Глава 9
Когда Сара вернулась, за столом уже никого не было. У стойки бара Патрик убирал в карман свой бумажник.
– Все решили закруглиться.
Он лениво усмехнулся, глядя на ее пальто, перекинутое через руку, и на рюкзачок, но не двинулся с места. Как видно, не собирается помочь ей одеться. Сара испытала нечто вроде разочарования. Черт побери, ну почему ей иногда хочется казаться беспомощной?
– Я должна заплатить.
Она знала, что он ответит, но упрямо копалась в рюкзачке в поисках кошелька, неловко прижимая пальто локтем.
– Об этом не волнуйся. – Патрик успел поймать падающее пальто, взял Сару за запястье так уверенно, будто вся ее рука принадлежала ему, и пропихнул ее в рукав. Потом вынул ее другую руку из рюкзачка, застегнул его и просунул эту руку в другой рукав. Он обращался с Сарой так, будто они еще находились в кухнях, где он имел право направлять ее тело так, как хотел. Его действия показались Саре в десять раз более интимными, чем если бы он просто держал ее пальто, чтобы она сама продела руки в рукава. – Считай это моим маленьким извинением за то, что заставил тебя так сильно ненавидеть меня. Где ты живешь, Sarabelle?
Он до сих пор не знает? Видно, даже не удосужился просмотреть ее резюме.
Между ее бровей опять появилась морщинка, из-за которой, бывало, ночью болел весь лоб. Лежа в постели, Сара массировала его так же, как и руки, и жалела, что не умеет расслабляться.
– В Девятом округе.
– Ну, это удобно, – заметил Патрик, но не стал объяснять почему. – Хочешь пойти пешком или мне поймать такси для нас?
Будто это само собой разумеется! Губы Сары приоткрылись – предложение повергло ее в такое изумление, будто он просунул ей руку между бедер и поднял ее в воздух. А Патрик вопросительно поднял брови и ловко застегнул пуговицы у нее на груди.
– Я… я обычно хожу пешком, – сказала она, – когда опаздываю на метро.
– Да, вчера вечером ты упомянула такую привычку. – Что-то произошло с его ртом, удивительное и невероятное, но исчезло так быстро, что ей, должно быть, просто показалось. – Не то чтобы я хочу критиковать твое стремление гулять одной по ночным улицам, Сара, но почему бы сегодня мне не пройтись с тобой? – Он выловил перчатки из кармана ее пальто, поднял ее левую руку и натянул перчатку.
Она заставила себя собраться, вырвала правую перчатку из его руки и надела сама.
– Мы не в кухнях, – сухо заметила она.
– Я знаю. – Он радостно открыл перед Сарой дверь. В холодной ночи отражения уличных фонарей блестели на мокрой темной поверхности тротуара. – Какой свежий воздух!
Она ненавидела его чертовски сильно. Не потому ли, что каждую секунду, которую она проводила около него, ей мерещилось, будто его ловкие пальцы играют внизу ее живота, легонько щекоча? А сейчас его улыбка и предстоящая прогулка с ним вдвоем по ночному Парижу заставили ее грудь преисполниться страстным томлением, даже соски напряглись до боли.
– Насчет такси для нас… – решительно начала она.
– О, давай пройдемся! – Он опять усмехнулся. – Дождь кончился. Да и температура выше нуля. – Когда они вышли на Елисейские Поля, Патрик развел руки в стороны, как бы желая обнять всю огромную, широкую улицу от сверкающей великолепной Arc de Triomphe[38] до Obélisque[39] на Place de la Concorde[40]. – Ночь наша.
– В квартиру я тебя не приглашу, – холодно и непреклонно сказала Сара.
Свет автомобильных фар двигался по мостовой золотыми лентами, отражение которых сверкало в его глазах.
– Sarabelle, – укоризненно произнес Патрик. – Тебе не приходило в голову, что я и сам могу жить в Девятом округе?
