Хвост огненной кометы. Красные маки. Заметки военного корреспондента программы «Время» из другого дневника (Владимир Положенцев)

Теплая встреча

18.05.1995. И так настроение было ни к черту (9-го мая я вел парад Победы на Поклонной горе, и вышла одна неприятность), а тут еще этот пьяный подполковник из пресс-службы – предъяви ему московскую аккредитацию внутренних войск и все. А я просто не успел ее оформить.

Утром меня вызвал замглавного редактора Игорь Минаев.

– Понимаешь, – шеф задумчиво потер подбородок, – звонил Береза. Нужны репортажи из Чечни о мирном урегулировании конфликта. Там какие-то переговоры, что ли идут. Может, съездишь?

Никто и никогда на программе «Время» не отправлял корреспондентов на войну в приказном порядке. Шли только «добровольцы». В тот день я дежурил от отдела и как раз писал комментарий о ситуации в республике. Находился, что называется, в теме.

– Желание Бориса Абрамовича, конечно, закон, но сегодня закончился срок перемирия. Федералы начали наступление на Бамут и Сержень-Юрт, чтобы выйти в горные районы. Какое урегулирование?

– Я видел твой материал в девятичасовых Новостях, – кивнул Минаев, – но это же ты лепил по агентствам, а что там на самом деле происходит, не известно.

– В Грозном Коровкин сидит, позвони ему, – неуверенно попытался убедить я начальника. Лишний раз соваться «на фронт» не хотелось, за меня очень сильно переживала больная мама.

– Коровкин три дня назад улетел под Ведено и от него ни слуху, ни духу.

С Игорем у меня сложились полуприятельские отношения. И все же шефу «в просьбе» не откажешь.

– Ладно, – согласился я вздохнув. – Когда нужно ехать?

– Вчера.

Я обзвонил всех федералов – десантников, морпехов, летунов, но никто в тот день в Чечню не летел. Только в пресс-службе внутренних войск Василий Панченко с радостью мне сообщил, что их борт уходит на Моздок из Чкаловского через два с половиной часа.

– Возьмете?

– Нет проблем.

– Теперь от вашей пресс-службы вроде бы официальная аккредитация нужна.

– Не успею нарисовать, – прохрипел в трубку Вася, – начальника нет. Я позвоню в Ханкалу. Мой зам тебе бумагу на месте выпишет.

Заместитель Васи вертел под карманным фонариком мое удостоверение (на Ханкалу давно уже навалилась ночь) и ехидно улыбаясь, повторял одно и тоже:

– Давай аккредитацию. Нет аккредитации, будешь безвылазно сидеть со своей группой на базе.

Я прекрасно знал этого подполковника, так же как и он меня. Однако у Валеры К. (не буду называть его фамилию), видимо в голове что-то переклинило.

– Панченко по поводу меня звонил?

– Телефонировал. Ну и что? Я здесь хозяин, так и передай потом Васе.

– Зачем потом? – рассердился я.-Могу прямо сейчас рассказать ему по спутниковому телефону, что его подчиненные, вместо того чтобы выполнять свои служебные обязанности, пьют горькую, как собаки.

– А-а, собаки, – махнул куда-то рукой Валера.-А я ведь имею право без аккредитации тебя и в яму посадить. В зиндан хочешь? Могу.

Мне ужасно надоел подполковник, но приходилось выслушивать его ахинею. Оператор Володя Кипин велел своему ассистенту развернуть спутниковую связь. Почти в полной темноте я видел на его лице неподдельный испуг.

– У вас нет разрешения на пользование спутниковым телефоном в зоне боевых действий! – чуть ли не на всю военную базу закричал Валера.

Это была последняя капля. Я уже собрался не на шутку поругаться с Валерой, но из ближайшей палатки вышел человек в белой майке и камуфляжных штанах. Он спокойно сказал подполковнику:

– Все, хватит комедию ломать, иди спать.

Валера, как ни странно, послушался. Он сунул мне в руку мое удостоверение и покорно поплелся к брезентовому шатру.

– Майор ФСК Замятин, – представился человек закуривая.-Не обращайте внимания. От постоянного нервного напряжения некоторые даже от пятидесяти граммов водки в осадок выпадают. Ложитесь спать. В палатке для вас три койки приготовлены. Завтра с писульками разберетесь.

Внутри шатра потрескивала круглая буржуйка, над ней, на перекрученном шнуре болталась слабая сорокаваттная лампочка. Моя железная кровать оказалась напротив Валериной. Бдительный подполковник возлежал на ней прямо в форме, уткнувшись лицом в подушку.

В левом дальнем углу палатки кто-то похрапывал, причмокивал и разговаривал во сне непонятными, рублеными фразами. Умиротворяюще гудела высокая печная труба, а снаружи изредка шелестели, словно кто-то рвал пергаментную бумагу, пролетающие в сторону гор реактивные снаряды. Одиночные Ураганы хлопали где-то очень далеко и их едва различимые разрывы по звуку напоминали зарницу. Чуть ли ни каждую минуту раздавалось шипение, и в окошки палатки вливался молочно-синий свет. Медленно опускавшиеся на парашютах осветительные ракеты создавали в помещении атмосферу мертвецкой.

Прогоняя дурные мысли, я закрыл глаза, и тут же услышал выстрелы. Пара одиночных хлопков, затем длинная очередь. Палили из автоматического оружия, но не нашего. За время, проведенное на войне, я научился различать тембр Калашникова. А это был голос «чужой» – редкий и хлесткий. Скорее всего, М-16. Никто из находящихся в палатке на это не отреагировал. Но вот в дело вступил тяжелый пулемет, и Валера сразу подскочил на своей койке. Сопя и кряхтя, он выудил из – под подушки огромный, явно не табельный пистолет и метнулся ко мне. Залез под кровать и принялся под ней что-то искать. Наконец, удовлетворенно хрюкнув, выскочил из палатки.

– Для пьяного стрелка каждая бутылка цель, – проворчал майор Замятин и, вздохнув, повернулся на бок.-Вернись, Валера, я все прощу! Маниакальная депрессия.

Валера вернулся довольно быстро. Врезался головой в металлическую опору шатра и повалился на так и не разобранную постель.

19.05.95. С добрым утром!

