Вы здесь

Хирург. 5 (Тесс Герритсен, 2001)

5

– Этот неизвестный – типичный пикерист, – подытожил доктор Цукер. – Так называют тех, кто с помощью ножа пытается достичь сексуального удовлетворения. Пикеризм подразумевает нанесение ран или порезов – собственно, любое проникновение в кожу с помощью острого предмета. Нож выступает в роли фаллического символа – субститута мужского полового органа. Вместо нормального полового акта наш неизвестный получает удовлетворение, подвергая жертву боли и устрашению. Его заводит власть над ней. Высшая власть – власть над жизнью и смертью.

Детектив Джейн Риццоли была не из пугливых, но общение с доктором Цукером повергало ее в дрожь. Он напоминал ей бледнолицего и нескладного Джона Малковича, а его голос, больше похожий на шепот, можно было принять за женский. Когда он говорил, его пальцы все время шевелились и скрючивались. Он не служил в полиции, а был психологом-криминалистом из Северо-Восточного университета, и его приглашали для консультаций в Бостонское управление. Риццоли уже доводилось однажды работать с ним по убийству, и он еще тогда навеял на нее страх. Дело было даже не в его внешности, а в том, что он слишком глубоко проникал в психологию преступника и получал очевидное удовольствие, блуждая в этом сатанинском измерении. Он наслаждался процессом. Ей казалось, что она улавливает в его голосе подсознательное возбуждение.

Она обвела взглядом присутствовавших на совещании детективов и задалась вопросом, не испытывают ли и они подобные ощущения, но увидела перед собой лишь их усталые лица, тронутые тенью пятичасовой щетины.

На самом деле они все устали. Сегодня ей удалось поспать всего часа четыре, не больше. Утром она проснулась еще затемно, и голова сразу включилась на четвертую передачу, чтобы поспеть за калейдоскопом образов и голосов. Она была настолько поглощена делом Елены Ортис, что даже во сне вела с убитой разговоры, хотя и бессмысленные. Жаль, но никаких откровений или сигналов с того света она не получила, как не было и озарений. И все же Риццоли считала свои сны знаковыми. Они лишний раз подтверждали, как много значило для нее это дело. Руководство расследованием серии убийств, к которому приковано всеобщее внимание, было равнозначно хождению по проволоке без страховки. Поймай она преступника – и раздастся гром аплодисментов. Оступись она – и весь мир с удовольствием понаблюдает за ее падением.

Дело было и в самом деле громким. Пару дней назад на первой странице местного таблоида появился заголовок: «Хирург опять режет». Стараниями «Бостон геральд» их убийца получил персональное прозвище, и теперь даже полицейские называли его не иначе как Хирург.

Видит бог, она была готова совершить этот опасный трюк, испытать судьбу и тогда либо вознестись, либо рухнуть. Неделю тому назад, впервые появившись в квартире Елены Ортис в качестве ведущего детектива, она сразу поняла, что на этом деле можно сделать карьеру, и ей не терпелось показать себя.

Как быстро все изменилось!

Уже через день ее дело стало составной частью масштабного расследования, возглавляемого начальником отдела лейтенантом Маркеттом. Дело Елены Ортис объединили с делом Дианы Стерлинг, и команда разрослась до пяти детективов, не считая самого Маркетта. Теперь в нее входили: Риццоли и ее напарник Барри Фрост, Мур со своим неуклюжим напарником Джерри Слипером, и пятым был детектив Даррен Кроу. Риццоли была единственной женщиной в команде; на самом деле единственной женщиной она была и во всем подразделении, и не всем мужчинам это было по душе. Да, она прекрасно ладила с Барри Фростом, хотя временами ее и раздражал его чрезмерный оптимизм. Джерри Слипер был слишком флегматичным, чтобы доставать кого-то или самому реагировать на чьи-либо выпады. А что касается Мура – стоило признать, что, несмотря на первоначальную настороженность, она проникалась к нему все большей симпатией и искренне уважала его спокойную и методичную манеру работы. Главное, что и он, похоже, уважал ее. Когда она говорила, то знала, что Мур внимательно ее слушает.

А вот с пятым детективом, Дарреном Кроу, возникали проблемы. Причем серьезные. Сейчас он сидел как раз напротив, и на его загорелом лице, как всегда, блуждала издевательская ухмылка. Джейн выросла среди таких вот мальчишек. С накачанными мышцами, многочисленными подружками и чрезмерным самомнением.

