Путь в филиал
Аэропорт не есть место силы, он есть место бессилия. Зачем человеку лезть в противоестественный «Боинг» и отрываться от земли?
Можно было посидеть здесь в баре часов двадцать, и кто тебя попросит из бара, если ты все время что-то заказываешь? Но лучше, наверное, улететь мгновенно, в другой город, верст в пятьсот на Юго-Запад, а потом добирать поездом, так как если умело заказывать в баре, то можно и не улететь вовсе.
Главное – целесообразно употреблять вино разных стран, времен, народов и крепости, прикрывая пивом из маленьких бутылочек.
Потом главное – не вступать в дебаты со стюардессами по поводу курения в туалете, а если вы некурящий, то и волноваться не о чем. А будет еще и промежуточная посадка, когда выводят из лайнера и, поскольку аэровокзал близко, ведут по бетону, потом асфальту. Там, на земле, медленно просыпаешься и покупаешь в буфете местное пиво в пластике, свежее и холодное, и пока идешь назад к самолету и пьешь его понемногу, совсем просыпаешься, но это только кажется, потому что, когда самолет покатит на взлет, засыпаешь опять… И неизбежный путевой набор питания. А ты что хотел? Шашлык на шампуре, кашу в горшочке? Это даже на «Ту» твоей юности не было. И все. Будет очередной толчок, резь в ушах и вот он, аэродром. Долетели.
…За десять часов на верхней полке скорого можно многократно осознать, что в кураже и обиде натворил невесть чего. Но что с возу упало, тому глаз вон. Летят полустанки и мосты, майские сосны и голубое небо в обрези вагонного окошка, и никого в купе. Свезло. Можно и на нижнюю полку перейти, посидеть за столиком, чая с лимоном выпить, но это попозже, потом… Сползти, взять полотенце, мыльце, еще чего там у них и пройти в туалет. Вторые сутки, не снимая одежд. Нехорошо.
…То, что раньше называлось леспромхозом, теперь ЗАО «Леспромхоз». Это наш с Вождем непрофильный актив. В свое время нахапали добра, а что с ним делать, по сей день не понимаем. Я предлагал местным «Карлушам» продать хозяйство и вся недолга. Шеф возразил. А коли так, то и оставляй за собой и отвечай перед небом и землей. Нет. На меня нахлобучил, хотя сам контролирует. Там кроме транспортеров, тракторов и «пятьсот девятых», – люди. Поселок этот до нас был и будет после, в той или иной стадии разрухи, только буковки в названии изменятся, а, скорее всего, кавычки отлетят с другими принудительно добавленными буквами. Так думал я, почти достигнув цели своего служебного побега.
Контора командирская в центре поселка, напротив бывшего исполкома. Я посмотрел на часы. Десять двадцать, а значит, Иван должен быть на работе, и все остальные – тоже. Поселок, или как его теперь называют – муниципальное образование какого-то типа – на самом деле был когда-то городом. Это еще до того времени, как железная дорога прошла мимо. Но город в том традиционном понимании и ощущении, живший промыслами и сплавами, связанный с большими городами пароходами и катерами, перестал существовать. Поселок, большой и сильный, проживший со страной ту самую великую эпоху, был теперь заморочен, высосан и кинут на обочину. Под насыпь «железки», под сгнившую старую пристань, под несостоявшийся речной вокзал, от которого только фундамент. Исторический деревянный, со ставенками и наличниками от вокзала поодаль, а эти вот полкилометра далее – полувековой новодел. Кафе «Встреча». Нет таких уже нигде. Мне захотелось зайти, но по трезвому и нездоровому ощущению ситуации я решил отложить это посещение. Не должно было там быть джина «Гордон», а если бы он и был, то какой-нибудь не такой джин, нехороший.
Я был здесь однажды, с Вождем, когда мы принимали хозяйство, прикидывали будущие прибыли и наделяли полномочиями Ивана. Надежд на экономическое чудо леспромхоз не оправдал, да и оправдать их шансов было маловато. Иван – местный житель, выучился в СПб, заехал домой ненадолго, да и остался. Зарплата стабильная, социальный пакет имитируется. Что еще?
Здание лесной конторы традиционно поосновательней здания, в котором располагается власть как таковая. Я поднимаюсь по ступеням крыльца, открываю тяжелую большую дверь, которой лет двести на вид. Менять ее Ивану было запрещено строго-настрого. Да и окна здания евростандартом не погублены. Никаких охранников, никакого вахтера, обширное помещение с двумя другими дверями – направо и налево. Но мне наверх по лестнице, по скрипучей, давно не крашенной, с перилами. Потом налево, где коридор и предбанник – по-старому, приемная – по-нынешнему. Секретарь все же имелся. Как и положено на периферии, не девка невротическая перед монитором, а женщина пятидесяти примерно лет, стареющая поселковая красавица в деловом костюме семидесятых годов. Монитор имелся, но как бы на периферии интересов дамы.
