Глава 1
Христианский Восток и Россия в середине XVII века
Положение православного миллета в Османской империи и его связи с Россией
В середине XVII в. жизнь православных подданных турецких султанов была организована по национально-конфессиональному принципу. Общины немусульманского населения (христиан и иудеев) сформировались на византийских землях еще в VII в., после начала завоевательных походов арабов. При условии уплаты подушной подати православные подданные султана сохраняли свободу вероисповедания, автономию в решении всех вопросов внутренней жизни, включая самостоятельный сбор налогов.
Духовные лидеры немусульманских народов являлись посредниками между исламскими правителями и своими единоверцами, отвечали за сохранение порядка в общине и лояльность к властям. По преданию, впервые права для христиан получил иерусалимский патриарх Софроний (634–644). В 638 г., после длительной осады сдавая город арабам, патриарх потребовал грамоту, гарантирующую конфессиональную свободу его паствы. Подлинный документ не сохранился, но христианские учителя ссылались на него в эпоху и арабского, и османского владычества.
Турки-османы, сменившие арабских завоевателей на поствизантийском пространстве, осуществляли ту же практику отношений с христианским населением, большую часть которого составляли греки, славяне, молдаване, валахи, арабы и др.[116] Султан Мехмед Фатих (Завоеватель) сохранил права своих православных подданных, во главе которых был поставлен константинопольский патриарх Геннадий (Схоларий). Ему подчинялись остальные православные кафедры Востока, включая антиохийского, александрийского и иерусалимского патриархов, а также балканские поместные церкви, например, болгарская и сербская[117]. Указы османских властей в разное время защищали и древнейший Синайский монастырь св. Екатерины[118].
В конце 40-х – начале 60-х гг. XVII в. Османская империя переживала серьезные трудности во внутренней и внешней политике. Частая смена визирей (с 1644 по 1656 г. у власти побывали 18 визирей), восстания янычар и населения в Стамбуле и Анатолии, антиосманские движения в Молдавии и Валахии требовали мобилизации всех сил государства и тяжело сказывались на христианах империи[119]. Основной проблемой христианского населения Порты являлись многочисленные налоги. Притеснения со стороны податных чиновников доходили до такой степени, что султаны были вынуждены лично вмешиваться в подобные дела и даже казнить мздоимцев[120]. Патриархи, со своей стороны, делали все, чтобы защитить своих единоверцев. Во время очередных переписей населения они подкупали турецких чиновников, добивались, чтобы из податных списков были вычеркнуты священнослужители, беременные женщины и юноши, не достигшие совершеннолетия, прятали больных и слабоумных. Как сообщает Павел Алеппский, в 60-х гг. XVII в. в Дамаске было переписано только 470 христиан, а в Баальбеке из списков вычеркнули почти всех православных, среди переписанных оказалось только 47 человек[121].
Османские власти захватывали все больше храмов, некогда принадлежавших православным, запрещали строить новые церкви, усиливали налоговый гнет, формировали за счет христианских мальчиков корпус янычар. Однако религиозные гонения на христиан возникали, как правило, вследствие антиосманской позиции патриархов или из-за народных возмущений, вызванных внутриполитическими проблемами[122].
Положение самих восточных патриархов в империи середины XVII в. было нестабильным. Если антиохийские и александрийские патриархи находились на периферии Высокой Порты, то константинопольские и иерусалимские (выборы которых с 1645 г. стали совершаться в Константинополе[123]), как правило, оказывались стесненными в своих действиях, находясь под пристальным вниманием султана и его чиновников.
Турецкие власти ослабляли политическое влияние первоиерархов, манипулируя конкурентами, претендующими на патриарший престол и отдавая предпочтение тем из них, кто мог заплатить большую сумму за свое поставление на кафедре. При этом определяющее значение имела лояльность кандидата в патриархи по отношению к правительству султана. С 1596 по 1654 г. на константинопольской кафедре сменилось 17 патриархов. Некоторые из них занимали престол неоднократно, иногда в течение несколько дней или недель. Они то уступали своим политическим противникам (чаще всего внутри самой Восточной церкви), то вновь выигрывали у них. Так, Кирилл I Лукарис (1620–1623, 1623–1630, 1630–1633, 1633–1634, 1634–1635, 1637–1638) был интронизирован шесть раз, Кирилл II Кантарис (1633, 1635–1636, 1638–1639) и Иоанникий II (1646–1648, 1651–1652, 1653–1654) три раза, Парфений II (1644–1646,1648-1651) И Паисий I (1652–1653,1654-1655) два раза. Подобных примеров немало.
