7
Взгляд Святослава был долгим и тяжелым. Сотник Жегало ежился, но глаз не опускал. Невысокий, крепко сбитый, Жегало был некрасив. Смуглое, скуластое лицо с глазами-щелочками, сам чернявый, борода клочковатая… «Половецких кровей, – думал Святослав, злобясь. – Мать покрыл степняк. Набрали в войско выблядков, расхлебывай теперь! Ишь, стоит гоголем! Жегало… Выбрали имечко!»
– Ты велел сено в Городец тащить? – сурово спросил Святослав, с удовлетворением наблюдая, как корчит сотника от вопроса.
– Я! – тихо ответил Жегало.
– На лугу места не было?
– Крали там сено! Днем привезут, а ночью волокут… Схоронят затем по лесам – не найти!
– Сторожа на что?!
– Луг большой. На одной стороне сторожа, на другой крадут. Каждую ночь.
– Значит, по сторожу на каждую сторону! – раздраженно сказал Святослав, зная, что ответит сотник.
– Людей не было. Две сотни всего… На броде – сторожа, по берегам разъезды, сторожа в Городце, – стал перечислять сотник. – За Ростиславом смотрели крепко, чтоб успеть, случись нападение, в Городце запереться и тебя упредить, Великий князь. Но более всего приходилось отряжать воев за припасами. Не хотели смерды по доброй воле хлеб и сено отдавать, с вилами кидались. Кричали: «Все равно зимой подыхать!» – Сотник облизал губы. – Ты велел припас на большое войско заготовить: все забирали, подчистую. Не наши земли, княже!
«В наших тоже кидаются! Что из того, что смердов обобрали? Где теперь эти припасы?» – горько подумал Святослав, но вслух сказал другое:
– Понимал, что может загореться?
– Понимал…
– Что сделал?
– Отобрали у жильцов кресала, лучины, светцы, все дрова из Городца вынесли, чтоб в печах не палили. Ночевали жильцы в посаде, в городе оставалась стража.
– Она и подожгла!
– Не могла! – Жегало снова облизал губы. – У нее тоже кресала отбирали, а тех, кто в ту ночь стоял, много лет знаю. Трое сгорели, десять обожглись… Головой за них ручаюсь!
«Головой и ответишь!» – хотел сказать Святослав, но вовремя остановился. Княжье слово не воробей, вылетит – думай потом, как поправить. Казнить сотника успеется, надо разобраться. Жегало, видно, этого тоже желал. Сотнику хотелось что-то сказать: крутился, пыжился, ожидая вопроса. Но Святослав не спешил. Пусть помучится, половецкая кровь!
– Жегало знает, кто Городец спалил! – пришел на выручку сотнику тысяцкий Горыня.
– Кто?
– Ростиславичи!
– Это я и без тебя ведаю! – усмехнулся князь. – Всяк знает, кому Городец спалить свербело. Поведай, как смогли?
– Жар на сено сбросили! – торопливо выпалил Жегало. – Сверху…
– На птице прилетели?
– На смоке…
Святослав хотел выругаться, но удержался. Не те года, чтоб лаяться срамными словами. Половецкий выблядок задумал морочить голову. Казнь будет жестокой…
– Какой смок? О трех головах, пышущих пламенем? Значит, прилетел и спалил?..
Жегало, уловив издевку в голосе князя, понурился.
– Что молчишь?
– Одна у него голова… – тихо сказал сотник.
– Сам видел?
– Рында поведала…
– Что за Рында?
– Блаженная… В лесу живет. Как Городец сгорел, прибежала и хвалилась, что смока видела. А с ним двое были: отрок и вой при мече. Не наши…
– Блаженная… – Князь колебался, решая, разразиться ему гневом или отдать спокойный приказ. Но снова вмешался Горыня:
– Кажи князю, что принес!
Жегало достал из сумки черный, закопченный горлач и протянул Святославу. Князь медлил, брезгуя взять грязную посудину, Горыня подскочил, схватил сам.
– Гляди, княже! На пепелище нашли. С дырками. В таких горлачах хозяйки угли носят из дома в дом – печь разжигать. Но в тех гончар дырки сразу делает, в этом ножом сверлили. Не знали Ростиславичи, что сено в Городце, прилетели, разведали, просверлили горлачи, насыпали углей, а затем сверху бросили. Один вой на забрале видел, как по небу летело нечто большое и черное, потом огоньки вниз посыпались…
– Ты веришь в смоков, тысяцкий?
