Павел Воронин. Побег
К этому дому я так и не привык. Да и привыкать времени было не очень много – встал и ушел от семьи в течение получаса. Дети поймут, а дура дурой так и останется. Квартира – служебная, просто взял ключи, да и вселился. Вождь посчитал сей поступок временным помрачнением рассудка, хотя договор аренды с правом выкупа все же сунул. Стерпится – слюбится. Главное чтобы на работе все шло, как раньше, и продажи росли. Продавал я точно такие же квартиры, как эта. Строили их другие, а мог бы и сам, тем более, что частенько оказывался на стройплощадке, присматривая и поправляя. Все-таки, советский диплом ПГС на дороге не валяется, а квалификация воителей снижалась стремительно. Все больше мастеров от шуруповерта, все меньше от мастерка. И чтобы развести мешки с сухой смесью прочесть нужно, что на этом мешке написано. А прочесть или не хочется, или затруднительно. Или спереть мешок-другой, развести пожиже. А так нельзя. Это не раствор кондовый. Химия, пропорции, технологии. А больше знать не велено. И кульман больше не нужен – есть «автокад».
Можно, впрочем, работу сменить. Павел Воронин личность в «сегменте» и вне него известная. И построит, и продаст, и купит. Мог бы вообще не работать, «левака» с вождем на пару надаивать, но тот в одиночку наворотит косяков. Экономист в чистом виде – и партнер, и соучредитель. Оторви да брось. Ничему жизнь толком не научила, но его серые схемы все же срабатывали. В этом было партнерство. Иногда такие петли и зигзаги закручивал шеф, что становилось не просто страшно, а мучительно жутко. Всего старался и не знать, надеясь на шефское благоразумие. И надо же… Прокатывало. Все это сейчас крутилось в голове, перематывалось, как пленка в том фотоаппарате, до какого еще не добралась «цифра», выводилось на экранное окошечко. Теперь и фотоаппаратов этих поискать. «Зенит», «Зоркий», «ФЭД»… Цифра… Ни пленку под пальтишком перемотать, ни проявитель с фиксажем разбодяжить… Цифра…
Так плавно перетекло брюзжание о стройке в тупую ненависть к оцифрованному быту. А что цифра? Она выпала сегодня на грани вымысла и смысла и перевоплотилась в число. Сорок девять. А день сегодня какой? Двадцать шестое мая. Вот опять заиграла музыка в мобильниках. Что в одном, что в другом Гершвин. Только по-разному. В одном радостно, в другом не очень. Разные трактовки. Целый вечер выбирал и устанавливал в трубках музыку трущоб в ее вариациях.
В квартире новой диван да шкаф платяной. Ну и как же без телевизора? На кухне джентльменский набор посуды. Все. Временная нора. Реабилитационная палата номер девяносто шесть, корпус один, номер по сей день не помнил. Под окнами шоссе, напротив универсам «Идея». Дальше – «Пятерочка». Еще дальше – «Магнит». Зачем столько их здесь, понятно – район прирастает новостройкой, место застолбили. Свет дневной перетекал в вечернюю колбу, затевал интрижку со светом фонарей, шарахался от света автомобилей и над крышами торговых залов раскрывал дурные крылья.
Сегодня я отправился было на службу, уже почти доехал, почти припарковался, но тут доброжелатель, то есть Катя, предупредила – «Твоя уже пробегала, шеф в заговоре. Все закуплено, садимся на моторы и едем завтракать в “Логидзе”. Потом плавно перемещаемся к семейному очагу, который начинает остывать, подарки богатые».
Я сделал так. Припарковался, как обычно, вышел, помахал всем, кого встретил, а потом свернул за угол, прыгнул в маршрутку, немного погодя вышел, вызвал мотор и… что потом? Потом отключил телефоны.
– Куда? – спросил водила.
– Пес его знает, – ответил я.
– Так заказали в Купчино…
– Как заказали, так и отменили. Езжай, брат. Катай. Праздник у меня. Именины.
– Поздравляю. Азимут хоть укажите…
– Вот твой азимут, брат.
И сто евро положил на видное место.
– Обижаешь. Кататься или кушать?
– Кататься. Накушаться успеем.
– А куда все же?
– Какой сегодня прогноз по пробкам?
– Как обычно.
– Тогда за город.
– А какие варианты?
– Вариантов два. Канонерский остров или Выборг. Можно по токсовской дороге, можно на Новгород Великий. То есть по «мурманке».
– Какой же из Канонерки пригород? Это нечто в городе. Порт. Порт-Артур.
Смело сказано, но в некоторых смыслах близко к истине. А по «мурманке» рано. А вот давно я не был в порту. Паромов не наблюдал.
