3
Дочитав до этого места, я позвонила в наш телевизионный архив и попросила работавшую там мою знакомую старушку найти мне подшивку газет из N-ской области за февраль этого года, и вообще поискать любую информацию о пропавшем директоре музея-заповедника.
– Можно будет подойти через час?
– Дорогая моя, я же не автомат. А N-ская область довольно далеко отсюда. Так что мне нужно время, чтобы найти подшивку газет. Через час я смогу найти разве что по нашей области, что-нибудь в нашем регионе.
– В нашем регионе?
– Ты знаешь, я вспомнила, что моя племянница – Машенька рассказывала подобную историю. Что-то о человеке, который столько лет обманывал семью, а потом сбежал заграницу с секретаршей… Да, вспомнила! Машенька сказала, что ее подругу обманули точно таким же образом, как тот мужик, о котором писали в газете! Тот мужик, который с секретаршей убежал от жены, хотя всю жизнь клялся, что свободное время проводил только на работе. И это был какой-то известный мужик. Что-то связанное с пивом, кажется… Пиво… Не помню… известное…
– Королевское пиво?
– Да, точно! Его имя было связано с королевским пивом! Я запомнила потому, что мой второй племянник из Нижнего Новгорода, только такое и пьет, когда приезжает ко мне погостить.
– И эта история была в одной из центральных газет?
– В какой же еще? Газеты других регионов в нашем городе продаются редко. А это была центральная газета. Именно ее я и смогу найти за час.
– Попытайтесь, пожалуйста! Я к вам заскочу.
– Ладно. Только я ни в чем не уверена.
Возле кабинета продюсера в очереди сидели несколько человек. В одном из них я опознала известного спортивного комментатора с другого канала. Увидев меня, он демонстративно отвернулся. Нагло минуя очередь (я могла позволить себе такую наглость), я кивнула новой секретарше (прежнюю уволили месяц назад не без моего участия) и вошла в кабинет в тот момент, когда верховное начальство всех высших ступеней (ну, прямо Господь Бог!) глубокомысленно беседовало по последней модели супердорогого мобильника, не обращая никакого внимания на мужчину, который с видом просителя сидел в кресле.
– Чего тебе? – брови нахмурились, но я не обратила никакого внимания.
– Очень срочно!
– У меня совсем нет времени.
– Всего пять минут! Это действительно очень важно!
– Ну, – нахмурился больше и повернулся к собеседнику с запредельно хмурым лицом, – Наш разговор закончен. Мы, кажется, решили все вопросы? Всего доброго!
Мужчина вышел. Я заперла за ним дверь, притворив ее особенно плотно.
– Ты не должна…
– Я знаю, – быстро уселась на стол, – Знаю, что не должна вот так бесцеремонно заходить к тебе в кабинет и запирать за собой дверь, как будто имею на это полное право. Но я действительно имею на это право! А то, что полдня редакция и техсотрудники будут судачить только о нас, мне плевать! По-моему, даже последняя собака возле телецентра знает, что я с тобой сплю.
– Я бы так не сказал.
– Если ты имеешь в виду твою жену, то она только рада от тебя избавиться таким путем. Путем полнейшего к тебе равнодушия.
– Кажется, это не твое дело.
– Возможно. Только в последнее время я испытываю к тебе тоже что-то похожее на ледяное вселенское равнодушие. И это равнодушие вовсе не означает, что я не буду больше с тобой спать. Жизнь так устроена, и все тут такие бездушные двуличные сволочи. И я такая же сволочь, и мне так же все равно…
– Понятно. Ты пришла ко мне философствовать? Я тебя действительно очень люблю, но у меня совершенно нет сейчас времени!
– Любишь! Как же! Даже последней собаке возле телецентра слышать это будет смешно! Обратил бы ты на меня внимание, если б я работала здесь уборщицей!
– Кажется, в том, что ты чуть выше уборщицы, моя заслуга, не так ли? Ну, наши взаимоотношения ты уже обсудила, что еще?
– Дело, которое потрясет мир!
– Так, хватит! Я занят, у меня люди, и у меня нет ни минуты слушать всякую чепуху…
– Но эту ты выслушаешь потому, что это касается нашей работы.
– Твоей! О моей ты понятия не имеешь! Даю пять минут. Постарайся объяснить в двух словах.
