Глава 2. Мечта
“He’s So Fine” the Chiffons
“Fingertips, Part 2” Little Stevie Wonder
“My Boyfriend’s Back” The Angels
“Walk Like a Man” The Four Seasons
“Our Day Will Come” Ruby and the Romantics
“Louie Louie” The Kingsmen
“Be My Baby” The Ronettes
“Ruby Baby” Dion
“Da Doo Ron Ron (When He Walked Me Home)” The Crystals
“South Street” The Orlons
“(You’re the) Devil in Disguise” Elvis Presley
“Since I Fell For You” Lenny Welch
“Heat Wave” Martha and the Vandellas
“Cry Baby” Garnet Mimms and the Enchanters
“It’s All Right” The Impressions
“Foolish Little Girl” The Shirelles
“Tell Him” The Exciters
“Busted” Ray Charles
“Memphis” Lonnie Mack
“Baby Work Out” Jackie Wilson
“One Fine Day” The Chiffons
“Donna the Prima Donna” Dion
“Wonderful! Wonderful!” The Tymes
“Ring of Fire” Johnny Cash
“Please Please Me” The Beatles
“I Wanna Hold Your Hand” The Beatles
“In My Room” The Beach Boys
“Blue Bayou” Roy Orbison
“Only in America” Jay and the Americans
“If You Need Me” Solomon Burke
“The Price” Solomon Burke
“Christmas (Baby, Please Come Home)” Darlene Love
“(Today I Met) The Boy I’m Gonna Marry” Darlene Love
“She Loves You” The Beatles
“Pretty Woman” Roy Orbison
“I Get Around” The Beach Boys
“Everybody Loves Somebody” Dean Martin
“My Guy” Mary Wells
“Where Did Our Love Go” The Supremes
“People” Barbra Streisand
“A Hard Day’s Night” The Beatles
“Do Wah Diddy Diddy” Manfred Mann
“Dancing in the Street” Martha and the Vandellas
“Under the Boardwalk” The Drifters
“Chapel of Love” The Dixie Cups
“Suspicion” Terry Stafford
“Glad All Over” The Dave Clark Five
“Rag Doll” The Four Seasons
“Dawn (Go Away)” The Four Seasons
“Come a Little Bit Closer” Jay and the Americans
“Baby Love” The Supremes
“Let It Be Me” Betty Everett and Jerry Butler
“Walk On By” Dionne Warwick
“The House of the Rising Sun” The Animals
“The Shoop Shoop Song (It’s in His Kiss)” Betty Everett
“Bits and Pieces” The Dave Clark Five
“Can’t Buy Me Love” The Beatles
“Remember (Walking in the Sand)” The Shangri-Las
“Keep On Pushing” The Impressions
“Baby, I Need Your Loving” The Four Tops
“Leader of the Pack” The Shangri-Las
“The Way You Do the Things You Do” The Temptations
“Anyone Who Had a Heart” Dionne Warwick
“It’s Over” Roy Orbison
“Ronnie” The Four Seasons
“I’m So Proud” The Impressions
“Money” The Kingsmen
“Cotton Candy” Al Hirt
“I Saw Her Standing There” The Beatles
“Needles and Pins” The Searchers
“Fun, Fun, Fun” The Beach Boys
“No Particular Place to Go” Chuck Berry
“You’re a Wonderful One” Marvin Gaye
“Goin’ Out of My Head” Little Anthony and the Imperials
“I Only Want to Be With You” Dusty Springfield
“Come See About Me” The Supremes
“I Walk the Line” Johnny Cash
“Wooly Bully” Sam the Sham and Pharaohs
“I Can’t Help Myself” The Four Tops
“(I Can’t Get No) Satisfaction” The Rolling Stones
“You’ve Lost That Lovin’ Feelin’ ” The Righteous Brothers
“Help!” the Beatles
“Crying in the Chapel” Elvis Presley
“My Girl” The Temptations
“Help Me, Rhonda” The Beach Boys
“Shotgun” Jr. Walker and the All Stars
“I Got You Babe” Sonny and Cher
“Stop! In the Name of Love” The Supremes
“Unchained Melody” The Righteous Brothers
“What’s New Pussycat?” Tom Jones
“Ticket to Ride” The Beatles
“Papa’s Got a Brand New Bag” James Brown and the Famous Flames
“Back in My Arms Again” The Supremes
“Baby, I’m Yours” Barbara Lewis
“Like a Rolling Stone” Bob Dylan
“Goldfinger” Shirley Bassey
“Eight Days a Week” The Beatles
“I’ll Be Doggone” Marvin Gaye
“Tired of Waiting For You” The Kinks
“What the World Needs Now Is Love” Jackie DeShannon
“It’s Not Unusual” Tom Jones
“Nowhere to Run” Martha and the Vandellas
“Tell Her No” The Zombies
“The Tracks of My Tears” The Miracles
“It’s the Same Old Song” The Four Tops
“Hold What You’ve Got” Joe Tex
“We Gotta Get Out of This Place” The Animals
“The Last Time” The Rolling Stones
“Ooo Baby Baby” The Miracles
“How Sweet It Is to Be Loved by You” Marvin Gaye
“Turn! Turn! Turn! (To Everything There Is a Season)” The Byrds
“Get Off of My Cloud” The Rolling Stones
“Hang On Sloopy” The McCoys
“Tonight’s the Night” Solomon Burke
“Positively 4th Street” Bob Dylan
“(You’re My) Soul and Inspiration” The Righteous Brothers
“Reach Out I’ll Be There” The Four Tops
“Monday, Monday” The Mamas and the Papas
“You Can’t Hurry Love” The Supremes
“Summer in the City” The Lovin’ Spoonful
Никто не любит разглядывать шрамы. На один из моих я не мог смотреть годами. Но когда вижу его сейчас, понимаю, что он изменил мою жизнь.
Однажды, когда уже учился в выпускном классе, я внезапно почувствовал боль в животе. Не будь этого, моя жизнь могла бы оказаться совершенно иной. Вы знаете, как это бывает: измени один день – и вполне вероятно, что это изменит течение всех последующих.