– Дед мой их видел!
– Мой тоже много чего видел, – усмехнулся Святослав. – Рассказывал мне сказки на ночь. Мне не пять лет, Горыня, шестьдесят! Я сам скажу, как все было. Разведали Ростиславичи, что сено в Городце, подплыли ночью на ладье, пустили через стены огненные стрелы… Никаких смоков не надо!
– Не было этого! – сердито сказал Жегало. – Разъезды по обеим берегам, сторожа у Городца и на броде… Прежде чем подплыли бы, их всех бы перестреляли! Подсылал к нам Святояр лазутчиков, и не раз. Переняли, допросили, засекли!
– Ты уверен в стороже!
– Это мои вои! – набычился Жегало. – Я с ними пять раз в Поле ходил. С ними против князя Игоря секлись…
– Поди вон! – не стерпел Святослав.
Жегало вспыхнул, но сдержался. Поклонившись, быстро вышел из палат, оставив князя с тысяцким.
– Это не лжа, княже, – сказал Горыня, когда сотник скрылся за дверью. – Я знаю Жегало!
– Нет людей, которые не лгут!
– Жегало из Черных Клобуков. Принял нашу веру, ушел от своих. Сам знаешь, как бьются Клобуки. Больше скажу, княже, в сече я ставлю Жегало рядом – знаю, не побежит. Не раз так было. Верю ему, как себе!
«Хорошо, что не велел казнить! – подумал Святослав. – Клобуки этого не простили бы, ведь треть моего войска – Клобуки! Когда-то пришли на службу Киеву из Степи, землю им дали, выпасы. Рады были, что от половцев спасли, кланялись до земли! Теперь разбогатели, загордились… Хотят – идут в войско, хотят – нет. Сильны, нет на них управы… Я тоже хорош: старый стал, не ведаю своих сотников. Однако наказать Жегало следует: кто б ни сжег Городец, а вина его!»
– Не может ли так быть, что сам Святояр нам сказку про смока подкидывает? – спросил Святослав. – Дабы убоялись и в земли Ростислава не шли? Смутно все это… Блаженная кого-то видела, тень в небе мелькнула… Сам узнавал?
– Жегало лазутчиков пытал – ни один о смоке не ведал!
– Вдруг пытал плохо?
– Жегало умеет… Калеными клещами мясо на теле рвал, ни один человек стерпеть такое не может. Все лазутчики поведали. Про войско Ростислава, сколько у него конных, сколько пеших, откуда помощи ждет… Про смока не обмолвились, не знали.
– Откуда тогда явился?
– Святояр взял на службу!
– Хочешь уверить, что смок существует?
– После того как Жегало прискакал, спрашивал я своих. Один сотник вспомнил: был у Глеба Туровского дружинник Некрас, который держал дома смока. Маленького, не больше теленка. Все ходили к нему в дом на змея дивиться. Глеб хотел забрать смока, да дружинник не отдал. Глеб прогнал его. Потом одумался и выслал погоню: Некраса убить, а смока отнять.
– Отнял?
– Ни один из той погони домой не вернулся. Всех Некрас порубил.
– Сколько воев в погоне было?
– Шестеро.
– Один порубил шестерых?!
– Да, княже! На воях живого места не было: кому Некрас голову снес, кому руку отрубил. Коней – и тех заколол. Страшное дело, туровские женки неделю выли… После чего сгинул Некрас, ничего о нем слышно не было. Глеб посылал людей по городам и весям, но попусту…
– Не верю я, чтоб один шестерых убил! Да и на Глеба не похоже – столько на одного выслать. Скуден умом князь… Небось послал двоих, те по пути в корчме брагой опились, вот Некрас их и одолел.
– Может, и так было, княже, любят люди приврать… Но Некрас мог податься к Святояру. И смок с ним…
– Его смок как теленок! – возразил Святослав. – На таком не полетишь.
– Вырос. Сотник рассказывал: Некрас смока маленьким нашел, не больше хоря был. Кормил с рук. Смок к нему так привязался, что стал как собака, слушался каждого слова. Потом змей вырос и жрал столько, что Некрас прокормить не мог. Просил князя помочь, а Глеб отобрать велел…
– Жаден Глеб, – вздохнул Святослав. – Дал бы Некрасу гривну, тот сам бы смока отвел. Нам забот бы не было.
– Думаю, княже, про смока выведать.
– Как?
– Жегало виноват перед тобой, пусть в Белгород едет!
– Узнают его!
