Леспромхоз
У нас с шефом свой кругляк есть, по мурманской дороге, в половине дня пути. И карьер есть, и многое другое, помельче. На нашем кругляке я отбывал трудовую повинность, так что и здесь не предполагал каверзы от Ваньки Каина. Кто Ванька и кто я…
Квартал, где сейчас начинали работать, был вытянутым с севера на юг, в плане километров двенадцать на три. Это я слушал бригадира и смотрел в тот самый план. Лес – ельник полуторастолетний, покрупнее, помельче, но «валом» – годняк. Посреди квартала сохранился давний визир, еще советский. Спустя двадцать лет снова умелые руки дошли. А добрые или нет, время покажет. Тогда отмеряли шнуром, сейчас лазером. Метровый визир шириной в метр зарос кустом и малолеткой. Природа не терпит пустоты.
Но снова найдена метка на другом конце просеки, в полукилометре, и работяги опять зачищают все, что проросло сквозь время перемен. До квартального просека, до вешки. Есть на участке и модельные деревья, которые шли раньше на экспорт, хотя трудно теперь понять, если все продано, что с ними делать?
– По другой цене пойдут. Пуля дырочку найдет, – говорит бригадир Емельянов, не старый еще дядя, хотя и со старостью нынче не все понятно. Кирза, ватник, кепарь и сумка полевая. Лет с полста. Бригада помоложе, и с миру по нитке. Других уж нет, а те еще далече.
– А купец кто?
– А это вам известней, начальникам.
– А начальник-то здешний каков? Не балует?
– Что ж вы меня спрашиваете? Вы уедете, а он останется.
– Иван-то?
– Иван Сергеич.
– Дражайший! Вы мне обязаны ответить. Я генеральный директор. А он по доверенности.
– Директор тот, кто на месте сидит. Говорит речи, будущее сулит. Приказы пишет. А все беды у нас от того, что сало одни топят, а на допросы другие ходят.
– Какие допросы?
– Да так. К слову пришлось.
– Ладно. В чужой монастырь с песнями не ходят. А чего еще достопримечательного, кроме лесоповала, здесь есть?
– Лесозаготовка. Нижний склад. Пятьдесят четвертые и пятьсот девятые. Задние мосты и коробки. Пилорамы вологодские и даниловские. Вот рамки пильные подорожали опять. Коренной подшипник нужен на вологодскую. Стучит.
– А механик где?
– А я и есть механик. И многое другое в одном флаконе. Пойдемте перекусим.
– Да пойдемте. Чайку бы хорошо.
– Чайку всегда хорошо. Мне на сегодня ясна диспозиция. Если вопросов нет, пойдемте к конторе. Там поосновательней будет. Там столовая. Напрямки пойдем. Транспорта сегодня не будет до вечера.
Я ждал тропу, а ее не было. Не было признаков следов вообще. Время от времени попадались затесы.
– Три версты. Мимо болота, после ветровала совсем близко.
– А чего так забрались?
– А ближе все выбрано. Срублено по-легкому.
– Кем?
– Вашими предшественниками. Большевики планово двигались. Стратегически. А эти по-легкому.
– А Иван?
– А при чем здесь Иван? Он должность исправляет. Ему сказано бежать, и он бежит.
Бригадир-механик внешней добротой и доброжелательностью не отличался.
– А про транспорт говорили…
– Лесовоз здесь транспорт. Пятьсот девятый. Слыхал?
– Вроде того.
– Так вникай. Еще трасса не набита толком. Участок не отрихтован. Чего топливо жечь? А ГАЗон сейчас не на ходу.
Давненько не был я в такой дремучести. Комары злобные, подлесок, бурелом, болото, а когда ушли с просеки и еще не показались постройки лесопункта, то и вовсе мир иной.
– Подожди. Как тебя звать-то? – спросил я ортодокса-механика.
– Как и тебя.
– То есть?
– Что я, совсем темный? Не знаю, как директора звать?
– Так я ж далеко.
– Ты власть. Знать тебя положено.
– Не прост ты, Паша.
– Павел Ильич. Полное совпадение.
– Хорошо, что фамилии разные.
– Вот именно.
– Давай присядем на пеньки.
– Отчего ж не присесть.
Тезка в кирзовых сапогах, штормовке, кепаре, рубахе-ковбойке. Лицо хорошее, заводское, спокойное. А на моем – тщета и суетность. Памятозлобие на моем, непочитание начальства, а чревоугодие и винопитие дотошно обозначают подбрюшник. А там и само брюхо появится.
В места сии я попал утром, на пароходике, а потом – на попутке, а потом – по тропе с попутчиком. А пароходик ходит раз в день…
Река поворачивала, изгибалась. Подступали к воде березы, невысокие и тонкие, потом был осинник, кажется, ольха, как я мог догадаться, а позади стояли темной стеной ели, высокие и стройные. Синяя вода сверкала бликами на перекатах.