– Домчим. От Балтики пробок нет.
– Мчи!
Промысел Божий. Не мог знать водитель парка «8888-1-1888» на фордике про мою прошлую любовь. Там, где паромы, общежития, мол, пруд или карьер, прикладной продукт высоких технологий и главное – канал. В первый раз, когда я, еще ничего не совершивший и не думающий совершать, а просто перемещавшийся в пространстве по воле судьбы, казавшейся озорством, увидел нечто многоэтажное и похмельное, входящее в порт, с пассажирами на верхней палубе, глядящими на остров с разными намерениями и помыслами. Это был канал и это был паром. А вдоль канала лещатники с закидухами, где катушка «Балтика», груз и два отвода с поводками. Временно безработные, но ничего в этом мире нет временного. Мне на леща так и не свезло толком. Плотвы немало было взято, окуней, и даже подъязков, и даже сладкого лакмуса водоема – пескаря. А леща толкового – никак. Так, подлещики… Я снова погрузился в длинноту тоннеля, через который при большевиках и после них ходил полтора километра ночами, отскакивая от КАМАЗов и легковух. Все здесь изменилось неузнаваемо: и мусоросжигательный завод, построенный уже без меня, и какие-то другие люди, и незнакомые витрины новых маркетов.
– Был когда на острове? Тебя звать-то как? – спросил я водилу.
– На острове был, и не раз, а звать Гена. Геннадий Федорович.
– Ну вот. «Опять тебе не спится, Гена. / И что-то там ворочается в генах, / Потом придет незрячая заря, / Ты вспомнишь, как в детдоме в Мозырях…» В Мозырях не был?
– Нет. А стихи чьи?
– Так. Вспомнилось.
– Начало хорошее. А потом про что?
– Потом про жизнь нашу скотскую. Дай-ка, Гена, кружок по территории. До озера, мимо автозаправки.
– Даю.
– И скажи диспетчеру, чтобы заказов не планировала. Я тебя заказал.
– Не говори так. Тут недавно расчлененку нашли.
– Где? Какую расчлененку?
– Да еще по телику показывали. Где-то у них ларек был. Полуфабрикаты. Свежее мясо. Деликатесы. Кур просроченных разделывали для шавермы, а деликатесы, похоже, из человечка… Нашли его грамотно расчлененного и разложенного по пакетам. Филейка там, другое все…
– А ты, Гена, не покупай деликатесов. Живи проще…
– А я и не покупаю.
– Стоп. Это что?
– Вроде школа… Была.
– Останови тут. Войду. Подружка тут работала…
– Зайди. Тебя-то как?
– Меня-то? Павел. Штурмом ее брали, что ли?
– Да нет. Обычное дело. Покинули.
Я вошел в школу. Еще два года назад здесь дети учились, звонок звенел, в учительской страсти кипели, ехидство и зависть, обычный производственный процесс. Ну закрыли. Не она первая и не она последняя. Но почему же так нескладно и больно? Пианино разбитое словно бы кувалдой, с вырванными на половину клавишами, доска уцелевшая, со следами последнего урока, трехлитровая пустая банка на подоконнике с осколками стекла и бутылка из под винца. Может быть, тут и забивали мужика на шаверму, тут и расчленяли. Следы кратковременного регулярного пребывания жителей наблюдались всюду. Разбитая мебель хорошо пойдет зимой для костерка, чтобы чайку пачечку вскипятить. А потом завернуться в поролон и попробовать проснуться утром. Кабинет директора. Где вы теперь, уважаемая дама или господин? Не припоминаю, кто здесь был на хозяйстве в последние времена. Похрустывают осколки шприцев под каблуками. Бывшая школа пахнет тленом и смертью. Выйду-ка я отсюда…
Машина ждет. Могла бы и не ждать. Сомнительный пассажир, места те еще. Нет, на месте Геннадий Федорович.
– Ну как? Удовлетворен? – спрашивает он меня.
– Вполне. Куда еще тут люди приезжают из города?
– Сауна «Островок». Все в лиловых тонах.
– Рожи у баб тоже лиловые?
– Не пробовал. Не знаю. Париться будешь?
– Не… Бани ненавижу. Поедем пока на берег. Моря хочу.
И мы поехали, благо тут всего за угол свернуть. Шевелят хоботами краны, паром не наблюдается, жители идут по своим делам. Рыбу ловят, но как-то не массово, а вроде бы сезон.
– А рыбаки где?
– Какие?
– Местные. Тут же было битком. Встать некуда.
– Может, половить хочешь? Сгоняем за снастью…
– Не. Ни мыться, ни ловить. Давай на открытые пространства.
