Часть 2
Предприниматель
Бизнесмены
Ходит множество легенд о начале бизнеса Ходорковского. Он организовал студенческое кафе, «варил» джинсы, торговал поддельным коньяком «Наполеон», ввозил компьютеры и делал бизнес на комсомольские деньги.
Коньяк его коллеги обычно признают. «В конце концов, им никто не отравился», – заметил Леонид Невзлин. Компьютеры тоже не вызывают возражений.
Следов кафе я не нашла. Никто из бывших студентов МХТИ, с которыми я общалась, его не помнит. Однако сам Михаил Борисович факт его существования мне подтвердил, равно как и торговлю компьютерами. А вот «варенку» – нет.
Доподлинно известно, что после окончания института, в 1986 году, Ходорковский был избран членом Свердловского райкома ВЛКСМ. А потом работал в МХТИ и заместителем секретаря Фрунзенского райкома комсомола Сергея Монахова[17]. Еще в институте он вступил в КПСС.
И конечно подрабатывал – занимался хоздоговорными работами как преподаватель и научный работник. Но зарплата была жестко законодательно ограничена сверху, даже, если отбоя не было от заказов. Именно тогда, в 1986-м, молодежным клубам разрешили иметь свои счета.
Сначала он создал организацию под названием «Фонд молодежной инициативы Фрунзенского района» и получил право зарабатывать на молодежных мероприятиях, что было нелегко пробить. Видимо отсюда и проистекают слухи о кафе и организации дискотек.
Тогда вышло постановление Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ «Об образовании единой общегосударственной системы научно-технического творчества молодежи». И появилась система центров НТТМ. Все эти центры создавались при райкомах комсомола. К началу 90-х их было уже более 600.
Они пользовались большими льготами: не платили никаких налогов, только отчисляли 3% дохода в общесоюзный фонд научно-технического творчества молодежи и 27% – в местные фонды, которыми распоряжались координационные советы НТТМ.
В Москве было по Центру в каждом районе, а директоров назначали районные власти по рекомендации райкома комсомола. В 1986-м директором Фрунзенского Центра стал Михаил Ходорковский.
Это был Центр межотраслевых научно-технических программ (ЦМНТП), созданный по инициативе Госкомитета по науке и технике.
«Начали мы с НТТМ – научно-технического творчества молодежи… – вспоминали Ходорковский и Невзлин в книге «Человек с рублем». – Работоспособности нам не занимать, подобралась дружная когорта единомышленников, которые пахали сутками, неделями, уставали так, что спали на ходу – у нас за-по-лу-ча-лось! Рассчитались с долгами, с налогами, выдали зарплату, осталась ПРИБЫЛЬ, она наша. НАША. НАША! МОГЕМ!»
Первые «большие деньги» (164 тысячи рублей) получили от Института высоких температур Академии наук (ИВТАН). От ИВТАНа контракт проводил Владимир Дубов, потом он станет одним из акционеров ЮКОСа. Отнеслись к молодежному объединению серьезно – первым клиентом стал академик Александр Ефимович Шейндлин, директор Института.
Центр богател и развивался. Вскоре на его базе создали отраслевую и региональную сеть. «Два года я занимался венчурным инвестированием, вкладывая прибыль в различные инвестиционные проекты, – вспоминал Ходорковский. – Я придумал несколько финансовых методик, которые широко использовались и которые позволили мне в лучшие времена вести одновременно до 500 договоров на научные разработки. По ним работали 5 тысяч человек».[18]
Занимались разработкой и внедрением приборов на заводах, исследованиями в области химических технологий и разработкой программного обеспечения. Потом через Центр стали проходить хоздоговорные работы научных учреждений с предприятиями оборонки.
По некоторым сведениям, не гнушались и обналички. Тогда наличный рубль был в разы дороже безналичного. А молодежные организации имели не только счета, но и право снимать с них деньги. Брали 10—15 процентов от суммы. В начале девяностых все газеты пестрели объявлениями: «обналичу», и этим не занимался только ленивый. Но и здесь Ходорковский был в числе первых.