Над рекой на крутом холме стояли дома и прочие нужные постройки – обширные дворы, толстенные бревна. И люди жили в этих домах, во дворах собачки маялись от служебного рвения. Мы пристали под кручей к отлогому берегу, где старая добротная пристань ждала нас. Уже выходя из поселка Белый Мыс, я позавидовал чернейшей завистью живущим здесь. Резное крыльцо и наличники. Огород, и весла возле прируба, и сама лодка смолится, а на реке лед еще не весь сошел. Такой вот Пол Уитмен. И тут мне стало совсем плохо от сочетания только что сложенных в предложение слов.
– Ты, Паша, в Авиагородке живешь?
– В нем. А в Мысу сестра. Ей дом отошел, а у меня квартира. Однако не забываем родственников. Племянников аж трое.
– А говорят, вымирает Родина.
– Это говорят те, кто не понимает. Они и вымирают. Потом обсудим. С теми, кто останется.
– А ты отчеством не тяготишься?
– А чего им тяготиться? Пророк Илья, например, по отчеству моему. Опять же с тем самым Ильичем не все просто. Если его вместо иконок в избах держали, значит, было что-то правильное. Народ так просто в красный угол мазурика не поставит.
– Народ-то пьет в бригадах?
– А отчего ж ему не пить? Водка – рубль по-старому за бутылку.
– Да, примерно так. Мясо – два рубля, водка четыре была. Теперь водка приоритетней.
– А сам?
– Пригубляю. Ладно. Пойдем, Паша.
Тут поесть можно где?
– Столовая имеется. Ничего ей не сделалось. Пообедаем. С пивом.
– В рабочее время?
– С кружки пива чего нам будет?
– Разливное?
– Наше. С городка. В бочках возим.
– Оазис.
– По старой технологии. Только не говори никому в Питере. Понаедут – выпьют. И в городке-то баночное.
– Что? То самое «жигулевское»? А в баночках?
– В баночках стараемся не употреблять. А бочкового мало. Для собственных нужд. Кружек тех почти не осталось. Для гостя найдем.
– Бежим скорее, у меня слюна течет.
– Скорее не получится. В гору километр утапливать. Но цель поставлена.
Лесопункт – тоже поселок, с конторой, домами-огородами, ЗИЛами и МАЗами, нижним складом и, конечно, рабочей столовкой. Тут тоже есть тротуары из лиственницы, от конторы до общежития. То, что называется инфраструктурой, обещает массу интересного. От столовки до улицы – пять домов. А она даже замощена плиткой местного производства. На горизонте синеют вершины хребта. По мере подъема тайга на склонах хребта редеет и там уже сливается в зыбкой красоте с небом. Кубы дизеля военного, надежного.
– Хватает силенок у агрегата? – спрашиваю тезку.
– Более чем. Только вот чинить все труднее. А нагрузки сейчас в половину. Людей-то поубавилось.
Мы заходим в контору. Здесь секретарь совсем девчонка.
– Лизавета!
– Да, папа!
– Звонки были?
– А як же! С главного офиса!
А сама смеется. Крепкая такая, веселая. Не в пример отцу.
– И что главный офис?
– Господина директора супруга ждет там.
– Что скажете, Пал Ильич?
Я подхожу к окну. Только ничего там не вижу. Печаль застит мне глаза.
– Спроси, Лизавета, где ее поселили.
– В гостевых апартаментах.
– Одна она?
– А это вы у нее сами спросите. За вами катер отправили. Часа через два будет.
– Кто может отправить за мной катер? – спрашиваю.
– Нашлись умельцы.
– Ладно тебе языком наворачивать, – прерывает диалог тезка, – пошли, что ли, пива выпьем, господин директор.
Все померкло вокруг: и картинка, и звук, и земля, и небо, и дымка над хребтами – от спецэффекта, выполненного несокрушимой и легендарной женщиной, хранительницей домашнего очага. Пробил меня Карлос по паспортным данным в Пулково. Хорошо службу знает. Остальное правильно просчитал. Нужно учесть это на будущее. И сколько же в бабе-хранительнице прыти…
Мы отправляемся в столовку.
– А дорога-то есть в авиагородок?
– Зимник. А так баржой, если что. Лес сплавляем.
– А зимник?
– Только он. Летника не бывает. Болото.
– Спрячь меня, Паша.
– Ую… Что так?
– Да я от нее через полстраны умотал.
– Значит, любит.
– Это ее проблемы…
– Однако.
Пиво действительно – то самое, советское. В кружках. Паша обедает квашеной капустой, супом и рублеными котлетками. Я так сижу. Первую кружку выпил в три глотка, а за второй сижу. Просто так сижу. Не надо мне ни рыбы, ни мяса…
В другое время меня бы заинтересовали посетители в предприятия общественного питания. Вот так бы и мне, в кирзе, телогрейке поднос с раздачи на свой столик тащить.
