Вы здесь

Хранители рубежей. *** (Н. Н. Шевцова, 2018)

ПРОЛОГ

Ганимед с тоской посмотрел в темное небо, с которого на него, зловеще скалясь, смотрела полная Луна. Он отдавал себе отчет в том, что, это, игра его воображения…. Но, с тех пор как почти два месяца назад, умирающая Эллина сообщила ему, где искать ее тело – каждый раз, смотря на круглый диск Луны, он видел глумящееся над ним самодовольно улыбающееся демоническое рыло.

Вчера в Эймсбери была сильнейшая буря, в связи с которой сегодня туда вылетела его команда. С минуту на минуту он ожидал звонка, из которого он узнает, что тело десятой девушки найдено, а это значит, что Демон принес в жертву очередную светлую душу. Что означает десятый прорыв рубежа, отделяющего мир демонов от мира смертных. Составленный психологический портрет целей демона и анализ ритуала говорили о том, что жертв будет двенадцать. Все указывало на то, что двенадцатая жертва откроет дорогу в мир смертных одному из всадников Апокалипсиса. Демон, осуществляющий ритуалы, – определенно из высших и древних. На пути к своей цели, не сделавший ни одной ошибки, кроме Эллины. Эта темная тварь оказалась тщеславной и решила поиграть в игру «поймай меня, если сможешь». Именно для того, чтобы обратить на себя внимание тварь и выбрала жену Ганимеда жертвой. Страшная реальность заключалась в том, что если бы не Эллина, то, вероятней всего, Демон совершил бы все 12 ритуальных убийств, оставшись незамеченным. Убитые ведьмы были из разных стран, ничем не связанные между собой, кроме явно выраженного магического дара и светлой, незапятнанной души. Все тела были похоронены в чужих давно заброшенных могилах, а сопутствующие ритуальным убийствам прорывы в рубежах ощущались детекторами не более чем, как попытка прорыва. Единственное, что в тот период настораживало Ганимеда, это резкое участившееся количество масштабных природных катаклизмов. Тайфуны, торнадо, цунами, наводнения, смерчи, землетрясения, извержения вулканов – происходили, как по расписанию, исключительно в полнолуние. Ощущение, что надвигается, что–то неладное было, но связать катаклизмы, происходящие в разных уголках Земли, с чем–то конкретным – Ганимед не мог до того самого вечера, когда услышал в своей голове срывающийся не то на хрип, не то на шепот голос Эллины:

– Озеро. Канада. Заброшенное кладбище. Сандер Бей. Демон. Это не первое убийство. Прорыв в рубеже… люблю тебя…, – последние слова звучали предсмертным хрипом…. Следующие несколько часов сознание Ганимеда неистово рвалось сквозь пространство, чтобы телепатически засечь сознание Эллины, но в ответ отзывалась… тишина…мертвая тишина.

Утром, пришло сообщение, что ночью на провинцию Онтарио обрушилось сначала наводнение, и спустя пару часов еще и ледяной шторм. Сомнений в том, что здесь не обошлось без магического вмешательства – не было. Шторм продолжался более 100 часов. Толщина ледяного покрова, в некоторых местах доходила до 2,5 м. Град повалил деревья и столбы электропередачи, провинция оказалась полностью обесточена и лишена телефонной связи. Дороги, усыпанные машинами, разбитыми и перевернутыми при столкновениях, напоминали ледовое побоище.

Ганимед и его команда смогли добраться до Сандер Бея только на пятый день после полнолуния. Кладбище, представляло из себя болото, поверхность которого вместо тины покрывали человеческие останки, вымытые из земли недавно бушевавшей стихией. Вода уничтожила не только физические следы, но и остатки магического фона, поэтому приходилось откапывать могилу за могилой. Идеальным вариантом было бы высушить кладбище магическим путем, а потом приступить к раскопкам, но подобная аномалия, во–первых, вызвала бы вопросы, во–вторых, учитывая количество воды – лишила бы Ганимеда сил дня на три как минимум. Поэтому, он просто заставлял воду отходить от краев каждой раскапываемой могилы, но и это забирало много сил. Исследуя двадцать первую по счету могилу, Ганимед мрачно усмехнулся мысли, что на его «счастье» в Сандер Бей – было только одно кладбище и был прав: тело Эллины – они нашли только после того как перекопали почти все кладбище. От нахлынувшего воспоминания ком льда развернулся в груди, разбередив кровоточащую душевную рану …

Казалось, что Эллина просто спит, перламутровая кожа светилась, на щеках играл легкий румянец…. Однако, Ганимед чувствовал, что жизни в ней нет. Законсервированное магией тело, не более того. Душа Эллины находилась за рубежом этого мира. Если бы ее душа ушла в царство Аида, тогда у него оставалась бы надежда…. Зевс властен над пространством. Кронос властен над временем. Над безвременьем и беспорядком, которому подчиняются демоны – властен Хаос. И не было ни одного случая с момента мироздания, чтобы Хаос вернул душу, принесенную в жертву Высшим Демоном. Ганимед резко отдал приказ не приближаться к телу Эллины, объяснив свой приказ вероятностью наличия магической ловушки. Ловушка могла быть, но кроме этого… ему просто необходимы были, хотя бы еще одна–две минуты иллюзии, что Эллина жива.

Последнюю тысячу лет Ганимед занимал пост главы ВАОПР (Вселенского Агентства Охраны Пространственных Рубежей), должность обязывала лично руководить расследованием всех убийств, совершенных всеми видами и подвидами темных сущностей, включавших в себя вампиров, демонов, троллей и прочих нелюдей. Ганимед привык ко всему: чудовищной жесткости, поломанным костям, рекам крови, смердящим запахам гниения, разрывающей душу боли, леденящей душу апатии, он даже привык к периодическим наездам всадников Апокалипсиса: Чумы, Войны, Голода и Смерти. Несмотря на то, что каждый их приход он переживал как собственный провал и просчет – эти четверо внушали ему беспокойство, но не обескураживали его. Каждый раз, вступая в смертельную схватку – голова Ганимеда оставалась холодной, а сердце горячим. Однако, он так и не сумел научиться – терять любимых женщин. За три тысячи лет – он по–настоящему любил лишь дважды: Соль и Эллину. Обе погибли, и он был косвенной причиной их смерти. Соль погибла, закрыв его собой, спасая от наемных убийц, подосланных его мачехой. И теперь Эллина… Демон выбрал ее, потому что знал насколько она дорога Ганимеду – и это была демонстрация силы. От раздумий Ганимеда отвлекла сигнализация. В его доме незваный гость…


ГЛАВА 1

Ну и как я дочь богини благоразумия и сообразительности могла согласиться на подобную авантюру?! Ну, да…, ну, да… Гестия, Афина и Лета – втроем твердили, что «Ора – это для твоего же блага!». И идея познакомиться с дедом, прогулявшись при этом в Тартар – очень мне понравилась, как ни странно это прозвучит…. Ну, а перспектива отправиться в будущее на три тысячи лет вперед – так это вообще – ну как тут можно было устоять?! А то, что никто толком не мог объяснить, почему аж, на три тысячи лет вперед – это так, мелкая и несущественная деталь. Факт оставался фактом: мне ежеминутно грозила опасность быть обнаруженной Зевсом или еще хуже Герой – а значит, выбора у меня особо–то и не было.

Еще не знаю, как Лета, Афина и Гестия убедили Аида помочь мне, но дядя лично встретил меня на переправе через Стикс, доставил до рубежа, отделявшего Тартар от Асфоделового луга, и перенес через Пирифлегетон. Огненная река оказалась точно такой же, как я себе ее и представляла – обжигающе жаркой и дымящее, коптяще завораживающей. А вот Тартар очень отличался от того, чем меня пугали «всёзнающие» жрецы: здесь не было ни грязи, ни мрака, ни разлагающихся зомби, ни удушающего трупного запаха. Как оказалось, Тартар страшен другим – это мир–отражение состояния души. Чем чернее, гнилее и мерзкопакоснее душа, тем ужасней окружающая реальность для обитателя Тартара. Это параллельная реальность, в которой неизменно и константно реализуется самый неблагоприятный вариант события, случается именно то, что причиняет наисильнейшие душевные страдания. При этом, Тартар, окружённый тройным слоем мрака Эреба и девятикилометровыми стенами Посейдона – идеальная тюрьма, из которой с момента мироздания, ни разу никто не сбежал. Хочу, однако, отметить, что для заключенных сюда титанов – это более чем комфортная тюрьма. Резиденция моего деда Кроноса поразила невиданной роскошью, а дед поразил своей мощью и силой. Откровенная враждебность, исходящая от Аида – его ничуть не смущала. Он поступил, так как считал нужным, и всем своим видом демонстрировал, что ничуть не раскаивался. Кронос, низвергнутый в Тартар, оставался все тем же могущественным и эгоистичным правителем Времени, каким был во все времена. Единственное ограничение, которое на него накладывали непроницаемые стены Тартара – это линейность времени. Дед духовно и ментально наблюдал за каждым вдохом и выдохом исторического процесса, питался им и насыщался энергией, но вмешиваться в порядок: прошлое, настоящее, будущее – не имел возможности.