В 1987 году на работу в ЦМНТП пришел Леонид Борисович Невзлин. (Сейчас он живет в эмиграции, в местечке Герцлия в двух километрах от Тель-Авива. Точнее, в приморском районе Герцлия Питуах – поселке миллионеров.)
«Я тогда работал по распределению в «Зарубежгеологии», – вспоминает Леонид Борисович. – По-моему в 1982 году к нам пришел еще один программист Миша Брудно. Мы были совсем молодые и талантливые, я надеюсь. У Миши Брудно была жена Ира, которая вместе с ним окончила институт и была еще лучшим программистом. Она работала где-то в другом месте системным программистом, то есть на уровне операционных систем, на языке ассемблер.
И мы, как люди предприимчивые, но не богатые, мягко скажем, уже женатые, но молодые, всегда были заинтересованы в том, чтобы немножко денег заработать. А в то время, при советской власти, не очень много платили, даже молодым и талантливым. Поэтому мы всегда что-нибудь делали – и по отдельности, и вместе. И интеллектуально, и физически.
Но много денег это не приносило. Если выбираться через ночь и работать на другом вычислительном центре, то, может быть, 100 рублей в месяц будет. Если периодически ходить на физическую работу, то примерно по 10 рублей за раз получишь. Грузчиком, на овощную базу, на мясокомбинат. Да, мы все делали.
В конце концов, ты весь измотанный, и, ну, двести рублей в месяц заработал, при зарплате (120 плюс премия) тоже около двухсот. Получается на полном измоте около четырехсот. А при наличии семей, это все равно не очень много, но очень тяжело.
Поэтому и мы, и наши родственники всегда искали новые возможности. Началась перестройка, и появились все эти объявления в газетах. Но при советской власти мы не верили, что нас не обманут и отдадут заработанное.
В одной газете было объявление, которое увидела Ира, почему я про нее и говорю. Речь там шла об открытии во Фрунзенском районе какого-то Центра МНТП, и предлагалось творческим коллективам, которым есть что продать, сказать, сделать, разработать, платить неплохие зарплаты или, грубо говоря, использовать этот Центр как посредника для реализации своих проектов. Что означало частичный перевод безналичных денег организации в наличные деньги трудовых коллективов.
Мы с Мишей Брудно были трудовым коллективом и авторами определенных программ, в которых было заинтересовано много других организаций. У нас были и свои разработки, и свои заказчики. И мы, не веря особо, что из этого что-то получится, туда пошли, рассчитывая использовать Центр как посредническую структуру, которая поможет и с новыми заказчиками, и с получением денег нам в карман.
В Центре мы познакомились с двумя людьми: Таня Анисимова была замом Ходорковского, она из его института, МХТИ. И был еще один парень Юра Мацкевич. Это был настоящий хозяйственник. Он сейчас в Америке живет.
Работали мы в основном с Таней Анисимовой, она все помогла организовать. Мы сделали несколько проектов с организациями, которым нужна была такая же математика или софт, как сейчас говорят, как нашей «Зарубежгеологии». Мы им поставили, адаптировали, закончили, получили акты, принесли в Центр.
дальше ждали, как они нас учили, окончания квартала. И на удивление, в начале 1988-го, то есть через несколько месяцев, в январе, с Новым годом, мы получаем большие деньги. Несколько тысяч рублей. Тогда это были максимальные деньги, которые я получал.
Предыдущие большие деньги мы получили, когда практически все лето пахали на подработках. Это было много работы, много времени, и дало нам по тысяче с чем-то.
Ну, это несравнимо. Здесь мы работали по специальности, не ночами, без отрыва и получили по нескольку тысяч. По-моему, четыре на двоих. Это были еще настоящие рубли. Несколько машин, конечно, нельзя было купить, но одну подержанную можно. Каждому. Сильно подержанную. Но дело было не в машинах, и нужно было не на машины.