Если бы не тот случай, моя карьера могла бы начаться на несколько лет позже. Если бы изменилась последовательность событий, то я, вероятно, не оказался бы в офисе Chappell Music несколькими годами позже, когда туда впервые попали Дэрил Холл и Джон Оутс. Я всегда жаждал успеха и, возможно, все равно возглавил бы Sony Music. Мы этого никогда теперь не узнаем. Случилось то, что случилось.
То недомогание стало поворотной точкой, открывшей путь к другим поворотным точкам. Это случилось в 1966-м, в те дни, когда моя жизнь в родном доме была спокойна и прекрасна. По утрам я надевал пиджак и галстук, затем отправлялся в школу Айона – получать хорошие оценки. Я рассчитывал поступить в колледж университета Хофстра на Лонг-Айленде, и родители это одобряли. Мне уже не нужно было тайком брать их «кадиллак» – на мой шестнадцатый день рождения они подарили мне бирюзовый GTO[3] с движком на 389 кубических сантиметров, тремя параллельными карбюраторами и четырехскоростной коробкой передач Hurst, прямо как в фильме «Американские граффити» (1973). Единственное, чего в этой машине не было, – так это кондиционера. Я нарочно заказал машину без него, ведь с кондиционером двигатель перегревается быстрее, а мне вся его мощь была нужна для одного – скорости. И сколько бы я ни ездил на той машине, ее белый кожаный салон оставался таким же чистым, как в зале автосалона.
Как только занятия в школе заканчивались, я отправлялся домой, избавлялся от галстука и пиджака, переодевался в джинсы, прыгал за руль своего GTO и мчался в любимую закусочную. Там я всегда выбирал кабинку у окна, поближе к миниатюрному музыкальному автомату на стене в конце стола. Только это место – другие варианты даже не обсуждались. Этим автоматом должен был распоряжаться только я. Постепенно подтягивались мои приятели, мы заказывали картошку и вишневую колу, а затем разглядывали парковку на предмет шикарных машин и девушек, которые могли бы из них появиться. У нас была целая стратегия подбора мелодий в автомате, специально для того, чтобы она соответствовала происходящему в зале. Я щелкал по металлической панели и выбирал песню. Скажем, Under The Boardwalk группы Drifters. Или Stand By Me Бена Кинга. Если я хотел привлечь внимание идущей мимо девушки, то всегда мог прибегнуть к You Belong to Me в исполнении The Duprees. А иногда мы с друзьями вместе подхватывали Hold On, I’m Comin, как Sam & Dave. Удовольствие от использования этого автомата было безграничным и заразительным – ребята из соседних кабинок тоже подпевали, а в следующую секунду половина посетителей уже, запрокинув голову, от всей души вопила When a Man Loves a Woman. Это Перси Следж, парень. Вот были денечки!
А вечера были еще лучше. Мы с приятелями отправлялись в Мамаронек – послушать одного из величайших гитаристов в истории. В кафе «Канадский салон» выступал Линк Чемберленд, лидер ритм-н-блюз ансамбля The Orchids. Когда журнал Rolling Stone публикует передовицу со списком сотни лучших гитаристов, то там вы упоминаний о Линке не найдете, так что давайте я расскажу вам о нем. А в 1966 году не было никого, кто мог бы сравниться с Линком Чемберлендом.
За пределами северо-восточных штатов о нем мало кто слышал – The Orchids записали только один альбом, Twistin’ at the Roundtable with the Orchids – под маркой небольшой студии Roulette Records. Но если бы вы тогда заглянули вечером субботы или пятницы в «Канадский салон», то навсегда перестали бы сомневаться в уникальности их звучания.
Более того, никто даже не мог нормально играть на «Телекастере» Линка – так хитро он его настроил. Я это точно знаю, поскольку взял у него несколько уроков гитары и изо всех сил старался ему подражать. Один из его секретов состоял в том, чтобы заменить струну Е, самую нижнюю, струной от банджо, которую он прикрепил почти что к самому концу грифа своей гитары. Нормальную гитарную струну так прикрепить было бы невозможно, натяжение было бы слишком сильным. Но более тонкая струна от банджо легко подходила и помогала Линку создавать его собственный ритм-н-блюз. Он еще больше усовершенствовал звук, подсоединив свой инструмент к усилителю от бас-гитары. Добавлю, что это был двойной усилитель Fender Bassman. В первый раз услышать, как Линк играет свой ритм-н-блюз, было как заказать в ресторане любимое блюдо и получить его с совершенно новой и неожиданной приправой. Никто, никто, поистине никто на свете не достигал такого звучания, как Линк Чемберленд.
«Канадский салон» теоретически вмещал сто пятьдесят посетителей, однако в пятницу вечером его заполняло на сотню людей больше, и каждый знал, ради чего именно явился туда. Линк особо себя не афишировал, держась позади солиста группы. Если не знать, кто еще тогда был там, то можно и не понять, сколь значительное влияние Линк Чемберленд вскоре должен был оказать на подводные течения в музыке.
Когда Доктор Джон исполняет Right Place Wrong Time или когда вы слышите Band of Gold Фреды Пейн, то вы также слышите и гитару Дэвида Спинозы. Дэвид был там, в том кафе, слушал и изучал стиль Линка так же, как это делал я сам. Барабанная партия в Walking Man Джеймса Тейлора – это Рик Маротта, а его брат, Джерри, ведет ударную партию в Still The One группы Orleans. Барабаны же Энди Ньюмарка вы услышите в альбоме Джона Леннона и Йоко Оно Double Fantasy. Все мы посещали этот рассадник музыкальных талантов в Мамаронеке – и делали это из-за Линка и его группы. Если вам повезло однажды стать частью этого братства, то вы до конца жизни будете связаны этой музыкой и тем влиянием, которое она на вас оказала.
Веселье было то еще. Я был один в один похож на Сэла Минео в «Бунтаре без идеала», когда заказывал в баре те ужасающе сладкие коктейли на терновом джине, знаменитые «Сло Джин Физз» – знаете, такие с зонтиками… Если бы я сейчас глотнул чего-то такого, меня бы, наверное, сразу стошнило, но тогда это была часть священнодействия. В то время в Нью-Йорке пить разрешалось начиная с восемнадцати лет, и было круто выглядеть достаточно взрослым, чтобы заказать себе спиртное, особенно несовершеннолетнему.
