Химические этюды. Этюд второй – Цианистый калий (Сергей Кобозев)

Этюд второй – Цианистый калий

…В три часа ночи завибрировал мобильник. Я, с трудом разлепляя сонные очи, нажал вызов.

– Серёга! – вопил в трубке возбуждённый булышовский голос. – У тебя дорожная сумка есть?

– Бульдыш, ты совсем офигел?!! – хотел было разозлиться я, но тут же совладал с собой: – Да есть, есть. А тебе-то зачем?

– Хватай её в зубы и срочно мчись ко мне! Вопрос жизни и смерти! – Игорюня оборвал связь

– Ты… Ты… Бульдыш?!!

Я раздражённо отшвырнул мобильник.

– Старый хрыч, как же ты меня достал за эти пять лет! Избиенный ты наш!..

Однако уже через минуту сидел в такси, направляясь из своей тихой, уютной Новостройки в криминальную, неприветливую Бежицу – из одной ненавистной общаги – в другую!.. На коленях лежала спортивная сумка…

Игорюня метался от шкафа к шкафу, сгрудил в кучу вещи, пораскрывал все тайники, разбил зачем-то микроволновку и к моему приходу умудрился так перевернуть вверх дном свою хибару, что его варварству позавидовали бы даже чекисты!

– Кобозь, мы срочно отправляемся в Большое Полпино! Вызывай такси!.. Сумку принёс?

Я ошалел.

– В Полпино?! Какого чёрта мы там забыли?!

– Ай, Кобозь, не время для объяснений!!! – замахал руками запыхавшийся мужичок. – Вызывай такси!.. Давай сюда сумку!

С минуту я наблюдал, как мой угорелый друг запихивал в кошёлку два старых, свёрнутых рулетом плаща, две сумки с противогазами и пакет резиновых перчаток. Затем мужчина сунул мне в руки набитую вещами сумку и очень бережно надел себе на спину видавший виды, измочаленный портфель. Раздалось стеклянное «дринк, дринк!».

– Что там у тебя за склянки? – поинтересовался я.

– Молчи, это страшная тайна! – испуганно зашипел Игорюня. – Ты вызвал такси?

– Угу…

Через пять минут мы весело мчались через весь город. Бульдыш бережно прижимал свой старый портфель к груди.

– И всё-таки, зачем ты выбрал такое стрёмное время?

– Чтоб никто не пронюхал, – шепнул мне на ухо друг.

«Боже, во что я на этот раз с ним вляпаюсь?..»

Наконец добрались до посёлка. Бульдыш повёл меня сквозь чьи-то заброшенные дворы, мимо горелых сараев, мимо зловещих цыганских бараков… В конце концов вышли на какую-то скособоченную беседку с высаженными окнами. Рассвет уже проклёвывался.

Игорюня пнул ногой скрипучую дверь, прошмыгнул в таинственный полумрак и махнул мне рукой:

– Заходь, брат.

– Чья эта рухлядь? – обронил я, закрывая за собой дверь.

– Ничейная… – Мужчина снял со спины портфель. – Давай сюда сумку.

Бульдыш разверз чёрное чрево кошёлки и бросил мне плащ.

– Надевай.

– Зачем?

– Да не начинай ты! – обозлился мэтр и принялся натягивать на себя другой плащ. – Слушайся меня во всём!

Я нехотя укутался в сырой, зловонный «мешок». А Бульдыш уже протягивал мне противогаз.

Я вконец вышел из себя:

– Старый хрен, что ты затеял?!

Игорюня гневно закусил губу и громко выдохнул:

– Мальчик мой сладенький! Ща я тебя грёбну!.. – Потом, успокоившись, пояснил: – Серёжа, мы будем работать с цианидом. Нам необходимо как следует защитить себя от этого сильнейшего яда. Надевай противогаз и перчатки. И капюшон накинь.

Я обалдел… И молча облёкся во всеоружие…

Бульдыш, хрипя противогазной трубкой, открыл портфель и выложил на пыльный столик штатив, спиртовку и банку какого-то кроваво-красного вещества. После достал бутылку с водой, склянку концентрированной серной кислоты (название прочёл на этикетке), двухлитровую круглую колбу с торчащим из её пуза дефлегматором, мерный стакан, современные химические весы со шкалой и капельную воронку.

Я зачарованно наблюдал за маэстро.

– Что это за красные кристаллики?

– Это, Серёня, калий железосинеродистый, он же красная кровяная соль.

– А где ты достал такие химикаты?

– У нас, в Брянске, – простодушно пояснил друг. – В магазинах химических реактивов: часть – на Красноармейской, часть – на Крамской.

– А «тети-мети» где раздобыл?

– Какие ишшо «тети-мети»?

– Где денег столько взял?

Химик горько вздохнул:

– Опять у Теслей калымил.

– Да? И что ты на этот раз у них делал?

– Отстойник чистил, мать его в душу! – Бульдыш яростно стукнул кулаком по столу. – Ох и понагадили, твари Божьи! Заставить бы их самих этим заниматься! Легко говорить: «Мы одна плоть»! Ух!.. – Гений махнул рукой и поправил перекинутую через плечо сумку с фильтром. – Ну да ладно, деньги всё равно не пахнут. Давай больше не будем отвлекаться.

– Хорошо.

Игорюня закрепил колбу в держателе штатива, открутил крышку у банки с кровяной солью и стал осторожно ссыпать кристаллы в чашу весов, пока стрелка не доползла до двухсотграммовой отметки. Затем пересыпал реактив в колбу, отмерил мензуркой четыреста миллилитров воды, добавил её к соли и перемешал раствор стеклянной палочкой. В ёмкости образовалась кровавая жидкость.

Я затаил дыхание, боясь потревожить работу профессионала.

Бульдыш тем временем поднёс под дно колбы спиртовку, и чиркнув спичкой, зажёг фитиль. Затем налил в стакан двести миллилитров воды, опустил в сосуд стеклянную палочку и принялся по ней очень медленно приливать к воде равное количество серной кислоты.

Я зачарованно молчал. Колба начала нагреваться.

– А теперь, Серёжа, вспомни урок химии, – деловито начал Игорюня. – Что мы получим, если прильём к раствору железосинеродистого калия серную кислоту?

Я тупо пожал плечами.

– Ну думай, думай! – вскипел Бульдыш. – Это реакция замещения! Какое новое вещество образуется в нашей колбе?

Я изо всех сил напряг извилины:

– Ну… Думаю, должна выйти какая-нибудь соль.

– Верно мыслишь! – просиял маэстро. – Целых две: сульфат калия и сульфат железа. Но это всё шелуха, нам важно другое. Как ты думаешь, что?

И тут меня озарило:

– Синильная кислота?

– Умница! – захлопал в ладоши Бульдыш. – Пять с плюсом! Правильно, нам нужна синильная кислота! Однако не будем забегать вперёд. – На этой торжественной ноте Игорюня вынул из портфеля ещё одну – на сей раз простую – двухлитровую колбу, резиновую пробку с двумя торчащими стеклянными трубками, загнутыми в разные стороны (на конце одной красовался поглотитель – патрон от противогаза), резиновый шланг, склянку с гидроксидом калия и… наш абсолютный спирт!

Я судорожно сглотнул. Лицо зудело под маской противогаза.

Игорюня взял чистый стакан, налил в порожнюю колбу пятьсот миллилитров спирта, взвесил сто пятьдесят граммов щёлочи, развёл гранулы водой и прилил получившийся беловатый раствор к спирту.

– И ещё спрошу тебя, – сосредоточенно растягивал слова химик. – Что будет, если пропустить пары синильной кислоты сквозь спиртовой раствор гидроксида калия?

Я наконец-таки обо всём догадался:

– Соль синильной кислоты выпадет в осадок.

– Ну-ну. И, может быть, ты скажешь, что это за соль?

– Цианид калия – молниеносный яд!

– Ах, Кобозь! – Бульдыш аж запрыгал. – Ну, проныра севский!.. А теперь шутки в сторону! – С этими словами мэтр сунул пробку в горлышко простой колбы – стеклянные трубки доходили до середины ёмкости, но не касались самого щёлочно-спиртового раствора. А дальше Игорюня надел на свободную от поглотителя трубку резиновый шланг и прикрепил его противоположный конец к дефлегматору закипающей колбы. – А теперь, Серёга, да сохранит нас Господь! – Гений вставил в горлышко колбы воронку и очень медленно, порциями, стал заливать в неё раствор серной кислоты. В красную бурлящую жидкость начали падать капли. – Так, сейчас будет происходить синтез циановодорода и его пары стремительно начнут поступать в нашу приёмную колбу. Это самый ответственный момент! Поглотитель, к сожалению, не очень надёжен, так что избыток ядовитого газа вместе с горячим воздухом может просочиться наружу. Впрочем, экипировка должна нас на какое-то время защитить. Ох, страсти-мордасти… Так, Кобозь, иди сюда.