В середине XVII в. при решении своих политических задач восточные патриархи искали помощи у русских государей. Она заключалась как в материальной поддержке, так и в реальном влиянии царей в христианском мире, которое возрастало на всем протяжении правления Алексея Михайловича (1645–1676) и стало особенно очевидным при его преемниках, когда в 1686 г. Россия присоединилась к антитурецкой коалиции. Хотя Порта и допускала контакты патриархов с иностранными государями, главы патриарших кафедр предпочитали не афишировать свои отношения с ними. Политическая активность патриархов за пределами Османской империи рассматривалась турецким правительством как государственная измена и каралась смертью. В 30—60-х гг. XVII в. лишились жизни четыре вселенских предстоятеля: Кирилл Лукарис (1638), Парфений II (1651), Парфений III (1657) и Гавриил II (1657).
Связи восточнохристианских патриарших кафедр и русского правительства середины XVII в. занимают особое место в истории их взаимоотношений. В 1649 г. Москву посетил иерусалимский патриарх Паисий (1645–1660), выступивший посредником в деле принятия Войском Запорожским подданства России[124]. В то время русское правительство еще не было готово к осуществлению этого важного политического шага. В официальных контактах представителей России и Высокой Порты подчеркивались союзнические отношения между государствами. Однако миссия иерусалимского патриарха не была бесполезной. Идея освобождения русским царем православных на Востоке, исходившая из греческого мира, все больше и больше внедрялась в сознание и политическую практику молодого государя Алексея Михайловича.
Визит в Москву в апреле 1653 г. бывшего константинопольского патриарха Афанасия Пателара[125] (вселенский предстоятель в 1634 г.) был вызван поиском материальных средств и моральной поддержки для упрочения позиций экс-патриарха в Константинополе. Вместе с тем нет сомнений, что бывший константинопольский патриарх способствовал союзу запорожских казаков с Россией, хотя о его официальных полномочиях нам ничего не известно. Приезд Афанасия Пателара по времени совпал с прибытием в столицу посольства от Богдана Хмельницкого и возобновлением переговоров о приеме войска Запорожского в подданство России. Предстоящее присоединение к Московскому царству Левобережной Украины являлось частью общего плана освобождения православных народов, находившихся под властью Османской империи. Афанасий Пателар составил в Москве знаменитое «Слово понуждаемое»[126], призывавшее царя Алексея Михайловича немедленно перейти к решительным действиям против Высокой Порты.
Заметную роль во внешнеполитических проектах Московского государства сыграл и антиохийский патриарх Макарий (1647–1672), посетивший Россию в первый раз в 1654–1656 гг. Его путешествие к царю Алексею Михайловичу описано сыном и ближайшим сотрудником патриарха, архидьяконом Павлом Алеппским. Уже с дороги домой, весной 1656 г., Макарий Антиохийский был возращен к государю для консультаций по вопросу о присоединении к России Молдавии. Москва склонялась к проекту принятия в подданство Молдавского княжества, однако не спешила предать огласке свои планы, чтобы не вызвать отрицательной реакции в Речи Посполитой. Примечательно, что «Молдавский проект» был также активно поддержан Паисием Иерусалимским и московским патриархом Никоном[127].
Планы присоединения к России Молдавии так и не были реализованы. В мае 1656 г. русское правительство объявило войну Швеции, хотя осознание неизбежности военного столкновения с северным соседом произошло в Кремле еще раньше. Однако консультации по молдавской проблеме с Макарием Антиохийским в апреле 1656 г. свидетельствуют о том, что прежний внешнеполитический курс России, направленный на борьбу с Речью Посполитой, не предполагалось менять кардинально. Начало войны против Швеции и поиски мира с польско-литовским государством были восприняты некоторыми иерархами Восточной церкви, ориентированными на Россию, без энтузиазма. Данное обстоятельство не привело к ослаблению греческо-русских контактов в целом, хотя, как показывают документы Посольского приказа, в 1658 г. Россия в очередной раз ограничила въезд просителей милостыни с православного Востока[128]. Этот запрет действовал непродолжительное время.
На всем протяжении эпохи туркократии греки, славяне и арабы-христиане верили в преходящий характер османского господства. Различные социальные и политические группы христианского населения Высокой Порты связывали свои интересы то с Западной, то с Северной Европой. С середины XVII В. отчетливо фиксируются их прорусские настроения и устойчивый интерес к могущественному православному государству[129]. На Христианском Востоке развивались идеи восстановления Греческой империи во главе с русским царем и столицей в Константинополе. Это обстоятельство способствовало более интенсивным и плодотворным связям России с православными лидерами Османской империи. В середине XVII в. двусторонние контакты достигают одной из высших точек в своем развитии.