И дальше мы занимались программированием. Центр нужен был только для того, чтобы заключить договоры с потребителями, между нами и организацией-заказчиком, получить акты и все оформить».
В конце 1987 года было создано государственно-кооперативное объединение МЕНАТЕП[19] с оборотом в восемнадцать миллионов рублей в год.
Леонид Невзлин занял в нем должность руководителя договорного отдела, а рекламный отдел возглавил Владислав Сурков, в будущем – первый заместитель Руководителя Администрации Президента.
Вместе с Невзлиным из «Зарубежгеологии» пришел еще один будущий акционер ЮКОСа, а ныне эмигрант, Михаил Брудно и будущий председатель совета директоров группы МЕНАТЕП, а ныне заключенный, Платон Лебедев…
«Деньги надо было зарабатывать, – вспоминает Леонид Борисович Невзлин. – Михаил, как и я, выходец из простой, интеллигентской, советской, еврейской семьи. Я – еврейской, он – полуеврейской. Родители – люди предельной честности и отсутствия каких-либо дополнительных заработков, кроме работы. В результате – постоянная нехватка денег.
Все по-разному реагировали на это. Он был воспитан, или самовоспитан в убеждении, что этого ресурса у него должно быть всегда достаточно. Его видимо унижало то, что у родителей мало денег, и их ни на что не хватает. Поэтому он всегда работал. У него была семья, он женился еще в институте. Был ребенок. Унизительно иметь семью и не иметь возможности ее обеспечить. Плюс какие-то свои интересы. Поэтому он работал ровно столько, чтобы деньги не надо было считать на еду и основные вещи.
Потом он развелся с первой женой и жил по съемным квартирам, достаточно средненьким: на Шоссе Энтузиастов и на площади Павелецкого вокзала».
Первая купленная им трехкомнатная квартира осталась первой жене Елене.
Тогда же в конце восьмидесятых в жизни Михаила Ходорковского появилась новая любовь. Это была его сотрудница Инна.
«Я его наблюдал в процессе романа с его нынешней женой, – вспоминает Леонид Невзлин. – Это все разворачивалось на моих глазах. Как он атаковал эту «бедную» (в кавычках) девушку, которой тогда было лет семнадцать, что ли. Дежурил у ее подъезда, ночевал в машине, курил одну от одной. Она ему отказывала во встречах – он переживал, иногда я видел его с влажными глазами. Да и лет ему тогда тоже было немного».
Он был не в ее вкусе: полноватый и с усами, с которыми она, по ее признанию, боролась 10 лет.
Он помогал ей сдавать годовой отчет по комсомольским взносам, потом – сдавать сессии. И добился своего: в 1991 году, одновременно с регистрацией рождения дочери Анастасии, они зарегистрировали брак.
«Мне, конечно, хотелось, чтобы был какой-то праздник, но Мише это было не нужно, – вспоминала Инна. – Он говорил: «Зачем? С нами и так все понятно».
«С женой познакомился еще в институте, – пишет мне Михаил. – Я окончил, она только поступила на вечерний. Мы вместе работали в комитете комсомола. Через 2 года ушел из семьи. (Был женат. Жена-сокурсница, сын. Сейчас поддерживаем прекрасные отношения.) Предложил жить вместе. Поженились спустя еще 3 года, после рождения дочери. Сейчас дочери 21».
Потом Инна Ходорковская вспоминала, что жила с мужем, как «цветок, как роза под колпаком». «Он для меня не только мужем был, – вспоминала она в интервью журналу «Сноб» накануне объявления приговора по второму делу Ходорковского. – Он для меня отцом был. Я отца никогда не знала. Кроме мамы у меня была только старшая сестра. В 1988 году она трагически погибла. Он для меня стал еще и сестрой – у нас разница в возрасте шесть лет, как и с ней. Он пришел ко мне, когда она погибла. И у меня в сознании полная замена произошла».[20]
«Ну, жена – это его слабость, – рассказывает Леонид Невзлин. – По отношению к ней он всегда очень мягкий. Когда они вместе, она сверху, что называется. Он, конечно, не подкаблучник, но к ней очень доброжелателен, мягок и совершенно другой, чем когда-либо».