Я, словно вкопанный, замер на месте.

– Ну иди, иди! – рявкнул Бульдыш.

Пришлось скрепя сердце подчиниться.

– Слушай внимательно. Я сейчай буду встряхивать колбу со щёлочью (иначе синильная кислота плохо будет поглощаться), а ты придерживай шланг, чтобы он не выскочил… Ох, Серёж, если у нас разорвёт колбу и если тебя окатит кислотой, то… извини, но я чист от твоих кровей…

– А что со мной в таком случае будет? – совсем разволновался я, берясь трясущимися руками за шланг.

– Что будет? – Химик мерно тряс колбу. – Мгновенно превратишься в силос. – Игорюня заржал. – Но не переживай, пахнуть будешь горьким миндалём!

Мы работали молча. Серная кислота медленно, но верно убывала. Раствор гидроксида калия исполнялся мелкими пузырьками. Внезапно я почувствовал, как обильные капли пота потекли по всему моему телу. Сердце пустилось в бешеный скач, в горле першило, дыхание перехватывало… Я понял, что умираю…

«Боже, – зашептал я молитву, задыхаясь и слабея с каждой секундой, – я благодарю Тебя за подаренную мне жизнь. Она по-своему была хороша и привлекательна. Ты уж прости меня за то, что я так много роптал на неё, за то, что столько раз пытался её оборвать. Сейчас я понимаю, что она не была такой уж никчёмной и пустой, как мне представлялось. Я верю, что выполнил свою главную миссию: я всегда старался поддержать и вдохновить трёх слабых, измученных, но самых важных людей в моей жизни: Николаса, Игорюню и её – своего славного алмазика. Эта маленькая девочка невероятным образом оказалась моей самой большой надеждой, самой большой любовью. Сколько раз я просил Тебя не отнимать её у меня, ведь она была единственным источником моей радости. У меня не было ничего, и она стала моим всем. Но увы. Словно смеясь надо мной, Ты отдал её тому, у которого было всё. Можно спросить, зачем? Ему ведь не нужны великие надежды?.. Воистину, кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет!.. Ладно, главное, чтобы она была жива, здорова и счастлива… Я знаю, почему Ты меня чураешься. Ты видишь человеческое сердце, Ты ведаешь, кто я есть на самом деле. Да-да, мне давно всё открылось. Нет, я не хочу с Тобой воевать. Просто сейчас я чувствую себя понурым, бездомным псом, ищущим доброго хозяина своей судьбы. И если меня приютит дьявол, я буду ему служить, буду сражаться под сатанинским знаменем… Ты станешь искать меня и не найдёшь – меня уже нет… Я не ненавижу христиан – миллион раз нет! – просто я верен своему делу… А сейчас, если мне конец, прими меня, пожалуйста, в своё Небесное Царство…»

Дурнота резко отступила. Чёрная пелена спала с глаз. Серная кислота вышла полностью. На дне приёмной колбы белел осадок.

– Кобозь, мы сделали это! – радостно воскликнул гений. – Ты там живой?.. Серый, а Серый?.. Чего ты молчишь?!

– Да жив, жив, – вышел я из ступора.

– Вот и славно. Теперь самое интересное! – Игорюня снял с огня почти полностью выкипевшую колбу и разобрал наш химический прибор. – Не бойся, брат, главная опасность осталась позади: вся кислота – ну или почти вся – уже поглотилась. – Достал из портфеля пустую банку и толстый слой марли. – Сейчас мы процедим наш цианистый калий. – Бульдыш примостил над отверстием банки сложенную вдвое ткань и кивнул: – Иди подержи фильтр.

Я крепко обхватил горлышко склянки, туго натянув марлю. Мой друг взял в руки колбу с осадком и очень бережно стал выливать раствор на ткань. Жидкость просочилась сквозь фильтр, оставив на марле влажный сгусток ядовитой соли. Химик тщательно отжал осадок от лишней влаги и схватил со стола абсолютный спирт.

– Сейчас мы его, голубчика, вымоем от всяких примесей. – Принялся поливать цианид этанолом. Затем снова отжал соль, ещё раз промыл её спиртом, ещё раз отжал и удовлетворённо выдохнул: – А теперь, Серёжа, финальный раунд. – Достал фарфоровую чашку, вывалил в неё сырой комок цианистого калия и закрепил выпариватель в держателе, подставив его днище под самым пламенем спиртовки.

Осадок быстро начал сохнуть. Бульдыш то и дело крошил его палочкой на мелкие куски. Наконец, цианид затвердел. Мэтр погасил спиртовку, поставил на стол чашку, взял пестик и принялся тщательно растирать сухие комки. В скором времени в чашечке весело искрились сто грамм белёсых, пушистых кристалликов яда.

– Это и есть твой пресловутый цианистый калий? – недоверчиво спросил я, указывая на симпатичное вещество.

– Он самый! – ликовал Игорюня. – Теперь нам его надо срочно запаять в ампулы, иначе он мгновенно начнёт портиться. – С этими словами мужчина достал большой пузырёк, вытряхнул на крышку крупные капсулы (как оказалось, пустые) и приготовил два пинцета. – А вот это уже ювелирная работа. – Схватил двумя пинцетами капсулу, разъединил фрагменты и наполнил каждую ядом, после чего плотно запаял их вновь… И так предстояло поступить со всеми!..

В конце концов нудная процедура была завершена. Ошалевший от напряжения Бульдыш смахнул ядовитые ампулы в пузырёк и спрятал склянку в карман брюк.

– Всё, Кобозь, уходим… Боже, я сейчас копыта двину! Грёбаный цианид калия!.. Воздуха мне, воздуха!..

Мы поспешно собрали свои прибамбасы и вышли на улицу. Утренние лучи солнца нежно окутывали росистые травы.

Игорюня выплеснул химикалии и побросал на землю колбы.

– Пусть как следует выдохнутся. Потом заберу… Эх, сейчас бы борщечка с гусятиной! Да, Кобозь? – засмеялся химик, стаскивая с себя экипировку. – Плащи тоже пока оставим здесь… Всё, погнали в город!

Я упоительно вдыхал свежий аромат поселкового утра. Ветерок приятно обдувал пылающее лицо. Отовсюду щебетали ласточки, где-то в зарослях разливался соловушка, совсем рядом тосковала кукушка… Вот где истинное счастье!..

Мне пришла в голову провокационная мысль:

– Игорюня, а вдруг у нас ничего не вышло? Как мы убедимся?

Бульдыш задорно хохотнул:

– Не бойсь, сейчас испробуем наше зелье!

– На ком? – ужаснулся я.

– Молчи и следуй за мной…

Химик притащил меня к чьему-то неопрятному, зловонному дворику. Всюду сновали тощие куры.

Игорюня вынул из пузырька капсулу и приглушённо поманил птиц, опасливо поглядывая по сторонам:

– Пыля-пыля-пыля!

Пёстрая волна устремилась к его ногам. Бульдыш швырнул ампулу – огалдевшие куры стрелой бросились к яду. Фортуна «улыбнулась» самой проворной хохлатке. Птица клюнула ампулу, сладко глотнула, блаженно зажмурила очи… и грохнулась оземь, дрыгая лапами. Глупые птахи шарахнулись во все стороны. Надутый петух раздражённо воскликнул: «Куда-ты-тах?!»

– Что с ней? – изумился я.

– Каюк. – Игорюня довольно потёр руки. – Цианистый калий мгновенно вытесняет из крови кислород. Смерть наступает от удушья – с хрипами и конвульсиями. Красота да и только!.. Ну пойдём уже…

Мы двинулись в обратный путь. Внезапно Бульдыш остановился и уставился на меня совершенно неадекватными глазами.

– Серёга, ты знаешь, а ведь я потрясающий эгоист! – Мужчина упал на колени и громко заплакал.

Я офигел. Что это с ним такое?

– Мне на всех наплевать! – кричал маэстро, бия себя в грудь и стоная. – Я преследую лишь свои интересы! Я всех продам ради бабы! Ох, ма-а-а!!! – дико заголосил на всю округу.

Я совсем растерялся.

– Игорюня, чего тебя черти разбирают?!

Катающийся по земле Бульдыш застыл и вперил в меня безумные глазья:

– Чего разбирают?! – резко обозлился он. – В прошлое воскресенье в нашей церкви был духовный совет!

– Ну?

– Ты же знаешь, недавно пастор назначил меня председателем. – Химик вздохнул и поднялся на ноги.

– Знаю.

– Так вот. У нашего великого духовного вождя было откровение.

– Ну?

