Хочу – Могу – Должен. Опыт общественной автобиографии личности. Лишь бы память не подвела…. Вместо предисловия (В. И. Толстых, 2015)

Признаюсь, писать эти автобиографические заметки в мои творческие планы не входило. Не возникало даже мысли и желания копаться в своей биографии, вспоминать и воспроизводить былое и прожитое. И таким способом войти в число авторов ныне модной мемуарной литературы, где известные и не очень известные люди охотно описывают свою частную и гражданскую жизнь, не думая о том, интересно ли будет это кому-либо читать. Мотивы, по которым создаются подобные сочинения, конечно, разные, порой причудливые. К сожалению, редко встречаются произведения «исповедального» характера, написанные с душевной болью, пусть субъективные, но честные и чистые в авторских целях и намерениях. Гораздо больше и чаще появляются творения, продиктованные тщеславием, желанием человека обратить на себя внимание, либо защитить пошатнувшуюся «репутацию», поднять «рейтинг» своего жизненного пути, поведения. Впрочем, в советские времена мемуарные тексты появлялись редко и воспринимались по-разному, иногда незаслуженно строго, с упреком в «личной нескромности» и бичуемого тогда «индивидуализма».

Учитывая это обстоятельство, в своей книге «Мы были. Советский человек как он есть» (2008) я в первом же абзаце предисловия предупредил читателя, что далек от мысли писать автобиографию. Ибо не считаю себя личностью исторической в любом значении и смысле: не занимал высоких «постов», не был «деятелем», не прославился какими-либо заметными или скандальными поступками, способными оправдать повышенное внимание к моей скромной персоне. Просто появилось желание мысленно и обязательно письменно, значит – ответственно, воспроизвести общественно-историческую ситуацию и идейную атмосферу, в которой складывались мои жизненные представления и взгляды. Тогда оправданным будет и появление автобиографических мотивов и моментов в тексте. Издатели этой весьма объемистой книги подтвердят, что при подготовке рукописи к печати я безжалостно, собственной рукой, заметно сократил текст как раз за счет сугубо «биографических» описаний и страниц. Что книге пошло на пользу: она стала более емкой в изложении и весомее в аргументации.

Однако без жизнеописаний эпох, обществ, роли и историй жизни отдельных личностей никак не обойтись, и всегда находились любители – ценители литературы подобного рода. Согласитесь, факт присутствия автора воспоминаний в историческом процессе придает их описанию признак достоверности и подлинности. Не случайно такой тонкий знаток реальной жизни и искусства, как Лев Толстой, настаивал на том, что истина таится в подробностях. Они-то и преобладают в биографических произведениях. В том числе и в научных трудах, например по истории, где сам по себе процесс объективный представлен автором в индивидуальном исполнении и самовыражении. Что в биографических жизнеописаниях предписано и обусловлено самим жанром.

Думаю, не я один и далеко не сразу, лишь со временем, узнал и осознал, что появление на свет любого человека само по себе есть событие случайное. Стало быть, глупо и бессмысленно жаловаться на судьбу, что ты появился «здесь и тогда-то», а не «где-то и в другое время». Но в год Победы мне исполнилось 16 лет, и этому абсолютно случайному факту или обстоятельству я обязан тем, что тем самым меня обошла чаша фронтового испытания «жизнью и смертью». Ёмко, мудро и просто эту жизненную ситуацию выразил и оправдал Александр Кушнер своей поэтической формулой: времена не выбирают, в них живут и умирают. Текучее Время и быстротечная Жизнь, именно эти главные константы человеческого бытия наполняют и определяют смысл любого жизнеописания. Выходит, биографический факт совпадения совершеннолетия с концом войны сам по себе ничего исторического не содержал и не означал, а для меня стал поистине судьбоносным. Понял я это не сразу, с течением времени: чем дальше отдалялся, становился этот победный День историческим, тем больше воспринимался он мною и как личное везение. С момента, когда узнал, что лишь трое из ста призывников 1921–1924 годов вернулись с войны живыми. Думаю об этом и сегодня, потому что многими до сих пор не понято, над кем и над чем была одержана победа в 1945 году, и чем все обязаны ей и её творцам. Тут дело уже не в памяти, а в отсутствии совести и просто ума у тех господ и товарищей, кто позволяет себе сегодня принижать и унижать участие в войне и победу тем, кто сам не испытал ужаса и голода войны. Как человек, хорошо помнящий то время и пережитые тогда ощущения и переживания, могу подтвердить и заявить, что война всерьез и надолго вошла в сознание и душу моего поколения, и все её напасти и раны еще долго давали о себе знать в мирные послевоенные годы. И если ты сам внутренне готов был измениться и стать другим, память о ней долго еще не давала жить беспечно и бездумно, что я заметил и увидел на примере многих моих товарищей и друзей сначала в школе, а потом и в университете.

