Глава 8
Куриные желудочки перекочевали из тарелки Данглара к Бурлену, и майор разлил вино. Адамберг накрыл свой бокал ладонью.
– Мы собираемся выслушать показания, так что хоть один из нас должен сохранить ясную голову.
– У меня всегда ясная голова, – заверил его Данглар. – В любом случае мы все запишем, если Виктор не против.
Бурлен, в восторге от двойной порции салата, вручил магнитофон Адамбергу и махнул рукой в знак того, что передает ему эстафету, чтобы спокойно поесть.
– Виктор, сколько человек было в вашей группе? – начал Адамберг.
– Двенадцать.
– Это была турпоездка?
– Отнюдь. Каждый приехал самостоятельно. Мы выбрали маршрут поэтапно, от Рейкьявика до северного побережья. И как-то вечером, оказавшись на острове Гримсей, самой северной территории Исландии, отправились ужинать в ресторан Сандвика. Там было тепло и пахло селедкой. Сандвик – портовая деревушка, единственная на острове. Мадам Мафоре очень настаивала на поездке на Гримсей, потому что там проходит полярный круг. Она хотела ступить на него ногой. В ресторане было полно народу. Мы все, Анри, его жена и я, выпили после ужина по несколько рюмок бреннивина. Так называется местный самогон. Наверняка мы вели себя очень шумно. Особенно мадам Мафоре, она буквально обезумела от радости, что пройдет по полярному кругу, и мы заразились ее восторгом. Понемногу к нам за стол стали подсаживаться другие французы. Вы же знаете, как это происходит – люди отправляются на край света, чтобы развеяться вдали от родины, но стоит им заслышать соотечественников, как они кидаются к ним, словно верблюды к оазису. Мари-Аделаида, мадам Мафоре, была гораздо красивее всех женщин, ужинавших с нами в тот вечер. Чертовски хороша собой. Мне кажется, на нее все они и слетелись, женщины в том числе.
– Неотразима, как сказал Амадей.
– Вот-вот. Короче, с нами за столом оказались еще девять французов, очень разные люди. Мы ничего друг о друге не знали, но некоторые сказали, чем занимаются. Среди них был, как водится, специалист по морским птицам, я запомнил его одутловатую красную рожу. Ну, красной она была в тот вечер. Когда мы застряли на островке напротив порта, ни о какой красноте уже речи быть не могло. Еще топ-менеджер какого-то предприятия, он не уточнил, какого именно, по-моему, он сам забыл. И еще одна дама, эксперт по охране окружающей среды, с подругой.
Бурлен поднял левую руку, не выпуская вилки, и вытащил из кожаного портфеля фотографию.
– Тут ей на десять лет больше, – сказал он, – и кроме того, это труп. Та самая подруга?
Виктор быстро взглянул на жутковатое фото и кивнул.
– Тут двух мнений быть не может. Я тогда обратил внимание на ее длинные уши, а уши не укорачиваются после смерти. Да, это она.
– Алиса Готье.
– Так это она написала Амадею? Я не знал ее имени. Удивительная особа, сорвиголова, с темпераментом вожатой скаутов. Что не помешало ей испугаться и промолчать вместе со всеми.
– Кто там еще был? – спросил Адамберг.
– Здоровый мужик с бритым черепом и еще врач, его жена осталась в Рейкьявике. И вулканолог, с которого все и началось.
Бурлен потрогал картофельные оладьи, чтобы убедиться в их мягкости. Убедившись, посмотрел на Виктора, который что-то задумчиво считал на пальцах, не обращая внимания на остывавшую еду.
– И еще спортсмен, – продолжал Виктор, – вероятно, лыжный тренер. Ну и тот тип. Но в первый вечер ничего ужасного мы в нем не заметили.
– Вы должны поесть, – сказал Бурлен приказным тоном. – А что вы в нем заметили?
– Ничего. Обычный мужик лет пятидесяти, среднего роста, ни противный, ни симпатичный. Ничем не примечательное лицо, обрамленное узкой бородкой, круглые очки, невыразительный взгляд. Зато пышная каштановая шевелюра с проседью. Заурядный обыватель, какой-нибудь бизнесмен или преподаватель, мы так ничего о нем и не узнали. У него была палка с острым железным наконечником, в Исландии ею обычно пользуются, чтобы прощупывать лед впереди себя. Он поднимал палку, ударял ею о землю, и она отскакивала. Так вот, вулканолог по имени Сильвен рассказал нам одну местную легенду. Судя по тому, как уважительно врач пожал ему руку, Сильвен был светилом в своей области. Но он оказался человеком открытым, непритязательным. Ну, тут и понеслось. А может, все из-за бреннивина. Понеслось, короче.
