2
Теперь же мы шли в бар уже со своими гитарами, ибо стационарную гитару сломал кто-то из посетителей, Леди Ди и приключения остались в прошлом. Бармен сбрил усы.
Диалог с Игорем совсем не клеился. Мы вспоминали всякие истории, говорили о фильмах, музыке, но былой эмоциональной вовлеченности в разговор никто из нас не испытывал. Он решил спросить меня о том, как я провел последние несколько месяцев.
– Я же со всеми разосрался. Помнишь Лену? Ну, ту, с Петровско-Разумовской. Я рассказывал. Ну, вот мы же с ней типа стали встречаться. Да и всё хорошо у нас было. Но я как-то раз с Серёгой поругался из-за его Оксаны, и он против меня можно сказать всю группу направил. Ну, вот я в тот день был злой и раздосадованный. Сидим вечером с Леной в маке, и не помню, что она такого сказала, но я жесть как взбесился. Сказал ей что-то типа «ты не человек, а набор ярлыков и стереотипов». Просто она понтавалась как-то странно. Вела себя так, будто она один из персонажей, сыгранных Робертом Дауни Младшим. Но если ему такое поведение к лицу, то ей точно нет. Сейчас я так не считаю, конечно, но тогда я дико разбомбился.
– А сейчас что?
– А сейчас она не хочет со мной разговаривать. И вот с мая эта хрень продолжается.
– Ну, понятно, – он потерял интерес к моему рассказу.
– А мне ж потом так хреново было, что я решил уехать на дачу и пожить там в одиночестве.
– И как? Помогло?
– Да просто всю неделю пробухал и ничего для себя не вынес. Всё ещё хуже стало.
Наконец мы добрались до бара. Поздоровались с барменом, заказали по пиву. Стали пить. Уныние, царившее в баре, можно было резать ножом. Тогда я захотел поиграть на гитаре.
– Ребят, тут начальство камеры поставило. Играть у нас теперь нельзя. Я-то не против, но просто меня потом из-за вас оштрафуют, – пролепетал бармен. Какая липовая отмазка. Зачем врать? Нельзя было сказать, как есть? Не хочешь слушать, так и скажи.
В каком-то полудрёме мы сидели за стойкой в ожидании заката. Иногда в бар кто-то заходил, но за стойкой никто не оставался. Все брали пиво с собой. Я водил пальцем по наружному кольцу пустого бокала и наблюдал за агониями мушек, угодивших в хмельное болото разлитого пива. Иногда тишину прерывали чьи-то короткие реплики, но они не находили поддержки, становясь либо риторическими вопросами, либо брошенными в пустоту фразами.
Когда вся эта тоска надоела даже солнцу, и оно начало скрываться за густым сосредоточением сосен, подсвечивая ярко-желтым светом дым фабричных сигар, мы заплатили за пиво и пошли в сторону двора.
Солнце окончательно уступило небо Луне и звездам, когда мы дошли до района. Вместе с темнотой пришёл холод, покрывший наши тела мурашками. Хотелось согреться. Мы уже собирались расходиться по домам, но я обратил внимание на старую, разбитую лавочку, на которой мы время от времени сидели. Это седалище почему-то всегда притягивало шумные компании молодых людей и считалась поистине культовым местом. Это говорит о большой удачливости, когда застаешь её незанятой. Скамейка обладала каким-то шармом и очень часто становилась местом пересечения чьих-то судеб. Можно было сесть на неё и ждать, когда новые интересные знакомства сами упадут тебе на голову. Можно было идти к ней, как к месту получения новой миссии в компьютерной игре. К тому же тем вечером она была будто специально подсвечена поломанным уличным фонарем, который был прикреплен к почему-то до сих пор деревянному столбу одним лишь проводом. Форменный театр. Он висел, как груша на дереве, и лил холодный направленный свет прямо на лавку. Просто нельзя было не обратить на неё внимания. Мы сели, расчехлили свои инструменты и стали делать музыку. Пальцы и горло стали согреваться, но нутро просто заледенело. Тогда и появился Арам.