Ее сердце резко упало, стыд зашипел в ней, опаляя кожу. Надо же было так опростоволоситься! Вспыхнула ярость – на него, на себя. Сара чувствовала себя так, будто нечто правильное и совершенное было совсем рядом – стоило лишь руку протянуть, и она могла бы получить это, если бы знала как. И если бы только он не отдалял это от нее, словно уволакивал ленточку от кошки, играя с ней.
Патрик опять усмехнулся:
– А поскольку мне хочется выглядеть галантным в твоих глазах, то вряд ли я вынудил бы тебя произнести неуклюжее и прямолинейное приглашение.
Она приподняла подбородок и нахмурилась.
Он засмеялся:
– Sarabelle. Не волнуйся ты так. Я хоть раз дал повод предположить, что могу причинить тебе боль?
Ну, так… примерно восемь раз – каждый чертов шестнадцатичасовой рабочий день.
– Sarabelle, – опять засмеялся Патрик, протянул руку и быстрым прикосновением разгладил складочку между ее бровей. – Не волнуйся. Со мной ты в безопасности.
Хотя все зависит от того, как понимать безопасность, думал Патрик, держа руки в карманах. Ему так хотелось обнять Сару за плечи, что мышцы рук сводило от напряжения. Но была в его теле часть, с которой совладать было не так просто – внизу живота ему было чертовски больно.
Если безопасность означала такое радостное обладание друг другом, что при одном лишь взгляде на него ее трусики будут становиться влажными, – то да, она в безопасности.
Если безопасность означала, что она будет каторжно работать по шестнадцать часов, зная, что человек, который ею руководит, будет касаться каждого сантиметра ее лунно-бледной кожи; что его руки, направляющие ее руки, когда надо правильно уложить карамельную спираль, скользнут глубоко в нее и принесут ей наслаждение, а она, глубоко дыша, будет вскрикивать и обнимать его, – то да, она в безопасности.
Если безопасность означала, что он подойдет к ней сзади, чтобы достать что-то из шкафа, а по ее спине побегут мурашки воспоминаний о его поцелуях, и она превратится в горячую расплавленную массу желания, – то да, она в безопасности.
Если безопасность означала, что он раздвинет ее бедра на кровати и будет держать их, в то же время наслаждаясь ее вкусом, и что она, почти рыдая, будет повторять и повторять его имя, запустив пальцы ему в волосы, – то да, она в безопасности.
И если безопасность означала, что ему даже удастся сделать так, что она узнает, каков он на вкус, – то да, она в безопасности.
Да какой же он гребаный придурок! С трудом верится, что он может быть таким enfoiré[41]. Но от мысли, что его плотские желания не осуществятся, что ночь не завершится наслаждением, ему захотелось разорвать свою кожу в клочья. Он больше не выдержит безостановочного, невыносимого, сводящего с ума желания обладать Сарой. Фантазии бегали по всей его коже, царапая ее своими чертовыми крысиными когтями, и ему хотелось колотить по своему телу, чтобы сбить их с себя.
– Значит, ненавидишь?
При слове ненавидишь его внезапно охватил нетерпеливый эротический жар, и это было ужасно. Боже, до чего он дошел?
Сара отвернулась. Опять. И конечно, он не мог отвести глаз от изящной линии ее шеи и подбородка.
– Тогда был просто напряженный момент. Я приношу извинения.
Ему не понравились ее слова. «Не отрицай тот момент. Прими его. Подари его мне».
– Не надо извинений, Sarabelle. Я уверен, что заслужил это.
Merde, еще бы! Конечно, заслужил – своими фантазиями и тем, что придумывал поводы наклониться к ней поближе.
– Я спрашивал себя, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы… стало лучше, – сказал он. – Чтобы облегчить тебе жизнь.
Он и вправду спрашивал себя. Действительно хотел понять. Днем он каждую минуту пытался помочь всем выжить в кухнях, но особенно старался ради нее. А теперь, когда он разобрался в своем отношении к Саре, ему будет намного тяжелее.
«Но я больше не могу выдерживать это. Не могу. Не могу».
– Не придавай этому слишком большого значения, – сказала она так, будто не хотела больше говорить на эту тему.
