Хранители полей. Глава 4 (Екатерина Шувалова, 2015)

Черешневое, ноябрь 1989 г.

В середине осени балку наводнили бесконечные ливни. Нижняя половина огорода превратилась в непроходимые болота, потоки дождевой воды с шумом неслись вниз по скользким плитам двора.

По ночам мерный стук капель наводил на девочку какую-то странную печаль. Пока старик мирно храпел у себя в спальне за стеной, она выбиралась из кровати, усаживалась на холодный подоконник и следила за тем, как дождевые капли ползают по окну, как одна сливается с другой, а затем они вместе стремительно падают вниз, скрываясь во тьме.

Мише все чаще становилось по вечерам грустно и одиноко, однако она гнала прочь от себя эти мысли и чувства, припоминая слова старика.

– Одиноко бывает только тем, кому нечем заняться, – тихо говорила она сама себе, пытаясь пристыдить. – А у меня хлопот полно. Дружить с кем-то – и вовсе пустая трата времени. Чтобы выбить тоску из себя, нужно больше работать, есть как следует да спать ночами.

Так утешала себя девочка, успокаиваясь от этих слов, а затем отправлялась в кровать. Она не понимала, что такие мысли в детской голове звучат слишком странно и чужеродно, что они бы больше подошли взрослому человеку, который многое пережил и многое успел повидать на этом свете.

В один из ноябрьских дней Захар выглядел особенно мрачным и встревоженным, с самого утра он ходил с хмурым лицом, все размышлял о чем-то. За обедом он попросил Мишу начинать экономить припасы, не увлекаться поеданием варенья и консервированных фруктов из погреба, потому как близилась зима, а с нею угроза голода вновь становилась близкою и реальною.

– И сегодня мы уйдем в дом сразу с наступлением темноты. Пораньше закончим дела, поужинаем, запрем скот и – спать, – добавил он вдруг. – Я как следует запру в доме все двери да окна.

– А отчего так, дедушка?

– Оттого, что сегодня будет самая скверная ночь из всех. Еще до полуночи начнет бродить по деревням нечисть, черти да души покойных. До рассвета они будут мучить и пугать живых, не давать им покоя. Будут хлопать ставнями, заглядывать в окна, свистеть в дымоходе. Такая ночь выдается один раз в 6 лет, и лучше не испытывать свою судьбу.

Мы уляжемся спать, погасим везде свет, чтобы наш дом они обошли стороною. Злыдни хитрые да коварные – могут притворяться кем угодно, зазывать на улицу, выманивать из дома. Ни в коем случае нельзя ни к окнам подходить, ни, тем паче, из дома высовываться. Все тебе ясно?

Однажды, еще до войны, когда я был возрастом с тебя примерно, молодую девку из нашего села нечисть обманула и утащила из деревни. Утром нашли ее в пруду, утонула она. Говорили, что черт прикинулся ее женихом, обманом вывел ее из хаты, дотащил до воды и утопил там. Черти, они ужас как воду любят, людей топить – для них одно удовольствие. А ныне за окном который день ливень, вот уж где разгуляется Нечистый. Что бы ты ни услыхала, что бы не померещилось – лежи в своей кровати до утра да посапывай. Если и не выманит тебя бес из дому, то уж точно попытается. А ежели ему в глаза посмотришь – то увидишь в них свою смерть. Людям такое знать и ведать не положено. Подыхать надобно в неведении, как и пристало доброму человеку. А черти тем и пользуются – увидишь свою кончину, испугаешься, остаток дней так проживешь, что уж точно после смерти твоя душа ему достанется. Или и вовсе с ума сойдешь, от горя или тоски. Так что ты в окна не гляди.

Испуганная Миша кое-как доела свой обед, наскоро выпила чаю и побежала браться за свои дела, чтобы закончить их как можно скорее.

Когда на небе начал сгущаться сумрак, старик взял пса и затащил его в дом. Постелил ему у двери в коридоре, погладил по голове, потрепал за уши и молвил:

– Тут и тебе будет спокойнее, и нам.

Миша улеглась в постель, Захар выключил у нее свет, закрыл дверь и пошел к себе. Через минуту в доме стало совсем тихо и темно. Пес, утомленный дневной суматохой, уже давно спал у двери. За окном все так же тихо постукивал дождь, издали доносилось низкое урчание грома. Месяц, изредка выныривавший из тесных объятий тяжелых туч, тускло освещал бледным светом голые и мокрые деревья в саду у дома, отражался в мутных лужах во дворе.