Линк носил модный костюм, рубашку с расстегнутым воротом, а позади него сидели ритм-гитаристы и ребята на духовых. Сутью The Orchids было совершенство музыкальной техники, а не дикие прыжки на сцене. Линк стоял прямо и гордо, как настоящий мастер своего дела, и, когда он начинал играть, я жадно ловил каждый его удар по струнам. Я знаю, что повторяюсь, но я просто не могу передать всю мощь его игры и то, как она, подобно Элвису, с огромной силой повлияла на меня. Когда играл Линк Чемберленд, я даже на женщин вокруг переставал внимание обращать, да…
А иногда, если можно такое себе представить, дела шли даже еще лучше. В Мамаронеке я мог подкатить на машине к «Макдоналдсу» на Бостон-Пост-Роуд – а парковка там выглядела больше похожей на трассу для дрэг-рейсинга, чем на место, где можно купить гамбургер. Мне нужен был только соперник, а затем все отправлялись на всем известный участок Мамаронек-авеню в четверть мили длиной. Кто-нибудь один вставал в конце, чтобы зафиксировать победу, а еще один доброволец вставал между машинами соревнующихся и вскидывал руки, подавая сигнал на старт. Когда руки опускались – раздавался визг покрышек.
Одного парня на красном «шевроле-шевелл» никто не мог победить, и даже кличка у него была Супермен. Никто и никогда не обходил его. Я же отправился к своему механику, чтобы тот прокачал мне двигатель и распределительный вал от «Джона Крейна». Я также использовал специальный выпускной коллектор, чтобы улучшить выхлоп, плюс установил особые гладкие покрышки – гоночные, но сделанные так, чтобы получить разрешение для езды по улицам. На все это ушло две недели, а когда работа была закончена, я отправился к тому «Макдоналдсу» в поисках Супермена.
Этот малый встретил меня широкой, уверенной ухмылкой. Ну, знаете, это выражение лица: «Сколько же еще мне, ребята, вас учить?» Но все, кто был на парковке в тот день, отправились на Мамаронек-авеню. Уже на старте я заметил, что Супермен внимательно вслушивается в звук работы моего мотора, и тогда у него на лице было написано уже нечто другое: «Что-то тут не так…»
Сигнальщик резко опустил руки. Я выжал сцепление и почувствовал, что передние колеса отрываются от дороги, – так много оказалось мощности в двигателе. На второй передаче Супермен меня обогнал, но на третьей я вырвался вперед на два корпуса, а к четвертой все уже было кончено.
Супермен выскочил из своей машины:
– Чувак! Что же у тебя за тачка такая?! Как такое возможно?!
Я излучал самодовольство.
– Просто гоночные покрышки, все дело в них.
– Никто прежде не мог меня сделать! Никто!
Слухи полетели быстрее, чем мой GTO. «Моттола сделал Супермена как стоячего!» Народ выстраивался в очередь, чтобы поглядеть на машину, они приходили даже просто для того, чтобы послушать звук ее мотора и гадать, что же такое я с ним сотворил. В конечном счете я всем рассказал… но не сразу.
Прекрасные, прекрасные денечки… Будущее казалось безоблачным. Иногда я садился за руль, катался по самым дорогим районам Вестчестера и мечтал. В городке Рай, на территории Вестчестерского гольф-клуба, стоял один превосходный кирпичный особняк, и он всегда притягивал меня, словно звал к себе. Однажды я поклялся самому себе, что этот дом будет моим. Это была мечта, да, но тогда она была для меня такой же реальной и достижимой, как мое законное место за столиком у музыкального автомата в нашей закусочной. В том, прежде всего, смысле, что это не обсуждалось.
Когда жизнь кажется слаще, чем коктейль «Сло Джин Физз», лучше поостеречься. Можно схлопотать удар под дых. Я был тогда совершенно огорошен приступом странной боли в животе, который приключился однажды днем моего последнего учебного года…
Сначала я подумал, что съел что-то не то, и не придал этому значения. Но через некоторое время я уже не мог игнорировать боль, она становилась все сильнее. А к шести вечера буквально согнула меня в дугу.
Отец отвез меня в больницу Нью-Рошелла. Следующее, что я помню, – это как меня спешно везут на каталке по коридорам, делать рентген. От выражения лиц врачей и медсестер мне становилось только хуже. Казалось, они не понимали, что со мной происходит. Потом внезапно один из докторов заговорил. Его слова тонули в приступах боли, но смысл я уловил – они собирались дать мне наркоз, разрезать и посмотреть, что за чертовщина творится у меня внутри.
Не могу сказать точно, ответил я ему или нет. Но если ответил, то, наверное, это было нечто вроде: «Эй, делайте что хотите, но только избавьте меня от этой боли!»
После этого был провал, а потом я увидел мою мать – она стояла над моей койкой со слезами счастья на глазах. Вся семья толпилась вокруг меня в палате для выздоравливающих. Они ждали, когда я приду в себя. Хирурги сделали мне здоровенный диагностический разрез в животе и обнаружили, что все дело в воспаленном аппендиксе, который они весьма своевременно удалили. А ведь он уже готов был вот-вот лопнуть.
От операции остался жуткий шрам, причем родителей он потряс даже сильнее, чем меня. Нетрудно было представить себе, о чем они тогда думали, – ведь если бы отец не доставил меня в больницу вовремя, то они бы разглядывали меня не на больничной койке, а в гробу.
После операции я был очень слаб и провалялся в больнице десять дней. Еще месяц спустя, когда врачи окончательно поставили меня на ноги и я уже нормально себя чувствовал, мы с родителями отправились на юг Флориды, чтобы я полностью восстановился.