«Ты это серьезно? Я ведь хочу превратить ненависть во что-то настолько эротическое и великолепное, что ты будешь мечтать о таком каждую ночь. Ты будешь описывать это в своем блокнотике вместо пирогов или рецептов, или того, о чем ты там пишешь, не давая мне подсмотреть».
– Просто такая работа, – сказала она решительно, пытаясь завершить разговор, – только более напряженная, чем я ожидала.
Да, это он уже понял. Он так привык к интенсивности своей работы, что не мог оценить ее воздействие на замкнутую, тихую и спокойную девушку, пока не увидел, как худеет ее и без того стройное тело, а круги под глазами становятся все больше.
– Так как же ты оказалась в pâtisserie?[42] – спросил он, потому что во время разговора мог удержаться и не соединить свои руки с ее руками, не обнять ее за шею, не обхватить ее плечи, хотя такой темной и сверкающей ночью ему очень хотелось сделать все это. Но она наверняка сказала бы нет таким открыто романтичным посягательствам на ее тело. – Ты ведь училась на инженера?
– Училась. – Сара нахмурилась и вздохнула, глядя на зимние голые деревья.
Что-то ему не помогает способность очаровывать людей. Патрик ощутил себя пятнадцатилетним мальчишкой, отчаявшимся от невозможности получить желаемое.
Если бы только он мог обвить рукой ее плечи и притянуть к себе! Он был уверен, что ему стало бы легче. Такое неистовое желание дотронуться до Сары можно было преодолеть, только сжав кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони.
Они прошли мимо ночного клуба, и двое мужчин в кожаных штанах восторженно засвистели ей вслед. Возможно, этого бы не произошло, если бы Патрик мог обнять ее, показывая всем, что она – его девушка. Нахмурившись, он взглянул на Сару так, будто в этом была ее вина, хотя знал, что виноват только он один.
В конце концов, он мог бы и поговорить с ней, открыть ей свое сердце. Мог бы сказать: «Сара, я знаю, что я твой босс, но меня и вправду влечет к тебе. Что ты посоветуешь мне делать с этим?»
И она, наверное, ответила бы: «Ничего».
Свист, а потом и замечания, которые отпускали стоящие в очереди парни, заставили ее поднять взгляд, и смех в глазах Сары удивил Патрика. Он так редко видел его, что почувствовал себя будто в свободном падении. Его кулаки обессилев разжались.
– Я мог бы, наверное, провести тебя внутрь, если тебе до смерти хочется этого. Только ты будешь мне должна за то, что я буду изводиться, пока ты танцуешь.
Она будет должна… о, по крайней мере, дать ему еще хоть разок увидеть, как она смеется.
Черт возьми, он так хотел ее, что, возможно, заслужил с ней ночь в этом клубе, чтобы на своей шкуре испытать то, что заставлял испытывать других. «Я чертовски тактичнее, чем они, – попытался он оправдаться перед собой. – Она не знает, что я домогаюсь ее. По крайней мере, надеюсь, что не знает. С другой стороны, хоть их домогательства грубые и тупые, у них нет власти над моими мечтами, и если я им скажу «отвалите на хрен», никто не сможет ни уволить меня, ни разрушить единственный в жизни шанс осуществить мою страсть».
Да он и вправду putain d’enculé. Настоящий ублюдок.
– А ты и правда можешь? – Заинтригованная, она оглядела длинную очередь перед известным клубом.
– А ты действительно хочешь? – Он поморщился. – Там тесно, шумно и очень, очень разнузданно.
Да еще ему нужно будет окружить себя по крайней мере шестью или семью другими женщинами, чтобы его не лапали за задницу. Нечего и говорить, что люди там набились как сельди в бочке, и если полдюжины человек будут прижаты к его телу, то – можете считать его старомодным – он бы хотел, чтобы это все-таки были горячие женщины. По крайней мере, фантазия неплохая. Зачем вообще, черт возьми, он заговорил об этом клубе? Он бы предпочел, чтобы только она прижалась к нему и чтобы никто другой их не видел.
