Хождение за три моря. Федот Котов. ХОЖДЕНИЕ КУПЦА ФЕДОТА КОТОВА В ПЕРСИЮ (Афанасий Никитин)

Федот Котов. ХОЖДЕНИЕ КУПЦА ФЕДОТА КОТОВА В ПЕРСИЮ

Лета 7131-го по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии и великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии указу купчина московский гость Федот [Афанасьев сын] * Котов, а с ним в товарищах 8 человек ходили за море в Персицкую землю в купчинах з государевою казною. Ис Москвы пошли Москвою-рекою мая в 6 день на память святого и праведного Иова многострадального. От Москвы до Коломны 90 верст сухим путем, а рекою болше. А стоит Коломна город на Москве-реке, а со стороны вышла речка Коломенка и пала в Москву-реку. А город каменной, что московский Кремль. От Коломны до Голутвина монастыря 100 верст. Тут Ока река со стороны вышла. От Коломны до Переславля Рязанского 90 верст горами, а рекою и болше. А Переславль Рязанский город деревяной, обит глиною, а круг посадов острог, а город стоит на осыпи над рекою над рубежом, а Ока река отшиблась от города с версту за лугами, а стоит на горней стороне. В городе храмы каменные, тут архиепископ.

От Переславля Рязанского до Терехова монастыря 90 верст, а на дороге от Переславля пловучи вниз 15 верст, Вышегород, а города нет, толко волость. От Вышегорода до Старой Резани 45 верст подле Оку реки. На горней стороне города нет, одна осыпь, а дворы стоят врознь по лесом на многих верстах. А Терехов монастырь стоит на луговой стороне, ограда у монастыря и храмы деревянные. От Терехова монастыря 90 верст до Касымова. В Касымове город деревянный стоит на луговой стороне, на бугре от реки с полверсты. А подле Оку реки посады и храмы руские. Да тут же живет царь Уруслан и посады под ним есть, а служил московскому царю. Тут за ево двором мечеть каменная да палата, где цари кладутся. От Касымова до Мурома 70 верст горами, а Окою рекою 150 верст. А по дороге городище стоит на луговой стороне, а зовут Елатма, тут посады. А Муром город деревянной рубленой, высоко стоит на осыпи, а в нем храм каменной соборный. Туте служит протопоп, а у той церкви в пределе Карпа во стороне муромские чудотворные благодатные князь Петр и княгиня Феврония в одной гробницы. А около города места высоки, бугры. А храмов каменных и деревянных и дворов много. А посады за городом, а стоят на луговой стороне красно над рекою Окою.

От Мурома до Нижнево Новагорода 120 верст горами, а Окою 150 верст, а по нагорней стороне стародубшина живут, места хлебородные. А на половине от Мурома до Нижнего Новагорода на горней стороне Павлов перевоз, город был, а не острог, высоко на бугре, а дворы, и торги, и кабаки, и таможни в долу и по буграм, место велико. А Нижний Новагород каменный, высок, стоит в буграх на высоком месте. Около посадов острога деревянные и за острогами посады. А под городом сошли в реки Ока-река да Волга, Оки возля посадами повыше города к степи течет промеж гор ручей, а зовут Погана река. А стоит на горней стороне, а посады в городе и около города подолом и по ръвем. От Нижнево Новагорода 120 верст до Василю города, а стоит над Волгой, на горней стороне, посады под горою. А город был высок, на горе, да сожен. От Василю города 40 верст до Козмодемянсково. Город деревянной рубленой, стоит на горе, а дворы вниз к Волге, кругом острог, а стоит на горней стороне. От Козмодемянсково до Чебоксар 40 верст. А в Чебоксарах город деревянной, рубленой, стоит на горней стороне на горе, посады вниз к Волге пошли.

От Чебоксар до Кокшайсково 30 верст, город деревянной, рубленой, стоит на луговой стороне, на горе в услоне, а посады под горою. От Кокшайсково до Свияжского 60 верст, а город деревянной стоит, от Волги за лугом на горней стороне, а под ним вдоль стоят посады. Да Свияга река течет к степи пониже города. От Свияжского до Казани 20 верст. А Казань место большое, стоит на луговой стороне над речкою над Казанкою от Волги 7 верст. А город каменной, белой, стоит по осыпи, а за городом посады вдоль около городу, а около посадов город деревянной, а Булак река течет сквозе деревянной город. А город и посады красно стоят, а за городом монастырь Луктов и слободы, а кругом пошла степь, места ровные, а посады и ряды в городе, а около степь. От Самары до Саратова 350 верст. А на Саратове город стоит на луговой стороне, стоячей острог и башни рубленые круглые, дворы и ряды в городе, а за городом стрелецкие дворы и рыбные лавки и анбары, где кладут с судов запасы. А стоит над Волгой на ровном месте, а по нижнию сторону речка Саратовка вышла из степи, а около пошла степь во все стороны.

От Саратова двести веръст до Камышенки, на Камышенке речка Камышенка вышла из степи на нагорнеи стороне. А над речкою на горе высоко стоит острожек стоячей. А тут стоят по пяти сот и по семи сот стрелцов с весны до осени казаньских и пригородошъных. А как на о[сень пойдут] с осенным [астраханским то]варом, так [острожек] сожгут. А то[ю рекою Ка]мышенкою ходят на Дон, а ходу Камышенкою рекою три версты в степь.

А тамо волоку дватцать веръсть, казаки струги волочат. А там река Илавла потекла в степь и [выпала в] Дон. Туде ходят [казаки на В]олгу, а стрелцы стоят для воровских казаков и их имают, а иных побивают. От Камышенки до Царицына сто пятьдесят верст. А на Царицыне [город стоит] на горней стороне, [невелик] стоячей тын, баш[ни рубленые] круглые на горе с[тоят невы]соко. А над ним гора пошла и [стога] по нижную сторону города. Речка невелика течет, что ручей, а лоткою ехать нелзя. А около Царицына города кругом степь, а город стоит над Волгою. Дворы, и ряд, и храмы – все в городе. А круг города надолобы и всякая скотина для тотарсково приходу. А от Царицына ход на Дон полдни ходу степью, а выходят на Пять изб. А по Дону городки все казачьи, а по тем городкам живут казаки з женами и з детми и вниз по Дону и до Азова. А Азов стоит на Дону за пять верст от устья Черного моря. А в Азове два городка каменные турские. А от Азова до Кафы ходят на кораблях морем. А в Кафе город каменной стоит над морем на правом боку моря. А от Кафы ходу до самого Стамбула 15 дней, а ход морем на кораблях и сия повесть дозде.

Зде же возвратимся на предлежащий путь. А повыше Царицына города верст дватцать на луговой стороне река пошла Ахтуба степью и пала своим устьем в море Хвалижское пониже Астраханьского устья верст с шездесят. Тут по тои реки по Ахтубе стоит Золотая Орда. Царской двор, и полаты, и дворы, и мечети – все каменные, а стоят и до Астрахани. И ис тои Золотой Орды камение ломают и возят в Астрохань на всякие каменные дела. А от Царицына города до Астрохани пять сот верст. А все пошло по Волги островы, ниские места, и лесов нет никаких. А Астрахань город стоит над Волгою, стоит на луговой стороне. Город каменной велик, и соборная церковь и монастырь Троицкой в городе каменные. А башни у города подписаны ценью. А другой город к тому приделан, передняя стена от реки от Кутумовки, каменная, долга. Башни и ворота – все каменное, а две стены – стоячеи острог. А в каменном в кремле городе розряд и запасные анбары приделаны к углу глиною высоко. А двор архиепископов блиско к собору. А роскат у ворот архиепископова двора деревянной, велик и высок о многих стенах. И стрелецких дворов много. А таможня, и ряды, и кабаки, и дворы жилецкие и стрелецкие, и гостиные дворы рускои, и бухарскои, и кизылбашскои в другом городе и храмов много. И крымскои двор в том же городе. Приделан стоячеи тын к кремлю и замкнут, а сидят в нем аманаты и неволные люди и з женами, а у того двора стрелцы караулят.

А по верхную сторону города речка Кутумовка пошла в степь и там пала в Балду реку. А по нижную сторону города и около города татарские юрты, живут все тотарове, вкопався в землю, да кругом плетенем оплетено и глиною обмазаны. А по степям кругом города кочюют нагаи, а послушны Государю. А в городе торгуют после обеда, а до обеда торгуют за городом в надолобах с татары, с ногаем, а жилецких и стрелецких дворов за городом нет, толко с верхнего конца монастырь на взгорочке. А под ним вниз к Кутумовке пошли сады. А в садех овощи, яблока, дыни, арбузы, тыквы, огурцы, изюм, дикой перец, капуста. А по нижную сторону города монастырь, из Троицкого монастыря выставка, да кузницы. А затем пошли юрты и сады. От Астрохани вниз три версты на луговой стороне, на которой Астрохань стоит, Царева Протока пошла из Волги и пала своим устьем в море. А по обе стороны тое протоки татарские юрты, чтобы наши руские деревни.

От Царевы Протоки на тои же стороне рыбная ловля астроханьского монастыря какараузик, по рускому тоня, а в Астрохани зовут илым четыре версты от Протоки. А против илыму на другой стороне, на крымскои, соль стоит метана великие бугры, а вожена с озер. А от Волги степью до озер шестьдесять верст. А соль гребут в Кобыльи озере, та соль красна. Да на Мачеговском та соль бела и добра, и на иных озерах гребут. А к озерам протоки и теми протоки соль возят в павосках. От Астрохани тритцать верст на луговой стороне протока, тут учюг и ванчюг Троицкого астроханьсково монастыря.

Тут храм и двор. Оттуд пятнатцать верст до Бирюля, тут город каменнои бывал и татарская клетка стоить. От Бирюля до Урослоба пятнатцать версть, тут учюг государевы. От Руслуба пятнатцать верст до Прорвы, тут караул, стоят стрелцы. От того караула тритцать верст до Четырех бугров. А на Четырех буграх стоят бугров влево в море стоят гилянские бусы, а в устье и под город под Астрохань бусы не ходят, стоят на море, с устья одва видеть. А товары возят з бус в Астрохань и из Астрохани сандалы и павоски, и отътуть ходят за море на бусах. А иза Астрохани на Русь к Москве ход есть же. Ходят степью по луговои стороне и по нагорнеи в станицах конми весною, и летом, и зимою, а переходят от Астрохани до Москвы недель в семь и осмь. А за станицею ходят стрелцы, и тотарове юртовские для оберегания от казаков и от казыевъских тотар. И государеву казну послали на две бусы августа в 8 день, на память иже во святых отца нашего Емельяна епискупа Кизическаго. А ход за море [в Кызылбаши] итъти прямо на полдень севером и западом. А на правой руки Терек, и Тарки и Дербень.

И сухои путь есть же за море от Терка, и про тот путь писано ниже, после Шаврани. А пошед от устья с пристани налево, итти шелоником на полночь, там ходят на Акраганьское пристанище, а ходят мимо Яицкое устье и в узбеки в Бухары. И за море пришли з государевою казною в персидцкую землю, в шахову область. А пристали к Ширванъскои земли августа в 14 день на предпразньство успения пресвятеи богородицы и святаго пророка Михея на пристанище Низовую. А пристанище – место пусто и ниско, две речки невелики. А устья песком занесло. А с моря узнать три дерева стоят [издали видится] высокие, а иные лесы есть, да мелки и ниски. Тут буское пристанище, а берег мягкои, каменья нет, пристань добра. А от той пристани вниз подле моря есть иные пристани против городов и против пустых мест. А возле море пошли все каменные горы высоки в шаховы земли и до Фарабата. А с пристани, от Низовой с версту, деревня велика Дербенской приауд.

Тут седит дорога, а по нашему приказнои человек. А над деревнею горы высоки, и с них снег и летом не сходит. А в деревни сады, яблока, изюм, орехи грецкие, чернослив, миндалы, дыни, арбузы, а хлебно – пшеница, пшено, арпа, а по рускому ячмень, а иного хлеба нет. А дворы в деревне глиняные, а в садех и сквозе дворы реки копаные текучие, а привожены из гор, а скота всякого много, а делают, и молотят, и орют и всякои запас возят на волах. А от Низовой ход в Шамаху по горам высоко и нужно, а ходят на конях, и на верблюдех, и на быках, и [на ослятах] на вьюках, а тележного пути нет. От Низовой ходу до Шаврина четыре агача, [20 верст], а по рускому во всякой агачи по 5 верст. А итти полями и мокрым местом. А Шаврань город был одна стена, да башня каменнои, да розбит и на ниском месте. А храмы, и ряды, и дворы в городе; а за посады каменые. А та Шаврань, и Шамаха, и Дербень со всеми уезды, и с ыными городы, и с пригородки изстари была Ширваньская земля, а были те все городы под туръским, да взял тое Шарванъскую землю у тоурсково перъскои шах, по се число болши [мало болши] двадцати лет. А овощов тут всяких много, и птиц, и скота.

Зде же возвратимся на степьной [по степной] путь от Астрахани до Терка и Шаврани. От Астрахани от города ходят на руских бусах и на стругах болших морем подле Черни, толко далече. А ходу морем погодою двои сутки, а не будет ветров своих ино струги в тихое время переходят неделею. А на Терки город деревяннои, не велик, толко хорош. А стоит над рекою над Тюменкою на ниском месте. А храмы, и ряды, и дворы в городе; а за городом монастырь один, а против города за рекою слободы великие – Черкаская слобода, да Окоцкая, да новокрещеных черкас слобода. А через реку Тюменку мост деревянной на козлах высоко, под него проезд в лодках. А в Тюменку пала река Терек в болшую воду. А коли вода невелика и то место пересыхает. И того лета в Тюменки вода застаиваетца и бывает недобра. А болшой проход реки Терка вышла в Быструю реку, ниже Терка шестьдесят верст. А тот Терек река пала из гор и з гребенеи. А в гребенях живут казаки острошками. А туде промеж гор и гребеней черкас, пошли в Азову кабарды. А Быстрая река пала в море. А та река Быстрая пала из гор. А город Терек стоит от моря верст с пять, и тою Тюменкою выезд в море не одным устьем, а около все камыш.

А около города Терка [садов много и в садех] всяких овощов много. А против Терка остров [Чечень стоит в мори, ходу до него парусом полдни и тот остров] велик и рыбы много. И на том острове терские люди и тарковские [кумачаня и горские] черкасы ловят рыбу. И от Астрохани до Терка, и от Терка до Астрохани сухой путь есть же. Ходят степью в станицах, а от Терка до Быстрые реки день ходу на вьюках. А место итти тиновато, а через реку брод и перевоз стругами. А по обе стороны Быстрой реки летом лежат казаки по перевозам для немирных и крымских татар. А от Быстрой реки день ходу до реки Сунши, а через реку Суншу брод. От Сунши ходу день до Меншого Аксая, а Меншеи Аксаи речка невелика. И нужна тиновато через нее брод, а итъти степью да камышем. От Меншого Аксая до Болшого Аксая полдни ходу. А Большой Аксаи речка невелика, через нее брод. От Болшого Аксая до Койсы реки ходу день или полтора, а оттуду ход на телегах. А Койса река широка, идет из гор, и тут на усть реки перевоз в стругах и в поромах. А перевозят кумычаня или сами, хто едет, а струги и поромы стоят безпрестани. От Койсы день ходу до Тарков, а ход берегом возле моря и на телегах.