Трудно было назначить лучшее лечение. Мы остановились в нашем любимом отеле The Castaways, некогда самом крутом месте в северной части Майами-Бич. Его построили на средства пенсионного фонда водителей, если вы понимаете, о чем я[4], – отель для парней, которым хочется попробовать экзотики, но которые даже и не подумают ехать за ней на Таити. Там повсюду были водопады, домики в полинезийском стиле, настоящие факелы. Даже просто проснуться и сходить к бассейну у океана было опьяняюще здорово. В воздухе витали ароматы рома из полинезийского бара, запах лосьона для загара и соленого воздуха. Повсюду были красотки в брюках капри, на высоких каблуках и в стильных купальниках. Девушки соблазнительно поднимались из бассейна по маленьким металлическим лесенкам. В баре между бассейном и пляжем стоял музыкальный автомат с потрясающим набором песен. Но казалось, что всякий, кто опускал в него четвертак, заказывал всегда одно и то же: Summer Wind Фрэнка Синатры.
Помню, я закрывал глаза и представлял себе, как Фрэнк за несколько лет до того выступал «вживую» в ночном клубе Boom Boom Room при отеле «Фонтенбло». Я воображал, что он кивает оркестру и тот отвечает ему сигналом готовности.
Однажды я открыл глаза и увидел справа у барной стойки потрясающе красивую брюнетку. Я тут же понял, что это не мираж – она была настоящей. Если оценивать в баллах, то была даже не «десять из десяти», а все двадцать. Все парни пытались привлечь ее внимание. Я встал, подошел к ней и немедленно пригласил пообедать со мной. Она согласилась! Все было словно в сказке. За обедом я наклонился к ней и прошептал:
– Эй, снаружи так здорово! Почему бы нам не захватить плед и не переночевать на пляже?
Она улыбнулась и согласно кивнула. На следующее утро я проснулся зверски искусанным песчаными мухами. И каждый укус того стоил! Я бы сказал, что это была воплощенная мечта, но штука в том, что о таком я даже никогда и не мечтал.
Съездить в Майами-Бич было похоже на каникулы внутри музыкального автомата. Просто прогуливаясь по улицам, можно было останавливаться то там, то здесь и слушать музыку, льющуюся из отелей. Я проходил мимо гостиницы Newport и понимал, что сегодня у них Стив Алаймо. Или Майк Витро. Но в The Barn – одном местечке на Семьдесят девятой улице – звучало нечто действительно потрясающее. Особенно когда в город приезжали Уэйн Кокрейн и его группа C.C. Riders.
Уэйна Кокрейна называли «белым Джеймсом Брауном». Он был здоровенным деревенским парнем из Джорджии, но носил на голове двухфутовый блондинистый кок, который еще называют «помпадур». Честное слово! Если бы сама мадам де Помпадур, фаворитка Людовика XV, в честь которой назвали этот стиль причесок, когда-нибудь встретила Уэйна Кокрейна, то она грохнулась бы в чертов обморок. И это еще не все! На сцену Уэйн выходил в накидке и в таком комбинезоне, что позавидовал бы и Элвис. Он выглядел превосходно постриженным и завитым, порой был похож на «плохого парня» из профессионального реслинга, а пел с пылкостью пресвитера-баптиста. Его туфли из превосходной белой кожи, казалось, отрывались от сцены, когда он смешивал ритм-н-блюз с госпелом, а в зале начинали летать пивные бутылки. Я вам так скажу: когда Уэйн исполнял в «Амбаре» Goin’ Back to Miami, нам хотелось быть там, и больше нигде на свете.
Я даже не осознавал всего того, что впитывал во время этих выступлений. Но бессознательно я уже начинал находить связь. Хотя Линк Чемберленд выступал в тени вокалиста своей группы и всего себя посвятил искусству игры на своем инструменте, а Уэйн, наоборот, всегда был впереди и будто пытался обрушить крышу нам на головы, у этих двоих было нечто общее. Они оба были местными суперзвездами, практически богами. Но ни у одного не было синглов, попавших на вершину хит-парадов радиостанций. Оба записывались в небольших независимых студиях с незначительным объемом сбыта. Эти мысли заронили во мне зерно понимания того, что отделяет звезду местного значения от звезды региональной и так далее – до масштабов всемирной известности. Я тогда даже не понимал, что уже думаю об этом, и просто наслаждался лучшими днями своей жизни.
А знаете, что сделало ту поездку еще лучше? Я наконец нашел общий язык с родителями. После того случая они взглянули на меня и все поняли – я видел это понимание в их глазах: «Жизнь коротка. Знаешь что? Больше не будем бороться с ним, пытаться его переделать… Пусть следует за своей мечтой!» Теперь за обедом мы больше не говорили о том, какие предметы я буду изучать в колледже, – теперь мы обсуждали, чем бы я хотел заняться в мире музыки. Я никогда не узнаю, вспоминала ли тогда мама о той пощечине, которую закатил ей ее отец, когда она произнесла слово «шоу-бизнес». Возможно, того ужаса, который она испытала при мысли о моей бесславной смерти от перитонита, оказалось вполне достаточно.
К тому времени, как мы начали собирать домой, я уже окончательно решил пойти по стопам Диона и Элвиса. Этот шрам и все то, что было с ним связано, оставили на мне несмываемую отметину, которая особенно хорошо была видна родителям. Теперь они были стопроцентно на моей стороне.
Скажу вам прямо: если бы демозапись восемнадцатилетнего паренька по имени Томми Моттола попала ко мне на стол в то время, когда я уже управлял Sony Music, я бы ни за что не стал иметь с ним дела. Я бы сразу понял, что по десятибалльной шкале его голос тянет на пять или шесть – несмотря на старание и выразительность.
Бьюсь об заклад, в глубине души я уже тогда понимал все это. Я мог распознать такие вещи насчет вокала, потому что со слухом, слава богу, у меня было все в порядке. Мои уши всегда знали правду, более того, именно слух позволял мне почувствовать потенциал никому не известного талантливого исполнителя. Этот дар был благословением, но имел и оборотную сторону – когда я слушал, как я сам играю на гитаре, я понимал, что мои руки не могут сделать того, что мои уши хотели бы услышать.