Впрочем, сложность любого жизнеописания состоит уже в самой невозможности просто вспомнить и описать прожитую и пережитую тобой жизнь, день за днем и год за годом, со всеми её событиями и испытаниями, радостями и горестями, отпущенными тебе судьбой, временем и обстоятельствами. Сделать это немыслимо, да и не имеет смысла. Тут, помимо памяти, совестливости и честности, понадобится воспроизвести буквально всё, что с тобой происходило и произошло, как говорится, пропустить через себя, осмыслить и оценить в общем контексте прожитого и пережитого. И, конечно, обязательно выяснится, что много времени и сил было затрачено на всякого рода чепуху, бессмысленную возню человека с самим собой, своими дурными привычками или затеями, мало кому интересными. Хотя можно и без спора вполне ординарную жизнь описать, воспроизвести в мелочах и деталях так, что она возьмет тебя за душу и покажется интереснее любых «крутых» историй и драм. Тут существует своя классика, тот же Гоголь, потрясший всех своей «Шинелью», муками и страстями некоего Башмачникова. Тут же ничем подобным не пахнет, придется перебрать, переварить огромную массу фактов, событий и подробностей, вспомнить и оживить в памяти всё прожитое за восемьдесят с лишним лет, чтобы в толще конкретики найти, вышелушить хотя бы одну толстовскую «истину». Задача почти немыслимая: дневников я не вёл, пометок и заметок «на всякий случай» не делал, хотя наиболее важные, значимые моменты и события, конечно, запомнились, и воспроизвести их я, конечно, смогу, попытаюсь.

Выручит меня особенность моего теперешнего внутреннего состояния: странно, но, пытаясь осмыслить и понять нынешнюю российскую реальность, то и дело вспоминаю как раз прожитые годы, пережитые события. Сопоставляю и сравниваю схожие факты, моменты и потрясения, как бы прокручивая собственную жизнь в контексте и духе былое и думы. Занятие совсем не простое: ведь живу я не прошлым, далек от мысли его прославлять или воссоздавать даже мысленно, но всё чаще испытываю трудности (думаю, не только я), пытаясь соединить жесткую реальность переживаемых сегодня процессов и событий с правдой запомнившихся ощущений и впечатлений прошлого. Более всего коробит и поташнивает от жизнеописаний и оценок бывшей советской действительности, вдруг, именно сегодня прозревшими, оказывается, её «до поры-до времени» скрытыми критиками-ненавистниками. Особенно теми, кто, за редким исключением, терпел и бесстыдно прилаживался к ненавистной действительности, проникая в ответственные органы и занимая ответственные посты. Застыв в ожидании удобного момента и появления тех смельчаков, кто однажды отважатся и начнут расшатывать, ниспровергать плохую реальность, в угоду таким же, как они сами, терпеливо ждущим своего часа оппозиционерам. Все последние двадцать лет меня удивляет настырность и наглость, с какою эти проснувшиеся и осмелевшие, недавно вполне лояльные и готовые «годить» граждане СССР, принялись клеймить «проклятое прошлое» – свергнутый советский социализм. Вместо того чтобы заняться переустройством общественного порядка и власти, они занялись устройством своих собственных дел, присвоением даровой собственности и освоением «теплых местечек». Даже не замечая, как нелепо они выглядят в запоздалом гражданском гневе и обличении уже свергнутого «советизма» на фоне более чем омерзительных пороков и безобразий постсоветского «рыночного капитализма».

Мне возразят, скажут, что и советская реальность по-разному воспринималась и оценивалась общественностью: массовый восторг и энтузиазм обездоленных пролетариев и крестьян перемежался в ней с не менее массовым недовольством переменами, которое выражали не только сторонники прежней, «старой», власти и порядков, но и все те, кто не принял или скептически воспринимал саму идею социализма. Что выразилось в таких масштабных событиях и катаклизмах, как мятеж моряков Кронштадта (1921), крах политики «военного коммунизма», поиски властью после победы в гражданской войне новой формулы социализма, стихийное противостояние политике коллективизации в годы так называемого «великого перелома» и т. д. Это исторический факт: социализм строился и внедрялся в обстановке революционных потрясений, столкновений интересов самых разных слоёв, классов и социальных групп, и внедрение социалистических идей и советских порядков происходило в непрерывной борьбе, в условиях острой идеологической борьбы и политического противостояния внутри и вне партии. Одним новые идеи и порядки не понравились сразу же, другим позже, в период «сталинизма». После испытаний, выпавших на долю «реального социализма» (разрушительная война с фашизмом и послевоенное строительство), общество и страна вошли в стадию первого системного кризиса, не совсем точно названного «застоем», которым все недовольные и прямые противники Советской власти охотно воспользовались, совершив контрреволюционный переворот по отношению к Октябрю 17 года. Победив грозного внешнего врага, Советский Союз был разрушен и низвергнут изнутри.