Юная официантка принесла еще вина. Адамберг не спускал глаз с ее полноватого, но ясного, прелестного лица. Она была, конечно, помоложе, но напомнила ему Даницу и ночь в Кисельево, которую они провели вместе. Данглар считал своей обязанностью, одной из многих, возвращать Адамберга на землю, когда чувствовал, что того влечет в иные пределы. Он толкнул его локтем, и Адамберг моргнул.
– Куда вас занесло? – шепнул Данглар.
– В Сербию.
Майор взглянул на девушку, отошедшую к барной стойке.
– Понятно, – сказал он. – Я слышал, это не всем пришлось по вкусу, да?
Адамберг кивнул с туманной улыбкой.
– Простите, – сказал он, снова переключив внимание на Виктора. – Почему понеслось?
– Из-за истории вулканолога.
– Сильвен? – задумался Данглар. – Сильвен Дютремон? Иссиня-черные волосы, густая борода, ярко-голубые глаза? Следы от ожогов на щеке?
– Не знаю, – Виктор заколебался, – никто из нас не представился. Но щека у него действительно была повреждена. Я помню, что на этом месте у него не росла борода.
– Если Дютремон, то с тех пор он уже успел умереть во время извержения вулкана Эйяфьядлайёкюдль. Когда Исландия погрузилась в облако пепла.
– Минус пять, значит, – тихо сказал Виктор. – Пять из двенадцати. Но он погиб, я полагаю, в результате несчастного случая.
– Мнения разошлись, – сказал Данглар. – Его тело, все в кровоподтеках, нашли довольно далеко от кратера. Возможно, он упал, спасаясь от потоков лавы. Расследование не увенчалось успехом.
Бурлен прервал задумчивое молчание:
– Так что рассказал Сильвен?
– Что у берегов Гримсея, совсем рядом, среди множества необитаемых островков есть один особенный, зловещий и заманчивый. Говорят, там есть теплый камень размером с небольшую стелу, покрытый древними письменами. И если лечь на этот теплый камень, то станешь практически неуязвимым, ну, типа обретешь бессмертие. Потому что через тебя пройдут волны от самого сердца земли. Ну, что-то в этом духе. Кстати, на Гримсее всегда было много столетних стариков, что объясняли именно наличием камня. Сильвен сказал, что собирается туда на следующий день, чтобы изучить это явление с научной точки зрения, только это секрет, поскольку жители Гримсея не хотят, чтобы на островок ступала нога человека. Потому что там обитает демон, некий “афтурганга”, что-то вроде нечистой силы. Врач рассмеялся, и мы все рассмеялись вслед за ним. Тем не менее не прошло и часа, как вся наша компания была готова сопровождать вулканолога, даже врач. Можно сколько угодно строить из себя скептиков, но уж больно охота совокупиться с вечным камнем. Пусть даже все сделали вид, что отправляются туда на спор или спьяну. До острова всего километра три, час ходу по льду, то есть мы вполне могли бы вернуться к обеду. Вернулись мы, как же.
Бурлен заказал вторую порцию оладьев, чем заслужил одобрительные взгляды собеседников. Раблезианское жизнелюбие комиссара явно улучшало всем настроение, по мере того как повествование Виктора приближалось к кульминации.
– И мы отправились в путь, стартовав в девять утра с портового пирса. Сильвен еще раз предостерег нас: ни слова местным жителям – афтурганга афтургангой, но они сами косо смотрят на невежд туристов, оскверняющих теплый камень своими задницами. Небо было безупречно голубое, морозное, без единого облачка. Но в Исландии говорят, что погода меняется все время, то есть каждые пять минут, если ей заблагорассудится. На пирсе Сильвен украдкой указал нам на черную скалу странных очертаний, прозванную местными жителями Лисьей головой – над ней, словно уши, торчали два маленьких конуса, нависающих над темным пляжем в форме морды. Мы добрались туда без происшествий, тщательно избегая трещин между льдинами. Островок оказался крохотным, мы быстро обошли его, и наш топ-менеджер, – по-моему, его звали Жан, – обнаружил наконец заветный камень.