Мне снился, конечно же, подполковник Валера. Он почему-то был с рыжей бородой и махал перед моим носом Маузером. «Думаешь, у меня нет патронов? – кричал Валера.-Это у тебя ничего нет, даже аккредитации. А в моем хозяйстве все на месте. Пули новенькие, лакированные, подкалиберные. Осечки не дадут. Нет, ты посмотри на них, посмотри». Подполковник схватил меня за плечо и начал трясти как грушу.

Я открыл глаза. Валера действительно держал меня за плечо, но в отличие от сонного кошмара, теребил аккуратно даже нежно.

– С добрым утром, пора вставать, – говорил он словно заботливая мама.

Он был чисто выбрит, причесан и от него пахло дорогим французским одеколоном. В его зрачках абсолютно отсутствовала та дикость, которая вчера делала его похожим на сумасшедшего.

– Что, в зиндан пора? – на всякий случай поинтересовался я.

– Какой зиндан? – искренне удивился Валера. – Командующий готов принять тебя в одиннадцать.

– У моей группы нет аккредитации, – все еще не верил я поразительной перемене в облике и манере общения подполковника.

– Документ уже готов, – он протянул мне аккуратный, пахнущий свежими опилками листок бумаги.-Работайте на здоровье.

Ну и ну! Ну, Валера! Меня так и подмывало напомнить о вчерашнем его поведении, но делать этого не стал. В конце концов, все мы пьяные мужики непредсказуемы, а тем более на войне. Хотя, именно здесь нужно всегда держать себя в рамках. Ладно, забыли.

– Давайте, ребятки, собирайтесь на завтрак, – приветливо кивнул Валера моим коллегам. Володя Кипин и Мишка Сотников сидели на кроватях в позах лотоса и не верили своим глазам.

Когда подполковник вышел, оператор выдохнул:

– Вельзевул, оборотень, – после этого он громко и с облегчением рассмеялся.

Мне же стало интересно, чего это Валера рылся ночью под моей кроватью. Свесившись головой вниз за край железной конструкции, я ахнул. Прямо под моим главным центром тяжести стоял открытый зеленый ящик с гранатами. Причем бомбы в нем покоились не в ячейках, а были насыпаны горкой. Некоторые из них уже оснащенные взрывателями. Я взял одну эргэдешку и мрачно положил на кровать между ног. Мои товарищи тут же нырнули под свои койки.

– Три выстрела от гранатомета, – констатировал Сотников.

– А у меня ящик с патронами и какой-то автомат с кривым стволом, – всплеснул руками эмоциональный Кипин.

Общественный туалет был занят. Длинное деревянное строение охранял боец с автоматом.

– Что, специальный пропуск нужен? – прищурился Мишка.

– Пойдите пока погуляйте, – загадочно улыбнулся военный.

Кипин тут же предположил, что сортир изволил посетить какой-нибудь генерал. А Мишка выдал версию, что, скорее всего, ночью в «богоугодное заведение» угодил снаряд, но не разорвался, и теперь ожидают прибытия саперов.

Коллеги не угадали. Через пару минут из дверей туалета выпорхнули две молоденькие барышни в ситцевых платьицах и желтых одинаковых сандаликах.

Дамы неспешно скрылись за рядами палаток, а боец многозначительно помотал головой и гордо, словно девицы были его любовницами, выдал:

– Корреспондентки.

– Из какого издания? – деловито поинтересовался Володя.

– Из центрального.

– Ага, понятно.

Зачем нам Антонов?

В столовой давали рисовую кашу с куриной тушенкой. Возле поваренка в ослепительно белом халате стоял тазик с водой, в котором плавали желтые кружочки масла. Здесь же лоток с большими кусками белого хлеба. Бери, сколько хочешь.

Как только мы вошли, я сразу заметил за дальним столом группу офицеров, среди которых выделялся своей задумчивостью и интеллигентностью генерал

Романов. Он неторопливо поглаживал свои пышные рыжие усы и что-то говорил сидящему напротив полковнику. Тот кивал головой и одновременно отправлял в рот полные ложки рисовой каши. За другими столами сидели солдаты, и, казалось, не обращали никакого внимания на командиров.

Мы пристроились возле выхода, а Кипин мне шепнул:

– Раньше командующий усов не носил. Надо же, вместе с простыми солдатами пищу принимает, молодец.

Группа офицеров поднялась как по команде и двинулась к выходу. Проходя мимо

Анатолий Александрович слегка нам кивнул.

Каша была вкусной, и когда Мишка Сотников уже приканчивал вторую порцию, в столовую влетел подполковник Валера. Его взгляд был нервным, но осмысленным, не как накануне.

– График меняется. Генерал готов принять вас прямо сейчас. Его ждут старейшины в Агиштах. Технику не берите. Антонов сказал, что хочет сначала поговорить по душам.

– Антонов? – изумился я, отрываясь от горячей кружки с вполне приличным какао. Ты же сказал, что мы встретимся с Романовым. Кто такой Антонов?

На стол рядом с тарелкой Кипина села жирная муха. Валера прицелился и метко саданул ее кулаком. Дохлое насекомое плюхнулось в Володькину кашу.

– Извиняюсь. Пойдете к Антонову, – загадочным полушепотом приказал подполковник.

– Ты хоть расскажи кто он такой этот Антонов, заместитель что ли?

– Узнаете в свое время.

К начальству, для беседы с глазу на глаз, технарей, как правило, не брали. На встречу шел только корреспондент. Но в тот раз Валера велел шагать к штабной палатке, всем троим. «Антонов распорядился. Раз работают вместе, какие могут быть друг от друга секреты?»

Пройдя по палаточному лабиринту, мы вышли на небольшой дворик. На низкой деревянной скамейке сидел и стряхивал в урну пепел с сигареты генерал Романов. Увидев нас, он сразу же встал, поздоровался и представился:

– Командующий внутренними войсками Антонов.

Я выпучил глаза. То ли у меня после полу бессонной ночи провода в голове перепутались, то ли… Я вопросительно повернулся к Валере. Он утвердительно кивнул. И тут до меня дошло. Конспирация! Кто, интересно, навязал Анатолию Александровичу псевдоним? Не сам же он додумался. Каждый боевик, да каждая ворона в Чечне знает в лицо генерал-лейтенанта Романова. И даже усы никого не собьют с толку.