А в Тарках посад невелик и острожек деревяннои стоячеи. И тут седит илдырхан, шурин шахов, того звут крымъшахом. А люди живут в Тарках кумычаня, а послушны шаху. А илдырхан родом кумычанин Салтана Муту, горскому князю, брат. А Тарки стоят под горами от моря с версту. А от Тарков в горы живут кумачаня и князь у них свои, никому непослушны, живут в горах. От Тарков три дни ходу по Дербеня, шахова города. А ходят на вьюках промеж гор и моря ровным местом. А про меж Тарками и Дербенем живут лязгинцы, князь у них свои, а словет усминьской. И город у них есть в горах каменнои. А сами живут в горах далече, никому не послушны. И воровьство от них, на дороге торговых людей грабят и их [иных] запродавывают, а коли и смирно бывало, ино имали у торговых людей со вьюка по три киндяка. И те места ходят с провожатыми. А ворует усминскои князь, да каидатскои с своими людми. А Дербень город каменнои, белои, бывал крепок, толко нелюден. А стоит концом на горы, а другим концем в море. А длиною в горы болши трех верст, а поперег города сажен с триста, и поперег город перегорожен каменъными стенами в дву местех, ино станет три городы.

И сказывают, что еще того города море взяло башен с тритцать, а тепере башня стоит в воде велика и крепка. И от того города Дербеня стена была каменная через горы в Черное море в Туръскую землю. А посады вси в городе, а за городом башни отъводные каменные. И от того города Дербеня подле море вверх огорожено стоячими плитами каменными и тут лежат 40 мученик, а бусорманы сказывают и арменья, то, де, руские 40 мученик святые, и руские люди, хто ни ездит мимо, ходят к ним прощатца, а иные и молебны поют четыредесятим мучеником. А лежат по своим гробницам и на них по великому каменю белому, а резана на них подпись. А нихто тое подписи прочесть не умеет ни бусорманы, ни арменья, ни турки. А подпись резь велика. И тут над ними выросло три деревца. Да к той же ограде пригорожена такъже каменем бусорманъское кладбище, и тут два сторожа бусорманъские. А около того великия кладбища старые и на них гробницы и подписи. А сказывают, что подпись греческая.

От Дербени три дни ходу до Шаврани степью промеж гор и моря на вьюках. А от Астрохани ходят в Кизылбаши и в мелких стругах, подле Черни до Терка, и от Терка до Тарков, и от Тарков до Дербеня и до Низовои, торговые люди и от Низовои ходят на Шаврань на вьюках, а ход в малых судех нужен тем, где погодою прибьет к берегу струг, ино емлют с них с торговых людей, в Дербени и в Тарках великие пошлины, а к пустому месту прибьет, ино усминского князя да каидатъсково торговых людей побивают и животы емлют, берегут [берегом] воровство великое! Путь от Шаврани на Шамаху. А итъти все горами высоко и нужно и безводно, а ходу три дни на вьюках, на верблюдех и на конях. А по дороги от Шаврани до Шамахи стоят три карасамраи, а поруски – гостиные дворы, каменные, крепки и добры, с амбары и конюшнями, и с вороты. А стоят пусты, ставлены изстары для проезжих людей наслегу от разбоя, а ныне смирно. А Шамаха стоит промеж высокими горами в услоне. Город каменнои и посады каменные, а город невелик и невысок, а кругом города ров и ворота железом обиты, а посад, и ряды, и карамсараи стоят за городом. А в Шамахе семь карамсараев все каменные и воды на всех, а текут из столбов каменных привожены из гор по подземелью!

А стоят карамсараи промеж рядами тезичеи. Армейское на том и рускои люди, торгуют, лязгинскои, гилянскои, бухарскои. И иные карамсараи и местом велик. А была Шамаха за турским, да шах взял в тоже время, как Шавран взял. И старой город в Шамахи розбил, что был около всего посаду, и турские мечети, да свои поставил. А товары в Шамахе всякие, и шолков много крашеного и сырцу. А шолк в Шамахе красят, а сырои шолк родитца около Шамахи по деревням. Да от Шамахи же с полъагача [версты с полтретьи] на полночь стоят два сада – шахов сад, да шамахинскова хана. А в них всякие овощи и всякие цветы, и полаты в них каменные, и воды в каменных ерданях. А против тех садов высоко на горе город каменнои пуст, роспался, а называют тот город Александров. А в Шамаху товары приходят ис Турскои земли. И путь ис Шамахи есть в Туръскую землю, и про тот путь писано ниже. А зде писан ход к перъскому царю в Ыспагань.

От Шамахи ходу до Ардевиля десять дней. От города от Шамахи полдни ходу, через гор [одок] высоко добре. И как горы перешел, итъти два дни степью до реки Куры, а Кура река – с Москву реку. А у реки деревня велика и торжишко. А через реку мост на сандалех, да чепь железная по мосту протянута з берегу на берег. И тут рахтаны [рахматы] емлют с верблюда по две абасы. А тое реки болши нет во всей шахове области. Тут брань [гране] была в старину от турков от Куры реки ити пять дней степью, ни городов, ни посадов, ни деревень нет, ни карамъсараев. А по той степи живут муганы в кочевных избах и кочюют где зиму, где лето, и то словет муганская степь. А на тои степи нет никакого хлебного, ни овощов, ни лесов, толко норы змеиные и мышьи. А от к Ардевилю ити три дни горами, тут деревни есть и карамсараи. А Ардевиль посад, города нет, а рядами, и карамсараи, и дворами, и всем болши Шамахи и лутче, а все каменные, и лавок много, а карамсараев болши дватцати [много]. А товаров всяких много, и овощов, и рыбу привозят от моря из Гиляни, и от Коры реки с устья, чтобы руская семга красная и укусом такова же!

А в Ардовиле салтан да дорога. И по конец маидану в Ардевиле, чтобы рускои монастырь строен, и мечеть велика, а называют шах Софея. А строит сам шах, тут у него отец лежит и дед, да сын его Диво Мурза. А стены у монастыря и мечеть все каменное, муравленое. А тут живут бусормане, тезики те же люди, не черньцы. А у монастырской ограды многие вороты, а у ворот чепи железные. И хто ково убьет, или розбои сотворит, или долгу для, или от каких великих бед и от смерти, и холопи от хозяев, то те люди вси тут убегают и за чипь ухватятца руками, и поцелует, и в монастырь в тот уйдет, и тот человек никого не боитца, и сам шах того не казнит. А кормят их вообще как в руских монастырех, из одного котла из монастырьских доходов. Ис того монастыря выпуск бывает, дают виноватых на выкуп, кому они надобны, толко по том человеке веру емлют, что их ничем невредить, ни казнить.

А к монастырю приделана ограда каменная, и в той ограде ряды стоят со всяким харчем и с товаром, и воды текучие приводные, а текут ис труб медных и стоят в ерданех каменных. А болшои у них в монастыре поставлен от шаха тезик-бусорман. А зовут матавелеи, тот монастырем, и монастырским обиходом, и казною, и монастырскими людми владеет. А называют его владыкою. И его приходящии бусорманы и тутошные в ногу целуют. А у ограды над болшими вороты бьют по литаврам, и в суренки играют поутру, да к обеду, да в вечере. А над Ардевилью над посадом стоит гора добре высока и зовут Салаван. И на той горе снег лежит во весь год и летом не сходит. А зима в Ардевиле студена, и летом студение иных мест. И от Ардевиля в Турскую землю ходят же через Тевриз.

А от Ардевиля до Халкана ходу три дни горами и ручьями нужно. А Халкал деревня велика, тут ардевильские подводы переменяют, от Халкала день ходу до болшие горы, а гора добре велика и высока, каменная, и промеж тое гору течет река не велика, порожиста, по ней ехать нелзя, а через тое реку мост каменнои велик [и высок от воды), а имя тое реки Кизыл. И того ходу через реку по мосту з горы на гору ходу день. А итъти на конях и на ослятах. А верблюжья ходу нет для безмерные высоты. И через тое реку есть другая дорога ниже горами. И по тои дороге ходят и верблюды с нужею. И перешод тое гору, ходу день до Зеньга горами же исполога, и ровным местом. А в Венге [в Зеньге] город был велик, каменнои, да разсыпался, одна подошва знать. А ныне города нет. Толко посад невелик, разореное место, и ряды есть, и карамсараи, а все каменное!

От Зеньга день ходу до Салтанеи, а все итти полями, ровным местом, межу гор. А Салтанея была царство древнее, и город был каменнои, добре велик. И в том болшом городе кремль [нутреняй] город. А в кремле [нутренном] сказывают, болших дворов было болши 20 [тысяч] опричь большого города и посадов. А ныне тот болшой город разорен до основания. А у нутренего города толко одна стена, да две башни, и ров, да заросль. А тепере посадишко, да ряды и карамсараи, а все каменное – и царьского двора ворота, и столбы каменные добре высоки, да во внутренем же городе стоит мечеть каменная велика и высока о многих верхах, а в не(й) четыре притвора велики. Сажен одне стены по пятнадцати и болше. И в одном притворе лежит царь с своим сыном того царства Салтамунит. А сказывают, что то давное царьство было, да шах его взял Софеи, нынешнему шаху дед, лет немного ста.

А у двух притворов, где царь лежит с сыном в каменных гробницах решетки медные деланы с яблоками болшими по мечю. И те яблока золочены и на них резаны травы и серебром навожены и видети велми дивно. А высотою решетки вверх сажен по десяти, а поперег пошти сажень. А на решетках дверцы в той же решетки, а яблока в дверцех поменше. А сказывают, что то царь дань имал на инъдеискои земли и те решетки взял за дань на инъдеискои земли за седмь лет. И ту мечеть строил тот царь, а другая мечеть в болшом [в другом] городе велика, толко не высока, а в ней шестънатцать [51] столпов каменных. И про те мечети писано ни в похвалу, ни в славу, а знать что было великое царьство, толко розорено. И иных мечетей много. А стоит то царьство промеж высоких гор на ровном месте и речка невеличка течет. А то все воды копаны и вожены из гор верст по дватцати и болши, а вожены по подземелью!

От Салтанеи полтретья дни [под 3 дни] ходу до Авгаря ровным местом промеж гор. А на дороге течет речка невелика, коню под черево, а в Авгаре посад, города нет, ряды и карамсараи стройно место, толко невелико, а все каменное. А харчю и овощов всяких много. И товары есть, а круг всего посаду сады! От Авгаря два дни ходу до Казбина. А Казбин посад болшои и славнои велик, а города нет. А Шамахи и Ардевиля посадов и ряды карамъсараи всем болше, а в Казбине дворы шаховы стройны стоят. Болшими вороты и маидан. А маидан в Казбине велик [невелик] и ровен весь, а около маидана решетки деревянные. И круг всего маидану ров, а в нем вода. А на маидане всякие тамаши, борцы борютца, и куклы играют, и живые змеи выпущают и в руках носят, и по книгам волхвуют, и всякого харчю, и овощов на маидане продают много; и детеи учат [грамоте] на маидане. А рядов, и карамсараев много, и всяких товаров, и садов, и лес саженои держат; во дворех то у них честно. И тут в Казмине кормят шаховы звери – слоны и бабры. А о бабре писано ниже каков бе. А ис Казбина ход есть же в туръскую землю на Богдат. От Казбина шесть дней ходу до Савы, [на Багдать], все ити ровным местом промеж гор. А в Саве посад невелик, города нет; ряды и карамсараи все каменное, а овощов всяких много!

От Савы до Кума два дни ходу ровным местом промеж гор. А в Куме – город, толко худ зделан из глины, что садовой замет, да башни. А с приезды от Савы шахов двор и карамсараи строино место и ряды, и карамсараи, и товары есть, а овощов всяких много. И тут делают добрые сабли, и латы, и колчюги, и всякое булатное дело, тут хлеб добр и вода студена. А ис Кума ходят в Мултанеиское царство в Ындею на вьюках на верблюдех и про тот ход писано ниже!

Зде же писан ход в Перское царство в Ыспагань. От Кума ходу два дни до Кашина ровным местом промеж гор. А в Кашане город толко худ. А с приезду от Кума в Кашане шахов маидан и дворы шаховы и стоят вороты на маидан; место велико, рядов, и карамсараев, и таваров много. Тут делают дороги кашанские, и бархаты, и кизылбашские камочки, и овощов всяких много, а рыб никаких нет. От Кашани два дни ходу до Нетензя, а итти ровным местом промеж гор, а стоит на ровном же месте. А на дороге от Кашана до Нетензя, среди степи, стоит гора высока, [не висока] кругла, с одну сторону песочна, а з другую каменна и круг нее ход; а по верхную сторону под нею озеро соленое. И на тое гору сказывают нихто не сходит, а там не знают, что есть на той горе. И сказывают бусорманы, что многажды на тое гору ходили да нихто с нее не сойдет, там де на горе погибают. А гора невелика и невысока, толко подле нее ехать ужасно. А издали видится за два дни и болши со обоих сторон. И тое гору зовут невсходимая.

А в Нетензе города нет. Посад стоит в буграх невелик и ряды плохи, а карамсараи каменнои, новои [а на дороге против посаду гостин двор новой]. А овощов всяких много, а под посадом гора добре высока, взошла шеломянем и на тои горе стоит на верху мечеть каменная. А сказывают, что был шах в Нетенъзе и стоял на поле, тешился. И на тое гору залетел у него кречат и убился. И шах для того веле поставить мечеть над кречатом на славу себе и всходу на ту гору мало, высока добре, а стоит пуста. От Нетензя три дни ходу до Испагани все ровным местом меж гор, толко каменисто. И в Ыспагань пришли во 7132-м году июня в 20 день. А Испогань стоит чтобы в рукаве промеж гор высоких на ровном месте.

А Испогань царьство персидцкое настолнои город великои, строинои, толко город худ, чтобы замет круг садов глинянои. А царские дворы стоят вороты на болшои маидан. А ворота высоки и над вороты полаты писаны золотом. И полата стоит над полаты высоко в три статьи, а все выписаны золотом. И в те полаты приходят всякие послы и купчины. И шаховы полаты, в коих сам живет, от ворот далече стоят, в садех, ниски, а зде [где] шаховы жены живут и того двора болшие ворота на маидан же, а те ворота не высоки. А полаты в коих живут, те полаты в садех же, от ворот далече, а у обоих ворот стоят беки да тюфянчеи, а по рускому дети боярьские да стрелцы, а середи города и посадов маидан велик и широк. И около маидану ров выкладен каменем, а в рову круг всего маидану вода. А по обеим концам маидану стоят по два столба каменные высотою человека в два. А на маидане против шаховых ворот лежат пушки медные и железные, а пушки есть и болшие, а лежат нестроино без станков и без колод, а иные песком и землею изнабиты.

А маидан весь гладок и ровен наряднои [велик добре и широк], а длиною сажен болши четырехъсот, а поперег сажен со сто. А около маидану ряды, и кафы, и гостиные дворы, и мечети – все каменные. А гостиных дворов, сказывают, болшие ста, а все каменные. А у них перед анбары и в анбарех писано розными красками и золотом всякие травы. А торгуют на них всякие люди: тезики, индейцы, турки, арапы, арменья, и аравляне, [аврамляне, жиды, лязгинцы и всякие люди] и жиды. А с конца маидану ворота высоки [в тынчак, а над теми вороты высоко], стоят часы, а где часы стоят и то место выписано золотом, а зделано стройно, а у часов мастер руской. А теми вороты ходят в тынчак, тот у них болшой ряд и велик, кабы у нас суроской. И тут у них всякими товары торгуют. И в тои тынчи и денги делают. А в ряду лавки каменные с верхними анъбарами и своды каменные покрыт строино. А перед лавками и в лавках писано розными красками з золотом, а у тынчи по обеим концом ворота великие и чепи железные [для конных]. А в тынчи лавок, опричь верхных анбаров и киюз, а русских с 200. А по сторонь тынчи ряд, а в том ряду делают всякое медное дело. Да в том же ряду и киндяки делают, красят, а миткали привозят из Индеи и из арап. А ряд каменнои с верхними анбары и своды каменные. А лавок в том ряду есть до четырех сот.