– Мне казалось, у вас исключительная память, – заметил Данглар.
– Ну, я запоминаю только то, что меня просят. А потом все стираю, чтобы место освободить. Вы не стираете?
– Ни в коем случае. И что Жан?
– Он лег на камень и захохотал, куда только делась его сдержанность. Мы все по очереди прикладывались к этой стеле – и правда теплой, – а время шло. Мужик с бритым черепом растянулся на ней с серьезным видом, не говоря ни слова, и закрыл глаза. Внезапно Сильвен встряхнул его и крикнул: “Мы уходим, прямо сейчас, пора”. И махнул рукой в сторону надвигавшейся прямо на нас горы тумана. Но стоило нам пройти каких-нибудь двадцать метров по льдине, как Сильвен отказался от своей затеи, и мы пошли назад. Видимость была метров шесть, потом четыре метра, потом два. Приказав нам держаться за руки, он привел нас обратно на остров. Он успокаивал нас, уверяя, что туман может рассеяться минут через десять или через час. Но ничего не рассеялось. Мы застряли там на две недели. Две недели впроголодь, на страшном морозе. Островок был пустынный, просто находка для покойников и охранявшего его афтурганги. Черная заснеженная скала, ни деревца, ни букашки, ни…
Виктор вдруг умолк, замерев с ножом в руке, и ужас его был столь осязаем, что все застыли одновременно с ним. Адамберг и Данглар обернулись, проследив за его взглядом. Но ничего не увидели, кроме стены и двух застекленных дверей. Между ними висела аляповатая картина, изображавшая долину Шеврёз. Наверняка шедевр Селесты, точная копия той, что красовалась в кабинете Мафоре. Виктор сидел не двигаясь, почти не дыша. Адамберг знаком попросил своих спутников вернуться в нормальное положение. Забрав нож у молодого человека, он опустил его руку на стол, словно имел дело с манекеном. Схватив Виктора за подбородок, он повернул его лицо к себе.
– Это он, – выдохнул Виктор.
– Человек, сидящий за вами, которого вы видите в зеркало?
– Да.
Виктор всхрапнул, словно конь, осушил свой бокал и потер глаза.
– Простите, – сказал он. – Не ожидал, что этот рассказ настолько выбьет меня из колеи. Я никому никогда не говорил об этом. Это не он, я ошибся, меня напугало отражение в зеркале. К тому же он выглядит моложе, чем десять лет назад.
Адамберг внимательно посмотрел на мужчину, вошедшего в ресторан вскоре после них. Он ужинал в одиночестве, рассеянно листая разложенную на столе местную газету, и изредка окидывал зал усталым взглядом. У него был вид человека, мечтающего только о том, чтобы лечь наконец спать после долгого утомительного дня.
– Виктор, – прошептал Адамберг, – у него нет ни бороды, ни седых волос, разве что на висках. Подумайте сами. Почему вы вдруг решили, что это он?
Виктор наморщил низкий лоб и судорожно закрутил пальцами прядь волос.
– Простите, – повторил он.
– Подумайте, – не отступал Адамберг.
– Возможно, из-за его тусклых глаз, – сказал Виктор неуверенно, будто выдвигая некую гипотезу. – Он вроде смотрит на все вокруг и вдруг впивается в тебя взглядом, когда меньше всего этого ждешь.
– Он уставился на нас?
– Да, на вас.
Адамберг направился своей слегка развинченной походкой к хозяйке, хлопотавшей за барной стойкой. Через несколько мгновений она села к ним за столик.
– Вы не первый, – насмешливо сказала она, – и не последний, какой бы вы там ни были разэтакий комиссар. Даже из известных ресторанов к нам приходят разнюхивать. Не выйдет! – Она потрясла тряпкой. – Мы своего не отдадим. Ну надо же!
Адамберг налил ей вина.
– Даже не пытайтесь! – продолжала она, сделав глоток. – Я выдам секрет, только когда буду стоять одной ногой в могиле, и то разве что своей дочке!
– Откровения на смертном одре, – пробурчал Данглар. – Ладно вам, мадам, мы никому не скажем, честное благородное слово.
– Грош цена честному благородному слову, по какому бы поводу его ни давали. Знала я одну блинщицу из Финистера, так вот у нее пытались вырвать тайну под пыткой. В конце концов она созналась, что добавляет в тесто пиво, и ее оставили в покое. Только это было не пиво.