Девочка лежала, скованная страхом и желанием поскорее уснуть, прислушиваясь ко всему, что слышала за окном. Вот вдруг в саду захлопал крыльями сыч, а потом сипло залаяла собака в деревне наверху. Мише вдруг стало по-настоящему страшно – дом старика, совсем одинокий, стоял так далеко от стальных, некому было их защитить, они были совсем одни в этой полузатопленной, сырой низине.

Перед ее глазами мелькали жуткие образы: странные длинные тени и скользкие существа, покрытые шерстью, рогатые уродцы, похожие на свиней, все они тихо обходили каждый дом наверху, а потом их взор неизменно устремлялся на дом старика и балку, лакомый кусочек, где они могли дебоширить и резвиться в полную силу, не боясь любопытных людских глаз. Видела она и плачущую обманутую невесту, она шла следом за ними, хватаясь тонкими руками за мокрые ветви деревьев, стенала и взывала к своему любимому, а в потускневшие волосы ее были вплетены водоросли.

Собрав всю свою волю в кулак, Миша заставила себя отбросить эти мысли и видения, крепко-крепко зажмурилась и начала думать о другом, вспоминать о самых счастливых своих днях, что приходилось ей переживать, о давно позабытых друзьях, вспоминать лица родителей. Так она и уснула.

Старик уже тоже давно спал, когда вдруг услыхал какой-то звук, который вырвал его из объятий сладкой дремы. Поглядел на часы, в слабом свете то появляющегося, то вновь скрывающегося за тучами месяца увидел он, что уже заполночь. Он хотел было вновь закрыть глаза, но звук повторился, став более отчетливым и ясным.

На улице было совсем тихо, не слышно было ни капель дождя, ни шума ветра. Обнаженные деревья замерли в своих стыдливых позах, распластав корявые ветви в стороны, воздух был свежий и чистый, в нем слышался запах сырой земли и прелых листьев. По небу едва-едва ползли низкие тучи, дождь закончился.

Захар повернулся на бок, поудобнее умостился в постели, укрылся до самой шеи. В комнате уже было прохладно, приближающаяся зима понемногу начинала диктовать свои законы. Через пару дней уже бы следовало натаскать дров из сарая, чтобы топить перед сном. По утрам из постели выползать и вовсе не хотелось, промозглый и серый мрак предрассветного времени наводил тоску. В комнате пахло сыростью и газетами, на тумбочке у кровати их громоздилась добрая стопка. Рядом же лежали очки старика, надевал он их только тогда, когда собирался почитать. В остальное время он их не носил, хотя и был уже изрядно подслеповат.

Когда звук повторился в третий раз, уже совсем близко, Захар успел снова заснуть. Не открывая глаз он с раздражением подумал: «Ты хоть там обсвистись, бесовское отродие, я не стану с кровати вставать. Проваливай ко всем чертям туда, откуда вылез».

Но затем его сердце замерло и будто бы куда-то провалилось – он мог поклясться, что за окном прозвучал тихий голосок его внучки. Неужто глупая девчонка ослушалась и вышла из дому, хотя он строго-настрого это запретил делать? Одурили нечистые мелкую девчонку, увели? Что, если и ее вот так он найдет утром – мертвую в балке, утопшую в этой мутной и грязной жиже?.. От этих мыслей Захара враз бросило в жар, он скинул с себя одеяло и вскочил с постели. Собирался уже было бежать к комнате Миши, чтоб проверить – на месте ли внучка?

И тут вновь звук повторился. Тихий, вкрадчивый, как ночной ветер в степи, что гуляет среди полей. В другую ночь Захар не разобрал бы в нем ничего, кроме скрежета ветвей или свиста сквозняка на крыше, но сейчас он точно слышал жалобный стон девочки. Позабыв обо всем на свете, старик повернул голову к окну и вгляделся в темноту, щуря подслеповатые глаза. И тут он увидел.

Темная, колышущаяся тень за окном, она висела там всего какую-то долю секунды, а может, и того меньше. Промелькнула мимо окна, застыв на самую малую толику мгновения, а потом так же внезапно скрылась за деревьями в саду. Но и этого оказалось достаточно, чтоб в двух горящих зеленых огоньках Захар успел разглядеть нечто. Застыв на месте, он еще долго глядел в пустоту перед собою, на темный сад и черно-серое небо над ним, не мог пошевелиться и сдвинуться, скованный своим страхом.

Только лишь по прошествии часа смог он выйти из своего безумного оцепенения, смертельно уставший и обессилевший добрел он до своей кровати и упал на нее, погрузившись в беспокойные сны. Перед взором его проносились странные и пугающие видения: вот пес его грызет кость под окнами кухни, а уже через мгновение вся пасть у него в крови, он ощетинился и рычит на старика; утонувшая невеста просит заплести косу из ее мокрых и спутанных волос; зимняя буря разыгралась над домом старика, а затем порыв сильного ветра сорвал с него крышу и унес ее прочь…

Много чего жуткого и бредового снилось Захару той ночью. Но он точно знал, что увиденное им в окне не было ни бредом, ни сном. В зеленых глазах бесовского отродия он явственно разглядел лицо своей внучки.

