Из цикла «Вся правда про Гуреева»
Полка
В школьные годы мой друг Денис Гуреев первый раз позвал меня к себе домой. Чинно показал гостиную с китайскими вазами, затем провёл в спальню.
– А это мой кабинет, – солидно произнес этот пятиклассник. – Вот мои полки с классиками. Особенно люблю Достоевского. Знал толк в страданиях!..
– Грешен был старик, – кивнул я. – Грешен…
– А вот самая моя любимая полка, – загадочно произнес он, указав на вполне заурядную на вид полку.
– А почему именно она? – не понял я.
– Она целиком состоит из книг, которые я своровал в школе, – гордо сказал Денис.
– Чудовище! – поразился я. – Как же моральные нормы, классика, Достоевский?..
– Не спеши с преждевременными выводами, мой юный друг, – неторопливо заметил Денис. – В школе эти книги всё равно никому не нужны. Я же вижу, что они стоят там годами, пылятся, никто их не берет. Ставят, чтобы образованность свою показать. А мне-то действительно нужно, для духовного роста!.. Вот я и ворую. А как?..
Камень
Классе в 8-м мы с Гуреевым решили положить на трамвайный рельс камень и посмотреть, что из этого выйдет.
– Тварь я дрожащая или право имеющий? – спрашивал Денис.
– Вот-вот! – поддакивал я. – Придёт трамвай – и узнаем.
Мы притаились за какой-то железобетонной хреновиной и стали ждать зрелищ. Не хватало только пива и чипсов.
Минут через пять вдалеке послышалось характерное дребезжание.
– Чёрт! Вадим! – воскликнул Денис. – А может, не надо? Может, уберем?
– Но ты же сам хотел «сделать пробу», узнать, на что ты способен, – возразил я. – Петлицу в куртке для камня вшил. Носил в школу этот камень за пазухой, неделю не решался…
– Но черт! Но ведь люди же погибнут! – не унимался Денис.
– А что делать? Зато мы убедимся, что мы – право имеющие, – спокойно отвечал я. – Познание себя требует жертв, порой человеческих.
Грохот, между тем, нарастал, трамвай увеличивался в размерах.
– Может, уберем, пока не поздно? – воскликнул Денис в панике.
Можно было уже разглядеть номер маршрута.
– Поздно, – обреченно сказал я. – Если ты бросишься туда сейчас, все увидят, что это ты хотел погубить пассажиров. Тебя посадят на 20 лет, и на зоне еще будут издеваться. А меня не посадят, хотя я хуже тебя. Еще хуже.
– Но я должен, должен это сделать, пусть это и разрушит мою судьбу! – закричал Денис. Он подбежал к дороге, но по ней, как назло, поехала плотная колонна машин. Денис не мог перейти ее и попасть к рельсам.
Трамвай пронёсся мимо, сметя этот камень своим дворником перед колесом, как любой другой мусор, ничего даже не заметив.
Денис повернулся ко мне:
– Задумали «Преступление и наказание», а вышел «Идиот».
Анненский
Как-то раз Денис пришел ко мне на день рождения и весь вечер пил вино. Он рассказывал нам о Серебряном веке русской поэзии. Особенно хвалил символиста Анненского – за духовность и утонченность. Минут за 10 до прихода моих родителей, высоко ценивших чистоту дома, аккуратность, опрятность, качество паркета, Дениса мощно вырвало у меня в коридоре, прямо перед входной дверью. Напоследок, под яростные вопли родителей, он сказал:
– Спасибо, Вадим, мне очень понравился твой день рождения. Очень душевно посидели. И компания такая интеллигентная. Так когда у тебя следующий день рождения?
Поджигатели
Лет в 12 мы ходили с Денисом по Москве, поджигая всё на своем пути. Основной жертвой был обычный июньский пух. Но в расход шли и объявления типа «Похудеть за 500 долларов» с зачеркнутыми первой и пятой буквами в слове «похудеть», мусор, газеты. «Мы хотим горящих зданий!» – гордо цитировал Денис моего любимого поэта Бальмонта.