А ис тынчи вытить на правои руки, мимо шаховы ворота и в том ряду товары торгуют и башалаки продают, и сабли и шатры делают у шаховых ворот, а ряд и своды каменные и с верхними анбарами. А в том ряду, опроче верхних анбаров, есть двести. А промеж теми ряды есть инои ряд, а на другой стороне маидану против тынчи ряд каменнои и своды каменные. А в том ряду делают сундуки и всякое деревянное дело, решетки, и книги пишут, и чернило, и чернилницы продают. А посередь того ряду строит шах болшую мечеть вново велику, а делают по 7133 год, шестой год. А величеством мечеть от болших дверей длиною 80 сажен, а поперег и с приделы [тою много болши] со 100 сажен, а камень делан рознои, и делом, и каменем строино и воды в неи. А не покрыта, уряжена что скверная невеста. А еще не зделана, а перед мечетью над вороты и в мечети выписано золотом и тут перед мечетью седит их кешит болшои и судит мужеи з женами и роспущает их и грамоты роспустные дает. Да того же ряду по другую сторону тое мечети ряд, тут делают седла. А лавок в том ряду, опроче верхних анбаров, девяносто. А по левую сторону тынчи, против шаховых ворот, на другой стороне маидану ряд, а в нем торгуют всячиною и шелковное дело делают, и бумагу бьют. А посередь того ряду, против шаховых ворот, мечеть велика каменная. А в том ряду лавок двести, а те ряды около маидану и позади тех рядов и по сторонь, иные ряды есть же и по крестцам, а все каменные.

А подле маидан, от тынчи от левые руки и от правои по обе стороны поделаны полаты каменные, а зовут кафы и выписаны красками и з золотом, а з двух сторон каф решетки деревянные, куды кизылбаши смотрят на игру [но и денег не дают]. А верхи у всех выписаны красками же з золотом и во всех кафах, выше человека, протянуто железо волоченое и уплетено, что сеть или шахматная доска. И во всякой клетки поставленои по стопке склянои, а в них налито щербачья масла с фильтею. И те склянки зажигают с маслом по вечерам, да в кафах же зделаны ердани каменные с водою. И круг тех ерданеи робята пляшут з звонцами [с индейскими], а иныя бьют по бубнам, и в суренки играют, и в сопелки, а робята все молодые и хорошие. А платье на них и челмы и кушаки з золотом, а по пояс около гузна чтобы бор, что хупавые. А на маидане торгуют всякими товары, и мелочью, и ветошью, и всякие овощи продают: яблоки, и арбузы, дыни, и груши, и огурцы, и всякой виноград, и хлебное: пшеницу, и муку, и пшено, просо, и дрова, и солому пшеничную; а сен нет во всей шахове земли толко грава в трубках верчена. А все продают в вес в батманы: дрова, и траву, и муку, и пшеницу, и масло [мыло] и всякие овощи

Да тут же на маидане всякие тамаши делают и костью играют в братынях, и землею и камышки розводят, играют, и по книгам волхвуют и абдалы росказывают, как их клятые жили, и веру свою отвержают. О них же абдалех писано ниже. И под конец того же маидану, у тынчи на верхних анбарех, взделано чтобы великий сараи и покрыты, а со все стороны поло. Тут бьют перские люди по набатам и по литаврам и в болшие трубы трубят, а трубят, чтобы коровы ревут, и в суренки играют – то на правой руки у тынчи. А на левой руки тынчи такой же зделан сараи тут бьют в 20 набатов, и в трубы трубят, и в суренки играют туръские люди, что взял шах в Багдате. А с маидану ежевечеров людей со всякими товары и с харчем ссылают и маидан чистят и равняют мелким камением, хрящем и водою поливают для летного конъского праху. И тут на маидан сам шах, сам выежжает, тешитца мало не ежеднеи, и в кафы. А теши у него: пляшут перед ним робята ис каф, а иные против его стоят на маидане со свечами восковыми, а свечи горят. И около всего маидану чираки горят с нефтью и того тешитца долго вечера. И стреляют порохом и селитрою ис писчеи бумаги и летают по маидану, что змеи.

А шах охочь и днем гуляти по маидану и по рядом не во многих людех, толко перед ним ходят скороходы с батошки, а иные [иное]и без скороходов. А от болшого маидану, от тынчи на левую руку итъти версты с полторы. А ити все рядами каменными до старого маидану, а на старом маидане всякое хлебное, и овощи, и дрова продают, а все в вес. И всякие томаши делают: змеи живые болшие выпущают, и волъхвуют, и людей виноватых всякую казнью казнят, брюха порют, и кожи з живых здирают и на уды мечут.

[Чистая страница].

7132-го году июня 25 день шах пришол от туръского города ис под Багдата, город взял. И в том же городе Испагани стречали шаха промеж садов и арменских [и жидовских, и авраменских, и тевризских) слобод. А на стречю вышли из града все люди з женами и с детми, весь народ по статьям: кизылбаши и перси, арменья своим полком з женами и детми, индеицы своим полком, жидове своим полком з женами и детми, аврамляне своим полком, кюрты своим полком, а все пеши блятки своим полком. А все на конях, а ездят баско ис щапливо, скороходы и з барсы, а платье носят чисто, з золотом и кони держат быстры. А ездят перед самим шахом, да перед шахом же идучи, пляшут робята кафимъские и в ладони плещут. А пляшут з звонцами индеискими, а встрича была шаху от большого маидану за пять веръст. А дорога ехать промеж сады арменъские, и жидовские, и аврамские, и тевризские слободы. А сады шаховы строины. А те сады до тех мест дошли, где сам живет шах. А у тех садов заметы каменные и ворота в сады часты [все дощатыи] по обе стороны садов. А ворота выписаны золотом, а на воротех полаты и перед полатами крылца, а все выписано золотом, и версты за две от маидану, промеж тех же садов зделана болшая ердань каменная, стоит полна воды.

А середь ердани поставлена труба медная стоячая и ис трубы вода бьет вверх испод земли выше человека. И приехали на мост в тех же садех, а тот мост через реку Испоганьку. А та река невелика и мелка, человеку и коню вброд, а прошла сквозе сады и слободы [а течет из горы], а рыба в ней чтобы руские подъяски, толко укус свои [да и тех мало добре]. А опроче тое рыбы никакой нет. А до того мосту не доехав, тут пошли промеж сады от улицы концами в поля слободы, а по их жулфы: армянъская, аврамская, жидовская, тевризская – велики и людны. И у них по своим верам ставлены и мечети. А через реку мост каменнои велик и высок и того мосту сто пятдесят сажен длиною. А по обе стороны того мосту, что городовая стена, высока и толста и наверх стен лествицы [каменные]. А сквозе стены ход, люди ходят и оттуда лествицы вниз к воде, а шириною тот мост сорок сажен. И тут на стенах того мосту, по обе стороны, сидели жонки ряда в два и [как мога] в три, в то время как шах шол изпод Багдата, и крычат все как мошно во весь голос, и руками бьют себя по губам, голосы раздваивают.

Да тут же наверх мосту в болшие трубы трубят, и в суренки играют, и по литаврам и по набатам бьют, и все люди, и жонки, и робята, и девки кричат, да пляшут, как шах шол. И тот крик страшно слышати и не мошно слова друг з другом промолвити, и теснота великая ехать и пешим итти, друг друга подавляют, и платье обдирают, и стремена отрывают, и пеших топьчют. А заповедь в царстве такова: хто не идет шаха встречать от седми лет да по осмидесят лет мужсково полу и женьсково, того казнят смертною казнью – брюха порют. А от мосту ехать промеж сады ж дорога улицею широка, а в сады ворота так же часты и золотом писаны. И над вороты полаты и крылца золотом же писаны. И доехали, по обеим сторонам улицы стоят две мечети каменные, а в них писано красками.

И от правой руки из мечети вышли на встречю шаху их мулълы и кешиши, а по нашему попы, а вынесли что киот, а в ней кумир их написан. И тут шах прикладывался, а муллы и кешиши стоят и поют, а свечи у них в руках горят восковые [высокие] велики, в аршин и болши [и в полтора], а один конец у свечи тонок, а другой толст и всякими красками крашены: красною, и зеленою, и синею [лазоревою] желтою [и белою] а зажигают их с тонково конца. И против тое мечети на левой руки сада другая мечеть тоже каменна и красками выписана. А в неи стоят на стене четыре образы руские – Христово рождество, да вход во Иерусалим, по другой стороне стоят преображение Господне, да богоявление и подпись руская, а писаны на красках, а образы пядница. А стоят выше человека, как рукою досягнуть, а сказывают, что принесены от грузинские земли. Да в той же мечети написан на доски их болван мужичеи образ и тут лежат в мечети шесты с праперы.

Не пременяя к тому, а чтобы наши хоругви, коли о праздниках с образы носят; а у них те шесты носят на их праздники и перед мертвыми, а шесты долги и тонки, виноградные, длиною сажен по десяти, а как их поднимут, так шесты изгибаются. А у них у верху привязана тафтица уска, тонка, сажен с пять до полушеста висят, а наверху шестов что ножницы, или что жаравеи нос железное, а на иных шестах, что крыжи решетчатые и круги, и львы [и кумилвы]. А в тех мечетях живут и берегут абдалы. А те мечети стоят полы и ничего в них нет, толко паникадила медные, а деланы на свое дело и головы литы из меди змеиные. И те абдалы ходят по маидану, и по улицам, и по рядам и рассказывают про житье клятых своих, как жили и скончалися, а ходят наги и босы, толко закрывают у себя срам овчиною и через плечо носят овчину же шерстью вверх, а на голове носят колпаки дурны, а в руках носят палицы, и копьи, и топоры, а в ушах каменье хрустали [большие]. А образом страшны, что бешеные и дурни. Днем ходят по маидану и по улицам, и мало едят и пьют днем, а ночью и чихир пьют и з блядками и с робяты блуд содевают.

Сия повесть до зде и конец, понеже бо не все исписать. Что видели [своими очими] то и написали.

Зде же писано о праздниках бусорманъских в перскои земли.

Первой у них праздник год починают марта месяца, как в небе увидят млад месяц. И тот у них праздник зовут баирам наурус, а по нашему новой год. А празднуют, как нов месяц увидят и тое ночь всю не спят, играют, и в трубы трубят, и в суренки, и по литаврам безпрестани. А с вечера во всех рядех лавки украсят, выбелят и выкрасят красками, всякими цветы украсят. А на утро во всех лавках и по домом свечи и свешники, и чираки иззасветят сколко хто может, по десяти [или по 20] болше во всякой лавке, и того светят часа с три. И свечи погасят и лавки, и ряды иззапрут, и по домам розоидутся и не торгуют ничем, толко на маидане всякие игры и тамаши делают, и красными яицы биются, и в руках носят, и друг у друга руки целуют, а в домех у собя в полатях и в садех выстелют ковры, и что у них есть каково живота и платье и то ростелют на ковры, и по всему по тому валяются, и денгами себя обсыпают, а у кого не великие денги и он их в хамъяне беспрестани пересыпает. А говорят то, чтобы де у нас в новои год на всякои день прибывало.

А того празднуют по три дни и в трубы трубят, и в суренки играют, и по литаврам, и по набатам бьют, тем они свои праздники празднуют играми. А в мечетях никакого петья нет. Толко взлезут на мечеть их мулла, да уши свои заложит палцы и, голову закиня на небо, да кричит [молитву по своей вере]. И того трою днем кричат с утра, да в полудне, да в вечере. А празднуют блудом, противно всякого праздника с женами спят и з блядками проводят з гостиных дворов сколко хто захочет и может, а сказывают, что в том греха нет, в том, де, спасение.

А другой у них праздник – июль [июнь] месяц постятся весь. И пост у них таков: в день ни пьют, ни ядят, а как солнце зайдет и они пьют и ядят мясо [и всякой скором, от мяса и молока посту нет] и в кафах, и на маидане играют, и пляшут, и всякие тамаши делают, во всю ночи со свечи и свешники, и с чираки, и з женами спят и з блятками. А и тот у них пост волной, хто хочет, тот и поститца, а хто не хочет, тот и не поститца. А служилые люди не постятца. А пост у них только один во весь год. И как тот месяц по небесному пройдет, и усмотрят на небеси новой месяц август, и то у них праздник – байрам рамазан. И в тот праздник разговеютца, станут в день ясти и пити, а против праздника во всю ночь не спят, станут с вечера в трубы трубить, и в суренки играть, и по литаврам и по набатам бить, да тоже свечи в рядех, и в лавках, и в кафах иззасветят, и на маидане пляшут, и в ладони плещут, и всякие тамаши делают, и яйца красные продают, и в руках носят, и друг у друга руки емлют да целуют руки, и ничем не торгуют, и ряды иззапрут. А празднуют по три дни тоже в сурны и в трубы трубят и в набаты и по литаврам бьют!

Да того же августа месяца в 15 день была у шаха тамаша, а не праздник. Собралися весь народ на маидан против шаховых болших ворот, а все с куфшины, и с пьяли, и с чарки, и с чаши, и сам шах на крылце, что над болшими вороты, и с ним послы и купчины. А перед самими вороты играют и бьют [трубят] в болшие трубы, что буйволы ревут, и в суренки играют, и бьют по литаврам и по набатам [а люди на маидане все пляшут, и в ладони плещут, и в верх скачут]. И как шах от себя с крылца улил воды на землю и на людей, так все люди почали перед вороты и по всему маидану литца водою и в воду друг друга таскати, и грязью мазатца чей хто ни есть. И ближних шаховых всех грязью замазали, а шах велит на ту тешь всем людям быти в лутчем платие. И тою водою льютца и грязью мажутца всех чинов люди часа з два, а сам шах с крылца тое теши смотрят, и то у него теш, а не праздник!

А третей у них праздник станут праздновать сентября с 1-го числа по небесному, как нов месяц увидят и празднуют по 10 дне нова месяца [и празднуют 9 дней и в 10 день нового месяца]. А в ту 10 дней водят верблюда. И тот у них праздник байрам курбан, а сказывают против того праздника, как Авраам сына своего Исаака на жертву привел. Выходят из царьства на поле и того верблюда в ту десять дней водят по маидану, и по рядом, и по всем улицам, а одет верблюд коврами, да всякими цветами украшен, а перед верблюдом ходят, да в суренки играют и в бубны бьют, а сторонни люди, и жонки, и робята с того верблюда шерсть щиплют на спасение себе. И как приидет десятое число месяца, и того верблюда поведут из города на поле, а перед ним понесут копье и топор нарядные. Да перед верблюдом же, как его ведут на жертву, идет великой полк испаганъцов, а все связьем, и вопят всякой во весь голос, что бешеные. А после того полку, идет другой полк связьем же – тевризцы и вопят тоже, что бешеные во весь голос.

И все люди, идучи перед верблюдом, вопят. И тот людъской крик и конъское смешение страшно видети и слышати. И как того верблюда выведут на поле, а там на поле место учинено, чтобы гумно росчищено и водою полито. И как выедет сам шах, и с ним вси ханы и салтаны, и ближнии шаховы люди, и вси служивые, и все люди з женами и з детми, и выедет дорога, а по нашему городовой боярин, в Ыспогани всякие дела ведает, и суды судит, и виноватых казнит. Тот было грузинской царевичь. А за ним принесут на ратовищи на одном конце роготиня, а на другом копье нарядное з золотым яблоком да топор наряднои. И того верблюда повалят на том уряженом месте. И ноги у верблюда свяжут, а на ноги и на голову верблюду изсядут мясники с ножи человек с тритцать. А сам шах и вси люди к верблюду съедутца, и послы, и купчины иных государств. И сам шах, седя на коне, станет говорить фату, а по нашему молитву, по своей вере. И как молитву проговорит и рукою махнет дороге и дорога приедет на коне к верблюду и возмет у носящаго копие и ударит верблюда копьем с коня промеж ребр, а сам и прочь поедет, а копье в нем оставит. А шах, и все его ближние, и послы, и купчины, и все люди с того места скоро поедут и пешие побежат. А те мясники тот час голову у верблюда отрежут, и его разсекут на жеребьи и понесут к шахову двору.