Черешневое, декабрь 1989 г.

Рождество в этом году справляли весело и сытно. Захар выпек большой пирог, наварил еды, Миша надраила дом до блеска, они накрыли на стол в гостиной, зажгли свечи, даже Боцману позволили зайти в дом и посидеть вместе с ними.

На улице кружил мокрый липкий снег, а дома в печи весело потрескивали поленья, пожираемые огнем. После ужина Захар уселся читать, а для внучки он включил радио. Та сидела в продавленном кресле, обернувшись в шерстяной старенький плед, пила чай с клубничным вареньем и слушала колядки и песни, которые то и дело прерывало сиплое шипение и потрескивание в колонках радиоточки.

Морозный ветер завывал где-то на чердаке, тревожил спящие деревья в саду, срывал с их ветвей тонкое снежное покрывало. Тускло светил торшер у кресла старика, пес мирно посапывал у его ног. На столике торшера красовались свежие журналы – подарок деда. Он тайком оформил подписку на молодежное издание, и теперь толстый почтальон Степан каждую неделю приносил свежую, пахнущую типографской краской брошюру.

С ним Миша даже немного сдружилась. Хотя тот и был старше, но вел себя, словно ребенок. Обычно он отдавал девочке журнал, рассказывал ей последние новости из деревни, добродушно прощался, махая рукой, а затем садился на свой велосипед и убирался восвояси. Он был грузным, наивным и немного глуповатым, потому Захар считал его то ли слабоумным, то ли простаком, нелестно отзывался о Степане, часто называя его дегенератом и отпуская в его адрес обидные колкости, на которые, впрочем, мальчишка никогда не обижался. На самом же деле, Степан был обыкновенным деревенским жителем, который и родился, и вырос в селе, не смог получить полноценного образования, имел примитивные мечты и желания, зато был добрым, отзывчивым и хорошим человеком.

Однажды он даже угостил девочку шоколадом, который раздобыл в каком-то магазине в одном из более крупных окрестных сел. Вручил ей съедобный прямоугольник в красочной фольге, сияя от счастья, когда девочка пришла в настоящий восторг от такого подарка и принялась благодарить Степана от всей души. Ей казалось, что она нравится почтальону, но он не решается признаться в том. И Миша втайне радовалась этому, потому что Степан ей казался забавным знакомым и радушным собеседником, но не более. Старик же по этому поводу и вовсе не беспокоился. Во-первых, Миша была слишком уж юна для дел сердечных. А во-вторых, разве мог ей понравится такой слабоумный толстяк, как Степан? А стоило ему только замешкаться и привезти почту не вовремя, как старик начинал ворчать и чертыхаться:

– И где только черти носят этого злыдня? Сожрал он, что ли, мои газеты? Или снова не может умостить на детском велике свой огромный зад?

В ту ночь разыгрался настоящий ураган. Ветер то и дело неистово бросал в окна пригоршни снега, деревья стонали под его порывами. Резко похолодало, да так, что старик вставал три раза за ночь, чтоб подкинуть поленьев в печь. Утром Степана и своей почты он так и не дождался, осыпал толстяка проклятиями, взял большую лопату и ушел чистить курятник. Пес тут же последовал за ним, радостно подскакивая и резвясь на белом снежном настиле.

Чтобы животина не страдала зимой от лютых морозов, Захар утеплил сарай со свиньями, выложив его изнутри старыми газетами, большими картонными листами, пожелтевшими комьями ваты и пакли. Туда же он перетащил и козу, клетки с кролями. По ночам животные жались друг к другу, спасаясь от вездесущей и пронизывающей степной сырости и мороза, укладывались спать тесно в ряд, а то и вовсе друг на друга.

Миша осталась во дворе ожидать почты. Она оделась потеплее, нацепив поверх своей куртки еще и старый ватный жилет Захара, но все равно мигом продрогла. Степан появился только ближе к обеду, непривычно грустный и даже, как показалось девочке, немного испуганный.

– Ох, тебе и достанется, если дедушка тебя увидит! Давай мне почту и ступай домой побыстрее.

– А я не просто так задержался сегодня! В деревне такое случилось, такое случилось! – причитал он, притоптывая ногами у своего велосипеда и тараща круглые голубые глаза. Его нос раскраснелся больше обычного, он нервно теребил ремешок своей сумки, охал и вздыхал.

Степан рассказал Мише, что вчера после обеда пропала местная девчушка, Варвара.