Думаю, именно тогда, когда Аид отдал приказ гекатонхейрам заковать Кроноса в цепи и удерживать его со всей их исполинской силой, а Кронос не возражал, когда Аид отдал приказ мраку отступить, а стене разойтись всего лишь на долю секунды, а Кронос даже не попытался сбежать, а лишь подмигнул мне и отправил в туннель перехода – я осознала с абсолютной ясностью, что дело не столько в моем спасении, сколько в пророчестве. И, учитывая молчание и сочувствующие взгляды, – согласно этому пророчеству, судьба моя – печальна и горька.

Что касается перемещения, то это отдельная песня. Хочу вам сообщить, что перемещаться сквозь тысячелетия не просто некомфортно, а, непередаваемо, нестерпимо невыносимо, причем невыносимо и нестерпимо каждой отдельной клеточке организма! Как же это передать словами? Сначала тебя окатывает ледяной водой, которая соприкасаясь с твоей кожей – мгновенно замерзает и тебе кажется, что тебе под кожу загнали миллиарды стальных иголок. Однако, уже в следующую минуту иголки раскаляются до красна и тебя изнутри пожирает огонь и вот он вырывается наружу, и жадно обгладывает твою кожу … и ты теряешь ощущение реальности, но не сознание, к твоему сожалению. Так вот для чего Афина годами закаляла мой характер и силу воли! А я–то все не понимала, ну зачем меня, умеющую метать молнии и устраивать землетрясения, заставляют участвовать в играх на выживание наравне с рядовыми воинами Спарты. Оказывается, готовили к перемещению…

В общем, если к вышеупомянутым испытаниям на прочность я вроде как была подготовлена, то информационная атака, которой подвергся мой мозг – застала меня совершенно врасплох. Зато теперь я знаю, что означает фраза: «взрыв головного мозга»! В ушах заорала сирена, как мне показалось, разрывая барабанные перепонки, в глазах на мгновение заплясали светлячки, разум помутнел, загустел и завяз, а череп…, череп, казалось, разлетелся на миллиарды мелких черепушек … и на блаженное, но слишком короткое мгновение все замерло…. Но только для того, чтобы затем обрушить на меня лавину такой нужной в будущем, но вызывающей тошноту и головокружение сейчас, информации, казавшейся непонятной и несуразной вначале, интригующей и удивительной по мере познавания, и устрашающей и ужасающей при полном осознании.

В общем, и целом, три тысячи лет на Земле, за исключением последних пяти столетий – мне показались… скучными и однообразными: война, война, опять война, ну да иногда голод, чума и еще иногда и недолго люди жили в мире и пытались что–то построить, чтобы потом кто–то попытался это завоевать и уничтожить. И чем больше информации я получала, тем больше закрадывалось подозрение, что тысячелетия страданий и, особенно, тысячи сожженных на кострах инквизиции – заставили кого–то из богов второго или третьего поколения нарушить политику невмешательства и наградить людей знанием. В свое время, также поступил, Прометей, когда подарил людям огонь. И, теперь, знание, полученное пять столетий назад, окрылившееся и возмужавшее – уже почти приравняло некоторых из смертных к богам пятого поколения, что вряд ли по нраву самовлюбленным и тщеславным богам …

Вот в таком полубессознательном, но зато лихорадочно анализирующем информацию состоянии – я прямиком из ненавистного уже туннеля свалилась в воду. Где я, меня не волновало вообще, мысль о том, что нужно открыть глаза и осмотреться посетила, но умерла, так и не оформившись в намерение. Боль начинала отступать, но усталость сковала невидимыми цепями и не желала отпускать. Мне, как дочери океаниды, чтобы восстановиться, вода – это самое оно, только бы дали поспать, только бы никто не трогал хоть часок…. Не судьба!

– Эллина! Боги! Эллина! – голос мужской, обеспокоенный. Я в курсе, что я не Эллина, но открыть глаза – сил нет, объяснять ему сейчас, что я не Эллина – нет желания. Может, если просто лежать и молчать – он оставит меня в покое? – Всплеск воды. Кажется, подплыл поближе. Ох, проклятье! Взял на руки, несет на сушу. Придется открывать глаза и подавать признаки жизни, а то с него станется – еще решит сделать мне искусственное дыхание. «О, боги! Нет! За что?» На меня с болью и, одновременно, c ужасом смотрел … любимчик моего отца – Ганимед! В том, что это именно Ганимед – я не сомневалась. Афина считала, что врагов нужно знать в лицо и у меня фотографическая память. Ошибки нет, не с моим «счастьем». Спрятали от Зевса – называется! Всю жизнь учили меня, что Зевс никогда не должен узнать о моем существовании. А сами взяли и прямо в лапы Зевсу и отправили!

– Вы кто? Где я? – а почему бы и не переспросить, пусть объясняет. «А он странный… уставился на меня, изучает, бледнеет и молчит… Лицо, совершенно обескровленное, руки дрожат, глаза безумные… О, Боги! Неужели мне сейчас повезет, и он свалится в обморок. А я, если смогу, конечно, двигаться – уйду или уползу, на худой конец. Нет. Не с моим «счастьем». Идет, даже не спотыкаясь, такие, твердо на ногах стоящие, – в обморок не подают.

– Эллина?! Родная моя?! Эллина, это же ты? – было очень большое искушение сказать ему, что я Эллина. Но Ганимед – эмпат, причем очень высокого уровня, так что мой обман все равно бы не прожил долго. Поэтому, дождалась, пока он уложит меня на кушетку, находящуюся здесь же у бассейна и ответила, как есть: «я не Эллина».

– Как не Эллина?! – и голос такой недоверчивый…, не ну не странный, а? Зачем тогда спрашивал, если и не сомневался, что я Эллина. Я ему теперь, что еще и доказывать должна, что я не Эллина.

– Меня зовут Пандора, – говорю еле ворочающимся языком упрямая и честная я.

– Что ты такое? И почему приняла облик Эллины? – Боги! Зачем же так орать! Еще бы «изыди Сатана» добавил для полного драматизма! Ну, нет у меня сил,… и голоса тоже нет…. Демонстративно вздыхаю, закатываю глаза, закрываю их и готовлюсь принять чтобы там за этим не последовало…

– Ты чистокровный потомок богов, но истощенна и обессилена как будто из тебя выкачали всю энергию до капли… и одета странно…такое впечатление, что ты пришла из далекого прошлого, причем из…. Так это портал был!? И, ты сказала, что тебя зовут Пандора? – киваю. – Дочь Метиды и Зевса?! – почему–то шепотом констатирует он, а я обреченно киваю. И тут он выдает то, что я никак не ждала услышать: «Извини, не ждал тебя сегодня».

– Сегодня…? – еле слышным шепотом спрашиваю я.

– Да. Последние сто лет, я ждал тебя каждый день, …, но сегодня уже не ждал…, возможно, потому, что потерял надежду на чудо…

– Не понимаю… – открывая глаза, еле выговорила я.

Ганимед не спешил с объяснением, он стоял, и казалось, был просто не в силах отвести взгляд от моего лица. И столько боли было в его глазах, что у меня сжалось сердце. Захотелось сказать хоть что–нибудь утешительное, моя рука почти потянулась, чтобы поправить непослушную золотистую прядь, упавшую ему на лоб. Слава богам, ни говорить, ни двигаться я не могла, поэтому этот мой порыв умер – не родившись. Иначе, думаю, Ганимед бы неправильно меня понял. Являясь воплощением универсального эталона мужской красоты, Ганимед знал, что никто во Вселенной не может устоять перед ним, кроме моей матери Метиды, моей сестры Афины, и меня. Вот это бы я ему польстила и заодно утешила…

– Клото утверждает, что капля твоей крови – способна спасти мир смертных, наконец–то выдал Ганимед. – Но ты же понимаешь, что ее предсказания – это аллегория, и поэтому сначала важно понять, что в тебе такого особенного, кроме того, что ты дочь Зевса и Метиды, аномалия с момента зачатия, выношенная в чреве Леты. – Более того, – продолжал он, – Лахесис – настаивает на том, чтобы я доверял твоим выводам, по ее мнению – ты – ключ к разгадке заговора, цель которого организация Апокалипсиса…

Ганимед что–то еще хотел добавить, но зазвучала «Лунная соната» Бетховена, и он со вздохом, и очень нехотя достал из кармана телефон. Без всякого приветствия, спросил: «Нашли…?». На другом конце, кажется, что–то излишне долго начали объяснять. Ганимед не выдержал, прервал: «Где? Выезжаю. Думаю, часов через пять – шесть буду на месте».

