Глава II. Не мечите бисер
«Монахи ордена святого Феодосия, в просторечии именуемого Красным орденом, похожи на других инквизиторов, но именно в этих сходствах и проявляется их своеобразие.
Подобно Сестрам святого Иоанна они большую часть времени пребывают в своих обителях и не принимают в орден тех, кто не давал традиционных обетов послушания, целомудрия и нестяжания. Вместе с тем Красные монахи, в отличие от Сестер, принадлежат как к женскому, так и мужескому полу. В пределах одной общины мужчины с женщинами никогда не проживают вместе, но изредка совершают поездки из монастыря в монастырь, чтобы обменяться накопленными знаниями. Кроме того, и это главнейшее отличие, Сестры святого Иоанна смиренно ожидают божественных озарений, видений из прошлого, настоящего или будущего, которые посещают их неожиданно и требуют истолкований, в то время как монахи Красного ордена в своих расследованиях опираются на наблюдения и рассуждения. Младшие члены ордена, по общей традиции пяти орденов называемые аколитами, слушают лекции о существующих во вселенной тварях ада и рассматривают атласы с их изображениями. Более опытных инквизиторов, именуемых адвокатами, часто отправляют за пределы монастыря для непосредственного столкновения с непознанным, таинственным или просто тем, о чем у ордена еще не сложилось твердого мнения. Именно таких братьев изредка встречают на дорогах, именно их руками сделаны самые точные и подробные бестиарии. Наконец, спустя годы старшие братья ордена, судьи, хотя они и являются наиболее искушенными воинами Христовыми, вновь оставляют суету мира, окончательно затворяются в обителях, занимаясь лишь сохранением накопленных знаний, их упорядочиванием, совершенствованием и преподаванием. Отныне они оттачивают только оружие силлогистических доводов, которое предпочитают всякому другому, но при этом монахи чужды бесплодным умствованиям современных университетов, погрязших в пьянстве и блуде.
Подобно Глазам Господним Красный орден ищет многообразные порождения зла, чтобы указать другим на их местоположение, привычки и наиболее вероятные планы. Однако монахи из ордена святого Феодосия предпочитают браться за уникальные, необычные случаи, которые расширяют границы их знаний, в то время как Глаза Господни не делают никакого специального различения, с одинаковым упорством отыскивая всех служителей сатаны. Впрочем, на деле эти ордены нередко действуют сообща, точно так же как в человеческой душе согласованы образы, полученные от органов чувств, и представления рассудка.
С инквизиторами из семьи Мурнау Красных монахов сближает желание обратить силы служителей зла против них же самих. Если дом Мурнау пестует для этого особые способности, пугающие простых людей и передающиеся в их семье по наследству, причем как по мужской, так и по женской линии, то Красный орден проявляет неизменный интерес к таким знаниям и вещам, которые являются запретными для благочестивых христиан: оскверненные места, колдовские предметы, богохульные тексты – все это тщательнейшим образом изучается, дабы найти нечто такое, что позволило бы не тратить собственные силы воинов Христовых, но заставить слуг зла сражаться друг с другом. Многие инквизиторы смотрят на такое странное желание с опаской, но Красный орден защищается от нападок тем, что не подпускает к своим исследованиям других, кого они считают не готовыми к встрече со столь опасным знанием.
Наименьшее сходство обнаруживается между Красными монахами и орденом Бедных рыцарей страданий святого креста Акры, которые являются сияющим мечом инквизиции, рассекающим нечестивые тела и сжигающим проданные дьяволу души нетварным сиянием Божественного света. Однако связь можно обнаружить и здесь. Многие реликвии из тех, что сохраняют и используют Бедные рыцари, были дарованы им орденом святого Феодосия, а многие обряды Красных монахов были найдены воинствующими братьями креста Господня.
Здесь следует сказать, что Красный орден черпает свои силы в упорядоченном и организованном ритуале, нежели в божественной иллюминации, особом посвящении или данном обете. В этом и кроется подлинная сила этих монахов: они в силу особого Божественного попечения могут учиться особым дарам Господним, полученным инквизиторами из других орденов, и сами могут обучать обрядам тех, кто желает и способен служить щитом Церкви перед лицом ее врагов.
Именно Красные монахи позволяют Святому отделу расследований быть столь гибким, столь изощренным противником для слуг ада, которым он является в наши дни».