Краткий пассаж в историю понадобился мне для того, чтобы определить, назвать главную причину моего обращения к жанру воспоминаний. Прежде чем её назвать, выражу и выскажу решительное несогласие как с антисоветчиками, так и с апологетами советского прошлого. Многие люди, пожившие в советские времена и хорошо их знающие, сравнивая с ними нынешние порядки и условия жизни, не случайно отдают предпочтение прошлому и возмущены откровенно недобросовестной, предвзятой оценкой советского уклада и образа жизни. Подобно тому, как большевики столь же негативно и бескомпромиссно критиковали и обличали царскую, дооктябрьскую Россию. Ныне немало доброхотов ушатами грязи обливают с экрана телеканалов и газетных полос советский социализм, вызывая у меня лишь брезгливое чувство. Многие из них (я знаю их лично) просто обязаны советской власти и бесплатным образованием, и своим нынешним статусом, социальным и профессиональным. Безусловно, можно и нужно понять тех, кто был задет сталинскими репрессиями, у кого пострадали близкие им люди. Я имею в виду и тех, кто пострадал за неприятие самой идеи социалистического «переворота», но было немало тех, кто пострадал вообще безвинно. И все же полагаю, нельзя безоговорочно принять вердикты тех, кто превращает всю советскую историю в адскую бессмыслицу, в сплошной «Гулаг». Хотя бы на том очевидном основании, что тогда вне внимания остается жизнь, труд, быт, самочувствие десятков и сотен миллионов людей, подобных нашей семье и мне лично, проживших не простую, но очень интересную жизнь, искренне веря в идею социализма, в идеалы социального равенства и справедливости. Как быть и жить тем, кто и поныне не согласен с упрямо навязываемой уже двадцать лет «однозначной» оценкой советского социализма, навязываемой обществу и всем гражданам Российской Федерации?!

Претензия моя вполне конкретна, напрямую касается родителей, двух братьев и сестры. Так получилось, что отец мой, плотник, после окончания рабфака (неотрывно от производства) стал инженером, строителем, вместе с мамой, домохозяйкой, дали нам всем среднее, а троим и высшее образование. Надо ли доказывать, что это произошло не само собой и не «по щучьему велению», а благодаря обществу, тому самому «социализму», который подвергается безоговорочному осуждению. Каждый из нас, как говорили тогда, «из простой семьи», получил возможность заниматься созидательным трудом согласно своим склонностям, желаниям и способностям. Судьба семьи сложилась непросто, но в её драмах и трагических ситуациях меньше всего был повинен «социализм» как таковой. Таких семей и людей в СССР, я убежден, было великое множество. Не случайно, несмотря на все старания антисоветчиков, в памяти большинства сограждан, поживших в условиях социализма, образ Страны Советов остается светлым, и её трагическая судьба отзывается в их сердцах и памяти с болью и решительным несогласием с её трактовкой и оценкой поклонниками нынешнего капитализма.

Но СССР погубили не одни лишь «враги социализма», а прежде всего бездарные и безответственные действия самой правящей партии коммунистов, в коей состоял и автор этих строк, хорошо знающий, как и почему произошла эта трагедия. Если удастся, я расскажу о моих запомнившихся встречах с теми потерпевшими «от Советской власти», кого абсолютно незаслуженно обидели и унизили, кто был вправе требовать отмщения за поруганную честь и исковерканные годы жизни. Но именно они, эти странные люди, почему-то вспоминали горькое прошлое сдержанно, деликатно, говорили взвешенно, что меня тогда очень удивило. С одним из них, известным деятелем кинематографии К., однажды мы разговорились вечером в номере гостиницы Киева, куда были командированы, и он рассказал, как его арестовали, и он «ни за что, ни про что» просидел несколько лет в тюрьме. Скупыми словами, без эмоций он объяснял мне, как и почему, по его мнению, это произошло, поминая и обвиняя при этом не только власть. Я был потрясен самим рассказом, трезвостью и стоицизмом мышления и поведения этого человека, которого среди кинематографистов я выделял и очень уважал. Недавно вспомнил этот случай и разговор, читая статью сына покойного в газете, где о той же стране были сказаны одни лишь гадости. И это далеко не единичный случай, когда именно «потерпевшие» более строго и сдержанно судят о прошлом и нанесенных им обидах. Это какое-то иное, не подменяющее критику руганью – взвешенное и взыскательное отношение к реальной действительности и истории.

О том, что меня живо задевает и возмущает явно одностороннее, несправедливое и плоское отношение к советскому прошлому, я поделился однажды с Сашей Зиновьевым вскоре по его возвращении в Россию. И помню, он сказал мне: «Слушай, брось ты всё, и свой Клуб («Свободное слово». – В.Т.), и затеи с коллективными трудами, сядь и опиши всё, что накопил, запомнил, хочешь сказать от себя и о себе, кого узнал, с кем встретился, дружил, разговаривал и спорил, и пока память жива, зафиксируй то, что пережил и осознал, чего никто другой за тебя не выскажет так, как ты…». Совет этот я запомнил, но, увлеченный и занятый другими делами, саму мысль оставил на «потом». Теперь, когда пошел-поехал уже девятый десяток жизни, переживая всё происходящее «здесь и сейчас», пробую дружеский совет Зиновьева исполнить. Пока былое еще помнится, не пропало желание-искушение поделиться уроками прошлого с молодым поколением, и тешу себя иллюзией, что эти «уроки» им нужны. Как минимум, не будут (потом!) упрекать нас, стариков, в беспамятстве и несамокритичности.

