и наследниками» Небесного Царства. Живите по его законам – заповедям Христовым и пядь за пядью отвоевывайте ваш мiр у нелюбви, превращая его в Мир любви – Царство Божие.

«Ступайте и все делайте с любовью».

2013