И вот однажды мы подпалили пух в нижней части стадиона «Торпедо». От него занялась сухая трава. Ее площадь была огромной, пожар быстро распространялся. Уничтожение стадиона «Торпедо» не входило в наши планы на тот день, ибо что бы мы стали делать завтра? Надо своевременно думать о будущем и разумно планировать свой досуг. Мы стали лихорадочно тушить пожар палками, но не слишком успешно. Дым стал виден издалека. К нам побежали вонючие мужики с дрекольём, чтобы загасить нас и пожар.
Мы бросились наутёк. Я быстро перелез через трехметровый забор, который служил границей стадиона. Денис кое-как взобрался на его вершину, но там стал долго барахтаться. Мужики приближались, дрекольё их жаждало крови.
Я стал думать, убежать мне или дождаться Дениса. Что важнее – глаза, зубы, внутренние органы – или дружба? Порой мне казалось, что органы всё-таки важнее, и тогда мне хотелось улизнуть. Но я тщательно скрывал это желание, чтобы не задеть чувств Дениса. Человек барахтается всё-таки, упасть может, потом запчасти в траве искать…
В конце концов я его всё-таки дождался. Когда дрекольё приблизилось к забору, мы уже нырнули в чащу на набережной и скрылись из виду. Денис, однако, долго потом корил меня:
– А ведь органы-то тебе важнее, чем дружба!
– Почему? Даже если я так и думал, я это тщательно скрывал. Во-вторых, я всё же тебя дождался. Не это ли лучшее доказательство того, что дружба важнее органов?..
Потом Денис поехал отдыхать в деревню в Сергиево-Посадский район Московской области. Рядом с ней был летний лагерь. Вскоре я прочёл в газете заметку о том, что в Сергиево-Посадском районе Московской области сгорел некий лагерь.
– Да… – вздохнул я. – А всё потому, что вонючие мужики его тогда не поймали.
Позже Денис уверял меня, что это не он поджёг лагерь и что вообще лагерь был совсем другой, не тот, что возле его деревни.
– Рассказывай! – усмехался я. – Кто ж тебе поверит!..
– Хорошо! – обиделся Денис. – Предположим, что лагерь спалил я. Заметь, что никто не пострадал, поскольку был пересменок. Сгорели только здания. Я вот детей от мучений избавил, от навязанного общения с бычьём. А ты, что ты полезного сделал за это лето?.. То-то!
Спирт
Классе в 8-м Денис повадился приносить в школу апельсиновый сок со спиртом.
– Юноша, пьющий вино, добавляет огонь к огню, – предостерегал его я античной цитатой.
– Надо испить до дна кубок жизни! – восклицал Денис. – Надо познать ее во всей полноте!
– А спирт-то точно медицинский? – спрашивал я.
– Как пить дать! – уверенно отвечал Денис.
– Ну то есть точно, да?
– Ну, он стоял у мамы в холодильнике. Зачем бы ей было ставить к еде технический спирт?
– Ну ладно, – согласился я на уроке английского. – Давай попробую.
На вкус это оказалось как стальной лимонад.
Вскоре слух о нас прошел по всей Руси великой, и бутыль стала циркулировать по группе.
– Истинно говорю вам: медицинский! – заверял Денис одноклассников. – Вот вам животворящий крест!..
– Ну, раз так… – согласно кивали ребята. – То конечно.
Испробовали его амброзию Миша Захаров, Лёша Иванников, Сережа Коренков. Все пили и нахваливали.
– Силён, крепок, бродяга! – удовлетворенно восклицали они, смачно крякая.
Через год Денис вдруг заявил, что спирт оказался техническим.
– Чудовище! – возопил я в ужасе. – Так почему же мы тогда не ослепли, как Гомер?
– Нас спасла вера в Слово, – задумчиво ответил Денис.
Зверь
В 11-м классе Денис повадился писать послания Богу и дьяволу. Причем красной ручкой – под цвет крови – и на обратной стороне контрольных по алгебре.
– Правильно, – хвалил я. – Если общаться, то только с равными.
– Смотри! – воскликнул он как-то в кабинете русского. – Число апокалипсического зверя! Это послание мне от дьявола!..
На полке корешками к нам стояли три учебника для 9-го класса, перевернутые вверх ногами.
Детство
В детстве мы с Денисом, возможно, убили несколько человек. Мы любили выходить на переменах в школьный двор и кидаться обломками кирпичей через стальной забор, за которым был двор жилого дома. Результатов нашего творчества мы не знали, так как за забором было не видно.