– Два слова, не больше.
Я соскользнула со стола в кресло, приняла важный деловой вид и кратко изложила основное содержание письма, которое уже успела прочитать полностью. А также добавила некоторые подробности, которые уже успела выудить из Интернета. Я говорила о самом главном, стараясь опускать живописующие детали и по мере того, как я продолжала говорить, все больше и больше темнело его лицо. Когда я закончила рассказ, он вообще закрыл лицо руками.
– О Господи… – застонав, откинулся на спинку кресла, – О, Господи! За что мне такое наказание?! Ты что от меня хочешь?!
– Как это – что? Я хочу заняться этой историей до конца, а потом…
– Все понятно. Снова поссорилась!
– С кем поссорилась? – совсем обалдела я.
– С мозгами!
Резко вскочив, он нервно заходил по комнате.
– Ты хоть понимаешь, с чем ты ко мне пришла? Чем все это пахнет? Если нет, я прямо скажу! Все это пахнет сумасшедшим домом!
– Что?! Да я прихожу к тебе с историей, которая может потрясти мир, а ты…
– Ты слышишь себя со стороны? Ты – ненормальная! Просто безнадежно больная! Честное слово, мне страшно тебя слушать! Ты всегда казалась мне женщиной эмоциональной, неуравновешенной, как все творческие личности, но то, что я слышу сейчас, просто психическая болезнь. Причем в прогрессирующей форме. Заниматься историей, которую выдумал какой-то маньяк! И еще называть этот шизофренический маразм историей!
– Почему ты так говоришь?
– Да потому, что во всем этом нет ни крупицы здравого смысла!
– По крайней мере, это не хуже, чем тот бред, который пишут мои редакторши.
– Да, бред. Ты несешь этот бред в эфир и под него рыдает большая часть женского населения нашей страны, принимая за чистую монету сентиментальные откровения безработных актрис, которым я, кстати сказать, совсем неплохо плачу. Этот бред имеет очень высокий рейтинг, и, следовательно, я продаю рекламное время по высокой цене. И, если честно, это все, что интересует меня в твоей передаче. Да, твои любовные истории выдуманные, наивные, но они сделаны намного лучше, чем тот маразм, с которым ты ко мне пришла. Для того, чтобы твоя нагловатая мордочка мелькала на экране, трудится целая группа людей, каждый из которых стоит намного больше, чем ты. Я не хотел начинать этот разговор в ближайшее время, думал подождать еще немного, но, кажется, именно сейчас его следует начать. В последнее время с тобой происходит что-то не то. Это творится настолько явно, что замечают все окружающие. Я понимаю, ты разуверилась и разочаровалась в жизни. У тебя затяжная депрессия, из которой ты все не можешь вылезть и поэтому много пьешь. Ты ходишь по студии со злобным отчужденным видом, вечно не в ладах с собой и от этого уже начала страдать твоя работа. Знаешь, что с тобой происходит? У тебя синдром человека, у которого все есть и который, не зная, чего бы еще захотеть, просто бесится с жиру! А между тем, ты напрасно о себе столько возомнила. Если твое место хоть чем-то и примечательно, то только потому, что таким сделал его я. На самом деле, на твоем месте хорошо бы выглядела любая дурочка со смазливым личиком! Я держу тебя здесь, но я же могу тебя и заменить, если, погрузившись в выдуманные переживания о бессмысленности своей жизни, ты забудешь о том, почему ты здесь находишься!
– Возможно, ты прав. А тебе не приходило в голову, что мои переживания о бессмысленности и бесцельности этой жизни имеют под собой реальную почву? Что мне до кошмара надоело играть роль смазливой дуры без капли мозгов, которую ты для меня соорудил? Что мне до тошноты надоело участвовать в этом нелепом спектакле без грамма хорошего вкуса? Впрочем, о чем говорить… Ты все равно не поймешь. И если я скажу, что благодаря этой истории у меня появилась цель в жизни, ты не сможешь понять даже этого.
– Какая цель? Для чего? Очередная погоня за призраками? Может, твоя бесконечная депрессия именно от этой погони?
– Может. Но только то, с чем я к тебе пришла – не призрак! И если я дойду до конца, то сделаю в своей жизни хоть что-то!