И как шах поедет, и вси людие, а ехать улицею меж сады и местом, что преже сего писан. И теми улицами и мостом одва мошно проехати от людского и от коньского утеснения. А на верх мосту все седят жонки во весь мост, и не в один ряд и вопят во весь голос, а рукою бьют сами себя по губам, голос раздваивают. И оттого крику страшно слышати. И как приехал шах в передние сады и зошол на крылцо над вороты, что в саду, и с ним ближние его люди, и послы, и купчины и голову верблюжью тут же привезли на лошади. И тое верблюжью голову перед крылцом перед шахом на каменном мосту подняли мужиком на руках высоко, да о землю опустят и сами мужики завопят; и того вздымали, да опущали до пятью, и после того подняли на плечи мужика и с плечь на руки, выше голов своих, и держали его великое время, а шах стоял в крылце и молитву говорил по своей вере, как мужика держали на руках и опустили его на землю.

А голову верблюжью понесут на болшои маидан, и ноги, и мясо. И там все люди соберутца на маидан. И те полки станут связьем по своим полком и станут битись о верблюжье голове тевризцы с ыспаганцами, и бьютца великим боем на конях и пешие, и до смерти убиваютца, и которой полк осилеет и побьет и тот полк верблюжью голову возмет, да к шаху отнесет, и тот полк шах пожалует. А хто на тот бои не идет и про тех людей сказывают дороге. И тем людям дорога чинит поучение и заповеди правит; или которого мужа жена не идет против шаха в стречю и тем мужам так же поучение делают и пеню правят. А в другие не выйдет муж или жена и тех дорога казнит. А того празнуют по три дни, не делают ни чего, и не торгуют, и набаты бьют, и в трубы трубят, и в суренки играют, и красный яйца продают, и друг друга за руки емлют, и целуют руки друг у друга. А тому баираму, как пройдет неделя, так во всю ночь в набаты и по литаврам бьют, и в сурны играют, и в трубы трубят до пятого часу дни, а в мечетях ничего не поют и не празнуют никак, опричь игор!

А четвертой у них празник – баирам ошур, ноября по небесному с первого числа до того же месяца по десятое число. Ходят по два мужика вместе на многие статьи. А сами ходят наги и босы, только в одних штанах, а вымазаны все черною нефтью и черны, что арапы, только одне зубы знать. А держат у себя по каменю в руках, а ходят по маидану, и по улицам, и по рядам, и по дворам и в те камышки бьют, а говорят ксен ксен таусен ксень, а говорят то беспрестани и ходят до самого своего праздника десять дней. А в самой празник ходят по маидану и по улицам и носят гробы, поволочены бархаты и украшены медью, паздерою, и оловом, и стеклы и перед теми гробы на верблюдех ездят робята наги, а седят головою к хвосту, а вопят тоже ксень.

Да перед гробами же носят долгие шесты, что про них выше писано. Да перед гробами же водят кони обседланы со всею збруею, и шелом, и латы, сагадак, и сабля, и копье носят, да два маленких ездят на конех наги, а тело у них, и голова, и лице все кровью вымазано. А на иной лошаде ездит мужик наг, бараньею кожею сырою оволочен шерстью к телу, а сырым вверх, да стрела продета сквозе кожу на хрепте. Да перед теми же гробы возят на ишаке нарядного мужика, зделан мехом, да набит соломою, и сагадак, и стрелы зделаны из лучины и на голове колпак с кистью, а со сторон поддерживают, чтобы не упал. И ему ругаютца и плюют на него. А все то на маидане и все люди з женами и з детми, а жонки плачют, а мужики и робята головы у себя кроят [и на руках и по подмышкам] бритвами и ходят кровавы, а на руках и на грудех прорезывают и мажутца кровью – лицо, и голову, и руки. А того соломянного мужика вывезут на поле за город и вынесут соломы и нефти и нефтью польют и сожгут, а сами вязъем бьютца. А то они празднуют клятым своим, в то время их побили и Мамсеня, а что робята кровавы, то его дети, а что соломяннои мужик, тот де их побил!

И всего в персидскои земли четыре празника, а что про них писано и то им не на славу, но на укоризну, и понос, и на пагубу им!

А во всякой недели празнуют день пятницу. В тот день не торгуют и в рядех не сидят, а сами против пятницы с женами спят и з блятками, и перед светом в банях моются, и на свету по утру в пятницу ходят на кладбища, где мертвыя их лежат и тут над ними плачют, то у них празник. И им на укоризну, а не в похвалу.

А сказывают, что в пятницу Бахмет родился того для и празнуют еженедель, ему на вечный огнь, и на бесконечную муку, и на понос, и на укоризну.

А зима в персидской земли невелика. Орют [орут землю] и сеют пшеницу и ячмень о рождестве Христове и о крещении. И о великом заговеньи и после того великим постом станут [учнут] снеги перепадывать. Ночью падет, а днем стает, а на горах снег болши падет, а по полям нет, и того по Благовещеньев день. А земля не мержет [не мерзнет], а всякой скот – овцы, и коровы, и кони, и буйволы [и ишаки и катары] все на поле травою сыти бывают, сень не ставят. А хлеб поспевает жнут на Георгиев день, а овощ прежде всего. А другой хлеб [и Испахани] сеют и поспевает на успеньев день. А не по всеи земли хлеб родится [ровно], в ыном городе хлеб жнут, а в ыном сеют в то время!

А в гилянскои земли подле море, тут теплее иных городов. Цветы всякие на великое заговеино поспевают. А хлеб в гилянскои земли в Фарабате [а в Арабате и в Ишарафе поспевает скоре] тут хлеб нужен, люди с него бесятся и место нездорово. А лесов в Гиляни подле море много, и рыбы севрюжина, и осетрина, и белужины, а опроче Гиляни во всем шахове земли никаких лесов нет, толко горы. А вод [и рек] нет никаких, ни рек, воды все приводные из гор, и по полям воду розводят и тем напаяют нивы, а дожжеи, опроче гиляньскои земли [и Шамахи], нет!

А платье персы и кизылбаши носят кафтаны озямные, кинъдячные и дорогилные, и кумачныя, и кутняные. А поясы круг себя носят великие кушаки, а поверх кушаков шалы вишневы. А на головах челъмы, на ногах чюлки, да башмаки. А жонки ходят закрывшися в тонкие миткали – лиц и глаз не видеть, а на ногах теже чюлки суконные, башмаки, а иных бархатные чюлки. А у всех жонок штаны и у девок. Косы плетут долги до пояса и до пят. А косы плетут у иной две, и три, и четыре и вплетают в косы и чюжие волосы. Тем ся красят. А в ноздрях колца золотые с каменьем и з жемчюги. А исподнее платье – кафтаны уски и пелки наги. А по грудям и около шеи и по челу низан жемчюг на нитях. А персы и кизылбаши зовутца бусорманы, потому что у мужсково полу обрезывают срамные уды их попы. И как отрежут конец плоти и тое плоть низает на нить и держит у себя на вороту!

А что аврамляне были у Шаха на встречи, и те аврамяне образом смирены, бороды у всех велики, а волосом черны. А жен держат по две и по три, и по пяти, и по семи, и сколко хто захочет и может. А платье на себе носят широко, а цветом кирпишнево на всех, а делано из верблюжья волоса, а на головах носят челмы, а ноги босы, штаны носят всего до колена. А на женах платье желто, делано ис тое же верблюжьи шерсти. А сказывают, что они веруют в Аврама и зовутца аврамляне. А хто у них умрет, и того мертвеца поставят у свои мечети, и подопрут его вилами под горло, чтоб не упал и стоит по та места, как прилетит птица и выклюнет у него глаз. И будет выклюнет правый, тот у них угодил тому, в кого веруют, а левой выклюнет, тот не угодил. И их хоронят в землю!

А что в Ыспогани мултанеи по их языку, а по нашему индейцы, и у них розные веры: иные держат бусорманскую, а иные веруют в солнце. Как солнце станет всходить, так они солнцу молятца!

А у иных мултанеев [индейцев] со лбу переносье у носа мажут желтою краскою. И тех мултанеев кто умрет, и того вывозят за город и за посады на поле и сожгут его на дровех и пепел развеют. А говорят тот де пошел на небо, а называются те мултанеи християнами.

А платье все мултанеи носят миткали белые, и челмы на головах белые же, а родом недородны, и лицом бледы, [бледные], и сухи, и черноваты!

А жиды платье носят вишнево на всех мужики и жонки, а делом чтобы у руских дьяконов стихари с оплечьем и по подолу кругом обложено, а на головах у иных челмы, а у иных шапки, что клобуки!

А у жонок на головах желтые болшие платы, а лиц не закрывают, а родом плоски. Бороды велики, а лицом чисты. То им на пагубу и на безконечную муку.

А и в персидском царьстве их не любят, побивают их, и озлобляют, и называют их чагатами, а иные жигутами.

А что в Казбине зверь бабр величеством болши лва, а шерстью глиннаст, а шерсть ниска, а по нем полосы черны поперег. А губы что у кота и прыск котовои. А сам черевист, ноги коротки, а длиною долог, а голосом велик и страшен, ногти что у льва!

И сих повестей до зде!

Зде же пишет о хожении из Шамахи ход в турскую землю.

От Шамахи ход в турскую землю промеж полдень и запад. А ходят на верблюдех, и на конях, и на ослятах на вьюках. А ити от Шамахи три дни до Ряши ровным место. А Ряш – посад города их.

От Ряши день ходу до Генжи ровным место между гор, а в Генже города нет же, посад. А близь Генжи подошла Кура-река. От Генжи шесть дней ходу до Равана горами. А в Раване город каменнои, стоит на ровном месте над рекою над Чензичею. А ширина реки человеку каменем бросити.

А от города Равана полдни ходу, тут стоят Учьклюс по арменьски, а по нашему поруски три церкви арменьские велики бывали и строины. И то место и Раван бывало арменьское царство. Тот настолной город был, а церквами для того называем, что на них кресты. А две церкви стоят пусты, а в третьеи поют арменья, а в церкви образов никаких нет, только крест, да образ пресвятые Богородицы. И колокол есть невеликои, а звонят временем, бояся бусорман. Да под тем же городом Раваною на полдень стоит гора добре высока и велика. А верх взошел что колпак. А руских верст до ней ходу от города Равана болши десяти. А около тое горы ходу, сказывают, пять дней. А на тои горе лежит вековои снег зимою и летом и на тое гору восходу нет никому. А на той горе стоит Ноев ковчег. А персы и турки тое гору называют Султана агры, тои горе зов по их. Да они же зовут Баш Дакеми, а по нашему по руски на верху горы ковчег.

А у нас тое гору зовут Арарат. Да от Генже жь на полночь два дни ходу, там пошла грузиньская земля и посад Зечен. А в грузиньской земли лесов много. От Равана до Малазгирта два дни ходу, а ити ровным местом промежу гор, а Малазгирт стоит над рекою над Карсом. Тут грань шахове земли от турсково. А те все городы были туръские, да шах их побрал, коли Шамаху взял, и от тое грани от Малазгирта пошла турская земля. И до турсково города до Изрюма восмь днеи ходу, от Изрюма до и Изырьяна четыре дни ходу. От Изырьяна до Карасара два дни ходу. От Карасара до Вологора полдни ходу. От Воилагора до Токата три дни ходу. От Туката до Туркала день ходу [от Туркала до Амаса три дни ходу]. От Амаса до самого Стамбула [до самого Царяграда], а по нашему из Царя града, пятнатцать дней ходу. Се же от Шамахи путь в Царьград!

А из Ардевиля из шахова города ходят в туръскую землю через Тевриз.

А из Казбина из шахова города ходят в туръскую землю на Богдат и на Бясир.

А Богдат сказывают великое место и город каменнои велик, а под ним река, болши Москвы-реки. И дворов жилых и людей много, а иные дворы в Богдате были и до взятья шахова пусты. А сказывают, что в тот Богдат преселение было ис первого Вавилона. И тот ныне Богдат называют Вавилоном кизылбаши и арменья. А перед взятьем Богдату от шаха во 7131 году песок от [с] неба шел на хлеб, и хлеб песком с неба засыпало, а того песку было в половину колена. От Богдата до Бясиря шесть дней ходу. А тот Бясир турскои же город был. Да взял его Карчегахан после богдатъсково взятья. И с ту сторону тот город Бясир стала грань от турсково.

А от Богдата и от Бясира пошла арапская земля кочевная. Там их Бахмет лежит в арапъскои земли всего от Бясиря три недели ходу. Тут его пропасть в пустой мечети.

А от Бясира ходят в турскую землю в Царьград. А те арапы нечерны, черны арапы под Индеею,

Зде же писан ход ис персидъскои земли в Ындею.

Из шахова города ис Кума ход в мултанейское царъство в Ындею и ходят на вьюках на верблюдех. От Кума два дни ходу Ваиромея. От Ваиромея до Таирани день ходу. От Таирани до Фарабата восм дней ходу.

От Фарабата до Мешети пятьнадцать дней ходу. От Мешети до Кандагари сорок дней ходу. Тут была грань индейская от шаха и тот город Кандагар шах взял во 7130 году. И тот город стал шахов, а грань от Индеи. А от того города Кандагари все ити на восход солнца!

А от Ыспагани ход в Ындею на Кашан и на Кум, а с Кума на Ваиромея. А писано про то повыше в статьи.

Да от Испагани же ход, где корабли приходят белым морем немецкие люди для торгу. А ходу от Испогани на Фарабат. От Фарабата пятнатцать дней ходу до Мешети. От Мешети до Кандагари сорок дней ходу. А от Кандагари ходу [скажут] дней с сорок же до белого моря, правее восходу солнцу. А на том белом море стоит город Урмуз. И к тому городу пристань карабленая, приходят немецкие люди, аглинские и фрянцовские. И ис того города Урмуза приходят на въюках на верблюдех через те городы, что про них писано в сей статьи, приезжают в Ыспагань в персидское царство немецкие люди с товары и с ефимки для сырого шолку!

А был тот город Урмуз индейскои, да взяли его шах и немцы вместе. А ныне сказывают, что тот город Урмуз весь за шахом!

Се же о бусорманскои вере. Молятца на небо, на коленцах седя, руки на небо подняв, а как ходят молитца так моют руки по локоть, и ноги, и гузно, и передний срам.

А в персидской земли пишутца грамоты от шаха по своим городом.

Пишут золотом божию милость под тем, оставя строки три или четыре, пишут титлу.

Государская милость, Аббас шахово величество, то дело над государи государь, а потом пишут город, на которои посылают: в Шамаху, или в Ардевил, или на инои город. Ардевилскому салтану Свирли, или которому хану ведал бы де, что е в ту пору посол, или купчина великой государя Владимирского, что над государи государь праведен и милостив от царскои милости. Да к царскои же милости бил челом. Потом дело пишут.

А всякие писма и грамоты пишут против нашего писма в левую руку!