Они с Кроу презирали друг друга.

На стол выложили стопку документов. Риццоли взяла свой экземпляр и обнаружила, что это психологический портрет преступника, который только что составил доктор Цукер.

– Я знаю, кому-то из вас мои выводы покажутся надуманными, – сказал Цукер. – Позвольте объяснить логику моих рассуждений. Нам известно следующее об этом субъекте. Он проникает в дом жертвы через открытое окно. Проделывает это ночью, примерно между полуночью и двумя часами. Он застает сонную жертву врасплох. Сразу же усыпляет ее хлороформом. Раздевает. Привязывает к кровати, используя клейкую ленту, которой заматывает щиколотки и запястья. Для надежности укрепляет ленту на бедрах и талии. Наконец, он заклеивает жертве рот. Полный контроль – вот чего он добивается. Когда жертва вскоре просыпается, она не может ни двинуться, ни закричать. Она как будто парализована, и в то же время она не спит и осознает все, что происходит с ней дальше. А дальше происходит то, что и в самом страшном сне трудно представить.

Голос Цукера стал совсем уж монотонным. Когда очередь дошла до самых жутких деталей, он опустился до шепота, и все подались вперед, стараясь не пропустить ни слова.

– Убийца начинает резать, – говорил Цукер. – Как следует из протокола вскрытия, он не торопится, делает все методично. Он очень щепетилен. Слой за слоем он надрезает нижнюю часть живота. Сначала кожу, затем подкожный слой, фасцию, мышцы. Чтобы предотвратить кровотечение, он накладывает швы. Он ищет и удаляет только нужный ему орган. Ничего лишнего. А нужна ему матка.

Цукер оглядел своих слушателей, наблюдая за их реакцией. Взгляд его остановился на Риццоли, единственной из присутствующих, кто обладал органом, о котором шла речь. Она дерзко уставилась на него, возмущенная тем, что он выделил ее именно по половому признаку.

– Какой из этого можно сделать вывод, детектив Риццоли?

– Он ненавидит женщин, – ответила она. – Он вырезает именно то, что делает женщину женщиной.

Цукер кивнул, и его улыбка вызвала у нее содрогание.

– То же самое Джек-потрошитель проделал с Энни Чепман. Забирая матку, он уничтожает в своей жертве женщину. Он забирает у нее власть, которой она наделена от природы. Его не интересуют ни ее драгоценности, ни деньги. Он хочет только одного, и, как только приз оказывается у него в руках, он переходит к финальной части. Но сначала он берет паузу, которая предшествует полному удовлетворению. Вскрытие обеих женщин показало, что он останавливается в этой точке. Возможно, проходит около часа, пока женщина продолжает медленно истекать кровью, которая скапливается в ране. Что он делает в это время?

– Получает удовольствие, – тихо произнес Мур.

– Ты имеешь в виду, мастурбирует? – спросил Даррен Кроу с привычной для него грубостью.

– Ни на одном месте преступления не обнаружено эякулята, – заметила Риццоли.

Кроу смерил ее взглядом, в котором явственно читалось: «Ну не умница ли?»

– Отсутствие э-я-ку-ля-та, – произнес он, саркастически выделяя каждый слог, – не исключает возможность мастурбации.

– Я не думаю, что он на самом деле мастурбировал, – сказал Цукер. – Именно этот субъект ни на минуту не утратит контроль над ситуацией, находясь в незнакомой обстановке. Думаю, он подождет, пока окажется в безопасном месте, где ему никто не помешает в полной мере получить сексуальное удовлетворение. Все на месте преступления подтверждает, что главное для него – контроль. Смертельный удар он наносит уверенно и властно. Он перерезает горло жертвы одним махом. А после этого проводит финальный ритуал.

Цукер полез в свой портфель и достал две фотографии с места преступления, которые выложил на стол. На одной была заснята спальня Дианы Стерлинг, на другой – Елены Ортис.

– Он аккуратно складывает их ночные сорочки, которые оставляет возле трупа. Мы знаем, что проделывал он это уже после расчленения, поскольку пятна крови обнаружены на внутренних складках.

– Зачем он это делает? – спросил Фрост. – В чем здесь символика?

– Еще одно проявление контроля, – сказала Риццоли.

Цукер кивнул:

– Конечно. Этим ритуалом он демонстрирует, что полностью владеет ситуацией. Но можно сказать, что он и сам подвластен ритуалу. Это порыв, противостоять которому он не в силах.