– Пандора, извини, забыл представиться. Меня зовут Ганимед. Но, уверен, что ты меня узнала в первую же секунду, как только увидела. И понимаю, что все, о чем ты сейчас можешь думать – это как бы поскорее прийти в себя и сбежать из моего дома…, – «Он, что еще и мысли мои читает? Совсем мои дела плохи…»,

– Нет, не читаю, я твои мысли – криво улыбнулся Ганимед, только твои эмоции, а они у тебя, мягко говоря, очень легко читаемые, – он опять усмехнулся. – Уверяю тебя – тебе не стоит опасаться меня. Очень многое изменилось за те три тысячи лет, что ты отсутствовала. И, кроме того, то дело, над которым я сейчас работаю – если мойры не ошибаются, а они никогда не ошибаются – ты мой единственный козырь; мой джокер в рукаве, неучтенный демоном. Я хочу, чтобы ты понимала, что я, прежде всего, служу людям этой планеты, и уже потом Зевсу. В общем, пожалуйста, не пытайся сбежать. Хотя, я более чем уверен, что тебе это все равно не удастся. Я, на всякий случай, предпринял меры. Просто прими дружеский совет – не трать напрасно силы. Тебе нужно отдохнуть, а мне нужно идти. Мы обязательно поговорим, но позже. Ты не против?

– Я-то, как раз, очень против, – думала я, – но кого интересует мое мнение? Не его, так точно. Интересно, какие такие меры он предпринял. Он вообще знает, на что я способна?!

– Я прекрасно осведомлен, на что ты способна, поэтому не трать силы, а набирайся сил – «успокоил» Ганимед.

– Нет. Он таки читает мои мысли! – думаю я.

– Нет. Пандора. Я не читаю твои мысли. Просто ты – ну слишком прозрачна. Даже не интересно.

– А вот так меня еще никто не оскорблял! – мысленно свирепствую я.

– Обиделась. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Но ты, правда, слишком легко читаема. С этим надо будет что–то сделать. И с твоей силой и кровью тоже. Они фонят так, что любая сущность с хорошим магическим восприятием уже на расстоянии десяти метров сможет почувствовать твое родство с олимпийскими богами.

– Ха! Шах и Мат! Говоришь фонит моя сила и кровь, а сам принял меня за Эллину! – естественно, я все это про себя думаю и даже с закрытыми глазами. Вслух было произнесено только многозначительное: «Угу…»

– Пандора! Это разные вещи. Во-первых, ты была обессилена, почти пустышка. Во-вторых, я хотел, чтобы ты оказалась Эллиной! Больше всего на свете хотел! Но знал, что ты не Эллина, – даже, если он не читает мои мысли, эта его проницательность – раздражает очень.

– Давай я отнесу тебя в гостевую комнату? Или хочешь сама дойти? Сможешь?

Киваю, пытаюсь встать на ноги, что мне почти удалось…, если бы мир не завертелся и еще, кажется, он искрится начал, и потемнел…

– Понял. Сейчас переправлю. Тебе, действительно нужен отдых, – взял на руки понес.

– Кто такая Эллина, кстати? – это я уже вслух…Он вздрогнул всем телом, споткнулся. Судя по всему, еле преодолел искушение уронить меня на пол, но ответил.

– Моя жена…, она погибла месяц назад…, и опять это чувство накатило – утешить, как-то помочь. Это дело, над которым он работает – возможно, я действительно смогу помочь. Ладно, не буду пока сбегать. Как-нибудь потом обязательно сбегу.

– Я хочу помочь с расследованием, – сообщила я.

– Спасибо. Но сначала отдохни. Меня наконец–то положили на мягкую кровать. Укрыли теплым одеялом. Ганимед что-то прошептал, и я мгновенно провалилась в сон.


ГЛАВА 2

Только в самолете Ганимед смог снова более или менее ровно дышать и спокойно думать. То, что женщина, которую он полюбил, впервые за три тысячи лет оказалась внешне похожей на Пандору – не могло быть совпадением. Здесь явно не обошлось без Афродиты, которая так и не простила ему отказа. Ирония судьба заключалась в том, что богиня любви и красоты не смогла устоять перед Ганимедом, а он хоть и был польщен ее вниманием, не смог, хотя очень старался, ответить ей взаимностью. В том, что Афродита рано или поздно ему отомстит, он тогда не сомневался, но с тех пор прошло много лет, и он решил, что она о нем забыла. К тому же Ганимед предпринял радикальные меры и наложил на себя иллюзию. Последнюю тысячу лет, все без исключения, видели в нем мужчину около 40 лет довольно посредственной внешности. Очевидно, кроме Пандоры – иначе бы она его не узнала с первого взгляда.

Пандора…, ее нечеловечески прекрасные глаза, это первое, что заставило его усомниться в том, что она Эллина и вообще человек. Поразительные, бездонные сине–фиолетовые омуты, обрамленные длиннющими иссиня–черными ресницами, гипнотически–колдовские. И… недоверчивые. Такие же глаза были у Метиды, портрет которой, по сей день, висит у Зевса в личных покоях.

И Зевс, и мойры – навязывают ему опеку над Пандорой, а он даже смотреть на нее не может без содрогания, так сильно она напоминает ему Эллину. Это же ад смотреть на живую копию любимой и понимать, что это лишь похожая оболочка. А еще эти чужие глаза на таком родном лице. Его знобило каждый раз, когда он случайно заглядывал в их омут. Он предпочитал иметь дело с обычными человеческими глазами. Нет, с Зевсом, запылавшим отцовской любовью, просто увидев эти глаза, все понятно. Ему пришлось пожертвовать Метидой, своей единственной любовью, чтобы не повторить судьбу Кроноса. И то, что она умудрилась дать жизнь их дочери – Зевса скорее порадовало, чем напугало. Опасность для Зевса представлял их с Метидой сын, а не дочь. Ганимед даже не удивился бы, узнай, что теперь Зевс ищет подтверждение тому, что пророчество о сыне отменено, и Метиде можно дать свободу. Но простит ли Зевса Метида? Вот в чем вопрос.

Ганимед был другом Зевса, настоящим и, пожалуй, единственным, но конкретно в ситуации с Метидой, симпатии Ганимеда были на ее стороне. Он поморщился как от зубной боли, вспоминая, как он сам стал доверенным лицом Зевса, и чем ему пришлось пожертвовать: юный Ганимед помог могущественному богу выпутаться без ущерба для репутации из очень щекотливой ситуации, ничего не попросив взамен. По понятным причинам, разглашению подобная ситуация не подлежала, и Ганимеду пришлось смириться с тем, что отныне и, вовеки веков, боги и люди будут видеть в нем выскочку, соблазнившего Зевса и получившего за этого бессмертие и должность виночерпия. Обидно было еще и потому, что Ганимед не просил быть приравненным к богам, не хотел подниматься на Олимп, и не нуждался в собственном созвездии. Зевс все это ему навязал, решив, что семнадцатилетний Ганимед слишком юн, чтобы знать, что для него лучше.

Впрочем, обидно и стыдно было только первую тысячу лет, потом стало плевать на мнение всех и вся, к какому бы миру они не принадлежали. Ганимед тряхнул головой, как будто разгоняя пыль древних воспоминаний, и мрачно пробормотал себе под нос: – Ну, и что толку, переливать из пустого в порожнее, опекунства над Пандорой мне, все равно, не избежать! Зевсу не отказывают! – и углубился в чтение отчетов, подготовленных для него патологоанатомом, криминалистами, аналитиками и штатными магами.

После того, как семь недель назад было обнаружено тело Эллины – его команде удалось обнаружить еще четыре тела. Последнее из тел откопали несколько часов назад в графстве Уилтшир, в Англии.

Канада, Англия, Норвегия, Финляндия, Швеция – убийца проявлял непонятную пока привязанность к северо-западному сектору планеты. В Гренландии, Исландии, Бельгии и Дании – к поискам уже приступили. Вот, вот начнутся раскопки в Мурманске, где-то на севере России.

Как только стало понятно, что ритуальные убийства и сопутствующие ритуалу стихийные атмосферные явления – связаны между собой, обнаружение тел стало лишь вопросом времени. Аномальные стихии, совпадающие с полнолунием, указывали на местность, а трещины в пространственных стенах – подтверждали магическую подоплеку возникновения катаклизма. Убийца выбирал только давно заброшенные могилы, возможно для того, чтобы не было больших энергетических помех. Как и в случае с Эллиной, все магические и физические следы были тщательно уничтожены, поэтому приходилось вскрывать могилу за могилой. Все найденные тела были магически законсервированы, поэтому, каждый раз, казалось, что девушка просто спит. С каждым обнаруженным телом Ганимед все больше убеждался, что убийца убивает поневоле, не получая от процесса убийства никакого удовольствия, наоборот терзается раскаянием. Отсюда и магическая консервация. Очень похоже на то, что убийца надеется вернуть их к жизни, как только достигнет своей цели.

Даже для самого цивилизованного высшего темного – это слишком гуманная позиция по отношению к смертным, – подумал Ганимед, – демоны в принципе не способны ценить человеческую жизнь. Когда темный принимает решение, что кем–то нужно пожертвовать ради себя любимого – он жертвует, не озабочиваясь муками раскаяния о содеянном. Сожаления, чувство вины и угрызения совести – это удел, тех в ком присутствует божественный свет. Это значит, что можно исключить всех чистокровных сущностей из миров Мглы, Хаоса и Эреба. Это не их почерк.