Опять мы у жерла туннеля. Я смотрю на море, Гена вышел из машины, из своего красного «Вольво», и разминается. Ветошку вынул и протирает стекла. Я иду на берег, туда, где сарайки, похожие на эллинги, где камни и лодки в разной степени самодостаточности и горы мусора. Ну да. Теперь, когда добраться сюда можно легко и непринужденно, с шашлыками, с водкой и пивом, разруха пикника на обочине достигла и сих берегов. А вот и рыбаки. На мосту они. Значит, здесь сейчас главное. Я сажусь на бетонный пень и смотрю на ловцов удачи, потом на море и небо, потом опять на рыбаков. А время-то катит к полудню. Поскрипывают круги бытия. Я встаю, собираю вокруг себя коробки из-под сока, бутыли-полторашки, щепки и головешки прошлых кострищ под мангалами. Холод, тьма и разруха. Поджигаю… Горит костерок, лиловится пламя. Если поехать сейчас домой, выпить водки и улечься спать, неминуемо буду найден, разбужен и принужден к торжеству. Выпить нужно прямо здесь. На свежем воздухе. Я иду к Геннадию Федоровичу.
– Ты постой, а я схожу кое-куда?
– Зачем идти? Ехать нужно. Далеко ли собрался?
– Водки купить.
– Так тут общепит есть. Бар.
– На воздухе хочу.
– Хочешь – пей.
Геннадий Федорович открывает багажник, достает оттуда дипломат, а из него перцовую на меду.
– Себе брал.
– Ладно. Попробуем поверить.
Я свинчиваю пробку на «Немирове», делаю большой глоток, возвращаюсь с бутылкой к костерку. Уходит хлад, теплое и доброе возвращается. Гена присаживается рядом.
– Потом куда? Обедать?
– Не. Не хочу.
– Опьянеешь.
– Не, – говорю я и еще прихлебываю из бутылки, – не захмелею. Это совсем другое.
Небо там, где зыбкий призрак Кронштадта или только ощущение призрака. Залив, который все же часть моря или его предчувствие. Кронштадт – место силы. Силы, которой больше нет. Есть та самая призрачная химера. Зыбь и марь. Таджики красят поребрики перед Днем Военно-морского флота. Офицеры пьют в самом дешевом заведении – китайском кафе. Есть еще «купе» возле универсама. Там еще интересней. Мое мысленное проникновение в общепит бывшей военной крепости прерывает Геннадий Федорович.
– Здесь еще развалины есть.
– Какие, Гена?
– ТЭЦ. То еще место. Поедем смотреть?
– Поедем. Заросли здесь романтические. Приятно мимо них ехать. И жить среди них. Прямо графские развалины.
– Может, все же в баню?
– Хочешь в баню?
– Хочу.
– Не. Сейчас поедем отсюда. Давай еще кружок. Не скоро буду здесь еще, а может быть, и никогда. Поедем.
– Сам-то чей? Питерский?
– Кунцевский. Когда-то городок был, а теперь Москва зажрала. Засосала через метрополитен. У него кишки длинные. Внутри тепло, по стенкам картинки красивые.
– Ветки.
– Да нет кишки. Пропустит – и в отхожее место.
И я представил себе дерево, на котором вместо веток кишки. Они раскачивались на ветру и тянулись к проходящим по дороге и проплывающим по реке. На кишках присоски – станции…
Я прилег в своем штурманском кресле. Геннадий Федорович мягко тронул с места. Вот опять бассейн, общежития, канал, заправка, и именно тогда красный мяч мелькнул где-то справа, между каменных бараков. Их немцы пленные строили, вспомнилось некстати. Стены – снарядом не пробить. И все остальное соответствовало, но все же о мяче. Где он и откуда?
– А здесь, Гена, в футбол играют?
– В футбол везде играют. Не видал, что ли, объявление у тоннеля?
– Какое?
– Матч «Канонерец» – «Двина».
– То есть как?
– За что купил, за то и продаю.
– А давай-ка поле поищем.
Гена опять крутанул баранку. Поле долго искать не пришлось.