Впрочем, я не настолько самонадеян в надежде, что мои признания и откровения будут полезны молодым людям, знающим советский социализм, в основном, понаслышке, от родителей, «предков». Не потому, что они глупее нас, просто это люди уже другой формации и истории, со своими взглядами и представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо. Вкусившим соблазны «пищеварительной философии», как именовал её Фёдор Михайлович Достоевский, им нелегко будет объяснить и осознать, почему, например, мой с детства усвоенный коллективизм лучше, человечнее любого индивидуализма, а поощряемые «рыночным обществом» страсти вроде властолюбия и страсти обогащения, обрекают многих на духовную нищету и утрату смысла человеческого существования.

Как ни смешно звучит, но сакраментальная фраза мои года – моё богатство, если в них вдуматься, ближе к истине, чем любые приманки завороженного (а то и чем-то зараженного!) сознания. Хочу на примере собственной жизни показать (всего лишь показать), что прожить жизнь так, чтобы при всех её поворотах и испытаниях она получилась не стыдной, пристойной, интересной – вполне возможная вещь. Разумеется, я не считаю, что моя «карта прошлого» лучше других историй жизни, и согласен с тем мнением, что любые показания и свидетельства, пусть самые искренние и убедительные, всегда вариативны и потому могут быть поставлены под сомнение, оспорены. Тем более, когда касаешься прошлого, где всегда таится нечто скрытое, не ясное или еще не оглашенное, не прошедшее испытания «детектором лжи». Надо только не забывать, что помимо так называемых «упрямых фактов» есть еще и не менее упрямые чувства и мысли их творцов и авторов, которые, хочешь – не хочешь, тоже приходится учитывать в анализе и оценке намерений, решений и событий.

Наверное, у каждого человека есть свой «автобиографический шифр», зная или разгадав который, можно понять или хотя бы догадаться, какими мыслями и чувствами, намерениями и интересами были продиктованы совершенные им действия и поступки. Я имею в виду людей близкой, понятной мне сферы общественной, культурной и научной деятельности, отражающей и выражающей глубинные запросы и интересы многих людей. По моим наблюдениям, большинство ученых, публицистов, деятелей культуры не скрывают своих симпатий и антипатий, а трезвомыслящие среди них не настаивают ни на приоритете своих, ни несостоятельности чужих взглядов и позиций. Хочу сказать, что сам с уважением отношусь к не разделяемым мною воззрениям, кроме откровенно античеловечных по своей сути, вроде нацистских. И все двадцать лет существования клуба «Свободное слово» стремился и старался приглашать по обсуждаемым острым темам и проблемам людей инакомыслящих, поскольку единомыслящих в клубе и без того было много. С теми, кто честен и бескорыстен в отстаивании не разделяемых лично мною мыслей и идей, можно и поспорить, доказывая свою правоту, но нет желания общаться с теми, кто запросто меняет свои воззрения и выдает их за убеждения, меняя их как постельное или нательное белье в зависимости от ситуации. Знаю этих людей в лицо, и в большинстве своем они знают, как я к ним отношусь.

В далекой юности мне понравилась сильная, красивая своей откровенностью фраза любимого тогда Белинского: только дурак не меняет своих убеждений. Годы и опыт показали, что этим занятием увлекаются не только «дураки». Поняв это, в начале 90-х – в период безвременья и идейного шабаша – я открыто, демонстративно объявил себя «консерватором». Моя замешанная на брезгливости идейная осторожность (для кого-то, наверное, замшелость) была воспринята достаточно спокойно, так как в советские времена никто меня в рядах «официозных» марксистов и коммунистов не числил. Наверное, потому, что, будучи человеком эмоциональным, тем не менее я в главном и существенном своих убеждений никогда не менял, свою верность идеалу социализма не скрывал. В чем легко убедиться, познакомившись с материалами заседаний клуба «Свободное слово» (изданных в 1995–2008 годах в одиннадцати клубных книгах), а также с моими публикациями последнего времени: «Мы были. Советский человек как он есть» (2008), «Российский выбор. В контексте реальной истории» (2009), «Настоящее будущее: без утопии и возврата в прошлое» (2009), «Сейчас так не пишут» (2010), «Россия эпохи перемен» (2012). Предисловие первой из них я так и озаглавил – «Никому не отдам свою биографию». Мог бы и сегодня повторить, слово в слово, высказанное в ней мнение и убеждение, что любая прожитая человеком жизнь вполне исторична и достойна внимания, если она осмыслена и достаточно толково и, простите, достаточно честно описана. Биографии поколений и отдельных людей помогают понять, проникнуть в потаенные, скрытые от общественного взора мотивы и пружины человеческого поведения, позволяя исследователям точнее определить объективный ход и смысл «текущей» всеобщей истории. Что в полной мере относится и к той конкретной исторической реальности, которую еще недавно именовали советской цивилизацией и эпохой.

