II. Белая роза
0
Перед ней лежал не совсем настоящий город. Он скорее напоминал селение вообще, а не какое-то конкретное место. У него не было ни центра, ни плана. Только узенькие, извилистые улочки и нагромождённые один вплотную к другому невысокие дома с кокетливыми коваными крылечками, глубоко посаженными окнами и нахохленными островерхими крышами. Жанна смотрела на город издалека, с вершины горы. Чёрные и блестящие, словно целиком отлитые из обсидиана здания и улицы овевал прозрачно-голубой звёздный сумрак. Но главной достопримечательностью был серебристый монорельс. Изгибаясь в ночном воздухе плавной дугой, он спускался с неизмеримой высоты, с горы, минуя поросшие хвойным лесом каменистые склоны, окунался в чернильную темноту молчаливых улиц, легко следовал изгибам причудливой городской архитектуры, а в тех местах, когда вид казался ему неинтересным, нырял под землю – потом снова выныривал и вёл точную линию дальше. Где он кончался, оставалось под вопросом, но Жанна почувствовала, что нужно поближе взглянуть на город. Тут у неё над головой заскрипели железные петли, и подъехал вагончик наподобие того, какие бывают в парках аттракционов. Она осторожно залезла внутрь, и вагончик поехал вниз.
Из долины поднимался туман, колёса влажно скрипели. Ей не терпелось разглядеть дома вблизи. Было темно, и Жанна видела всё как бы урывками. Кроме обсидиана, улицы покрывало ещё много чугуна. Вычищенные до блеска чугунные решётки заслоняли почти каждое окно, над дверями висели тяжёлые кованые фонари, но ни один из них не горел. В рассеянном свете звёзд поблёскивали выпуклые булыжники мостовой и угольно-чёрные черепичные крыши. Зато горячий, огненно-рыжий свет лился из длинных, узких стрельчатых окон, и все внутренние помещения домов были ярко освещены. Но ни внутри, ни снаружи здесь не было ни души.
Это казалось особенно странным, учитывая, что в комнатах царил жуткий беспорядок. Такое впечатление, что там не убирались в принципе. Некоторые комнаты сошли бы даже за антикварную барахолку. Кое-где попадались старинные часы с кукушкой или напольные часы с маятником, конечно, давно и безнадёжно остановившиеся. На кроватях громоздились ворохи самого разнообразного тряпья, как в полузаброшенных дачах, где вещи, не пригодившиеся дома, дружно доживают свой век и общими усилиями обогревают хозяев в период межсезонных холодов: лоскутные одеяла вперемешку с пожелтевшими от старости крахмальными кружевами, пёстрые цыганские платки поверх побитых молью шерстяных пледов. На стенах, заклеенных выцветшими обоями в цветочек, висели в деревянных рамках потускневшие чёрно-белые фотографии. Покрытые ржавыми пятнами зеркала, казалось, предназначались специально для того, чтобы заткнуть за них записки, открытки, маскарадные маски, новогоднюю мишуру и высохшие полевые цветы. На столах царил форменный бедлам: там теснились сахарницы, маслёнки, нарезанный и обкусанный хлеб, раскрытые коробки шоколадных конфет, чашки с недопитым чаем; взгляд вылавливал стайки ажурных серебристых подстаканников, горы блюдец, тускло-зелёный графин с отколотым куском фигурной пробки в узком горлышке, смятые, пожелтевшие от старости салфетки, ворохи газет, почерневшие ножки цветов в тусклой от пыли стеклянной вазе…
Тут вагончик нырнул в подземелье, и больше Жанна ничего не видела. Она почувствовала сырость; где-то в глубине звенела капель. Вагончик двигался к воде.
1.
Жанна открыла глаза. Новое видение, хоть и не походило на эпизоды из чужой жизни или чьи-то сны, отчего-то показалось ей небессмысленным; по ощущению, она таки нащупала что-то важное, что-то, имеющее отношение к духовной реальности всей расы, но перевести эти образы на язык обычного мира казалось невозможным. Вроде бы что за сложность: сидеть в полудрёме и размышлять, но Жанна чувствовала усталость, словно все силы её организма испытывали предельную нагрузку. Она проверила кристаллы: по счастью, всё записывалось, движение альрома оставляло след, по которому впоследствии можно будет вернуться… но сейчас хотелось отдохнуть. Выйти на природу, прогуляться по крепостным стенам или в садах возле замка, на которые Жанна привыкла не обращать внимания, слишком занятая своими исследованиями… Ей впервые пришло на ум, что земной мир не так уж бесполезен.