Беседа по душам

Командующий пригласил всех сесть. Вновь закурил. Низко свесив голову, глядел себе под туго зашнурованные ботинки. Пауза затянулась. Наконец, я, откашлявшись, спросил:

(диктофонная запись)

– Какие задачи для вас, как командующего группировкой внутренних войск, сейчас являются первостепенными?

Романов тяжело вздохнул и на его загорелом лице я заметил некоторое напряжение.

– Дудаев объявил газават. Нужно как можно скорее собрать духовенство Чечни, чтобы оно признало этот газават незаконным.

– Думаете, чеченское духовенство пойдет против влиятельных тейпов, которые поддерживают войну против Москвы?

– Война уже всем надоела. Большинство чеченского народа хочет мира. Я почти каждый день один, без охраны езжу по различным селам, встречаюсь со старейшинами, простыми людьми и все они говорят, что пора заканчивать кровопролитие.

– Простым людям, может, и надоела война, а полевым командирам, командующим фронтами? Они ведь борются за власть.

– Я не раз встречался с Асланом Масхадовым. Он меня заверил, что если, так называемая, священная война будет отменена, он готов сложить оружие.

Благородный генерал Романов тогда не знал, что благородство и верность офицерскому слову абсолютно не свойственны Масхадову. По приказу Джохара Дудаева, он давно уже готовил диверсии против командующего объединенной группировкой Анатолия Куликова и его бывшего заместителя генерала Романова. А при встречах клятвенно заверял федералов в своем миролюбии. Доверчивость Анатолия Александровича сыграла с ним злую шутку. По приказу того же Масхадова, утром 6-го октября его диверсанты заложили под мостом на площади Минутка пять взрывных устройств. Когда колонна внутренних войск проезжала по туннелю, два из них сработали. Примечательно, что в этот момент вблизи районного центра Урус-Мартан проходила встреча специальной наблюдательной комиссии федеральных сил с 30-тью полевыми командирами. Обсуждали условия сдачи оружия, отвод российских войск от населенных пунктов. Боевики, а среди них находился, конечно же, и Масхадов, все как один заявили о согласии выполнить все условия федералов «ради достижения мира». Наши наблюдатели приехали без оружия, зато чеченцы с ног до головы были увешаны пулеметами, автоматами и гранатометами. Кто-то из офицеров тогда ухмыльнулся: и вы верите, что эти детишки бросят стволы и пойдут играть в песочницу?

«Детишки» прекрасно знали, что с минуты на минуту в Грозном должно произойти то, чего они так долго ждали. И, к сожалению, их ожидания оправдались. Взрыв прогремел в 13.10. А уже в половине второго чеченские переговорщики оседлали своих железных коней и умчались в горы. Ожидания… Накануне теракта у генерала Романова брал интервью мой коллега Григорий Брынза. На архивной записи видно, что Анатолий Александрович мрачен, как никогда. После записи, «без микрофона», он признался Грише, что по данным разведки ситуация в ближайшее время может сильно осложниться. Боевики готовят ряд диверсий против высших офицеров федеральных сил. Наши разведчики выведали расплывчатую информацию. А вот чеченские, вполне конкретную. Кто мог знать, что Романов проедет через Минутку около 13 часов дня? Только свои. Кстати, военные не раз рассказывали мне о предателях. Однажды на связь с одной из артиллерийских батарей вышел некто, представившийся полковником Ивановым. Он назвал точные позывные и передал координаты, по которым попросил огневую поддержку. Два часа федералы били по своим. Другой товарищ, продавал секретные штабные документы. Причем, за бесценок. Конечно, это единичные случаи. Но жизнь и состоит из мелочей, которые, складываясь в единое целое, порой приводят к непоправимым последствиям.

Анатолий Александрович остался жив. Вот уже двенадцатый год он лежит в военном госпитале им. Бурденко и все это время за ним ухаживает его жена Лариса Васильевна. По ее словам, муж где-то рядом с ней, но в своем мире. Он радуется приходу друзей и родных, но не хочет слышать о войне. Масхадов, когда узнал, что Романов находится в растительном состоянии, возликовал – «…его душа повисла между небом и землей. Для нее это самое страшное наказание». Наказание за что? За доверчивость, искренность и благородство. Когда еще горел искореженный взрывом генеральский автомобиль, на мосту плясала от радости толпа чеченцев. На одном из пролетов было написано: «Аллах над нами. Россия под нами. Победа за нами».

Когда я брал интервью у Романова, до трагедии оставалось четыре с половиной месяца.

(диктофонная запись)

– Мне не совсем понятно, Анатолий Александрович, вы ведете переговоры со старейшинами, боевиками, а вчера, по сообщению информагентств федеральные войска начали массированное наступление в горных районах, в частности возле Дуба-Юрта. Не кажется ли вам, что в данной ситуации ваше миротворчество бессмысленно?

Романов задумчиво стряхнул пепел с усов. Видно было, что к ним он не привык, и растительность его обременяет.

– По достигнутым договоренностям, боевиков уже не пускают во многие села. В тот же Дуба-Юрт. Они соорудили укрепления рядом с селом. Эти укрепления и штурмуют наши войска. Если нам удается решать вопросы мирным путем, для Дудаева это страшнее выстрела.

На следующий день я понял, что переговоры переговорами, а война войной. Чеченцы использовали временные моратории для перевооружения, передислокации и пополнения продовольствия. Генерал же Романов – очередная жертва кремлевских политиканов. Его бросили безоружным на амбразуру, когда до победы оставался всего один шаг. Судя по всему, это понимал и сам Анатолий Александрович. Потому и грустил. Впрочем, может, я ошибаюсь.

Тихий городок

Романов посмотрел на часы, интеллигентно давая понять, что беседа закончилась.

– В половине второго я вылетаю в Агишты. Буду говорить с людьми. Хотите со мной?

– Конечно.

Вместе с генералом исчез и подполковник Валера. От нечего делать стали бродить по базе. Узнали, где штаб Куликова, сняли проезд колонны бронетехники, пару вертушек зависших над аэродромом. И снова в голове жгучая и не дающая покоя мысль – из чего делать вечерний материал. Ну, поговорил с Романовым, хорошо, снять-то беседу не дали. Генерал обещал взять в Агишты? Сколько раз договаривался с военными об эксклюзивных съемках, а потом встречался с ними только в Москве.