– А если бы ему что-то помешало исполнить его? – спросил Фрост. – Предположим, его вспугнули?

– Это вызвало бы в нем злость и раздражение. Возможно, он был бы вынужден немедленно броситься на поиски новой жертвы. Но до сих пор ему всегда удавалось завершить задуманное. И каждое убийство приносило ему удовлетворение на длительный период. – Цукер оглядел собравшихся. – Должен вам сказать, что мы имеем дело с самым сложным типом преступника. Между его вылазками интервал в один год – это исключительная редкость. Он в течение многих месяцев выслеживает новую добычу. Мы можем сбиться с ног, разыскивая его, в то время как он будет отсиживаться где-то и, не торопясь, готовиться к следующему убийству. Он очень осторожен. Организован. Он практически не оставляет после себя следов. – Цукер посмотрел на Мура, ожидая подтверждения правильности своих выводов.

– Ни на одном месте преступления не обнаружено ни отпечатков пальцев, ни ДНК, – подтвердил Мур. – Все, что мы имеем, – это единственный волос, застрявший в ране Ортис. И несколько темных волокон полиэстера, оставшихся на оконной раме.

– Я так понимаю, что нет и свидетелей, – уточнил доктор Цукер.

– По делу Стерлинг мы опросили около тысячи трехсот человек. По делу Ортис на сегодняшний день опрошено сто восемьдесят человек. Никто не видел преступника. Никто не заметил ничего подозрительного.

– Зато у нас есть уже три признания, – встрял Кроу. – Самозваные убийцы пришли к нам с улицы. Мы сняли с них показания и отпустили с богом. – Он рассмеялся. – Психи.

– Этот убийца далеко не псих, – заметил Цукер. – Не удивлюсь, если он производит впечатление вполне нормального человека. Мне представляется, что это белый мужчина лет под тридцать или чуть больше тридцати. Аккуратный, ухоженный, с интеллектом выше среднего. Почти наверняка имеет высшее образование – возможно, окончил колледж или даже университет. Два места преступления находятся в миле друг от друга, и убийства были совершены в такое время суток, когда общественный транспорт уже прекращает работу. Выходит, он передвигается на автомобиле. Машина у него чистая и в хорошем состоянии. Скорее всего, у него никогда не было проблем с душевным здоровьем, но не исключено, что в юности он имел опыт разбойного нападения или склонность к созерцанию эротических сцен. Если у него есть работа, то наверняка такая, которая требует и ума, и аккуратности. Мы знаем, что он тщательно планирует преступления, и это подтверждается тем фактом, что он всегда имеет при себе набор инструментов: скальпель, шовный материал, клейкую ленту, хлороформ. Плюс контейнер, в котором уносит домой свой сувенир. Впрочем, им может быть обычный целлофановый пакет на молнии. Он работает в такой сфере, которая требует внимания к деталям. И поскольку очевидно, что он обладает познаниями в области анатомии и хирургическими навыками, можно с большой долей вероятности предположить, что мы имеем дело с профессиональным медиком.

Риццоли и Мур переглянулись, оба подумав об одном и том же. В Бостоне на душу населения врачей приходилось больше, чем где бы то ни было.

– Поскольку он умен, – продолжал Цукер, – то знает, что мы наблюдаем за местом преступления. И он будет изо всех сил сопротивляться искушению вернуться. Но искушение, несомненно, есть, так что стоит понаблюдать за домом Ортис, по крайней мере еще какое-то время. Он также достаточно умен, чтобы не выбирать жертву из числа тех, кто живет по соседству. Он скорее «гастролер», а не «мародер». Охотится он за пределами своей округи. Но, пока данных у нас маловато, я не могу составить географический профиль, указав те районы города, на которых вам следует сосредоточить свое внимание.

– И сколько данных вам еще нужно? – спросила Риццоли.

– Минимум пять.

– Вы хотите сказать, что вам нужно еще пять трупов?

– Программа составления географического профиля, которой я пользуюсь, требует, как минимум, пяти эпизодов. Я пробовал работать, ограничиваясь четырьмя, и иногда удавалось предсказать место жительства преступника, но в этом случае существует вероятность просчета. Нам необходимо знать как можно больше о его перемещениях. О местах, в которых он совершает убийства, куда стремится. Каждый убийца действует в пределах какой-то своей комфортной зоны. Они охотятся, как плотоядные животные. У каждого своя территория, свои норы, где они прячут добычу. – Цукер обвел взглядом невозмутимые лица детективов. – Пока мы слишком мало знаем об этом преступнике, чтобы делать какие-то прогнозы. Так что стоит сосредоточиться на жертвах. Кто они были, почему он выбрал именно их.