– Мы сейчас о чем? – спросил Бурлен тягучим голосом. Данглар же, напротив, чем больше пил, тем становился живее. Казалось, спиртное шло ему на пользу.
– О рецепте картофельных оладий, – пояснил Данглар.
– А еще об одном вашем посетителе, вон там у двери, – сказал Адамберг. – Два слова, и я вас отпущу.
– Первый раз его вижу. Кстати, я не уверена, что имею право обсуждать своих клиентов. И вообще нам с полицией не по пути. Правда же, Виктор?
– Правда, Мелани.
– Не буду спорить. – Адамберг улыбнулся, склонив голову набок.
Данглар наблюдал за комиссаром в действии: его сухощавое лицо, в котором все, казалось, было слеплено на скорую руку, внезапно и незаметно для него самого начинало излучать коварное обаяние.
– Вы его не знаете и при этом не хотите его обсуждать. То есть кое-что вам все-таки известно? – спросил Адамберг.
– Ладно, но тогда правда в двух словах, – сказала Мелани, насупившись для вида.
– В пяти, – не уступал Адамберг.
– Он какой-то странный, вот и все.
– В смысле?
– Он спросил, не знаю ли я сапожника.
– То есть?
– Сапожника из Сомбревера. Я не поняла и говорю: да тут все друг друга знают, а что? Терпеть не могу такие заходы. Тогда он достал визитную карточку и дал мне прочесть: “налоговый инспектор”. А я ему говорю: “И что? Вы думаете, сапожник что-то от вас прячет? Кончики шнурков?”
– Прикольно, – одобрил Виктор.
– Злят меня эти типы, любители покопаться в чужом дерьме, ой, простите, комиссар.
– Что вы, что вы.
– Ну, короче, они вечно цепляются к тем, кто победнее, хотя настоящие деньги лежат совсем в другом месте. Я решила, что ему хочется показать мне свою визитку. Ну, вроде как произвести впечатление. И им это удается, вот ужас-то в чем, даже когда человеку не в чем себя упрекнуть. На кухне мы внимательно проследили за прожаркой заказанного им мяса. Надо же. Чем скорее он отсюда уберется, тем лучше.
– Мелани, – подал голос Виктор, – не откроешь нам свой частный зал? Мы хотим спокойно посидеть, чтобы никто не мешал, понимаешь?
– Понимаю, но там не топлено, сейчас разожгу камин. Это все по поводу гибели бедного месье Анри?
– Именно так.
Хозяйка ресторана медленно покачала головой.
– Благодетель, – сказала она. – Виктор, а где завтра отпевание? В Мальвуазине или Сомбревере?
– Ни там, ни там. Мы заказали службу в Бреши. В часовне. Хотя, как ты знаешь, он был неверующим. Просто чтобы всем угодить.
– Не знаю, надо ли в Бреши. – Мелани снова покачала головой. – Нет, нам-то тут хорошо. Если только в башню не соваться.
Данглар сдержался, сейчас не время было вступать в дискуссию о суевериях. Мелани разожгла камин в соседнем зале, и они уселись рядком на крашенной в голубой цвет школьной скамье, поближе к огню. Только Адамберг ходил взад-вперед за их спинами.
– Знаете, мне часто это снится, – сказал Виктор. – Как ни странно, ни удары ножом, ни она сама. Мне снится, что благодаря легионеру – так мы прозвали мужика с бритым черепом – нам все же удалось разжечь огонь. В первый день мы сидели на берегу и тупо ждали, когда рассеется туман. А легионер отдавал приказы: собрать дрова для костра, построить снежные стены от ветра, поискать какую-нибудь живность для пропитания. Он командовал как офицер, а мы подчинялись как простые солдаты. “Откуда тут дрова? – спросил топ-менеджер. – На этом острове ничего не растет”. – “Посмотри наверх, козел! – заорал на него легионер. – Никто из вас ничего не заметил? Там стоят строения метров тридцать длиной – старые рыбные сушильни. Растащите мне их по досочкам! Остальные пусть соберут в кучу снег и утрамбуют его изо всех сил, чтобы получились стенки. Ходите по трое, держась за руки! И поторапливайтесь, пока не стемнело!” Энергии ему было не занимать, легионеру этому. Как будто он и впрямь подзарядился на теплом камне.
Виктор протянул руки к камину.