Брат Дионисий перечитал ровные, словно нитки черного жемчуга, строчки, составлявшие начало его незаконченного трактата. Давать его тем, кому он с самого начала предназначался, монах больше не планировал.
Он резко скомкал лист и поднес к фитилю свечи. Покрытая чернилами бумага горела медленно, язычки пламени были совсем-совсем крохотными, а иногда и вовсе исчезали. Казалось, будто черные полукруги постепенно затягивают светлый лист, обращая некогда ровный материал в хрупкий скорченный остов.
«Хорошо, что не дописал», – подумал брат Дионисий и потянулся за следующим листом. Труда жалко не было, а вот бумаги… Ее ушло немало.
Когда с прошлым было покончено, монах растоптал остывший пепел, тщательно вытер руки, подготовил принадлежности для письма, очинил перо и, предварительно помолясь, старательно вывел на другом листе:
«Хотя зло и старается уничтожить в человеке образ Божий, ошибочно думать, что все слуги сатаны, принадлежащие к одному виду, становятся полностью идентичными друг другу. В частности, вампиры могут обладать не только разными способностями, но и принципиально различными взглядами на окружающий мир и свое место в нем…»
* * *
– Не бойся нас, чадо, – покровительственно сказал отец Иаков. – Ты ведь не еретик, не колдун, исправно платишь десятину, мессу посещаешь регулярно…
Человек, до этого сидевший словно пришибленный, энергично закивал головой.
– Ну, вот видишь! – улыбнулся старший дознаватель. – Тогда тебе совершенно нечего бояться. Мы ведь просто разговариваем. Протокол никто не ведет, обвинений не выдвигает… Просто расскажи нам все, что тут делал тот человек.
Удивительно, в какое состояние приводят простых людей черные мантии и белые робы братьев-проповедников! Если бы местные жители знали, что мы здесь без всяких санкций…
Когда мы приехали в Романью и неспешно ехали вдоль сжатых полей где-то между Феррарой, Болоньей и Равенной, никто не собирался здесь задерживаться – отец Иаков спешил в Равенну по приглашению тамошних братьев. На беду я на одном из постоялых дворов услышал разговор про белокурого ангела, явившегося жителям одной из местных деревень. Когда я заинтересовался подробностями чуда, выяснилось, что он явился в облике огромного монаха в красном.
И вот мы по настоянию отца Иакова задержались на постоялом дворе и уже второй день расспрашиваем местных жителей, которые, судя по взглядам, уверены, что Sanctum Officium отправит их на костер всей деревней.
Замявшегося поначалу сыровара наконец прорвало:
– Что делал? Да всем помогал, сталбыть! Почти неделю у нас пробыл, и каждый день кому-то где-то помогал. Вдове сарай поправил и денег дал. У пастуха собака сожрала чего-то, так он наварил дряни пахучей и дал животине – через пару дней оклемалась. Джузеппе вот с пятью девками маялся: кто ж их замуж-то без приданого возьмет? Так он им золота отвалил и какие-то побрякушки женские подарил в придачу, и теперь от сватов отбою нет.
Мы уж и не знали, как отблагодарить-то его. Деньги у него и так были, раз он раздавал их за просто так. На девок наших не смотрел даже, хотя они и сами были не прочь залезть к нему в сено – в доме-то он не ночевал, сталбыть, хотя ему бы кто угодно открыл. Красивый был! Только говорил мало, да все больше ерунду какую-то или про Бога из Святой Книги.
Я его первым на дороге приметил. Джузеппе, сучий сын, когда телегу осматривал, трещину в задней оси пропустил! Сказал, пьянчуга, что нормально, мол, все, доедет! А нам, как на грех, самим перепроверить некогда, сыр надо везти в город, вот на колдобине ось и разбило. Колеса отвалились, и чего делать? Я сына послал за подмогой в деревню, сам сижу, трясусь, что сейчас проедет кто-нибудь из нобилей болонских – шибко не любят они нас с тех пор, как на свободу всех отпустили9. А тут монах этот.