Цукер опять полез в свой портфель и достал две папки: на одной было выведено «Стерлинг», на другой – «Ортис». Он вывалил на стол с десяток фотографий. Это были снимки обеих женщин, сделанные при жизни, мелькали среди них и детские фотографии.

– Вы, возможно, не видели этих фотографий. Я попросил их у родственников покойных, просто чтобы мы могли понять историю жизни этих женщин. Вглядитесь в их лица. Попробуйте угадать, какими они были людьми. Почему убийца выбрал именно их? Где он их увидел? Что в них было такого, что привлекло его внимание? Смех? Улыбка? А может, походка?

Он принялся зачитывать текст, отпечатанный на листе бумаги:

– Диана Стерлинг, тридцать лет. Блондинка, глаза голубые. Рост сто пятьдесят семь сантиметров, вес пятьдесят семь килограммов. Род занятий: турагент. Место работы: Ньюбери-стрит. Место жительства: Марлборо-стрит, Бэк-Бей. Выпускница Смит-колледжа. Родители оба адвокаты, живут в собственном доме стоимостью в два миллиона долларов в Коннектикуте. Бойфренды: на момент смерти нет.

Он отложил лист и взял со стола другой:

– Елена Ортис, двадцать два года. Испанка. Брюнетка, глаза карие. Рост сто пятьдесят два сантиметра, вес сорок семь килограммов. Род занятий: продавщица в семейном цветочном магазине в Саут-Энде. Место жительства: квартира в Саут-Энде. Образование: средняя школа. Всю свою жизнь прожила в Бостоне. Бойфренды: на момент смерти нет.

Он поднял взгляд.

– Две женщины, которые жили в одном городе, но вращались в совершенно разных мирах. Покупки они делали в разных магазинах, ели в разных ресторанах, общих друзей у них не было. Как их находит наш убийца? Где он их находит? Они не только отличаются друг от друга, но не похожи и на типичных жертв сексуального насилия. Большинство преступников нападают на самых незащищенных членов общества – проституток или любительниц передвигаться автостопом. Как любой хищник, они атакуют животное, которое находится на краю стада. Так почему же он выбрал именно этих двух? – Цукер покачал головой. – Я не знаю.

Риццоли посмотрела на разложенные снимки, и взгляд ее остановился на фотографии Дианы Стерлинг. Лучезарно улыбающаяся девушка, свежеиспеченная выпускница престижного Смит-колледжа, в берете и плаще. «Золотая» девушка. «Каково это – быть „золотой“?» – подумала Риццоли. Ей трудно было представить. Младшая сестра двух красивых и крепких братьев, Джейн росла под обстрелом их колкостей и насмешек и отчаянно боролась за право состоять в их компании. Разумеется, Диана Стерлинг, с ее аристократическими скулами и лебединой шеей, понятия не имела, что значит быть вышвырнутой из братства дворовой шпаны. Она не знала, каково это, когда тебя презирают.

Внимание Риццоли привлекла золотая цепочка с кулоном на шее Дианы. Она взяла фотографию и присмотрелась внимательнее. Чувствуя, как забилось сердце, она огляделась по сторонам, пытаясь угадать, заметил ли кто-то еще то, что заметила она. Но никто из коллег не смотрел ни на нее, ни на фотографии; все взгляды были сосредоточены на докторе Цукере.

А он между тем развернул карту Бостона. Сквозь паутину городских улиц проступали две заштрихованные зоны: одна включала в себя район Бэк-Бей, другая – Саут-Энд.

– Это известные нам по двум жертвам места, в которых орудовал убийца. Кварталы, в которых проживали и работали жертвы. Повседневная жизнь каждого из нас протекает в знакомых нам окрестностях. У психологов даже есть на этот счет поговорка: «Куда мы ходим, определяется тем, что мы знаем; и то, что мы знаем, определяется тем, куда мы ходим». Это одинаково верно и для жертв, и для преступников. На этой карте хорошо видно, в каких разных мирах жили эти две женщины. Они даже не соприкасаются. Нет ни одной точки, в которой их жизни могли бы пересечься. Вот это меня больше всего и озадачивает. В этом ключ к расследованию. Что объединяет Стерлинг и Ортис?

Взгляд Риццоли вновь упал на фотографию. На золотой кулон, свисавший с шеи Дианы.