– Ща ты донукаешься! В общем, пастор заявил о том, что ему стал известен страшный факт: нашу церковь посещает сам дьявол. Под личиной ангела света!

Я остолбенел.

– И кто это может быть?

– А ты не догадываешься?

– Догадываюсь, – ухмыльнулся я.

– И кто же?

– Я?

– Ты! – Бульдыш хлопнул себя по ноге. – Ты представляешь, каково мне, председателю, было это слышать?! В моей церкви засел сатана! И это мой друг: Сергей Леонидович Кобозев! Ох, тошно мне!..

Я рискнул полюбопытствовать:

– И как к этому отнеслись твои подчинённые?

Игорюня развёл руками:

– Все, естественно, посчитали, что ты носишь в себе дьявола. Хотя пастор сразу отверг эту гипотезу. И тогда мой преданный друг Анатолий подал гениальную мысль: «Он – Люцифер во плоти, он – зверь из бездны, он – проклятый антихрист!..» Дьякон попал в точку: ты – воплощение Левиафана! Вот почему ты не можешь найти себе места среди людей. Вот почему ты не можешь найти покоя во Христе. Ты не человек – ты порождение козлиной пасти! Ох, тошно мне!.. – Химик выдержал зловещую паузу. – Как председатель духовного совета, я должен принять радикальные меры. Серёж, я обязан тебя остановить!

Я горько усмехнулся и покачал головой:

– Игорюня, я и драться-то не умею – что меня останавливать?

– Я обязан тебя остановить!!! – медведем взревел Бульдыш и вынул из кармана пузырёк. – Но сперва задам тебе один вопрос. Скажи, когда ты успел так повзрослеть? Тебе всего лишь двадцать четыре года, а ты уже так зачерствел плотью, душой и духом. Серёга, где твоя молодость?

– Пожертвовал во имя дорогих идеалов.

– Ох, Кобозь, Кобозь! Какой же ты кретин! Ты ужаснейший человек во Вселенной! Мне просто стыдно за тебя!.. Ты настоящий белогвардейский недобиток. Ты не желаешь трудиться на благо светлого коммунизма и постоянно возвращаешься в культурную эпоху проклятого царизма!.. – Игорюня приосанился. – Сегодняшний день войдёт в историю Большого Полпина: величайший председатель и пророк поднебесной казнил зверя-антихриста! – Мужчина вынул ампулу. – Сергей, открывай рот!

Я снова покачал головой. Дурдом какой-то!

– Для этого тебе понадобился цианистый калий?

– Не только для этого. Я сгною в преисподнюю всё ваше бесовское отродье!

– Ты мог бы просто плеснуть в меня синильной кислотой, – улыбнулся я, – и дело с концом.

– А кто бы мне тогда ассистировал? – изумился Бульдыш. – Давай уже открывай рот!

– У меня есть последняя просьба.

– Слушаю.

– Сожги, пожалуйста, мой труп. До пепла. Затем собери весь прах и развей его с самолёта над Новоямском.

Химик почесал голову.

– Хорошо, Серёж, я сделаю это. Открывай рот.

– И ещё кое-что.

– Слушаю.

– Позаботься о моих последних работах. Помнишь: расология, про Коша, оракул, химические этюды? Опубликуй их где-нибудь и укажи, что это предсмертное творение Сергея Кобозева.

Бульдыш призадумался.

– Хорошо. Я опубликую их на своей страничке во «ВКонтакте» и на Прозе.ру.

– И не заменяй мои слова на свои, ладно?

– Не буду. Открывай же рот!

– И скажи всем, что я был неистовым творческим деятелем.

Мужчина раздражённо закатил глаза.

– Так и быть. Рот!

– Нет, скажи лучше, что я был простым русским парнем.

– Долбаный ты… русский дятел! Открывай, на хрен, рот!

– А последнее слово?

Игорюня скрипнул зубами.

– Давай.

Я задумчиво устремил очи вдаль. Когда-то, фантазируя о подобных ситуациях, я сочинял торжественную прощальную речь с душещипательной исповедью, драматизмом, великими завещаниями… А теперь? Вот, я оказался перед ликом смерти, а в голову не лезет ни одна вдохновенная фраза.

Я скромно улыбнулся и пожал плечами:

– Желаю всем мира и процветания!

– Очень хорошо. А теперь разевай ты уже наконец свою паршивую пасть!!!

Я не стал больше испытывать терпение друга и открыл рот. Игорюня запихнул мне капсулу.

– Раскусывай, раскусывай!

Я раскусил ампулу. Полость рта мгновенно обожгло горечью цианида. В нос ударил терпкий миндальный запах.

– Глотай, глотай!

Я с трудом проглотил яд, преодолевая рвотные потуги, и тут же согнулся пополам – желудок словно окатило кипятком. Густо-вишнёвая краснота залила моё лицо, пульс отбивал громобойный ритм, виски пронзило кинжалами, горло стиснула железная рука… Я схватился за грудь и, как рыба на суше, из последних сил стал жадно хватать губами воздух, которого мне уже крайне недоставало. Перед глазами поплыли чёрные круги, земля стала убегать из-под ног… Я грохнулся в придорожную пыль…

Очнулся я от того, что почувствовал, как кто-то водит пальцами по моей шее. Я медленно раскрыл веки – надо мной нависал ухмыляющийся Бульдыш.

– Какого чёрта ты делаешь?!

– Да пульс твой хочу проверить, – буркнул Игорюня и тут же шарахнулся от меня на три метра…

Какое-то время мы, как сущие бараны, молча созерцали друг друга, глупо хлопая ресницами. Мне почему-то подумалось, что сейчас начнётся известная маразменная клоунада: «Ты хтой?» – «А ты хтой?» – «А я первай спраховаю!..»

– Кобозь, – начал Бульдыш дрожащим желудочным голоском, – а почему ты не сдох?

– Сам в шоке. – Я поднялся на ноги и принялся энергично себя отряхивать.

Гениальный химик, казалось, был в полном нокауте.

– Вот так нахимичили. Что же, интересно мне знать, попёрло у нас не так? Где мы ошиблись?.. – И тут на мужчину снизошло озарение: – Кобозь, быстро признавайся, что ты в последний раз жрал-пил!

Я усмехнулся:

– А причём здесь это?

– Говори, скотина ты этакая!!! – Бульдыш не на шутку разъярился.

– Ну, допустим, перед приездом к тебе я откушал колбо́ску.

– Какую «колбо́ску»?!

– Докторскую, полукопчёную, высшего сорта. Веришь, так захотелось себя побаловать, что за раз проглотил целую палку! Без хлеба. Без ножа. Без запивки.

– Ай, да будет тебе со своей проклятой колбаской… колбо́ской! Ты сладкое употреблял?!

Я неловко улыбнулся.

– Если честно, то после колбасы я съел целый пакет вафельных трубочек с орехово-шоколадной начинкой. Ох и хрустящие!.. Ну и напоследок умял ещё коробку зефира… Я ведь говорю: побаловать себя решил. А что здесь такого?

– Щучий ты сын… – Игорюня досадно плюнул и шмякнулся в пыль. – Сколько ж ты, подлец, накачал себя углеводами! Ты что, не знаешь, что это верное противоядие от цианидов?!

– Откуда мне было знать? – расстроился я.

– «Откуда мне было знать?!» – передразнил меня Бульдыш. – Нарочный ты человек! Эх, как бы дал бы тебе по роже… да сам понимаешь: руки грязные. – Мужчина разом подобрел и мило улыбнулся. – Серёжа, история снова натыкается на одни и те же грабли. Помнишь Григория Распутина?

– Помню.

– С ним приключилась точно такая же фигня, как и с тобой. – Химик устроился поудобней. – Эти «патриоты» – заговорщики – заманили его к Юсупову во дворец, в подвал, под предлогом «полечить» больную хозяйку.

Я внимательно слушал неторопливые речи друга, боясь снова раздраконить его лишним словом.

– Кто-то их надоумил начинить цианистым калием любимые Гришкины шоколадные пирожные. Дозу сыпанули лошадиную! – Бульдыш захохотал. – А толку?! В итоге ошарашенный Юсупов с изумлением наблюдал, как «бессмертный дьявол» всю ночь напролёт только и делал, что жрал и пил в три глотки, да ещё и периодически пускался под граммофончик в пляс – да так, что чуть пол не проломил своими сапожищами! – Игорюня повалился набок и застучал кулаком в грудь, закатываясь в хохоте. – А если верить кощунственным юсуповским мемуаром, то наш осоловевший «старец», помимо всего прочего, умудрился прямо там, за столом, усраться!

Я уныло подпёр подбородок рукой. Над чем тут смеяться?