Посмотрел на телегу и говорит: «Давай, сталбыть, я зад подниму, и на пару с твоим конем дотащим ее до места». Он здоровенный был, но телега-то тоже не пустая! Тут и вдвоем не сдюжить. Видит, что я сомневаюсь, залез прямо в грязь; дождь ведь был накануне, я не говорил? А, ну вот. Залез, сталбыть, в грязь и поднял. Я аж перекрестился и к коню скорей побежал. Отмахали с ним две мили, а ему нипочем! Руки только поранил сильно, поэтому тряпок попросил. Они у него так и не зажили до самого ухода.
– Чадо, все, что ты сказал, чрезвычайно важно для благополучия Церкви Божьей, – ободрил сыровара отец Иаков. – Поведай нам теперь, что ты знаешь о странных событиях, что случились в этих местах две недели тому назад.
– Ничего не знаю, – поспешно ответил крестьянин. – Вопли слышал, крики жуткие, а знать ничего не знаю.
– Чадо, в деревне говорят, что именно ты часто сопровождал того монаха. И в тот день вас тоже видели вместе.
Отец Иаков широко и искренне улыбнулся, и сыровар невольно вздрогнул.
– Так ты знаешь, где именно все случилось? – продолжил допрос отец Иаков.
Сыровар помялся немного, посмотрел на него, на меня, потом на дюжего брата Адальберта, помогавшего нам в дознании, нервно почесал руку и вновь заговорил:
– Есть тут рядом место одно…
* * *
Полосы ткани ложились ровно: чуть влево, чуть вправо, еще чуть влево и снова вправо. Все, теперь узел. Сжал кулак пару раз – не туго, но и не свободно. Мишель удовлетворенно кивнул; за прошедшие годы он так привык к этому занятию, что мог бы перевязать руки даже с закрытыми глазами.
– Святой отец! Святой отец, вы тут? – раздался звонкий мальчишеский голос.
Инквизитор поднялся, отряхнул солому и с укоризной отозвался:
– Пьетро, я ведь просил тебя не называть меня так! Я – самый обычный монах, поэтому зови меня просто «братом»…
– Да, мама тоже говорит, что вы не священник, а ангел, спустившийся с неба, чтобы охранять нашу деревню от зла, – не моргнув глазом, заявил загорелый мальчуган лет десяти, а потом с чрезвычайно авторитетным видом прибавил: – Таких священников не бывает!
– Это почему? – опешил Мишель.
– Да они все толстые, некрасивые и жадные! А вы совсем другой!
«Так, похоже, пора покидать этих гостеприимных людей. Иначе через пару дней они, чего доброго, начнут просить у меня волосы или куски одежды на реликвии».
– И скольких ты знаешь священников? – спросил Мишель, надеясь, что покрасневший мальчишка не заметит его собственного смущения.
– Ну… – замялся ребенок. – Одного. И еще двоих видел издали.
Монах потрепал мальчишку по густой шевелюре, аккуратно взял за бока и поднял на уровень своих глаз.
– Вот видишь, Пьетро. Ты просто мало кого видел. Там, откуда я пришел, все монахи – такие, как я. И многие даже лучше.
Мальчишка хмурился и явно не верил. В руке у него был какой-то сверток.
– А что это ты несешь? – сказал инквизитор, опуская карапуза на землю.
– Так это мама вам передала! – засуетился Пьетро. – Это завтрак и мазь для порезов. Или от порезов? В общем, чтоб заживало, вот!
– Отнеси это донне Маргарите обратно и сердечно поблагодари!
– Возьмите, пожалуйста! – мальчик умоляюще посмотрел на Мишеля, а потом смущенно добавил: – А то мама не поверит, что я вас нашел, и отлупит.
Мишелю совестно было объедать местных жителей, но допустить, чтобы ни в чем не повинного мальчугана наказали, конечно, тоже не мог, поэтому взял узелок и отпустил Пьетро восвояси. Мальчишка резво побежал в сторону дома.