– Ты знаешь ее, вы в одном классе ведь учитесь… – он на секунду умолк и напрягся, услыхав где-то вдалеке сиплое покашливание старика. Но затем взял себя в руки и снова начал рассказывать, судорожно сминая свою туго набитую сумку. – В общем, пропала девка, не явилась на обед. Поискали ее сперва, потом решили, что она где-то по своим делам пошла. Она всегда сама по себе гуляла, вечно от книг своих глаз не отрывала. Все мечтала выучиться и уехать отсюда в город, я ей то и дело эти книги да учебники таскал… Но потом она и на ужин не явилась, а утром уже вся деревня пошла на ее поиски. Потому я и не приехал вовремя, что мы по соседним деревням сперва рыскали, а потом по черешневому саду. Вот в нем и нашли Варвару. Одному Богу известно, на кой она в ту чащу полезла. Но я так думаю, что частенько она там гуляла одна, может, колодец искала, чтоб снять с мертвой панночки ее драгоценности и побрякушки, продать их и уехать отсюда.

Степан быстро перекрестился, переводя дыхание.

Оказалось, что девочка замерзла в лесу этой ночью. Вспомнив, как громко свистел и завывал ветер на крыше до рассвета, Миша поежилась и по ее спине пробежал холодок. Должно быть, хуже места для ночлега в такую ночь, чем непроходимые заросли на окраине села, и не придумаешь!

– Что ж она домой не пошла, когда темнеть стало?

– Да кто ж его знает! Вот и мы все удивились этому. Я к Варваре близко не подходил… Увидел, что лежит она на снегу, около дерева. Мать ее, когда увидала ту картину, так начала вопить и кричать, до сих пор у меня кровь в жилах от этих воплей стынет! – Степан и правда внезапно подернул плечами и поежился. – Всей деревней ее успокаивали и отпаивали, а она все вопила да вопила…

– Как странно все это… – Миша задумалась и посмотрела вдаль, за тяжелые низкие тучи, что обволакивали деревню на холме, душили ее в своих сырых объятиях. Где-то за Черешневым, за ровными квадратами полей, сейчас пустовала ее школа. Миша никогда не была близка с девочкой и они даже толком и не разговаривали друг с другом, но ей вдруг стало жаль Варвару, что так страшно и нелепо погибла этой ночью. Представила она и ее безутешную мать с заплаканным лицом и глазами, полными тоски и горя.

– Не следовало ей так увлекаться этими мыслями о городе, – сокрушенно покачал головой почтальон. – Ты знаешь, она же и не дружила ни с кем в своей деревне. Все дома сидела, уткнувшись в книги. А бывало, что и…

– Оно и верно. Эта земля просто так никого не отпустит отсюда, – голос Захара, внезапно прозвучавший за их спинами, заставил обоих вздрогнуть. – И что это вам, молодым, здесь так неймется? Все вам плохо, все не по душе, вечно тянет вас куда-то нечистая сила. Вот тебе, Степан, плохо разве здесь живется? Погляди, какую ты себе харю отожрал, уж скоро будешь жирнее, чем мои свиньи в сарае. А сунься ты в город – засмеют тебя, твое толстое брюхо и пустую голову. И все равно претесь туда, как будто медом помазано.

Степан замялся и испуганно умолк, протянул старику его газеты. Тот молча забрал их, небрежно бросил на лавку, достал сигареты из кармана и с удовольствием закурил. Пес подбежал к почтальону, обнюхал его ботинки и добродушно завилял хвостом.

– Я не… я никогда и не думал покидать село. Мне здесь хорошо, я в город бы и не поехал… – промямлил, наконец, Степан. Взобрался на свой велик и отвесил вежливый прощальный поклон.

– Хоть одна здравая мысль обжилась у тебя под волосами. Нет ничего удивительного, что девка померла – коли в такую погоду на ночь глядя суешься в чащу, то беды не миновать. Это и дураку понятно. Не ищите себе напастей на свои задницы, учитесь обживаться и обустраиваться там, где вы есть. В погоне за своими мифическими целями и мечтами вы вечно теряете голову и мрете, как мотыли в печи. А другая часть из вас и вовсе не знает, чего хочет. Так и идет напролом, расшибая голову, надеясь узнать все ответы уже по пути. Что за поколение такое, что за время? Много думаете, да не о том, о чем бы следовало. Одна часть вас слишком быстро взрослеет и зреет, а зато другая навечно остается недоразвитой, как у младенцев. Свое место в жизни нужно начинать искать сперва внутри себя и, прежде чем лезть во внешний мир и погружаться в него целиком, неплохо бы выяснить, что находится у вас самих в темном нутре и чего ждать от него стоит.

Конец ознакомительного фрагмента.