Возле контрольно-пропускного пункта заметили съемочную группу НТВ. Елена Масюк настороженно бродила с внешней стороны колючей проволоки, а ее оператор с рук «гасил» натужно ворочавшийся в глубокой ямине танк. Т-72, увешанный мешками с песком и какими-то железяками, похожими на части двигателя, крутился во все стороны, выбрасывая из-под гусениц здоровенные куски глины. Володя Кипин тоже не мог пропустить эту картинку и велел Сотникову ставить штатив. Как только он приладил Бетакам на треногу, в объектив шмякнул кусок грязи. Кипин по-женски всплеснул руками и принялся придирчиво ощупывать «инструмент», словно доктор захворавшего ребенка. Конкуренты не злобно заржали. Вероятно, на базу Масюк не пускали за продудаевскую позицию их канала. А, может, и сама не хотела светиться в Ханкале. С камерой, слава Богу, ничего не случилось. Хорошо, что Володька не успел снять крышку с объектива.

Танк выполз на дорогу, затих, и из башни высунулась голова. Чумазый, с русыми нечесаными волосами боец, щелкнул бычок в кусты и прищурился:

– Эй, корреспонденты, деньги есть?

Командировочные средства Кипин всегда хранил в нагрудном кармане. Обычно финансовыми вопросами занимались ассистенты, но Володя не доверял бухгалтерию никому. По природе он несколько прижимист, но чрезвычайно добр.

– А что? – заволновался оператор.-Покушать хочешь купить? – он порылся в брючных карманах.-Могу из своих одолжить.

Володька обернулся на меня.

– Сам служил, знаю, казенной пищи не хватает.

Но по сытой физиономии паренька нельзя было сказать, что он голоден.

– Говори яснее, – подошел я ближе.

– Мы в город двигаем, – потер грязную щеку танкист. – Можем прихватить. Две стекляшки туда, две обратно.

– Какие стекляшки? – удивился Кипин.

– Ну, люди! Прокатим с ветерком, если на четыре пузыря дадите.

Оператор раскрыл, было, рот, но я его остановил. Ситуация понятна. В запасе еще три часа, до города на этой карете минут двадцать. Если судить по карте. Не плохая возможность подснять Грозный уже сегодня.

– Заводи! – вспомнив январские гонки, махнул я рукой.

И снова на танке. Сердобольный младший сержант Паша выдал нам широкую поролоновую подстилку, которая несколько смягчила нашу поездку. Сразу за военной базой тянулись безжизненные дома, с дырами в стенах и крышах. Я еще подумал – прекрасные позиции для снайперов. Так оно и оказалось. Позже военные мне рассказали, что из этого местечка, каждую ночь лупят по базе. Случается и по вертолетам из ПЗРК.

По городу ехали спокойно, не то, что в январе. По всюду, словно общипанные великаном, деревья. Почти ни одного целого. Но даже и на этих измочаленных снарядами деревцах, начинала пробиваться зелень. Символично, подумал я, и война, вроде бы, заканчивается и природа возрождается. Кто бы мог тогда предположить, что огню на этой земле еще полыхать и полыхать.

Свернули на одну улицу, потом на другую и остановились возле торговой палатки, которая была закрыта.

Паша вылез из люка и громко позвал:

– Шамиль! Шамиль!

– К Басаеву, что ли привез? – сглотнул Володька.

Вообще он любит задавать нелепые вопросы с таким видом, будто сам верит в их серьезность.

– Точно! – обрадовался служивый.-По ночам своими боевиками командует, а днем водкой приторговывает. Шамиль, мать твою!

Внутри палатки, за стеклом которой были аккуратно разложены пряники, жвачка, конфеты и другая мелочь, шевеления не замечалось.

– Ладно, – сплюнул Паша.

Танк вздрогнул, выпустил клубы желто-черного дыма, и его башня стала поворачиваться стволом в сторону палатки. Когда стальная труба коснулась края ларька, его хрупкая конструкция даже не затрещала, а запищала, словно была живой. Из бендежки сразу же выскочил Шамиль.

– Зачем делаешь, а?!

Танкисты выключили двигатель.

– Чего сидишь, как сыч в норе? Ты мне четыре пузыря задолжал.

– А-а, пузыри, пузыри!

Чеченец скрылся в палатке и через пару секунд уже протягивал младшему сержанту четыре бутылки «Столичной».

– Не паленая?

Чеченец прижал руки к сердцу.

– Ну, слезайте, – сказал нам на следующем повороте Паша, – приехали. Железки нужно кое-куда забросить, – он кивнул на привязанные части агрегата. Через час сюда же подгребайте.

– Почему чеченцу деньги не отдал? – хмуро спросил я.

– Потом отдам, – улыбнулся танкист.-За ним должок.

Что это был за долг, мы так никогда и не узнали.

Проводив взглядом танк, побрели в сторону центра города. Нам повезло, почти сразу натолкнулись на блокпост федералов. Представившись, попросили интервью.

– Да нет проблем, – обрадовались военные, а то все генералов показываете.

Вообще-то это была неправда, но я спорить не стал. Но как только дошло до дела – говорить на камеру, все, потупив глаза, начали разбредаться в разные стороны. Я велел Кипину включить камеру и буквально зажал майора Синицына возле блокгауза.

(диктофонная запись)

– Какова обстановка в городе?

– Обстановка в центре Грозного на сегодняшний день нормальная. Бывают обстрелы в ночное время, но очень редко.

– Ваши взаимоотношения с местным населением?

– С местными взаимоотношения самые хорошие. Совместно с нашим свердловским ОМОН-ом, службу несет местный ОМОН. Поддерживаем дружеские отношения. Все ребята, больше ничего не могу сказать.

Я отдал микрофон Мишке Сотникову и огляделся по сторонам, в надежде увидеть хотя бы одного чеченского омоновца. Но все лица были, как назло, исключительно славянского типа. Ладно, решили снять блокпост с фасада, так чтобы в кадр попал российский флаг. Возле дырявых мешков с песком на корточках сидел худенький боец без бронежилета и по-детски тер кулаками глаза.

– Что случилось? – участливо наклонился к нему Кипин.

– Гошу убили, – зарыдал солдатик.

– Друга?

– Ага.

Чуть в стороне я заметил тело белой окровавленной собаки. Головы у нее почти не было, только развороченная нижняя челюсть. Кровь еще не успела запечься. Я люблю собак, и их смерть воспринимаю очень болезненно.