В том, что проход готовится для всадника Апокалипсиса – Войны, сомнений не было. Но, почему же были выбраны светлые ведьмы? Для создания прохода вполне достаточно энергии серых и даже темных магов. А учитывая, «гуманность» убийцы – Ганимед был уверен, что тот предпочел бы более темные души, если бы у него был выбор. Что–то было не так, что–то он не учитывал. В случаях, когда Ганимед, чувствовал критический для дела подвох, но не мог его нащупать, его дар эмпатии ощущался как проклятие. Дурное предчувствие захватывало его целиком, вызывая головную боль и тошноту, мешая трезво мыслить. Ганимеду приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы абстрагироваться от тревожащей мысли, и посмотреть на ситуацию со стороны. Но чем сильнее он абстрагировался, тем интенсивнее становилась головная боль и тошнота.

Ганимед растер виски, принял жменю обезболивающих, и нажал экран монитора, вызывая на связь ведущего аналитика агентства, Эфалида, полубога, обладающего феноменальной памятью.

– Привет, босс! Чем могу быть полезен? – Эфалид, как всегда, был в отличнейшем расположении духа. Ганимед по–хорошему завидовал этому качеству и не уставал удивляться.

– Привет. Знаю, что Вы очень заняты, но попроси Астрею и Медею присоединиться к нам, и давайте пройдемся по фактам еще раз. Что–то не сходится, что–то беспокоит меня, но не могу ухватить мысль за хвост…

– Им! Привет! Как ты? – это была Астрея, самая человеколюбивая из богинь. Зевс с трудом уговорил ее покинуть мир смертных на заре «железного века», но как только Ганимед возглавил ВАОПР – она сразу же покинула свое комфортное созвездие и напросилась к нему в помощницы.

– Босс! Сколько лет, сколько зим. Мы уже и забыли, как вы выглядите. А вы уверены, что вы наш босс, какой–то вы совсем серый… – это была Медея. Сильнейший маг, обладавшая глубочайшими познаниями всех возможных магических дисциплин, но к этим незаменимым качествам также прилагался очень паршивый характер, и абсолютное отсутствие какого–либо такта.

Привычно проигнорировав шпильку Медеи, Ганимед ответил сразу всем и, в общем: – Я нормально. Давайте к делу. Эфалид начинай с самого начала, что мы знаем…

– Все началось с того, что Эллина связалась с тобой в ночь ее убийства.

– То есть, убийца, вероятней всего, осведомлен кто я. Или это могло быть совпадением, что для ритуала была выбрана Эллина?

– Нет. Им. Не думаю, что это было совпадение, – уверено сказала Астрея. Все остальные обнаруженные девушки были резидентами страны, в которой были убиты и захоронены. Эллина же – выросла и жила в Греции. А убита и захоронена в Канаде.

Ганимед согласно кивнул и продолжил мысль Астреи: – То, что Эллина для меня много значит – было понятно любому, но о том, что я – Верховный Хранитель Рубежей знает очень ограниченный круг.

– Согласна, – кивнула Астрея. Но новость одновременно хорошая и плохая. Хорошо, что круг подозреваемых очень сужается, плохо – что кто–то или из сонма богов или из сотрудников ВАОПР.

– Мне не нравится наша версия с пришествием Всадника…, – осторожно, но твердо отметила Медея.

И Ганимеду показалось, что он пропустил несколько сердечных ударов, от чего тошнота и головная боль озадачились и отступили. Ему самому что–то не нравилось именно здесь. – Что конкретно тебе не нравится? – уточнил он.

– Зачем было убивать двенадцать светлых ведьм? Не магинь, а именно ведьм. Подошли бы и темные и серые, и не обязательно ведьмы. Такой бешеный уровень подготовки, столько усилий, но пройти все равно сможет только один единственный Всадник – Война. А что для Земли в ее теперешнем состоянии еще одна война?! Не более чем дополнительный повод для новостей.

Ганимед слушал Медею и, почти физически ощущал, как его легкая и неуловимая как пар, мысль, загустела, живительной влагой пролилась на дурное предчувствие, и оформилась в догадку: – Еще одна Война – это диверсия! – почти выкрикнул Ганимед. Расчет на то, что мы среагируем, как обычно, бросим все силы на то, чтобы Всадник не остался здесь и не набрался сил…

– А в это время, – продолжала уже Медея – нечто отсюда проникнет в Светлые миры – и равновесие будет нарушено. Вот зачем были нужны светлые души! Протянуть что-то темное за границу светлых миров можно только завуалировав это мощной и чистой энергией света.

– Неужели Афродита как-то с этим связана? – Ганимед не заметил, что думает вслух…

– Кхе, – Кхе – это была Астрея, – покашливание заставило Ганимеда отвлечься от слишком громких «мыслей». И он увидел ошалевшие от любопытства глаза Медеи и опечаленного Эфалида, понявшего уже, что продолжения откровений не будет.

– Спасибо всем. Вы мне очень помогли, – сказал Ганимед и отключился. Он понимал, что объясниться ему все равно, наверное, придется. Но как-нибудь потом. Сейчас у него были более насущные и неотложные задачи…

– Нет, убить хладнокровно двенадцать девушек – на это Афродита не способна, – развивал свою мысль Ганимед. – Сомнений нет, отвергнутая Афродита под действием эмоций – способна уничтожить любого, причинившего ей боль. В свое время, она бы уничтожила его, но Зевс ей не позволил. Мстительная, как и все боги, она нашла способ отомстить сейчас, поэтому и внушила ему любовь к Эллине, откуда–то зная, что той отмерян недолгий срок жизни. И выбрала она Эллину, потому что знала, что Зевс обязательно навяжет Ганимеду опекать свою дочь Пандору, а Эллина как две капли воды похожа на эту самую дочь. Но Афродита никогда бы не пошла на убийство невинной души. Афродита никогда бы не стала соучастницей подобных преступлений. Афродиту просто использовали в темную, сыграв на ее неутоленном чувстве мести.

– Афродита – наш самый ценный свидетель на данный момент, – мрачно констатировал Ганимед, но на мои вопросы она не станет отвечать – даже если от этого будет зависеть судьба Вселенной! Однако, с Пандорой – она не откажется встретиться, хотя бы для того, чтобы попробовать внушить ей чувства ко мне, – усмехнулся своим мыслям Ганимед. – Афродита хорошо знает своего отца и понимает, что если я разобью сердце еще одной его дочери, особенно той, у которой глаза Метиды, то Зевс лично упрячет меня в Тартар. Но если с Эллиной Афродита попала в точку и месть ей удалась, то с Пандорой ей не повезло – на дочерей Метиды ее чары не действуют. Но это не остановит Афродиту – она все равно попытается. Ганимед был уверен в этом настолько же стопроцентно, как и в том, что Афродита обязательно захочет помочь найти убийцу девушек, когда узнает, в чем дело. И еще не хотел бы Ганимед оказаться на месте того, кто использовал и обманул Афродиту.


ГЛАВА 3

Когда Ганимед спускался по трапу в аэропорту Эймсбери, Солнце уже клонилось к закату. Ганимед посмотрел на часы и прикинул: "До наступления темноты еще часа четыре, даже пять. Это хорошо – успею сделать все, что на сегодня запланировал".

Июльский только–только начавший остывать раскаленный воздух был напоен ароматом трав, цветов и чего–то еще неуловимого и смутно знакомого, сладковатого не имевшего ничего общего с ароматами земли или лета. Это был тревожащий, бередящий душу, приторный и удушающий запах свежей крови. Но, как только Ганимед определил принадлежность этого запаха, он как наваждение тут же улетучился. Будучи эмпатом, Ганимед философски относился к кульбитам своего подсознания, но никогда не сбрасывал их со счетов как ничего не значащие. Вот и сейчас, он был уверен в том, что запах пришел к нему не просто так. Он обязательно еще подумает об этом обстоятельно, но позже, – пообещал себе Ганимед.

– Босс! Я здесь! – закричал Эфалид, заметив, что Ганимед застыл в нерешительности на четвертой ступеньке трапа.

– Ох, уж, эти эмпаты, – бормотал себе под нос Эфалид, – их, в принципе, нельзя и близко подпускать к местам с таким накоплением древней силы как в Стоунхендж. В том, что Ганимед, что–то такое почуял в воздухе – Эфалид не сомневался, но не собирался задавать вопросы. Если босс захочет, то сам расскажет.

– Привет! Извини! Задумался. Ну, что ж рассказывай, какой силы была буря? Я читал, что тут еще и шаровые молнии летали?! Завораживающее, наверное, было зрелище…

– Могло быть и хуже. Бурю, по шкале Бофорта оценили в восемь баллов. На шаровые молнии я опоздал, но рассказывают, что это было что–то невероятное, как только разыгралась буря, воздух сам по себе стал наполняться электричеством и даже потрескивать. Те, кто наблюдал в окно, утверждают, что в какой–то момент прямо из воздуха вдруг материализовались миллиарды огненных искорок, управляемых невидимой, но могучей силой, которая заставила их образовать несколько десятков огненных шаров. Но как только сформировались шары, невидимая сила, как будто бы потеряла над ними контроль, и шары эти начали вести себя, как ополоумевшие гоночные машины на автодроме.

– Неужели никому не пришло в голову снять это на видео? – в голосе Ганимеда звучали такие понятные Эфалиду разочарование и почти детская обида…, что тот сжалился над другом: – А то! Двадцать первый век на дворе. Сотни видеозаписей с самых разных ракурсов!