Но восемнадцать лет в жизни бывает только раз, и ничего нет удивительного в том, что я не просто разрывался от амбиций, а мчался вперед, как паровой каток, – таковы были моя невинность и наивность. Я понятия не имел, сколь многого еще не знаю о музыкальной индустрии, а потому считал, что нет такого препятствия, которого бы не одолел. Я видел, как Дион управляется на Белмонт-авеню, а Сэл Минео с Джеймсом Дином – в фильме «Бунтарь без идеала». Так что для еще одного решительно настроенного паренька из Бронкса было вполне естественно думать: «Эй, если они могут, то почему бы и мне не попробовать?»
Я решил, что быстрее всего наверх можно пробиться, если одновременно стать и певцом, и актером. Отец оплатил уроки актерской игры в городской студии Уинна Хэндмена, самой престижной в то время. Уинн – основатель и художественный руководитель American Place Theatre, и если вы ничего не слышали о нем самом, то наверняка слышали о тех, кто с ним работал. Для примера, о Роберте Де Ниро, Роберте Дювале, Ли Марвине и Дензеле Вашингтоне.
Родители поддерживали меня не только в финансовом плане, но и морально. А это значило, что в мою пользу работали и связи моего отца. У своего двоюродного брата, который знал даже Синатру, отец навел справки о хорошем учителе вокала. Благодаря этому я посещал в Карнеги-холле занятия у знаменитого мастера Карло Менотти.
Я почувствовал себя членом своего рода мафии. Из своего общежития в Хофстра я ездил в город на занятия, перекусывал в ресторане Carnegie Deli и по вечерам слонялся в холле отеля Americana в надежде повстречать какую-нибудь знаменитость. Затем шел вниз по Бродвею мимо здания Brill Building, где помещались офисы крупных звукозаписывающих компаний – в надежде, что немного витающей в тамошнем воздухе волшебной пыльцы осядет и на мне. Мечтатель… мечтатель… мечтатель… Но я был убежден, что стою на верном пути.
Я получил роль в фильме «С леди так не обращаются», где также сыграл Род Стайгер. И не важно, что это была крошечная роль прохожего, не важно, что я был внештатным актером за 75 долларов в день. Я оказался в одном кадре с «Чарли» из драмы «В порту», а кроме того, я должен был появиться на тех же самых экранах по всей стране, что видели Сэла Минео и Элвиса. На таких условиях я поучаствовал в съемках восьми фильмов и как губка впитывал каждую деталь процесса. Я изучал приемы режиссеров, актеров, даже бригады осветителей. На каждых съемках я был еще и лучшим учеником. Я чувствовал себя на своем месте и официально покинул колледж Хофстра с благословения родителей.
У отца был в Бронксе друг детства, который знал людей, связанных с индустрией ночных клубов. Этот друг представил меня Питу Беннету. Это был огромный шаг вперед в плане карьеры. Пит Беннет был лучшим промо-агентом в стране. С 1968 года не было никого более могущественного, когда дело касалось отправки аудиозаписи на радио. Скажем так, он был способен наэлектризовать не меньше людей, чем вся компания Con Edison[5]. Ему доводилось одновременно работать с The Beatles, Rolling Stones, Бобом Диланом и Синатрой, вот так. Да, я был никому не известен, но про Пита как раз и говорили, что он делает неизвестных людей звездами, а звезд – суперзвездами. Так утверждал знаменитый журнал Billboard.
Пит был низкорослым и полным малым с личиком херувима, но вот вел себя и выражался он в точности как заправский гангстер. Хотя его могли принять за человека недалекого, он был хитрой лисой, и в его присутствии стоило покрепче держаться за кошелек. А еще он умел создать вокруг себя ауру смертельно опасного человека, способного даже на убийство. Не стоит раздражать убийцу с лицом ребенка. Из всего этого следовало вот что: если он заходил в нью-йоркский офис WMCA с записью под мышкой, то эта запись попадала в эфир. Точка. Конец. А WMCA была тогда очень престижной и популярной радиостанцией.
Пит прослушал пару демозаписей, которые я сделал с моим приятелем Дэвидом Спинозой, а потом обговорил дело с моим отцом. Подробности их сделки мне неизвестны, но в скором времени мы с Питом уже шли по коридорам студии Epic Records. Меня, девятнадцатилетнего, вели на встречу с вице-президентом компании. Его звали Дэвид Капралик, и у него тоже был отличный слух. Это он заключил договор со Sly & the Family Stone, Бобби Винтоном и Донованом-старшим.
– Енто, – сказал Пит Беннер, кивая в мою сторону, – мой новый протежей.
– О’кей, – ответил Капралик. – Никаких проблем.
Да, так вели дела в Бронксе. Никаких тебе бумажек на подпись. Беннет просто говорил: «Енто мой новый протежей». А бумаги появлялись потом.
Для начала нам был нужен продюсер. Капралик позвонил по телефону, и вскоре в дверях появился Тед Купер. Купер был той рукой, что привела к успеху Бобби Голдсборо и «Би Джей» Томаса. Мы были радикальной противоположностью друг друга – Тед был продюсером альбомов, которые расходились миллионами копий, а я еще в жизни не написал ни единой песни.
– Ты будешь продюсером сингла этого паренька, – заявил Капралик.
Никаких тебе «Хочешь ли ты?», никаких «Как ты думаешь?» – просто: «Ты будешь продюсером!»
Купер отлично знал правила игры. Новому «протежею» Пита нужно было записать парочку песен. И Тед отправился на их поиски.
Он выбрал кантри и блюз – Women without Love и Evil Woman. Поначалу это меня не сильно впечатлило, я не был большим фанатом кантри. Но своих собственных песен я не писал, и под рукой больше ничего не было. Спорить было не время и не место – в конце концов, меня взяли на Epic Records. Я достиг высот.
Избранная Купером стратегия раскрутки была для того времени обычной. Заставь старую песню звучать по-новому, перепев ее в другом жанре. Он нанял аранжировщика, чтобы тот сделал мелодии посовременнее. И не какого-то там аранжировщика, а самого крутого парня в этом ремесле – Чарли Калелло. Какое-то время Чарли играл в группе The Four Seasons, но его истинный талант заключался в том, чтобы превращать композицию в единое целое. Чарли работал с Синатрой, с Рэем Чарльзом, Барри Манилоу, Нилом Даймондом и – благодаря Питу Беннету – с мальчишкой по имени Томми Моттола.