Се же туръской счет: бир, ики, учь, дерть, бежь, алты, едди, секиз, токуз, он, онбир, онъики. Все так до дватцати а дватцать игирьми, игир, всибир, игирми ики. Все так до тритцати, а тритцать отуз, отътуз бир, отътуз ики. Все так до сорока, а сорок кырк, кырк бир, кырк ики. Все так до пятидесят, а пятьдесят илли, илли бир, илли ики. Все так до штидесят, а шездесят алтъмыш, алтъмыш бир алтъмыш ики. Все так до седмидесят, а семдесят едмиш едмиш бир, едмиш ики. Все так до осмидесят, а осмъдесят сексень, сексень бир, сексень икир. Все так до девяноста а девяносто токсень, токсен бир, токсен ики. Все так до ста, а сто юз, а тысяча мин!

Се же перъскои счет: як, ду, се, чар, паншь, шашь гафт, гашты, ног, дах, якъзда, дувазда. Все так до дватцати, а дватцать бити, бистияк, бистиду. Все так до тритцати, а тритцать сил, силвуяк, силвуду. Все так до сорока а сорок чичил, чичиляк, чичилду. Все так до пятидесят, а пятдесят пенжа, пенджуяк, пенжуду. Все так до штидесят, а шестьдесят шучь, зашучь, заяк, шузаду. Все так до семидесят, а семдесят гафтьва, гафтьдаяк, гафтьдаду. Все так до осмидесят, а осмьдесят гаштьда, гаштьдаяк, гаштьдаду. Все так до девяноста, а девяносто ногда, ногдаяк, ногдаду. Все так до ста, а сто – сета, а тысяча – мин!

Азбука по турски, и по перъсидски, и по арапски. Тот азбук слова одне, толко речь по своим языком. Повыше руская азбука, по середки их слова, а ниже туръским языком!

Се же азбука арменъская: аинь, пень, кень, таечь, за, е, еть, то, же, инни, лон, хе, ца, кень, гоц, кат, че, мен, и, но, ша, по, ча, бе, че, ра, се, вев, дюн, ре, цо, фун, пур, ке, ечь, аин, заавсас!

Се же счет по грузински: ерт, ори, сами, отхы, хуты, екси, шуди, ревя, цьхра, аты, одинънатцать терпеты, двенатцать торт, дватцать отсекь, тритцать, сорок урмусе, пятдесят сатму саты, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят отмутсе, девяносто, сто оси, тысяча атаси!

В 7131 (1623) году по указу государя и Великого князя всея Руси Михаила Федоровича и великого государя Святейшего патриарха Московского и всея Руси Филарета Никитича московский купец Федот Афанасьевич Котов с восьмью товарищами был послан с царскими товарами за море в Персию.

Из Москвы отправились по Москве-реке 6 мая в день святого и праведного Иова многострадального. От Москвы до Коломны[121] сухим путем 90 верст, а рекою больше. Город Коломна стоит на Москве-реке, со стороны течет речка Коломенка и впадает в Москву-реку. Город каменный, как московский Кремль.

От Коломны до Голутвинского монастыря[122] 100 верст; сюда выходит река Ока. От Коломны до Переяславля Рязанского[123] горами 90 верст, а рекою и больше. Город Переяславль Рязанский деревянный, обмазанный глиной, а вокруг посадов частокол; город стоит на земляном валу над рекою, над рубежом. Река Ока протекает по лугам в версте от города. Город расположен на горней стороне *, в нем есть каменные храмы. Здесь живет архиепископ.

От Переяславля Рязанского до Терехова монастыря[124] 90 верст. А в пятнадцати верстах от Переяславля, вниз по реке, находится Вышгород[125]. Но города здесь уже нет, осталась только волость. От Вышгорода до Старой Рязани[126] 45 верст по дороге вдоль Оки. На горней стороне крепости нет, только один земляной вал, а дворы стоят врозь среди леса на протяжении многих верст. На луговой стороне стоит Терехов монастырь. Ограда монастыря и храмы деревянные. От Терехова монастыря до Касимова[127] 90 верст. В Касимове, в полуверсте от реки, возвышается на луговой стороне деревянная крепость, а около реки Оки расположены русские посады и храмы. Здесь же живет царь Уруслан, владеющий посадами, но служит московскому царю. За его домом находится каменная мечеть и в ней склеп, где хоронят царей.

От Касимова до Мурома[128] горами 70 верст, а Окою 150. По пути, на луговой стороне, находится городище Елатьма[129], тут и посады. Город Муром деревянный рубленый, стоит высоко на земляном валу. В нем соборный каменный храм, в котором служит протопоп. В этой церкви в стороне, в приделе Карпа, в одной гробнице лежат муромские чудотворцы – благодатные князь Петр и княгиня Феврония. Около города высокие места, холмы. В нем много каменных и деревянных храмов и домов. За городом на луговой стороне над Окою красиво расположены посады.

От Мурома до Нижнего Новгорода горами 120 верст, а Окою 150. На горней стороне живет стародубщина. Места у них хлебородные. На полпути от Мурома до Нижнего Новгорода на горней стороне находится Павлов перевоз[130]. Это город, а не острог; он стоит высоко на холме, дома же, рынки, кабаки и таможни разбросаны в долине, а также и по холмам на большом расстоянии.

Нижний Новгород[131] обнесен высокими каменными стенами, стоит высоко на холмах. Часть посадов обнесена деревянным частоколом, а другие лежат за городом. Здесь сливаются Ока и Волга. Возле посадов выше города меж гор в степь течет ручей, называемый рекой Поганой. Нижний Новгород стоит на горней стороне. Посады находятся в городе, и около города по долам и по обрывам.

От Нижнего Новгорода 120 верст до Василь-города[132], который стоит над Волгой, на горней стороне, а посады – под горою. Когда-то здесь на горе была высокая крепость, но сгорела. От Василь-города до Козьмодемьянска[133] 40 верст. Деревянный город, огражденный рублеными бревенчатыми стенами, стоит на горе, а дворы спускаются вниз, к Волге, и обнесены частоколом.

От Козьмодемьянска до Чебоксар[134] 40 верст. В Чебоксарах деревянный город стоит на горней стороне и обнесен рублеными бревенчатыми стенами, а посады спускаются вниз, к Волге. От Чебоксар до Кокшайска[135] 30 верст. Город деревянный, обнесенный рублеными бревенчатыми стенами, стоит на луговой стороне, на горе в услоне, а посады – под горою. От Кокшайска до Свияжска[136] 60 верст. Деревянный город стоит на горней стороне от Волги, за лугом, а под ним вдоль идут посады. Река Свияга течет по степи ниже города.

От Свияжска до Казани[137] 20 верст. Казань – большой город, стоит на луговой стороне, над речкою Казанкой, в семи верстах от Волги. Крепость каменная, белая возвышается на земляном валу, вдоль нее тянутся посады, обнесенные деревянной оградой, а Булак-река течет сквозь деревянный город. И крепость, и посады красиво расположены. За городом находятся Луктов монастырь и слободы, а кругом раскинулась степь. Посады и ряды находятся в городе.

От Самары[138] до Саратова[139] 350 верст. Саратов стоит на луговой стороне. Здесь стоячий острог и круглые бревенчатые башни, дворы и торговые ряды, а за городом стрелецкие дворы, рыбные лавки, амбары, куда сгружают товары с судов. Город стоит над Волгой на ровном месте, а в низине течет речка Саратовка. Вокруг расстилается степь.

От Саратова двести верст до Камышенки[140]. В Камышенке протекает речка Камышенка[141], берущая начало в степи, расположенной на горней стороне. Над речкой, высоко на горе, стоит острожек, и тут с весны и до осени стоят пятьсот – семьсот казанских и пригородных стрельцов, а осенью, уезжая с осенним астраханским товаром, сжигают острожек. Рекой Камышенкой ходят на Дон – три версты плывут водой, а потом двадцать верст казаки волочат струги до реки Иловли[142], которая течет по степи и впадает в Дон. Оттуда казаки ходят на Волгу. В степи стоят заставы стрельцов. Они ловят воровских казаков и некоторых из них убивают.

От Камышенки до Царицына 150 верст. Царицын[143] стоит на высоком берегу, обнесен невысоким тыном с рублеными круглыми башнями. Над городом возвышается гора со стогами на ней. В нижней части города протекает небольшая речка, вроде ручья, по которой в лодке нельзя ехать. Вокруг города Царицына расстилается степь, а город стоит над Волгой. Дворы, базар и храмы – все в городе. Скот из страха перед татарским нападением пасут за оградой, построенной вокруг города. От Царицына идут на Дон полдня степью и выходят на Пять Изб[144]. На Дону все городки казачьи, в тех городках живут казаки с женами и детьми. Городки расположены вниз по Дону до Азова[145]. Азов стоит на Дону, в пяти верстах от Черного моря[146].

В Азове есть два турецких каменных городка. От Азова до Кафы[147] ходят морем на кораблях. Каменная крепость в Кафе стоит над морем, на правой стороне моря. От Кафы до самого Стамбула[148] ходят 15 дней, ход туда морем на кораблях. Но об этом рассказ сейчас заканчиваем.

Теперь возвратимся к описанию предстоящего пути. Выше города Царицына, в верстах двадцати, по луговой стороне Волги степью течет Ахтуба[149] и впадает в Каспийское море[150] в шестидесяти верстах ниже Астраханского устья. На Ахтубе стоит Золотая Орда[151], в которой еще задолго до основания Астрахани[152] были построены царский дворец, палаты, дома и мечети – все каменные, а теперь все эти здания ломают и камень возят в Астрахань для различных каменных работ. От города Царицына до Астрахани пятьсот верст. Здесь на Волге много островов, места низкие, лесов совсем нет.

Город Астрахань стоит на Волге, на луговой стороне. Это большой каменный город. Соборная церковь и Троицкий монастырь тоже каменные, городские башни украшены глазурью. К Астрахани подстроен другой город. Длинная каменная передняя стена с башнями и воротами идет вдоль реки Кутумовки[153] и вместе с двумя другими стенами образует крепость. В каменном кремле находятся приказ[154] и запасные амбары, которые приделаны глиною к стене высоко в углу кремля. Двор архиепископа находится близко от собора. У ворот архиепископского двора возведен деревянный большой и высокий крепостной вал со стенами в несколько рядов. В кремле много стрелецких дворов, а таможня, базары, кабаки и дворы жителей – стрельцов и купцов русских, бухарских[155] и персидских[156] – расположены в другом городе, где много храмов. Двор крымских татар в том же городе. К кремлю пристроен высокий тын, за которым сидят взаперти заложники[157] и пленники с женами; их караулят стрельцы. Выше города течет по степи речка Кутумовка и впадает в реку Балду[158]. Ниже города и около него находятся татарские юрты. Все татарские[159] жилища вкопаны в землю, обнесены плетнем, обмазаны глиною. В степи вокруг города кочуют ногаи[160], подвластные государю. В городе торгуют после обеда, а до обеда торгуют за городом, около городских укреплений, с татарами и ногаями. Домов городских жителей и стрельцов за городом нет. Только с верхнего конца города на пригорке построен монастырь; а под ним вниз, к речке Кутумовке, идут сады. В садах растут овощи: яблоки, дыни, арбузы, тыквы, огурцы, виноград, дикий перец, капуста.

В нижней части города находятся монастырь, угодья[161] Троицкого монастыря и кузницы, а затем идут юрты и сады.

В трех верстах ниже Астрахани, на луговой стороне, на которой стоит Астрахань, из Волги вытекает Царева протока[162] и впадает в море. По обе стороны этой протоки стоят татарские юрты подобно нашим русским деревням. На той же стороне в четырех верстах от Царевой протоки рыбная ловля Астраханского монастыря – какараузик, по-русски тоня, а в Астрахани это место называют илым.

Напротив илыма, на другой, крымской стороне, лежат очень большие кучи соли, привезенной с озер, расположенных в степи в шестидесяти верстах от Волги.

Соль добывают на Кобыльих озерах[163], но эта соль красная, а добытая на Мачеговском озере[164] белая и хорошая. И в других озерах также добывают соль. К озерам подходят протоки, по которым соль увозят в больших лодках.

В тридцати верстах от Астрахани на луговой стороне есть протока. Здесь находятся рыбные загоны[165] Астраханского монастыря, а также храм и двор. Отсюда до Бирюля[166] пятнадцать верст. Здесь прежде был каменный город, а теперь стоит лишь татарский амбар. От Бирюля до Рослоба[167] пятнадцать верст. В Рослобе находится государев рыбный загон. От Рослоба пятнадцать верст до Прорвы[168]; здесь стоит стрелецкий караул. От этого караула тридцать верст до Четырех бугров[169], а влево от Четырех бугров в море стоят гилянские бусы[170], которые не заходят в устье Волги и под Астрахань, а стоят в море и из устья – едва видны. Товары же с бус в Астрахань и из Астрахани на бусы перевозят на судах[171] и повозках. Отсюда бусы плывут за море. Из Астрахани есть ход на Русь, к Москве; туда ходят весной, летом и зимой на лошадях как по луговой, так и по нагорней стороне. А добираются из Астрахани до Москвы недель в семь-восемь. За станицею ходят стрельцы и оседлые татары, охраняющие путь от набегов казаков и козыевских татар[172].

Из Астрахани государеву казну свезли и погрузили на две бусы 8 августа, в день святого отца нашего Емельяна, епископа Кизичского. А идти за море, в Персию, надо прямо на юг, придерживаясь вначале северного, а затем западного берега, где с правой стороны будут Терек[173], Тарки[174] и Дербент[175]. Есть и сухопутный путь за море от Терека, про этот путь написано ниже, после описания Шабрана[176]. С пристани от устья Волги, идя налево холмами[177] на север, придешь на Акраханское пристанище[178]; этим путем мимо устья Яика[179] ходят к узбекам[180] в Бухару.

Мы пришли с царскими товарами в персидскую землю, во владения шаха, и пристали к Ширванской земле[181], к пристани Низовой[182], 14 августа, перед праздником Успенья пресвятой Богородицы и святого пророка Михея. Пристань находится в пустынном и низком месте. Здесь протекают две небольшие речки, устья их занесло песком. Узнать эту пристань с моря можно по трем высоким деревьям. Есть здесь и лес, но он небольшой и низкий. Здесь находится судовая пристань. Берег мягкий, камня нет, пристань хорошая. Ниже, на море, есть и другие пристани, расположенные у городов и пустынных мест. Вдоль моря идут высокие каменистые горы в земли шаха, вплоть до Фарабада[183], В версте от пристани Низовой есть большая деревня – Дербентский присуд[184], где находится даруга, по-нашему, приказной человек.

Над деревней возвышаются горы, с которых снег не сходит даже и летом. А в деревне – сады, в которых растут яблоки, виноград, грецкие орехи, чернослив, миндаль, дыни, арбузы; из хлебных злаков произрастают пшеница, просо, арпа, а по-русски ячмень, другого хлеба нет. Дворы в деревне глиняные; в садах и через дворы протекают проведенные с гор арыки. Много всякого скота. Почти все делают на волах – и молотят, и землю пашут, и всякую поклажу возят. От Низовой высоко в горах ходят в Шемаху[185], дорога опасная, по ней ездят с вьюками на лошадях, верблюдах, быках и ослах; колесного пути нет.

От Низовой до Шабрана пути четыре агача[186], по-русски в каждом агаче по пяти верст, и идти надо полями и болотами. В Шабране от города остались одна стена и каменная башня, остальное все разрушено; сохранившиеся посады – каменные. И Шабран, и Шемаха, и Дербент со всеми уездами, городами и пригородами исстари были ширванской землей, потом все эти города захватили турки[187], но персидский шах около двадцати лет назад отнял эту землю у турецкого султана. Здесь много всяких овощей, птиц и скота.