– Не был он в Белгороде, никто его там не ведает. К тому же рожа у него не русская, такие все одно лицо. Велю ему бороду остричь, волосы с головы снять, как половцы делают. Будет оружием торговать. Никто не удивится: Ростислав к войне готовится, оружие в цене, купцы везут его в Белгород.
– Дашь Жегало мечей – ворога вооружать?
– Возьмет половецкое железо, дрянное. У нас его много, вои брать не хотят. Пусть Ростиславичи купят – много не навоюют.
– Ладно! – согласился Святослав. – Людей пусть возьмет своих – из Клобуков. Если Некрас в Белгороде – убить! – Лицо князя стало жестким. – И смока, коли получится.
– Сделаем, княже!
– Лучше скажи, как далее быть? – вздохнул Святослав. – Рядились собрать войско у Городца, для того Жегало сено с зерном запасал. Теперь Городца нет, припасов нет…
– А земли Святояр занял…
– Когда?
– Сегодня. Большое войско перебрело на этот берег. Земли-то его, княже!
Святослав помедлил и кивнул.
– Много людей в Городце сгорело? – спросил тихо.
– Трое… Еще столько убились, с городниц прыгая.
– А посадские?
– Уцелели. Огонь не затронул посада, ветер в другую сторону дул.
– Стены Ростислав за два месяца подымет, службы до снега отстроит – Городец опять его! Столько воев летось под ним положили – все без толку. – Святослав вздохнул: – Думай, тысяцкий, как нам далее быть? Как войну теперь вести?! И я подумаю…
Горыня поклонился и вышел за двери. В сенях к нему метнулся Жегало.
– Будешь жить! – успокоил тысяцкий. – Сослужишь князю службу – все забудется. А хорошо сослужишь – награда ждет.
Сотник выхватил из-за пояса тяжелый кошель и с поклоном вложил в руку Горыни. Тот взвесил кошель в ладони, удовлетворенно кивнул:
– Идем, расскажу про службу…
Святослав, оставшись один, прошелся по горнице. «Некрас… – подумал со злобой. – Еще один! Вдруг тот же? Нет! – успокоил себя. – Того и косточки сгнили…» Князь прилег на застланную толстым ковром лавку и смежил глаза. Болела голова – от вчерашнего пира и еще более от мысли, что кубки поднимали, когда Городец пылал. Маленькая, но грозная крепость была ключевым звеном в задуманной князем войне, теперь цепь разорвалась и соединить звенья не получалось.
«Святояр, это все Святояр! – думал князь, не замечая, что сердито скрипит зубами. – Без него Ростислав – вздорный отрок, щенок, которому достаточно плетку показать! Летось спас Ростислава от верного разгрома – заманил мою дружину в леса, заплутал ее, затаскал по буеракам, пока люди и кони не изнемогли. Пришлось о мире рядиться, крест с сопляком целовать. Не угомонится Святояр, пока Ростислав на киевский стол не сядет. Как такую язву терпеть? Святояр не пускал меня в Киев, мой город по праву старшинства, войско Игоря разбил. Хорошо, что другие князья поддержали, Любечский ряд вспомнили, лествицу старую. Нет в землях наших порядка: брат на брата идет, щенок – на великого князя в благородных сединах. Окоротить бы молодца – чтоб навсегда дорогу в Киев забыл! Но как? Горыня Святояру в онучи не годится – хитер, изворотлив, но думать не умеет. К тому же злато любит… Заменить его некем, другие еще хуже. Переманить Святояра не выйдет – верен как пес, дед его Ростиславичам служил. Теперь этот смок… Глеб Туровский забаву искал, а Святояр другое увидел. Мигом Городец сожгли… Прознает дружина про смока – на коня не посадишь! Всяк с детства сказку помнит про трехголового, что огнем дышит… Что из того, что у этого голова одна? У страха глаза велики…»
Тяжкие думы одолевали великого князя, да так, что почувствовал себя худо. Кликнул слуг, те отвели Святослава в баню – всегда натоплена, баню старый князь любит. Там Святослава легонько размяли вымоченными в меду травяными вениками, поднесли холодного капустного рассолу – полегчало. Ужин князь велел подавать в спальню, к общему столу не пошел – не хотелось не ко времени здравицы слушать. Была среда, постный день, Святослав без охоты пожевал пареной рыбки с тыквенной кашей, выпил холодного узвару и лег почивать под меховое одеяло. Долго ворочался, не в силах отогнать дневные заботы, и уснул только под утро…