Не помню, как я оказался в гостиной дома Чарли в Ривердейле. Я сидел рядом и пытался сохранять хладнокровие, но думаю, что я тогда разинул рот от потрясения. Тот, кто делал Нилу Даймонду аранжировку его Sweet Caroline, теперь работает над моими песнями!
Чарли был невысоким худым человеком с итальянскими чертами и в очках с толстенными линзами, которые закрывали половину его лица. Он был полностью погружен в работу и действовал с уверенностью профессионала. Ударяя по клавишам своего рояля, он прислушивался к звучанию, писал партии для духовых и струнных инструментов, для ритм-гитар… все, чтобы потом соединить их в одно связное целое. Это было невероятно. Непостижимо! Я засыпал его вопросами, и он объяснял мне каждое свое действие. Я был похож на интерна, который в первый раз наблюдает за операцией на открытом сердце. Невозможно передать мой трепет, те заряды вдохновения, а также тот бесценный опыт, которые я приобрел, наблюдая за его работой и усваивая его уроки. Нельзя было и пожелать более прилежного ученика, чем я. Благодаря Чарли я полюбил каждую ноту этих песен и был готов сделать их по-настоящему своими.
В День святого Валентина мы отправились на студию. Epic была частью CBS Records. Все, кто хоть что-то собой представлял, записывались у CBS. Возможно, Боб Дилан когда-то пел в тот же микрофон. Я всегда был парнем не робкого десятка, и в тот день мне пригодилась вся моя смелость до капли. Я стоял у микрофона, окруженный двумя дюжинами музыкантов – ритм-гитары, басы, ударные, духовые, струнные, бэк-вокал… а дирижировал всем этим самый лучший аранжировщик в стране. Выкинуть из головы! Когда все началось, у меня в голове будто бы крутили фильм – знаете, из таких, в котором всегда хотелось оказаться. Я могу еще долго продолжать такие сравнения, но что толку? Словами все равно этого не передать.
Я был так счастлив, что даже не удивился, когда Купер сказал мне:
– Видишь ли, Моттола… Моттола… Какое-то совсем неподходящее имя для тебя.
– Что вы имеете в виду?
– Слишком итальянское. Какие у тебя инициалы?
– Т. Д.
– Отлично. Т. Д… Т. Д… Т. Д… – Он с минуту помолчал. – Смотри, – сказал он. – Сегодня Валентинов день. И ты будешь теперь Т. Д. Валентином. Ага. Т. Д. Валентин. Так теперь тебя зовут.
Я так рвался к успеху, что слова типа «Эй-эй, погоди секундочку…» даже не пришли мне на ум.
– О’кей, отлично! – ответил я. – Как скажете.
Вскоре после этого я приехал в офис Epic Records, и мне вручили мою первую студийную запись. Вот еще одно чувство, которое невозможно описать. Вот ты берешь пластинку. Смотришь на нее. Чувствуешь запах винила. Ты влюблен в эту запись так сильно, что почти хочешь заняться с ней сексом. Да, вот такие чувства вызывает первая пластинка. И ты хочешь заполучить как можно больше копий, чтобы раздать их родным и друзьям.
Мои дела шли все лучше. Пит Беннет позвонил мне и сказал, что моя запись попадет на радио WMCA в тот же день в 15:09. Я собрал всю родню у радиоприемника, и вот – началось! Я был в эфире, в точности как Дион и The Belmonts.
Когда все закончилось, все вокруг будто сошли с ума.
«И это была композиция… – объявил диктор. – Women without Love Т. Д. Валентина!»
Хорошо помню, как вся моя семья дружно обернулась ко мне, приподняв брови. Они сразу же начали подкалывать:
– Т. Д… Т. Д.! Кто бы это мог быть?
– Эй! – отвечал я. – Они хотели какое-нибудь крутое имечко!
И я на самом деле начал представляться людям этим именем – Т. Д. Валентин. Слава богу, никто меня сейчас так не называет! Впрочем, легко догадаться, к чему все это шло. И мораль этой истории легко предугадать – если уж ты нанимаешь кого-то копать яму, то не худо и самому разбираться в том, как их копают.
Много лет спустя этот мой музыкальный опыт сделал меня особенным представителем моей профессии. Большинство музыкальных менеджеров вышли из среды юристов или других корпоративных профессионалов. Многие из них вообще никогда не играли на музыкальных инструментах. Но когда я впервые встретился с Дерилом Холлом и Джоном Оутсом, а позже и с Билли Джоэлом, они сразу поняли, что я родом не из того мира, что те парни в костюмах. Из живого, творческого мира, с которым они сами были хорошо знакомы и уроженцам которого они могли доверять.
Пел я, вероятно, и правда на пять из десяти. Но зато я использовал возможность встать перед оркестром и петь на студии CBS, как она была у Фрэнка Синатры, Тони Беннета и Боба Дилана.
Каждый имеет право мечтать, правда? На самом деле многие исполнители стали звездами с голосом не лучше, чем пять из десяти. И мы знаем, кто они. Да и они тоже знают. Главное в этом деле – красиво улыбнуться и прыгнуть на эту доску для серфинга как раз в тот самый момент, когда набежит та самая волна. Пит Беннет отлично это понимал, и именно по этой причине он был готов дать мне шанс… по крайней мере, он был готов поддерживать меня до тех пор, пока мой отец ему платил.
После моего первого сингла мы с Питом посетили множество радиостанций. Весь план состоял в том, чтобы потрепаться с музыкальным продюсером, а потом дать интервью и рассказать там о своих песнях. Затем я выходил, а Пит заключал сделку. Меня не допускали до переговоров, и я понятия не имел о том, что там происходило. Но я знал, что в итоге моя запись всегда попадала в эфир этой станции.