Уже на вершине богатства и славы, в 1996 году, в интервью корреспондентке «Finаnсiаl Timеs» Кристи Фрилэнд Ходорковский будет полу в шутку – полувсерьез жаловаться на то, что жена изматывает его диетами и заставляет ходить на концерты классической музыки.
На одной из фотографий он с женой и дочерью действительно стоит у пианино, что я сочла подтверждением их музыкальности. Реальность, однако, оказалась гораздо прозаичнее.
«В музыке мы оба не очень, – пишет мне Ходорковский. – Дом арендовали с мебелью. Пианино там было».
«Ответ на вопрос «что меня в ней привлекло» самому интересен, – продолжает он, – но прошло уже четверть века»…
Тем временем бизнес его шел в гору, и вскоре Ходорковскому стало не хватать оборотных средств, потому что оборонные предприятия не могли немедленно оплатить заказы, а исполнителям надо было платить.
Он обратился в Жилсоцбанк СССР за кредитом, но ему отказали, поскольку банк имел право давать кредиты только банкам.[21]
После обращений в различные министерства, оборонные ведомства выделили оборудование и 20 тыс. рублей.
Этого было ничтожно мало. И тогда, чтобы появилась возможность брать кредиты, было решено организовать свой банк. Так в декабре 1988-го был создан «Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса (КИБ НТП)»[22] и зарегистрирован под номером 25.
Но минимальный уставной фонд составлял пять миллионов рублей, и этих денег у начинающих банкиров просто не было. Удалось собрать только 2,7 миллиона с обязательством доплатить остальное в течение года.
И банк начал зарабатывать: размещали счета предприятий, давали кредиты, получили разрешение на валютные операции и торговали долларами, финансировали торговлю компьютерами.
«Известно, что «ассортимент» банковских операций и комплексных услуг в мире насчитывает до 200 позиций, – писал Самарский журнал «Дело»[23]. – В СССР применялось лишь две: принятие денежных средств на депозит и выдача кредита. У «МЕНАТЕПа» таких услуг появилось несколько десятков, в том числе те, которые были попросту неизвестны хозяйственникам: лизинг, траст, факторинг, определение показателей учетных ставок, а также финансирование импортно-экспортных и бартерных операций, инвестиционных проектов, помощь иностранным партнерам в выборе перспективных клиентов, вексельные операции и другое».
В мае 1989 года Ходорковский оставил Монахову пост директора ЦМНТП и стал председателем правления КИБ НТП (заместителем председателя правления банка стал Леонид Невзлин).
При банке создали консультативный совет и пригласили в него несколько академиков, ректоров институтов и руководителей газет и журналов. Три раза в год они собирались в офисе банка и за чашкой чая вели разговор на самые разные темы. В частности были приглашены академик Арбатов – руководитель Института США и Канады и бывший первый клиент команды – академик Шейндлин.
В конце 1989 года в Швейцарии была создана торгово-финансовая компания «Mеnаtер SА» с капиталом в несколько сот тысяч долларов. Она занималась операциями с ценными бумагами, управлением активами советских предприятий за рубежом и инвестированием в коммерческие проекты. А вслед за ней – целая сеть ее дочерних фирм в разных странах мира: на Гибралтаре, в Будапеште, во Франции, занимавшихся финансами, торговлей и операциями с ценными бумагами.
И здесь самое время растолковать это страшное слово «офшор». Офшор, или «налоговая гавань», – это государство или его часть, где для иностранных компаний регистрация стоит дешево, а налоги низки. Как правило, это маленькие государства без своих ресурсов и других источников доходов, они только и живут, что регистрацией офшорных фирм. Например, на острове Науру площадью 21,3 кв. км. в девяностые годы было зарегистрировано несколько сотен иностранных банков. А на Британских Виргинских островах в 2002-м – 437 000 компаний. При этом население островов составляло всего 24 тысячи человек. То есть приходилось по 18 с лишним фирм на человека.