Мы попали на тренировку. Уменьшенная поляна, бортики, лавки, пацаны высокие все, ладные, новенькая форменка. Я вышел из авто и стал наблюдать. Тренировочный процесс шел планово. В данный момент отрабатывалась игра головой парами. Мячи в количестве шести висели долго, направляемые целесообразными лбами. Техника у этого поколения на уровне. Смотри телевизор, утаптывай ковер искусственного газона, плети сеть интриг и комбинаций. Это не то, что на асфальте или на кочках бить и бежать. А раз в неделю ходить на взрослый футбол, потому что какая радость от телевизора, да еще и черно-белого? Минут через десять началась двусторонка. Был и тренер, мужик примерно моего возраста с блокнотом. Все по-взрослому. Подойти бы к мужику, поговорить, сесть рядом на лавочку и объяснить, что игра идет какая-то механическая и правильная, и нет в ней озорства и прыти. Да он, наверное, и сам знает. Вот и девки присели рядом. Поклонницы и боевые подруги пацанов из «Канонерца». Жива страна. Восемь на восемь, наверное. Хоть так. Дыр-дыр. В залах и на воздухе. Третья зона второй городской лиги. Но вот опять красный мяч покинул площадку, и за ним отправился парень с номером одиннадцать на майке. Хорошая форменка, у нас такой не было. Захотелось выйти на поляну и показать что-то самому. Ну хоть минуту. Приложиться по краснопузому. Пас отдать на опережение, по диагонали, а самому на подстраховку и дождаться, когда откатится, когда не ждут с этой стороны. Потом замах, уход влево и в дальний, от штанги внутрь. Сеточка. Отличная работа.
– Поедем, Гена. Кушать. Ты хочешь кушать?
– Смотря чего. Знаю одно место. Недорого.
– О деньгах не думай…
Мы въехали в туннель. Он сочился в трех местах. В мое время речь шла об одном, которое часто латали. О дивный мир, ты остался за спиной, на острове, я посетил тебя мимолетно и даже женщины той не помню, а она была. До Хранительницы очага были женщины, а потом – как обрезало…
При всей мерзости того, что называется рынком, кафешек достойных прибавилось. Гена недолго вел авто, и остановил машину на улице Большая Зеленина.
– «Сбербанк», – прочел я.
– Смотри левее.
– «Пироги и пиво». Ну что ж. Достойное название. Может, в ресторан? О деньгах не думай.
– У тебя день рождения, что ли?
– Это, Гена, в точку.
– Правда?
– Истинный крест.
– Ну… Ладно. Везде есть место подвигу.
Мы спустились в подвальчик. С десяток мест, половина занята. Живое пиво. На витрине симпатичные котлетки, запеканки, гарнирки, на другой – витаминный салат, винегрет и еще салат.
– Вам комплекс?
Шустрый молодец балагурил с посетителями и жонглировал тарелками. Явно знал лучшие дни.
Я огляделся. Была здесь и еще одна комнатка, примерно на четверых, и там кушал дядя в одиночестве.
– Нам можно там накрыть?
– То есть? – спросил молодец.
– Ну, покушать. Там…
– Так идите. Но прежде заказать нужно. Сто двадцать рублей комплекс. Если по сто пятьдесят выбираете сами из всего, что есть.
– Старинная маркетинговая стратегия.
– Приятно говорить с умным человеком.
– Одно живое пиво, одно мертвое.
– То есть пиво и графинчик?
– Он, родимый. Что там? Во. «Немирова». Бутылку.
– Я же за рулем, – вмешался Гена.
– А я тебе и не предлагаю. Ты есть что будешь?
– Комплекс.
– Солянка? Харчо?
– Харчо.
– И мне харчо. И рыбу. Вот ту. В кляре.
– Салатик?
– Все салатики. Кушать хочу.
– Все три?
– Три. Для начала. И чего там? Сок, чай?
– Рекомендую чай. Чаек у нас особенный.
– Ты прямо как половой.
– Возрождаю традицию.
– Из казино выперли?
– Ну да, – ответил половой, артистично отщелкивая сдачу стольниками.
– Красавец.
Готовили здесь по домашнему.
– Спасибо, Гена.
– Пожалуйста, – ответил он, одновременно отвечая базе по мобильнику, – да, обедаю. На «зеленке». Да нет. Пока не работаю. Не ставьте.
– Заботятся?
– Да. Заказ предлагали. Зачем я буду родному предприятию отдавать бобы?
– А у вас как?
– С выработки. Процент.
– Машина твоя?
– В аренде. Хлам. На выкуп предлагают. Пусть утрутся. Вы же с нами часто ездите.
– Ну да. Корпоративная скидка. И не очень кровь пьете. И цифры. Не три шестерочки. Другие. После обеда куда? На работу?
– С чего взял?
– Так с работы звонили. Спрашивали.
– С чьей работы?
– С твоей. Секретарь спросил диспетчера. Что такого?
Что-то мне не понравилось в этом разговоре. Зачем-то промелькнуло слово «работа». И не зря промелькнуло – вот они, уже и здесь. Посланцы высшего разума и целесообразности в дверях. Группа захвата. Быстро домчали. Только успел стопку махануть и пива первый глоток сделать. Даже до салата не дотронулся. Вилка в полете.