– Ну, допустим, будет какой-то конец. А дальше что? Я никогда не позволю тебе обнародовать всю эту чушь! Я не стану рисковать многим, выходя с таким в эфир, даже ради нашей связи! Риск слишком велик и он не оправдан. Кроме того, неизвестно, каких людей все это может затронуть. Я рискую потерять все, чего добился таким трудом, а ради чего? Ради амбициозных бредней какой-то депрессивной дуры? Нет уж, уволь! Ты не так много для меня значишь. Я просто заменю тебя на другую и в эфире, и в жизни. Возможно, мне давно уже следовало это сделать… А тебя я уволю. Да, дорогая. Прости. Если ты не прекратишь заниматься глупостями, я тебя уволю!
– Ну, почему ты мне не веришь?! Почему? Ведь все так ясно!..
– Ничего не ясно! Но, если уж ты так сильно хочешь, давай разберемся по порядку. Я потрачу на тебя еще немного времени, так и быть. Давай начнем с начала. Итак, речь сразу же зайдет об убийстве. У тебя есть официальные доказательства?
– Нет. Но будут…
– Значит, в данный момент их нет. А что ты можешь сказать о цветах? У тебя есть результаты химического анализа, экспертиза почвы?
– Нет, но…
– Ты можешь доказать, что человек, назвавшийся Виктором Алексеевым, покинул страну с фальшивым паспортом?
– Нет.
– Дальше уже конкретнее – об убийстве…
– Вот там как раз все написано ясно!
– Эксгумация трупа? Возможность снять отпечатки пальцев? Анализ ДНК? Исследование разложившегося трупа какого-то бомжа, который не имеет ничего общего с Виктором Алексеевым по внешним признакам? И это тело автор письма обещает выдать для эксгумации? Ты хотя бы понимаешь, чем это пахнет? Взять и спрятать труп, пусть даже неизвестный? Или какие-то части трупа? А как это звучит со стороны? Вслушайся: спрятанные части трупа! В поселке исчез молодой мужчина, 34 года. В каньоне неподалеку нашли труп бомжа. Бомж был стариком лет 75–80, со всеми признаками старения. То есть – морщинистое лицо, седые волосы и т. д. И твой автор письма утверждает, что неизвестный старик 80 лет и молодой мужчина 34-х лет – одно и то же лицо? Знаешь, это даже не смешно! Дальше – больше. История с каньоном не что иное, как плохой винегрет из дешевого триллера, фильма ужасов и чернушных статей самого низкого пошиба из бульварной прессы 90-х годов. Итак, давай подведем итог. Ты предлагаешь мне заняться историей, которая звучит более чем странно с точки зрения здравого смысла, причем без единого реального доказательства?
– Я достану доказательства!
– Дорогая! Нет! Даже если достанешь, мне все равно. Я не буду заниматься этой историей! Я же умный человек.
– Ладно, – я встала, – заявление об уходе писать сейчас? Или завтра?
– Подожди. Ты обиделась, да? Я не хотел тебя обидеть!
– Кажется, ты собирался меня уволить.
– Если будешь вести себя умно, то нет. И вообще, это была шутка! Ну, вот скажи, что тебя так привлекло в этом бреде? Что?
– Наверное, замок.
– Замок. Ладно. Если ты пообещаешь вести себя разумно и не наделать глупостей, я разрешу тебе подготовить передачу об этом замке и каньоне. Какую-то красивую передачу с природой, романтическими легендами. И без всяких убийств и трупов. Это немного освежит твой имидж. Что скажешь?
– Звучит неплохо.
– Вот, видишь! И не надо на меня обижаться! Я же стараюсь тебя понять.
Я направилась к двери.
– Подожди! Завтра мы увидимся, как всегда? Без изменений?
– Разумеется, без изменений, – я только пожала плечами.
Короткую и бессмысленную дорогу (бессмысленную только для меня: я не сомневалась, что многие за то, чтобы оказаться на моем месте, с радостью отдали бы свою жизнь) я прошла так, как проходила всегда.
Но это было только внешне. Не так обстояло на самом деле. Дело в том, что прицепилось ко мне что-то неотвязное, мысль, которую я все не могла от себя отогнать… Мысль о том, что все вокруг было серым. Только серым. Сплошное серое облако, плотной пеленой обволакивающее мой мозг. То самое облако, с которым я привыкла встречаться каждое утро.