Во многих странах (например, в США) существует антиофшорное законодательство. Как правило, регистрацию в офшорах не запрещают, но обкладывают такие компании дополнительными налогами, которые полностью компенсируют все выгоды от офшоров.
В Советском Союзе никакого антиофшорного законодательства не было. А в современной России регулярного антиофшорного законодательства нет до сих пор.
«Из налоговых или иных соображений мы могли любую из наших организаций делать центром прибыли – в зависимости от того, где налогообложение было меньше, – вспоминал Леонид Невзлин в интервью Наташе Мозговой[24]. – Модель, которую создал Ходорковский, была гениальной. Я в него поверил и остался с ним, и он предложил мне партнерство.
Система налогообложения была фактически «прозрачной» – в том смысле, что налогов почти не было. И в отсутствие развитой системы можно было самим решать, с какого центра платить налоги. Налогового кодекса в России не было до последних лет, и мы жили в основном на базе старого советского законодательства и новых инструкций, и всех это устраивало – кто мог работать, все делали деньги. Лучшие времена были в Союзе, потому что вектор был выбран еще в управляемой – партийной – системе координат, никакого сопротивления не было, и нас поощряли, как людей, которые претворяли в жизнь идеи новой экономики. Для Горбачева, Рыжкова, мы были хорошим примером – что бы они ни придумывали, мы из всего делали прибыль и показывали на своем примере, как можно заработать деньги».
14 мая 1990 года в исполкоме Моссовета было зарегистрировано объединение МЕНАТЕП с уставным фондом в двести тысяч рублей. В объединение вошли: ЦМНТП, Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса и несколько кооперативов.
Генеральным директором объединения стал 27-летний Михаил Ходорковский.
К концу 1990 года объем капиталов банков, созданных при участии МЕНАТЕПа, составил свыше миллиарда рублей.
В декабре 1990 года МЕНАТЕП начал эмиссию акций. По июнь 1991 – го были проданы акции на общую сумму 1458 миллионов рублей.
Это вызвало много нареканий. Дело в том, что законов, регулирующих выпуск акций, тогда еще не существовало. И акция МЕНАТЕПа по сути, являлась векселем, то есть долговым обязательством. Еще один упрек заключается в том, что продавались акции по всей стране, а выкупались назад только в московском офисе. Так Владимир Перекрест в книге «За что сидит Ходорковский» рассказывает душераздирающую историю ташкентского пенсионера Нечаева, который смог вернуть свои деньги только в 1994 году.
«Пиар-кампанией по продаже акций занимался Сурков, – рассказывает мне Леонид Невзлин. – И он лучше меня знает, как и что происходило. Он работал автономно и по этому поводу выходил на Ходорковского.
Насчет того, что они не были ничем обеспечены, выкупались только в Москве, а перед тем продавались по всей России, я думаю, что это в чистом виде неправда. Другое дело, что они в основном и продавались в Москве. Это было организационно легче. Но продавались и по всей России. Я не помню в дальнейшем большого стремления эти акции продавать или хоть какие-то конфликты или проблемы, с этим связанные»…
В 1990 году Ходорковский и Невзлин стали советниками премьера РСФСР Ивана Силаева. Когда Ходорковский руководил центром научно-технического творчества молодежи, Силаев был заместителем председателя Совмина СССР и отвечал за это направление. Там они и познакомились.
«Это была история грандиозного успеха, и политического тоже – вместо всех этих пышнотелых партийных заседаний, мы были с Ходорковским эдакое «будущее Родины», – вспоминал Леонид Невзлин в интервью Наталье Мозговой. – Мы вносили предложения, их рассматривали, Ходорковский один раз ходил с экономической реформой к Горбачеву, понравился, тот сказал: «Умный мальчик». К Ельцину ходили…»
Человек с рублем
19 августа 1991 года Михаил Ходорковский и Леонид Невзлин приехали в Белый дом в качестве советников Силаева.