– Кто ее?

– Снайпер вон из тех домов, – майор Синицын указал рукой на противоположную сторону площади.-Гошку еще в феврале подобрали. Ласковый был, добрый, но чужих не подпускал. Знал службу. Днем «чехи» по нам не стреляют, боятся, что облаву устроим, только ночью. Но на гадость всегда способны.

От того правильного майора Синицына, что давал интервью, не осталось и следа.

– Хорошие же у вас отношениям с населением, – горько вздохнул Володька.

– Тьфу! – сплюнул майор.-Сколько волков не корми… Это не для печати.

– Не горячись, Егорыч, – вступил в разговор капитан, похожий голосом на актера Хмельницкого. Да и во внешности его было что-то стенькаразинское.-Это Снегурочка работала. Глядите, мол, я ничего не боюсь и вы всегда у меня на мушке.

По словам капитана, среди чеченских снайперов полно девиц из Прибалтики и Украины, бывших чемпионок по стрельбе. Полностью отмороженные дамы, потому и прозвали их Снегурочками. Но не только иностранки отстреливали наших ребят.

– Взяли одну такую, – продолжал он, – красивая бестия, белокурая, глаз нельзя отвести.

А на прикладе девятнадцать зарубок. Оказалась москвичкой.

– И что вы с ней сделали? – осторожно поинтересовался Кипин.

– Да, что. За волосы и об стенку.

Через час, как и договаривались с танкистами, стояли на перекрестке. Время шло, а знакомого Т-72 видно не было.

– Срочные дела, наверное, – оправдывал военных Володька.

Пришлось ловить частника. Муслим, как представился, водитель, категорично заявил, что до КПП базы не поедет, выбросит нас за полкилометра. Согласились. Чеченец оказался на редкость разговорчивым. Сначала расспросил, откуда мы, а потом подробно поведал о себе и своих родственниках вплоть до седьмого колена.

– Я в Норвегию попрошусь, – сказал он, немного помолчав.-А что здесь? Думаете, это когда – нибудь кончится? Наши ваших убивают, ваши наших. Ненависть в крови. Двадцать поколений пройдет, пока кровь остынет.

– А как же мирные переговоры?

– Ха! – рассмеялся Муслим.-Кто кому верит? Вот генерал недавно приезжал в Веденский район. Уговаривал мирно жить. Все, все хорошо, руку, жал, обнимался. Уехал, а через пятнадцать минут все село катюшами разбомбили.

Володька Кипин поцокал языком и предположил:

– Может, случайно?

– На войне все случайно, – философски заметил шофер. – Сейчас еду мимо школы. Солдаты с танка какой-то мотор снимают. Не удержали. Одного придавило.

Володька обхватил щеки руками.

– Сержанта?

– Не разглядел.

– Светленький такой, с родинкой на подбородке.

– Вроде, рыжий. Я к чему. Выживет, слава Аллаху. Нет, получат родственники телеграмму-погиб в Чечне. И его друзья приедут сюда мстить. Никогда война не кончится.

По дороге, заросшей фруктовыми деревьями, бежали сломя голову. Опоздаем, больше Романов нас с собой никуда не возьмет. Кипин, конечно же, навернулся. Но и на этот раз пронесло, камера не пострадала.

Возле палатки серым волком нарезал круги подполковник Валера.

– Где вас черти носят? Через десять минут вылет.

Мирные переговоры

Романов появился на аэродроме минута в минуту. За весь полет он не проронил ни слова. Задумчиво глядел в иллюминатор. Только когда вертушка зависла над каким-то населенным пунктом, большим пальцем указал вниз, мол, прибыли.

Приземлились в чистом поле, возле проселочной дороги, ведущей в Агишты. На грунтовке, в клубах пыли, поднимаемых вертолетными лопастями, уже ждала группа чеченцев. Человек десять-пятнадцать. Почти все были при параде – в пиджаках и шляпах. Свита Романова состояла лишь из двух офицеров без оружия. На поясном ремне Анатолия Александровича я тоже не заметил кобуры.

С каждым из старейшин, которые оказались вовсе не старыми, генерал поздоровался за руку. Лица встречающих были приветливыми, но несколько настороженными. Романов держался уверенно, но не надменно. Кавказцам ни в коем случае нельзя показывать слабину, равно как и демонстрировать превосходство.

О чем говорили вначале, я не слышал, слова заглушал шум двигателя. Когда, наконец, «восьмерка» затихла, я смог разобрать диалог.

(диктофонная запись)

– В прошлый раз мы с вами договаривались, что ни один наш солдат не войдет в село.

Мы свое обещание выполнили.

– Да, да, – закивали головами чеченские представители.

– Но и вы должны сдержать слово – не пускать к себе боевиков.

– Не пускаем, нет, не пускаем.

– Хорошо.

Один из романовских офицеров стоял рядом со мной и то ли мне, то ли самому себе прошептал: «Как же, не пускают. В каждом доме по „чеху“ с пулеметом».

Удивленно вскинув брови, я дал понять, что хорошо расслышал его слова. Офицер наклонился ко мне.

– Вон у того, что в красном галстуке, ствол под пиджаком. А у его соседа ладонь обожжена. Видимо, с рук длинными очередями гасил, сволочь.

Действительно, у высокого, седовласого миролюбивого на вид чеченца, под полой полосатого пиджака выделялся какой-то предмет. У стоявшего за его спиной товарища, была забинтована левая рука.

А Романов продолжал беседу.

– Гуманитарная помощь вовремя доставляется?

– Вовремя, да, вовремя. Спасибо.

Мой собеседник хмыкнул:

– Они ее сами не жрут, на рынки свозят.

– Нужно заканчивать войну, – говорил командующий. – Многие полевые командиры, с которыми я разговаривал, готовы сложить оружие. Но и от вас, мирных граждан, многое зависит.

– Да, да, зависит, – вторили эхом чеченцы.

Вообще, диалог проходил довольно странно. Генерал убеждал селян в необходимости перехода к мирной жизни, а те отделывались односложными фразами. Может быть, камеры стесняются? Не успел я об этом подумать, Анатолий Александрович подал знак прекратить съемку и отошел с несколькими чеченцами в сторону. Володя Кипин вскинул на плечо Бетакам и засеменил по полю на пригорок, чтобы снять панораму Агишты.