1
Иногда она жалела, что лишена дневного светила. С детства у неё сохранилось ощущение, что когда-то и она, и другие, ей подобные, жили в мире, полном света, гораздо более изобильного, чем здесь. В мыслях людей, работавших на природе, днём, когда сияло солнце, Жанна видела густой летний зной, бледные соцветия дикого винограда, наполнявшие воздух тяжёлым ароматом, и чувствовала, что когда-то и у неё было родина, более лучезарная, более цветущая, которой теперь лишены все, вынужденные скрываться во мгле, в заточении людских предрассудков. Она давно оставила попытки поговорить об этом с отцом или ещё с кем-то из ныне живущих кэлюме, но мысль о временности и какой-то искусственности настоящего положения вещей была Жанне привычна – что по здравому размышлению трудно было бы объяснить.
Она редко показывалась на шумных празднествах, в последнее время вообще избегала сородичей, но ей не удалось бы смешаться с толпой, даже если бы она пыталась. Виной ли тому её происхождение или, как (по крайней мере вслух) считал отец, вредный характер, Жанна отличалась от других кэлюме даже внешне. Если она не применяла гипноз, чтобы ввести свой облик в традиционные человекоподобные рамки, то её светимость цвета тёмного серебра напоминала разлитые в воздухе густые потёки блестящей краски, а тело, наоборот, казалось полупрозрачным и бесплотным. Своеобразия добавляли и непропорционально длинные руки и ноги, и огромные бесцветные глаза в глубоких, как колодцы, глазницах. Вдобавок Жанне было удобнее не ходить, а плавать над землёй или неподвижно висеть в воздухе, причём она не превращалась в туман и летала именно в телесной форме, что на кэлюме – которые сами служили для людей неисчерпаемым источником суеверного ужаса – производило довольно устрашающее впечатление. Впрочем, завсегдатаи вампирской резиденции к ней привыкли – Дьёрдь во всеуслышание объяснял особенности дочери тем, что у неё не всё в порядке с головой, а поскольку других объяснений не поступало, обитатели Чейте удовлетворились этим и при случайной встрече, отвесив беглый поклон, спешили по своим делам – лицам, занимавшим официальные посты, кланялись куда почтительнее, а ей – так, из-за семейного положения. Однако Жанна знала, что любой неожиданный поступок с её стороны воздвигнет между ней и сородичами новую стену настороженности и отчуждения; несмотря на невзрачную роль юродивой, все неосознанно улавливали её внутреннюю отрешённость, возвышавшую её над другими без специальных усилий с её стороны. Жанну отличала природная, естественная царственность и такая мощь, глубина и цельность духа, что жизнь остальных представителей расы рядом с ней превращалась в пену на поверхности океанских волн.
Всё же отсутствие родственной души тяготило Жанну; она чувствовала себя одинокой, ненужной. В действительности она предпочла бы общение на равных «пугающему эффекту» своего присутствия, но в какую именно форму должны были облечься эти особые отношения, которые устроили бы её, она не знала. Жизнь в этом вопросе не предлагала разнообразия примеров, а Жанне хотелось какой-то возвышенной, совершенной дружбы, в которой раскрылись бы лучшие силы её души, чего-то вроде мистерии – ни много ни мало. Окидывая мысленным взглядом своё окружение, Жанна пренебрежительно усмехалась своим мечтам.