– Здравствуйте, – говорю я.
– День добрый, – отвечает Алена Вячеславовна.
– Как служится?
– А чем обязаны?
– Ивана Сергеича как увидеть?
– Никак.
– То есть?
– В отпуске.
– А за него?
– А за него бухгалтер.
– Главный?
– Нет, простой. Главный он же. В одном лице.
– И где бухгалтер?
– Болеет.
– На рабочем месте?
– А вы-то кто?
– А вы?
– А я так. Погулять вышла.
На стене плакаты по технике безопасности и доска приказов и объявлений.
– Печать где?
– Какая?
– Предприятия.
– А вы кто?
– Алена Вячеславовна! У секретаря память должна быть профессиональная.
– Я офис-менеджер.
– Пусть так. Хотя бы по голосу меня могли узнать.
Я достаю удостоверение фирмы, паспорт прилагаю, отдаю их в руки хранительницы тайн и секретов. Не сказать, чтобы она в лице изменилась. Я был здесь полтора года назад на совете директоров, прилетали мы на вертолете, на нем потом все на охоту отправились, а я на станцию – и до ближайшего аэропорта, до того, которым пользовался сегодня. Ну, день еще прихватил. В жизни никого не убивал, кроме обильной и разнообразной рыбы и человека в себе. Красивая бывает рыба и бьется до последнего. Хотя, быть может, я ошибаюсь. Человек человеку рознь, иного, как ни старайся, не удавишь, не притравишь. Женщина видела меня мимолетом и мимоходом, здесь тогда вопросы разруливали девчонки помоложе, с лесопункта. Они там видные, кровь с молоком. Но на таких предприятие не оставишь. Нужна Алена Вячеславовна. Она офис-менеджер, а я директор.
– Вспомнили?
– Да! А вы один?
– А вы тоже одна?
– Как видите.
– Я в кабинет пройду, с вашего позволения.
Кабинет – с советских времен незыблемый, грамоты и переходящее знамя в углу. Приняли, а передавать некому. Кресло, правда, новое, удобное. Монументальное. Хочешь – спи, хочешь – сиди в «Вконтакте». Можешь поработать.
– Позвонить Ивану Сергеевичу?
– Не нужно. Ключ от сейфа у него?
– У меня. В кабинете, личный. От этого у него.
– Пусть человек отдыхает. Кстати, в поселке он?
– Рыбу ловит. На озерах.
– В рабочее время? И что? Берет мобильник?
– У него рация с собой. Вдруг пожар или война.
– Разумно. Мне баланс годовой, отчеты за три месяца, книгу приказов.
– А бухгалтера?
– Потом. У вас гостевой домик есть?
– Был.
– А теперь?
– В аренду сдали.
– Какую аренду?
– Обыкновенную. Под гостиницу. Сейчас свободно.
– Вы мне там номер закажите, документы, в пакет и печать, на стол. Там поработаю. Все ясно?
– Более чем.
– Где это? Кажется, на Бабушкина?
– Правильно кажется. Последний дом у реки. Найдете.
Не очень хорошо рыться в ящиках стола другого человека, пусть даже собственного подчиненного. Несмотря на то, что стол этот формально мой. Хочу – за ним сижу, хочу – в самолетах летаю. Бумаги разнообразные пачками не лежат, клочки и обрывки отсутствуют. Кроме книг по специальности и справочников, почти ничего. Блокнот пусть останется блокнотом. А что вот это за полиэтиленовый пакет, и что за печать в нем?
Круглая печать футбольного клуба ВВС. Очень интересно. Отыскивается и папочка с чистыми бланками клуба. Нормативные документы РФС в распечатке. Красным фломастером выделены абзацы и строчки. Алену Вячеславовну я пока решаю не спрашивать. Файлик с вырезками из районной газеты о матчах клуба. Просто забираю трофеи.
Я выхожу, не сомневаясь, что Иван уже сматывает удочки.
Первым делом я отправляюсь в торговую часть поселка и приобретаю себе пару рубашек и еще кое-какую необходимую мелочь. Например, запростецкую одежду и обувь для отдыха и туалетные принадлежности, а еще радиоприемник, который, должно быть, давно ждал меня. Все диапазоны. Множество ручек и кнопок. Я телевизоры ненавижу. Я радио люблю.