– Куда?! – закричал один из офицеров.

Оператор перепугался дикого вопля и шустро, будто поднятая охотником тетерка,

примчался обратно.

– В чем дело?

– Мины кругом.

– Наши? – наивно поинтересовался Володька.

– И наши тоже.

Романов вернулся минут через сорок.

– Договорились о создании сил самообороны, – вытер он пот со лба.

– От кого обороняться? – прищурился Мишка Сотников.

Я ткнул его локтем в бок – не лезь, когда не спрашивают. Технарей всегда нужно держать на коротком поводке.

На этот раз генерал от интервью на камеру не отказался. Я не стал задавать Романову заковыристых вопросов. В общем и целом ситуация с переговорами для меня прояснилась. И Анатолий Александрович, и старейшины выполняют задания своего начальства. Ни та, ни другая сторона в мирный исход событий, по большому счету, не верит.

(диктофонная запись)

– Мы должны предпринять все для того, чтобы в этом селе не прозвучал выстрел в адрес нашего солдата, не погиб солдат и не погибли мирные граждане, которые не причастны к этой войне. Штыками и бомбами на этой земле мира не добьешься.

Не успели выключить камеру, как сзади на дорогу из зарослей выползла колона танков с красными советскими флагами на башнях. Машины проскрежетали мимо задумчивых старейшин и потянулись в сторону села.

Я не был доволен собранным материалом, но чтобы удовлетворить любопытство Бориса Абрамовича, касаемо мирных инициатив в республике, его вполне хватало.

Пристроился возле вертолета, стал сочинять. В голову ничего толкового не лезло. Долго мучился, прежде чем выплеснуть в потертую записную книжку первую фразу:

«Под жарким чеченским солнцем идут переговоры, под жарким чеченским солнцем продолжается война…» Конечно, получилось вычурное начало, но я не погрешил против истины – жара действительно стояла для меня невыносимая, а, какие-никакие переговоры протекали своим чередом. Как воды Аргуна, прибивающие к берегам истерзанные трупы. Да, именно так. На следующий день я узнал, чего на самом деле стоили федералам всевозможные мирные договоренности и моратории, приведшие, в конечном итоге, к позорному для России Хасавюртовскому соглашению.

И в том нет вины Анатолия Романова. Злой гений Березовский запутал не только военных, но и всю страну.

Была, не была!

Накануне вечером, за рюмкой чая, контрразведчики из нашей палатки пообещали взять нас с собой на важное задание. Что оно собой представляет, не уточнили. Подполковник Валера пил только кофе и без конца делал мне комплименты по поводу сюжета в программе «Время». Материал прошел на 21.00, его видел Анатолий Романов и остался доволен. Радовался и Валера. Ведь за «неправильные» репортажи пишущей и снимающей братии генералы снимали стружку с сотрудников своей пресс-службы. С нас-то, журналюг, какой спрос? Ну, откажут в очередном интервью, а от грязи в глазах общественности долго не отмоешься. В те годы наш народ, в большинстве своем, еще мыслил советскими категориями – раз показывают по телевизору, или печатают в газете, значит правда.

Я тоже смотрел свой репортаж на релейке, откуда и перегоняли материал в Москву. От главной нити сюжета, что генерал Романов – и один в поле воин, разумеется, ничего не осталось. Но то, что командующий всеми силами пытается наладить мирный процесс и тем самым сохраняет русские и чеченские жизни, в репортаже прозвучало. Монтаж картинки, правда, был как всегда аховый. На тексте о Грозном, планы Ханкалы, я рассказываю об аэродроме, вставляют танки. В группе оперативной информации работало полно женщин, которым до чеченской войны было как аравийскому верблюду до Северного полюса. Хорошо, хоть, верные субтитры на командующего дали. Причем, редактору Кате я долго втолковывал, что синхрон этого офицера нужно подписать: «Командующий группировкой внутренних войск в Чечне Анатолий Антонов». Грамотная Катя никак не хотела уразуметь: «Какой же это Антонов, Вовочка? Ха-ха». Вмешался Кипин: «Это, конечно, Романов, но нужно написать – Антонов».

– Ты зачем секретную информацию по открытой связи выдаешь? – нарочито грозно взглянул я на оператора.

Володька стушевался, но до Кати, наконец, дошло.

Итак, материалом вэвэшники остались довольны, можно было продолжать творческое сотрудничество. Однако когда я проснулся ранним утром, след контрразведчиков уже простыл.

Я растолкал своих товарищей, и мы поспешили к штабу Романова. Возле входа стоял часовой и на вопрос, где командующий, так грозно взглянул на нас, что похолодело в животе. Было ясно, генерал куда-то улетел, а от бойца ничего конкретного не добьешься.

Слоняясь по военной базе, натолкнулись на палатку «Вестей». У «россиян» имелся свой просторный шатер, где корреспонденты чувствовали себя вполне удобно и независимо. За подобную «квартиру» Российское телевидение платило министерству обороны небольшую сумму, и все были довольны. Наша же редакция не проявляла тогда никакого интереса к бытовым условиям командированных на войну сотрудников. Заместитель главного редактора по производственной части Георгий Акопян – умный, хитрый, как крот расчетливый армянин, всегда расставался с редакционными деньгами, будто со своими собственными. Позже все наладилось, но тогда мы могли лишь позавидовать вестюкам.

Внутри палатки, упершись руками в колени, похожий на Леонова в «Джентльменах удачи», сидел Саша Сладков. Ему прислуживала вся съемочная группа. Один размешивал сахарок в чае, другой нарезал белый хлебушек. Вот воспитание, подумал я, а мои орлы даже водки командиру первому не нальют! Но это я ворчал так, по – стариковски. Я всегда старался выстроить с бригадой равные отношения, тем более на войне. Сладков же из бывших военных, субординацию блюдет четко. У него не забалуешь.

Разговорились. Выяснилось, что ежедневно из штаба Куликова часов в двенадцать дня появляется какой-нибудь Гаврила и выносит оперативную сводку по всей Чечне.

– Толку от нее мало, – откусил большой кусок от горбушки Саня, – нужно самому суетиться. Я уже сегодня командующего объединенной группировкой записал.

– Когда же ты успел?

– Спать меньше нужно.