1
Углубившись под сень чёрной листвы по узкой дорожке сада, она услышала меланхоличные звуки – кто-то играл на простенькой народной разновидности цитры. Созвучия были однообразные, но вздохи струн – глубокие, приятные; Жанне понравилось, как ноты нежно тают в воздухе, и она потихоньку направилась на звук. Собственно, мелодии как таковой не было: похоже, кто-то просто пробовал инструмент, время от времени задумчиво замолкая или роняя в ночную тишину вопросительные аккорды; тогда ноты ссыпались со струн, как горсть капель. Жанна поплавала в переливах ночного ветра, наблюдая; как все рождённые кэлюме, она отлично видела в темноте. Играла богато одетая статная дама, в одиночестве сидевшая на скамейке в саду. Светлый ореол покрывал её фигуру, как мягкие лепестки, озарял жёсткие складки атласного платья цвета белого воска, алебастровую кожу, гладко зачёсанные и убранные под жемчужную повязку блестящие платиновые волосы. Жанна подобралась поближе и, когда струны смолкли, прошелестела из темноты:
– Неплохо. В своём роде, – в устах Жанны это был редкостный комплимент. Дама не удивилась и не оглянулась, а вместо этого смерила оценивающим взглядом инструмент.
– Да. Не арфа, – задумчиво согласилась она, и обе рассмеялись.
1
Жанна, из вежливости, спустилась на землю и некоторое время прогуливалась под руку с новоявленной компаньонкой, с интересом прислушиваясь к стуку её туфель по камням и шелесту крахмальных кружев.
– Вы ведь Мария Надашди, верно? – Жанна смутно припомнила одну из участниц коллективного выборного органа – Совета Королев, основной административной силы в Чейте и вампирском сообществе в целом. Обычно вампиры жили рассеянно, беспорядочно, и всё же порой искали общества себе подобных, а в силу исторических причин именно Чейте считался вотчиной кэлюме. Сначала центром притяжения служила Рада Островичи, привившая сородичам вкус к роскоши, легкомысленным развлечениям и всякого рода излишествам; потом поднялась волна вакханалий и казней, связанных с желанием Дьёрдя отомстить за её смерть; наконец, наметились зачатки самоорганизации, и некоторые наиболее ответственные ромеи объединились, чтобы взять в свои руки управление хозяйством и гарнизоном, служившим в основном для урегулирования проблем с местными жителями. Конфликты возникали не столько из-за нападений вампиров на людей, сколько из-за политической обстановки в стране, где феодалы-католики воевали против соседей-протестантов, и все вместе – против вторгшихся с востока турок-мусульман, а крестьяне надрывались на работе подобно тягловому скоту. Кэлюме органично вписались в кровавую картину всеобщего зверства, невежества и бесправия и плавно переходили к образу жизни типичных европейских землевладельцев.
– Я родилась в Венгрии, – мягко сказала Мария со своей сияющей улыбкой; она походила на белого лебедя, бесшумно и плавно скользящего по тёмным волнам. – Вышла замуж, не зная, что он кэлюме, и переехала сюда. Постепенно и мне открылся истинный свет. А в прошлой жизни у меня остались дети от первого брака – сейчас они уже старенькие, – Мария рассмеялась. Историю можно было назвать необычной: как правило, переезды в Чейте заканчивались для смертных быстро и не в их пользу. Интересно, о чём думал тот, кто её сюда привёз? Хотел просто позабавиться, или правда любил?
– А ваш нынешний муж? – спросила Жанна.
– Гуляет где-то, – неопределённо махнула рукой дама. – Сейчас я уделяю гораздо больше внимания политике, чем семье. Заинтересовалась, знаете ли, историей. У нас, открытых свету, для этого больше возможностей. Писать и читать меня, правда, научил ещё первый муж, а вы знаете, что образование для женщины в наши времена – редкость, но книги, которые можно достать на венгерском языке, – это сплошь проповеди да описания сражений против турок, – Мария снова засмеялась. Жанне вспомнились неподъёмные тома, испещрённые причудливыми рисунками, которые отец после смерти матери куда-то увёз, а также и собственные штудии над передававшимися из рук в руки в недрах монашеских орденов алхимическими трактатами, и в душе согласилась с мнением Марии, но вслух осторожно сказала:
– Огромную мудрость можно почерпнуть из альрома. Возможно, высшее знание существует само по себе, а то, что написано в книгах, – лишь малая часть.
– Да, ведь должен существовать источник всего этого? – живо откликнулась Мария, обведя рукой окрестности и подразумевая то ли Чейте, то ли весь мир. – Наших превращений, например… Как вы думаете, отчего это происходит? Вы верите в Пульс? – неожиданно спросила она. Жанна смутно припомнила своё детство – эти картины были словно из другого мира.