«Михаил Ходорковский на период 19—21 августа сложил с себя полномочия председателя межбанковского объединения МЕНАТЕП и находился в здании Верховного Совета России», – писал журнал «Власть».[25]
До отмены статьи за предпринимательство оставалось еще три с лишним месяца, а на них было собрано досье. О толстой папке позволили узнать связи, и молодые миллионеры уже ждали команды «Брать!»
«Мы трезво рассудили, что можем оказаться подсадными утками в большой политической игре, – вспоминали они в книге «Человек с рублем». – Надо будет скомпрометировать руководство Белого дома – вот он, компромат: уголовные преступники – в советниках, досье – многопудовое, судебный процесс по телевидению: у нас же гласность. И кому какое дело, что в советники мы не рвались, по бухгалтерским ведомостям Белого дома не значимся, работали бесплатно, хотя времени и на МЕНАТЕП не хватало. Просто недостало сил отказать новой власти, которой, нам представляется, мы были полезны».
Провидцы они! Судьба отпустит еще 14 лет до телепроцесса. Черт бы побрал подобное провидение! Я знаю писателей, которые ножницами вырезают из записных книжек такие пророчества.
«Заявления о выходе из партии мы написали 20 августа 1991 года в Белом доме, в дни путча, это было прощанием с иллюзиями, которым и мы отдали дань», – вспоминали Леонид[26] и Михаил.
А совсем рядом в здании СЭВ, украшенном плакатом «Слава воинам республики!», проходило собрание акционеров МЕНАТЕПа. Решался вопрос об увеличении уставного капитала «Торгового дома МЕНАТЕП» с 50 до 2000 миллионов рублей и компании «МЕНАТЕП-инвест» с 5 до 150 миллионов рублей. Увеличили.
«Доверие к МЕНАТЕПу не было подорвано, – победно напишут Ходорковский и Невзлин в «Человеке с рублем». – За памятную всем неделю открыто еще 18 счетов на 15 миллионов долларов»…
Весной 1992 года 28-летний Михаил Ходорковский вошел в правительство Гайдара. Он был назначен председателем Инвестиционного фонда содействия топливно-энергетической промышленности.
«Мы разработали инвестиционную программу под названием «Весенние действия», направленную на привлечение негосударственных средств в развитие топливно-энергетического комплекса», – рассказывал он в интервью «Аргументам и фактам» в 1992 году.[27]
Деньги собирались вкладывать в оборонные предприятия, переходящие на выпуск оборудования для нефтяной промышленности, строительство жилья для нефтяников и акционирование нефтяных месторождений. Всего около 50 миллиардов рублей.
Правительство программу одобрило, а Ходорковский получил права замминистра топлива и энергетики. Министром был Владимир Лопухин.
1 октября 1992 года в оборот были выпущены приватизационные чеки, они же ваучеры, и началась приватизация.
Осенью чек можно было купить у метро или на автобусной остановке за бутылку водки. Потом они пошли по 4—4,5 тысячи рублей, а к зиме 1993-го вдвое превысили номинал в 10 тысяч рублей, и продавались на бирже по 20 тысяч за ваучер и дороже.[28]
По периметру торгового зала РТСБ (Российской Товарно-Сырьевой Биржи, где давно уже не торговали ни товарами, ни сырьем) за столиками сидели брокеры и занимались покупкой и продажей ваучеров, акций и прочих бумажек. Как в обменках.
МЕНАТЕП накопил огромное количество ваучеров, и Михаил Ходорковский стал бессистемно скупать приватизируемые предприятия. Одним из первых приобретений стал магниево-титановый комбинат «АВИСМА».
«Итоги собрания на «АВИСМА» просто сенсационны, – писал «Коммерсант» в ноябре 1993-го[29]. – Михаил Ходорковский (глава МФО «МЕНАТЕП») стал председателем совета директоров».