Я потом узнал, что Сладков ежедневно, с утра пораньше, засылал к штабу одного из своих хлопцев. Когда тот отлавливал какого-нибудь ответственного военного, приводил Саню.

Ну вот, у «Вестей» уже синхрон Куликова имеется, а у меня кукиш с маслом. Чтобы не расстраиваться еще больше, мы покинули сладковский вигвам и направились к штабу. Стрелки на часах показывали только десять. Перспектива бессмысленно топтаться целых два часа, не радовала. Даже если и вынесут заветную оперативку, чего с ней делать? Ее в Москве и по информационным агентствам редакторы прочтут. А Минаев вчера просил продолжить миротворческую тему. Была, не была!

– За мной! – скомандовал я бригаде.

На мое счастье, въезд на взлетное поле никто не охранял. На краю бетонки разгружалась «восьмерка». Из чрева вертолета хмуро выпрыгивали бойцы в чистой форме, с вещмешками и касками за плечами. Пополнение. Вчерашние школьники, приземлившись за чеченскую землю, нервно рылись в карманах и засовывали во рты сигареты.

– Не курить возле машины! – кричал на них пилот. – Совсем что ли осатанели?!

Я вздохнул. Пока еще не осатанели, но осатанеют непременно и очень скоро. Может и прав генерал Романов, войну нужно прекращать как можно скорее и всеми возможными и невозможными способами.

Сглотнув, я подошел к вертушке.

– Куда-нибудь сейчас полетите?

– Чего надо? – грубо отрезал пилот.

– Нам на юг нужно, желательно под Сержень-Юрт.

– А, может, вашу милость сразу на Гавайи доставить? Там тепло.

– Здесь тоже не холодно.

– Ну и двигайте отсюда. Эй, Степаныч, слышь, – крикнул он не видимому мне с земли человеку, – тут телевизионщики нашу яхту зафрахтовать хотят.

В проеме железной стрекозы показался майор в шлемофоне. Кажется, я где-то его видел.

– А, программа «Время», кивнул приветливо майор.

Признаться, я очень удивился. Фамилия то моя, конечно, на слуху – почти каждый день в эфире. Но лицо? Корреспонденты редко появляются в кадре, поэтому нас редко узнают.

– Я тебя в Моздоке видел. На совещании. Вы после этого в своей передаче Юшенкова гаденышем обозвали.

– Не мы, Грачев.

– Какая разница. Без вас бы его страна не услышала. Лихо. Лучше, Коляныч, с телевизионщиками не шути, еще объявят, что ты чеченский шпион.

– Объявят! Я им объявлю, – уже не зло возмутился Коляныч.

– Куда на этот раз собрались? – поинтересовался у меня майор.

Я честно признался, что точно не знаю. Вроде бы под Сержень-Юртом идут бои.

Летчик махнул рукой и сказал, что они везде идут и никогда не прекращались. Везение, как известно, случается редко, но на войне гораздо чаще. Несказанно повезло и на этот раз. Майор тщательно проверил нашу аккредитацию, удостоверения и коротко бросил:

– Залезайте. Мы как раз под Сержень-Юрт двигаем. За «трехсотыми».

Иди и смотри

Все полчаса полета вертолет трясло так, что мне казалось, он сейчас развалится. Машина явно была старой, с небрежно подкрашенными топливными баками и фюзеляжными рейками. Летели низко, но не как в январе по-пластунски, более уверенно, что ли, не крадучись.

Приземлились резко, без всяких заходов, разворотов. Коляныч рванул люк, и мы тут же выбрались наружу. Кругом простирались зеленые холмы, на которые словно выплеснули алую краску. Маки. Такого количества красных маков я еще ни разу в жизни не видел. Казалось, прилетели на курорт. Легкий ветерок, птички поют, хорошо! И никакой стрельбы.

К летчиком подошел невысокий старлей в домашних тапочках на босу ногу.

– Что это? – недовольно кивнул он в нашу сторону, будто спрашивал не о живых людях, а о ящиках с ржавыми гвоздями.

– Корреспонденты.

– Зачем?

– Сами разбирайтесь.

На Кипина напала жажда работы. Он не замечал недружелюбия старшего лейтенанта.

– Откуда лучше местность осмотреть? – засуетился Володька.-Виды прекрасные.

Наивный Володька явно не понимал куда попал.

– А-а, – лукаво протянул старлей.-Виды. Иди и смотри. Туда.-Он указал за кусты акаций.

Кипин по-деловому вскинул камеру, велел Мишке взять штатив и поспешил в указанном направлении.

Я протягивал офицеру документы, когда из-за кустов раздался утробный Володькин кашель, затем сдавленный стон.

– Что там? – забеспокоился я.

– Ничего особенного, – побагровел вдруг старлей.-Два члена отрезанных и их хозяева в полиэтиленовых мешках. А что вы здесь хотели найти? На прогулку приехали! – перешел он на крик.-Вам здесь не Ялта! Не парад Победы на Красной площади.

Ялта, Гавайи. Каждый выполняет в этом мире свою работу, но почему-то многие считают, что их труд самый тяжелый. Остальные дурака валяют. Старлей меня просто взбесил. Глядя ему прямо в глаза, пронзительно и глубоко, как гадюка перед выпадом, я прошептал:

– От-ста-вить.

– Что? – наклонил голову старший лейтенант.

– Отставить! – заорал я на всю округу командным голосом. Все же недаром в армии я был сержантом, а на военной кафедре журфака старостой курса. – Мы тоже здесь по государевым делам!

Офицер в тапочках как-то сразу сник, погас.

– Ну, пошли.