– Вы имеете в виду легенду, – медленно проговорила она, – что на самом деле альрома – это цветок…
– Который сначала рос на поверхности, но потом, под тяжестью наших грехов, опустился под землю, – подхватила Мария, улыбаясь; для неё этот слух явно был не более чем красивой версией: вот уже около двух столетий прошло с тех пор, как раса переняла традиции и привычки смертных, предав забвению всё, что не способствовало укреплению земного благополучия.
– Но, в таком случае, – неуверенно заметила Жанна, – получается, что этот Пульс можно найти.
– Что ж, цель достойная, – рассмеялась Мария. – Всяко лучше, чем пьянствовать без перерыва только потому, что подагра нам не грозит…
Жанна тоже улыбнулась.
– Пробуждённые души должны лучше чувствовать источник альрома, – предположила она. – Мне трудно судить, я – рождённая.
– Да, я слышала эту историю… – машинально отозвалась Мария и деликатно умолкла. Жанна удивилась.
– Какую именно? – поинтересовалась она. Мария замялась.
– Ну, что, вроде как… были там какие-то существа, более могущественные… от которых и произошли кэлюме… и что вроде они прокляли… или что-то наподобие… ээ… ромеи Раду… за то, что она отказалась им подчиняться, – неловко закончила она, очевидно заметив, что по отношению к своим реальным прототипам легенда не очень-то тактична.
– Любопытная версия, – озадаченно протянула Жанна; похоже, «проклятием, в результате которого родился ребёнок-мутант», местный фольклор был обязан остроумию её отца.
– Но ведь вы, Жанна, ведёте такой замкнутый образ жизни, – виновато возразила Мария, опустив голову, чтобы скрыть румянец. – Если бы вы участвовали в делах замка, слухов было бы меньше… Посудите сами, какой… хм… из вашего отца правитель… я извиняюсь…
– С моей точки зрения, какие подданные, такой и правитель, – сдержанно возразила Жанна, отчего-то вспомнив убийство Рады и впервые в жизни ощутив при этом нечто вроде горечи – или, вернее, отвращение, которое она втайне всегда испытывала ко всему вампирскому двору. Мария отстранилась.
– Вы ошибаетесь… Есть и… ну, так сказать… нереализованные силы, которые… ждут… их надо просто направить… Я, признаться, давно хотела поговорить с вами, но случая не представлялось, – вдруг заявила Мария, твёрдо взглянув на неё. – А чем вы, собственно, занимаетесь?
1
Жанна стала заглядывать в гости к нечаянной собеседнице. Марии в Чейте принадлежали уютные, удобно обставленные апартаменты, залитые тёплым светом многочисленных изящных ламп из венецианского стекла, устеленные мягкими восточными коврами, узоры на которых горели и переливались, как расплавленное золото. Жанна обычно листала собранные Марией книги, валяясь прямо на ковре, а Мария перебирала струны арфы, сочиняя что-нибудь своё, хотя любила и произведения людских композиторов.
– Воля твоя, но есть в арфе какая-то несуразность, – разглагольствовала Жанна, вертя иллюстрированный том «Сказок 1001 ночи» то боком, то вверх ногами. – Такой громоздкий инструмент – арфой не то что оглушить, а и убить можно, если как следует размахнуться – но при умелом обращении позволяет извлекать самые нежные звуки из всех, которые я когда-либо слышала.
– Да, в цыганский оркестр с этим не возьмут, – согласилась Мария, листая ноты произведения, написанного специально для неё композитором Монтеверди, с которым она была лично знакома. – Довольно трудно танцевать, подыгрывая себе на арфе.
Жанна оценивающе посмотрела на свою полупрозрачную руку.
– Дрынь-дрынь-дрынь… ум-ца-ца, – неизвестно к чему провозгласила она и вернулась к пролистыванию книги, которую снова повернула ногами вниз, а головой – вверх. – Что слышно в Совете?
– На мой взгляд, гораздо важнее: что слышно за его пределами, – возразила Мария, рассеянно перебирая струны одной рукой.
– И что?