– В общем, – продолжал Бульдыш, – Юсупову поневоле пришлось пальнуть в этого «святого чёрта» с пистолета. И что ты думаешь? Да, Распутин, как и положено, дико завыл, заголосил на всю округу, рухнул на пол и замер. Заговорщики уже принялись праздновать победу. Да не тут-то было́! Через некоторое время Юсупов спустился в подвал проверить тело, как вдруг… Распутин вскочил (страшный, лохматый, кровоглазый, клыкастый, с пеной на губах), взревел подстреленным оборотнем и схватил побледневшего юнца за горло! «Феликс! Феликс! Плохой мальчик!» – рычал ему по-сатанински в лицо. Юсупов чудом вырвался и – бегом к лестнице! Вопящий «старец» труси́л за ним по пятам, но вдруг остановился и с нечеловеческой ловкостью прыгнул – метра на три – к подвальной двери, которая самым невероятным образом оказалась открытой!

Я полностью проникся вдохновенным рассказом. Холод страха всё больше подступал к сердцу. Игорюня безостановочно молвил:

– А дальше всё стало разворачиваться как в настоящем фильме ужасов: переваливаясь, что твой медведь, с ноги на ногу, «бессмертный дьявол» побежал к воротам. Выскочивший следом Пуришкевич – второй заговорщик – принялся в него стелять, но ни на сантиметр не смог зацепить. Казалось, сейчас Распутин уйдёт. Наконец наш стрелок приловчился и всадил в мужика весь барабан – и в туловище, и в голову. Ну и что? Вместо того чтобы издохнуть на месте, окровавленный Григорий неистово стал ползти к выходу, подгребая под себя снег и ревя немейским львом! «Феликс! Феликс! Всё Маме расскажу!» – это он так императрицу величал. Тут ошалелый Пуришкевич подлетел к «святому чёрту» и принялся со всей дури топтать его голову своим железным каблуком. Затем подбежал Юсупов и так начал охаживать Распутина дубинкой, что вскоре наш «старец» полностью утратил человеческий облик. (Никогда не смотри посмертные фотографии Распутина, иначе спятишь!)

– Жуть! – только и вымолвил я.

– А это, Серёженька, далеко не конец! – хитро подмигнул Бульдыш и продолжил: – Горе-заговорщики скрутили верёвкой мёртвому – как они полагали – Распутину руки, завернули его в ковёр и сбросили в прорубь. На том дело и кончилось. Однако труп вскоре вынули полицейские. Григорий сумел невероятным образом высвободить руки – они у него были подняты высоко над головой, а пальцы правой кисти застыли в крестном знамении! Вот так вам, демоны! Знайте наших святых! Крест – это победа над бесами!.. А во время вскрытия врачи обнаружили в лёгких Григория воду. То есть причиной смерти стало всё-таки утопление. И если бы не лёд, Распутину удалось бы спастись… Вот такие, Серёга, пироги… Никогда не верь ужасным слухам о «Гришке Распутном»! Он не был никаким пьяницей, развратником, взяточником, политическим интриганом и чёрным колдуном. Нет, на самом деле это был глубоко верующий человек, простой, трудолюбивый и смиренный подвижник Божий. Он действительно исцелял недуги и восстанавливал разбитые сердца. Это был добрейшей души человек и великий русский пророк! И не надо считать его Годзиллой во плоти – все эти похабные фото являются простой провокацией и работой его многочисленных двойников. В реальности же Распутин был невысоким, худым, малограмотным и скромным мужичком с очень приятными чертами лица. – Игорюня застенчиво улыбнулся. – Извини за нескромность, но мы с ним страшно похожи. Как тебе кажется?

– Не знаю. Был бы ты с бородой, тогда ещё возможно…

Химик горько вздохнул.

– Знаешь, Кобозь, а ведь я точно так же закончу, как он. Помяни моё слово: либо грешники, либо церковные крысы заморят меня лютыми муками. Но и я им покажу свой крест! – мужчина сложил три перста. – Выкусите!

Мне уже порядком надоели булышовские претензии.

– Ты лучше доскажи, чем закончилось дело Распутина.

Игорюня нехотя вышел из задумчивого транса:

– Чем закончилось? Да ничем хорошим! Григория не оставили в покое и после смерти. Похороны были крайне поспешными и скромными – присутствовали только императрица, царевны и кое-какие распутинские родственники. А когда к власти пришли большевики, тело Распутина было изъято, сброшено на городскую свалку и сожжено – так красные отомстили ему за все его преступления. Между прочим, по самому страшному стечению обстоятельств, на этом же месте вскоре возникла братская могила, где нашли свой покой ленинградцы, погибшие во время блокады города.

– И ты думаешь, что это бедствие было не чем иным, как Божьей карой за убийство святого?

– А кто его знает? Одно известно точно, что Распутин неоднократно пророчествовал о своей лютой кончине и о последующих за этим великих бедах: Революции, гражданской войне, трагедии царской семьи и господстве атеизма. А ещё он предсказывал о трёх мировых войнах. – Бульдыш зловеще на меня посмотрел и понизил голос: – А сейчас я тебе поведаю о том, что является инсайдерской информацией.

Я весь напрягся.

– Стали известны рассекреченные данные минувшей эпохи. Оказывается, когда большевики принялись откапывать святого, то никакого тела так и не нашли. А на крышке пустого гроба была ногтём нацарапана надпись (и почерк полностью соответствовал распутинскому): «Григория убить нельзя». Вот так-то! И уже после этого по всей России поползли слухи о живом Распутине, который то и дело где-нибудь появлялся. – Игорюня поднялся и деловито отставил ножку. – Скажу больше: Григория видят и сегодня – правда, он уже без бороды и рясы, – наставляющим людей на путь Божий и обличающим лжецов.

Я поспешно вскочил следом. Мне уже сделалось совсем стрёмно от всех этих жутких краснобайств.

– Откуда тебе всё это известно?!

Мужчина лукаво ухмыльнулся:

– Абвер доложил!.. Неужели ты всё ещё не понял, что к чему?

Я испытующе уставился на друга… и тут меня бросило в дрожь! Я просто остолбенел от своего нового открытия!

– Григорий Ефимович?! – пропел я испуганным басом. – Это Вы?!

«Григорий» расплылся в довольном оскале:

– Маленька-а-ай! Признал, признал! Ро́дна-а-ай! – Мужчина распахнул объятья и ринулся ко мне. Я инстинктивно отпрянул, но было уже поздно – новоявленный старец стиснул меня в своих могучих лапах. – Слухайся мине во всём – и будеть тябе хорошай понос! – шептал он мне на ухо. – Усё-усё тябе дам, чаго ни пожелаешь, токо слухайся мине! Поня́л ай не?

Я не знал, что и делать: то ли вырываться и с благим визгом бежать от всей этой чертовщины куда подальше, то ли плакать от счастья!

Но вдруг меня снова озарило:

– Погодь, но ведь у Распутина были зелёные – «змеиные» – глаза и фирменный пробор… Та-а-ак-с… У кого из нас двоих зелёные глаза и пробор? Кто худой и невысокий? Кто скромный и малограмотный? А главное, кто из нас выдержал яд? Ответ очевиден! – Я высвободился из булышовских объятий и торжественно сложил на груди руки. – Да будет тебе известно, что Григорий Распутин – это не кто иной, как я! Взгляни на меня: пред тобой стоит святой старец! Бульдыш, я царский друг, и мои иконы мироточат!

Бульдыш отшатнулся, безумно выкатил налитые кровью очи и завопил на всё Полпино, гневно топоча ногами:

– Лжёшь, собака! Аз есмь Распутин! Да как ты только смеешь порочить моё святое имя своей несносной глупостью! Ты посмотри на себя, мракобес хренов!

Тут я конкретно потерял самообладание. Ярость залила всё моё сердце. Такое со мной случается крайне редко.

– Свинья ты корытная, а не Распутин! – ревел я во всю глотку, с трудом подбирая слова. – Не буду тебя больше любить!.. Да свершится над тобой, душным козлом, анафема!.. Запомни ты наконец, тупорылый мой крокодил, что только я могу быть настоящим Григорием! А ты дармоед и алкаш!..

– Не дери на меня горло, сосунок!!! – Бульдыш разорвал на груди безрукавку. – Ты не достоин и… этого… как его там называют?.. О, ты не достоин и выеденного яйца Распутина!.. Что ты на это скажешь?.. Чего молчишь, как рыба об лёд?!

– Потому что к нам кто-то идёт. – испуганно обронил я и указал рукою вдаль.

Игорюня вздрогнул, прижался ко мне и уставился на приближающйся к нам силуэт.

Через несколько секунд мы поняли, что это она – длинноголовая, истощённая и широкоплечая Дива с неестественно зрелым лицом, крутыми скулами, лошадиным оскалом, стоячей верхней губой, длиннющим носом и вечно озлобленным, убийственным взглядом пустых глаз.