– Ничего, – говорил Денис. – Криков не было – значит, не попали.
– А может, наповал? – возражал я.
– Может, и наповал, – соглашался Денис. – Ладно, пошли на литературу.
И мы шли обратно в школу – на лекцию о нравственном поиске Льва Толстого.
Прогулка детей
В детстве мы с Денисом были декадентами и любили бродить по всяким трущобам. Как-то раз мы исследовали мрачные промышленные районы Юго-Восточного округа Москвы. Спускаясь с холма, ведущего к железной дороге, мы наткнулись на труп собаки.
– Плохой знак, – настороженно заметил Денис.
– Отчего же? – ответил я. – Это смотря в какой эстетике. В нашей эстетике это знак того, что мы на верном пути.
Мы спустились к рельсам и пересекли несколько путей. Оставался последний. Перейти его было не так просто, поскольку он находился в железобетонном углублении. Мы зашли в это углубление, но подняться к другой его стороне не могли, поскольку лестницы не было. Мы пошли по глубокой для нас ложбине, прямо по шпалам, в надежде, что подъем на другую сторону всё-таки появится.
Когда мы отошли от спуска уже достаточно далеко, раздался характерный шум.
– Поезд! – вскричал Денис. – Нам отсюда не выбраться! Мы умрём здесь в конвульсиях! Так вот что значила та собака!..
– Бежим! – проорал я. – Может, там будет подъем хоть куда-нибудь!
Мы со всех ног бросились вперед. Мы бежали минут пять. Шум не стихал, но и не нарастал. Самое главное – поезда так и не было.
– Листья! – воскликнул я. – Это не поезд. Это ветер в листве шумит.
Мы остановились. Начиналась вторая жизнь. Вскоре мы нашли и подъем – правда, на ту же сторону, с которой спустились. Но после пережитого мы обрадовались и ему. В конце концов, то, что на первый раз это оказались листья, никак не отменяло того, что во второй раз мог приехать и поезд. Много лет спустя я узнал, что средний машинист электрички случайно давит по несколько человек в год. Извлекать трупы из-под колёс – такая же часть его работы, как и объявлять остановки, если не более важная.
Выбравшись из этой ложбинки, мы подожгли на радостях огромную кучу мусора у стены химического завода. Бумажки горели так весело, душевно и жизнеутверждающе, что от них занялись и большие доски, лежавшие в той же свалке. Мы честно попытались их потушить, но у нас ничего не вышло, и мы сбежали.
Погуляв еще полчасика, за которые мы ничего нового не испортили, мы сели в автобус и поехали в свой район. Проезжая мимо завода, мы увидели в окно густой черный столб дыма. Я сдавленно захихикал. Приятно было любоваться на свое творчество, чувствовать свою мощь и значительность.
– Тихо ты! – закричал Денис на весь автобус. – А то все узнают, что это мы химзавод сожгли!
Символ власти
Лет в 20 я шел на день рождения своей тогдашней девушки и тащил туда Дениса после пива. Он сопротивлялся, бодался и брыкался.
– Я там никого не знаю, я всех боюсь, они страшные! – канючил он.
– Да ладно, Денис, там милые, приятные люди, – увещевал его я.
– Нет! Я им не понравлюсь!
– Понравишься!
– Не понравлюсь!
– Ты, х…, ты пойдешь со мной на день рождения! – рассвирепел я и схватил его за шкирку.
– О, меня назвали фаллическим символом мужской власти! – обрадовался польщенный Денис и быстро пошел со мной.
Первая попойка
Всё шло хорошо, пока на обратном пути из школы Денис не сказал:
– Вадим, меня мама попросила купить энциклопедию, которую она видела вчера на книжном развале на углу.
Не подозревая ничего дурного, я ответил:
– Конечно! Пойдем да и купим.
Энциклопедии там не оказалось.
– Ладно, в другой раз, – пожал плечами я.
– Стоп! Но я же хороший сын. Мама дала мне денег не для того, чтобы я их прикарманил, – загадочно проговорил Денис.
– Почему «прикарманил»? Завтра ты потратишь их на энциклопедию.