Мой бессмысленный любовник (такой же бессмысленный, как и все вокруг меня) любил говорить пафосные, громко звучащие слова, не понимая их смысла. Депрессия – красивое и модное слово. Что он мог о ней знать? Что он мог знать обо мне? На самом-то деле, никаких депрессий и нет. Есть только одно. День, когда, встав с постели, ты открываешь окно и понимаешь, что мир вокруг тебя стал серым. И все теряется в этой серости, все теряет свой смысл. И все бессмысленно – любой поступок, взгляд, жест, никому не нужное слово… Ты продираешься сквозь туман, но не сможешь пройти сквозь него никогда. Можно оставлять рванные куски души на острых углах, но ничего из этого не выйдет. Не будет, не выйдет, не произойдет! Не будет никогда, ничего. Только серый туман. И в нем почему-то не хочется жить. Каждый день пытаешься встречать как ступень, но потом понимаешь, что все это не лестница, а гладкая, ровная дорога. К тому же заканчивающаяся тупиком. И этот тупик – твоя жизнь. Холодная, расчетливая и пустая. Потому, что все вокруг стало серым.
Я позвонила в архив.
– Для тебя кое-что есть. Заметка в центральной газете. Называется «Сбежавший интеллигент». Автор – Константин Сопиков. Это имя тебе что-то говорит?
– Многое. Спасибо большое. Забегу завтра днем. Подарок за мной. Надеюсь, вы отыщите мне также областные газеты?
Константин Сопиков был моим знакомым. Мне приходилось сталкиваться с ним не один раз, а однажды мы даже работали вместе над глупеньким проектом телевизионного рекламного ролика. Я позвонила к нему домой. Трубку взял его сожитель – молодой художник, вместе с которым мой приятель Сопиков жил уже пятый год, совершенно не скрывая своей связи.
– Котик уехал в командировку, будет через два дня, – недовольно пропищал бойфренд. Он не любил, когда Сопикову звонили женщины. Представляться и просить перезвонить я посчитала излишним.
Следующий звонок был для меня гораздо более важен. И, уж конечно, намного важней остальных. Чтобы его совершить, я заперлась в одной из редакционный комнат. Я дословно помнила текст электронного письма:
«Единственный человек, который сможет вам помочь, это Поль Верден. Он работает в информационном агентстве, которое собирает материал по всем странам СНГ. Агентство принадлежит крупнейшему газетному концерну на Западе. Учтите, все телефоны прослушиваются службой безопасности и тем самым подразделением с красивым названием, которое обозначает самый простой шпионаж. Как только вы позвоните в агентство, где работает Поль Верден, вас сразу же возьмут на заметку. Ваши телефоны поставят „на прослушку“, за передвижениями будут следить, и уже через несколько часов будут известны все ваши контакты. Поэтому, вам следует соблюдать максимальную осторожность. Вполне вероятно, что звонок в представительство „Тарквелл-пресс“ повлечет за собой крупные неприятности на вашем настоящем месте работы, но другого выхода у вас нет. Думаю, Поль Верден будет рад сотрудничеству с вами потому, что передвижения иностранца всегда более ограничены, к тому же он плохо знает русский язык. Вы сможете действовать более свободно, чем он, а он сделает так, что информация, собранная вами, станет первой важной ступенью в вашей будущей возможной карьере. Итак, Поль Верден, „Тарквелл-пресс“, номер телефона такой-то… И не забудьте показать ему это письмо».
Дрожащей рукой я набрала цифры на мобильнике. Меня немного смущал вопрос языка, но после коротких раздумий я решила перейти на английский. Я знала его неплохо, несмотря на то, что не заканчивала ни факультет журналистики (где иностранный был обязательным), ни «иняз». Я происходила из бедной семьи, и платить за поступление на такие факультеты моим родителям было не по средствам.
– Агентство «Тарквелл-пресс», чем можем быть вам полезны?
– Здравствуйте. Я хотела бы поговорить с Полем Верденом.
– Не могли бы вы представиться, пожалуйста?
Назвала имя, фамилию.
– Оставайтесь на линии, пожалуйста.
В трубке раздалась характерная музыка стандартной телефонной системы. Минуты через три мне ответил молодой женский голос (мне показалось, что голос какой-то безжизненный и печальный).
– Я слушаю вас.