– Черт возьми, не разожги мы огонь… А все благодаря этому психу. Скотина, но небесполезная. Когда стемнело, огонь уже пылал вовсю, мы возвели снежные стены в стороне от костра и завалили рюкзаками узкий вход.
Бурлен глубоко затянулся – покоренный исландскими льдами, он вместе со всеми оттаивал у костра. Мелани расставила кофейные чашки, не забыв рюмку для Данглара, и, поскольку зал был частным пространством, принесла пепельницы.
– Короче, мы соорудили себе домик, – продолжал Виктор. – Температура там, конечно, была нулевая, зато снаружи, на ветру – вообще минус шесть-семь. Правда, мы все равно закоченели, и легионер поднимал нас каждый час, днем и ночью, иногда при помощи оплеух, приказывая нам двигаться и разговаривать – например, декламировать вслух алфавит, – чтобы размять руки-ноги и лицо. Поскольку есть было нечего, мы спали на ходу. Бритый череп не давал нам улечься на снег. Жуткая сволочь, но он спас нам жизнь. Пока этот ублюдок с круглой бородкой не прикончил его. Он не желал подчиняться его приказам. В итоге они подрались – к тому моменту у нас уже три дня крошки во рту не было. Он рассвирепел, вытащил свой зверский нож и с размаху заколол легионера. На снег брызнула кровь, ко всеобщему ужасу. А он сказал только: “Житья от него не было”. Вот и помянул.
Виктор поднял глаза на Адамберга.
– Давайте уже закончим. Либо мне по примеру майора придется выпить чего-нибудь покрепче.
– Одно другому не мешает, – отозвался Адамберг, опираясь на камин. – Этот знак, – Адамберг открыл блокнот, – ничего вам не напоминает?
– Ничего. А что? Что это такое?
“Что это такое?” – тем же удивленным тоном, что и Амадей.
– Так, ничего, – сказал Адамберг. – Слушаем вас, Виктор.
– Он сразу ушел, чтобы утопить тело между льдинами, а то птицы выклевали бы легионеру глаза и сожрали бы его прямо тут, пока он не остыл. А еще через три дня, глядя на мадам Мафоре, он заявил, что раз уж все равно подыхать, то перед смертью он бы не прочь потрахаться. Мы с Анри встали. И тоже подрались с ним. – Виктор потрогал себя за нос. – Он мне так врезал правой, что сломал нос. Раньше у меня был нормальный нос, а теперь вот такой. Он играючи сбил с ног Анри. Он казался каким-то твердокаменным. А потом, вынув нож, приказал нам сесть, и мы сели. Слабаки, да? Мы шесть дней ничего не ели и промерзли до костей, так что сил у нас не было вообще. Он тоже, видимо, загрузился энергией от сердца земли на этом дьявольском камне. Ночью мы услышали отчаянные крики мадам Мафоре – этот мерзкий тип запустил ей руки под куртку и полез в штаны. Я не вдаюсь в детали, комиссар, не нравится мне эта сцена. Мы с Анри снова вскочили, словно заледеневшие зомби. Все остальные тоже. Мадам Мафоре с силой оттолкнула его, и он упал прямо в огонь.
Виктор широко улыбнулся, точно как Амадей.
– Черт возьми, у него вовсю полыхали штаны, он хлопал себя повсюду, обжигался, а мы наблюдали при свете костра, как обугливается его задница. Один из нас, по-моему, Жан, топ-менеджер, крикнул: “Эй, сукин сын, у тебя жопу видно! Чтоб тебе в аду сгореть!” А мадам Мафоре обзывала его и издевалась от души. Тогда он вытащил нож и всадил в нее со всего маху. В мадам Мафоре. Прямо в сердце.
Виктор взял у вошедшей Мелани рюмку водки.
– Мы провели ужасную ночь. Анри рыдал. Убийца пошел выбрасывать тело, и мы поклялись прикончить его. Но на рассвете он снова исчез. Он не сдавался, и каждый день без устали бродил по острову в поисках пищи. Так что мы заткнулись. Как-то вечером, вернувшись, он велел нам положить камни в огонь, чтобы зажарить на них тюленя. Мы смотрели на него, словно загипнотизированные. Он сказал: “Пусть встанет тот из вас, кто умеет охотиться на тюленей. Я уже пять дней ставлю ловушки. Хотите жрать – вперед! А кто жрет, тот помалкивает. Кто откроет рот, умрет”. И мы стали жрать. Это был крупный самец, но вдесятером мы с ним быстро расправились. Утром он снова пошел ставить ловушки, кружа с палкой по острову. Надо отдать ему должное, пока мы, как последние лузеры, жались у огня, декламируя алфавит, он держался молодцом и искал, искал не покладая рук. Чуть позже он приволок еще одного тюленя, помоложе на сей раз.