– Боже, – испугался Бульдыш, – как она сюда попала?

– Ума не приложу, – промямлил я, не отрывая от зловещего образа застывших очей.

– Что ей здесь надо?

– Понятия не имею.

– Зачем она направляется к нам?

– Кабы я знал… И вообще, тебе, как председателю духовного совета, должно быть ясней. К слову сказать, это ты её зачем-то назначил папессой! Неужели ты считаешь эту женщину сколько-нибудь духовным человеком?

– Ничуть, – откликнулся друг. – Это типичное мирское быдло, прикрывающееся церковью. Ничем духовно-нравственным от неё не пахнет – так, одна публичная шелуха и все эти бесконечные шоппинги, фитнесы да услаждения. По сути, нам с ней не о чем разговаривать… Просто понимаешь, Кобозь, я решил хоть как-то помочь ей реализовать себя во Христе, поэтому и назначил её папессой – пусть у неё будет небольшая, но зато правильная жизненная мотивация… Так, что-то она чересчур взвинчена. А какие глаза! Матерь Божья, да это реальная демонизация!.. Серёга, давай-ка лучше убежим отсюда!

Я судорожно сглотнул.

– Погоди, а вдруг что-то случилось? А вдруг она…

Мне не суждено было закончить свою фразу, так как подлетевшая к нам Дива со всей дури вцепилась мне в волосы (да ещё двумя руками!).

– Предатель! Предатель! Подлый оступник! Иуда! Иуда! Сдохни! – Мирный посёлок буквально вздрагивал от её грудного, сипатого контральто. – Ненавижу тебя! Проклинаю тебя! Презираю тебя! – с этими яростными нападками женщина принялась неистово плевать мне в лицо.

Немой шок объял меня с головы до ног. Униженный, роняющий клочья волос и истекающий чужой слюной, я наконец-таки возопил, будучи уже не в силах терпеть эту мерзкую взбучку:

– А-а-ай! Мне бо-о-ольно! За что-о-о?!

– Заткнись!!! – Дива пуще прежнего впилась мне в волосы и начала «колбасить» мою голову во все стороны, как рычаг перемены передач. – Жалкий червяк! Ты не мужчина – ты слюнтяй! Мерзкий андрогин! Пуэблид! Ты не достоин носить мужскую одежду! Баба! Ссыкло! Будь ты проклят! – Усилила терзания. – Я опозорила тебя перед всей церковью! Я пустила про тебя самые отвратительные слухи! О, я живо рассказала своим единоверцам, какой ты у нас гадкий, уродливый, нищий, противный, развратный, лицемерный, беспомощный и глупый! Так и знай – всё рассказала! – Женщина издала сардонический хохот, беспощадно намотала на кулак мои волосы (послышался хруст рвущихся корней), высоко запрокинула мне голову (затылок буквально впечатался в спину), взмахнула свободной рукой и – раз! раз! раз! – зверски отхлопала меня по лицу ладошкой.

– Батюшки, смерть моя пришла!.. Игорюня, дай ей трынды!!! – отчаянно взмолился я другу.

– Щас тебе даст!!! – мгновенно откликнулась папесса и хлестанула мне по глазам.

Из моих очей невольно брызнули слёзы. Пришибленный, с покрасневшим лицом и хлюпающим носом, я изо всех сил старался не поддаваться этой безжалостной ведьме. Но всё было тщетно.

– Ага, заревел! – торжествовала Дива. – Наш поэтишка пустил нюни?! Слабак! Позорник! Ничтожество! Я смеюсь над тобой!

Перепуганный Бульдыш бегал возле нас кругами, не зная, что предпринять, и боясь подступиться ближе.

– Мадонна миа! Что ж ты делаешь! Зачем человека бьёшь?! О Нотр-Дам!

– Это не человек – это помойка! – лютовала женщина. – Это низшее звено эволюции! Кобозев, ты не достоин называться даже дриопитеком!.. Ах, какой же ты противный! Как я тебя ненавижу!.. – Взревев, папесса скрючила пальцы и осточертело вонзила мне в лицо свои острющие ногти.

Я заорал. Дамские ногти, подобно опасным бритвам, глубоко вошли мне под кожу. Тёмно-бордовая кровь выступила из ранок, побежала тонкими ручейками и закапала на землю. В скором времени всё моё лицо, шея и рубаха были залиты красной рудой.

– Уйди от меня, баба негодная!.. Бульдыш, где ты?!! – Я сжал женские кисти и рывком попытался ослабить мёртвую хватку, но только ещё больше причинил себе агонии.

Игорюня, будучи не в силах смотреть на это варварство, пал на колени, закрыл лицо ладонями и зарыдал:

– Ох, Серёжу жалко!.. Ох, мальчик!.. Ох, долюшка твоя горючая!..

Мадонна убрала наконец свои проклятые когти, злорадно показала мне язык, сжала кулаки и яростно забарабанила по моим плечам.

– Ты никогда не сможешь стать полноценным человеком! Тебе нет места в этой жизни! Нет тебе простого человеческого счастья! Ты вечный отщепенец! Неудачник! Отстой! Мы все тебя высмеиваем! Ты никому не нужен, даже дьяволу! Ты здесь лишний!!! – Дива вскрикнула и с отчаянной силой запечатала мне кулаком по носу.

У меня из глаз посыпались искры. Носик мой крепкий, но к таким ударам, увы, не приспособлен – не прошло и секунды, как тошнотворная, густая и горячая кровь хлынула фонтаном с моего гудящего носа, устремляясь прямиком в рот…

Мадонна испуганно застыла с поднятым кулаком и жутко вылупила глаза. Затем вздохнула, виновато мотнула головой и пропищала:

– Серёжа, Серёженька… – Голос её дрогнул, по щекам потекли слёзы. – Прости! Прости! Прости! – Нежно взяла меня за окровавленное лицо и разрыдалась. – Я дура, дура! Прости, прости, ради Христа! Серёженька! Любимый! Родной! Мальчик мой ненаглядный! Прости! – Папесса прижалась ко мне своим дрожащим телом, крепко обхватила руками мою сутулую спину, уткнулась носом мне в шею и затряслась от дикого рыдания.

Я офигел. Бульдыш изумился не меньше. В этом безумном ступоре мы пробыли порядка десяти минут.

– Угу, – буркнул наконец Игорюня, придя немного в себя, – ну как же без этой извечной мизансцены! Актриса ж ты долбаная! Насмотрелись мелодрам на наши головы! Тьфу, пропасть!..

Женщина, не выпуская меня из объятий, подняла голову, пытливо заглянула мне в глаза и печально улыбнулась.

– Серёжа, зачем ты снова ушёл из церкви, а? Зачем ты опять покинул меня? – Папесса болезненно скривила губы, подавила в себе плач, всхлипнула и жарко выдохнула мне в лицо: – Эгоист! Глупый, смешной дуралей! – Легонько стукнула меня по лбу и коснулась пальцами шеи. – Серёженька!.. – Выдержала мимолётную паузу, не отрывая от меня своих бледно-голубых глаз. – Я ведь уже пять лет люблю тебя… Нет, пять лет ненавижу! – её пальцы опасно сжались на моём горле. – Ненавижу, потому что люблю! Самозабвенно, самоотречённо, самоотверженно люблю!.. На что ты, мерзавец, не способен!

– Вот это платоническая любовь! – Бульдыш взялся за голову.

Я не знал, что ответить. Эта женщина никогда не интересовала моё больное воображение, и уж тем более ни разу не касалась моего отжившего сердца. Правда, справедливости ради стоит заметить, что я неоднократно писал ей вдохновенные письма и посвящал лирические строки. Зачем? Думаю, в глубине своей сущности я надеялся разглядеть в ней родственную душу. Вот и доигрался… «Что без тебя мне эта вечность?..»

– Ты стал для меня самым главным человеком в жизни, – продолжала Дива, всё больше и больше сжимая мне шею. – Нет, ты стал всей моей жизнью!.. Помнишь наш первый день, когда мы встретились? Да где уж тебе помнить!.. – Женщина гневно оскалила зубы. – А я храню его в своём сердце. – Тяжко вздохнула и погрузилась в сокровенные думы. – Это был октябрь четырнадцатого. Суббота. Очередное молодёжное служение. Тогда я терзалась от страшной сердечной раны – ни о чём другом не могла и думать, ничем не могла утешиться. И тут, словно мой добрый ангел-хранитель, появился ты – сияющий, свежий, оригинальный, глубокий… одним словом, не похожий ни на кого! А после я узнала, что ты у нас, оказывается, писатель, артист, химик-биолог, севчанин и ещё Бог знает кто. Мне страшно захотелось познакомиться с тобой поближе! Но увы – ты проявлял ко мне одно холодное равнодушие и совершенно не замечал мой ласково-пожирающий взгляд. – Дива томно прикрыла воспалённые от слёз веки и продолжила: – А потом ты и вовсе стал уединяться с этим бесноватым, – небрежно указала на притихшего Игорюню. – Председатель окаянный! В последнее время он просто подмял под себя нашу церковь! Пригрели змейку на своей шейке! Всех охмурил, даже пастора! А дьякон так вообще в балет перед ним пускается! Докатились!