– Мне нужен Поль Верден.
– Кто вы?
– Я не знакома с ним, но… Но мне очень нужно с ним поговорить. Мне дали этот номер телефона.
– Поговорить о чем?
– Я скажу это лично ему.
– Но прежде вам придется сказать это мне.
– Я даже не знаю, что вам сказать. Я журналист, веду развлекательную программу на телевидении. Мне в руки попала информация, которую я хотела бы обсудить с господином Верденом… Я знаю, что он собирает информацию такого рода. Речь идет о каньоне.
Мне показалось, что на том конце провода тяжело вздохнули.
– Меня зовут Сара Янг. Я смогу встретиться с вами завтра в девять утра по адресу нашего офиса.
И повесила трубку. Какая еще Сара Янг? Ни о какой женщине в письме не было сказано ни слова! Кто сказал, что американцы не сплетники? Звонок меня рассердил.
Какая-то нахалка лезет в дела своего коллеги, ничем при этом не брезгуя! Надо же так себя вести! И я тоже хороша – не поставила ее сразу на место. Теперь уже поздно перезванивать и хамить… На какое-то время я даже пожалела, что ввязалась в эту историю. После звонка в «Тарквелл-пресс» все выглядело уже не так хорошо.
После того, как охранник металлоискателем прошелся по мне лично и тщательно проверил сумку, меня провели в небольшую светлую комнату с мягким уголком, двумя компьютерами (которые совершенно не вписывались в интерьер), и окном, выходившим в тихий и уютный внутренний дворик. Ничего не скажешь, замечательное место для особняка. Поднявшись из-за столика, мне навстречу вышла молодая миловидная девушка лет двадцати пяти, натуральная блондинка с какой-то неопрятной прической, в очках, в черном свитере и темных брюках, без грамма косметики на бледном вытянутом лице.
– Я – Сара Янг. Вы договаривались о встрече со мной. Наверное, что-то показалось вам странным, поэтому я хочу объяснить… Я работала вместе с Полом. Я его доверенное лицо, поэтому вы можете говорить со мной так же откровенно, как с ним.
«Работала»? – она не правильно употребила время или я не правильно поняла?
– Благодарю за объяснение, но я предпочла бы личный разговор с господином Верденом.
– Я уполномочена вести любые разговоры от его имени.
– Даже разговоры о каньоне?
– Вы ничего не знаете, правда? – девушка открыто встретила мой взгляд, – вы не знаете ничего. Я поняла это еще по телефонному разговору.
– Что я должна знать?
– Поль умер.
От неожиданности у меня подкосились ноги.
– Умер?! Как это – умер?! Когда?!
– Пять дней назад. Он попал в автомобильную катастрофу.
Мне стало совсем нехорошо. Я села (вернее, свалилась) на мягкий диван.
– Но, это невозможно… О Господи… Умер… Вы хотите сказать, что его убили?!
Ничего не ответив, девушка отвернулась к окну, чтобы скрыть слезы.
– Послушайте, я… Я действительно ничего не знала. К Полю Вердену меня привело очень важное дело. Мне сказали, что он единственный человек, который поймет, о чем идет речь. А вы…
– Я была его женой, – девушка решительно повернулась ко мне, – и мы работали всегда вместе. У Пола не было от меня секретов.
Я обратила внимание на то, что она произносит его имя на английский (вернее, американский) манер. Еще до звонка я предположила, что Поль Верден имеет французское происхождение, но девушка явно была не француженкой.
– Хорошо. Я расскажу вам все.
– Я и так знаю, о чем вы хотите говорить. О каньоне.
– Да. О каньоне. И не только об этом. Но прежде – прочтите письмо.
Я встала и направилась к компьютеру. Внимательно все прочитав, она спросила:
– Как вы это получили?
– Совершенно случайно! – я рассказала подробности.
– Почему вы?
– Я не знаю. Автор письма посчитал, что я смогу. Теперь я и сама так считаю. Кажется, я смогу это сделать. У меня появилась определенная цель. Я хочу докопаться до правды…
– У вас ничего не получится.
– Простите?
– Я сказала: у вас ничего не выйдет, поэтому оставьте любую надежду на успех. Даже Пол не рассчитывал дойти до конца, а он был очень хорошим журналистом. Что бы там ни было, в этом проклятом каньоне, оно убило Пола. В последние дни он говорил, что это может его убить… А я не принимала его слова всерьез…
– Как он умер?