«Я могу и ошибаться. Я ничего не могу сказать, пока не буду уверена, иначе опять дам повод Даррену Кроу высмеять меня».

– А вам известно, что в этом деле есть и другой поворот? – произнес Мур. – Доктор Кэтрин Корделл.

Цукер кивнул:

– Оставшаяся в живых жертва из Саванны.

– Некоторые подробности, касающиеся почерка Эндрю Капры, не были преданы огласке и остались тайной следствия. Например, использование кетгута в качестве шовного материала. Сложенные ночные сорочки жертв. Тем не менее наш неизвестный в точности воспроизводит именно эти детали.

– Убийцы на самом деле прекрасно общаются друг с другом. Это своего рода братство.

– Капры нет на свете вот уже два года. Он не может ни с кем общаться.

– Но пока был жив, он мог поделиться своими навыками с нашим неизвестным. Я надеюсь, именно этим все объясняется. Потому что альтернатива гораздо страшнее.

– Что наш убийца имел доступ к секретным материалам полиции Саванны? – уточнил Мур.

Цукер кивнул.

– Что означало бы его принадлежность к правоохранительным структурам.

В комнате воцарилось молчание. Риццоли не смогла удержаться и обвела взглядом своих коллег: все они были мужчины. Она задумалась над тем, какого мужчину может привлечь работа в полиции. Мужчину, который любит силу и власть, оружие и большие полномочия, дающие право контролировать других.

«Именно то, о чем мечтает наш неизвестный».


Когда был объявлен перерыв, Риццоли дождалась, пока ее коллеги покинут зал заседаний, и подошла к Цукеру.

– Можно я на некоторое время возьму эту фотографию? – спросила она.

– А я могу спросить, чем вызван такой интерес к ней?

– Да есть одна идейка.

Цукер растянул губы в зловещей улыбке в духе Джона Малковича.

– Поделитесь со мной?

– Я не делюсь своими идеями.

– Плохая примета? – еще шире улыбнулся Цукер.

– Просто защищаю свою территорию.

– Но вы же работаете в команде.

– Забавная штука – эта командная работа, – усмехнулась Джейн. – Идеи мои, а лавры достаются кому-то другому.

С фотографией в руке она вышла из комнаты и тотчас пожалела о последней реплике. Но ее уже давно достали коллеги-мужчины, их язвительные шуточки и колкости, дополнявшие общую картину неприязненного к ней отношения. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, стал опрос соседки Елены Ортис, который они проводили вместе с Дарреном Кроу. Кроу постоянно перебивал Риццоли, чтобы задать свои вопросы. Когда она попросила его удалиться и впредь следить за своим поведением, он выпалил классическое мужское оскорбление: «Я так понимаю, что попал на критические дни».

Нет уж, она собиралась держать свои идеи при себе. Если ее подозрения не подтвердятся, тогда никто, во всяком случае, не поднимет ее на смех. А если окажется, что она попала в точку, тогда уж она утрет всем нос.

Джейн вернулась на свое рабочее место, чтобы еще раз рассмотреть выпускное фото Дианы Стерлинг. Потянувшись за лупой, она вдруг обратила внимание на бутылку минеральной воды, которую всегда держала на столе, и все в ней закипело, когда она увидела, что́ туда запихнули.

«Не реагируй, – приказала она себе. – И виду не показывай, будто тебя это задело».

Стараясь не смотреть на бутылку с водой и отвратительный предмет, болтавшийся внутри, она направила лупу на шею Дианы Стерлинг. В комнате воцарилась неестественная тишина. Джейн чувствовала на себе взгляд Даррена Кроу, который так и ждал, когда же она взорвется.

«Не дождешься, мерзавец. На этот раз у тебя не пройдет».

Она сосредоточилась на ожерелье Дианы. Эта деталь поначалу ускользнула от ее внимания, что было неудивительно – настолько притягательным было лицо девушки, ее красивые высокие скулы, изящно изогнутые брови. Теперь она присмотрелась к двум кулонам, подвешенным на тонкой цепочке. Один кулон был в форме замочка, а второй был крохотным ключиком. «Ключ к сердцу», – мелькнуло у нее в голове.

Риццоли порылась в папках и отыскала фотографии с места убийства Елены Ортис. Вооружившись лупой, она стала рассматривать тело жертвы. Под слоем засохшей на шее крови ей удалось различить тонкую змейку золотой цепочки; кулоны не просматривались.

