Вы здесь

Формула бессмертия. Пролог. Пять лет тому назад (С. А. Пономаренко, 2017)

Пролог

Пять лет тому назад

Он стоял перед окном и смотрел, как дождевые капли барабанят и растекаются по стеклу. Совсем как его мысли – бесформенные и бессодержательные. Апатия безраздельно владела им, требуя бездействия и отрешенности. От голода возникли спазмы в желудке – он не ел с самого утра, да и вчерашний ужин был чрезвычайно легкий.

В эту ночь ему приснился сон: внутри него находятся песочные часы, из них каждую миллисекунду истекает песок, заставляя изменяться внешне, и с последней песчинкой он рассыплется, превратится в прах. Он хочет перевернуть эти часы и заставить время течь по-новому, но не может! Хорошо, что это только сон, однако он оставил тяжелый осадок на весь день.

Он резко встал и решительно стряхнул с себя обволакивающую лень. Пора обустраиваться! Квартира в запущенном состоянии, надо навести в ней порядок. Можно будет по Интернету заказать уборку на дом. Раздался нетерпеливый долгий звонок в дверь.

«Это не ко мне! Никому не известен мой новый адрес. Со мной тут лишь покой и одиночество – благоприятная среда для размышлений. Никто и ничто не должен помешать моим планам».

Звонок настойчиво трезвонил, раздражая и нервируя.

«Это пришли к прежнему постояльцу. Придется открыть и пояснить».

На пороге стоял небритый мужчина в майке, потертых спортивных брюках и тапочках на босу ногу.

– Вано где?! – нетерпеливо спросил он, вытягивая шею, словно жираф, и пытаясь заглянуть дальше в коридор. – Мне дрель нужна!

– Если Вано тот, кто жил здесь раньше, то он съехал.

– Ты купил квартиру или снимаешь, как Вано?

– Снимаю.

– Я сосед из квартиры напротив. Вот сволота Вано! Взял у меня дрель на время и улизнул вместе с ней.

– Можете поискать ее, наверное, она лежит в каком-то ящике шкафа. Я еще не раскладывал свои вещи.

– Поищу, – проворчал мужчина, словно делая этим одолжение, и решительно зашел в коридор. – Меня Федей кличут.

Дрель обнаружилась почти сразу, в шкафу для верхней одежды, стоящем в коридоре.

– Вот она, родимая! – обрадовался Федя. – Если тебе что надо будет – обращайся. Вижу, ты мужик толковый. Я в нашем ЖЭКе работаю столяром.

– Давно ты в этом доме живешь?

– Считай с рождения. – Федор хохотнул. – Тебе дом наш обшарпанный понравился?

– Наоборот. Квартиру снял, а после узнал, что вроде плохая история в ней произошла. Толком не знаю, что именно. Вроде тут убили кого?

– Петрович просил не рассказывать – жильцов не отпугивать. Но раз ты все равно в курсе и по виду крепкий мужик, в обморок падать не будешь. С квартиры не сбежишь?

– Куда я денусь – за полгода вперед заплатил.

– В конце семидесятых жил тут художник, я тогда совсем пацаном был, но его помню. Очень высокий и худой, нос крючком, волосы у него длинные были, до плеч. Тихо жил. Бабы к нему часто ходили, типа натурщиц. Были они его любовницы или в самом деле ему позировали, хрен поймешь, меня тогда это не интересовало. Мы жили, как сейчас, – двери в двери, сам понимаешь, по-соседски, то ему что-то понадобится, то отцу. В общем, несколько раз я у него в квартире в то время побывал. Кругом картины, все стены ими увешаны, мольберт – словом, из обстановки, кроме картин, ничего не запомнилось. Хотя нет, диван у него был, сложенный «книжкой», и круглый стол.

Вдруг милиция приехала, тогда масок-шоу не было, и его по-тихому арестовали. Помню, вывели его на улицу в наручниках, сам он бледный, а глаза горят. Суд над ним был закрытый, больше он в квартиру не вернулся, а через год там поселился Петрович с семьей. У отца был дружок в милиции, он все и рассказал.

Убивал художник своих натурщиц, мертвые тела хранил у себя. Что-то с ними делал, чтобы тела не разлагались и не воняли. И еще – рисовал он их мертвыми, словно они ему это запрещали делать, когда были живыми!

Когда милиция пришла к нему, все трое мертвых сидели наряженные и раскрашенные за столом. За такие художества ему «вышку» дали. Больше мы о нем никогда не слышали.

На первых порах Петрович, когда узнал, чья квартира ему досталась, норовил ее поменять, но не удалось. Так и прожил в этой квартире с семьей три десятка лет, на пенсию вышел. Сейчас сдает – в село перебрался, поближе к земле.

– Картины художника, вещи – куда все делось?

– Петрович как заселился, так сразу заявил, что ничего от убийцы ему не нужно. Во двор его вещи вытащил и спалил. Еще штраф пожарным ему пришлось заплатить, тогда с этим было строго.