Лично Шефуля. С ним Карлос. Дорогая наша служба безопасности. Главный бездельник. Сидит на шее предприятия и опосредованно на горбу у народа, поскольку народ и государство как-то разминулись, но все же связаны через налоги, которые платятся, хотя и не совсем. Такого безопасного брата на просторах Родины неисчислимо. По возрасту мог бы еще служить. Мест и поводов много. Чего это, сняв погоны, нельзя заняться общественно полезным трудом? Почему нужно охранять и безопасить? Ах, да…
Но вычислил меня Карлуша мастерски. Утешаюсь тем, что, если война, он также легко врага отыщет и локализует.
– Приятного аппетита.
– Садитесь, коли пришли. Говорят, запеканка сегодня ничего.
– А ты что взял?
– Картофель ломтиками. Люблю. С детства. На вид ничего.
Шеф уходит в зал, то есть в бОльшую часть подвала и возвращается со своим графинчиком и тарелкой винегрета. Он невысок, круглолиц, с жирком, но не более. Типичная внешность американского продюсера. Только костюм дороговат. Карлос – метр восемьдесят с кепкой, худой и отчетливый. Лицо балагура ротного, а звезд – на полк.
– Сказать, как мы вас нашли? – спрашивает Карлос.
– По номеру корпоративной карты. Номер у диспетчера. Место у Гены.
– Кто такой Гена?
– Геннадий Федорович. Бомбила. От таксопарка. Заложил.
– Я не хотел, – влезает с репликой Гена.
– Я верю. Осторожней надо быть. Вдумчивей. Бонуса лишаетесь, товарищ.
Обед был испорчен. Шеф быстро высосал графинчик и винегрет метнул. Демонстративно.
– Говно водка. И винегрет… А можно мне кофе выпить?
– Здесь кофе нет. Здесь чай, сок, компот, пиво…
– Для меня нет… Я понял. Ладно… Доедай свои картофельные очистки. Мы тебя за дверью подождем. Подыши воздухом свободы. Потом. Все потом…
Шеф тяжело вздохнул, и, выходя, столкнулся с женщиной, которая несла свой поднос к своему столику и никому ничего плохого не желала. Посыпались на пол тарелки, выплеснулся компот из неразбиваемого фужера. Вместо того, чтобы поступить, как положено человеку, извиниться хотя бы, он бумажку на стойку метнул, пятихатку, кажется, и полез вверх по ступенькам. Карлуша за ним. Половой новый поднос уставлял тарелочками, женщина хлюпала носом, а на нас с Геной посетители смотрели с осуждением.
– Дальше, Гена, так сделаем. Ты выходи. Как бы ждешь меня, в машину садись, – решил я.
– А ты?
– А я через служебный вход выйду. Встретимся через сорок минут. Позвони. Вот визитка. Только на базу больше ничего не передавай. За все заплачено.
– А есть он?
– Кто?
– Выход.
– Он всегда есть.
– Хозяин!
– Чего вам? – откликнулся вдруг дядя, высунувший из комнатки.
– Хозяин! Выпустите меня через черный ход.
– А вы, любезный, не уголовник?
– Я, любезный, именинник. Вот паспорт.
Дядя в паспорт посмотрел, губами пошевелил, Ф.И.О. и адрес запомнил.
– А что не так? – спросил он.
– Надоело мне все. Домой хочу, а меня на торжественную часть тянут.
– И что?
Я денежку вынул, целесообразную, в паспорт вложил и опять ему подал. Денежка перешла в руки хозяина, паспорт вернулся, Гена пошел отбывать роль, а я вышел во двор, где ящики и тара, и был он проходным.
Район этот состоялся каким-то нетипичным, тихим. Академия туризма, печатный двор, институт истории, а рядом с ним дом, где Михаил Бутусов жил так долго и из подъезда которого его, наверное, и вынесли вперед ногами. Я стал забывать историю настоящих дел. Первый капитан сборной, легенда и икона стиля. Такого мужского, отчетливого. Здесь между домами дворик, где два магазинчика книжных, а рядом еще и третий. Я от греха вошел в «Академкнигу» и поднялся на второй этаж, тут даже Карлос меня не отыщет. Что я могу делать в книжном магазине? Правильно. Специальную литературу по технологии строи тельства листать. Наверное, уже в окна пивнушек заглядывает, а шеф злится. Чего ему злиться? А потому, что авторитет и престиж. Накрыто, позвано, «приехано» лично. И в рожу тебе плевок. Не хочу-не буду. И от кого? От второго лица фирмы.