– Но на эти сутки-то я их прикарманю! Это бесчестно. Это безнравственно. Это… чудовищно. Достоевский бы пришел в ужас. Я не могу себе этого позволить. Давай купим «Клюковку».
– Давай! – просто согласился я. – Клюква полезна для здоровья, я статью недавно читал.
Мы купили пол-литра клюквенного аперитива на 20 градусов. Было нам тогда лет 14. Мы пошли к Денису. Он достал миниатюрные стопочки. Мы вымахивали их одну за другой. Было весело и куражно. Я сказал:
– Хорошая, полезная клюква. Только я совсем не пьян.
– Тогда надо купить еще одну!
Мы спустились к ларьку.
– Купи ты, как более трезвый, – предложил Денис, дав мне денег.
Я купил «Брусничку». Я хотел укреплять здоровье разными ягодами.
К концу второй бутылки Денис полез ко мне драться за то, что я не читал Достоевского.
– Да я за Достоевского морду набью! – крикнул он, размахивая кулаками.
Чтобы немного отрезвить его, я швырнул его назад. Пролетев через всю комнату, Денис врезался в шкаф. Шкаф качнулся, с него упала керамическая ваза и разбилась.
– Люстра упала! – констатировал Денис.
– Ваза, – поправил я.
– Люстра! – кричал Денис, начисто забывший про Достоевского. – Люстра упала!
Он бросился подбирать осколки и, конечно, порезался до крови.
– Веником, – сказал я.
– Слушай, а почему так светло, если люстра разбилась? – спросил Денис и искренним интересом человека, впервые познающего мир. – Кстати, давай возьмем пива. Оно трезвит.
– Я и так достаточно трезв, – ответил я.
– А пройди вот по прямой линии! – заявил Денис.
– И пройду!
Я раз 15 твёрдо прошёл по линии на ковре. Денис смотрел на меня с изумлением.
– Ну ладно, спасибо за продуктивный вечер, – сказал я. – Пойду, что ли. А то мы вечером в цирк с папой собирались. Из цирка в цирк – это будет оригинально.
В цирке мы сели в первый ряд. На полутемной сцене дворца культуры некий йог в медитации плавно поднялся над полом на метр. Потом нас с папой вытащили на сцену, чтобы показывать на нас какие-то фокусы. По сцене приходилось бегать, причем по кривой линии. Это было куда сложнее, чем ходить по прямой. Я хотел крикнуть залу, что самый большой фокус – это ребенок, твердо бегающий по сцене после эквивалента бутылки водки на двоих, но всё же постеснялся. Так я не стал звездой.
…Вечером Денис позвонил мне домой:
– Вадим, я тут рассказ Достоевского прочёл – «Сон смешного человека». Это что-то поразительное, это перевернуло всё мое мировоззрение, обязательно почитай! Кстати, не знаешь случайно, где моя ваза?
– Ты имеешь в виду люстру?
Незнакомка
Лет в 14 мы с Денисом, сидя у меня дома, заметили вдруг почти обнаженную прекрасную девушку, мывшую окно своей квартиры в доме напротив.
– Смотри! – воскликнул Денис, показывая на нее.
– Ого! – одобрил я. – Вот это да! Это номер.
– Далековато только, – посетовал Денис.
– Да, но уже отсюда понятно, что она ослепительна! – восхитился я.
– У тебя есть бинокль? – спросил Денис.
– Ммм… Да, брали как-то в Большой театр на «Лебединое озеро», – признался я.
– Тащи его сюда!
– Ты что же, хочешь осквернить этот священный бинокль, созданный для созерцания искусства, похотливым подглядыванием?! – ужаснулся я. – Как можно? Чудовище!..
– Природа выше искусства, – возразил Денис. – Обнаженное и свежее девичье тело – что может быть выше этого? Вот совершенство! Вот венец творения! – восклицал Денис, старательно пряча зарождавшийся у него между ног характерный бугорок.
– Тоже мне лорд Генри, – скептически заметил я. – Ладно, хрен с тобой. Принесу.
Прокравшись в родительскую спальню, я незаметно стащил из комода театральный бинокль.
– Я первый! – закричал Денис, едва сдерживая пресловутый бугорок.
– Почему это? Бинокль-то мой! – не согласился я.