Опять испортилось настроение. Не из-за крика. Парад Победы. Ровно десять дней назад, сидя в редакционной студии, я вел прямую трансляцию юбилейного парада Победы. Вместе со своим другом Шурой Оносовским. До этого все парады озвучивали дикторы, но новому руководству канала захотелось чего-то особенного, живого. За две недели до священного действа нас с Оносовским освободили от основной работы и велели писать тексты. Ничего сложного в этом нет. Связаться с пресс-службой Московского военного округа, уточнить последовательность прохождения колонн, взять прошлогодний текст парада и на его основе сваять новый. Ну, еще добавить несколько лирических отступлений. Однако к 50-летию Победы открывали мемориальный комплекс на Поклонной горе и военную часть парада решили перенести туда. Перелопатили кучу архива, по десятку раз на день мотались на Поклонную, заранее записывая интервью с Зурабом Церетели, священниками храма св. Георгия Победоносца, строителями. Накануне парада тексты принесли главному редактору Олегу Точилину. Читали все начальники и никаких существенных замечаний они не сделали. Все хорошо. Правда, мы с Сашкой не показали им вставки, необходимые для латания дыр в эфире. Это когда во время прямой трансляции возникают непредсказуемые паузы. Вставки были обычные – «Поклонная гора – пологий холм на западе Москвы между реками Сетунь и Филька…», «На Поклонной ждал ключи от Москвы Наполеон, да так и не дождался…, «Большой вклад в строительство комплекса внес лично Юрий Лужков, приказавший выделить на его создание дополнительные средства…» Последняя вставка и выстрелила. Я прочитал ее на паузе, когда режиссеры в очередной раз начали «обсасывать» стелу с греческой богиней Никой. Если ехать из Москвы, кажется, что богиню Победы насадили на гигантский каменный шампур. Мне и в голову тогда не пришло, что Ельцин в очередной раз на ножах с Лужковым.

– Зачем ты прочитал про Юрия Михайловича? – спросил меня Точилин, пряча глаза, когда мы с Сашкой после эфира пришли на «разбор полета». – Евстафьев рвет и мечет. Требует от тебя объяснительную записку.

Ничего себе благодарность!

– Предупреждать же надо было, – возмутился я.

– Словом, или объяснительная, или заявление об уходе, – отрезал шеф..

Черт подери! Я уже, было, решил плюнуть на вечно неблагодарную редакцию, (меня давно звали на «Россию»), но народ уговорил не горячиться.

Похоже, в Кремле не предали значения моему вольнодумству и генеральный директор ОРТ Евстафьев успокоился. Но тут как гром среди ясного неба. В «Московском комсомольце» вышла подробная статья об этом скандале. Правда, без упоминания моей фамилии.

Минаев молча положил передо мной газету.

– Не знаешь, кто слил?

– Не знаю, – честно признался я.

Дело вроде бы затихло, но многие считали, что это я, таким образом, решил себя обезопасить. Хотя, скорее всего, публикацией в газете прикрывали свои тылы редакционные начальники и, по ходу дела, не преминули вставить Евстафьеву шпильку.

Илья Пророк

Под камуфляжной сеткой сидел подполковник и игрался штык-ножом.

– У вас есть разрешение на пребывание в районе боевых действий? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

Я сунул ему под нос аккредитацию.

Подполковник искоса взглянул на бумажку и ухмыльнулся.

– Внутренние войска для нас не указ.

Во время полета Коляныч сказал нам, что мы двигаемся в расположение 506-го мотострелкового полка из Тоцкого. Этим я и решил воспользоваться.

– Две недели назад мы были в командировке в вашем городе, – не моргнув глазом, врал я, хотя даже не представлял, где он находится.-Комитет солдатских матерей просил передать вашим бойцам привет.

Подполковник недоверчиво на меня взглянул, отодвинул в сторону нож и прищурился.

– Лучше бы они Ельцину привет передали. Сидим тут в окопах как вши амбарные.

Я молил Бога, чтобы командир не спросил меня о достопримечательностях его родного города. Не спросил. Разговорился.

– Три недели перед ущельем топчемся. Его Сержень-Юрт закрывает. Но в село заходить не смей. А «черти» нарыли траншей с лазами возле Стержня и шмаляют почем зря. В село за продуктами бегают и за патронами, отсыпаются там и снова в окопы. То одно перемирие, то другое. Замучили миротворцы. А наши ребята гибнут. Пятнадцать «двухсотых» за это время отправили. Сегодня утром двух разведчиков потеряли.

– Разве нельзя их артиллерией накрыть? – осторожно поинтересовался Мишка Сотников.

– Они там аки вши амбарные засели, – повторил, видимо, свое любимое выражение подполковник и, наконец, представился:

– Илья Комаров. Что еще мамаши, кроме привета просили передать?

Я изворачивался, как мог, и был сам себе противен. Но профессия спасла.

Комаров неожиданно потребовал все наши документы и отдал их лейтенанту.

– Свяжись по рации с Ханкалой, пусть проверят.

Пока ждали ответа, Мишка нашел в кустах кривой зазубренный тесак.

– Вот такими ятаганами они нас и режут, – кивнул подполковник.-Я удивляюсь, почему до сих пор не уничтожили Дудаева. Он же болтает по спутниковому телефону, сколько раз засекали его переговоры. Есть же ракеты, которые наводятся на телефонные сигналы. Или нет?

Даже и представить себе не мог Илья Комаров, что через год этот вопрос будет мучить очень многих, в том числе и меня.

Джохара Дудаева уничтожили поздно вечером 21-го апреля 96-го года, рядом с селом Гехи-Чу Урус-Мартановского района в тот момент, когда он разговаривал по спутниковому телефону с Константином Боровым. Некоторые информационные агентства сразу сделали предположение, что его убили с помощью самонаводящейся на сигнал телефона ракетой. Версия представлялось логичной, но несколько для меня сомнительной. Для порядка я обзвонил пресс-службы всех силовых ведомств, заранее зная, что ничего конкретного мне не скажут. «Информация уточняется». Тогда я начал набирать номера телефонов руководителей оборонных предприятий, на которых производятся авиаракеты. С кем удалось связаться, в один голос утверждали, что таких ракет они не делают. Странно.

А «ракетные» версии в СМИ росли словно грибы. Якобы 21-го апреля, около 20.00 в небе над Чечней работал самолет-разведчик А-50 ДРЛО. С высоты двадцати двух километров он засек сигнал дудаевского телефона. В воздух поднялась пара СУ-25 и сбросила на цель две управляемые бомбы. По другой версии по главарю бандформирований стреляли Су-24 самонаводящимися ракетами Х-25МП или Х29П. Но, во-первых, у самолета дальней разведки А-50 потолок всего двенадцать километров, а во-вторых, чего бы ему было носиться в тот вечер по темному чеченскому небу, словно падшему ангелу. Российский «Авакс» не штурмовик, за пару минут в воздух не поднимется. Значит, должна была иметься предварительная информация, о желании Дудаева поговорить с Костей. К тому же ракеты типа Х-25МП предназначены для уничтожения радиолокационных станций.

Конец ознакомительного фрагмента.