– Я считаю, просвещённым кэлюме пора объединиться. И сделать это надо не за счёт каких-то административных мер, а с помощью идеологии. Нужна принципиально новая система взглядов, которая отличала бы нас от людей, мотивировала бы… к чему-то высшему. Пока что я вижу обратный процесс: кэлюме заимствуют всё у смертных. Нам нужен – я не знаю – какой-то символ, точка отсчёта, с которой мы могли бы начать свой, уникальный путь.
Жанна задумчиво промолчала. Она ещё не посвятила Марию в свои алхимические изыскания, но многое, подмеченное этой изящной придворной дамой, удивительным образом совпадало с её собственными целями. Общаясь с Марией, Жанна убеждалась, что красота и благородство свойственны королеве не только внешне, но и – что было редкостью среди вампиров – внутренне. Жанна украдкой бросила на собеседницу изучающий взгляд. Сейчас, при надёжном, ровном свете роскошных внутренних покоев дворца, отгороженных от тревожного мира ночи крепкими стенами и обитыми железом прочными ставнями, была особенно заметна какая-то по-домашнему нежная, лучистая красота Марии: полное, стройное тело, холёные руки с хрупкими пухлыми пальчиками и прозрачными розовыми ногтями, глубокие золотисто-карие глаза, которые вместе с мягкими бархатно-чёрными бровями составляли светлым, почти пепельным волосам оригинальный контраст – но не броский, кричащий, а тоже какой-то на удивление утончённый и гармоничный. Мария умела одеваться элегантно и со вкусом, и осыпанные жемчугом светлые шелка окутывали её фигуру, как пышные лепестки.
– Ты похожа на белую розу, – сказала Жанна.
1
Как-то незаметно Мария привлекла к работе помощников, и Жанна с лёгким недоверием обнаружила, что среди кэлюме всё-таки попадались личности, помимо фатального успеха в кругу людвы заинтересованные судьбой расы. Нет, Мария не плела паутину тщательно законспирированного заговора, всё выглядело как собирающиеся по случаю то там, то сям кружки рядовых обитателей замка, беседы о текущих делах – некоторые специалисты потом занимали созданные королевой под их же собственные инициативы посты, и Жанна видела, как естественно, словно сама собой появляется политическая структура, которой отданы все силы, всё вдохновение. Благодаря Марии в обществе устанавливалось какое-то молчаливое согласие, единый порыв к действию, к творчеству. Глядя на неё, Жанна с изумлением понимала, что нетерпимые, себялюбивые лидеры, так популярные среди людвы, показались бы беспомощными в сравнении с этой королевой, с её обаянием и тактом. Мария излучала понимание и доброту. Тонкими, незаметными штрихами она умела выявить лучшие качества чужой души, гармоничное влияние и сдержанное, изящное руководство Её Величества украшали подданных. Рядом с ней каждому хотелось стать лучше.
Порой Мария казалась Жанне в чём-то антиподом Дьёрдя, который – тоже не прилагая специальных усилий – исхитрялся обрушиваться в чужое сознание, как шторм, и выворачивать наизнанку даже то, что казалось уже испорченным. К удовлетворению Жанны, в поведении Марии она ни разу не заметила никаких следов влияния Дьёрдя: вампирский повелитель для неё ничего не значил, хотя рядовых обитателей Чейте одно только упоминание его имени выводило из равновесия, – причём реакции были самые разные и труднообъяснимые: от болезненной неприязни до болезненного преклонения и даже страхов, напрямую к Дьёрдю не относившихся: например, человек вдруг вспоминал, что боится пожаров.
– Я думаю, он сумасшедший, – спокойно говорила Мария, полуприкрыв матовые веки. – В буквальном смысле.
Жанна про себя удивлялась; её смущала категоричность формулировки. Она, хоть и знала отца всю жизнь, сама себе не смогла бы ответить с уверенностью: действительно ли Дьёрдь не в себе или притворяется. Однако цельность характера и ровное, изысканное обращение Марии, которая как будто всегда была во всех уверена и всему радовалась, внушали Жанне доверие, со временем переросшее в истинное, глубокое уважение – чувство, которого Жанна больше не испытывала ни к кому и никогда. Жанна знала, что самой ей случалось – невольно – и напугать, и оскорбить, и вообще она производила на окружающих отталкивающее впечатление, особенно если не старалась специально понравиться. Если бы не Мария, ей никогда бы не удалось поладить ни с кем, а изящная подруга смягчала своей спокойной улыбкой и ласковым, обволакивающим светом жгучую серебряную тень Жанны, чью незваную мудрость иначе никто не смог бы принять. Жанна понимала, что все её непрактичные искания, обретавшиеся где-то в закоулке жизни расы в виде неясных утопических проектов, благодаря Марии обретут жизнь.