– Что тяжело было именно с этого и начать? – ворчливо поинтересовался Ганимед.

– Не, не тяжело, но не интересно! – подмигнул ему Эфалид. – Так что? На кладбище или светлячков на автодроме смотреть?

– Естественно на кладбище. Я же работать приехал! – все также ворчливо сообщил Ганимед.

– Кто бы сомневался. Сплошная работа и никакого веселья с тобой босс! – подразнил его Эфалид.

Они ехали по проселочной дороге, оставив руины Стоунхендж где–то левее. Дорога утопала в зелени, легкий ветерок проникал сквозь чуть–чуть приоткрытые окна машины. Атмосфера вокруг дышала пасторалью и умиротворением, но Ганимед не чувствовал умиротворения. Что–то было не так. Что–то было очень сильно не так. «У меня еще два месяца. Срок еще не вышел», – напомнил себе Ганимед, чтобы как–то успокоиться. Но успокоиться не получалось, нечто древнее, могущественное и очень настырное пыталось достучаться до его сознания. Понимая, что очень рискует – он все же раскрыл сознание. «Почему ты не взял с собой Ору? Почему ты оставил ее одну? У тебя мало времени. Если поторопишься прямо сейчас, то может еще и успеешь…», – голос был женский и мелодичный, и раздражающе смутно знакомый, и… вызывающий абсолютное доверие. – Может, успею? Но могу не успеть? – переспросил Ганимед, но в ответ была тишина…, мертвая тишина. И эта тишина в ответ переполнила чашу его терпения. «Я ненавижу этот день! Я ненавижу Зевса! Я ненавижу Атропос и Клото! И я…, я ненавижу Англию!», – Ганимед ударил кулаком в окно, и оно разлетелось вдребезги.

Как только Ганимед выплеснул эмоции, он тут же взял «себя в руки». Не обращая внимания на кровоточащие порезы на своей руке, скомандовал: – Эф. Разворачивайся. Мы возвращаемся в аэропорт.

Эфалид съехал на обочину, остановил машину и, озадаченно поинтересовался: «День – дерьмовый, тут я согласен. Зевс и Мойры – тут я тоже на твоей стороне. Но чем тебе не угодила Англия? Ты же только, что приехал?»

– Тем, что мне прямо сейчас нужно быть в Греции и спасать Пандору, которой очевидно угрожает опасность! – Ганимед был вне себя от бессильной злости.

– Кого? Кого? Пан–до–ру!!! Хм! А почему я только сейчас от тебя о ней слышу?

– Эфалид потом! Машину разворачивай и дуй в аэропорт?

– Им! Ты куда собрался?

– В Грецию! Не ясно, что ли?

– Им. Она там, что одна?

– Нет. Ее охраняет Ликург и его люди.

– И ты сомневаешься в способности Ликурга защитить Пандору?!!!, – Эфалид уставился на него как на умалишенного.

– Да. Нет…. Разумеется, нет.

– Тогда, в чем дело?

Ганимед не стал ничего объяснять, просто выхватил из кармана телефон, и судорожно тыкая пальцами на кнопки, набрал номер Ликурга. Раздался звук вызова и почти мгновенно в трубке раздалось: «Да?!»

– Лик! Где Пандора? – Ликург замешкался на какие–то доли секунды, – Ну? – уже торопил Ганимед. Ликург сделал отчаянную попытку заверить его, что с Пандорой все в порядке, – но Ганимед заподозрил неладное, – Дай ей трубку! Прямо сейчас! Это вопрос жизни и смерти! – раздражение в голосе Ганимеда указывало на то, что спорить с ним бесполезно. – Дай ей трубку!

– Это как бы сложно сделать…, – голос Ликурга звучал несколько сконфуженно.

– Что…, что с ней? – Ганимед даже дышать перестал, дожидаясь ответа.

– Просто спит…, – Ликург явно что–то недоговаривал.

– Так разбуди! – Ганимед уже просто рычал в трубку.

– Не могу. Мы это… того… поссорились с ней. Она решила покинуть твою резиденцию. Я попытался ее остановить. И она применила силу, свою силу, ну ты в курсе… Я даже не ожидал от такой хрупкой девочки…, и мне пришлось ее усыпить…, но она в полном порядке. Вот смотри. Спит как ангел. – Ликург показал ему спящую Пандору.

– Великие боги! Я же просил тебя быть с ней поделикатней! А ты!!! Чем ты ее усыпил?

– Сначала пришлось запустить в нее несколько дротиков с кетамином. А потом для надежности я ввел ей приличную дозу фенобарбитала.

– Несколько дротиков с кетамином… это сколько? И что значит приличную дозу фенобарбитала? – Ганимед почти простонал свои вопросы, потому что ответы он уже знал…, не будь Пандора богиней – спать бы ей уже вечным сном.

– Им, ну она же богиня. Ну что ей сделается. Тем более ты сам сказал, что ей нужно отдыхать. Вот она и отдыхает…

Ганимед тяжело вздохнул, но понимал, что сейчас что–либо объяснять Ликургу – пустая трата времени. – Лик, потом поговорим. Сейчас Пандору нужно срочно доставить в Эймсбери. Не спускай с нее глаз ни на миг! Тем более, сейчас, когда она не может себя защитить, по твоей вине! Только, Лик, не вздумай везти ее как мешок картошки! Забудь, на несколько часов, что ты солдафон и прикинься джентльменом. – Да, кстати. А от моего особняка хоть что–то осталось?

– Ну как сказать… Что–то конечно осталось. Но реконструкция понадобится серьезная…

Ганимед опять тяжело вздохнул, – Ладно. Потом все сам увижу. Лик, пожалуйста, с этой минуты предельное уважение и деликатность по отношению к Пандоре. – Ганимед отключил связь. И раздраженно уставился на Эфалида, который больше не сдерживался, а откровенно ржал.

– Эф! Не вижу ничего смешного! Ты хоть представляешь, в каком бешенстве будет Пандора, когда придет в себя. Я итак ума не приложу, что с ней делать. У меня Армагеддон на носу, а я должен с богиней–малолеткой нянчиться!

– По–ни–маю, – Эфалид давился от смеха и от того еле выговаривал слова, – Но как представлю себе Лика, спасающегося от разгневанной богини, не могу удержаться…, а он ей что в спину стрелял так боялся связываться?

– Я не знаю подробностей! – Ганимед почти шипел.

– Наконец–то нашлась девушка, которая не спасовала перед великим спартанским царем…, – Эфалид укатывался от смеха, – … ой, не могу…, ну возможно он теперь научится обходительности и учтивости в отношении слабого пола и поймет, что можно не только приказывать, но и разговаривать…, а что там конкретно случилось? Он объяснил?

– Повторяю, подробностей я не знаю. – Ганимед был мрачен и абсолютно не разделял веселья Эфалида, который тоже вдруг посерьезнел и озвучил тревожащее его беспокойство: – Им, тебе нужен отдых. Я понимаю, что ты эмпат, и эмоциональные срывы, подобные сегодняшнему – для эмпатов – норма. Но не для тебя! Я не знаю, может, может тебе успокоительные попить …, а то не ровен час и мне придется в тебя дротиками с кетамином стрелять и накачивать фенобарбиталом… – несмотря на попытку перевести все в шутку, голос Эфалида звучал крайне озабоченно.

– Ты же знаешь – мне нельзя успокоительные принимать. Они притупляют мое восприятие. Но ты прав. Я определенно не в себе. Это место. Оно на меня так действует. Как будто я под действием сильного галлюцигена нахожусь.

– Кстати, а почему ты вдруг, просто ниоткуда, решил, что Пандоре угрожает опасность?

– Мне сообщили…

– Кто?

– Не знаю. Просто нечто очень древнее стучалось в сознание, и я впустил. Но я доверяю этому голосу. Абсолютно доверяю. Без тени сомнения.

– А почему ты скрываешь, что Пандора уже прибыла?

– Да, не скрываю я ничего. Просто не думал, что это важная информация и все…

– Юлишь…, ой юлишь…. Кстати, какая она?

– Кто?

– Им! – в голосе Эфалида звучало искреннее возмущение.

– Она… очень похожа на свою мать. Зевс – совершенно покорен. Мы уже приехали?

– Да. Приехали, – недовольно подтвердил Эфалид. И очень вовремя для тебя, но мы еще вернемся к…

Но Ганимед уже не слушал его. Он выскочил из машины и стремительно направлялся к штатному патологоанатому, некроманту Седу Мортем.

– Сед! Вы уже подняли тело наверх или ждали меня?

– На верх подняли. Но особо ничего не трогали. С чем цербер не шутит, а вдруг ты что–то почувствуешь?

– Надеюсь, тем более, что я сегодня в особо чувствительном настроении, – мрачно усмехнулся Ганимед. – Ну что ж пошли осмотрим очередную «находку». – Все как обычно? Или ты заметил что–то особенное?

– Все как обычно. Душа – вне этого мира. Девушка не выглядит мертвой, просто спящей. Но это даже не стазис, это скорее криосон. Но я, сколько не пытался, не могу «нащупать оболочку», а без этого не распознать природу магии. Но ваша догадка босс, что тела планируют анимировать – верна. Вот только не факт, что души вернутся в эти тела.