То, что вокруг, имеет название Авиагородок. Славное прошлое авиаотряда уходит в седую глубь советских времен. В поселке когда-то жили исключительно авиаторы. Жили комфортно, легко и непринужденно. Вокруг тайга, в магазинах есть все, а в аэропортах назначения – тем более. Борта в основном не гражданские. Затем военная компонента стала уменьшаться, сегментироваться, потом и вовсе умерла, а в городок пришла новая жизнь, та, про которую Шевчук поет, та, что растеклась по ларькам и вокзалам. Привыкшие к хорошему, летуны не стремились особо покидать обетованное место, если настойчивого приказа не следовало, а потом пришла коммерция.
Леспромхоз своей штаб-квартирой обозначался несколько ниже по реке, но после пожара восемьдесят пятого года «менеджмент» решено было перенести в другое место. Оптимальным оказался Авиагородок. Думали, временно, а оказалось – навсегда. В каком-то периоде хозяйственной деятельности лесники подняли планку выше авиаторов и даже затеяли с ними совместный бизнес. Кроме кругляка и доски край славился орехом, ягодой, рыбой, дичью и грибами. Топлива левого припасено было для армии достаточно, в столице края дары природы сдавали оптом. Да и это вершки.
Мы с шефом приняли на работу в Питере беглеца из этих чудных мест, пристроили, выслушали, перетерли. Тогда и появилась та самая «дочка». Ивана предложил на должность Карлос. Он инкогнито приехал в поселок, пожил тут, прокачал ситуацию, пробил кое-кого по базам, примерил к делу. Нужен был человек с грешком, но не сиделый, чтоб не много воровал – «на пиво и сигареты». А основных секретов и ему знать не следовало… А главных и я не знал. Меньше знаешь – сновидения проще.
Искать меня будут в гостевом домике. И потому я на подвернувшемся «пазике» вернулся на аэродром. И Сидоренко, которого собирался искать, вышел прямо на меня.
– Микола!
– А! Что? Ты как здесь?
– Отдохнуть. Ну и… поработать. Хочу изменить жизнь свою. Семью, место проживания.
– Шеф, что ли достал?
– А кто же еще?
Это попадание в десятку. Коля Сидоренко шефа ненавидит. А Коля здесь главный по матчасти. Он мне и номер отпишет, и прикроет ото всех. Фуражка на затылке, мундир расстегнут, джинсы, пузик чуть вывалился, на ногах тапки. С Сидоренкой мы и по другим делам знакомы были. На седьмой воде, но соратники. Его пребывание в авиагородке не было для меня сюрпризом. Отчасти из-за Сидоренки я и подписался на хозяйство.
– Планы какие? – спрашивает он.
– Завтра на лесопункт. Катер ходит еще?
– А чего же ему не ходить, противному?
– Вот, а пока покушать, отдохнуть с дороги.
– А полетать?
– Не без этого. И не говори никому, где я. Ну, хоть день-другой.
– Да хоть и третий. А рыбу?
– Половим.
– А с ружья?
– Не. Не могу. Живое.
– Как знаешь. А в убитом виде?
– Это можно. В разумных пределах.
Командирский гостевой номер ждал меня.
Я проснулся под вечер от стука в дверь, не понимая, где и что, и почему перед глазами обои нового рисунка, почему телевизор «электрон» тарахтит подсаженным кинескопом и показывает незнакомую теледиву, и почему это так настойчиво стучат в дверь. На столе – следы легкого застолья – это мы с Колей отмечали встречу. Теперь вспомнил. Я иду в трусах и майке открывать дверь. Коля за ней – бодрый и добрый.
– Не спи на закат. Поехали кататься?
– Куда?
– Полетаем немного. На пожары.
– И у вас пожары?
– Это у нас пожары. У вас так, баловство.
Белесая дымка над домостроениями городка. Словно специально машина закладывает круг над стадионом и снижается. Различаю трибуны примерно на тысячу человек, мачты осветительные, околотрибунные помещения. Жухлое поле размечено, круги на месте, даже есть какая-то арка при входе и ограда.
– «Маракана» ваша?
– И «Лужники» в одном флаконе. Был просто пустырь. Авдеич постарался.
Знать бы, что стадион который нужно бы было назвать именем генерала Вашенцова, еще при его жизни станет полем невероятной битвы при моем участии, следовало бы пробраться к заветной дверке и выпрыгнуть из самолета безо всякого парашюта, чтобы раскинуть руки и ощутить себя птицей, летящей на закат. Но прорицать грядущее – не всякому дано.
Я и не знал, что Ан-2 еще летают. И Ан-24 летают, и многое другое, что находится в хороших рабочих руках. Наша «двоечка» поднимается с аэродрома. Внизу карандаши уснувших военных бортов, которым уже не подняться. В другом углу поля – то, что еще доживает по своей специальной надобности. Едва пролетаем над слиянием двух речек, дающих жизнь реке великой и прекрасной, на рыжей, выцветшей на солнце равнине вижу черное пятно. Недавно тут горело. С нами лесник в кителе со значком налета и золотыми «веточками» на рукаве.