Теперь опять возвратимся к постепенному описанию пути от Астрахани до Терека и Шабрана. От города Астрахани плавают на русских бусах и на больших стругах морем мимо Черни[188], только этим путем идти далеко. Морем в ветреную погоду ходят двое суток, а в безветренную погоду струги идут неделю.

А Терек город деревянный, небольшой, но хороший, стоит на реке Тюменке[189], на низком месте. Базары, храмы и дома находятся в крепости, а за ней – один монастырь. За рекою, напротив крепости, раскинулись большие слободы – Черкесская слобода, Окоцкая и слобода новокрещеных черкесов[190]. Через реку Тюменку построен деревянный высокий мост на козлах, под ним можно проезжать на лодках. В половодье в Тюменку впадает река Терек. Если вода невысока, это место пересыхает; в такое лето вода в Тюменке застаивается и загнивает. А главное русло реки Терека впадает в реку Быструю[191] в шестидесяти верстах ниже Терека. Река Терек выходит из горных кряжей[192], где в небольших крепостях живут казаки. Там, между гор, рядом с черкесами – по направлению к Азову – живут кабардинцы[193]. Река Быстрая выходит из гор и впадает в море.

Город Терек стоит в пяти верстах от моря; выехать в море по Тюменке можно не одним руслом; кругом камыш. Около города Терека много садов, а в садах много всяких овощей. В море напротив устья Терека находится остров Чечень[194] – идти до него под парусом полдня – этот остров большой, и около него много рыбы, на нем терские жители, тарковские кумыки[195] и горские черкесы[196] ловят рыбу.

От Астрахани до Терека и от Терека до Астрахани есть сухопутный путь степью через станицы. От Терека до реки Быстрой день пути с вьюками, дорога идет болотом; через реку есть брод и перевоз на стругах. По обе стороны реки Быстрой летом стоят казаки для охраны перевозов от нападений немирных и крымских татар[197]. От реки Быстрой до реки Сунжи[198] день пути; через Сунжу есть брод. От Сунжи день хода до Малого Аксая степью и камышом. Речка Малый Аксай небольшая, очень заболоченная, через нее есть брод. От Малого Аксая до Большого Аксая[199] полдня хода. Речка Большой Аксай небольшая, через нее есть брод. От Большого Аксая до реки Койсы[200] день или полтора пути, а от нее уже можно ехать на телегах. Койса – широкая река, вытекает из гор; в устье реки есть перевоз на стругах и паромах; перевозят кумыки или те, кто едет; струги и паромы стоят здесь во всякое время. От Койсы день пути до Тарков, колесный путь идет берегом возле моря. В Тарках есть небольшой посад и деревянный острожек, здесь сидит илдырхан, шурин шаха, которого зовут Крым-шахом[201].

В Тарках живут кумыки, они подчиняются шаху. Илдырхан родом кумык, брат горского князя Салтанамута[202]. Тарки стоят под горою, в версте от моря. В горах над Тарками живут также кумыки, которые имеют своего князя и никому другому не подчиняются. От Тарков до шахского города Дербента три дня вьючного пути ровным местом между горами и морем. А между Тарками и Дербентом живут лезгины[203], у них свой князь, которого называют Усминским[204]. У них есть каменная крепость, – а сами они живут далеко в горах, никому не подчиняясь. Они разбойничают на дороге, грабят и захватывают купцов и продают их в рабство; а если и не грабят, то взимают дань с купцов, по три куска ткани с вьюка[205]. Эти места проходят с провожатыми. Грабежом занимаются усминский и кайдатский[206] князья со своими людьми.

Дербент – укрепленный белокаменный город, только малонаселенный. Один конец города уходит в горы, другой доходит до моря. Длина города больше трех верст, а ширина саженей триста; город перегорожен поперек каменными стенами в двух местах, так что получаются три города. Рассказывают, что тридцать башен этого города затопило море, и теперь еще одна большая крепкая башня стоит в воде. От Дербента через горы к Черному морю, в Турецкую землю[207], когда-то была выстроена каменная стена. Все посады находятся в крепости, а за ней – отводные каменные башни. Около моря недалеко от Дербента наверху огорожено каменными плитами место, где лежат сорок мучеников, а мусульмане[208] и армяне[209] говорят, что это-де русские 40 святых мучеников[210]. Все проезжие русские люди ходят к ним на поклонение, а некоторые служат им молебны. Они лежат каждый в своей гробнице, и на них положено по большому белому камню с вырезанной надписью. Никто эту надпись не может прочитать: ни мусульмане, ни армяне, ни турки. А вырезанная надпись очень большая. Здесь над гробницами выросло три деревца. К той же ограде примыкает огороженное камнем мусульманское кладбище, и здесь два сторожа-мусульманина. Около этого кладбища есть и другие большие старые кладбища с гробницами и надписями на них. Говорят, что надписи греческие.

От Дербента до Шабрана три дня вьючного пути степью, между горами и морем. Из Астрахани же плавают в Персию и в мелких стругах – от Черни до Терека, от Терека до Тарков, от Тарков до Дербента и до Низовой. Купцы из Низовой до Шабрана ходят вьючным путем. Путь на малых судах опасен тем, что если струг прибьет непогодою к берегу в Дербенте и в Тарках, то с находящихся на нем купцов взимают большие пошлины, а если струг прибьет к пустому месту, то люди усминского и кайдатского князей нападают на купцов, убивают их и товары отнимают. На берегу постоянно идут грабежи.

Путь от Шабрана на Шемаху. Приходится идти высоко в горах, путь очень опасен и безводен, идти три дня вьючной дорогой на верблюдах и на конях. По дороге от Шабрана до Шемахи стоят три караван-сарая[211], а по-русски гостиные дворы, каменные, крепкие и хорошие, с амбарами, конюшнями и воротами. Построены караван-сараи давно – для проезжающих, чтобы укрываться в них от разбоя; они стоят пустые, так как сейчас здесь безопасно. Шемаха стоит в укрытии между высокими горами. Город каменный, небольшой и невысокий, и посады каменные. Кругом города проходит ров, ворота обиты железом, а посад, базары и караван-сараи стоят за городом. В Шемахе семь караван-сараев – все каменные, и во всех есть вода, которая течет по каменным трубам, проведенным с гор под землей. Караван-сараи стоят между базарами тезиков[212], в них торгуют русские и армяне, здесь же находятся лезгинские, гилянские, бухарские и другие караван-сараи. Раньше Шемаха принадлежала турецкому султану, но шах захватил ее одновременно с Шабраном. Старый город в Шемахе, стоящий около посада, и турецкие мечети[213] шах разрушил и построил свои.

В Шемахе много всяких товаров и шелков – крашеных и сырца. Шелк красят в Шемахе, а шелк-сырец производят в деревнях около нее. На расстоянии двух с половиной верст на север от Шемахи находятся два сада – сад шаха и сад шемахинского хана; в них растут разные овощи и цветы; есть там каменные палаты и вода в каменных бассейнах[214]. Напротив тех садов высоко на горе находятся развалины каменного города, который называют городом Александра[215]. В Шемаху товары привозят из турецкой земли. Путь из Шемахи есть в турецкую землю, и про тот путь будет написано ниже, а здесь описан лишь путь к персидскому царю в Исфахан[216].

От Шемахи до Ардебиля[217] десять дней пути: сначала полдня идти через высокие горы, а как горы пройдешь, так еще идти два дня степью до реки Куры, которая похожа на Москву-реку. Около реки расположена большая деревня и имеется базарчик. Через реку перекинут мост на судах, и по мосту протянута с берега на берег железная цепь. Здесь взимают рахтаны по две аббаси[218] с верблюда. Такой большой реки нет во всей шахской области. В старину здесь проходила граница с турками.

От Куры-реки идти пять дней степью: ни городов, ни посадов, ни деревень, ни караван-сараев нет. В этой степи в юртах живут муганы[219] и кочуют зимой и летом. Эта степь называется Муганской. В ней нет ни хлеба, ни овощей, ни лесов, только змеиные и мышиные норы. От Муганской степи до Ардебиля идти еще три дня горами. По пути есть деревни и караван-сараи. Ардебиль – посад, а не город. Базарами, караван-сараями, дворами и всем остальным он больше и лучше Шемахи. Все строения каменные, много лавок, больше двадцати караван-сараев, много всяких товаров и овощей. Из Гиляна, с устья реки Куры[220] и с моря привозят рыбу, похожую и цветом, и вкусом на русскую семгу.

В Ардебиле находятся султан и даруга[221]. В конце площади в Ардебиле по распоряжению шаха построена большая мечеть, похожая на русский монастырь, которую называют шах Софея[222]. В ней похоронены его отец, дед и сын Диво-мурза[223]. Стены монастыря и мечеть построены из глазурованного камня. Здесь живут мусульмане, тезики – обыкновенные люди, не монахи. В монастырской ограде много ворот с железными цепями. И если убийца, разбойник, должник, или спасающийся от каких-либо больших несчастий и смерти, или беглые холопы прибегают сюда, хватаются за цепь руками и ее целуют, то после этого они укрываются в монастыре и никого не боятся, даже сам шах их не казнит. Их кормят, как в русских монастырях, из одного котла за счет монастырских доходов. Бывает, что этих виновных людей выпускают из монастыря, дают их на выкуп тем, кому они нужны, но с последних берут клятву, что они не сделают вреда виновным и не будут их казнить[224]. За каменной оградой, пристроенной к монастырю, стоят базарные ряды с различным харчем и товарами. В монастырь проведена вода, которая течет из медных труб и сохраняется в каменных бассейнах.

Главным управляющим монастыря, называемым мутавалли[225], назначен шахом мусульманин-тезик, который распоряжается владениями монастыря, его казной и людьми. Его называют «владыкою», а приходящие и местные мусульмане целуют ему ногу. У ограды над большими воротами бьют в литавры и играют на зурне утром, перед обедом и вечером. Над ардебильским посадом стоит очень высокая гора, называемая Савалан[226], на которой круглый год лежит снег. Зима в Ардебиле холодная, и летом здесь холоднее, чем в других местах. Из Ардебиля ходят в турецкую землю через Тебриз[227]. От Ардебиля до Халкала три дня трудного пути через горы и горные ручьи.

Халкал[228] – большая деревня, здесь меняют ардебильские подводы. От Халкала день пути до высокой горы; между камней через горы течет не очень большая, но порожистая река, по которой нельзя плыть. Через эту реку высоко над водой построен большой каменный мост. Река называется Кызыл[229], и с одной горы на другую через мост день пути. Из-за безмерной высоты по дороге можно ехать только на лошадях и ослах, но не на верблюдах. Ниже в горах через эту реку есть и другая дорога, по которой ходят и верблюды с поклажею. Перейдя эту гору, нужно идти день ровным местом под уклон до Зенджана[230]. В Зенджане была большая каменная крепость, но разрушилась, от нее осталось одно основание. Сейчас крепости здесь нет, только небольшой посад – место разоренное, есть и базар, и караван-сарай, и все это каменное.

От Зенджана до Султании[231] день пути, а идти нужно полями, равниной между гор. Султания была древним царством. Город был каменный, очень большой. В том большом городе – кремль, в котором, говорят, больших домов было больше 20 тысяч, кроме домов, находившихся в большом городе и посадах[232]. Ныне этот большой город разорен до основания, а от кремля остались только одна стена, две башни, ров, и все заросло. А теперь только небольшой посад, базар и караван-сарай; все эти здания – каменные. Ворота и столбы бывшего царского дворца тоже каменные. В кремле стоит большая высокая каменная мечеть со многими куполами, в которой имеются четыре больших притвора. Стены мечети по пятнадцать и больше саженей. В одном притворе покоится царь со своим сыном Салтамунитом[233].

Говорят, что это царство было древнее, его около ста лет назад захватил шах Софеи – дед нынешнего шаха[234]. В притворе, где покоятся в каменных гробницах царь с сыном, сделаны медные решетки, украшенные большими, очень красивыми золочеными яблоками, на которых вырезаны травы и нанесены серебряные насечки. Видеть это дивно. Высота решеток саженей десять, а поперек – шесть. В решетках сделаны дверцы, тоже решетчатые, но яблоки на дверцах поменьше. Рассказывают, что этот царь взял эти решетки в качестве дани с индийской земли за семь лет вперед. И мечеть построил этот же царь. В городе есть другая, тоже большая, только невысокая мечеть с 16-ю каменными колоннами, и других мечетей в нем было много. Я про эти мечети пишу не в похвалу, не во славу. Видимо, здесь было когда-то великое царство, ныне разоренное. Находится это царство в долине, меж высоких гор, здесь течет небольшая речка. Вода проведена с гор верст на двадцать и больше, а подведена по подземелью!

От Султании до Абхара[235] два с половиной дня ходу равниной, между гор. По дороге течет неглубокая речка, коню по брюхо. В Абхаре крепости нет, есть лишь посад – торговые ряды и караван-сараи, занимающие небольшую площадь, но все строения каменные. Харчу и всяких овощей много, есть и товары. Вокруг всего посада – сады.

От Абхара до Казвина идти два дня. Казвин[236] – большой и известный посад, а крепости в нем нет. В Шемахе и Ардебиле посадов, базаров и караван-сараев больше, чем в Казвине. Зато в Казвине находятся шахские дворцы с большими воротами и площадь. Площадь в Казвине – большая и ровная, обнесена деревянными решетками, вокруг тянется ров с водой. На площади устраивают различные зрелища: борются борцы, дают кукольные представления, носят в руках и выпускают живых змей, предсказывают судьбу по книгам, здесь же продают много всякого харчу и овощей. Детей обучают грамоте тоже на этой площади. А базаров, караван-сараев, всяких товаров, садов много, и посаженный лес содержат. Воровства здесь нет. В Казвине содержатся шахские звери – слоны и тигры. Тигр будет описан ниже. Из Казвина есть путь в турецкую землю на Багдад[237].

От Казвина равниной, между горами, идти до Саве[238] шесть дней. В Саве – небольшой посад, крепости нет, но есть каменные базар и караван-сараи. Овощей всевозможных много.

От Саве до Кума[239] два дня пути равниной между горами. В Куме есть плохо сделанная, похожая на садовый забор глиняная крепость и башни. При въезде в Кум со стороны Саве построены красивые шахский дворец и караван-сарай. В городе есть базар, караван-сараи, товары; много всяких овощей. Здесь делают хорошие сабли, латы, кольчуги, занимаются и прочим булатным ремеслом. Хлеб здесь хороший, вода холодная. Из Кума ходят на верблюдах в Мултанейское царство[240], в Индию; этот путь будет описан ниже. Здесь же говорится лишь о пути в Персидское царство, в Исфахан.

От Кума два дня пути до Кашана[241] равниной, идущей между горами. В Кашане есть только плохая крепость. При въезде в Кашан со стороны Кума находятся шахские дворцы, выходящие воротами на площадь. Город большой – караван-сараев, базаров и товаров много. Здесь делают кашанские шелковые полосатые и клетчатые ткани, бархат и персидскую парчу. Овощей всяких много, а рыбы никакой нет. От Кашана до Натенза[242] два дня пути равниной между горами; стоит Натенз в равнине. На пути от Кашана до Натенза среди степи есть круглая гора, с одной стороны песчаная, с другой – каменистая, вокруг нее идет дорога.

