Глава 2
Из писательского дома я попал… даже слова не могу подобрать. Бог его знает, куда я попал. Ну, конечно, не сразу от Анны Игоревны к новой подопечной, а, как обычно, через школу. У нас ведь как – вернули, забрали, вернули, забрали…
Последний раз забрали меня так забрали. Ох, и натерпелся я! Конечно, чтобы не портить вам настроение, я мог бы рассказывать только о своей жизни у Кривошеевых. Тем более после них есть о чём рассказывать. И сами хозяева были начитанные люди, я слушал их с удовольствием, и гости бывали интересные. Вообще, я там, конечно, свой кругозор расширил основательно. Но не могу же я выбросить из собачьей биографии одну из своих подопечных. Хорошо ли, плохо ли, но нужно говорить правду. Всю правду. А может, и вам эта правда когда пригодится.
Признаюсь, я даже плакал по ночам. Тихонько, по-собачьи, без слёз. Поскулю, можно сказать, мысленно и засыпаю. А часто бывало и не до сна. Жил как на вулкане. Серьёзно. В любой момент могло что-либо случиться. Вот тогда-то я и начал понимать истинный смысл выражения «жизнь собачья». Ну, да ладно, не буду плакаться. Чего уж там. Как говорил мой самый первый подопечный Иван Савельевич, от судьбы не уйдёшь. Не всем же сутками на диване валяться да в собачьих бассейнах плавать. Значит, так надо было. Жизнь, пусть даже и собачья, испытывала меня. Но скажу честно: я достойно прошёл все испытания и работу свою (да и не свою тоже) всегда выполнял на максимально возможную оценку.
Однажды Константин Александрович зачитывал письмо, пришедшее Аннушке по электронной почте. И там были такие слова: «Вся наша жизнь – это радуга. Она многоцветна. Один цвет, отрицая другой, сам выходит из предыдущего и переходит в последующий. Так и в жизни. Есть цвета, а есть оттенки. Любой цвет – это лишь часть белого, который делится на всё многообразие радуги. Нельзя поддаваться соблазну окрашивать происходящее в один цвет. Сложности человеку на то и даны, чтобы потом ярче почувствовать радость. Горе на то и бывает, чтоб оттенить счастье. Всё в жизни меняется, исправляется». Казалось бы, речь в письме шла о людях, но, думаю, и нам, собакам, сложности даются не случайно. Какая всё-таки замечательная штука эта радуга! Видимо, не зря мой Сашка ею бредил. С помощью этого явления можно многое в нашей жизни объяснить.
В общем, приехала однажды за мной Полина Фотеевна Ивахник. На вид старушка-одуванчик. Такая вежливая, внимательная, добрая. Инструктора слушала с открытым ртом, улыбалась, меня всё наглаживала, даже в нос целовала. Правда, я сразу заподозрил что-то неладное. С ней частенько под руку расхаживал какой-то дедулька. Полина Фотеевна называла его Миронычем, но всем говорила, что это её брат. Хотя я сразу догадался, что он ей такой же брат, как мне двоюродный дедушка.
Не понравился он мне, этот Мироныч, с первого дня. Он частенько куда-то исчезал, а вечером, после его возвращения, Полина Фотеевна становилась веселее, румянее и разговорчивее. Да и запашок от неё тянулся не совсем для собаки приятный. Чмокнет меня в нос, а у меня потом полчаса диковинные птицы и фиолетовые звёздочки перед глазами летают. Иными словами, как вы уже догадались, старушка моя попивала, да не лимонад или квас, а кое-что покрепче. Но, думаю, что поделаешь – у каждого человека ведь свои причуды. Один попивает, другой покуривает, третий… В общем, и в этом случае не нам, собакам, рассуждать о том, что люди делают правильно, а что – нет. Главное, чтобы за нами присматривали да нас не обижали. Всё остальное на их совести.
Мы-то, ясное дело, помогали вам, помогаем и будем помогать. Помните, я рассказывал в первой книге о негласном договоре ещё на заре цивилизации между собакой и человеком? Мы тот договор по сей день блюдём свято и неукоснительно.
Эх, если бы и человек так же относился к своим обязанностям! Вы представляете, Полина Фотеевна иногда даже шлейку забывала с меня снимать. Так и спал я со своими поводырскими прибамбасами. Я уж пасть не раскрываю по поводу кормления, купания, вычёсывания.
Наше знакомство с Миронычем не закончилось в школе. После того как мы переехали в квартиру к моей подопечной, он и туда захаживал. Хитрый такой старичок. Как я потом догадался (вернее, вычислил), Мироныч появлялся у нас дома аккурат после получения моей старушкой очередной пенсии.