Я книгу себе выбирал и все никак не мог выбрать. Обычный набор для нормального человека. Что хочешь есть. Все, чего не хватало при большевиках. Корней Чуковский «Мой Уитмен». Вот книга этого дня. Уитмен тот еще был литератор. Предтеча и глашатай. Лежал на берегу океана и писал стихи. Ему говорят: «Иди, работай». «Не хочу», – отвечал Уитмен…
И тут обозначился Гена. «Ну вот опять тебе не спится, Гена, / И что-то там ворочается в генах…» Откуда это? Надо поискать в сети… Музычка в кармане. Это Гена в мобильном формате. Объясняю, как пройти ко мне. Он тоже думал, что я в шалмане. А я «вот он где».
– Ну что, Геннадий Федорович? Хвоста привел?
– Как можно?
– А авто под дверью оставил?
– В надежном месте. В проходном дворе. Куда потом?
– А ты как думаешь?
– Праздник продолжать.
– Так, может, и авто поставишь, а мы такси возьмем?
– Не… Я возить подрядился. Капусту рубить.
– Справедливо.
Мы спустились во дворик. Напротив мужик открывал двери в другой магазинчик, тоже книжный. Лет шестидесяти, с пузцом, движения резкие, очки-хамелеоны. Складской. Уходить, однако, надо, иначе на новые книжки подсяду. У пузатого.
Улица Петрозаводская совсем махонькая. Гена ведет меня к спрятанному где-то авто, а я вижу мини-корт. За сеткой рабицей пацаны рубятся в футбол на искусственном газоне. Я останавливаюсь, прижимаюсь лицом к проволочной границе, смотрю. Играют яростно, по-весеннему, но неумело. Примерно седьмой класс. Мимо проплывает облако юного девичьего мата. Значит, рядом школа. И тут происходит наконец-то то, что и есть промысел Божий. Мяч, отрекошетив от перекладины ворот, плавно падает за моей спиной. Я беру его, родного, осматриваю, глажу. Белый, в весенней грязи, в царапинах, но еще новый.
– Бросьте, пожалуйста, – раздается из-за сетки.
Я не просто бросаю. Подкидываю так, чтобы точно на взъем, и с полуоборота делаю свечу. Белый шарик улетает куда-то высоко, потом возвращается, опять подскакивает высоко, потом ниже и наконец, попадает под остановку внешней стороной стопы длинного парня в красной майке под номером девять. Грамотно остановил. Это радует. Опять футбол, однако.
Я снова в салоне, Гена за рулем. Гене звонят с базы. Спрашивают, уже снялся ли он или еще поработает.
Гена говорит что-то служебное и лживое.
– Пробивают, – комментирую я.
– Точно. Куда едем-то?
– Давай-ка домой. Заберу кое-что быстренько, а потом – в Пулково.
– Лететь куда?
– Ну да. В отпуск.
– Хороший план. Время все исправит. Все спишет.
– Ты про что?
– Про работу.
– Родину и работу не выбирают. В наше время и в нашей стране.
– Так страна, что – не Родина?
– Не всегда…
Гена молчит. Переваривает сказанное, а мы очень удачно продвигаемся к шоссейке, почти не простаивая в пробках. Вот он тоннельчик, вот она развязка, вот муринская церковь, и накатывает уже Медвежий Стан, в народе – Медвежка, у меня – Медведка, и мой небоскреб чуть подале. Временное место жительства.
– Подожди, Гена, я скоро.
– Как скажете.
Беда состояла в том, что этаж свой я помнил нетвердо, но от этого вышла польза. Поднялся выше на лифте, стал спускаться и услышал голос, вроде бы знакомый. Выглянул осторожно, и точно – пацаны карлушины сидят на ступеньках и шахматы на маленькой доске передвигают. Им это вовсе не в радость, но у вождя помутнение мозгов сейчас в этом направлении. Чтобы получить премию, нужно в турнире корпоративном участвовать. Боулинг был, и дайвинг. Теперь рихтуем умственные способности персонала. Что это может означать? Первый вариант. Гена все-таки меня сдал. Второй. Сели с утра и ждут до победного. Третий. Нашли по мобильнику. Корпоративная услуга «Маячок». Не подумал. Может быть, и подключились. Сидят на полпролета выше моей квартиры. Зачем я им дался? Вождю? Баба, понятное дело, всех достала, проела всем мозги в грамотных направлениях. Но чтобы до такой степени? Чтобы под дверью посадить мужиков-бездельников? Один, Санек, из ментов.