1
Постепенно Жанна посвятила Марию в свои опыты по сгущению альрома внутри кристаллов. Мария не рисковала перемещать собственное сознание таким способом, только просмотрела несколько записей и долго молча о чём-то размышляла, после чего подвела итог духовным трудам подруги фразой:
– Я бы на твоём месте устроила где-нибудь подальше от Чейте надёжно законспирированную запасную базу. – Пока Жанна неуверенно всматривалась в перспективу переезда, Мария пробежалась мыслью в означенном направлении чуть дальше и деловито добавила: – А также уделила некоторое внимание изучению основ фортификации и… и работы с агентурной сетью. Потом у тебя уже не будет на это времени. Я познакомлю тебя с одним опытным человеком, он какое-то время был господарем Валахии и поможет нам устроить надёжно защищённую лабораторию. Впрочем, сначала я поговорю с ним сама… Кстати, ты брала уроки фехтования?
1.
Лаборатории Жанны мало подходили для приёма гостей, но Мария мужественно делала вид, что не замечает неудобных деревянных кресел с прямыми, как линейка, спинками и бесхитростно-голых каменных стен, молча давая себе обещание развить как-нибудь на досуге у подруги какой-никакой вкус. Жанна изучала не только кристаллы, но свойства энергетических полей вообще; не рискуя вмешиваться в опыты, Мария обходилась подсобной работой, добросовестно вникала во всё, что удавалось понять, оформляла, систематизировала, подсказывала, как получалось, – в основном наобум, но Жанну это порой наводило на свежие решения. В принципе, Жанна могла бы работать и одна, но Мария обеспечивала ей нечто большее, чем исполнение мелких канцелярских поручений, – уважение и сочувствие, без которых легко было уходить в странствие за горизонты сознания, но трудно возвращаться. Если бы Жанну не удерживал ровный свет чьего-то внимания и веры, всё, что бы она ни нашла, осталось бы при ней и ушло вместе с ней, – в этом Мария не сомневалась. Душа, принадлежащая к иному миру, отмеченная даром провидения, необыкновенной силой памяти об истинной природе вещей, не стала бы ничего навязывать, рекламировать свой талант, как билет на цирковое представление. А между тем раскрытие новых способностей сознания могло произвести радикальный переворот в жизни всей расы… так, по крайней мере, повторяла Жанне Мария, тщательно сохраняя невозмутимое выражение лица. Однако опыты Жанны, льющиеся из ниоткуда вереницы причудливых видений, скользящие по застывшему с плотно сомкнутыми веками лицу и прячущиеся в зажатом в бесчувственных пальцах кристалле, где теперь будет вечно идти, вечно повторяться чья-то жизнь – кто ещё на такое способен?.. Сколько на это нужно сил? И, главное, зачем?.. Что, если эта дорога тоже никуда не ведёт?..