Говоря проще, исходить надо из понятного здравомыслящему человеку посыла: прошлое тоже было реальной действительностью, каковой её и следует представить, желательно честно и искренне, не поддаваясь искусу конъюнктурных «подсказок» со стороны или угождая собственным излюбленным идеям. Доверившись давно известному принципу – не врать, не перелопачивать факты и не искажать истину, а лишь фиксировать, что и как было на самом деле, не «улучшая» прошлое. Соблюсти меру, вкус и быть совестливым в описании своих впечатлений, ощущений и переживаний, которые людям на склоне лет представляются, по понятным причинам, самыми интересными, важными, «счастливыми» в их жизни. Но, может статься, их оттеснят и на первый план выйдут другие события, обстоятельства и персонажи, не оставившие в прожитой тобой жизни заметного следа, и тогда придется считаться с «итогами» и «извивами» круговорота твоей жизни и опыта, которые могут тебя раздражать и не устраивать. По-разному складывается быстротекущая человеческая жизнь, и потому трезвомыслящие люди исходят из того, что истина и правда мало кому «по зубам», что искренность сама бывает «глуповата, прости Господи», и даже умные люди, как ни странно, тоже «обманываться рады». Короче, пришлось немало посомневаться и подумать, прежде чем уговорил себя взяться за описание собственной биографии. В стадии раздумий помогли известные биографические примеры, «образцы» жизнеописаний, среди которых выделю три примера, на мой вкус и взгляд, умного и честного (разумеется – для меня) использования стилистических средств и приемов биографического письма. Они помогли мне обдумать и реализовать свой замысел, никому при этом не подражая.

В каждом из этих случаев автор добивался некоей своей цели, и описание фактов и событий помогли её реализовать, как мне кажется, удачно. Они очень разные, но, несмотря на спорные моменты, все три вполне выдержали основное требование к произведениям биографического жанра – честного представления времени и своей личностной причастности.

Начну с монографии известного исследователя литературы и главного редактора журнала «Континент» Игоря Виноградова. Его «Духовные искания русской литературы» (2005) – это 40-летний плод изучения нравственных, философских и эстетических проблем русской и советской литературной классики. Фактически итог всей сознательной жизни ученого. В трёх разделах – «Бытие», «Социум», «Искусство», автор, с позиции открытого сознания, используя личные жизненные наблюдения, представляет читателю, особенно молодому, возможность самому по достоинству оценить величие и смысл исторического вклада русской духовной культуры и искусства в мировую цивилизацию. Меня, приступающего к своему жизнеописанию, привлекла небольшая по объему главка, где обсуждается тема и проблема создания книги жизни, которую, считает Виноградов, обязан создать и оставить после себя каждый человек. Раскрывает он эту мысль на примере жизненной и творческой судьбы известного поэта-барда Юлия Кима, с ним он давно знаком и дружит. Представлен цельный образ судьбы человека, перенесшего на своем веку множество испытаний и потрясений, сохранив при этом преданность своему призванию и дару, которым наделили его природа и родители. Нужна, оказывается, немалая степень стойкости и храбрости, чтобы человек вынес все муки и препятствия ради торжества истины и правды. Мне близок образ честного и совестливого Юлия Кима, и особенно то, как он разрешал возникавшие у него конфликты гражданской совести с требованиями и зовом дара художника слова и барда. Ведь далеко не всякому творческому человеку удается себя «сохранить» в условиях часто возникающих несовпадений и конфликтных ситуаций между склонностями таланта и гражданскими чувствами, желаниями.

Насквозь автобиографична и вторая книга, которая мне понравилась – «Наше» и «моё» Льва Науменко, человека и философа, исповедующего идеи гуманистического материализма, знатока проблем диалектической логики, истории и теории социализма. Автор давно и хорошо мне известен и мною уважаем. Книга выстроена как биография эволюции больших идей, творцами которых являются дорогие, духовно близкие ему (и мне!) люди – это Ленин, Ильенков, Лифшиц. И тут, как в случае с Виноградовым, на первый план выходят взаимоотношения миров: мира вне меня с миром во мне, или, как представляет сам автор в социально-политическом контексте – сравнение феноменов пещерного социализма и пещерного капитализма, заявленные без прикрытия в наши дни. Автор предлагает читателю заглянуть внутрь себя, в глубину своей памяти, своей истории, своего прошлого. Потом – и вне себя. Ведь для того, чтобы выплыть в Будущее, надо иметь Прошлое. А оно в нашей памяти и есть Вера, Надежда, Любовь. В книге немало мест для дискуссионных суждений и оценок, в том числе и с философами, уже ушедшими из жизни (В. Келле, М. Мамардашвили и др.). Но привлекает и покоряет она своим пафосом и интонацией: философское мышление не книжное, без занудства, по-человечески душевное (не только духовное). Мы с автором единомышленники в восприятии и оценке главных героев книги, названных выше, и о них я выскажусь не раз в этой книге. Для меня они не просто персонажи, встретившиеся случайно на дорогах жизни, – это люди, во многом определившие смысл и тонус всей моей жизни. И, конечно, отдельное спасибо Льву Константиновичу за рассказ о встречах-спорах в доме-квартире Эвальда Ильенкова в Камергерском переулке, где наши частые встречи и разговоры происходили под чай и котлеты исключительно-замечательной жены Ильенкова – Ольги Исмаиловны, встречавшей нас вместе с дочкой Леной.