Она потянулась к телефону и набрала номер судмедэксперта.

– Доктора Тирни не будет до конца дня, – ответила его секретарь. – Могу я вам чем-то помочь?

– Я по поводу вскрытия, которое он делал в прошлую пятницу. Елена Ортис.

– Да?

– На убитой было ювелирное украшение, когда ее доставили в морг. Оно до сих пор у вас?

– Сейчас проверю.

Риццоли ждала, постукивая карандашом по столу. Бутылка с водой стояла прямо перед ней, но она упорно ее не замечала. Злость уступила место возбуждению. Азарту охотника, идущего по следу.

– Детектив Риццоли? – снова раздался голос секретаря.

– Я слушаю.

– Личные вещи забрали родственники. Пару золотых сережек, ожерелье, кольцо.

– Кто расписался в получении?

– Анна Гарсиа, сестра жертвы.

– Спасибо. – Риццоли положила трубку и взглянула на часы. Анна Гарсиа жила в Денвере, и ехать к ней предстояло в самый час пик…

– Вы не знаете, где Фрост? – спросил Мур.

Риццоли подняла глаза и очень удивилась, увидев, что он стоит возле ее стола.

– Нет. Не знаю.

– Куда он мог запропаститься?

– Я не держу его на поводке, – пожав плечами, ответила она.

Последовала пауза. Потом Мур спросил:

– Что это?

– Фотографии с места убийства Ортис.

– Нет. Что это за штука в бутылке?

Она опять подняла голову и увидела, что он хмурится.

– Вы что, не узнаете? Это же тампон. Кое-кто здесь отличается слишком тонким чувством юмора. – При этом она красноречиво посмотрела в сторону Даррена Кроу, который предпочел отвернуться, чтобы не прыснуть от смеха.

– Я разберусь с этим, – сказал Мур и взял со стола бутылку.

– Эй! – воскликнула она. – Да черт с ней, Мур. Забудьте!

Между тем детектив уже зашел в кабинет лейтенанта Маркетта. Сквозь стеклянную перегородку она увидела, как он поставил бутылку на стол начальника отдела. Тот обернулся и посмотрел в сторону Риццоли.

«Ну вот, опять. Теперь они будут говорить, что эта стерва не понимает шуток».

Джейн схватила свою сумку, собрала фотографии и вышла из офиса.

Она была уже возле лифтов, когда ее окликнул Мур:

– Риццоли!

– Я сама могу за себя постоять! – огрызнулась она.

– Да, но вы просто сидели за столом, а эта… штука была перед вами.

– Тампон. Неужели так трудно произнести это слово вслух?

– Почему вы на меня злитесь? – Мур недоуменно развел руками. – Я ведь пытаюсь защитить вас.

– Послушайте, Святой Томас, знаете, как это бывает с женщинами? Я пожалуюсь, я же и получу по мозгам. И в моем личном деле появится запись: «Не умеет работать в мужском коллективе». На моей репутации будет поставлено клеймо: Риццоли нюня, Риццоли размазня.

– Напротив, они почувствуют себя победителями, если вы не станете жаловаться.

– Я уже пробовала разную тактику. Бесполезно. Так что впредь не надо делать мне никаких одолжений, договорились? – Она набросила сумку на плечо и вошла в лифт.

Лишь только двери лифта закрылись, ей захотелось взять свои слова обратно. Мур не заслуживал такой отповеди. Он всегда был вежлив, настоящий джентльмен, а она в запальчивости бросила ему в лицо прозвище, которым его дразнили за глаза в отделе, – Святой Томас. Полицейский, который никогда не шел по трупам, не ругался, не терял самообладания.

И были еще печальные обстоятельства его личной жизни. Два года назад у его жены Мэри случилось кровоизлияние в мозг. Полгода она пролежала в коме, но Мур до последнего дня не терял надежды на выздоровление. Прошло полтора года после смерти Мэри, а он, казалось, так и не смирился с утратой. По-прежнему носил обручальное кольцо, держал на столе ее фотографию. Риццоли часто наблюдала, как рушились семьи у полицейских, видела, как быстро обновлялась галерея женских образов на столах многих ее коллег-мужчин. На столе Мура оставалась Мэри с застывшей навеки улыбкой.

Святой Томас? Риццоли скептически покачала головой. Если на земле и были настоящие святые, то уж точно не из числа полицейских.