Меня это, конечно, очень напрягало. Ну, сами подумайте: во-первых, не нравились все эти, как бы помягче выразиться, дурманящие запахи, а во-вторых, старики часто забывали о том, что мне необходимо хотя бы два-три раза выйти на улицу. Не до меня им было. Ну, и в-третьих, я видел, что Мироныч откровенно обманывает старушку. Как только деньги заканчивались, старик исчезал – то ему нужно в деревню к родственникам поехать, то он приболел, то дома по хозяйству занят.
Иными словами, не жизнь у меня наступила, а кошмар какой-то. С моей подопечной я, например, мог целый день провести в пивнушке. Дружки Полины Фотеевны гладили меня своими грязными руками, трепали за уши, причём частенько не соизмеряя свои силы. Могли на голову мне и пиво разлить, и селёдку уронить. Впрочем, и это полбеды. Однажды один бугай чуть лапу мне не отдавил. Так было больно, что я не сдержался и громко рявкнул. Вообще, признаюсь: я там только и рявкал. Почти совсем забыл свои (вернее, Санькины) «ав» и «у-у».
Могли и оклеветать ни за что ни про что. Вот вам пример. Однажды сижу под столом, смотрю, на пол рыбка вяленая падает. Симпатичная такая, аппетитная, полупрозрачная. А я голодный как… с ума можно сойти, чуть не ляпнул «как собака». Вот видите, сколько у людей всяких обидных собачьих присказок. Ну да ладно. В общем, сижу голоднющий-преголоднющий – Полина Фотеевна забыла меня утром покормить, торопилась в свою пивнушку. А тут, словно с неба, на голову мне рыба свалилась. Но даже в этом случае я не накинулся на рыбёшку и не слопал её. Впрочем, у меня даже и в мыслях такого не было. Я ведь свою работу знаю. Аккуратно поднимаю этот съедобный предмет, выбираюсь из-под стола и отдаю своей бабульке. В этот момент собутыльник моей подопечной как заорёт на всё заведение:
– Ё-моё! Ты что, сволочь, делаешь?
Я сначала и не понял, что это он на меня так кричит. А пьяница продолжает:
– Вот скотина! Полька, твоя жи.. жи-жи…вотина у меня рыбу с-стырила!
Ничего себе поворотик! Сдалась мне твоя рыба. Сам проворонил, уронил, я поднял с пола, подал подопечной, и меня же ещё в воровстве обвиняет. Во даёт!
– Да ладно тебе, – заступилась за меня Полина Фотеевна, – на вот свою вонючую рыбу, не ори. Небось сам уронил, а пёсик мой поднял. Он же у меня учёный. Всё поднимает и подаёт. Спасибо сказал бы…
– Ничего я не ронял, – продолжает шуметь собутыльник, – рыбина у меня в кармане лежала. Это твоя подлая собака тайком её вытащила.
Я не выдержал такого позора и громко гавкнул. Мужчина испугался и, резко отшатнувшись назад, перешёл на визг:
– Видишь, Полька, видишь, она у тебя агрессивная стала. На людей уже кидается. Её нужно вритина… витрнтира… ну, в общем, собачьему врачу показать.
– Ты сам к врачу сходи, покажись, – съязвила Полина Фотеевна и громко рассмеялась. – Я тебе говорю, что она некрадучая собака. Понял? На, – старушка протянула собеседнику несчастную рыбину, – жри своего карася.
– Ну, уж нет, – мужчина отстранил руку Полины Фотеевны, – ещё не хватало, чтобы я после собаки ел. Отдай ей теперь, пусть уже, сволочь, доедает…
– Охренел, что ли, – возмутился другой собутыльник, – дай мне! – Он выхватил из рук женщины рыбину и впился в неё зубами, предварительно ловко отвернув ей голову.
Я сглотнул слюну и понял, что мне в этом заведении ничего не светит. Думаю, хорошо бы к вечеру домой добраться, а то ещё неизвестно, сколько голодать придётся.
– Тю, – выпучил глаза «обворованный» пьяница и, обращаясь к соседу, с удивлением спросил: – Ты что, после собаки будешь это есть? – он кивнул на обезглавленную рыбину.
– Буду, – закивал мужчина и радостно добавил: – И уже ем. А что? Это же не какая-то бродячая псина. Трисон – Полькин поводырь. Интеллигентная, можно сказать, собака.