С высокой стороны горы есть соленое озеро. Рассказывают, что на эту гору теперь никто не поднимается, и не знают, что на ней есть. Мусульмане рассказывают, что много раз на ту гору люди ходили, но никто с нее не возвращался, – там-де, на горе, погибали[243]. Гора невысокая и небольшая, но ехать около нее страшно. Дня за два пути гору видно издали, и называют ее «Невсходимая». В Натензе крепости нет, небольшой посад стоит на холмах, базары плохие, а караван-сарай каменный, новый. Овощей всяких много. Над посадом высокая гора поднялась шеломом, на ее вершине построена каменная мечеть. Рассказывают, что в Натензе охотился шах. На эту гору залетел его кречет и разбился. Шах приказал на память поставить мечеть над кречетом. Люди редко поднимаются на эту гору, она очень высока, и поэтому мечеть стоит пустая. От Натенза три дня пути до Исфахана, идти все время равниной, между горами, путь очень каменистый. В Исфахан мы пришли 20 июня 1624 года. Исфахан стоит как бы в ущелье, между высокими горами, на ровном месте.

Исфахан – столица персидского государства, город большой и красиво построен, только крепость плохая, похожая на глиняный забор вокруг садов. Царские дворцы построены так, чтобы ворота выходили на главную площадь. Ворота высокие, над воротами – расписанные золотом палаты. Они стоят одна над другой в три этажа. В эти палаты приходят всякие иностранные послы и купцы. Палаты, в которых живет сам шах, находятся в садах, далеко от ворот; они – низкие. Здесь живут шахские жены. Ворота этого дворца также выходят на площадь, но они низкие. Жилые палаты стоят в саду далеко от ворот. Около обоих ворот стоят беки и тюфянчеи, а по-русски дети боярские и стрельцы. Между крепостью и посадами находится большая и широкая площадь. Вокруг площади тянется выложенный камнем ров с водой. По обоим концам площади стоят по два каменных столба высотою в два человеческих роста. На площади, напротив шахских ворот, лежат медные и железные пушки, среди них есть и большие, но лежат они в беспорядке, без станков и без колод, а некоторые забиты песком и землею. Площадь гладкая, ровная, длиною больше четырехсот саженей, шириною около ста саженей. Около площади базарные ряды, кофейни, гостиные дворы, мечети – и все каменные. Гостиных дворов, говорят, больше сотни.

У них на фасаде амбаров и внутри них нарисованы разными красками и золотом разные травы. Торгуют там всякие люди – тезики, индийцы, турки, арабы, армяне, аравляне[244] и евреи. В начале площади на высоких воротах находятся часы. Место для часов расписано золотом и красиво отделано. За часами следит русский мастер. Через ворота ходят в Тынчак[245] – это у них такой же большой базар, как у нас Сурожский ряд. Здесь торгуют всякими товарами, делают деньги. На базаре лавки каменные, с амбарами наверху, своды каменные с красивой крышей. Лавки снаружи и внутри расписаны разными красками и золотом. С двух сторон Тынчи находятся большие ворота с железными цепями для привязывания животных. В Тынче, кроме верхних складов и торговых киосков[246], есть еще около двухсот русских лавок. Вдоль Тынчи идет базарный ряд, где занимаются медным делом. В том ряду делают и красят набивные ткани. Миткали привозят из Индии и от арабов. Базар – каменный, с верхними складами, своды каменные. Лавок на том базаре до четырехсот. Как выйдешь из Тынчи направо, мимо шахских ворот, еще есть базар, на котором торгуют разными товарами, продают башлыки, а около шахских ворот делают сабли и шатры. Базар, своды и верхние склады – каменные.

На этом базаре, кроме верхних складов, есть еще двести лавок. Между этими базарами есть еще базар. На другой стороне площади, напротив Тынчи, также построен каменный базар с каменными сводами. Здесь делают решетки, сундуки, всякие деревянные изделия, пишут книги, продают чернила и чернильницы. В центре этого базара шах возводит большую мечеть, которую строят уже шестой год и должны достроить к 7133 (1625) году, а размер мечети в длину от больших дверей восемьдесят саженей, поперек, с приделами, сто саженей. Камень резной. Постройка и обработка камня красивы. В мечети уже есть вода. Мечеть еще не покрыта, но наряжена, как скверная невеста. Она еще не достроена, но над воротами и все внутри уже расписано золотом. Здесь же, перед мечетью, сидит их мулла, который судит мужей с женами, разводит их и выдает грамоты о разводе. С другой стороны мечети идет ряд того же базара, где делают седла. На базаре, кроме верхних складов, находится девяносто лавок.

Налево от Тынчи, напротив шахских ворот, с другой стороны площади, есть базар, где торгуют всякой всячиной, делают шелковые и хлопчатобумажные товары. Посреди этого базара, напротив шахских ворот, построена большая каменная мечеть. На этом базаре двести лавок. Перечисленные базары находятся около площади. Позади их и по сторонам, и на перекрестках[247] есть еще базары, и все они каменные. Около площади, налево и направо от Тынчи, построены каменные палаты, которые называются кофейнями; они расписаны красками и золотом, с обеих сторон кофеен сделаны деревянные решетки, сквозь которые кызылбаши смотрят на игру, а денег не платят. Верх у всех кофеен расписан красками с золотом.

Во всех кофейнях выше роста человека протянута переплетенная проволока в виде сетки или шахматной доски. В каждой клетке стоит по стеклянной стопке с фитилем, в них налито кунжутное масло. Эти склянки с маслом зажигают по вечерам. В кофейнях сделаны каменные бассейны с водою, вокруг этих бассейнов пляшут ребята с колокольчиками, а другие бьют в бубны, играют на зурнах и дудках, все они молодые, хорошие. Они одеты в платья, чалмы, кушаки – все с позолотою, а от пояса около живота идут красивые сборки[248]. На площади торгуют всякими товарами и мелочью, старьем, продают овощи, яблоки, арбузы, дыни, груши, огурцы, виноград разных сортов, из злаков – пшеницу, муку, пшено, просо; дрова и солому пшеничную. А сена нет во всей шахской земле, вместо него продают только скрученную в трубки траву. Все продается на вес на батманы[249] – и дрова, и трава, и мука, и пшеница, и масло, и всякие овощи.

Здесь же, на площади, устраиваются разные зрелища: партиями играют в кости, раскладывают землю и камешки, делая разные узоры[250], гадают по книгам, дервиши[251] рассказывают о том, как жили их проклятые святые, проповедуют свое учение. О дервишах будет написано ниже. В конце площади, у Тынчи, на верхних складах, устроены большие сараи, покрытые сверху, но открытые с боков. Здесь персы бьют в набаты и в литавры, трубят в большие трубы, которые ревут словно коровы, и играют на зурнах. Это с правой стороны Тынчи. С левой стороны сделан такой же сарай. Здесь бьют в двадцать набатов, трубят в трубы и играют на зурнах турки, взятые шахом в Багдаде в плен. Каждый вечер народ удаляют с площади со всем товаром и с харчем, площадь чистят и ровняют мелким камнем и крупным песком, поливают водою, чтобы не было летом пыли от коней. И тогда на площадь выезжает сам шах, там он развлекается, почти ежедневно заезжает в кофейни, а перед ним пляшут потешные его молодцы и ребята из кофеен. Некоторые молодцы стоят против него на площади с восковыми горящими свечами. Вокруг всей площади горят светильники с нефтью. И так они тешатся до позднего вечера: стреляют порохом, селитрою и бумагой, и кружатся по площади, как змеи.

А шах – охотник погулять по площади и базарам и днем, когда не очень людно; тогда перед ним ходят скороходы с батожками, но иногда он гуляет и без скороходов.

От большой площади, от Тынчи, до старой площади – версты с полторы, если идти вдоль каменных рядов, в левую сторону. А на старой площади продают всякое зерно, овощи и дрова – и все на вес. Здесь устраиваются различные зрелища: выпускают больших живых змей, гадают, казнят преступников – вспарывают им животы, с живых сдирают кожу и спускают ее на ноги, как покрывало.

25 июня 7132 (1624) года шах вернулся после взятия турецкого города Багдада[252]. Его встречали в садах, в армянских и в других слободах Исфахана. А навстречу вышли из города все люди с женами и с детьми, весь народ по статьям: кызылбаши и персы, армяне своим полком с женами и детьми, индийцы своим полком, евреи своим полком с женами и детьми, аврамляне своим полком, курды своим полком; отдельно своим полком стояли пешие все гулящие девки. Все остальные были на конях, ехали красиво, щеголевато. Скороходы с барсами, в чистом платье, украшенном золотом, держа в поводу быстрых коней, ехали впереди шаха. Перед ним же на ходу пляшут молодцы из кофеен, бьют в ладоши, а пляшут они с индийскими колокольчиками.

Встреча шаха была устроена за пять верст от главной площади. Дорога шла между садами армянских, еврейских, аврамлянских и тебризских слобод. Шахские сады содержатся в порядке и тянутся до того места, где сам шах живет. Вокруг них возведены каменные ограды и сделаны по обе стороны садов частые ворота, расписанные золотом. На воротах – палаты с балконами впереди, и все расписано золотом. Версты за две от площади в этих садах сделан большой каменный бассейн, наполненный водой. В середине бассейна поставлена медная труба, из которой бьет вверх из-под земли вода выше роста человека. Доехали до моста, построенного в шахских садах через реку Испоганьку. Эта река невелика, мелка, ее и человек, и конь могут перейти вброд, она проходит через сады и слободы. В ней водится рыба, похожая на русских подъязиков, только вкус другой, да и той очень мало. Кроме этой рыбы никакой другой нет. Не доходя до моста, от улицы начинаются идущие через сады в поля большие и многолюдные слободы, которые называются Жулфы[253] – армянская, аврамлянская, еврейская, тевризская; в каждой находится храм своего вероисповедания.

Через реку построен большой и высокий каменный мост длиною в 150 саженей, шириною в 40 саженей. А по обе стороны моста возведены высокие и широкие, как городские, стены, на верх которых ведут каменные лестницы. Сквозь стены сделан проход для людей, а от прохода вниз, к воде, также ведут лестницы. По обе стороны моста на стенах сидели женщины ряда в два, а где могли – и в три. При встрече шаха, когда он ехал из-под Багдада, они кричали во весь голос, били себя руками по губам, благодаря чему голос раздваивался. Здесь же, на мосту, трубили в большие трубы, играли на зурнах, били в литавры и в набаты. Когда проходил шах, все мужчины, женщины, ребята и девушки кричали и плясали. Этот крик был так оглушителен, что нельзя было друг с другом словом перемолвиться, а теснота была такая, что невозможно было ни ехать, ни идти пешком – друг друга давили, разрывали платье, отрывали стремена, а пеших топтали. В персидском царстве был такой закон: если кто-либо из мужчин и женщин от семи до восьмидесяти лет не идет встречать шаха, тех казнят – животы вспарывают.

От моста нужно ехать среди садов, путь идет широкой улицей. Частые ворота, ведущие в сады, расписаны золотом; над воротами выстроены палаты и балконы, тоже расписанные золотом. Доехали до улицы, по обеим сторонам которой стоят две каменные мечети; в них все расписано красками. Из мечети с правой стороны навстречу шаху вышли муллы и кешиши, а по-нашему попы, вынесли что-то вроде киота с нарисованным на нем их кумиром. Когда шах к нему прикладывался, муллы и кешиши стояли и пели, а в руках у них горели восковые свечи длиною в аршин и больше, один конец тонкий, другой толстый, свечи раскрашены разными красками – красною, зеленою, синею, желтою, и зажигаются с тонкого конца.

С левой стороны сада, напротив этой мечети, находится другая мечеть, тоже каменная и расписанная красками. На ее стене висят четыре русских образа – «Рождество Христово» и «Вход в Иерусалим», а с другой стороны – «Преображение господне» и «Богоявление» с русской надписью, и писаны они красками, размером в пядь. Эти иконы повешены высоко, выше роста человека, их едва можно достать рукою. Говорят, что они принесены из грузинской земли. В этой же мечети на доске нарисован их идол в образе мужчины, в ней же лежат и шесты со знаменами. Не хочу сравнивать, но они как наши хоругви, которые носят в праздники вместе с иконами. А у них те шесты носят на их праздники и перед мертвыми.

Шесты длиною саженей по десяти, виноградные, тонкие, и когда их поднимают, они сгибаются. К верху шестов привязана шелковая полоска, узенькая и тонкая, длиною саженей в пять, свисающая до середины шеста; на верху шестов сделаны из железа будто ножницы или журавлиный нос, а на некоторых – решетчатые кресты, круги и львы. А в тех мечетях живут охраняющие их дервиши. Эти мечети стоят пустые, в них ничего нет, висят только медные паникадила, сделанные на свой лад в виде отлитых из меди змеиных голов. Дервиши ходят по площади, улицам и базарам и рассказывают про житие и смерть своих проклятых святых. Они ходят нагие и босые, только прикрывают срамные места овчиною и через плечо носят овчину шерстью наверх, а на головы у них надеты безобразные колпаки. В руках они носят палицы, копья, топоры, в ушах – серьги из хрусталя. Образ их страшен, как у сумасшедших или дураков. Днем они ходят по площади и по улицам, мало едят и пьют, а ночью чихирь пьют и распутничают с гулящими девками и с мальчиками.

Теперь этот рассказ кончаем, так как всего не описать. Описали то, что видели своими глазами.

Дальше будет написано о мусульманских праздниках и персидской земле.

Первый праздник начинают в марте месяце в новолуние, его называют «байрам Наурус»[254], а по-нашему Новый год. Его начинают праздновать, как только увидят новую луну, и всю эту ночь не спят, играют, трубят в трубы и в зурны, непрерывно бьют в литавры. С вечера все лавки на базарах красят, белят, украшают цветами. А утром во всех лавках и в домах зажигают свечи, и лампадки, и светильники – по десяти штук и больше в каждой лавке, и так горят они часа три; затем свечи гасят, лавки и базары запирают, расходятся по домам, ничем не торгуют, только на площади устраиваются разные игры и зрелища, носят в руках и бьют красные яйца, целуют друг у друга руки. А у себя в домах, в палатах и в садах стелют ковры, раскладывают на них все свое добро и платья и по всему этому валяются, осыпают себя деньгами, а у кого деньги небольшие, те их просто все время пересыпают в кармане и говорят: «Сколько у нас есть на Новый год, пусть будет каждый день». Этот праздник празднуют три дня, трубят в трубы, играют на зурнах, бьют в литавры и в набаты; так они отмечают свои праздники. В мечетях же никакого богослужения нет, только муллы залезут на мечеть, заткнут себе уши пальцами и закинув голову в небо кричат молитву[255]. И так кричат три раза в сутки: утром, в полдень и вечером. Праздник отмечают также блудом, накануне, с женами спят и в гостиных дворах с гулящими девками время проводят кто сколько захочет и может. И говорят, что в этом греха нет, что в этом, мол, спасение.

Другой их праздник – пост в течение всего июля[256]. А пост у них таков: днем никто не пьет, не ест, а как только солнце сядет, начинают и пить, и есть мясо, в кофейнях и на площади играть и плясать, показывать разные зрелища. Всю ночь у них горят свечи, лампадки и светильники; сами спят с женами и с гулящими девками. Этот пост у них добровольный – кто хочет, тот и постится, кто не хочет, тот не постится. Служилые люди не постятся. Пост у них бывает только один раз в год.

Как лунный месяц пройдет и появится на небе новый месяц в августе, начинается второй праздник – «байрам рамазан»[257]. В этот праздник разговляются, начинают днем есть и пить. А под праздник всю ночь не спят, с вечера трубят в трубы, играют на зурнах, бьют в литавры и в набаты, и опять свечи на базарах, и в лавках, и в кофейнях засветят; пляшут на площади, хлопают в ладоши, устраивают всякие зрелища, продают красные яйца, носят их в руках, друг друга берут за руки, целуются; ничем не торгуют, базары запирают. Празднуют три дня и ежедневно трубят в трубы, играют на зурнах, бьют в набаты и в литавры.