– Было бы интересно заглянуть, – решила Сара. – Но в другой раз. Сегодня я не одета для этого.
На самом деле не имело никакого значения, как она одета, чтобы пойти именно в этот клуб. Если бы на Саре был сексуальный лифчик, то Патрик мог бы просто разорвать, не снимая, ее футболку, и – о да! Да… Он мог бы разорвать футболку пополам и увидеть то, что под ней. Сделать что-нибудь с тем, что увидит. Но нет, ему, видите ли, для этого нужно уединение. Он сглотнул и попытался сосредоточиться. Его целью была романтическая прогулка по мокрым зимним улицам Парижа, а вовсе не безумная, вызывающая раздражение ночь в клубе, вот.
Пора закругляться. Он посмотрел сверху вниз на ее черные волосы. Если бы он мог просто обнять ее за плечи, это был бы чертовски хороший способ подвести черту.
На самом деле чертовски хорошо было бы не подводить черту, а двигаться дальше.
– Мы наметим день, – сказал он. Дождаться будет трудно, но ведь будет настоящее свидание. А она, может, и не догадается. – Скажем, в субботу. Воскресенье у тебя выходной.
Морщинка опять возникла у нее между бровями, когда она посмотрела на него.
Если бы она хоть чуть-чуть понимала, что делает с ним ее морщинка, то, наверное, сбежала бы от него и спряталась за толпой мужчин, стоящих в ожидании перед клубом.
– Так тебе расхотелось быть инженером? – сказал он, чтобы отвлечь ее. – А чем ты занималась?
– Моей специализацией было материаловедение.
Ночь стала волшебной, будто их окружили пикси[43] и начали играть с ними светом. Сара и Патрик то входили в яркий круг под фонарем, то выходили из него; автомобильные фары на несколько мгновений освещали их; мокрые мостовые и тротуары искрились; тут и там вспыхивали оранжевыми точками сигареты.
Сара вдруг сказала:
– Ты использовал диэлектрические зеркала, чтобы сделать съедобные отражающие поверхности. Это же… То есть я знаю, что ты невероятен, но все равно, это поразительно.
Она считает его невероятным? Патрик моргнул. Он почувствовал себя почти так же, как в те моменты, когда Люк хорошо отзывался о нем, и его дурацкое розовое карамельное сердце раздувалось от гордости и радости. А сейчас ему было приятно, что она ценит его мозги. Люди обычно забывали, что у поваров они есть. Что повара не были глупцами, которых в школе вышибли из числа умных. Правда, иногда это делали другие силы, не имевшие к мозгам никакого отношения, подумал он с горечью.
Сара и Патрик пересекли парки с обнаженными деревьями, тянущиеся вдоль Елисейских Полей, и направились на север, к Девятому округу, мимо величественных зданий, со стен которых смотрели резные лица с буйными волосами, как будто архитектору просто необходимо было позволить чему-то дикому угрожать людям. «Да, и тебе и мне».
– Так тебе нравилось, – спросил он снова, – материаловедение?
– Да, только… – Опять у нее возникла морщинка! Его большой палец зудел, так хотелось ее разгладить. – Знаешь, мне всегда нравилось печь пироги и все такое. Лицо моей сестры загоралось радостью. А как мама смотрела на меня! Я пыталась делать тщательно продуманные, сложные вещи. Но это не было серьезно, понимаешь? Это не могло быть причиной гордости мамы и отчима, не могло убедить маму, что у меня всегда все будет хорошо. Поэтому она сделала за меня правильный выбор.
Значит, ее родители тоже напортачили. Похоже, ни у кого из его знакомых в детстве или юности не было счастливой семьи. А может быть, лучшие в мире кухни привлекают людей с пострадавшей психикой? Если да, то это многое объясняет.
– Но, когда я училась в Калифорнийском технологическом институте, я по обмену провела год здесь, в École Polytechnique…[44]
Merde, Калифорнийский технологический и Политехническая школа? Если бы она еще сказала, что приняла предложение поступить в аспирантуру Массачусетского технологического института, то будто осуществила бы все его мечты. Те, которые его мать безжалостно изничтожила, несмотря на его дикий гнев и отчаяние.