Один хотел, чтобы он жил, другая хотела его смерти, и оба наперебой клялись ему в своей любви, соревнуясь в том, кто любит сильнее. Сын и дочь Германа Гвадовски сидели друг против друга по разные стороны отцовской кровати, и никто не хотел уступать.

– Не ты один заботился об отце, – говорила Мэрилин. – Я готовила ему еду. Убирала его дом. Я возила его к врачу каждый месяц. Ты, вообще-то, хоть иногда навещал его? У тебя всегда находилось множество других важных дел.

– Я живу в Лос-Анджелесе, черт побери, – огрызался Иван. – У меня бизнес.

– Но хотя бы раз в год можно было прилететь. Неужели это было так сложно?

– Ну вот я и прилетел.

– О да. Господин Большая Шишка прилетает, чтобы спасти положение. Раньше тебя нельзя было отвлекать подобными мелочами. Но теперь ты хочешь быть первым.

– До сих пор не верю, что ты вот так запросто готова отпустить его.

– Я не хочу, чтобы он страдал.

– А может, ты хочешь, чтобы он перестал сосать деньги со своего банковского счета?

Лицо Мэрилин окаменело.

– Ты просто ублюдок.

Кэтрин больше не могла слушать это и предпочла вмешаться:

– Здесь не место для таких разговоров. Пожалуйста, не могли бы вы оба выйти из палаты?

Какое-то мгновение брат и сестра с молчаливой враждебностью смотрели друг на друга, выжидая, кто выйдет первым, словно это и должно было определить проигравшего. Наконец Иван поднялся, и его устрашающего вида фигура в строгом костюме прошествовала к выходу. Его сестра Мэрилин, с виду напоминавшая усталую домохозяйку, коей она, собственно, и была, легонько сжала руку отца и последовала за братом.

В коридоре Кэтрин изложила родственникам печальные факты:

– Ваш отец находится в коме с первого же дня после несчастного случая. На сегодня у него отказывают почки. Они уже были поражены давним диабетом, а травма усугубила ситуацию.

– А насколько ухудшило его состояние хирургическое вмешательство? – спросил Иван. – Какую анестезию вы ему делали?

Кэтрин с трудом поборола вспыхнувшее возмущение и ровным голосом произнесла:

– Он был без сознания, когда поступил к нам. Анестезия здесь ни при чем. Но повреждение тканей дает дополнительную нагрузку на почки, и у вашего отца они отказали. Помимо этого, у него рак простаты, который уже затронул и кости. Даже если он очнется, эти проблемы останутся.

– Вы хотите, чтобы мы отказались от продолжения лечения, не так ли? – спросил Иван.

– Я просто хочу, чтобы вы еще раз подумали и решили, что, если его сердце остановится, нам не нужно его реанимировать. Мы можем дать ему возможность тихо и спокойно уйти.

– Другими словами, дать ему умереть.

– Да.

Иван фыркнул:

– Позвольте мне кое-что сказать вам о моем отце. Он не из тех, кто сдается. И я сам такой же.

– Ради всего святого, Иван, сейчас речь идет не о том, чтобы победить или проиграть! – вмешалась Мэрилин. – Вопрос в том, когда отпустить его.

– А ты так торопишься с этим? – обрушился Иван на сестру. – При первых же признаках трудностей малышка Мэрилин всегда сдавалась, рассчитывая на то, что папочка выручит. Меня-то он никогда не выручал.

В глазах Мэрилин заблестели слезы.

– Ты ведь сейчас думаешь вовсе не об отце. А о том, чтобы остаться победителем.

– Нет, я просто хочу, чтобы ему дали шанс побороться за жизнь. – Иван посмотрел на Кэтрин. – Я хочу, чтобы для моего отца было сделано все необходимое. Надеюсь, это понятно.

Глядя вслед брату, Мэрилин утирала с лица слезы.

– Как он может говорить, что любит отца, если ни разу не приехал к нему? – Она посмотрела на Кэтрин. – Послушайте, я не хочу, чтобы моего отца реанимировали. Вы можете записать это в его карту?

Это была своего рода этическая дилемма, перед которой пасовал каждый врач. Хотя Кэтрин была солидарна с Мэрилин, последние слова брата содержали недвусмысленную угрозу.

– Я не могу изменить предписание, пока вы с братом не договоритесь по этому вопросу, – сказала она.

– Он никогда не согласится. Вы сами слышали.

– Тогда вам придется еще раз поговорить с ним, – как можно мягче проговорила Кэтрин. – Убедить его.