– А идея моя, – гордо заметил Денис. – Информационное общество диктует примат идеи, духа над примитивным физическим обладанием.
– Ладно, только недолго, – ответил я, пораженный его талантом к демагогии. – Потом сразу мне.
Денис впился глазами в прекрасную незнакомку.
– Приближение слабовато, – сказал он с легким разочарованием. – Но я уже различаю ее загорелое обнаженное тело с крепкими мускулистыми членами.
– Какими еще членами? – ужаснулся я.
– Ну, руками и ногами, – как ни в чем не бывало пояснил Денис. – Ты что, не читал приключенческой литературы 19-го века? Типа «развязавшись, путники принялись разминать свои затекшие члены».
– Короче, Склифосовский, – отрезал я. – Давай бинокль.
Я вырвал бинокль у него из рук, сам дрожа от нетерпения. Девушку и впрямь было видно не очень четко, но уже ясно было, что она походит на спортсменку. Какую-нибудь соблазнительную звезду рекламы и тенниса вроде Курниковой. Сильное молодое грудастое тело, почти обнаженное.
– Вадим, – сказал Денис, сглатывая слюну. – А у тебя есть… подзорная труба?
– Чего? – поразился я.
– Ну, может, космосом в детстве увлекался? Звёзды, планеты, романтизм, ночные мечтания?..
– Увлекался! – рассвирепел я. – Но теперь ты хочешь осквернить своей звериной похотью уже всё мироздание, всю Вселенную?.. Не дам! – возопил я, словно сам был девушкой.
– Но, Вадим, – вкрадчиво ответил Денис. – Что в мире может быть выше любви, красоты? Можно ли осквернить что-то ею? Разве что одухотворить, освятить, – торжественно заключил он, плотно сжимая ноги.
– Ааа! – закричал я. – Ну и демагог!..
– Это всего лишь правда, – скромно проговорил Денис. – Истина.
Я притащил из кладовки старый родительский телескоп. Но всё равно не хотел сдаваться так просто.
– А подумал ли ты над этическим аспектом? – коварно спросил я. – Нам же с детства внушали: стыдно подглядывать! Разве ты не помнишь?
– А разве ты не видишь, не чувствуешь всей страстности этого горячего юного тела? Оно ощущает свое совершенство, свою удивительную власть над людскими сердцами, и само хочет обнажаться, привлекая к себе восхищенные взгляды.
– Может, девушке просто жарко стало от работы, вот она и сняла кофточку? – спросил я.
– Она наслаждается демонстрацией своей красоты! – убежденно воскликнул он. – Разве ты не видишь?
– А что бы сказал Достоевский, если бы узнал, что ты хочешь подсматривать за этой неосторожной девушкой? – спросил я. Это была моя последняя попытка.
– Достоевский… – вздохнул Денис. – Он понял бы меня. Он был великим знатоком страстей человеческих. К тому же, если она хочет, чтобы мы ее видели, это будет для нее добром. Всё творчество Достоевского – проповедь добра.
– Хрен с тобой, – вздохнул я. – На!
Я торжественно вручил ему телескоп.
Денис взял его, впившись глазами в смелую загорелую красавицу. Через пять секунд он с каменным лицом протянул телескоп мне.
– Что случилось? – встревожено спросил я. – Твой рассудок помутился от превосходящей человеческие помыслы красоты?
Денис молчал. Пожав плечами, я взял телескоп и навел его на предмет нашего вожделения и фантазий. Теперь я увидел всё. Это была грузная зрелая матрона лет 50-и, в трениках с начёсом и кондовом советском бюстгальтере, с облупившейся от солнца кожей и слоновьими ляжками бывалой огородницы.
Чернокнижник
Как-то раз Денис случайно смастерил на труде фигурку вуду. Потом он злонамеренно придал ей черты нелюбимого им учителя ОБЖ.
– Кстати, Вадим, у тебя нет случайно булавки? – спросил он с невинным видом.
– Ммм… тебе что-то проткнуть надо? – спросил я, не отрываясь от выжигания узора на сделанной мной лопатке для сырников.
– Да, тут ерунда одна, – спокойно ответил Денис.
– Хм. Вот, есть английская булавка, сейчас от ключа отцеплю.
Я дал ему булавку и вернулся к выжигателю «Силуэт».