Внешнеполитические задачи, стоявшие перед Московским царством, стали не единственной причиной, которая стимулировала русских царей к сближению с Восточной церковью. Правление Алексея Михайловича Тишайшего отнюдь не было безмятежным. Оно ознаменовалось целой серией народных выступлений, подчас выливающихся в мощные бунты, например, 1648 г. в Москве, 1650 г. в Новгороде и Пскове, «медный бунт» 1662 г. и восстание казаков на Волге и Яике в 1668–1669 гг. Несколько самозванцев, появившихся в Русском государстве один за другим, явно свидетельствовали о слабости позиций второго представителя рода Романовых на московском престоле. Особенно много хлопот доставил молодому царю Алексею Тимофей Акиндинов. Он выдавал себя за наследника царя Василия Шуйского. С 1650 по 1653 гг. Акиндинов побывал в Польше, Молдавии, Турции, Италии Швеции, Бельгии и Германских княжествах. Авантюрист с трудом был пойман и отправлен в Москву. В конце 1653 г. «вора» казнили.
Боярская знать, со своей стороны, стремилась поставить власть Алексея Михайловича под жесткий контроль. Царю приходилось искать не только политических союзников и единомышленников, одним из которых стал патриарх Никон, но и озаботиться идейным обоснованием принципов самодержавной власти. Большую роль в формировании политической доктрины середины XVII в. Московского царства сыграли видные деятели Восточной церкви и греческого просвещения. Византийская политическая мысль получила распространение в России благодаря философу, яркому представителю венецианской греческой общины Герасиму Влаху, бывшему вселенскому патриарху Афанасию Пателару, митрополиту Газы Паисию Лигариду и др. Подготовка и проведение церковных реформ в России еще больше усиливали греческое интеллектуальное и духовное влияние на русскую культуру. Именно в эти годы к московскому двору попадает большое количество христианских реликвий, придав правлению Алексея Михайловича отблеск славы византийских автократоров.
Основной формой поддержки православия на Востоке в условиях, когда Россия не могла еще влиять на ситуацию путем прямых военных действий, была царская милостыня. Собранные в России средства помогали погасить налоговые задолженности, возобновить старые храмы, поддерживать отдельные христианские семьи[130]. После поездки за милостыней по разным странам, в том числе и в Россию, Павел Алеппский, с согласия антиохийского патриарха Макария, затеял большое строительство в Дамаске и Алеппо. В повествовании Павла нет прямых указаний на то, что сооружение новых зданий и ремонт старых производились на средства, полученные от царя[131], хотя известно, например, что Макарий Антиохийский просил Алексея Михайловича пожаловать слюды, чтобы закрыть окна в патриарших храмах[132]. Русское правительство показало свою заинтересованность в судьбах не только греческого, арабского, но и славянских народов Высокой Порты. Сербские и болгарские монастыри получали жалованные грамоты на приезд в Россию[133], их посланцев принимали при дворе, оказывали материальную помощь, кроме того, по просьбе духовенства посылали славянские книги, напечатанные в Москве[134].
Нельзя не упомянуть, что повседневные связи русских и православных иноземцев были более сложными, а порой и драматичными, чем официальные контакты. Архивные документы свидетельствуют об антигреческих настроениях, существовавших на бытовом уровне среди москвичей[135], или злоупотреблениях со стороны греков русской милостыней, о которых писали историки XIX в.[136] Преобразования религиозной жизни патриархом Никоном отозвались расколом в русской церкви и социальными конфликтами. И все же нет сомнений в том, что отношения между Россией и Христианским Востоком отвечали интересам обеих взаимодействующих сторон.
Основным правовым инструментом в развитии контактов между православными центрами Османской империи и Россией стали государевы жалованные грамоты. Они давали возможность иностранцам регулярно посещать Московское царство, получать здесь материальную помощь, осуществлять активные политические связи.
Царские жалованные грамоты греческому духовенству и купцам
Среди обширного круга источников по истории греческо-русских связей поствизантийского периода особое место занимают жалованные грамоты, которые получали приезжавшие в Россию иностранцы. Благодаря этим документам они приобретали официальный статус, могли рассчитывать на царскую аудиенцию, получение материальной помощи. С жалованными грамотами греческое духовенство и купцы возвращались домой, где большая часть актов откладывалась в монастырях Греции, Балканского полуострова, Ближнего Востока и Египта.
Обладание жалованными грамотами играло важнейшую роль для проезда иноземцев в Россию, так как на протяжении XVII в. русское правительство несколько раз предпринимало попытки упорядочить приток просителей милостыни. В начале века в Москву, судя по выявленным и изученным документам, попадали духовные лица либо в сане не ниже епископа, либо посланцы монастырей, объявлявшие, что везут с собой патриаршие грамоты или мощи святых. Остальных просителей, как отметил еще А. Н. Муравьев, отправляли на родину из Путивля с небольшим жалованием[137].
В конце 40-х – начале 60-х гг. XVII столетия Россию посетило большое число представителей православного духовенства и торговых людей из Османской империи. Они привозили с собой священные реликвии, иконы, предметы роскоши для царского обихода, поставляли политическую информацию о положении дел в Высокой Порте. При царском дворе православные иноземцы получали материальную помощь для церковных кафедр, а также для отдельных семей.