– Простите, – сказал Данглар, – Амадей рассказал нам только про одного тюленя. Алиса Готье ошиблась?
– Не может такого быть. Амадей всегда отличался рассеянностью, а уж сейчас и подавно. Тюленей было два. Купный самец и еще один, помоложе. Этот мужик спас нам жизнь, что тут скажешь. В конце концов, он прекрасно мог все съесть сам в своем углу, и мы бы никогда ничего не узнали. А он поделился с нами. Иногда мы с Анри говорили об этом, какое-то время спустя. О психе, который убивает как нечего делать и при этом делится пищей, словно ничто человеческое ему не чуждо. Ведь если бы он прикончил нас всех, а ему это было раз плюнуть, и сам бы сожрал своих тюленей, то он преспокойно мог бы дожидаться, когда рассеется туман. И туман, проклятый туман, наконец рассеялся, и опять за десять минут. Мы пустились в обратный путь, цепляясь за плечи друг друга. Вскоре показались деревенские крыши. Нас встретили, накормили, отправили мыться – мы с ног до головы провоняли тюленьим жиром и гнилой рыбой, – но мы держали язык за зубами. Ну, не вполне, конечно. Мы дружно рассказывали, что потеряли на острове двух товарищей. Они погибли от холода – мы придерживались навязанной нам версии. Иначе мы тоже сдохнем, так он сказал. Мы, наши близкие, родители и друзья. У меня лично не было ни родителей, ни детей, ни друзей. Но Анри уговорил меня промолчать ради его сына. В общем, мы решили не связываться с убийцей. Поверьте мне, это был очень опасный человек. Был и есть.
– Фамилии? – спросил Адамберг. – Фамилии остальных членов группы?
– Никто их не знает. Кроме него.
– Так не бывает, Виктор. Погибли два человека, и наверняка, когда вы вернулись, началось расследование. Вас должны были вызвать в качестве свидетелей и записать все имена.
– Полиция Акюрейри – это городок напротив острова, на материке, – так и собиралась поступить. Но убийца все предусмотрел. Мы опомниться не успели, как он на следующий же день посадил нас на паром, идущий в Дальвик. Таким образом мы не попали в Акюрейри. Мне казалось, Анри не выдержит шестичасового путешествия. Оттуда мы отправились в Рейкьявик, потом в Париж. Власти Акюрейри даже вообразить себе не могли, что мы попытаемся сбежать. Чего нам сбегать, казалось бы? Поэтому они и не торопились. А мы буквально выскользнули у них из рук.
– Мафоре должен был заявить о смерти жены.
– Разумеется. Но убийцу не смущало, что станут известны фамилии погибших от “переохлаждения”. Главное – не его и не наши. Легионера тоже идентифицировали благодаря показаниям его сестры. Это был некто Эрик, Эрик Куртелен, по-моему. Можете проверить по хронике тех лет. Тихо! – шикнул он вдруг, вскочив с места.
– Да мы и так молчим, – сказал Данглар, а Бурлен только приоткрыл глаза.
На этот раз на лице Виктора читался не страх, а лихорадочное возбуждение. Адамберг уловил доносившиеся снаружи царапанье и жалобный надсадный крик.
– Это Марк, – сказал Виктор, резким движением распахнув окно.
Адамберг подошел ближе, недоумевая, какой такой Марк мог издать столь душераздирающий, нечеловеческий стон. Ничего не объясняя, Виктор перешагнул через подоконник, спрыгнул на дорогу и помчался куда-то сломя голову.
– Я скоро вернусь, – сказал Адамберг Мелани. – У вас не найдется какого-нибудь местечка, угла, кресла, все равно, чтобы уложить комиссара? Я скоро вернусь.
“Я скоро вернусь”. Эти слова он произносил, наверное, тысячу раз, бесконечно успокаивая всех вокруг, словно сам боялся, что никогда уже не вернется. Идешь по лесу, глазеешь на деревья, а там кто знает?