Через пять минут Денис торжественно объявил:
– Сегодня мы уйдем домой раньше, потому что у нас не будет этого дурацкого ОБЖ.
– С чего ты взял? Вроде не было объявления, – удивился я.
– Знаю.
Когда урок кончился, к нам зашла классная руководительница:
– Учитель ОБЖ вдруг заболел, ушел домой с острой простудой. Последнего урока не будет. Передайте девочкам.
– Ура! – закричал класс хором.
Я в ужасе посмотрел на Дениса, который довольно поглаживал свою куклу вуду:
– Чудовище! Как ты мог свести в могилу этого достойного, почтенного человека?
– Старого маразматика, совсем спятившего за 40 лет в армии, – холодно ответил Денис. – Не лицемерь. На его уроке одни занимаются своими делами, а другие над ним смеются. Я сделал добро. Вы должны сказать мне спасибо.
– Но не такой же ценой!
– Не бойся, он выживет. Я проткнул его всего пару раз и даже не сказал заклинания. К тому же ты сам дал мне булавку.
– Но я же не знал зачем! – возопил я в отчаянии.
– Незнание законов магии не освобождает от ответственности, – невозмутимо ответил Денис.
– Грязный манипулятор! Теперь ты хочешь сказать, что еще и я в этом виноват!
– Да ладно, расслабься ты. Ты же видел, что все обрадовались. А учитель… Ну что, посидит дома, чайку попьёт, детишек понянчит.
– Его детишкам, небось, лет тридцать! – воскликнул я.
– Всё равно понянчит. Он спрашивать не будет. Ты что, не знаешь его?
На следующий день по зрелом размышлении я спросил Дениса:
– А почему бы тебе не протыкать иголкой вообще всех, кто тебе хоть чем-то мешает?
– Нет! – решительно возразил Денис. – Я не буду этого делать.
– Но почему? – не понял я. – Ведь это так удобно!
– Достоевский осуждал вудуизм, – сказал Денис, потрясая томиком любимого писателя.
Мудрец
Как-то раз папа позвал меня к телефону.
– Кто? – спросил я.
– Не знаю даже, – сказал папа. – Какой-то печальный пропитой бас умудрённого жизнью человека.
Это был 12-летний Денис.
Женщины любят сильных
– Мы очкастые интеллигентишки! – страстно восклицал Денис в упоённом самоуничижении, хотя очки были только на нём самом. – Мы умеем только думать, в то время как эпоха зовёт к действию. Посмотри, кто герои нынешней молодёжи! – риторически вопрошал 12-летний Денис. – Че Норрис, эС Сталлоне, А Шварценеггер, Же-Ка вэ Дамм. Долой рефлексию! Женщины любят сильных, решительных, боевых!
– Мускусных самцов с рёвом бизона в период гона, крушащих всё на своем пути? – иронически поинтересовался я.
– Именно! – радостно подхватил Денис. – Наконец-то ты прозрел!
– Лучше поздно, чем никогда, – согласился я.
– Но сможешь ли ты воплотить это в жизнь? – спросил Денис с вызовом.
– Я попробую, – пообещал я. – Я буду честно пытаться.
Неделю я собирался с силами и ломал себя. И вот я решился. Был тёплый и ясный апрельский день. Сама природа словно бы звала к топору, в смысле к действию. Когда урок едва начался, я разбежался по длинному коридору третьего этажа школы, увешанному портретами классиков и цитатами из них.
«Как Че Норрис! – думал я. – Женщины любят сильных!» Подбежав к открытой двери кабинета истории, где как раз и был наш урок, я в прыжке изо всех сил ударил ногой по краю двери. Я даже не забыл проорать: «Кия!». Дверь резко захлопнулась с диким грохотом. Тут я понял, что всё это видела учительница, которой я вчера весьма убедительно отвечал о движущих силах исторического процесса. Она даже ставила меня в пример «всякому хулиганью».
Из-за двери раздался стук падающего тела и сдавленный крик Дениса:
– А-а-а! Какой козёл?!.
Приземлившись, я открыл дверь. На полу корчился Денис.
– Так это ты?! – изумлённо воскликнул он. – Вот что сделала с тобой бездуховная массовая культура с её культом жестокости и насилия! А всё потому, что Достоевского не читаешь.