– А что у вас так либерально? – спрашиваю я тезку.
– В смысле?
– Разрухи не замечается, новодела. Кирпич-то куда в тайге идет? Баржами увозите? Вертолетами?
– Кирпич – куда надо кирпич. Есть сбыт. Мин обороны. Бетонка там закрытая. Увозят.
– Куда увозят?
– На стройку. На объект.
– Какой объект?
– Какой надо объект. Не все так просто, товарищ директор.
– А «социалка»?
– Есть.
– А деньги на нее?
– И деньги есть. Даже футбол есть.
– Суперкубок? «Кирпич» – «Лесоповал»?
– Первенство.
– Надеюсь, района?
– Чемпионат тут. Альтернативка. Восемь команд. Города, поселки, ВВС.
– Какой ВВС?
– Вначале «Авиагородком» называли. Потом армия денег дала.
– Какая армия? Каких денег?
– Вот ты подписываешь бумажки не глядя. В вопросы не въезжаешь. Потом прилетаешь. Пялишься. Ничего не понимаешь. У шефа своего спроси. Он в курсе. Я понимаю, что, если, к примеру, человек погибнет на лесосеке, Ивана будут таскать по судам. Или не будут. А если что серьезное? И до вас доберутся. Пиво пей. Пойдем.
– Куда?
– А куда тебе надо?
– Да хоть на футбол.
– В субботу на выезде. И потом вверх по реке. За десять дней – три игры. Сергеевский Шлюз, Александрово, Новый Поселок. «Авангард», «Прогресс», «Спартак». Чтобы транспортные расходы минимизировать. Только вот у нас проблемы.
– У вас, да и проблемы?
– Я немножко играл раньше.
– Это как? В ВВС?
– В СКА. В классе «Б». Недолго, пока служил.
– В Хабаровске?
– В Чите. А потом немножко за ВВС.
– Там немножко, здесь немножко…
– Там армия. Здесь пока деньги генерал давал.
– Какой генерал?
– Который в конце той заветной дороги сидит и из нашего кирпича объект строит.
– Генералы дачи строят.
– Что бы он там ни строил, а деньги давал. У него мечта была. Команда мечты.
– Чего?
Что-то неумолимо изменилось вокруг. Звездная пыль, искрометная ересь, луч солнца у эшафота.
– Игроков купить, стадион построить.
– Какой стадион?
– Нормальный. Тысяч на пять зрителей. Для начала.
– А теперь что?
– Теперь его вроде отставляют.
– И конец футболу?
– В том-то и дело… А этот турнир включен в структуру. Сейчас же деньги… Просто так ВВС в класс «Б» не брали. Всему есть пределы.
– А зачем в класс «Б»?
– Да потому, что потом в «А». Это все не так теперь называется. Второй дивизион. А мы в любительской лиге. И то как-то сбоку. И сразу во второй.
– Почему?
– Потому что у других денег нет. Или их меньше. А если денег нет, то просто опиум для народа. Народ должен на футбол ходить. Есть работа, нет работы – отсутствие футбола – потрясание основ. Вот без партии можно обойтись. Правда, недолго. Другую нахлобучат. А без футбола нет. Без водки и футбола страна в отказ пойдет. А у нас – стадион и деньги.
– Предположим. Вот так сразу? Команда мастеров, даже серенькая, дорого стоит.
– Он спонсоров нашел. Банк, водка, туризм, рыбалка, охота.
– И что?
– А теперь ничего. Сюда приедет другой генерал. А этот…
– Уезжать не хочет…
– Да…
– Ладно. Не будем о грустном. Я бы хотел матч какой посмотреть. Порадоваться. Меня от «Зенита» тошнит.
– Выйдем, однако…
Хорошо выйти из столовки и увидеть истончающиеся вдалеке горы, а совсем рядом – не сосну даже, а кедр. Это лесопункт, товарищи, а не торговый центр у Ладожского вокзала. Но у вокзала прыгнул в метро или в такси, и нет тебя. Адрес твой – СПб-город. А здесь куда деться? Я был уверен, что хранительница сама на катере восседает. Ее стиль. Не усидеть ей в гостиничке.
– Отправь меня, Паша, в Авиагородок на встречных курсах.
– В смысле?
– На моторе каком. Я на дно лягу, брезентом укроюсь. Все чисто.
– А оттуда на футбол?
– Ну да.
– Там и с Иваном встретишься.
– Он кого играет?
– Он всех играет. По очереди. Способный парень.
– А ты?
– А у меня люди на участке. Я работаю.
– Вижу, тут все за тобой, как за стеной.
– Не надо преувеличивать, но примерно так. Пошли, однако. Есть тут одно судно.