В этом же году 15 августа было у шаха представление, но не праздник. На площади, напротив больших Шахских ворот, собрался весь народ – кто с кувшинами, с пиалами, с чарками, с чашами. Шах находился на балконе над большими воротами, с ним были послы и купцы. Перед самыми воротами люди играли, трубили в большие трубы, ревевшие как буйволы, играли на зурнах, били в литавры и в набаты. А как только шах с балкона полил воду на землю и на людей, так все стоявшие перед воротами и по всей площади начали поливаться водой, толкать друг друга в воду, мазать себя и других, кто бы ни был, грязью, всех приближенных шаха измазали грязью. А шах всем приказал приходить на эту потеху только в лучшем платье. И вот часа два люди всех чинов поливались водою и мазались, а шах смотрел на эту потеху с балкона. И это у него была потеха, а не праздник.

Третий праздник празднуют[258] в течение 10-ти дней – с первого числа нового лунного месяца сентября, как новую луну увидят. В эти десять дней выводят верблюда. Праздник называется «байрам курбан». Говорят, что под этот праздник Авраам хотел принести в жертву своего сына Исаака. Верблюда, покрытого коврами и украшенного цветами, в течение праздника водят по площади, базарам, по всем улицам. Перед ним идут люди, играют на зурнах и бьют в бубны. А посторонние люди, женщины и дети щиплют с верблюда шерсть себе во спасение. Как подойдет десятое число, верблюда выводят из города в поле, перед ним несут украшенные копье и топор. Перед верблюдом, когда его ведут к месту жертвоприношения, идет большой полк исфаханцев, все они связаны друг с другом и все вопят, всяк во весь голос как бешеные. А после этого полка идет другой – тебризцы, тоже связанные, и вопят тоже как бешеные – во весь голос. И все люди, идущие перед верблюдом, вопят. От смешения людского крика и конского топота становится страшно. В поле, куда ведут верблюда, уже подготовлено место, расчищенное, как гумно и политое водой.

Когда выезжает сам шах, а с ним все ханы, султаны, приближенные, служилые люди и все мужчины с женами и с детьми, тогда выезжает и даруга, а по-нашему городовой боярин, ведающий в Исфахани разными делами: он судит и казнит виновных. Этот даруга был грузинским царевичем. За ним несут древко, на одном конце которого рогатина, а на другом – копье, украшенное золотым яблоком, и украшенный топор. Верблюда на том подготовленном месте валят на землю, ноги у него связывают, на ноги и на голову ему садятся с ножами человек тридцать мясников. К верблюду подъезжают шах, его приближенные, послы и купцы других государств. Шах сидя на коне начинает говорить фатху[259], а по-нашему молитву, по окончании ее он махнет рукою даруге. Даруга подъедет на коне к верблюду, возьмет у копьеносца копье и с коня вонзит копье между ребрами верблюда, сам отъедет, а копье оставит в нем. После этого шах, все его приближенные, послы, купцы и весь народ быстро возвращаются обратно – конные скачут, а пешие бегут. Мясники тотчас же голову верблюда отрежут, рассекут его самого на куски и понесут ко дворцу шаха. А когда шах и весь народ поедут улицей, через сады, местами, о которых было раньше написано, то по тем улицам и мосту из-за тесноты от людей и коней едва можно проехать. Наверху вдоль всего моста в несколько рядов сидят женщины и вопят во весь голос, рукою бьют сами себя по губам, чтобы голос раздваивался. И этот крик страшно слушать.

Возвратившись в передние сады, шах опять поднимается на балкон над воротами, которые ведут из сада; с ним его приближенные, послы и купцы. Верблюжью голову сюда же привозят на лошади, и на каменном помосте перед шаховым балконом ее высоко поднимают на руках мужчины, потом опускают на землю, а сами вопят, и так поднимали и опускали голову раз пять, а после этого подняли мужчину сначала на плечи, потом на поднятые руки выше своих голов и держали его так долгое время, пока шах стоял на балконе и говорил молитву по своей вере; по окончании ее мужчину опустили на землю. Верблюжью голову, ноги и мясо принесли на большую площадь. Там связанные между собой люди стали по своим полкам, и вот началось побоище за верблюжью голову; тебризцы бились с исфаханцами страшным боем, на конях и пешие, и убивались до смерти.

Осиливший полк берет верблюжью голову и относит ее к шаху, и последний тот полк награждает. А кто в этом бою не участвует, про тех людей докладывают даруге, и он им делает внушение и читает наставление. А если у каких-либо мужей жены не идут встречать шаха, тем мужьям также делают внушение и взимают штраф. А если во второй раз не выйдет муж или жена, тех даруга казнит. Таким образом празднуют три дня, ничего не делают, не торгуют, бьют в набаты, трубят в трубы, играют на зурнах, продают красные яйца, берут друг друга за руки, целуют руки друг у друга. А как пройдет неделя этого праздника, всю ночь бьют в набаты и в литавры, играют на зурнах, трубят в трубы до пяти часов дня. В мечетях богослужения нет, а бывают только игры.

Четвертый праздник – «байрам ошур»[260] – начинается с первого числа лунного месяца ноября и празднуется по десятое число этого месяца. Мужчины ходят вместе по двое, молодец к молодцу, но нагие и босые, в одних только штанах, вымазаны все черной нефтью и черны как арапы, только одни зубы блестят. Они ходят по площади, по улицам, по базарам и по дворам, держат в руках камни, ударяют их друг о друга и непрерывно говорят: «Ксен, ксен, таусен ксень»[261]. Десять дней они ходят по площади и улицам, носят обитые бархатом, украшенные медью, соломою, оловом и стеклом гробы, впереди которых на верблюдах ездят голые ребята, сидя лицом к хвосту, и тоже вопят: «Ксень!». Перед гробами носят длинные шесты, которые описаны выше, а также водят оседланных коней со всей сбруей; шлем, латы, сагадак[262], саблю и копье носят мальчики, из них два маленьких едут голые на конях, а тело, голова и лицо у них измазаны кровью. На другой лошади едет голый мужчина, завернутый в сырую баранью кожу, шерстью к телу, мездрой вверх, а на хребте продета сквозь кожу стрела.

Перед этими же гробами возят на ишаке наряженное чучело, сделанное из меха и набитое соломой; его лук и стрелы сделаны из лучины, а на голову надет колпак с кистью; с боков его поддерживают, чтобы не упал. Все его ругают и плюют на него. Это происходит на площади, где собрались все мужчины с женами и детьми. Женщины плачут, а мужчины и ребята рассекают себе головы и ходят окровавленные. Также прорезают бритвами кожу у себя на руках и на груди и кровью мажут лицо, голову, руки. Потом соломенное чучело вывезут в поле за город, принесут соломы и нефти, польют нефтью и сожгут его, а себя бьют цепями. Так они празднуют день, когда были убиты их проклятые и имам Хусейн[263], и окровавленные ребята – якобы его дети, а соломенное чучело – тот, кто их убил.

И всего в персидской земле четыре праздника. И написано про них не для восславления, а в укоризну, осуждение и на погибель им.

Каждую неделю мусульмане празднуют пятницу. В этот день не торгуют, на базарах не сидят, а сами под пятницу с женами и с гулящими девками спят и перед светом в банях моются, а утром в пятницу, когда рассветает, ходят на кладбища, где похоронены их близкие, и здесь над ними плачут. Таков у них праздник. Написано это в осуждение им, а не для похвалы.

Говорят, что в пятницу родился Мухаммед[264], и с того времени этот день празднуют еженедельно. А сказано это как поношение и укоризна, чтобы предать его вечному огню и бесконечным мукам.

Зима в персидской земле короткая. Пашут землю, сеют пшеницу и ячмень около Рождества Христова и Крещения. Около Великого заговенья и после него, в Великий пост, начинает выпадать снег: ночью падает, а днем тает. На горах снега выпадает много, а на полях – нет. Так продолжается до Благовещенья. Земля не замерзает, и всякий скот – овцы, коровы, кони, буйволы, ишаки и верблюды – все в поле травой сыты бывают; загонов для них не делают. На Георгиев день поспевает хлеб, и его жнут, а овощи поспевают еще раньше. В Исфахани вторично сеют хлеб, и он вырастает к Успенью. Однако хлеб поспевает не везде одновременно: в одном городе его жнут, в другом в это время сеют.

В Гилянской земле около моря теплее, чем в других городах. К Великому заговенью расцветают различные цветы. Хлеб в Гилянской земле, в Фарабаде, поспевает быстро; но он здесь вредный – люди от него теряют рассудок, и место здесь нездоровое. А лесов в Гиляне около моря много, а также рыбы – севрюги, осетрины, белуги. Во всей шахской земле, кроме Гиляна, лесов нет никаких, только горы. И рек нет никаких – вода всюду проведена с гор, воду проводят по полям и этим орошают нивы. А дождей, за исключением Гилянской земли и Шемахи, нигде не бывает.

Персы и кызылбаши носят озямные, киндячные дорогильные, кумачные или кутняные[265] кафтаны, вокруг пояса большие кушаки, а сверху кушаков – вишневые шали, на голову надевают чалму, на ноги – чулки и башмаки. Женщины ходят, закутавшись в тонкие миткали, ни лица ни глаз не видно. На ногах носят суконные чулки и башмаки; у некоторых чулки бархатные.

Все женщины и девушки носят штаны. Косы заплетают длинные, до пояса и до пят. Некоторые плетут по две, три и четыре косы, вплетают в косы и чужие волосы, этим украшают себя. В ноздрях носят золотые кольца с драгоценными камнями и жемчугом. Их исподнее платье состоит из узкого кафтана и рубахи без вышивки, а на груди, около шеи и на лбу они носят нитки жемчуга. Персы и кызыл-баши называются мусульманами потому, что их попы делают обрезание у мужчин. Отрезанный конец плоти нанизывают на нить и носят у себя на вороте. Жен держат, сколько кто хочет и может, – по две, по три, по пяти и по семи.

У аврамлян, которые были у шаха на встрече, лица смирные, у всех большие бороды, волосы черные. А жен держат по две, по три, и по пяти, и по семи, и по сколько кто захочет и сможет. Платье они носят широкое, у всех кирпичного цвета, сделанное из верблюжьей шерсти, на голове носят чалму, ходят босиком, штаны носят всего лишь до колен. На женщинах платье желтое, сделано из той же верблюжьей шерсти. Говорят, что они веруют в Авраама и зовутся аврамляне[266]. Когда кто-нибудь у них умирает, они ставят его около своей мечети, подпирают вилами под горло, чтобы не упал, и он стоит до тех пор, пока не прилетит птица и не выклюет у него глаз. Если выклюет правый глаз, это значит, умерший – праведник, выклюет левый – значит, не угодил богу. Потом их хоронят в земле.

Что касается до мултанеев в Исфахани[267], а по-нашему индийцев, то у них веры разные – одни придерживаются мусульманства, другие веруют в солнце. Как утром начинается восход солнца, так они молятся ему!

А другие мултанеи мажут переносицу около лба желтою краскою. Если из них кто-нибудь умрет, их вывозят за город или за посады в поле, где и сжигают на костре, а пепел развеивают. Говорят, что умерший пошел, мол, на небо. Называются эти индийцы христианами. Все индийцы носят платье из белого миткаля, белую чалму на голове, а ростом невелики, лицом бледные, сухие и смуглые.

А евреи, мужчины и женщины, носят вишневое платье, по внешнему виду похожее на стихари у русских дьяконов с оплечьем, а по подолу кругом оторочка, на голове у некоторых чалмы, у других – шапки, как клобуки. У женщин на голове большие желтые платки, лиц они не закрывают, станом плоски. У мужчин бороды большие, лица чистые. Это пусть будет им на погибель и бесконечную муку.

В персидском царстве их не любят, убивают и озлобляют, называют их «чагатами», а некоторые – «жигутами»[268].

Есть в Казвине зверь – тигр, он величиною больше льва, шерсть у него цвета глины, низкая, поперек идут черные полосы. Губы, как у кота, и повадки кошачьи, а сам пузатый, ноги короткие, тело длинное, голос сильный и страшный, когти, как у льва.

И эти повести теперь окончены!

Дальше описывается путь из Шемахи в турецкую землю. Путь от Шемахи в турецкую землю идет на северо-запад, по нему ходят на навьюченных верблюдах, конях и ослах. Идти от Шемахи до Ряши три дня равниной. Ряш[269] – посад около крепости.

От Ряши до Ганджи[270] день ходу равниной между гор. В Гандже крепости тоже нет, только посад. Около нее протекает река Кура. От Ганджи шесть дней пути горами до Еревана[271]. В Ереване стоит каменная крепость на ровном месте над рекою Зенгичай. Река неширокая – человек может с берега на берег перебросить камень. Недалеко от города Еревана расположен Учьклюс[272], по-армянски, а по нашему, по-русски – Три Церкви; они были большие и красивые. Все это место и Ереван были армянским царством. Это был престольный город, а церквами мы их называем потому, что на них есть кресты.

Две церкви стоят пустые, а в третьей поют армяне. В церкви нет никаких икон, только крест да образ пресвятой Богородицы. Есть небольшой колокол, но звонят в него лишь иногда, так как боятся мусульман. И под тем же городом Ереваном, к югу, находится гора очень высокая и большая. А вершина поднялась, как колпак. От Еревана до нее больше десяти русских верст. Вокруг той горы идти, говорят, пять дней. На этой горе лежит вечный снег, и на нее нет подъема ни для кого. На этой горе стоит Ноев ковчег[273]. Персы и турки ту гору называют Султан-агры. Они же зовут ее Баш-Дакеми, что по-нашему, по-русски, «наверху горы ковчег». У нас ту гору зовут Арарат.

На север от Ганджи через два дня пути начинаются грузинская земля и посад Зечен[274]. В грузинской земле много лесов. От Еревана до Малазгирта[275] два дня пути ровным местом между горами. Малазгирт стоит над рекою Карсом[276]. Здесь проходит граница между шахскими землями и землями турецкого султана. Раньше все эти города были турецкие, но шах их забрал тогда же, когда взял Шемаху. От этой границы – от Малазгирта – началась с тех пор турецкая земля. До турецкого города Эрзурума[277] восемь дней пути, от Эрзурума до Эрзинджана[278] четыре дня пути, от Эрзинджана до Карахисара[279] два дня пути, от Карахисара до Войлогара[280] полдня пути, от Войлогара до Токата[281] три дня пути, от Токата до Турхала[282] день пути, от Турхала до Амасьи[283] три дня пути, от Амасьи до самого Стамбула, – по нашему, до Царьграда, – пятнадцать дней пути. Это путь из Шемахи в Царьград.

Из шахского города Ардебиля ходят в турецкую землю через Тебриз.

Из шахского города Казвина ходят в турецкую землю на Багдад и Басру[284]. А Багдад, говорят, важное место. Это большой каменный город; под ним протекает река больше Москвы-реки, жилых дворов и людей много; а некоторые дома в Багдаде еще до покорения его шахом были пустые. Говорят, что в древности в Багдад было переселение из первого Вавилона. Персы и армяне до сих пор называют Багдад Вавилоном. Перед взятием Багдада шахом в 7131 (1623) году, говорят, с неба песок сыпался на хлеб, и этого песку было до половины колена. От Багдада до Басры шесть дней пути. Басра была турецким городом, но взял его Карчегахан[285] после того, как шах взял Багдад. И с этого времени город Басра стал граничить с землями турецкого султана.

От Багдада и Басры начинается земля арабских кочевников. Там их Мухаммед похоронен, в арабской земле. Могила всего лишь за три недели пути от Басры. Останки Мухаммеда лежат в пустой мечети. От Басры ходят в Царьград, в турецкую землю. Здесь арабы не черные: черные арабы живут около Индии.

Конец ознакомительного фрагмента.