Большое впечатление произвела на меня и модель жизнеописания – книга педагога, ветерана Отечественной войны Валентина Григорьевича Бейлинсона «Советское время в людях» (2009). Автор не претендует на открытия и научные изыскания, обходит стороной модные идеологические распри и не претендует на раскрытие правды того, что произошло в России и с Россией, распавшейся на правых-левых, коммунистов-либералов и прочие группы и кланы. На первом плане в ней судьба живых людей, их проблемы и беды, планы и несостоявшиеся надежды целых классов и сословий, короче, великая драма и трагедия человеческого бытия. Это вместо версии – идеи сплошного Гулага, якобы поглотившего в своих жерлах десятки миллионов людей, лишив их собственной истории, которой придерживаются сейчас многие. Они все разные, и я имею в виду именно запоздало «прозревших» критиков «реального социализма». Ведь на самом деле всё было не так, как представляют они прошлое. Вместо правды о советском времени и бытии предлагается разухабистая антисоветчина, однокрасочная картина бездарного бытия десятков миллионов состоявшихся и проживших интереснейшую жизнь людей, не узнающих себя в описаниях доморощенных разоблачителей. Читая эту книгу, любой здравый и мыслящий человек, несомненно, вспомнит идеи и надежды того времени, какими тогда жили люди, надеясь на лучшее будущее, терпеливо превозмогая трудности и беды, над которыми нынешние соглядатаи столь охотно иронизируют, посмеиваются. Но вот на днях в интервью с известной зрителям актрисой Еленой Яковлевой прочитал её мысли о том, как она уже в наши дни вместе с женским коллективом – гримерами, костюмерами примерно её же возраста, вспоминают в перерыве между съемками те далекие, «прежние», времена. «И хоть бы кто вспомнил о них как о чем-то горестном или грустном. Нет! «А помните, девчонки, из жратвы в магазинах была одна морская капуста?» И все: ха-ха-ха!!! Хотя, конечно, тогда было немного страшновато. Но ведь выкручивались же как-то! Хорошее было время». Что означает финальная фраза актрисы, вспоминающей прошлое? Она вполне в духе автора книги педагога-ветерана: он ничего не расхваливает, не оправдывает, только констатирует правду жизни, выстраданную людьми, памятную им чем-то очень дорогим, а чем именно – до этого надо еще докопаться и определить.

Оказывается, в этом распроклятом отвергаемом ныне советском мире помимо идеологии и политики, лозунгов и принципов была еще и живая жизнь, чем-то людям близкая и дорогая. Так зачем её мордовать и охаивать, сведя весь смысл бытия того времени к разговорам о морской капусте и колбасе (кстати, я бы возразил, вспомнив любимые мною горную и белую куропатки по цене 90 копеек и 1 рубль 20 копеек за штуку, которые без очередей покупал в гастрономе на Смоленской площади), то есть к скромной «потребительской корзине» и массе реальных бытовых нехваток. Не было «секса» (вот только рождаемость росла), и мата с порнографией в спектаклях и фильмах не было, и сама тогдашняя жизнь выглядела как сплошное убожество, а тут актриса, вдруг, заявляет: хорошее было время. Может быть, потому, что при всех недостатках и пороках, «убогости» советской жизни не было в ней, например, нищих, роющихся в мусорных ящиках, и никто не умирал с голода (домашние холодильники, удивлялись иностранцы, были заполнены продуктами), и все послевоенные годы в стране бурно росло народонаселение, старость и смертный порог неуклонно, упорно отодвигались, а жадная в своих аппетитах и бытовых вожделениях советская бюрократия вела себя намного скромнее, в сравнении с заевшейся нынешней буржуазией и рожденной ею плутократией. Автор книги «Советское время в людях» не скрывает бед и проблем страны, говорит о них с горечью, прямо, объясняя их появление и существование не только трудностями роста и развития общества, на что любила ссылаться власть, но и издержками, пороками самой «социалистической» идеологии и практики. Признает и говорит об этом прямо, чистосердечно признается, что не только многое потерял в те годы, но и приобрел то, что ценнее и сильнее любых материальных благ и успехов в карьере.