– …и знаешь, честно говоря, я потому выучила французский язык и выбрала по обмену Политехническую школу, что мечтала о французской кулинарии, и это было самым близким путем добраться до моей цели. Но в тот год, когда я была здесь, я могла просто входить во все эти небольшие магазинчики, видеть и пробовать на вкус то, что они делали, видеть лица людей, когда они откусывали первый кусочек великолепного десерта, и… Не могу объяснить, что тогда со мной произошло. Думаю, я так и не пришла в себя. И с тех пор не могла прекратить мечтать об этом. Как о чем-то серьезном. Как о том, что я могла бы научиться делать, если бы проявила достаточно храбрости.
Кажется, это был их самый долгий разговор с первого месяца ее стажировки. А ведь сколько у него было возможностей, болтаясь вместе со всеми в баре, разговорить ее во время общей беседы! Он упустил свой шанс. Она же отдалялась от него, окружая себя все более мощным силовым полем, чтобы не подпускать к себе.
– У меня была мечта. – Она снова вздохнула. Ее морщинка на лбу отнимала у него все силы. – Возможно, она была похожа на мечту маленькой девочки, желающей стать принцессой, и я представляла себя в сказке, вместо того чтобы жить в реальности, но в то время я этого не понимала. Я просто хотела найти себя.
Какой захватывающе интересный подход! И она только что открыто заявила о нем? Сообщила людям, чего она хочет, прежде чем это оказалось у нее в руках? Merde, ей точно нужен мужчина, который будет заботиться о ней.
Патрик улыбнулся, но получилось как-то криво.
– А разве мы с тобой не персонажи твоей сказки, Sarabelle? – Он принял высокомерную позу, подняв подбородок. – Ну чем я не принц?
Ее взгляд был прямым, темным, непостижимым, и Патрик будто наяву ощутил, как ее руки с симпатичными ноготками погружаются в его грудь, берут большую горсть того, что там можно найти, и вытягивают наружу, чтобы хорошенько рассмотреть. Он ненавидел это чувство. Но одновременно так чертовски сильно любил его, что чуть не запыхтел, как собака, желая опять и опять испытывать его. «Да, пожалуйста, вырви мое сердце еще немного. И еще, и еще, и еще. Видно, я и вправду неутомимый мазохист».
Но, конечно, не нужно, чтобы она это поняла. Он улыбнулся:
– Когда я мечтал стать инженером, то хотел заниматься воздухоплаванием и космонавтикой.
Ошеломленное выражение ее лица показалось ему удивительно привлекательным. Сколько всего он мог бы сделать с ее полураскрывшимися губами!
– Что же заставило тебя изменить своей мечте?
Он сделал ошибку, когда открылся собственной матери. Которая и отняла у него эту мечту, как делала всякий раз, когда обращала на сына свое непредсказуемое внимание и впадала в ярость из-за его непослушания. В наказание она забирала у него самое желанное и любимое.
– Мне было тогда лет двенадцать.
Сара напряженно улыбнулась:
– Кажется, в этом возрасте проще сменить карьеру, чем в двадцать три.
Столько ей было, когда она начала учиться в Culinaire. Она рассталась со специальностью инженера чертовски быстро. И к черту Политехническую школу.
– А в двадцать семь? – внешне спокойно спросил он, делая вид, что его очень интересуют большие греческие колонны église de la Madeleine[45].
Сара резко повернулась к нему.
– О чем ты говоришь?
– Да так, ни о чем, – безразлично ответил он.
– Тебе столько лет?
Он пожал плечами и вытянул перед ней руку, чтобы она не попала под проезжающий автомобиль.
– Ты хочешь сменить работу? – Сара даже задохнулась от волнения.
Патрик поднял бровь:
– А разве похоже, что я хочу сменить работу?
– Ты же MOF[46], – не могла поверить Сара. – Ты не можешь.