К середине XVII в. многие из греческих монастырей уже имели грамоты, дарованные им в предшествующее время. Отсутствие жалованной грамоты вынуждало греческое духовенство заручаться для проезда в Россию рекомендациями влиятельных иерархов. В ноябре 1646 г. путивльские воеводы получили из Посольского приказа наказ пропускать к Москве только тех греков, которые привезут запечатанные грамоты греческих патриархов о «государевом деле»[138]. В том же документе были приведены примеры, когда приезжие греки выдавали письма с просьбами о милостыне за важную политическую информацию конфиденциального характера[139].
Вместе с тем, наличие жалованной грамоты само по себе не всегда гарантировало возможность проезда в русскую столицу. Так, например, в 1658 г. на границу России прибыли с жалованной грамотой представители Введенского монастыря сербского города Крежевца. Но воспользоваться оговоренным в документе правом проезда к царскому двору сербским монахам не удалось. Они получили небольшую милостыню в Путивле и были отправлены домой[140]. Представители греческого духовенства не всегда могли использовать грамоту для проезда в Москву и по другим причинам, к примеру, из-за сложных отношений с османскими властями или в связи с военными действиями. Польско-литовские, молдавские и валашские земли, через которые чаще всего шли монахи и купцы с православного Востока, являлись ареной почти беспрерывных вооруженных конфликтов.
Систематическое изучение царских грамот, сохранившихся на Христианском Востоке, началось еще в XIX в. Некоторым ученым и путешественникам, посетившим знаменитые греческие монастыри, удалось увидеть, скопировать или хотя бы описать их, давая представление о характере документов, практически недоступных широкому кругу исследователей[141]. В последние десятилетия подлинные жалованные грамоты стали предметом новых научных изысканий[142].
Кроме подлинников в распоряжении современных ученых находится значительный по объему пласт отпусков (то есть черновых вариантов) жалованных грамот греческому духовенству и купцам, отложившийся в Российском государственном архиве древних актов (Ф. 52 «Сношения России с Грецией». On. 1). Они имеют исключительное источниковедческое значение. В частности, эти документы позволяют судить о содержании подлинных грамот, которые уходили на православный Восток и до сего дня могли не сохраниться. Отпуски грамот компенсируют малодоступность оригиналов.
В начале XVII в. формуляр жалованных грамот греческим монастырям претерпел изменения по сравнению с предшествующим периодом. В нем стали указывать ограничения по срокам появления греческих старцев в России (в отличие от прежней формулировки о свободном приезде) и число лиц, которое могло сопровождать архимандрита или игумена[143]. К середине столетия формуляр можно считать практически сложившимся. Он включал в себя все элементы, присущие этому типу актов[144]. Грамота содержала полный царский титул, наименование монастыря и имя действующего настоятеля, которому она давалась, определяла, в какие сроки представители данной обители могут приходить за милостыней, количественный состав посольства, фиксировала цель приезда, таможенные и иные льготы для посланцев монастырей, а также гарантировала содействие со стороны русских властей. От имени государя приезжим предписывалось не провозить в Россию чужих людей и товаров[145]. В конце черновика присутствовало ценное для исследования описание подлинника, например: «Государева грамота писана в лист на александрейской меншой бумаге, государево имянование по «Московского» писано золотом. Подпись дьяка Ивана Патрикеева такова: «Божиею милостию великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя Росии самодержец»[146]. Иногда грамота писалась на «пергаменном листу»[147]. При отсутствии подлинника данная информация становится известной только из чернового варианта документа.
Жалованные грамоты грекам были рукописными, хотя со второй половины XVII в. в приказном делопроизводстве получили распространение печатные грамоты, которые к концу столетия использовались уже весьма широко[148]. Содержание грамоты, как правило, повторяло образцы аналогичных документов, создававшихся ранее и отложившихся в архиве Посольского приказа. Данный принцип делопроизводства прослеживается при изучении придворного церемониала и определении объема царского жалования просителям милостыни. Греческие дела содержат множество выписок с примерами, из которых черпалась необходимая для каждого конкретного случая информация[149].
Об использовании архива Посольского приказа для составления новой грамоты говорят сами документы. В 1658 г. в жалованной грамоте Хиландарского монастыря обнаружилось, что количество лет, через которые старцы имели право приходить за милостыней, подчищено[150]. Тогда «та грамота для справки»[151] была взята в Посольский приказ, где выяснилось, что хиландарцы появились в Москве раньше срока, так как «в отпуску написано: велено приезжати к великому государю бити челом о милостине в 10-й год»[152]. В итоге монастырь получил новую грамоту с правом приезжать в Россию через семь лет[153]. Возможно, проступок хиландарских монахов не имел последствий потому, что они привезли для патриарха Никона икону Богоматери Троеручицы[154], и патриарх мог ходатайствовать за них перед царем.