Инквизитор пробыл тут уже несколько дней, а другие убийцы так и не появились. Может, их обманул крюк, который инквизитор на всякий случай решил заложить по Романье, возвращаясь в Рим не по морю и не через Тоскану, как было бы быстрее, а через Сполето. Может, непонятный убийца на вилле действительно был одиночкой, хотя это чрезвычайно не свойственно их братии. Вероятнее всего, это был еще один из слуг вампира, который по стечению обстоятельств оказался за пределами виллы, когда все началось, и весьма не вовремя вернулся. Если так, то могли быть и другие…
Тот убийца, которого удалось взять живым на вилле Риветти, умудрился заколоться, забрав ответы с собой в могилу. Мишель только начал его связывать, как убийца извернулся, резко дернул рукой и воткнул себе в шею еще один стилет, спрятанный где-то в рукаве. Умер быстро, забрызгав и пол, и Мишеля, пытавшегося остановить кровь. Обыск ничего не дал: кроме оружия у человека ничего с собой не было. Единственная зацепка – маленькое клеймо в виде какой-то рыбы в основании обоих стилетов. Инквизитор такого оружейника не знал, поэтому, зарыв тело убийцы в виноградниках, поспешил исчезнуть с виллы, а один из стилетов прихватил с собой.
Собственно, в деревне делать больше нечего. Оставалось выяснить только один небольшой, но важный вопрос…
Как раз за этим Мишель сейчас шел в дом к Вито, чью телегу он помог дотащить до деревни.
– Pax vobiscum10, – поприветствовал инквизитор сыровара, который как раз заканчивал крепить колесо, вколачивая деревянный клин. Завидев высокую фигуру в красном, он просиял и немедленно отложил работу.
– Святой отец, может, сядем в теньке да по кружечке? А может, надо чего? Вы только скажите!
– Хотел спросить у тебя, Вито, – прервал монах говорливого сыровара. – Откуда в вашей деревне столько хорошего оружия? У тебя кинжал есть миланской ковки, у Маргариты арбалет припрятан, у Джузеппе топор неплохой над порогом висит. Вы боитесь кого-то?
– Да не то чтобы…, – как-то стушевался сыровар. – Просто нашли мы…
– Вот так прямо и нашли? На дороге? – продолжал давить Мишель.
– Ну, почему на дороге? – ответил дон Вито, старательно пряча глаза. – В овраге одном, сталбыть.
– А бывшие владельцы как? – не унимался инквизитор.
– Да померли они! Все померли! – вдруг завизжал сыровар. – Подрались два отряда, и куча народу погибла. Мы их потом в овраг перетаскали да похоронили. А потом подумали, чего добру пропадать? Мы и взяли себе, кому что приглянулось.
«Ну да, – подумал Мишель, – ведь победители в той стычке сами снять трофеи, конечно, не догадались».
– Ты прости меня, Вито! – вслух сказал инквизитор, поклонившись. – Над теми, кого вы добили, священник молитву читал?
Сыровар побледнел, потом покраснел, затем покрылся бисеринками пота и наконец промямлил:
– Нет. Мы там только крест воткнули.
Мишель сразу посерьезнел:
– Придется тебе, Вито, проводить меня до того оврага. Что ж они, лицедеи что ли, чтобы их на неосвященной земле хоронить?
* * *
Идти пришлось почти целый день. Вито сбежал с полдороги под предлогом срочной семейной надобности, но снабдил инквизитора подробными указаниями, как разыскать нужный овраг.
Место было не слишком приметное: кругом колосилась пшеница, так что небольшую вытянутую прогалину со стороны почти не было видно. Мишель едва не прошел мимо, но в последний момент зацепился взглядом за потемневшую верхушку деревянного распятия. Крест сделали на совесть: из молодого деревца толщиной в крепкую мужскую руку, перекладину прикрепили намертво. Высотой распятие было в полтора его роста.
«Сколько их здесь лежит? Десять? Двадцать? Одному Богу известно, да жителям деревни».
Места насильственной смерти часто привлекают нечистую силу, а если умирали массово – встретиться с призраком или трупоедом было проще, чем с настоятелем на воскресной мессе. Крест – надежная защита, если его ставили с верой, но освятить землю тоже не помешает.
Собственно, именно поэтому Мишель шагал через поля к ближайшему источнику воды – колодцу на постоялом дворе, о котором ему тоже рассказал Вито, – и любовался отблесками заходящего солнца на золоте хлеба, уже клонившегося к земле и готового к жатве.
Пока дошел, совсем стемнело. Во дворе было пусто, но в конюшне фыркали чьи-то лошади, а снаружи был привязан мул, так что постояльцы наверняка имелись.
Инквизитор, привычно согнувшись в три погибели, протиснулся в дверь:
– Pax vobiscum, добрые люди! У вас воды не найдется?