– Насколько ты уверен, что тело и душа не воссоединятся, если убийца все же планирует это сделать? – мрачно поинтересовался Ганимед. Сед был магом смерти, поэтому в этих делах, он был гораздо более сведущ, чем он.

– Понимаете, не тело держится за душу, а душа за тело. Не мне вам рассказывать, что светлые души в мире смертных обеспечивают равновесие между светом и тьмой. Так вот как только это демоническое отродье, нарушило баланс, удалив частичку света из мира смертных, тут же родился ребенок со светом в душе, и баланс был восстановлен – таков Договор между Тьмой и Светом. Это значит, что души ведьм, даже если их освободить, не смогут остаться в мире смертных – это будет нарушением Договора. Разумеется, в теории, душа может подать прошение в канцелярию Света – и попросить восстановить ее на службе и вернуть в прежнее тело. Но эти светлые – они такие бюрократы и такие правильные. Они все хотят служить, это раз. Они терпеть не могут тех, кто требует к себе особого отношения, это два. И захочет ли душа, вкусившая жизни в Элизиуме, немедленно вернуться на службу, это три. Тем более, что только избранные души – помнят свои предыдущие жизни. Эллина любила вас, но, расставшись с телом, душа способна помнить только истинную, светом данную, или кармическую, данную тьмой, любовь – но вы итак это знаете, не хуже меня.

– Ганимед знал это, как знал, и то, что любовь Эллины – весьма вероятно не более, чем наваждение, внушенное ей Афродитой. Эта мысль плетью прошлась по кровоточащему сердцу. Сед интуитивно понял, что сейчас ему лучше замолчать.

Ганимед был наслышан о тенденции последних лет, набиравшей популярность в Англии, превращать кладбища в разновидность общественных парков, где уставшие от городской суеты жители могут провести время наедине с природой и своими мыслями. Кладбище было очень ухоженным, очень обустроенным, очень организованным и очень цивилизованным. «Слишком уж это очень», подумал Ганимед поморщившись, – «нет, это не кощунство, но и неправильно как–то». Сам он относился к местам захоронения смертных с уважением, но предпочитал посещать как можно реже. В праздном, бесцельном посещении кладбища – для него определенно было что–то противоестественное… и неуважительное…

Астрея расшифровала его осуждающий и мрачный взгляд по–своему: – Им, ты тоже это заметил?

– Что заметил? – Ганимед оторопело уставился на нее.

– Могила, в которой захоронена жертва, расположена в центре пятиугольника…

– Нет. Но сейчас, когда ты на это указала – я четко вижу вершины пятиугольника, образованного из соседних могил. Как ты думаешь, все остальные тела тоже были помещены в центр пятиугольника?

– Не знаю. Нужно проверить. Это несложно сделать теперь, когда мы знаем, что ищем. Но, если это окажется так, то мы не правильно истолковывали назначение стихийных катаклизмов, сопровождавших ритуалы.

– Я понимаю, о чем ты. Стихии – вызывались намеренно, чтобы не только уничтожить остатки магических следов, но и скрыть то, что могила с жертвой расположена в пятиугольнике. И если окажется, что пятиугольники есть на каждом из кладбищ, то это будет означать, что заговор готовился на протяжении лет триста, если не больше, – Ганимед громко и протяжно выдохнул, – у–у–ух…, я надеюсь, что я ошибаюсь.

– Вряд ли ты ошибаешься, – уверенным голосом убила надежду Астрея, – все остальные кладбища слишком сильно пострадали от стихий. Обрати внимание, что это кладбище стихия почти не задела, но при этом никаких следов магического воздействия. Это значит, что темный не нуждается в помощи стихий, чтобы уничтожать следы своей магии. Он прекрасно справляется с этим сам. Просто в этот раз у него что–то пошло не так…. Причем ему не повезло дважды. Во-первых, стихия – разыгралась слабая и кладбище практически не пострадало. Во-вторых, оно такое … четко организованное…, что мне даже напрягаться не пришлось, чтобы увидеть паттерн.

– То есть ты не веришь, что темный просто решил оставить нам зацепку? – усмехнулся Ганимед.

– Разумеется, не верю.

– А я думаю, что зацепку нам оставили, но не темный, – подала голос Медея, которая уже довольно долгое время, вместе с Эфалидом и Седом, слушала рассуждения Ганимеда и Астреи. – я думаю, что есть кто–то, кто против реализации плана темного. Но, вряд ли это друг, особенно твой Ганимед!

– Ты думаешь, что этот некто пожертвовал Эллиной, чтобы привлечь мое внимание к проблеме?

– И, да и нет. Ей пожертвовали не только для того, чтобы привлечь твое внимание к проблеме, но и для того, чтобы причинить тебе страдания.

– Но Им – это кто–то из титанов, только они и еще Зевс способны управлять стихиями и пространством, – Ганимед понимал, что Астрея вежливо намекает ему, что это не Афродита.

– Если предположение Медеи – верное, то – это определенно кто-то из титанов, – согласился Ганимед. – Эфалид, завтра же отправь специалистов в Сандер Бей, пусть отсканируют городок на качество магии. Если все-таки засекут кого–то с высоким уровнем чистоты светлой магии, то можно не сомневаться, что жертвой должна была стать ведьма из Сандер Бей, а не Эллина. А сегодня, пока совсем не стемнело, давайте закончим все, что должны закончить согласно протокола.

– Сед, почему ты не упомянул мне о коконе? – Ганимед смотрел на тело ведьмы как завороженный.

– О каком коконе? – не понял Сед.

– Ее тело, оно окутано светящимся коконом. Это похоже на миллиарды искорок, сплетенных между собой.

– Я ничего такого не вижу, – произнес озадаченной Сед.

– И я, – подтвердили Астрея и Эфалид.

– Ты прав, – почти восторженно заметила Медея, удерживая руку над телом. – Я, правда, не вижу искорок, но ощущаю нечто похожее на электростатическое поле. Ничего подобного я не чувствовала ни на одном из других тел.

Ганимед вспомнил светлячков, о которых рассказывал Эфалид, и силе их ведущей. Стоунхендж, – подумал он – особое место, вполне возможно, что и ведьма – тоже особенная. Ганимед подошел поближе и открыл свое сознание. Тишину разорвал гул барабанов, почти склонившееся к закату Солнце вдруг оказалось в зените. От невыносимо яркого солнечного света заболели глаза, стало настолько нестерпимо жарко, что нечем было дышать. Прикрыв глаза рукой, Ганимед все же нашел в себе силы посмотреть на возникшую из воздуха богиню.

– Афродита..?

– Знаю, что удивлен, но ты был не прав. Судьба Вселенной для меня важнее моего разбитого сердца, тем более, что я совершила ошибку.

– Моя любовь к Эллине была твоих рук дело?

– Нет, любовь Эллины к тебе – была моих рук дело. На тебя мои чары не действуют, неужели ты забыл об этом! – Афродита криво усмехнулась, – Я знала, что даже если ты не сможешь ее полюбить, то обязательно привяжешься к Эллине – но, все получилось еще лучше, ты влюбился. Смертная Эллина – постарела бы и умерла, а рядом бы находилась ее абсолютная копия – юная и прекрасная, но абсолютно равнодушная к тебе. Да, я знала, о Пандоре и о том, что отец заставит тебя опекать ее.

– Это ты надоумила Эллину отправить свое резюме в наше агентство?

– Нет. Мой план потому и возник, что твоим секретарем работала девушка похожая на Пандору.

– О какой ошибке ты тогда говоришь?

– Это я сообщила тогда Астрею, что ты и Эос – любовники. И это я внушила Эос вечную неразборчивую страсть. Я ревновала. Не смотря на то, что знала, что и Эос для тебя тоже особо ничего не значит. Но, я надеялась, что Астрей найдет способ тебя уничтожить. Однако, он, как и я, не захотел связываться с Зевсом. Ты ищешь титана, способного управлять стихиями и пространством, и у которого на тебя зуб, думаю, ты его только, что нашел. Но будь я на твоем месте, я бы держалась от него как можно дальше. Все эти годы его ненависть к тебе только росла. С каждым новым любовником Эос – он ненавидит тебя все больше и больше.

Ганимед замешкался в нерешительности. Он не знал, что в таких ситуациях полагалось говорить. – Ты простила меня? – спросил он просто, чтобы не молчать.

– Я работаю над этим… – ее голос прозвучал как эхо. И Ганимед понял, что разговор окончен.

– Что опять с Пандорой, что-то не так? – услышал он голос Эфалида.

– В смысле? – не понял, еще не пришедший в себя после видения, Ганимед.

– Да. Потому что ты опять ушел в астрал, – напомнил ему Эфалид.

– Нет, с Пандорой все в порядке, – увидев округлившиеся глаза Астреи и Медеи, Ганимед мысленно застонал. Зная, что с тремя ему просто не по силам справиться, заявил: «Все вопросы завтра! У меня сейчас срочное, очень важное дело». Он удалялся от них почти бегом, но недостаточно быстро, чтобы не слышать за спиной их веселое похихикивание. Через пару часов Ликург доставит Пандору, и они обо всем догадаются сами.