Замена одной жалованной грамоты на другую происходила в случае воцарения нового государя. В октябре 1654 г. Алексей Михайлович повелел дать инокам афонского Павловского Георгиевского монастыря «царскую жаловалную новую (курсив наш. – Н. Ч.) грамоту против прежней жаловалной грамоты отца нашего, блаженные памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии самодержца»[155]с разрешением приезжать ко двору в пятый год. В прежней грамоте был указан тот же срок. Грамоту переписывали и в тех случаях, когда посланцы монастырей, имевшие право приезжать в Россию раз в десять лет, просили разрешения приходить за милостыней чаще[156]. В 1657 г. игумен афонской Лавры св. Афанасия Игнатий просил для своей обители позволения приходить за милостыней, подобно другим святогорским монастырям, в каждый четвертый год.
Новую грамоту давали, если старая имела какие-либо повреждения или была утрачена. В начале 1660 г. в Москву после долгого перерыва приехали старцы из афонского Пантелеймонова монастыря. Они просили переписать ранее выданную им грамоту потому, что прежняя по пути к Москве «на море помокла и печать попортилась»[157]. Погоянинский митрополит Даниил[158], прибывший в Путивль в июле 1658 г., заявил, что царская жалованная грамота была отнята у него турками[159]. Документ, на который ссылался митрополит, действительно существовал, так как именно с ним Даниил приезжал в Москву в декабре 1651 г.[160]
Устойчивость формуляра жалованных грамот не означала, что в них не вносились какие-либо изменения. Они могли касаться царского титула, например, после присоединения Левобережной Украины к нему прибавился эпитет Киевский и др. В списке с жалованной грамоты 1658 г. Хиландарскому монастырю государь именуется так: «Божиею милостью мы, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгороцкий, царь Козанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Литовский, Смоленский, Тверский, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Резанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всеа северные страны повелитель и государь, иверские земли карталинских и грузинских царей и кобардинские земли черкаских и горских князей и иным многим государствам и землям восточным и западным, и северным отчичь и дедичь…»[161].
Формуляр отражал особое отношение русского правительства к главам восточнохристианских кафедр. Жалованные грамоты патриархам, в том числе константинопольскому экс-патриарху Афанасию, содержала invocatio, отсутствующую в типовых царских грамотах, данных монастырям: «Бога всемогущего и во всех всяческая действующаго, вездесущаго и вся исполняющаго, утешения благая всем человеком дарующаго силою и действом и жизни дателя, в Троицы славимого, милостию и властию, и хотением, и благословением богоизбранным утвердившаго скифетр держати в православии во осмотрении и в обдержании великого Росийского царьствия и многих новоприбывших государств блаженею своею помощью соблюдати мирно и безметежно навеки…»[162]. В преамбуле следует подчеркнуть выражение «великое Российское царство», отражавшее представления русского правительства о месте России в системе международных отношений того времени.
Особое содержание заключалось в грамоте Ватопедскому монастырю 1683 г., где цари Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич выразили твердое намерение не возвращать на Афон крест царя Константина и главу Иоанна Златоуста, присланные в Россию в 1633 г. «на поклонение и на освящение»[163]. Грамота 1646 г., с которой приехали ватопедские старцы, скорее всего, осталась в Москве. В тексте отпуска нового документа записано, что грамоту Алексея Михайловича было велено «отставить»[164]. После этих слов лист столбца обрезан (скорее всего, при разделении столбцов на отдельные документы во время обработки архива Посольского приказа), но смысл фразы вполне завершен. Во всяком случае, на Афон грамота не вернулась. Там сохранилась только тщательно выполненная копия этого документа и его перевод на греческий язык[165].
Сроки прихода за милостыней, указанные в жалованных грамотах, были различными. Вселенские патриархи, включая бывшего константинопольского предстоятеля Афанасия Пателара, получили возможность приезжать в Россию достаточно часто – раз в три года. После привоза в Москву иконы Иверской богоматери жалованная грамота Ивирону 1647 г.[166] со сроком приезда раз в десять лет была переписана вновь. По грамоте 1648 г. посланцы монастыря могли приезжать в Москву раз в три года[167]. Раз в четыре года было позволено приходить из Ватопедского и Пантелеймонова афонских монастырей, а также из солунского монастыря Анастасии Узорешительницы. Посланцы македонской Погоянинской, сербской Вознесенской (г. Печ) и Введенской (г. Крижевец) обителей появлялись в Москве через семь лет. Причины, по которым определялись «указные годы» для монастырей, каждый раз особые, и отражают специфику отношений русского правительства к конкретной православной обители. При этом прослеживаются и определенные приоритеты во внешней политике Московского царства на православном Востоке.