В феврале 1995-го Ходорковский вошел в комиссию по инвестиционным конкурсам[30], утвержденную министром экономики Евгением Ясиным. Странно конечно, когда участник и организатор конкурса суть одно и то же лицо, но в комиссии были и конкуренты: например, Смоленский и Виноградов.
За «АВИСМОЙ» последовал Братский алюминиевый завод, Красноярский металлургический завод, Усть-Илим-ский лесопромышленный комплекс, предприятия целлюлозно-бумажной, химической, текстильной и пищевой промышленности. Покупали акции МГТС и ОРТ. Попытались даже купить кондитерскую фабрику «Красный октябрь».
Не все шло гладко. Некоторые сделки сопровождались скандалами и арбитражными разбирательствами.
Итоги инвестиционного конкурса по продаже акций Братского алюминиевого завода были успешно оспорены в суде. Конкурс выиграло АО «Малахит», представлявшее интересы МЕНАТЕПа. По мнению «Коммерсанта», претензии конкурентов были далеко не бесспорными, к тому же к моменту суда (за несколько месяцев) «Малахит» успел выполнить трехлетнюю инвестиционную программу и вложить в предприятие 18 миллионов долларов и 3,35 миллиона рублей. Эти деньги были потеряны.[31]
Ходорковский учтет этот печальный урок и будет многократно перепродавать акции купленных предприятий различным собственным фирмам. Спустя почти десять лет это поставят ему в вину и сочтут методом сокрытия преступления.
Но вернемся в свободный и лихой 1995-й.
Вместо Братского МЕНАТЕП купил 20% акций Красноярского металлургического завода (КраМЗа). «Для этого была разыграна простая, но изящная комбинация», – прокомментировал «Коммерсант»[32]. Дело в том, что в конкурсе приняли участие сразу две структуры банка: «Литмет» и «Стронмет».
Минимальный объем инвестиций был установлен в 50 миллиардов рублей. Компания «Литмет» предложила запредельную сумму в 210 миллиардов рублей, что гарантировало победу в конкурсе. Ее и объявили победителем.
Два с половиной месяца она выжидала и не подтверждала права на покупку акций. Тем временем выяснилось, что компания «Стронмет» заняла второе место, а главный конкурент банк «Российский кредит» – только третье. Тогда «Литмет» отказалась от акций, и они достались «Стронмету», но дешевле.
«Изящную комбинацию» поставили на поток. Бывало, в конкурсах участвовало и по три структуры МЕНАТЕПа одновременно, но с убывающими суммами заявок. В результате предприятия покупались по минимальной из предложенных цен. Даже термин появился «крышевая заявка»– та, что позволяет выиграть наверняка. Если можно было обойтись меньшей кровью, «крышевую заявку» отзывали.
В 1995 году «Коммерсант» не увидел в этом методе ничего криминального: игра как игра, бизнес как бизнес.
Всего были куплены акции около 100 различных предприятий. 29 (позже 35) из них МЕНАТЕП контролировал полностью. Для управления ими было учреждено ЗАО «Роспром». 27 июля 1995-го оно было зарегистрировано. В мае 1996-го Ходорковский был избран в Совет директоров и тогда же стал Председателем Правления.
– Покупали действительно все, что можно было купить, исходя из приоритетов Ходорковского в промышленности, – объясняет мне Леонид Невзлин. – Прежде всего, предприятия, связанные с тяжелой индустрией, химическим производством. И дальше учредили «Роспром», чтобы структурировать все по отраслям и создать холдинг по управлению.
Общая сумма инвестиций должна была составить около 600 миллионов долларов.
– Такая большая сумма действительно была подъемной или собирались продать часть предприятий? – спрашиваю я Леонида Борисовича.