Этот взвешенный и мудрый вывод ободрил и меня в желании вспомнить и описать собственную жизнь. Действительно, почему бы не попробовать воспроизвести, оживить давнее и недавнее прошлое, запомнившиеся былые картины и события, ныне почему-то часто всплывающие перед глазами без повода и причин, одни – ярко, с подробностями, другие – смутно и сбивчиво, и ты невольно начинаешь сравнивать прошлое и настоящее, размышлять. Это отнюдь не признаки «паники» надвигающейся старости, с её испытаниями и капризами, и не сбои памяти, с годами, увы, тускнеющей, а не яснеющей. Иногда причуды воспоминаний воспринимаешь как сдвиги и всполохи самого самосознания, решившего расквитаться с прошлым, дав ему справедливую оценку. С годами ведь возникают вопросы колючие, неудобные, «бестактные», подвергающие тебя наитруднейшему испытанию – способности без боязни рассказать, что и как было на самом деле в прожитой тобой жизни, включая ошибки, промахи, проступки. Повторю, повседневность, может быть, и не достойна внимания философии и философов, но, согласитесь, проблемы суетной жизни никому не обойти, они «достают» каждого и влияют на умонастроение без нашего спроса и согласия. Мой любимый пример: попав на афинский рынок, Сократ воскликнул: Как много здесь ненужных мне вещей! Сказано, как будто о сегодняшней реальности. Много позже изучавший исторические процессы развития духа Вильгельм Дильтей выделит роль и значение человеческой понимающей психологии в рамках переживаний и оценок мыслящего человека, признав влияние повседневности и на философов. Он-то и ввёл понятие жизнь в качестве особого способа человеческого бытия, где Я и Мир составляют неразрывное единство.

Но ключевое значение в этом единстве принадлежит все-таки памяти, ибо ею человек подтверждает действительность и мощь своего мышления (формула Маркса). Так уж устроен человек, что посредством разума и своей способностью рефлектировать он осознает окружающий его мир, оценивает (хорошо, если самокритично) собственную жизнь и деяния, и память при этом выполняет особую роль. Она – хранительница его индивидуального и общественного опыта, носительница духа времени и эпохи, которой человек от рождения принадлежит. Без памяти не было бы и истории человечества, и истории жизни отдельной личности. Благодаря памяти мы различаем прошлое, настоящее и будущее, без неё немыслим историзм самого мышления. Она же и главное препятствие на пути противников истории в лице волюнтаристов и схематиков, обедняющих и уродующих смысл человеческой жизни и судьбы. При этом надо выделить так называемую внутреннюю память человека, соединяющую и объединяющую его с другими людьми, и прежде всего искусство, причем именно классическое искусство, запечатлевающее в созданных им образах и формах лик и дух целых эпох жизни людей. Помню, как, размышляя об искусстве в докторской диссертации, я отстаивал приоритет правды жизни, а позже, благодаря Ницше, узнал, что искусство нужно людям, чтобы не умереть от правды. Правда – хорошо, а счастье – лучше: искусство вывело эту мудрую формулу благодаря именно внутренней памяти, которой оно обладает, и в этом смысле она не сравнима ни с каким иным инструментом познания.

Впрочем, память не всемогуща: она не только сохраняет, но и забывает, стирает нажитые впечатления и представления. Забываются и стираются те из них, что не затронули самых «сокровенных» чувств и интересов. И совсем иное дело – память целого сообщества, страны или нации: например, наша тоска по сокрушенному, отвергнутому советскому обществу и строю, при всех своих несовершенствах, бедах и потерях, создавших великую державу. Прошло уже двадцать лет, а внутренняя память по разным поводам и причинам постоянно и наглядно – и под Новый Год, и в День Победы – напоминает нам о былом, близком и родном для миллионов людей.

Говорю об этом, не скрывая личной заинтересованности в обсуждении тем и проблем ушедшего и уходящего прошлого. Так получилось, что я родился в 1929 году, в «год великого перелома», как его одни величают, а другие клеймят, имея ввиду один и тот же предмет и причину – драмы так называемого реального социализма. Это были мои, советские, Былое и Думы, осознанные и понятые мною далеко не сразу. Я не вёл дневников, не фиксировал события, не записывал встречи и разговоры, но многое запомнилось, зарубцевалось в памяти, так что есть что вспомнить. И, пожалуй, главное: мне посчастливилось участвовать в событиях и познакомиться с людьми, которые, без преувеличения, представляют цвет советской интеллигенции, науки и искусства, и, более того, вместе с ними поучаствовать в общественных процессах и событиях неординарного характера. Короче, мне есть чем поделиться с новыми поколениями.