1
Жанна заинтересовалась добытым Марией отрывком рукописи, в которой кроме надписей на неизвестном никому даже из вампиров языке содержалось большое количество рисунков, изображавших неизвестные никому даже из вампиров и определённо не встречавшиеся на окрестных землях растения, а также довольно странные фигурки, как бы совмещённые с растительным узором. Иногда соотношение масштабов просто поражало: получалось, что люди в огромных количествах текут внутри какого-то стебля и живут в зёрнах исполинских плодов; иногда какая-то фигурка вдруг как бы прорастала веточками и лепесточками, в общем, творилось нечто либо крайне аллегорическое, либо очень инопланетное, и будь растения не лишены тщеславия, книга бы им, наверное, польстила. К сожалению, прежний хозяин рукописи – а скорее всего, просто гонец, не знавший, что перевозит – погиб при невыясненных обстоятельствах, похожих на нападение разбойников, а рукопись Мария нашла случайно, заглянув в брошенную карету: непонятные рисунки грабителей, видимо, не привлекли, а потому частично разлетелись по ветру, а частично дождались новую владелицу в распоротой ножом сумке. Жанна дала неразгаданному произведению условное название «Люди как растения», с увлечением вертела картинки то боком, то вверх ногами и даже ползала по полу, стенам и потолку, вживаясь в образ: ещё ни одна книга не удостаивалась такого энтузиазма, – а потом села на мягкий турецкий диван, задумчиво откинулась на бархатные подушки и протянула:
– Знаешь, а ведь Пульс был растением, как ни крути. И очень крупным…
– Так ты всё-таки веришь в Пульс? – встрепенулась Мария, листавшая в это время свежее сочинение очередного парижского теолога. Жанна слегка сузила ярко-серебряные глаза, так смущавшие неискушённых сородичей, и пожевала полупрозрачными бесцветными губами.
– Я в нём жила, – неопределённым тоном призналась она.
1
– Я вот думаю, – серьёзно заметила Мария, созерцая волны воздушных серебристых кудрей Жанны длиной до пола, – если сделать тебе высокую причёску, обмотав волосы вокруг головы, какого размера получится пучок?
– Я чувствую, твоя интеллектуальная жизнь на пике активности, – уважительно кивнула Жанна. Она разглядывала семечко гиацинта в микроскоп, пытаясь заметить хоть самые слабые токи альрома.
– Глядя на тебя, я начинаю понимать, что на самом деле означает выражение «волосяной покров», – продолжила Мария размышления в избранном направлении, и Жанна фыркнула, что в переводе на шкалу эмоций среднеарифметического кэлюме означало смех.
– Отдохни немного, – в третий раз активизировалась Мария. – Хватить лупиться в окуляр.
Жанна, приняв к сведению практическую часть прозвучавшего, отодвинула наконец прибор и откинулась на спинку жёсткого неудобного кресла, но некоторое время продолжала сидеть, задумчиво глядя перед собой, а потом почесала серебристую бровь.
– Земные цветы слишком маленькие, – подытожила она.
1
– Я в детстве была уверена, что города света, ну то есть высший мир, находятся в грозовых облаках, но существуют только во время молнии. И можно их увидеть, если в нужный момент оказаться там, внутри.
– Ты, наверное, все облака излазила?
– Я так играла. Мне казалось, что нужно только поймать момент, когда увидишь молнию рядом. Я, честно говоря, и до сих пор верю, что там что-то такое есть, хотя и знаю теперь, что нет никаких доказательств. Но, если и существует какой-то народ, который живёт только в грозовом облаке, и только во время вспышки, это, должно быть, счастливые души.
Хлестал дождь, и платья насквозь промокли. Мария и Жанна бродили по пояс в чёрной, пенящейся реке, и быстрые волны крутились вокруг них бурунами. Над каменистым обрывом монотонно гудел высокий еловый лес. Противоположный берег лишь изредка проступал из проливной ночи собственным лунно-бледным отпечатком, когда его озарял отблеск грозы. Низко над наэлектризованной землёй клубились дымные тучи. Порыв ветра выбросил в реку такой шквал брызг, что казалось, по тугим волнам застучала густая оружейная дробь.
«В купании под дождём не хватает интриги, – мысленно передала Мария, чтобы не перекрикивать ветер, тем более что Жанна зашла в глубь, привольно разлеглась в волнах и куда-то отправилась вниз по течению. – Брызгаться нельзя».
Поразмыслив над этим обстоятельством, Мария погрузилась в реку и тоже поплыла. Дождь и волны заливали глаза, но всё равно вверху ничего не было видно, так что в бурном беге чёрных вод присутствовала своя гармония, скорее осязаемая, чем видимая. Бушующая свежесть омывала тело, крутя набрякшие водой складки платья, мимо проплывали бесформенные берега, едва заметные на бледно-лиловом фоне мерцающих туч.
«Грамотное отношение к электрификации и водоснабжению спасёт мир!» – внезапно отозвалась Жанна сквозь толщу воды, причём, судя по слышимости, её уже отнесло довольно далеко.