– Все так и сжег?

– Не все. Жена у Петровича, баба Маня, ушлая. Кое-какие картины приберегла, супругу сказала, что они денег стоят, нечего их в дым пускать.

– И что, продала их?

– Не знаю. У Петровича был сынок, Гришей звали, мой одногодок, дружили мы с ним сильно. Однажды, когда родителей не было дома, он меня к себе позвал, открыл подпол – на кухне люк в подвал имеется – и предложил туда полезть. Страшно нам было – художник баб свежевал как раз в этом подвале. Мы для храбрости даже потихоньку сливянки Петровича хлебнули и полезли. И увидели там картин десятка два, а может, и больше. Жутко нам стало – больше туда не лазили. Потом мы подросли, в армию пошли.

– Причина, по которой художник убил женщин, известна?

– Без причины, – недоуменно пожал плечами Федор, – может, нравилось ему мучить их перед смертью? Рассказывали, что он словно зверь грыз их связанными, кусал, а в конце душил.

– Художник был психически больной?

– Психиатрическую экспертизу он прошел, раз вышку дали, иначе попал бы в психушку, – резонно заметил Федор. – Слушай, соседушка, выпить у тебя есть? Напомнил ты мне о дружке покойном, Гришке, он с афганской так и не вернулся. Надо бы его помянуть!

– К сожалению, нет. Но в следующий раз обязательно помянем.

– Смотри, заметано! – сказал Федор, выходя из квартиры, и тут же спохватился: – А ты к чему про картины художника спросил?

– Просто так.

– Не забудь – с тебя пузырь!

Как только за Федором закрылись двери, он приступил к поискам.

«Раз квартира на первом этаже, мог быть вход в подвал – как же я сразу не догадался?! Молодец соседушка, помог!»

Собственно, причина, по которой он снял эту квартиру, была связана с одним из самых загадочных серийных маньяков времен развитого социализма. Это уголовное дело было засекречено, и узнал он о нем совсем недавно.

Художник Инвар Бразкаускас, на протяжении сорока пяти лет не замеченный ни в чем предосудительном, пользующийся уважением коллег и на работе в киностудии, в течение года по непонятной причине умертвил трех девушек, которых заманил домой под предлогом написать их портрет. В этом он их не обманул – картины написал, только на них они были изображены мертвыми. Во время следствия выяснилось, что он был некромантом, и, поскольку это было необычно и не вписывалось в советскую жизнь, суд прошел в закрытом режиме, а все судебные материалы засекретили. На следствии художник детальным образом рассказал, как умертвил девушек, самолично провел их бальзамирование. Вскрылось, что это не единственные его жертвы, были еще две девушки, а может, и больше, о которых он умолчал, – на них он «совершенствовался» в процессе бальзамирования, внеся в традиционный процесс, используемый в моргах, свои новшества. Это позволило ему сохранять мертвые тела от разложения на протяжении очень длительного времени.

Мотивом, подтолкнувшим его к этим убийствам, он назвал желание узнать, в какой части человеческого тела скрывается душа и в какой момент она покидает его. Рассказал он и о голосах, будто бы звучавших в его голове и подтолкнувших к этим действиям. Следствие выяснило, что он вступал с мертвыми телами в половые сношения, совершал некрофильные действия. Несмотря на явные психические отклонения, судебно-психиатрическая экспертиза признала его вменяемым, заранее спланировавшим убийства. В квартире художника обнаружилось огромное количество эзотерической литературы, и даже имелась версия, что он входил в тайную деструктивную секту, но таковую не выявили.

Художника расстреляли, а его уголовное дело обозначили грифом «совершенно секретно». Стало о нем известно только в конце 90-х годов, но тогда общество взволновали резонансные дела таких серийных убийц, как Чикатило, Оноприенко, Ткач, так что это прошло почти незамеченным.

Подпол по звуку он определил быстро, но добраться до люка было не просто. Ему пришлось сдвинуть стол-тумбу, мойку на кухне, отодрать от пола плинтус и линолеум. Волнуясь, он поднял крышку люка и посветил в непроглядную тьму мобилкой, которая помогла осветить лишь первую ступеньку металлической лестницы.

Из темноты потянуло сыростью и неприятным затхлым запахом. Он на мгновение заколебался – более разумно было бы перенести посещение подвала на завтра, предварительно раздобыв мощный фонарь. Но его охватило нетерпение, и он ступил на железную лестницу.

«Что ощущал художник, спускаясь в подвал, где его ожидали трясущиеся от страха несчастные жертвы? Испытывал ли он к ним хоть малую толику жалости или им двигало только желание исследователя и похоти? Что буду чувствовать я?»

Он стал не спеша спускаться вниз, в мрак подвала, таящий в себе неизвестность и ужас прошлого. Какое же оно будет, будущее?