Помимо отпусков жалованных грамот в делах Посольского приказа находятся и списки с них, которые делались в пограничных городах и с донесениями воевод отсылались в Москву. Один из них – список с грамоты, данной Афанасию Пателару и Никольскому монастырю в Галаце, где жил экс-патриарх[168]. В середине XIX в. подлинный документ еще хранился на Синае[169]. Он перешел к синаитам вместе с Никольским монастырем, который по завещанию Пателара стал синайским метохом. Неслучайно в 1683 г. посланцы того и другого монастыря пришли в Москву вместе. Документы по этому приезду составляют единое досье Посольского приказа, но никакой связи между двумя обителями русские власти не отметили.
По внешнему виду списки отличаются от отпусков. Они передают полное описание подлинной жалованной грамоты, не имеют исправлений и содержат указания на пометы, которые делались в грамоте уже после того, как она уходила из Посольского приказа. Так, сведения о скреплении документа печатью и записи ее в пошлинные или беспошлинные книги Печатного приказа содержались в беловом варианте акта. В списке с грамоты афонскому Павловскому монастырю 1633 г. помечено: «У подлинной государевой грамоте назади написано: «Божиею милостию великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии самодержец. Да в той же грамоте печать вислая красная. Подана в Севску мая в 5 день 191-го (1683 г.)»[170]. Следовательно, данный документ датируется не 1633 г. и должен был храниться среди дел 1683 г. В 1683 г. афонский Павловский монастырь получил новую жалованную грамоту, которая сохранилась в собрании РГАДА[171].
Существует достаточно много примеров, когда полное описание беловой грамоты, включая пометы на обороте и характеристику печати, содержится уже в черновике. Это касается царских грамот, данных спутникам антиохийского патриарха Макария. В частности, белые грамоты монастырю Рождества Богородицы Сайданайской (около Дамаска) и св. мученика Георгия Умера были «писаны на александрейской на середней[172] бумаге, кайма и государево именованье писано золотом по «Московскаго», запечатаны Печатного приказу кормленою печатью на красном воску на снурках; снурки толковые с золотом. Подпись подьячья назади у грамоты Ивана Патрикеева: «Божиею милостию великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец»[173].
Обычно жалованные грамоты запечатывались красными восковыми печатями[174], но бывали и исключения. Отношение русского правительства к восточным патриархам отражалось не только на формуляре, но и на оформлении данных им царских грамот. Грамота Афанасия Пателара была скреплена золотой печатью: «У подлинной государевой грамоты печать золотая»[175]. Запись об изготовлении золотой печати для грамоты бывшего константинопольского патриарха сохранилась в деле Посольского приказа о первом приезде в Россию Макария Антиохийского[176]. Царская грамота, выданная самому антиохийскому предстоятелю, также имела золотую печать.
Оформление царских грамот золотыми или серебряными позолоченными печатями имело давнюю традицию. В XVI в. хрисовулы жаловались Иваном Грозным Хиландарскому монастырю на подворье в Китай-городе[177] (1371 г.),
Федором Ивановичем, подтвердившим данные права (ноябрь 1585 г.)[178], Борисом Годуновым той же обители на приезд хиландарских старцев за милостыней (1603 г.). Исследователи не исключают возможности оформления грамот золотыми печатями и в более позднее время[179].
В марте 1624 г. из Посольского приказа в Серебряную палату принесли жалованную грамоту Федора Ивановича Хиландарскому Введенскому монастырю с золотой привесной литой печатью. Царь Михаил Федорович приказал изготовить такую же печать «на свое государево имя»[180]. Как уже отмечалось, золотая печать была на упомянутой выше ноябрьской 1585 г. грамоте Федора Ивановича на Хиландарское подворье в Москве. По всей вероятности, речь шла о подтверждении прав Хиландарского монастыря на двор в Китай-городе. Таким образом, печать, изготовленная мастером Афанасием Степановым, должна была скрепить грамоту Михаила Федоровича от 30 апреля 1624 г.[181]
В ноябре 1667 г. один из мастеров Серебряной палаты получил плату за изготовление государевой печати из драгоценного металла[182]. Возможно, что и этот заказ имел отношение к какой-либо жалованной грамоте, остающейся пока неизвестной.
На протяжении 40—60-х гг. XVII в. было дано более пятидесяти царских грамот монастырям Греции, Македонии, Молдавии, Валахии, Сербии, Сирии, Ливана, Египта. Некоторые из них жаловались впервые и больше не возобновлялись. Обители Афона, как и в XVI – начале XVII в., поддерживали интенсивные контакты с русским правительством. Приходы афонитов в Москву были связаны с получением царской милостыни, со сменой старцев на Хиландарском и Иверском подворьях[183], с доставкой русским царям важной политической информации. Все жалованные грамоты афонским монастырям можно считать возобновленными, так как еще в 1515 г. великий князь Василий Иванович разрешил старцам всех афонских обителей приходить за милостыней по своей государевой грамоте[184].