ГЛАВА 4

Ганимед снова и снова перечитывал материалы этого сложного и запутанного дела. Он понимал, что если замешаны титаны, то под угрозой не только мир смертных.

Кто бы мог подумать, что его безответственное и трусливое поведение в ранние годы бессмертия – аукнется ему через тысячелетия. Эти ранние годы – он помнил как дурной сон. Он взлетел так легко и так высоко, что ему завидовали многие из богов. В присутствии Зевса они все приветливо улыбались Ганимеду и выказывали глубочайшее почтение. Но стоило ему оказаться одному, те же, кто ему улыбался и рассыпался в комплиментах – демонстрировали свое презрение и пренебрежение. Зевсу было плевать на сплетни и на то, что думают о нем его подданные, поэтому услышав сплетню о том, что он и Ганимед – любовники, он просто долго смеялся, заметив, что его репутацию уже ничего не испортит, а вот репутацию Ганимеда – уже давно пора немного подпортить. Ему даже было невдомек, насколько больно ранили юную душу Ганимеда – подобные сплетни.

Поэтому, когда Ганимедом – заинтересовалась прекрасная как сама любовь Афродита – он был ошеломлен и польщен. Вчерашний изгой и выскочка заполучил самую желанную женщину во Вселенной. Да, он сам себя начал уважать и сам собой гордиться. Ганимед усмехнулся этим своим воспоминаниям. Они очень быстро стали любовниками, и какое–то время Ганимед был почти абсолютно счастлив. Но когда Афродита заговорила о том, чтобы бросить Гефеста и выйти за него замуж, он понял, что не может с ней так поступить. Не может с собой так поступить. Он уважал ее и любил по своему, но все еще помнил то упоительное чувство, которое вызывала в нем Соль. Каждый раз, смотря на нее, у него захватывало дух. Он был готов на любые подвиги во имя ее. В тот день, когда он получил ее руку и сердце – он не мог перестать улыбаться. В нем было столько любви, что всем друзьям, родственникам и родителям – он еще три дня рассказывал какие они у него замечательные и как он их всех любит. Он улыбнулся, вспоминая, как они закатывали глаза и просили избавить их от излияний его чувств. Мысль же о том, чтобы жениться на Афродите – вызывала тоску и безысходность. Все о чем теперь он мог думать, это как объяснить Афродите, что не может на ней жениться.

Ганимед не нашел ничего лучше, чем сбежать как последний трус. Он впервые воспользовался дружеским расположением Зевса и попросил того дать ему отпуск от обязанностей виночерпия на триста лет. Однако, всем остальным сказать, что Зевс отправил его на край Вселенной с важной миссией. Зевс тогда очень удивился, но просьбу выполнил. Ганимед даже не нашел в себе смелости, чтобы лично сказать Афродите о своем отбытии, поэтому передал свиток через Ириду.

Проскитавшись сто лет в глубинах космоса, Ганимед заскучал и поддавшись уговорам Зевса, согласился провести вместе с ним пару лет в гостях у Гипериона. Тогда Ганимеду – это показалось очень удачным стечением обстоятельств. Ведь на Олимпе он рисковал встретить Афродиту, а в имении у Гипериона – это было маловероятно. Но судьба решила посмеяться над ним – он избежал встречи с Афродитой, но познакомился с Эос. В первый же день знакомства – они проговорили ни о чем нескольких часов. После чего виделись почти каждый день. Изголодавшийся по информации и общению Ганимед – с удовольствием слушал журчащий голос богини Зари и обсуждал с ней последние новости. Она оказалась не только всесторонне просвещенной, но и прекрасным, остроумным рассказчиком. И в ней не было ни толики обычной божественной напыщенности. Они расстались хорошими друзьями и договорились переписываться. Ганимед не хотел опять совсем выпасть из жизни, а Эос призналась, что никто не слушает ее с таким вниманием и не понимает, так хорошо как он. В течение двести лет, пока Ганимед опять скитался по Вселенной, они не виделись, а только переписывались.

Ганимеду пришла пора возвращаться к своим обязанностям. Зевс все чаще ворчал, что отпуск у Ганимеда слишком затянулся. Вернувшись из отпуска, Ганимед направился к Афродите, чтобы попросить прощения и объяснить, почему он сбежал. Но Афродита передала через свою служанку Гармонию, что не желает его видеть. Тогда, Ганимед совсем не расстроился, наоборот вздохнул с облегчением.

Жизнь виночерпия потекла своим чередом, только встречи с Эос становились все чаще. То, что они стали любовниками – было не больше, чем продолжением их дружбы. В их отношениях не добавилось страсти или интенсивности, просто чуть–чуть больше комфорта. Обе стороны все устраивало, никто не хотел ничего менять. Так продолжалось пятьсот лет. Ганимед подозревал, что если бы не вмешался муж Эос, то так продолжалось бы вечно. К их чести надо сказать, что они всегда были очень осторожны. Как он понял теперь, если бы не ревнивая Афродита, никто бы так ничего и не узнал. Но Астрей узнал, и Эос приняла решение, что им с Ганимедом больше не нужно встречаться. Разрыв с Эос Ганимед переживал очень болезненно, ведь она была его другом, прежде всего, и лишь потом любовницей. Тогда он в первый и последний раз в своей долгой жизни поругался с Зевсом, сообщив тому, что в Тартаре видел он его Олимп со всеми его богами, что мечтает, чтобы его оставили в покое, и отправился жить в мир смертных.

Сегодня, Ганимед больше не винил судьбу. Он прожил достаточно долгую жизнь, чтобы научиться признавать свои ошибки. «Чтобы ты изменил в прошлом?», – как-то спросила у него Эллина. Тогда он сказал, что ничего бы не изменил. Потому что нить событий его жизни привела к их встрече. Сегодня, он бы ответил иначе. Что ему не надо было связываться с замужними женщинами. И Афродита и Эос – были замужем. Если бы ему тогда хватило порядочности учесть этот важный факт – сегодня Эллина была бы жива, а он не имел бы во врагах, единственного титана, который, по–видимому, в курсе надвигающейся катастрофы.

Зевс не протянул без единственного друга и пятидесяти лет – причем большая часть этих лет у громовержца ушла на то, чтобы отыскать Ганимеда в мире смертных. Зевс пришел к Ганимеду с предложением, от которого сложно было отказаться, предложил возглавить Вселенское Агентство Охраны Пространственных Рубежей (ВАОПР). Зевс полагал, что триста лет, проведенные в скитаниях по Вселенной и пятьдесят лет, проведенные на Земле – серьезное преимущество для такой должности. Кроме того, Ганимед был единственным, кому Зевс безгранично доверял, ну а в природных способностях и высоком профессионализме своего любимчика – Зевс не сомневался никогда.

От самокопания Ганимеда отвлек звук подъезжающей машины. «Все… приехали…» – подумал он, вложив в эту фразу оба смысла: констатацию и факта и надвигающихся неприятностей по имени Пандора.... Тяжко вздохнув, Ганимед отправился навстречу неизбежному.

В холе гостиницы было пусто. «Это хорошо» – подумал он, «если Пандора еще спит, то будет меньше вопросов, почему она в таком состоянии». Когда он вышел на улицу, Ликург уже достал Пандору из машины и бережно нес в направлении гостинцы. «Все-таки в этом закаленном в боях солдафоне, еще осталось что-то человеческое» – усмехнулся своим мыслям Ганимед. Он на всякий случай просканировал Пандору, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она просто спала глубоким сном. И чувствовалось, что сон шел ей на пользу, но он никогда не признается в этом Лику. Вон как чувство вины на него действует, даже человечность проснулась! Ганимед не сдержал озорной улыбки.

– О! Им! Привет! Чему ты улыбаешься? Ты же просил – поделикатней. Вот деликатничаю! Показывай куда нести.

Комната, снятая для Пандоры, располагалась рядом с комнатой Ганимеда. Лик внес Пандору и очень бережно положил на кровать. Ганимед отметил, что в действиях друга присутствует уважение или даже почти почтение по отношении к спящей девушке. «Ничего себе!» – он даже мысленно присвистнул. Чтобы не разбудить Пандору Ганимед предложил поговорить в другой комнате.

– Нет. Ее нельзя оставлять ни на минуту. Ты прав – за ней охотятся. Не стал тебя беспокоить, так как сами справились. Но девочку пытались похитить. Я перестраховался и организовал две машины с сопровождением, которые поехали двумя разными дорогами в аэропорт. А сам с Пандорой – отправился порталом.

– В смысле порталом? Ты же не можешь открывать порталы?

– Она может. Ты думаешь, почему я в нее стрелял? Она портал открыла, только вот прыгнуть не успела. Я заметил, что она перед этим каплю своей крови с щеки пальчиком смахнула. И потом рукой по воздуху и ву-а-ля – портал… Им! Но не это главное – обе машины перехватили! Обе! Понимаешь! Все живы и здоровы, Слава богам! Но сам факт! И угадай, какой организацией был осуществлен перехват машин?

– Национальной полицией Греции… – в голосе Ганимеда звучала скука не более.

– Как? Откуда? – Ликург даже не пытался скрыть удивления.