Продвижение на радио основывалось на принципе «рука руку моет». Радиостанции ставят в эфир твои записи, но не просто так. Взамен они просили Пита командировать меня для поддержания их имиджа на различных мероприятиях. Станция размещала свою рекламу на сцене и усиливала эффект за счет популярных исполнителей. Мы, конечно, не получали ни цента, но и отказаться тоже не могли, мы же себе не враги. Даже сейчас выдающиеся артисты – Леди Гага, скажем, или Бейонсе – добровольно выступают на новогоднем балу Z100. Единственная разница в том, что сейчас никто никому ничего не гарантирует. Но все равно выступать в таких местах означает иметь определенные связи.
Когда я пытался начать музыкальную карьеру, современных официальных ограничений еще не существовало, но все равно все понимали основные правила. Если станция почему-то не ставила в эфир те записи, которые продвигал Пит, то он наносил визит тамошнему начальству, и все менялось как по волшебству. Но и те, кто отказывался потом выступать в интересах этих радиостанций, считай, совершали самоубийство как исполнители.
Рекламные вечеринки такого плана были совершенно новым занятием для меня, ведь меня никто еще не знал. Это было похоже на посвящение в рыцари. Знаменитые диск-жокеи – Кузен Брюси, Мюррей К. и Дэн «Денди» Дэниелс – царствовали в том мире. И если кто-то из них ставил вашу песню в программу – вроде как: «А сейчас настоящий хит сенсационного исполнителя Т. Д. Валентина!» – это значило, что вы теперь в числе избранных. С этого момента все фанаты этих диджеев становились вашими фанатами. Я выходил на сцену в легком пиджаке и накрахмаленной рубашке с высоким воротником, ждал окончания аплодисментов и шевелил губами, пока обе мои песни звучали из динамиков. Любой, кто проявил бы чуточку внимания, сразу догадался бы, что я на самом деле пою под фонограмму, но всем, похоже, было наплевать. Когда нужный диджей в нужное время и в нужном месте называл вас «сенсацией» – то ты становился ею. Я научился вылавливать из толпы кого-то одного и какое-то время «как бы петь» как бы только для него, а потом переключаться на другого зрителя и повторять все заново – и так до тех пор, пока не удавалось охватить всю аудиторию. Допустишь ошибку – толпа останется равнодушной. Но если ты сделал все верно, то зрители ответят. Я тогда переживал малую толику того волнения и безумия, которые ощущают звезды, и понял, какой это кайф, когда потом спускаешься со сцены навстречу аплодисментам и длинной очереди девиц, жаждущих получить автограф. Поверьте, это чувство сводит с ума довольно быстро. Остается лишь надеяться, что кто-нибудь поблизости вовремя скажет: «Эй, парень! Не натвори ерунды!»
Я демонстративно появлялся в магазинах звукозаписи. С меня начинались специальные выпуски The Sunday News, а в колонках Strictly Youthsville попадались мои фото. Ничего удивительного, что моя слава начала потихоньку отравлять меня. Я почувствовал только самую малость от того, что ощущает человек, когда его накачивают под завязку этим реактивным топливом. Казалось, что можно запросто долететь до Луны! Но стоило горючему прекратить поступать… ох, черт, это было бы хреново. Есть масса примеров того, что ломка от утраты популярности способна убивать не хуже обычной. В общем, полученный тогда опыт здорово помог мне в дальнейшей карьере продюсера.
По понедельникам я отправлялся в офис Epic Records, чтобы снова и снова добиваться от них поддержки. Там я говорил всем, что публика в восторге от меня, но примерно тогда у наслаждения успехом начал появляться горьковатый привкус. Магия, при помощи которой Пит Беннет зачаровывал новые записи, должна была со временем развеяться.
– Да, у тебя отличные песни, – говорили мне парни из отдела рекламы. По-хорошему, сначала они были так вежливы, как только могли. – Проблема в том, что, когда мы ставим их в эфир… народ не откликается.
Народ… Аудитория! Для любой звукозаписывающей компании решающим фактором были звонки на радио. Чем активнее люди звонили, тем чаще станции запускали песню в эфир, а чем чаще это случалось, тем больше пластинок продавали магазины. Радиостанции следили за продажами музыкальных магазинов, чтобы улавливать потребности рынка. «Угу, здесь продано тридцать копий вот этого… Похоже на хит!» Потом они крутили удачливый сингл еще немного, и продавалось уже восемьдесят копий. «Ага, вот оно!» Ставь эту песню в эфир пять-шесть раз в день – и продажи взлетят до трехсот. Вскоре такая композиция прочно занимала место в ежедневном расписании станции. Радио было «альфой и омегой», причиной и следствием любого успеха в музыкальном бизнесе. Радио было всем. Но оно не работало, если не звонили телефоны. Телефоны назначали истинную цену музыке.
А это значило, что если они молчали, то у тебя начинались проблемы. Пит Беннет мог выбить для вас эфирное время. Он мог согнать толпу девиц-подростков, чтобы они брали у вас автографы, создавая иллюзию популярности. Он мог договориться с пиар-фирмой, чтобы засунуть вашу улыбающуюся физиономию… но он не мог заставить слушателей звонить и просить поставить мою песню еще раз. Когда меня передавали по радио, никто не просил добавки.
Не то чтобы я собирался сдаваться. Я продолжал трудиться, посещать магазины, вечеринки и промодепартамент Epic Records, где я пытался протолкнуть новые идеи. Я им здорово досаждал, используя, правда, для этого всю свою вежливость и обаяние. Кроме того, я был «протежеем» самого Пита Беннета, так что определенный запас прочности у меня имелся. Я начал подталкивать ребят из Epic к тому, чтобы они дали мне еще один шанс – на сей раз уже в области действительно современной музыки.
Вице-президент Капралик согласился, я попросил себе в продюсеры Сэнди Линцера. Возможно, нас познакомил Чарли Калелло, сейчас я уже не помню. Это вполне вероятно, ведь они были хорошими друзьями. Сэнди помог написать для группы The Four Seasons синглы Dawn и Working My Way Back to You, а аранжировку для них делал как раз Чарли. Я чувствовал, что с помощью этих двоих моя вторая попытка будет иметь куда большие шансы на успех.