Бульдыш побагровел от злости.

– Как великий председатель, я делаю тебе первое замечание!.. Кобозь, какой ты, к чёрту, химик-биолог?! Кто ей это наплёл?.. Он ещё и молчит, как болван!

– Серёженька, а как мне было горько в тот зимний вечер, – повествовала мадонна, не обращая внимания на моего друга, – когда нам посчастливилось ехать в одной маршрутке. Помнишь? После служения ты – как всегда – в гордом одиночестве брёл на остановку; я и ещё шестеро молодых сестёр шествовали позади, смеясь и сплетничая. – Женщина горько усмехнулась. – Помнится, мы, шутя, гадали, кого же из нас ты соизволишь сделать своей желанной музой. Одна сестра повернулась ко мне и с игривой улыбкой прошептала: «Да вы просто созданы друг для друга!» Я, конечно, смутилась, но тут же прислушалась к голосу сердца – оно звучало в унисон её словам! Уже тогда я начала верить, что Господь по-особому расположит нас друг к другу. Но, к сожалению, когда мы оказались в одной маршрутке, ты только и делал, что мило щебетал с этой Елизаветой (маленькой, чёрненькой, узкоглазенькой) и этой… как её там… Мартой… или Марфой… в общем, младшей сеструхой Елизаветы – той, которая вечно скалится да позирует мирским фотографам… А братец-то их, смотрю, в последнее время совсем разожрался!.. Ну да ладно, оставим эту святую семейку навсегда… Так, о чём это я?.. Блин, мысль потеряла! – Дива досадно хлопнула себя по бедру.

Я попытался восстановить в памяти тот пресловутый вечер. Да, нечто подобное имело место, но только совершенно в других красках: во-первых, ни с кем я мило не «щебетал», а разговаривал на серьёзные духовные темы (кроме духовных тем мне с церковными курочками говорить больше не о чем), во-вторых, никакую «Марту» я вообще не помню (хотя она, возможно, там и была, но я попросту мог не обратить на неё внимания), а в-третьих, сама Дива произвела на меня в тот момент крайне отталкивающее впечатление. Помню, когда я скромно заплатил водителю за восьмерых, она презрительно задела меня плечом и процедила сквозь зубы: «Я сама могу за себя заплатить!» Затем села (мрачная, угрюмая, хмурая), отвернулась к окну и не обронила ни единого слова.

– А затем ты исчез – так же внезапно, как и появился. – Папесса почти вплотную приблизила своё лицо к моему и понизила голос: – Я была просто раздавлена. Ты причинил мне невыносимую боль. Это было ужасно! О муки безнадёжной любви! Где мне взять амулет от этой напасти?! – Женщина прослезилась. – И если бы не поддержка Духа Святого, я бы, наверное, умерла от тоски и отчаяния… Но милостивый Господь прикоснулся к твоему сердцу, и ты начал писать мне свои драгоценные письма. Да-да, именно письма (длинные, шедевральные, проникновенные), а не какие-то там идиотские сообщения… Веришь-нет, но я буквально до дыр перечитывала все твои строки, позабыв обо всём на свете. А какие были стихи!.. Ах, Серёженька! – Мадонна снова стиснула меня в объятьях (разжав наконец горло) и, не сдерживая рвущихся на свободу чувств, сладко и тягуче расцеловала мои покарябанные щёки, выпачкав кровью губы. – Ах, вкусный мальчик! – Облизала свою упругую губку и улыбнулась. – Как же я ждала этого момента! Кобозев, я тебя съем! А-а-ав! – Прильнула ко мне и хватанула зубами меня за бороду (не сильно).

Я вздрогнул. Игорюня со смехом покачал головой.

– Кобозь, что ж ты мне никогда не рассказывал, что у тебе есть такая верная лебёдушка? Смотри, сожрёт тебя с потрохами. Как мы тогда будем жить без «артиста»?.. Эх-хо-хо, молчит проклятый!

– А однажды ты прислал мне свою душещипательную автобиографию, – Дива посерьёзнела, – где в самых пикантных подробностях признался читателю во всех своих духовных преступлениях, оккультных исканиях, безумных метаниях и этих… проклятых извращениях! – Женщина дала мне мягкую затрещину. – Как ты думаешь, каково мне было это читать?! Да я то плакала, то смеялась, то крушила свою мебель! А потом и вовсе впала в жесточайшую депрессию… Особую боль причиняли твои рассказы обо всех этих «жарких» поэтессах. Знаешь, в тот момент я как никогда ощутила себя такой ненужной и брошенной! Где уж было мне, старой и страшной деве, равняться с этими талантливыми и эффектными музами Парнаса!.. – Мадонна схватила меня за ворот рубахи и зашипела: – Ты втоптал в грязь мои светлые чувства! Ты безжалостно растерзал моё сердце!.. Боже!.. – Судорожно заплакала и, успокоившись, добавила: – Но ничего. Дух Святой открыл мне, что людские сердца находятся исключительно в Божьих руках – только Он может наполнить их взаимной любовью и пониманием. И тогда я, желанный мой мальчик, поступила по библейскому принципу: назвала несуществующее как существующее… Серёженька, – прикоснулась перстами к моим губам, – я назвала тебя своим заочным мужем. И в своих молитвах я заранее благодарила Господа за тебя: «Спасибо Тебе, Небесный Отец, за моего прекрасного мужа! Побуди его поскорее вернуться ко мне, дабы мы смогли стать одним целым…» – Папесса лучезарно улыбнулась и вновь обняла меня, нежно прижимаясь своей ароматной щёчкой к моей.

– Грёбаный ты муж… – задумчиво вставил Бульдыш.

– И Господь услышал мои молитвы! – ликовала Дива. – Он привёл тебя обратно в храм! (Правда, только спустя два года после нашей последней встречи; но всё равно – лучше поздно, чем никогда!) Я была на седьмом небе от счастья! Это походило на долгожданное воссоединение с вернувшимся с фронта возлюбленным! Я горячо славила Бога за тебя и за себя – за то, что Он сохранил нас друг для друга! (Хотя дьявол не раз нашёптывал мне страшные мысли о твоей смерти и о том, что ты давно уже женился.) Серёженька мой любимый! Да я чуть не описалась от восторга, когда в тот незабываемый вечер мы с тобой столкнулись лбами в церковных дверях!

Её последние слова очень некстати заставили мой член встрепенуться. Я покосился на Игорюню – мужчина с идиотской ухмылкой деликатно прикрывал ладонью свою эрекцию.

– Я снова стала самой счастливой женщиной на свете!.. Серёжа, я вертелась пред тобой и передом, и задом; скакала на сцене, как полоумная; перемерила весь гардероб – и всё для того, чтобы ты хоть чуточку обратил на меня внимание! – Папесса разочарованно вздохнула. – Но ты, Кобозев, оказался несусветным тормозом! Неужели ты, идиотик, ничего не понимал?! Неужели твоя знаменитая интуиция молчала?! Ах, тугодум ты хренов! – Отпихнула мою челюсть. – Ну почему ты такой, а? Почему бы тебе не стать настоящим мужчиной? Почему бы тебе не накачать мускулы, не надеть дорогую одежду и не сделать нормальную причёску? Почему бы тебе не устроиться на пристижную работу (или, в конце концов, хоть куда-нибудь)? Почему бы тебе не приобрести внедорожник (ну или хоть какую-нибудь колымагу)? Почему бы тебе не обзавестись хорошей, просторной квартирой (пусть даже и съёмной)? Наконец, почему бы тебе не стать членом церкви и не набраться смелости, чтобы сделать мне предложение? Кобозев, почему?!

– Какой ужас! – Игорюня яростно к нам подлетел. – Не смей искушать моего брата своими мирскими силками! Он духовный человек, а не плотской! Для него есть только один эталон настоящего мужчины – это Иисус!.. Я делаю тебе второе замечание, и если ты ещё хоть раз вякнешь подобное, я мгновенно понижу тебя до дьяконессы!.. – Бульдыш повернулся ко мне. – Серёжа, друг, не слушай ты эту лысую ведьму – её принёс сатана! Запомни: ты Рак, тебе благоволит Луна и вредит Сатурн. Вот почему ты такой душевный, проникновенный, глубокий и загадочный. Вот почему ты такой пессимист, вот почему ты так требователен к себе и окружающим. И, Серёжа, тебе недостаёт энергии Марса, оттого ты и вырос таким сдержанным, скромным, слабым и пассивным. Но не переживай – сам Юпитер лихо в тебе избыточествует! Вот откуда у тебя все эти царские манеры.