Второй, Игорь – офицер отставник. На войне был. Людей наверняка убивал. А может, и Санек кого завалил. Вождь его лично принимал на работу. А я-то причем?
Я присел на свою ступеньку и задумался. Дело в том, что я решил дать себе отпуск. Никуда уезжать я не собирался. Просто хотел сидеть на временной жилплощади, винцо попивать, пиво, морепродукты замороженные таскать килограммами из супермаркета, что внизу, и смотреть фильмы по пятнадцать часов в сутки. Кино люблю. А теперь, получается, сидеть и смотреть не позволят. Но и я им не палочка для трудодня. То есть сейчас произошла материализация желания уехать из города вообще. Я сейчас за деньгами приезжал. У меня с собой было-то на такси и на обед. На карточках держать не привык. Зарплата налом, понятно каким. Там, за дверью примерно две тысячи «бакинских комиссаров». Это проблему не решает. Паспорт с собой общегражданский. Общечеловеческий – там же, под «комиссарами», не на виду для стороннего человека. Денег можно занять в дружеской среде. А что потом? Не возвращаться же в офис за авансом? А никто возвращаться и не собирается. Я вновь становлюсь пассажиром лифта. Потом иду вдоль стены, так, чтобы не оказаться в зоне видимости «топтунов». А что они бы со мной сделали? Да ничего. Они посажены, чтобы меня отследить и вождя проинформировать лично. Вождь он и есть вождь. Вождю не откажешь. А потом – дура, потом – шампанское из ушей. Потом подарки богатые. Покажись я, они нудить начнут и про шефа, и про то, что им приказали. Как вообще можно второе лицо предприятия, уважаемого в городе человека отслеживать с топтунами? И это за счет дольщиков? Это на затраты посадят? А с другой стороны – мужикам радость. Не в офисе, а на вольном воздухе лестничной клетки. И без ушей и глаз кости промыть руководству снизу вверх. До самого Кремля, а, может быть, и выше.
Гена ждет. Не бросил.
– Ну что, Геннадий Федорович? Как оно?
– А у вас?
– А меня там пасут.
– То есть?
– Все пытаются на застолье вывезти.
– Да езжайте вы, выпейте, закусите…
– Закуси ты сам. Езжай давай.
– Куда?
– Угол Будапештской и Бухарестской.
Я еду без звонка. Мне сегодня везет.
«Кто бы ты ни был, я боюсь, ты идешь по пути сновидений…»
– Чего?
– Да я книжку пока пролистал. Как это у травы листья могут быть?
– Очень просто, могут у травы быть листья. Ты кто по образованию?
– Никто. Харей не вышел.
– А лет тебе?
– А годами стар. «И все, в чем ты крепко уверен, уйдет у тебя из-под ног и под руками растает…»
– Хорошая у тебя память. Ты на дорогу смотри.
Ничего не бывает случайного в этом мире, даже попавшаяся на глаза водителю такси строчка поэта, любимого Корнеем Ивановичем.
– А ты «Мойдодыра» читал?
– Не. Не довелось. Только «Муху-Цокотуху»…
День уже как-то клонился к вечеру, когда мы добрались до двери без вывески. С виду – фанерка для полета над Парижем, а не дверь, слева от нее – пластмассовые ящики штабелем, справа – бомжи на скамеечке. Торговая зона в обычном формате, при дворе жилого дома. Никто не догадывается, какой бизнес ворочается за дверкой и как она прочна.
– О-о-о!!! Заходи.
Я зашел.
У Саши всегда для меня стоит «маленькая». То есть ноль семьдесят пять «стандарта». «Маленькие» эти у меня из ушей лезут. Но у Саши никакого дела нельзя начать и закончить без маленькой, и при этом все дела эти продвигаются успешно.
На кухоньке вечный чай, слоеные ушки и сыр. Проглатываю обязательную стопку и тут же получаю вторую.
– А ты?
– За рулем. Хотя могу и без руля. Нет, лучше за рулем.
– Я по делу.
– Нет бы просто так. Поговорить. Какие планы на отпуск?
Мы с Сашей собирались в отпуск в монастырь. Получить по мозгам и отлежаться. Огород пополоть, покрасить чего, тачку покатать, постоять в храме, со знакомыми монахами покалякать на послушании, когда начальство далеко.
– Вождь, гаденыш, – начинаю я.
– Чего он?
Вождь наш общий знакомый, когда-то один паркет топтали.
Потом Саша на свое хозяйство ушел, а я остался на сладких коврижках. Саша Вождя не любил никогда, а меня жалел.
– Денег мне дай!
– В отгул собрался?