– Вы боитесь, что он подаст на вас в суд, да? Поэтому не хотите изменить предписание.

– Я вижу, что он настроен очень воинственно…

Мэрилин печально кивнула:

– Так он и побеждает. Причем всегда.

«Я могу заштопать, залатать тело, – подумала Кэтрин. – Но не могу склеить эту разбитую семью».

Когда полчаса спустя она выходила из клиники, ей все еще вспоминалась эта встреча, исполненная боли и враждебности. Был вечер пятницы, и впереди ее ждал свободный уик-энд, но она почему-то не испытывала радости по этому поводу. Сегодня жара была еще сильнее, чем вчера, и она стремилась поскорее окунуться в прохладу своей квартиры, налить себе ледяного чаю и усесться перед телевизором, настроенным на канал «Дискавери».

Она стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, когда вдруг взгляд ее выхватил название поперечной улицы. Вустер-стрит.

На этой улице жила Елена Ортис. Адрес жертвы упоминался в статье, напечатанной в «Бостон глоб», которую Кэтрин наконец заставила себя прочитать.

Светофор мигнул. Неожиданно для самой себя она свернула на Вустер-стрит. Она никогда раньше не ездила этим маршрутом, но сейчас что-то неумолимо тянуло ее вперед. Ей непременно захотелось увидеть то место, где побывал убийца, дом, в котором ее собственные ночные кошмары стали явью для другой женщины. Ладони увлажнились, а сердце билось все чаще по мере того, как возрастали цифры на табличках с номерами домов.

У дома Елены Ортис она остановила машину.

В самом здании не было ничего примечательного, ничего, что кричало бы о смерти и ужасе. Кэтрин видела перед собой обычное трехэтажное строение из кирпича.

Она вышла из машины и окинула взглядом окна верхних этажей. В какой из этих квартир проживала Елена? Может, в той, с полосатыми шторами? Или в этой, за ширмой вьющихся растений? Она подошла к подъезду и просмотрела имена жильцов. В доме было шесть квартир; табличка против квартиры 2А пустовала. Имя Елены Ортис уже было стерто, выведено из списка живых. Никто не хотел лишнего напоминания о смерти.

Если верить «Глоб», убийца проник в квартиру через пожарный выход. Вернувшись на боковую улицу, Кэтрин разглядела стальную лестницу, примыкавшую к стене дома со стороны тенистой аллеи. Сделав несколько шагов вперед, она вдруг резко остановилась. По коже поползли мурашки. Она оглянулась назад: по улице проехал грузовик, трусцой пробежала женщина в спортивном костюме. Какая-то пара садилась в свою машину. Ничего подозрительного, и все-таки она не могла унять приступ паники.

Она вернулась к своей машине, закрыла двери и, вцепившись в руль, принялась повторять про себя: «Все в порядке. Все в порядке». Когда из вентилятора подул прохладный воздух, Кэтрин почувствовала, что успокаивается. Наконец, вздохнув, она откинулась на спинку сиденья.

И опять потянулась взглядом к дому Елены Ортис.

Только тогда она заметила машину, припаркованную в тени аллеи. И табличку с номерным знаком на заднем бампере.

«POSEY5».

В следующее мгновение она уже рылась в сумочке в поисках визитной карточки детектива. Дрожащими пальцами она набрала номер его телефона.

– Детектив Мур, – ответил он по-деловому.

– Это Кэтрин Корделл, – произнесла она. – Вы приходили ко мне на днях.

– Да, доктор Корделл.

– Скажите, Елена Ортис ездила на зеленой «хонде»?

– Простите?

– Мне нужно знать номер ее машины.

– Боюсь, я не совсем понимаю…

– Просто скажите мне!

Ее резко прозвучавшая просьба, больше похожая на ультиматум, удивила его. В трубке повисла долгая пауза.

– Сейчас проверю, – сказал он и, видимо, отложил трубку в сторону.

Фоном звучали далекие мужские голоса, звонки телефонов. Вскоре он вернулся на линию.

– Это заказной буквенный номерной знак, – сообщил он. – Думаю, он имеет отношение к семейному цветочному бизнесу.

– «Поузи-пять», – прошептала она.

Пауза.

– Да, – подтвердил он наконец, и голос его прозвучал как-то странно. В нем была тревога.

– Тогда, в разговоре, вы спрашивали, знала ли я Елену Ортис.

– И вы сказали, что нет.

Кэтрин судорожно глотнула воздух:

– Я ошиблась.