Я густо покраснел, а потом помрачнел. Неужели эти двое так и будут до пены изо рта навязывать мне свои взгляды, совершенно не уважая мою индивидуальность и мои личностные качества? Сколько можно подстраивать меня под чужие шаблоны? Мускулы, внедорожник, Сатурн, Юпитер… Зачем так штамповать?.. Интересно, если бы кто-нибудь спросил меня о моём самом страстном желании, чтобы я ответил? Думаю, сказал бы: «Летаргический сон и вечное забвение». Да, это правда: я ненавижу жизнь – мне гораздо ближе потусторонний мир призраков… Что поделать, не у всех есть надежда…

Мадонна виновато улыбнулась и чмокнула меня в распухший нос.

– Серёженька, прости, я сморозила глупость! Он прав – во мне заговорила материя, а не дух… Иди сюда. – Женщина ласково примостила мою голову к своей тощей груди (не боясь запачкать кровью шёлковое голубое платье), прижалась губами к моей макушке и начала трогательно, по-матерински, водить рукой по моим всклокоченным волосам. – Не нужны тебе никакие мирские достижения – я всегда буду любить тебя таким, каков ты есть. Я принимаю тебя в любом виде и в любом состоянии. Для меня ты всегда будешь самым лучшим! – Ещё крепче прижала меня к себе. – Мне нужен только ты, а не твои громкие результаты. Мне нужна твоя душа… ну и, конечно же, тело! – Игриво толкнула меня в пах своим венериным холмиком. – Просто, Серёжа, я очень хочу, чтобы ты твёрдо встал на путь свой; чтобы ты ни в чём, ни в чём не нуждался, кроме Божьей и моей любви; чтобы ты перестал вести праздный образ жизни; чтобы ты прекратил бродяжничать, как горемыка… Серёжа, мальчик мой родной, не обижайся на мои слова – я желаю тебе только добра, и ты это прекрасно знаешь. Я не враг тебе! – Дива мяукнула и лизнула меня в глаз. – Я всегда-всегда за тебя. Даже не сомневайся: я во всём буду тебе помогать. У меня есть кое-какой план по твоему восстановлению – только доверься мне!

Я слегка устал от её бесконечного «я», «мой» и «мне». Однако моё сердце приятно начало проникаться всеми этими романтическими флюидами. Похоже, что эта бедная, израненная девочка и в самом деле может стать моей единственной спасительницей. По крайней мере, она в этом ни грамма не сомневается… Но я просто ума не приложу: как можно нуждаться в таком отвратном забулдыге, как я?! За что меня, лентяя и лоботряса, любить?.. Неужто это и есть та самая, христианская любовь, которая всё покрывает, всему верит и всегда надеется?.. А вот я, наверное, так и не смогу привязаться к человеку, не имея к нему личной симпатии… И как мне постичь любви, не ищущей своего?..

Какое-то время папесса молча гладила меня по голове. Её груди забавно вздымались и опускались в такт дыханию. Мне было хорошо, тепло и мягко.

– Серёженька, если бы ты знал, сколько раз я пыталась поговорить с тобой наедине о своих чувствах. Сколько раз я горела побуждением подбежать и крикнуть тебе в лицо: «Серёжа-писатель, я люблю тебя! Давай создадим семью!» Эх, глупенький мой котёнок… – Мадонна запустила руку за ворот моей рубахи и принялась размеренно водить ноготками мне по спине. – Сколько же я нафантазировала в те дни. Я так живо представляла в своих мечтаниях нашу благословенную и счастливую семью Кобозевых, что, бывало, еле сдерживала себя, чтобы не проболтаться перед подругами. – Женщина вытащила руку из-под рубашки, медленно заскользила пальцами вдоль моей спины и просунула кисть в задний кармашек моих джинс, беззастенчиво нащупывая «сокровенную мышцу поэта». – А в своих ночных грёзах я полностью овладевала тобой… – Крепче сжала кисть и, вздохнув, убрала руку. – Серёжа, почему ты каждый раз меня избегал? Неужели я так тебе неприятна?.. Да нет, ты всегда был приторно-вежлив… Тогда что? Может быть, ты меня стесняешься, а? – Папесса оторвала мою голову от своей груди, внимательно посмотрела мне в глаза и улыбнулась. – Это так, да? Ты что, действительно меня стесняешься?! Ах, не могу! – Рассмеялась, запрокинув лицо. – Дорогой, но разве можно стесняться своей жены? Это уже последнее дело!

– Какая ты ему жена, ведьма?! – фыркнул Бульдыш. – О триумф абсурда! Боже, зачем я всё это слушаю?!

– А как я мечтаю о наших маленьких кобозятках! Ах, Господи! Пусть бы они все были похожи на тебя: и лицом, и умом, и характером!.. Серёжа, ты представляешь, как бы им повезло с такими классными родителями, как мы?! Сколько мы ещё будем откладывать этот счастливый миг?!

Игорюня заржал во всё горло:

– Кобозь, будешь крестить своих кобозяток, не забуть позвать в кумовья! Я ведь по этой части спец – Игорян Креститель!

Я решил пока тактично молчать.

– Серёженька, но потом ты сделал мне очень больно. – Дива взгрустнула и забавно надула свою оттопыренную губку. – Наш пастор получил откровение о том, что вы с Игорем практикуете фрот. Это был шок! Мы все оказались подавлены вашим аморальным поведением! – Женщина хлопнула меня по спине и закричала: – Я просто диву даюсь, насколько это нужно отчаяться, чтобы вместо нормальной девушки избрать себе этого… – презрительно покосилась на Бульдыша, – старого напыщенного индюка!

Ошарашенный её речами мужчина просто взбесился:

– Потаскуха!!! Я отлучаю тебя от церкви! Без права на реабилитацию! Никакое АВС не поможет! – Игорюня яростно потряс кулаком. – Да что там мелочиться – я отлучаю тебя от Вселенской Церкви! Ни фимиам, ни каждение не загладят твоё страшное преступление против великого пророка! – Подбежал ко мне. – Кобозь, перестань ты уже играть в свою дурацкую молчанку и пошли её, – ткнул дрожащим пальцем в мадонну, – на три весёлых гуся!

У меня от всей этой свистопляски начала трещать голова. Мадонна, совершенно игнорируя беснующегося председателя, продолжала изливать душу:

– А вскоре в твоей жизни появилась она – проклятая Вдовушка, которая просто взяла и увела тебя от меня! – Папесса яростно ударила кулаком по воздуху. – Да как она посмела! Знала бы эта дрянь, эта разлучница, что она сотворила с нашими судьбами! – Дива опять не сдержала слёз. – Ведь это из-за неё ты покинул нашу прекрасную общину, да? Отвечай! Из-за неё?.. Что молчишь, как рыба в воде?!

Я опустил глаза. Одно только упоминание об Очаровательной Вдовушке отозвалось в моём сердце раскалённой болью… «Дьявол, зачем с человеком играешь?!»

Женщина схватила меня за уши, резким движением обратила к себе моё лицо и гневно захрипела:

– Кобозев, смотри мне в глаза! Я задала тебе вопрос: это она похитила тебя из церкви?

Я упорно молчал. Игорюня прятал в кулаке улыбочку.

В конце концов папесса не выдержала и залепила мне звонкую пощёчину.

– Предатель! Поросёнок! Альфонс!

Поцарапанную щёку обожгло огнём. Я непроизвольно охнул и ухватился за горящее место. Женщина всплеснула руками:

– Ой, Серёженька, я опять сделала тебе больно! – Нежно обняла меня за шею и стала жарко осыпать мою больную щёку множеством мелких поцелуев. – Прости, прости – во мне говорят ревность и обида! Любимый! Желанный! Ну прости, прости! – Уткнулась мне в плечо и затряслась в беззвучном плаче. – Ну почему ты такой бесчувственный?! – резко вскрикнула. – За что ты причинил мне столько страданий?! Как тебе только не совестно! – Оттолкнула меня от себя. – А ведь я всегда в тебя верила! Всегда-всегда! Я была о тебе самого прекрасного мнения! Я никому не позволяла о тебе судачить! А ты… Эх! – Мадонна разочарованно махула рукой и задумчиво уставилась себе под ноги. – Знаешь, после твоего очередного ухода я совсем слетела с катушек… Если бы ты видел, что со мной творилось! Я жила как в вакууме – пришибленная, потерянная, терзающаяся. Ничего вокруг не замечала, ни с кем не желала видеться. В итоге умудрилась испортить отношения чуть ли не со всеми своими близкими. А всё из-за тебя, чудовище бессердечное! Антихрист! – Злостно притопнула ногой.