– К тому же Люку я почти что брат, ведь мы с ним были в одной приемной семье, – согласился Патрик. – Так что, сама понимаешь…
«Я действительно не могу. Я нужен ему. И он всегда был рядом, когда был нужен мне».
– Его брат? – От удивления Сара приоткрыла рот и уставилась на Патрика. – Погоди, ты… был в приемной семье?
– Да. Так вышло. – Он пожал плечами, прерывая разговор. Значит, не надо продолжать эту тему. Ему-то точно не надо. Все равно, спасибо Люку. – Никто не понимает наших с ним отношений. Люк уже ушел от них, а я пробыл в той приемной семье всего несколько месяцев до того дня, когда он позволил мне стать его учеником и переехать в крошечную квартирку рядом со своей. Вот и получается, что у нас отношения братские, хотя мы и не братья.
Она наморщила лоб, и ему захотелось наклониться и осторожно, едва прикасаясь, разгладить его губами. Он мог бы поспорить, что в один миг снимет все напряжение. Пусть даже оно уйдет в оплеуху, которую она отвесит ему.
– А сколько тебе было лет, когда ты начал учиться у Люка?
– Пятнадцать. Как обычно.
– Так он вроде как закончил твое воспитание?
– Смотри, – радостно воскликнул Патрик. – Ladurée[47]. – Он положил руку Саре на спину, чтобы повернуть ее к витринам, и посмотрел на ее лицо. Прославленный salon de thé[48] был символом Парижа и macarons[49] для половины мира. Элегантные стопки зеленых, цвета мяты, и розовых коробок, а также pièces montée[50], сделанные из macarons, заполняли окна под навесами из темно-зеленой ткани. Патрик даже во сне мог бы сделать macarons получше, ну да ладно. Лицо Сары заполнилось вожделением, и она забыла о Патрике. И, что еще важнее, об их беседе. Он почувствовал это и решил, что так даже лучше. И зачем только он упомянул чертовы слова «приемная семья»!
– Ты этого хочешь? – спросил он. – Чтобы у тебя была собственная кондитерская вроде Ladurée?
– Моя не будет столь же знаменитой, это очевидно, – смутилась Сара.
Он поднял брови, поскольку не понимал, что тут очевидного. Ведь все, к чему он сам имеет какое-либо отношение, может быть только легендарным.
Такой взгляд уже вошел в привычку.
И он учит ее. Неужели она не понимает, как много это значит?
– Думаю, что хочу что-нибудь похожее на то, что сделала жена Филиппа Лионне. Ты же видел ее заведение?
Он не мог вспомнить даже имя жены Филиппа, зато помнил, как выглядят ее ноги в туфлях на действительно высоких каблуках. Да будет ему даровано прощение за такие воспоминания.
– Тебе придется показать его мне.
Глаза Сары засияли, и этого было достаточно, чтобы он был готов идти с нею куда ей угодно.
Она быстро взглянула на него, ожидая, что, застав его врасплох, увидит его настоящего. А он взял да и подмигнул ей. Нелегко проникнуть сквозь его невидимую защиту.
– Там будто в волшебной лавке, – сказала Сара. – Колдовской магазинчик. Мне хочется устроить что-то подобное, только не такое чародейское. И не такое большое и известное, как это. – Она жестом показала на Ladurée. – Что-то более интимное, более укромное.
– Твоя собственная сокровищница. – Она посмотрела на него удивленно, и подумала, что он учил ее почти пять месяцев, но на самом деле никогда не видел ее. – В Калифорнии. – При этом слове он почувствовал мурашки на шее и пожал плечами, чтобы избавиться от них.
Сара заметила его движение. Ее лицо снова стало напряженным, отстраненным, и она начала с усилием массировать обнаженную руку другой, которая была в перчатке.
А ему становилось все хуже. Он чертовски устал из-за того, что не держал Сару за руку.
Но об этом никто не мог догадаться, потому что Патрик никогда не позволял людям понять своих целей, не делал такой ошибки, но всегда получал то, что хотел.