– В него, родимого. У меня сегодня «днюха». Столы накрыли, а я не просил. Там моя возбудилась, под дверью на Медведке – пацаны. Карлос землю роет. Выслуживается, ловит… Погоди ж ты…
– А я и забыл про день такой. Как же так? И занят в хлам. Или отменить все? Сколько тебе? У меня «евреи». Больше никаких. Могу еще рублями тысяч пять.
– Мне, если в «евреях», то штуки три.
– Однако. Счас…
Саша уходит, перемещается по помещениям, изымает наличность у сотрудников. Приносит пачечку. Начинаем считать, получается маловато.
– А ты куда собрался? Езжай ко мне в Сиверскую. Протопишь там. Расконсервируешь. А в пятницу и я нагряну.
– У меня другой план. Проверю-ка я, как филиал живет. По словам шефа – в консервации. А я там генеральным. Был раз и давно. Чего ездить, если в консервации. Баланс нулевой.
– Так это ж в Сибири!
– В ней, родимой. Там по доверенности Ванька Кайнов. Каином зовем. Засяду там. Тогда денег сколь хошь.
– Да зачем тебе деньги? Ну вот зачем? Объясни!
– А тебе?
– Я дом купил. Ремонтирую.
– Еще?
– Тещу обеспечил. Жену. Мальцов.
– А еще?
– Лежат. Никому плохого не делают. Может, тебе со счета снять? Закажу, и завтра снимем.
– Завтра я далеко буду.
– А монастырь?
– Я тебе там такой монастырь найду. С железами, кандалами, ямой. В ямах нас надо учить.
– Вот это по-нашему.
– Я, Саша, в Пулково.
– Да посиди еще! Сейчас подарок организуем. Тут такой магазин подарков рядом! Есть у тебя мечта?
– Мечта есть. Но они как с цепи сорвались. Ищут, под дверью сидят. Это что за неформальные отношения?
– Обидел Вождяру?
– Да пошел он!
Я выпиваю полный фужер и обнимаюсь с Сашей. Геннадий Федорович заждался. Мог бы и уехать наконец. Верный малец. Вернусь, возьму его в фирму.
Саша обнимает меня и выпускает на белый свет.
– Ты, Гена, в каком звании?
– В смысле?
– В армейском?
– Я ефрейтор.
– Ах ты, язви тя!
– Чего?
– А образование?
– Техникум. Холодильный техникум.
– А чего бомбишь? Чего на комбинате не воруешь?
– А не хочу…
Геннадий Федорович грустнеет.
– Ладно. В Пулково.
– Решились?
– Чего я решился?
– Улетать. А то неприятно так.
– Как?
– Как у вас.
…Мне хочется Геннадию Федоровичу недобрые слова сказать, но не говорю. И мы выворачиваем на Московский…
Улетать без билета можно долго, тем более, не очень понимая, куда и зачем. А можно и вылететь, как пробка из бутылки с квасом. Помню, в детстве четверть была. То есть бутылка на три литра, четверть ведра. В детстве все было настоящим. В четверти разливали квас – на черных сухариках, дрожжах, меду и много еще на чем… Если что-то было не так, пробка выстреливала. Квас выползал белой плотной пенной колбаской и разливался пахучей лужей. Потом к этому месту ночью выходили тараканы. Теперь нет тараканов в квартирах, клопов нет, моли. Ничего живого. Есть зона доступа. В ней живая тварь не живет. Даже воробьи. Теперь понятно, что это не квас был, а пиво домашнее. Вкусное, с пузырьком… Четверть эта появилась на ассоциативном плане в связи с вариантами эвакуации из города и никак не хотела исчезать, то есть совсем другой город звал. Но пока нужно было попадать в филиал, а то тысяча километров на Северо-Запад от первого родного дома, которого и нет уже, а окружающий ландшафт изменился неузнаваемо.
– Прощай, Гена. Вот тебе от щедрот.
– Много даете.
– Нет мельче. Бери.
– «Первый встречный, если ты, проходя, захочешь заговорить со мною, почему бы тебе не заговорить со мною? Почему бы и мне не начать разговора с тобой?»
– Чего это?
– Да Уитмен же! Надо купить.
– Не купишь. Не переиздают. Как Фридриха Энгельса.
– В библиотеке возьму.
– Я бы тебе подарил, да самому нужен. Купи через Интернет. Думаю, не очень тебя обуют. Держи книгу. Повози пока. Почитай. На обратном пути отдашь. Вернусь, найду тебя.
– Я в библиотеки не хожу. Давайте книгу. Вот номер свой пишу. Звоните.
– Вот что, Гена. Я пошел. Давай. Отращивай листья.
– Ага.