Беда плохих мемуаров в том, что на первый план в них выступает Я самого автора, активно навязывающего свои устоявшиеся вкусы и взгляды, симпатии и антипатии, порой упуская из виду многое из того, что опровергнет его же собственная биография, судьба. Мне непонятно, почему ученый, историк, известный профессор, став таковым в советские годы, и более молодой коллега, доктор технических наук, тоже получивший высшее образование и сделавший карьеру именно в советские времена, сейчас охотно и со смаком поносят породившую их эпоху, именуя её «временем и властью недоучек и невежд», которые превратили с политическим «букварём» в руках царскую Россию в «сверхдержаву». А читателя интересует нечто иное, когда речь идет о советском укладе и образе жизни: что это была за страна, о которой уже написано и наговорено много всяких «разностей», в том числе напраслин и глупостей. Почему с годами, отдаляясь от тех времен, пожив и вкусив уже новое плохое и хорошее, они уходят от ответа на, казалось бы, совсем простой и ясный вопрос: а что это была за страна и что осталось в их памяти от той жизни? На этот вопрос попытаюсь ответить я. С позиций неизбежно надвигающейся старости её определил другой ветеран жизни, уже встретивший свое 90-летие. Вот что он сказал.

Я благодарен за то, что живу и могу действовать. Понимаю, что жить долго можно только старея, а стареть – только болея, с чем придется мириться. Опыта становится с годами больше, и осмысление становится иным, чем это было раньше, но утрачивается темп работы и способность быть «многостаночником». Сообразительность еще сохраняется, но в памяти всё больше стирается и выпадает… Убежден в том, что главное в жизни – заниматься интересным делом, работа по призванию. Могу с чистой совестью сказать: я занимался в жизни тем, чем хотел заниматься, и не ради гонорара, конъюнктуры или славы. – Это сказал это историк-москвовед, профессор Сигурд Оттович Шмидт, по совпадению тоже житель Старого Арбата. К сказанному добавлю лишь одно соображение.

Что значит рассказать свою биографию? Поведать о прожитом и пережитом в твоей жизни, естественно – правдиво и честно, не утаивая грехов и не восторгаясь победами, если таковые были. Но, оказывается, выполнить эти условия совсем не просто. Не только потому, что придется «пересказать» свой жизненный путь, все значимые события и стечение обстоятельств 85-летнего проживания, но и передать ощущение своей участи, выпавшей доли, высокопарно говоря, судьбы. И тем самым впустить читателя в свое внутреннее бытие, в «свое иное», как именует его чтимый мною философ Фёдор Гиренок. Сделать это не просто, и не каждому доступно. Ведь придется всё время говорить (или иметь в виду) общество, вне которого нет ни тебя, ни твоей биографии. Но, по Гиренку, вступая в контакт с обществом или коммуникациями, твоя самость как индивида и личности пропадает, исчезает, общение превращается «в обмен пустыми знаками и болтовней». Получается, ценой встречи с обществом является утрата «встречи с самим собой», и чтобы вернуться или возвратиться к себе, надо обречь себя на молчание, и тогда, получается, монолог намного значимее, чем диалог.

Сразу предупреждаю, что такой монолог произвести я не смогу, и потому не берусь. Мне бы справиться с диалогом – внутри себя и с обществом, вне которого я как-то себя не представляю. По Канту, которого в молодости я очень почитал и много читал, всё, что делает человек, является (или должно быть) «делом его рук», и сам он должен пройти путь «от величайшей грубости до величайшего искусства», особенно преуспев в образе своих мыслей и чувств. Навсегда запомнил его советы-заветы насчет того, что природа всегда рассчитывает на «разумную самооценку» человеком себя и своих трудов. Это много больше, чем полагаться на «внешнее благополучие». Природа устроила человека так, чтобы он был озабочен мыслью-желанием «хорошо жить», а самому стать достойным жизни и благополучия. Кант знал реальный потенциал человека и верил в то, что когда-нибудь, пусть и не очень скоро, человеческий род достигнет такого состояния, а все его природные задатки смогут полностью развиться и само его назначение на земле будет исполнено.

В соответствии с этим мудрым и вполне реалистичным взглядом и подходом я старался, как мне позволяли данные природой силы, этому совету-завету следовать. А что получилось «на выходе» – судить не мне…

В моих воспоминаниях нет претензий на всеохватывающее описание и оценку прожитых и пережитых событий, радостных и печальных, крупных и малых. Вполне сознательно и продуманно отобрал события и проблемы, скопившиеся за 85 лет, надеюсь, интересные и значимые не только для меня. Расскажу, как понял и уяснил, что «вся жизнь – борьба, покой нам только снится». Думаю, вовремя понял, что надежнее всего полагаться не на «благоприятные обстоятельства», при всей их значимости, а на себя как субъекта и личность. Считаю самым большим «везением» своей жизни то обстоятельство, что всё детство и отрочество, включая годы Отечественной войны, учился в хороших школах (в Баку и Николаеве), рос в семье, дружной и скромной по своим запросам, без «баловней судьбы», уже в 17 лет начал превращаться в самостоятельного человека, отвечающего за собственную судьбу. Пытаясь осмыслить, понять и выразить себя в хочу – потребностях и устремлениях, в могу – воле и характере, и должен – развитом чувстве долга и гражданском поведении. Обозначив это в заглавии воспоминаний.