Мне было искренне жаль эту бедняжку. Ну откуда я мог знать о её глубочайших чувствах?! А во всём виновато тупое молчание! Сколько же оно разрушило Божьих замыслов!

– А потом я стала учиться жить со своей раной. Заваливала себя работой, проповедовала в церкви, вела мероприятия… И веришь, такая занятость действительно помогала забыться… Но только на время, потому что вскоре наступала ночь с её агонией, воплями и слёзными молитвами. Казалось, Господь совершенно перестал меня слышать… – Дива скривалась, но сумела задушить в себе очередной позыв к рыданию и продолжила: – А затем я начала делать различные непотребные вещи, чтобы хоть как-нибудь заполнить эту демоническую пустоту… Серёжа, я исколесила весь белый свет, испробовала на себе все прелести этого мира, прошла через весь сад земных наслаждений… А толку! Ничего, кроме разочарования и пресыщения, я так и не получила… Да, я стала успешной светской леди; да, у меня много подчинённых; да, я завалена тряпками и цацками; да, предо мною многие ходят на цыпочках… А толку, блин?! Мне плохо без тебя! Мне чертовски одиноко среди всех этих плебеев!.. Кобозев, что ты натворил! Во что ты превратил мою жизнь?! Ах!.. – Разразилась диким воплем.

Солнце беспощадно напекало нам головы. От свежего, исполненного влагой утра не осталось и следа. Зато теперь на горизонте таинственно маячили бесчисленные дымки, навевая на зрителя далёкие и беспокойные воспоминания… Из распахнутого окна близлежащего дома доносилось хриплое пение вокалиста «Бутырки»:

– Серёж, может пойдём домой, а? – тихонько попросил Игорюня. – Может хватит на сегодня страдать, а? Жизнь длинная – ещё наплачемся вволю.

Я молчал.

– Серёжа, – чуть слышно начала мадонна, – ты знаешь, до чего я дошла? Ты будешь осуждать меня (и правильно!), потому что я, как угорелая, страстно взялась заводить бесчисленные знакомства с мужчинами. Я так хотела воссоздать в своём сердце новый любимый образ, который смог бы вытеснить твой, что вешалась на шею чуть ли не первому встречному… Кто у меня только не побывал: и настоящие мирские боги, и церковные заводилы, и сущие аутсайдеры… Не удивительно, что никто из этих мужчин никогда не нуждался во мне как в личности – кому-то хотел поразвлечься на одну ночку, кому-то – получить мои щедрые подношения, кому-то – пожрать и одеться за мой счёт… Впрочем, это уже сугубо мои косяки… Я хочу заметить о главном: с ними моё сердце было пусто. Я не сгорала от любви к ним. Да, была нежность, была и страсть, но… Серёженька, с каждым разом я всё больше и больше убеждалась в том, что мне никто не нужен, кроме тебя. Они все чужие, а ты – родной, желанный, единственный… И я на все двести процентов уверена, что только с тобой я сумею обрести своё истинное счастье! – Женщина ласково взяла меня за руки. – И для этого счастья мне будет достаточно и одного твоего присутствия. Не переживай, я не буду требовать от тебя великих жертв и великой любви. Хотя в глубине души я верю, что ты обязательно полюбишь меня больше всего на свете, потому что это будешь уже не ты, а живущий в тебе Христос. – Папесса лучезарно улыбнулась. – А насчёт нашего будущего даже не сомневайся – я даю тебе слово, что со мной ты станешь самым счастливым парнем на свете!

Бульдыш прискорбно вздохнул и обратился к Диве:

– Дочь моя, ты ошиблась в этом человеке. Это легкомысленная тварь, впавшая в состояние детства. Больше всего на свете он боится брать на себя ответственность. Он не способен ни о ком позаботиться, не способен понять элементарные житейские проблемы. Он не желает над собой работать, но при этом хочет, чтобы все за ним бегали и дарили ему особое внимание. Да это типичный Обломов. Посуди сама: если он не может любить даже себя, то как он полюбит кого-то другого? Да, не спорю, во многом виноват его батя, который ещё в детстве убил в нём мужчину; и его матка, которая убила в нём личность; а также и он непосредственно, потому что убил в себе Господа… Эх, ну помяни моё слово: либо его казнят, либо он казнит себя сам! Либо онкология, либо гепатит… У этого севского ничтожества нет ни единого шанса на полноценное существование (не говорю уже о победах и радостях). И ад следует за ним по пятам. А этот придурок ещё на что-то надеется. – Игорюня повернулся ко мне злобно заскрипел зубами: – Кобозь, ты ужасен не только как писатель, но и как человек! Она права: ты не нужен даже Богу… Нет, безусловно, Он тебя любит. Вот только не нуждается в тебе. И в этом нет ничего удивительного. Вот я, допустим, тоже всех люблю, но не во всех нуждаюсь. Кто меня за это упрекнёт? Также и пастор не раз уверял церковников, что крепко меня любит, но, как я полагаю, абсолютно во мне не нуждается. А иначе как он тогда может без меня жить?.. Кобозь, не обольщайся: Господь о тебе не заботится. Он не слышит тебя. Он не знает тебя. Он смеётся над тобой!.. Серёга, извини, но, похоже, ты чересчур задержался в этом чуждом для тебя мире… И я бы с удовольствием затянул петлю на твоей шее! А ещё лучше выпей стопку корвалола и ложись спать, раз тебя цианид не берёт!.. Кобозь, я тебя люблю, но… лучше бы ты сдох! Заранее прощаюсь!

Мадонна сосредоточенно водила пальцем по моим бровям.

– Серёжа, снова прошло два года, а тебя всё нет и нет, – спокойно промолвила она. – И за эти два года я многое пережила и постигла… Будучи не в силах терпеть горечь разлуки, я поняла, что в таком состоянии мне как никогда нужно искать лица Божьего. И я взыскала его! Господь ответил на мою мольбу. Я услышала Его голос: «Не бойся. Мне не всё равно. Я забочусь о твоём сердце. Я это так не оставлю. Я веду вас друг к другу. Да не смущает тебя эта длинная, тернистая стезя. Вам многому предстоит научиться и испытать свои чувства». Серёженька, это был голос Самого Господа! Я ликовала от счастья! Мой Спаситель оживил меня! Это было настоящее духовное пробуждение! – В порыве чувств папесса весело принялась кружиться, увлекая меня за собой. – Мальчик мой любимый! Победитель мой! Я пообещала Богу, что сделаю от себя всё возможное, но никогда не отдам тебя дьяволу. Я пойду на любые жертвы, но вытащу тебя из этой трясины! Серёжа, если это реально, то я сама отправлюсь вместо тебя в ад, а тебе отдам своё место в раю!

Я был просто ошарашен. Как же можно так любить?

– Знай, Серёжа, что Господь верен, – женщина назидательно взмахнула пальцем. – Я много раз молила Его, чтобы Он хоть на одно мгновение показал мне тебя, славного моего писателя. И Господь самым удивительным образом сводил наши тропы! Помнишь те внезапные и мимолётные встречи в разных районах Брянска? Это было от Бога!.. Ах, Серёженька, как же я порывалась тогда стиснуть тебя в объятьях, но ты постоянно от меня улепётывал, как от чумной! – Досадно вздохнула. – Ладно, главное, что сейчас всё стало на свои места. Господь, как и обещал, привёл нас друг к другу. (Не спрашивай, как я тебя нашла. Скажу только одно: так было угодно Богу.) И как хорошо, что у тебя ничего не получилось с этой Вдовушкой! Ведь это так, правда? Не получилось?.. Чего побледнел?.. Эх, бродяга ты мой! – Жарко притиснула меня к себе и расцеловала мою шею. – Серёжа, ведь эта женщина совершенно тебя не любила. Она выкачала все твои скудные деньги, а затем вышвырнула тебя из своей жизни и умчалась к другому. Ведь так, да? Знаю, что так… Кроме того, пастору было откровение, что эта вдова только и делала, что посылала тебя за пивом и сигаретами, да заставляла писать её детям сочинения по литературе. – Папесса болезненно поморщилась, голос её дрогнул. – А взамен она мочилась для тебя в одежде и отдавалась по ночам. Позор!

– Хороший был симбиоз, – искренне одобрил Игорюня.

Я оказался на гране обморока. Такого коварного удара судьбы я не мог себе представить и в самых отчаянных мыслях! Как же мне стыдно, гадко и больно! «Ихь ту дир вех / Тут мир нихт ляйд! / Дас тут дир гут / Хёрт ви эс шрайт». (Rammstein)

Конец ознакомительного фрагмента.