– Обычное внушение. Дешево и эффективно. Кому-то из диспетчеров внушили, что в этих машинах, например, террористы – и все. Дальше дело техники. Пандору бы арестовали, но до участка не довезли. Смертным бы подчистили память. Конец истории. Лик, про то, что Пандора может открывать порталы пока никому ни слова!

– А как тебе удалось открыть портал, если Пандора спала?

– Уколол средний палец ее правой руки. Мазнул ее рукой в пространстве. И портал открылся. Представил себе аэропорт и твоего запасного пилота. И ву-а-ля! Мы с Пандорой – на месте. Им, тебе придется посидеть с ней. Я с ней безотрывно уже часов шесть. Пойду поселюсь, поем и минут через тридцать сменю тебя.

«Бедная Пандора» – сочувственно подумал Ганимед «теперь, когда Лик решил ее охранять всерьез – ей угрожает только одна опасность – сойти с ума от навязчивой опеки этого взявшего на себя миссию воина».

– Лик, тебе нужно отдохнуть. Я посижу с ней, пока буду работать с бумагами, анализировать версии и искать зацепки, которые мы могли пропустить. А потом попрошу Эфалида подменить меня. А ты приступишь к охране в 06:00 завтра. Ликург согласился, но очень нехотя.

Ганимед взял в руки карандаш и решил структурировать информацию, которой он обладал. Выходившая у него картина подготовки заговора была более или менее ясна, пока он не дошел до собственно заговора. В чем он заключался? Как планировали его осуществить? Двенадцать светлых душ – для чего они нужны? Ганимед не заметил, как заговорил вслух.

– И еще пятигранники? Причем здесь пятигранники? … Хмм…, какой-то додекаэдр получается!

В тот момент, когда Ганимед произносил слово додекаэдр, он подразумевал, что у него абракадабра получается, но едва слово додекаэдр прозвучало вслух, неимоверная, совершенно сумасшедшая догадка пронзила его мозг: «додекаэдр – это двенадцатигранник, который отражает Вселенную в целом. Память любезно добавила то, что еще Платон писал о додекаэдре: «… пятое многогранное построение, его бог определил для Вселенной и прибегнул к нему в качестве образца». Как по мановению волшебной палочки, беспокойство, терзающее внутренности Ганимеда с момента его прибытия в Эймсбери, вдруг ослабило хватку. Взволнованный, он вскочил со стула, несколько раз прошелся туда – обратно по комнате, все это время, прокручивая факты в голове, и наконец-то не выдержал и воскликнул:

– О, боги! Я знаю, что будет использовано в качестве «троянского коня» и что нарушит равновесие…

– Додекаэдр?! – насмешливо улыбалась, проснувшаяся Пандора, как раз выползавшая из под одеяла, все еще одетая в ту же одежду, в которой «ныряла» в бассейн.

– Вот цербер! Извини, если разбудил…, как ты? – когда же он привыкнет к ней, когда сможет смотреть без содрогания и горечи. Слов нет, Афродита умеет мстить.

– Хмм… чувствую себя удивительно выспавшейся. Не знаешь, почему бы это? – и что-то было в сладком тоне ее голоса, что заставило Ганимеда взмолиться о помиловании…

– Пандора! Это чужая собственность! Ее нельзя портить! Умоляю тебя, держи себя в руках! Я сейчас все объясню!

Пандора откровенно и заливисто смеялась.

– Я всего-то хотела запустить в тебя подушкой. – И опять залилась смехом. Смех у нее был удивительный, журчащий и переливистый, и очень отличавшийся от смеха Эллины.

– А что там с додекаэдром? – вдруг деловито поинтересовалась она.

– А что там с Ликургом случилось? – в тон ей спросил Ганимед.

– А-м. Это потом. Что с додекаэдром? – не сдавалась Пандора.

– Я предполагаю, что додекаэдр – это сосуд, в котором в один из миров Эфира (вероятней всего, в самый густонаселенный) будет доставлена микроскопическая Вселенная в состоянии космологической сингулярности…

– Ты намекаешь на теорию большого взрыва? Но это же непроверенная гипотеза?!

– Да, гипотеза. Но кто-то в этой Вселенной есть достаточно тщеславный и безумный, чтобы проверить ее на практике.

– Но зачем такие сложности? Ритуалы. Светлые ведьмы. Пятигранники. Додекаэдр, наконец. Если кто-то хочет уничтожить видимые миры, то есть и более простые способы…

– Насколько я понимаю, идея состоит не в том, чтобы уничтожить видимые миры, а в том, чтобы уничтожить возведенные Зевсом рубежи, и то только со стороны миров Эфира.

– Но это нарушит баланс Света и Тьмы! Последствия могут быть самые непредсказуемые вплоть до вымирания всего живого! Кто вообще мог додуматься до такого? – голос Пандоры звучал негодующе, такая с горящими гневными синими глазами – она вообще не имела ничего общего с Эллиной.

– Что ты знаешь об Офионе?

– Ну, то, что он король титанов, муж богини сотворившей все сущее, первый владыка Олимпа. Мой пра-прадед, кажется. Мой дед, Кронос сверг его и заключил в Тартар.

– В том-то и дело, что Кронос не заключил его в Тартар. Он бился с ним врукопашную, и по праву сильнейшего занял его место, Офион же был отправлен в изгнание. В период моей жизни, когда я скитался по самым отдаленным вестям Вселенной, я однажды имел «счастье» познакомиться с ним. Еле ноги унес. Отвратительнейший тип – хочу тебе сказать. Абсолютное холоднокровное пресмыкающееся. Власть и Месть – это все, что он хочет от этой жизни. Он уже тогда бредил своим победоносным возвращением. Но пока существуют рубежи между мирами – путь Офиону в видимые миры надежно закрыт. Поэтому, он обречен, скитаться в холодной, безжизненной пустоте глубокого космоса.

– Ты думаешь, за всем происходящим стоит Офион?

– Откровенно говоря, я больше чем уверен. Иначе бы Кронос тебя не отправил в такое опасное путешествие. Я только ума не приложу – что ты можешь противопоставить Офиону? Кстати, ты знаешь, что ты можешь открывать порталы?

– Да. Сегодня установила это методом случайного научного тыка. За что тут же была отправлена в гипнотический нокаут твоим другом, – саркастически заметила Пандора.

– Ликург – он лучший из моих агентов, но не умеет вести себя с … богинями, – попытался оправдаться Ганимед. Он хотел сказать с леди, но проблемы бы не возникло, если бы Пандора была леди, а не богиня.

– Я так хорошо выспалась, что почти не злюсь на него. Только на тебя.

– Ну, я где-то так и предполагал, – в голосе Ганимеда прозвучала раздражающая Пандору веселая ирония. Однако, она решила не поддаваться на провокации и сменить тему.

– Расскажи мне подробней о рубежах, и почему ты уверен, что сейчас Офиону сюда дорога закрыта? – уловив удивленный взгляд Ганимеда, и интерпретировав его по своему, Пандора возмутилась: – Это вообще–то не та информация, которую мне преподавали в школе или я могла получить из общей информации, полученной при перемещении.

– Я удивился тому, что ты сменила тему, просто ждал продолжения… в общем, не важно, – примирительно сообщил Ганимед. – Но хочешь знать о рубежах, слушай о рубежах. Из истории сотворения миров ты знаешь, что во времена Хаоса, такого понятия как миры – еще не существовало. Во времена правления Геи и Урана появился самый первый рубеж – он разделял Небо и Землю. При этом, титаны и прочие сущности существовали вне времени. Придя к власти, Кронос долго сражался, но сумел подчинить себе время. Однако, на Небесах Кронос оставил безвременье, в котором боги и титаны могли одновременно находиться в прошлом, настоящем и будущем. На Земле же всё подчинялось строгому порядку линейного времени, однако, боги достаточно легко могли вносить необходимые коррективы, если возникала такая необходимость. В историю этот период вошел как «Золотой век»: люди и боги сосуществовали рука об руку; не было ни войн, ни болезней, ни голода, ни холода. Земля и боги обеспечивали людей всем необходимым, в том числе защищали от непогоды. Однако, люди, созданные по образу и подобию богов, оказались легкой добычей для демонов и прочих темных сущностей. В большинстве своем, люди оказались завистливыми, самовлюбленными, стремящимися к обогащению и власти любым путем. Это привело к тому, что с каждым столетием света в них становилось все меньше и меньше. Когда Зевс пришел к власти, он понял, что единственный способ остановить расширение темных миров, и соответственно наступление Хаоса – это восстановить равновесие между Светом и Тьмой. Поэтому первое, что сделал Зевс – это убедил Тьму и Свет заключить договор сохранения равновесия, а второе – обратился к двенадцати самым могущественным титанам Земли и Неба с просьбой – разделить миры – раз и навсегда. Как и при строительстве любого здания – наружные пространственные рубежи миров гораздо надежней внутренних. Насколько я знаю, наружные рубежи видимых миров – надежней стен Тартара. А из Тартара за весь период его существования никому не удалось сбежать. Именно потому, что по-другому ему наружные рубежи не пройти, Офион и задумал такой безумный план.

Конец ознакомительного фрагмента.