Нет, мне, конечно, приятно выслушивать в свой адрес такие комплименты. Но, признаюсь честно, в тот вечер всё же было бы приятнее закусить «карасиком». Даже вспомнил, как мы с Иваном Савельевичем рыбачили.
– Всё равно, – недовольно буркнул мужчина, – это уж слишком. Вы его ещё за стол посадите и бокал пива ему налейте.
– Ой-ой-ой! – всплеснула руками Полина Фотеевна. – Хватит уже корчить из себя тут сибарита. Забыл, как намедни его подушечками закусывал. Вы с Пашкой полпакета «Педигри» сожрали. И ничего…
– Сравнила, – обиженно хмыкнул мужчина. – Я же не с одной миски с ним ел.
– Ладно, – махнула рукой моя старушка, – не хочешь, не ешь. Никто тебя не заставляет. А я вот лучше после Трисона поем, чем после некоторых людей.
– Эт ты на кого намекаешь? – возмутился мужчина. – На меня, что ли?
– Почему сразу на тебя? – усмехнулась Полина Фотеевна. – Мало ли отморозков на свете. Успокойся уже…
Вскоре компания забыла об инциденте, и, как мне показалось, даже брезгливый выпивоха всё же съел кусочек оброненной рыбки. Вот так всегда. Сначала возмущаются, кричат, пыжатся, а потом за нами, собаками, доедают. Тоже мне, гурманы.
Какой же я был дурак, когда обижался на Сашку за Тришу. Вы знаете, как меня частенько называла Полина Фотеевна? Ни за что не догадаетесь. Мне даже стыдно такое слово произносить. И ведь, когда трезвая была, называла правильно. А как только рюмку-другую пропустит, у неё словно язык набекрень становился. Говорит мне:
– Трусон, к мине.
Я когда первый раз услышал, вообще не понял, к кому она обращается и чего хочет. Ну, вы сами подумайте, что это за команда такая – «к мине»? Сапёр я тебе, что ли, по минным полям бегать. «К мине» – это ж надо такое ляпнуть. Я еле разобрался – оказалось, она так «ко мне» говорит. Странная женщина. А что это за имя такое? Трусон… Тьфу, какая пошлость! От слова «трус», что ли? Так какой же я трус?! Вы-то знаете, что я отважный пёс. Страшно подумать, но, может, от слова «трусы»? Ну, это вообще, позор полнейший. Чего-чего, а вот такого коверканья своего имени я никак не ожидал. Так что имя Триша мне показалось совершенно безобидным и даже приятным.
Но и имя – ещё цветочки. Я ведь помню поговорку Ивана Савельевича «Хоть горшком называй, только в печь не сажай». Что имя? Главное – я сам его помню. И в школе оно записано, и в документах моих присутствует. Никто не перепутает и не забудет. А с подвыпившего человека что взять? Бог с ним, с этим Трусоном. Кем я только в жизни уже не был, даже Рексом однажды побывал. Помните? Не облез же.
Но там другая беда была. Дело не в имени, дело в моём образе жизни. Если уж говорить честно, то я превратился в самого настоящего бомжа. Только не подумайте, что в том есть моя вина. Нет, конечно. От меня там мало чего зависело.
Первую неделю к Полине Фотеевне приезжал контролёр-инструктор, смотрел, проверял, обучал, подсказывал. Мы вместе изучили несколько маршрутов – магазин, аптека, больница, ближайший сквер и так далее. Старушка вела себя совершенно иначе, чем потом, когда её оставили в покое – и покормит, и почешет. Правда, вычёсывала и купала редко, но всё же было терпимо. А что потом? Э-э-э! Как вспомню, так вздрогну. Да я по несколько суток дома не ночевал. Подопечная моя где только не бродила, где только не спала.
Она могла просидеть целый день в пивнушке, а вечером за этим же заведением упасть в траву и уснуть. А я сижу всю ночь, сторожу её. Куда я денусь? Положу голову ей на ногу, чтобы никуда не сбежала, и дремлю. Иногда даже было самому противно на себя смотреть. Как-то увидел своё отражение в витрине магазина, чуть со стыда на лапы не рухнул. Если бы не шлейка и красный крест на ней, точно приняли бы за бродячую дворнягу.
Хотя, по правде говоря, и дома было не лучше – вечно спал в провонявшей спиртом квартире. А какое это мучение, когда подопечный забывает снять с тебя шлейку. У вас когда-нибудь чесалась, например, лопатка, а вы не могли рукой достать? Волей-неволей акробатом станешь.
Вот такая у меня была жизнь. А вы говорите – «жизнь собачья».