В его сторону сразу же повернулись две мужские головы и тут же застыли с открытыми ртами. Мишель смотрел на них, они – на него.
– Воды, понимаете? – инквизитор решил прервать затянувшееся молчание. Безрезультатно.
На счастье монаха, в зал вошла плотная женщина средних лет.
– Эй, остолопы! Чего тут так темно? Очаг посильнее разожгите, да принесите пару свечей! Ой, а вы? – женщина, наконец, обратила на гостя внимание и сразу же радостно затараторила:
– Пожалуйте, святой отец! Не желаете ужин? Комнаты сдаем совсем недорого, для паломников – за полцены!
– Спаси вас Господь, но мне бы только воды в какую-нибудь флягу или бурдюк.
– Так, вы двое… – вновь нахмурившись, повернулась она к двум крепким парням, которые уже закинули в очаг пару поленьев и теперь раздували тлеющие угли при помощи небольших мехов, но вдруг подняла голову: – Мария, а ты чего так долго?
По лестнице спустилась худенькая девушка лет пятнадцати в простом холщовом платьице, но с крепким кожаным пояском, на котором висел нож и небольшой мешочек, украшенный бисером. На тоненькой шее блеснула бусина. Лицо девушки ничем не отличалось от лиц других уроженок здешних мест: чуть длинноватый нос с горбинкой, смуглая кожа, темные волосы и глаза. Девушка выглядела немного напуганной.
– Они… – запнулась трактирщица. – Они что-то с тобой сделали?
Девушка покачала головой и сделала жест, будто наливала что-то в кружку. Немая?
– Ты подавала тем постояльцам пиво?
Служанка кивнула, и хозяйка явно успокоилась:
– Девочка моя, возьми флягу и налей святому отцу воды!
Та поклонилась и прошла мимо Мишеля наружу, потупив взгляд.
– Да я и сам могу набрать, вы только флягу дайте! – опомнился Мишель.
– Может, все-таки отужинаете, если уж на ночь остаться не хотите? – с надеждой посмотрела на инквизитора трактирщица. – Час уже поздний, да и раны ваши обработать нужно!
За день повязки опять пропитались насквозь.
– Хорошо, – поклонился Мишель, поставил посох к стене и присел на скрипнувшую лавку. — Утомленному жаждою ты подавал воды напиться и голодному не отказывал в хлебе.
Освящение земли вполне могло подождать один час, а вот яростно урчавший живот, в котором с утра не было ничего, кроме пшеничных зерен, надо было чем-нибудь укротить.
* * *
Назад к оврагу инквизитор вернулся уже глубокой ночью. В пшенице остался заметный след, поэтому найти дорогу было нетрудно, хотя приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Полы рясы Мишель заткнул за пояс. После луковой похлебки с хлебом немного тянуло в сон, но совесть не позволила бы заснуть до завершения обряда. В руке инквизитор нес приличных размеров флягу со святой водой, сделанную из выдолбленной тыквы. Воду он сам освятил еще на постоялом дворе.
Небо было затянуто тучами, того и гляди дождь начнется, поэтому монах шел широким шагом. «Вроде бы где-то здесь…»
Ночной воздух лопнул от нечеловеческого рева, раздавшегося буквально шагах в тридцати.
Мишель бросил флягу и побежал, нещадно перемалывая колосья ногами. Тут же оказался на краю оврага и увидел, как темная, перемазанная землей фигура, прихрамывая, быстро движется в сторону хрупкого человечка, скрючившейся около креста. «Это еще кто?» Посох светился и вибрировал, поэтому Мишель, не раздумывая, прыгнул в овраг, оттолкнул человечка в платье в сторону и сразу развернулся к шаркающему мертвецу. От удара святой реликвией его голова разлетелась в разные стороны вместе с кусками проржавевшего шлема.
Земля вскрылась еще в трех местах, тут же послышались яростное шипение и отчаянный вой, но инквизитор не дал мертвецам шанса и разбил полусгнившие тела еще до того, как они целиком выбрались наружу. Посох замолчал.
– Ты цела, чадо? – повернулся инквизитор к девушке, непонятно что забывшей ночью в таком месте, и тут же опешил.
Темные глаза смотрели на него с такой ненавистью, какой не было ни у одного из тех слуг дьявола, которых Мишель встречал до сих пор.