Особую категорию жалованных грамот (которой по существу не уделяется внимания в научной литературе) представляют собой царские грамоты греческим купцам. Формуляр этих документов, с одной стороны, сходен с формуляром грамот, дарованных настоятелям монастырей, с другой – он похож на грамоты, пожалованные другим иноземным торговым людям. Документ выдавался конкретному лицу за определенную службу и заслуги перед царем, так же, как это было и с западноевропейскими торговыми людьми, действовавшими в России.
Начатое в XIX в. изучение деятельности купцов – русских политических агентов и доверенных лиц восточных патриархов – успешно продолжается современными исследователями[185]. Многие греки, внесшие вклад в развитие политических контактов России с христианскими общинами Османской империи, имели государевы жалованные грамоты. Купцы, связанные с вселенскими патриархами, не просто доставляли в Москву политическую информацию, они являлись поверенными в делах Восточной церкви. Их встречали при царском дворе. Придворный церемониал в подобных случаях соответствовал порядку приемов гонцов иностранных государей, с той лишь разницей, что сведения об аудиенции не заносились в Дворцовые разряды.
Помимо политической информации греческие купцы привозили в Москву реликвии Христианского Востока. В грамоте греку Дмитрию Астафьеву, с которым в 1653 г. в Москву попала знаменитая икона Богоматери Влахернской, говорилось: «И мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя Росии самодержец… наше царское величество греченина царегородца Дмитрея Остафьева за ево службу и работу (курсив наш. – Н. Ч.) пожаловали в наше Московское государство для наших царского величества дел и бити челом нам великому государю о своих делех приезжати ему поволили.
Рис. 3. Жалованная грамота царя Алексея Михайловича 1665 г. греческому купцу Ивану Алексееву. РГАДА. Ф. 135. Отдел I. Рубрика IV. № 44.
И как он, Дмитрей, с сею нашего царского величества грамотою жаловалною в наше Московское государство поедет, и нашего государства украинных городов бояром нашим и воеводам, и дьяконом, и всяким нашим приказным людем греченина Дмитрея Остафьева и людей иво, дву или трех человек, к нам, великому государю, к Москве пропущати по сей нашей государской жаловалной грамоте и таможенным головам, и целовалником, и по мытом мытчиком, и по рекам перевозчиком, и мостовщиком, и всяким пошленником с нево, Дмитрея, и с людей, и с рухледи их мыту и перевозу, и мостовщины, и тамги, и иных никаких пошлин не имати и пропущати их везде безо всякого задержания и зацепки. А хто на них что возмет или чем изобидит, и тем людем от нас, великого государя, быти в опале, а взятое велим отдать вдвое. А ему, Дмитрею, и людем ево в наше государство и от нашего государства иных гречан и товаров чюжих и заповедных за свое и за своих людей не провозити. Дана ся наша царская жаловалная грамота в нашем царствующем граде Москве лета от создания миру 7162-го (1654) марта 12 дня»[186].
Греческие купцы поставляли для царского двора изделия восточного ремесла, драгоценные ткани и предметы роскоши. В источниках они называются узорочными товарами. Нередко купцы получали специальный заказ на приобретение определенных товаров для государя. Константинопольский торговый человек Мануил Константинов, доставивший в 1654 г. для московского патриарха Никона митру «цареградского дела», уезжая из Москвы, получил от Алексея Михайловича поручение «купить на его царского величества обиход несколько узорочных товаров, которые годны в его царского величества казну»[187]. Свидетельства о привозе в Россию узорочных товаров встречаются далеко не во всех грамотах, данных иноземным купцам. Они есть в двух из шестнадцати грамот английской компании, в нескольких грамотах шведских и голландских торговых людей[188].
Привезенные ко двору драгоценные ткани, украшения, включая царские венцы и т. п., оценивались по «указной цене», которая не устраивала греков[189]. Они просили пересмотреть вновь доставленные ими товары, и, как правило, получали большее вознаграждение, чем при первоначальной оценке. Подобные экономические отношения вряд ли можно назвать в полном смысле торговлей. Иноземные купцы осознавали, что при продаже товаров в царскую казну они теряют в деньгах, но их многочисленные просьбы о выдаче жалованных грамот говорят о том, как много значили для них эти документы. Они гарантировали возможность беспрепятственного проезда в Москву или хотя бы в порубежные города. В декабре 1654 г. близкий к константинопольскому патриарху Паисию человек, Дементий Петров, писал в челобитной царю Алексею Михайловичу, что он служил его отцу, Михаилу Федоровичу, «и тебе, праведному государю, многое время и в прежде… Исаю Остафьеву да Фоме Иванову даны твои государевы грамоты за красною печатью, а у меня твоея государевой грамоты нету. Милосердный государь…. пожалуй меня за мою службишку, вели, государь, мне дать против нашей братьи свою государеву грамоту за красною печатью, чтоб мне и людишкам моим в твоей государевой вотчине в черкаских городех пошлин не давать…». Дементий добавлял также, что царская грамота нужна ему, чтобы из своей земли ради «государева дела наскоро быть»[190]. На обороте листа сделана помета о том, что 20 декабря по указу царя жалованная грамота Дементию Петрову была выдана[191].