– Его машина столкнулась с грузовиком. Это произошло в самом центре города, на кольцевой дороге. Пол возвращался со встречи с одним депутатом, речь шла о политической информации (что-то типа обязательного интервью, нас обязывают делать такие вещи). Было двенадцать часов дня. Пол сам был за рулем. На встречную полосу выехал грузовик. Потом выяснилось, что водитель грузовика был пьян… Они столкнулись лоб в лоб. Пол умер на месте… Ваши власти постановили, что это был несчастный случай. Столкновение произошло по вине пьяного водителя грузовика… Но я так не думаю. Я не считаю это случайностью. Я думаю, что все произошло из-за того, что Пол занимался расследованием, связанным с каньоном. Его похоронили дома, во Франции, на семейном кладбище в пригороде Лиона, откуда он был родом. Вчера утром я опять вернулась в вашу страну. Я приехала, чтобы продолжить его работу. Сделать то, что он не успел. И я даже рада, что появились вы. Вместе у нас будет больше возможностей выяснить хотя бы что-то. Если не узнать истину, то хотя бы приблизиться к ней.
– Я обещаю вам это сделать.
– Хорошо. Если вы хоть что-то узнаете, если вам удастся распутать хоть часть истории (хотя на это я даю один процент из ста) и вы сможете представить любые доказательства (пусть даже из тех, что не станут рассматривать в суде), я гарантирую вам постоянное место в «Тарквелл-пресс», если это вас интересует…
– Еще как интересует!
– Хорошо, – девушка улыбнулась впервые с начала нашей встречи, – честно сказать, я не смотрю вашу передачу, она кажется мне глупой. Но, если вам удастся проявить себя с другой стороны, я буду рада предоставить вам возможность изменить свою жизнь. Я сделаю это ради Пола. Теперь, после того, как мы с вами обо всем договорились, вы можете начинать прямо сейчас.
– Если честно, я все время думаю только о полученном письме. Об этой истории. Может быть, вы мне расскажете, хотя бы немного, о том, что сумел найти Поль? Что он искал? Что ему удалось узнать? Чем он занимался, особенно в последние дни своей жизни? С кем встречался? Куда звонил? Ездил ли он в N-ский музей?
– Вы задаете мне так много вопросов и мне очень жаль, что я почти ничего не могу вам ответить. Не потому, что Пол мне не доверял, а потому, что ему удалось узнать очень мало. Начну с последнего вопроса. Пол ездил в музей-заповедник того маленького городка только один раз. А вот в самой области он побывал дважды. В первый раз его поездка была для рядового репортажа о провинции: что-то о развитии местного кустарного производства, о сохранении и расширении культурных традиций, о том, как местный замок был восстановлен практически из руин и превратился в приличный музей. Он поехал брать интервью у директора музея. Вот тогда, в этой первой поездке и произошло что-то, что очень изменило Пола. Это случилось во время беседы с директором. Тот рассказал ему что-то такое, от чего Пол буквально сошел с ума. Он забросил все свои дела и остался в N-ске на лишние пять дней, чем очень удивил и меня, и руководство нашего агентства. Дело в том, что именно в это время должен был приехать директор и владелец компании, мистер Тарквелл, и пропустить эту встречу Полу было практически невозможно. Встреча с генеральным директором была важна для карьеры Пола и он ждал ее несколько месяцев, ожидал с нетерпением! Когда я узнала, что Пол решил пропустить эту встречу, то очень удивилась. Мой муж не был легкомысленным человеком, наоборот, он всегда относился чересчур серьезно и к жизни, и к своим обязанностям, и даже ко мне.
Но, Пол сделал личный звонок мистеру Тарквеллу домой и сказал, что готовит самый сенсационный репортаж из всех, которые когда-либо выходили в агентстве. Мистер Тарквелл удивился, ничего не понял, перезвонил мне, но я ничего не смогла объяснить. Я только ответила, что если Пол посчитал нужным отменить встречу, значит, у него были очень веские причины. Сама я так не думала. То, что Пол отменил встречу с боссом, было для меня огромной неожиданностью. Все, что я знала о материале, который он собирает, это то, что в течение пяти дней в маленьком городке N-ске Пол вместе с директором музея ездят в каньон и даже ночуют там. Зачем? Этого Пол не объяснил. Очевидно, они не нашли то, что искали, потому, что Пол вернулся очень разочарованный и сказал, что сенсационный материал оказался сплошной ерундой.