– До того, как появился ЮКОС, продавать предприятия никто не собирался. Хотели, как минимум, структурировать, создать межотраслевые связи, и улучшать качество работы. Естественно, это не отрицает возможности продажи или даже банкротства некоторых предприятий. Что касается 600 миллионов долларов, даже по тем временам, поверьте мне, это сумма вполне подъемная. По мере расчета с кредитами за приватизацию, мы спокойно поднимали не меньшие деньги. Я, честно говоря, не вижу здесь больших проблем. У нас никогда не было, как у многих сейчас: когда почти все обанкротились, и стоимость активов ниже стоимости привлеченных ресурсов. Пришло время отдавать долги, и они начали банкротиться. Мы, слава Б-гу[33], этим не страдали, и вытягивали ситуацию. Трудно, но вытягивали, не без потерь, но вытягивали, даже, когда нефть стоила семь долларов за баррель.
Вполне подъемная цифра, тем более не сразу, а потихоньку. Некоторые приватизированные предприятия после хорошей работы над ними сами стоили миллиарды долларов. После определенной реструктуризации они могли быть субъектами привлечения инвестиционных ресурсов.
Очень много спекуляций, основанных на непонимании инвестиционной деятельности. Я имею в виду, что тот пакет, который мы получили, был вполне эффективен…
ЮКОС
В марте 1995-го президент ОНЭКСИМбанка Владимир Потанин от имени консорциума коммерческих банков предложил правительству кредиты под залог акций крупнейших госпредприятий, и 31 августа Ельцин подписал соответствующий указ. В ноябре-декабре пакеты акций 29 предприятий были выставлены на залоговые аукционы.
С залоговыми аукционами связан целый корпус мифов.
Правда же то, что их целью было не получение кредитов правительством, а очередной этап приватизации. Кредиты никто не собирался отдавать.
Правда и то, что этот этап приватизации был по сути раздачей борзых щенков в хорошие руки. Организатором каждого аукциона по поручению Госкомимущества выступал один из банков-участников, и по странному совпадению, именно он и оказывался победителем, найдя предлог для того, чтобы снять с конкурса наиболее опасного конкурента.
Большую часть аукционов проводил ОНЭКСИМбанк, и на его же счетах хранились деньги участников, перечисляемые в качестве задатка.
Например, на залоговом аукционе по акциям одной из крупнейших нефтяных компаний «Сиданко», не была зарегистрирована заявка банка «Российский кредит», якобы за то, что он опоздал с переводом задатка на 23 минуты. А перевод был на счет в том же ОНЭКСИМбанке, который и принимал заявки, и одновременно был участником и претендовал на «Сиданко».
Но правда и то, что на некоторые предприятия вообще не было заявок. Например, по этой причине были сняты с аукциона акции Туапсинского морского торгового порта и АО «Кировлеспром».
Кредиты, которые банки давали государству в обмен на контроль над предприятиями действительно были малы по сравнению со стоимостью их имущества, но банкам было архитрудно собрать и эти деньги. А долги предприятий в частности перед бюджетом десятикратно превышали залоговые суммы аукционов. Государство отдавало по дешевке акции предприятий, которыми все равно не могло эффективно управлять, но одновременно избавлялось и от долгов, перекладывая их на будущих владельцев.
К тому же текущая рыночная стоимость акций по данным «Коммерсанта» зачастую очень ненамного превышала сумму кредита, а то и была ниже нее, как в случае «Челябинского металлургического комбината».
Наиболее разительное отличие было в случае «Лукойла», где рыночная стоимость акций превышала кредит более, чем в пять раз. Но аукцион выиграл сам «Лукойл» и банк «Империал», близкий к «Газпрому». Заявки на аукцион принимал, само собой, банк «Империал».
Один из распространенных мифов заключается в том, что банки давали кредиты государству теми же деньгами, которое государство держало на их счетах. Это правда только отчасти. Да, в аукционах участвовали в основном уполномоченные банки, с которыми работало правительство, и действительно держало деньги на счетах в этих банках. Но с этих счетов деньги не снимались, в том смысле, что обязательства перед государством никуда не девались.
Конец ознакомительного фрагмента.