Много подобных просьб будет поступать от греков-купцов в конце 1650—1660-х гг., когда их приезды к московскому двору станут более частыми, чем несколькими десятилетиями раньше. В декабре 1659 г. константинопольский купец Николай Кондратьев, ссылаясь на пример своих собратьев по ремеслу, просил царскую жалованную грамоту. В ней присутствует ставшее устойчивым выражение – разрешение царя приезжать в страну по государевым делам и с узорочными товарами. Далее, как правило, следовал наказ запорожскому гетману, полковникам и урядникам пропускать греческих купцов к пограничным городам без задержки[192].
Существенным моментом для торговых людей, по-видимому, было и отсутствие в документе указания жестких сроков, в течение которых они могли появляться в России. Точнее, эти сроки не оговаривались вовсе, и купец имел возможность приезжать в любое время. Более того, как видно из материалов Посольского приказа, царской жалованной грамотой, в случае необходимости, мог воспользоваться не тот человек, чье имя было в ней указано. Так, в 1657 г. из Путивля в Москву был отпущен Павел Иванов, приехавший в Россию по жалованной грамоте своего брата Фомы Иванова[193]. Грамоты, жалованные греческому купечеству, сходны с аналогичными документами, дававшимися западноевропейским торговым людям. Различие прослеживается только в характеристике вида деятельности купца. Греков чаще всего жалуют за государеву «службу и работу», без каких-либо уточнений. В перечне заслуг перед царем их западноевропейских коллег присутствует не только указание на род занятий, но и точная сумма денег, выплаченных ими в виде таможенных сборов за время деятельности в России[194].
Жалованные грамоты торговым людям выглядели очень пышно: «Белая жалованная грамота писана на пергаменном листу. Кайма и фигуры и богословие писано и великих государей имянованье золотом. Лист пергаминной большой, кругом весь писан травами, золотом с серебром и краски. Подписал ту грамоту думной дьяк Емельян Игнатьевич Украинцов на зади по сему: «Божиею милостию великие государи и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцы». Емельян Украинцев подписал и лицевую сторону грамоту возле кустодии. На оборотной стороне документа сделана запись: «справил Государственного посольского приказу подьячей Козьма Нефимонов»[195]. Грамота была запечатана в Печатном приказе красной двусторонней восковой печатью. Кустодия и шнур позолочены, документ покрыт камкой[196].
С середины XVII в. русские государи несколько раз меняли отношение к грамотам, даровавшимся ими же духовным и светским лицам из
Османской империи. На какое-то время жалованные грамоты теряли свое значение для въезда просителей милостыни в Россию в 1646, 1649, 1654, 1671, 1696 гг. В историографии не отмечается запрет на проезд в Москву в 1658 г., который, правда, соблюдался не всегда. Как правило, подобные ограничения объяснялись напряженными отношениями с Высокой Портой и ее вассалами, подготовкой к войне или начавшимися военными действиями.
В феврале 1696 г. по указу царя Петра I в Посольском приказе была подготовлена записка о жалованных грамотах, данных в разное время русскими государями православным монастырям, находящимся на территории Османской империи[197]. Тем же указом было велено «впредь приезжих ис турские земли палестинских митрополитов и архиепискупов, и епискупов, и архимандритов, и игуменов, и старцов, которые будут проситца для челобитья ему, великому государю, о милостыне к Москве, так и греков царегородцов, македонян, волохов и мунтян и иных земель тамошних стран торговых людей с товарами и без товаров и для долговых взятков из малоросийских городов в Севск и к Москве до его великого государя указу для настоящей с турским салтаном и с крымским ханом войны не пропускать»[198]. После стабилизации внешнеполитической ситуации ограничительные меры, как правило, отменялись. В последний раз грамота от царя давала разрешение на приезд в Россию в 1700 г. Позднее кроме грамоты необходимо было заручиться рекомендациями от восточных патриархов (как в первой половине XVII столетия) и даже подорожной от русского посла в Константинополе[199]. К концу XVII в. вместе с уменьшением денежного значения царского жалования греческому духовенству, сумма которого оставалась неизменной, с постепенным угасанием интенсивности контактов между восточными православными центрами и Россией падает значение жалованных грамот монастырям. Вместе с тем акты, позволяющие грекам заниматься торговлей на территории России, продолжают появляться и в начале XVIII в.
Таким образом, жалованные грамоты русского правительства греческому духовенству и купцам середины XVII в. из собрания РГАДА представляют собой корпус документов, которые на протяжении длительного времени играли важную роль в отношениях между Россией и Христианским Востоком, являясь основным видом правовых документов своего времени. Жалованные грамоты отличаются типологическим единством. При этом каждый из анализируемых актов имеет характерные особенности в оформлении, формуляре, объеме информации.