Мне он рассказал только то, что директор говорил о каком-то незаконном любительском проекте, который будет иметь очень плохие последствия. После того, как директор отказался от сотрудничества с ними, эти люди (связанные с проектом) стали его преследовать и даже угрожать жизни. Но проект оказался ерундой, он не увидел доказательств. Еще Пол сказал очень странную вещь о том, что белые цветы все время оставались белыми – такими, как и должны быть. Мне даже показалось, что он немного повредился в уме. Фраза была уж очень странной… А он еще все время ее повторял… Я спросила о подробностях, но Пол вдруг резко прекратил разговор на эту тему. Больше он мне ничего не рассказывал и постепенно я совсем забыла об этой истории. Но, однажды, Пол услышал по телевизору в выпуске новостей о том, что директор музея исчез. Он сорвался с места и на следующий же день бросился в N-скую область. Там он находился недели две. Вернулся злой, разочарованный и очень грустный. Сказал, что директор музея Алексеев уехал в Грецию и бросил семью. Что его исчезновение – ложь, и оно совсем не связано с тем делом. Когда я начала приставать к нему с категорическим требованием подробностей, он ответил, что хочет меня защитить от непроверенных страшных слухов, от фантазий ненормальных людей, которые выдумали себе на голову всякие глупые вещи и могут им следовать.
В общем, мне практически ничего не удалось узнать. А за день до своей смерти Пол получил письмо. Адрес отправителя отсутствовал, но штамп был из той самой области. Это был диск с вырезанными цветами – точь в точь, как у вас. На нем было записано электронное письмо. После того, как Пол его прочитал, он срочно заказал билет на поезд в N-ск, куда должен был выехать на следующий день, сразу после дежурного интервью у депутата. Пол хотел выехать сразу, но встреча с депутатом была слишком важной (у мистера Тарквелла были связанные с этим финансовые интересы), и Поль не мог ее отменить. Я устроила скандал и потребовала поехать с ним в тот городок. Наконец, он сдался и заказал мне билет. Правда, из предосторожности, в другом вагоне. «В конце концов, ты обо всем узнаешь», – сказал мне Пол, – «так будет лучше, если ты увидишь все на месте своими глазами, сама побываешь в каньоне. Если же я расскажу тебе все сам, боюсь, ты мне просто не поверишь».
– «Но ты можешь, хотя бы, рассказать о том, что в письме? Что случилось»?
– «Могу. Цветы больше не белые». После того, как прочитал письмо, Пол уничтожил диск. Вот и все, что я знаю.
– Но хоть о чем-то он говорил?
– Только о каньоне. Ни о чем больше. Пола интересовал только каньон. Но я могу дать вам совет, с чего следует начать поиски. С тех людей, которые преследовали директора музея. Вам нужно узнать, что это были за люди, откуда они и что от него хотели. Кто бы они ни были, именно с них все началось.
Я покинула агентство «Тарквелл-пресс» с тяжелым сердцем. Мне не нравилось все то, что со мной произошло. Как бы фантастично ни звучала история, но необъяснимая смерть Поля Вердена – уже реальность. С первых же шагов я наткнулась на труп. Кому это может понравиться?! В добавок к тому, меня неотвязно мучило одно слово – каньон.
Позже я сидела за компьютером, вчитываясь в текст про каньон. Я не решилась сделать распечатку (и без тщательного изучения бреда у меня хватало своих забот), поэтому предпочла оставить все, как есть в самом тексте. Текст, конечно, был какой-то ахинеей. Я и не думала подобное отрицать. Только вот существовала одна вещь, против моей собственной воли, смущавшая все мои мысли. Я не могла спокойно думать об этом. Пожалуй, со временем я даже примирилась бы с тем, что не могу думать об этом… Если б не… Если б не сам каньон.
Он был мне невероятно знаком. Словно я, действительно, находилась там прежде. Так, как будто я всегда там была, проходя самые невероятные пути. Все всплывало: тучами мошкары, врывавшимися в душный салон машины вместе с оцепенением пустоты, не оставлявшим ничему места. Прежде.