Сэнди Линцер был приятным малым из Нью-Джерси, всего на несколько лет старше меня. В общении он был легок, и мы сразу же поладили. Они с Чарли оба знали, что певец из меня так себе, но я им нравился, и они решили попробовать помочь мне.
Сэнди выступил в качестве режиссера и продюсера, выбрал для меня песню Love Trap, написанную Элом Купером, музыкантом из первого состава группы Blood, Sweat and Tears. Потом он уже специально для меня написал сингл Allison Took Me Away. Я был просто счастлив – испытываешь потрясающее чувство, когда исполняешь оригинальную песню, а не перепеваешь за кем-то еще. Сэнди не просто организовал все это, он даже помогал мне вести мелодию и не сбиваться в музыкальных фразах. Конечно, вторую свою запись я делал с куда большей уверенностью – и хорошо, ведь напряжение было огромным.
Как и у любого исполнителя, у меня в распоряжении был один день в студии, чтобы сделать все как надо. Не имело значения, насколько ты «в голосе». Музыканты для аккомпанемента заказывались заранее, как и сама студия. Нужно было брать себя в руки и справляться. Тогда я чувствовал, что моя карьера может завершиться, если эта вторая запись «не взлетит». Не знаю уж, как это объяснить, но в тот день я шел на CBS именно с этим чувством.
Сэнди сидел в операторской, Чарли дирижировал аккомпанементом. Я снова встал к микрофону и выложился по полной. Я чувствовал, что в этот раз у меня точно получается лучше. Но слух также говорил мне, что Allison мне удалась больше, чем Love Trap. В последней было несколько моментов, требовавших более высокого голоса, чем мой. Сэнди и Чарли, конечно, осыпали меня комплиментами, но мой внутренний детектор лжи говорил, что на самом деле они не так уж и впечатлены. Они были довольны, да, но за этим довольством скрывалось убеждение: «Все. Лучшего мы от этого парня не добьемся. Сворачиваемся и доведем все до ума техническими средствами…»
Сингл вышел, а Т. Д. Валентин снова ринулся в сердце рекламного урагана. И снова безрезультатно – телефоны радиостанций никто не обрывал. Я начал замечать определенную перемену в отношении ко мне сотрудников Epic Records. Двери начинали захлопываться за десять шагов передо мной.
Этот опыт мне очень многое дал. Я понял, что в борьбе за популярность можно переусердствовать. Промодепартамент был похож на трансмиссию моего GTO – я «газовал» так часто и так сильно, что просто сжег механизм.
Было очевидно, что едва ли Epic даст мне попробовать в третий раз, но и сдаваться я не хотел. У меня еще оставался «план Б» – путешествовать по стране и выступать в клубах. Я решил, что это неплохая альтернатива тому, чтобы делать студийные записи и полагаться только на радиостанции. Кроме того, выступая, я должен был развить свой голос и умение себя подать на сцене. Звучало разумно, но это все были разговоры с самим собой.
Я не знал, что мой отец на самом деле думал об этом плане. Он безмерно любил меня, и я уверен, что он хотел предоставить мне все возможности для успеха. Но он был реалистом и видел, что у меня ничего не выходит ни как у певца, ни как у актера. Мне доставались только роли второго плана без слов – я так и не смог преодолеть пропасть, отделявшую меня от «говорящих» персонажей. Отец представил дело так, что моя идея была толковой в любом случае: хорошо, если моя идея с поездками по клубам увенчается успехом, но если нет, то и терять мне было особо нечего.
Так что я отправился к портному, и он снял с меня мерку для смокинга. Кроме того, мы наняли Бобби Кролла, чтобы он написал мне сценарий клубного выступления. Кролл тогда был очень известен своим умением перекомпоновывать популярные песни и ловко соединять их вместе.
Получившийся результат мне понравился. Я немного порепетировал, а потом отправился в дорогу. Сначала штат Нью-Йорк. Потом Нью-Джерси. Пенсильвания, Массачусетс. Городишки с названиями, которые тут же вылетают из головы. Клубы, мимо которых легко было проскочить в темноте, если ехать слишком быстро, так как единственным указанием на то, что там вообще что-то есть, бывала моргающая неоновая вывеска, в которой горела едва половина ламп. Внутри стояла ужасная вонь от сигаретных окурков и прокисшего пива. Загляни вы в такое место днем – сразу бы удрали сломя голову, а потом немедленно приняли бы душ. Но и темнота лишь частично скрывала недостатки этих кабаков… Сцены с писклявыми микрофонами, публика, которая продолжала беседовать в полный голос даже во время выступления, звон металлической посуды… И это в удачные вечера!
Один из тех вечеров я никогда не забуду, хотя и очень стараюсь, даже прямо сейчас, когда пишу эти строки. Я вылез из машины со своей сумкой-чехлом для костюмов, как будто я собирался выступать в «Копакабане». Да только вот находился я на захудалом перекрестке где-то в нью-йоркской глуши. Мне показали дорогу в темную раздевалку, десять футов на пятнадцать. Она походила на тюремную камеру, а полная стриптизерша внутри выглядела так, будто мотала срок от «тридцати до пожизненного».
Я хотел отвести взгляд, но смотреть больше было некуда. Мне пришлось втиснуться за занавеску в той же комнате, чтобы переодеться в свой смокинг. Когда я появился оттуда, то не мог не заметить маленькие белые штучки, торчавшие у стриптизерши между пальцами ног.
– Что это? – спросил я.
– А это я туда зубчики чеснока сую, – отвечала она. – Чтобы не заболеть.
Так я стоял там, за кулисами, в своем сшитом на заказ смокинге, пытаясь выглядеть как Фрэнк Синатра. И все это в чертовой дыре, штат Нью-Йорк, во время снежной бури, в обществе полуобнаженной бочкообразной стриптизерши с чесноком между пальцами. И это еще не самое худшее – худшим было то, что я вот-вот должен был выходить и разогревать публику… для нее.
Ну, удачи всем! Если в этом ремесле можно упасть еще ниже, то я не желал это проверять.