У хребта, где, несмотря на жару, лежит снег, виден дым. Делаем круг и видим фигурки огнеборцев, завершающих свое дело. А впереди, над зеленым откровением – белый столб, разминаемый легким ветром.
Показался поселок Запруда, недалеко от которого замечен пожар. Лесник высматривает какие-то знаки, говорит по рации, снова велит делать круг, наконец, удовлетворенный, позволяет нам идти вверх. Даже километрах в двух от земли машину потрясывает потоками воздуха от горящего леса. В салон проникает дым.
– Не боись – комментирует Коля, – тут все схвачено у начальников, и люди есть, и везде бы так…
– А чего под Рязанью не было? Людей или денег?
– Рязань близко к вождям и подвождкам. Потому и горит. И притом, где у них лесники, где мелиорация? А у нас недобито. Я думаю, это сам МЧС поджигает и рушит, чтобы фронт работ был.
– Ну, это ты хватил.
Но в целом я удовлетворен ответом. Медведь, соболь, лось. Главные начальники далеко, а местные еще дальше. Авиагородок. Раньше меня бы и до лесопункта добросили. Теперь только на винтокрылом. На полосе… а нет теперь полосы. Склад. Летим назад. Теперь можно посмотреть сверху на хозяйство Коли. Вижу «Аннушки», Як-40, два винтокрылых и что-то под брезентами, ангары без признаков обветшания, заправщики. Николай – рачительный хозяин законсервированного аэродрома. Может своим ресурсом помочь выиграть небольшую войну, если не очень далеко и не очень долго. Мы садимся.
Потом мы сидим в номере с Николаем, пьем местное пиво в банках, по вкусу неотличимое от «Балтики», и говорим о всякой чепухе.
– А на большой земле у тебя есть нора? – спрашиваю я.
– Откуда? Все, что было, первая жена освоила. Родители свое сестре оставили. Я тут хотел бы родиться и умереть. Родился в Запорожье, а умереть все равно тут хочу. Умрет аэродром – и я с ним.
– Чего ты занудил?
– Да ничего. Тут рыба, дичь, тут даже бобры. Надо тебе бобровую шапку?
– Не надо мне бобровой шапки. Мне бы фуражку, как у тебя.
– Эту не могу подарить. Она талисман. Завтра новую закину. На заготовку, значит?
– Ну да. По балансу ничего там не происходит. А пока шел, товарный продукт, вижу – везут.
– Да. Работают пилорамы. И сушилка работает. И соляру недавно просили.
– Дал?
– Как не дать?
– Там вот нормальная жизнь. На заготовке. Поселок – не чета нашему. Тайга от околицы. По склону поднимешься на взгорок, а внизу – котловина. На горизонте хребет. Мы над ним пролетали сегодня. Ландшафт альпийский – чудо. А в поселке дома из лиственницы и тротуары. Там кирпичный заводик, потому и жизнь. Спорткомплекс не погубили. Гостиниц – аж две в свое время отстроили. И в обеих жизнь теплится.
– Это как?
– Туризм. Семья одна выкупила. Бизнес не пошел, а здание живо. Надзирают. Другое что придумают. Вот юрты, например. Отличное жилище. Легко разбирается, собирается. Пробуют продавать. И что ты думаешь? Получается.
– Вот так. Под боком расцветает чужой бизнес, а мы не знаем.
– Да парень ваш все знает. Ты начальник, сам соображай.
– Что ты, Коля, намеками да междометиями говоришь?
– Ты лучше расскажи, пивнушка-то на «Маячке» есть еще?
– Да нет ничего. Ни одной. Пива везде много, а посидеть негде.
– А чебуречная на Майорова?
– Ничего нет. Никель, стекло. И кабаки какие-то ненастоящие. И медведи при входе, в смысле чучела, с подносами и половые в рубахах. Есть, конечно, местечки, а того, что ты в молодости метил, нет. Кончилось.
– Вот. Поэтому никуда не хочу.
– А что? Молодость из пивнушек состояла?
– Да нет. Но как-то они больше запомнились. Я в Киеве училище заканчивал. «ГВФ». Гражданского Воздушного Флота.
– Был я в Киеве недавно. Там еще хуже.
– Чем там хуже?
– Там хохлы.
– Без комментариев. У тебя планы какие?
– Нет у меня никаких планов. Денег надо со счета снять. Зарплату свою.
– Не. С тобой не соскучишься. Так ты сюда за зарплатой приехал?
– Ну да. Я ехал в офис, а мне донесли, что моя там меня ждет. Замиряться.
– А у вас что, война?
– А у тебя как на этом фронте?
– Я свои войны отломал. Уехала война. А у тебя план хороший. Ты, главное улетать не спеши. Найдем тебе невесту, – уходит он от ответа.