III. Путь истины или «путь мнения»
1. Парменид: по пути от разума к рассудку
Парменид (ок. 540 – 470 гг. до н. э.) был современником Гераклита, но в отличие от последнего жил не в Ионии, а в противоположном конце греческого мира – в южно-итальянском городе Элея. Причем, то направление, которое он придал философии, в корне отличается от того, чему учил Гераклит. В итоге, оба учения навсегда остались олицетворением «противоположных», а, вернее, совершенно разных методов философии. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Если первый строил учение, опираясь на органы чувств и разум, то второй связывает свою философию с опорой на рассудок.
Основной труд Парменида – поэма «О природе» состоит из Пролога и двух частей. В Прологе повествуется о том, как юный Парменид направляется к богине справедливости Дике, которая сообщает ему о том, что знание, опирающееся на чувства, является всего лишь мнением (докса), тогда как истина является продуктом разума. В соответствии с этим одна часть поэмы называется «Путь истины», а другая – «Путь мнения».
Однако Парменид не может вместить свою концепцию ни в рамки ионийской физики, ни в рамки пифагорейской математики. Подозрение ко всему релятивному, противоречивому приводит его к тому, что мир античных философов, который они осмысляли либо с позиции противоположного, либо соотнесенного, оказывается под сомнением. Пытаясь найти опору для мышления, Парменид решает, что истинный мир является миром непротиворечивых классификационных понятий. Тогда как мир качественных различий и противоречивых сравнительных понятий объявляется неистинным миром и переводится в разряд мнений: Поэтому мнением будет:
«Все, что приняли люди, за истину то полагая:
«Быть и не быть», «рождаться на свет и гибнуть бесследно»,
«Перемещаться» и «цвет изменять ослепительно яркий»26.
Эти строки показывают, что исходным положением Парменида было утверждение о том, что чувственному восприятию человека дан только изменчивый, текучий, противоречивый мир. Что же касается вечного, неизменного и тождественного себе бытия, то оно доступно только мышлению, исключающему относительность и противоречивость. Это означает, что Парменид исключает из своего мышления сравнительные понятия: «соотнесенное», «противоположное», «сходящееся-расхордящееся» Гераклита, т.е. «ортогональное». Ему остается только одно – выражать окружающий мир посредством классификационных понятий. Поэтому предлагаемая Парменидом точка зрения – это взгляд на мир с позиции абстрактного тождества: А = А, т.е. с позиции рассудка. Стало быть, познание действительности всегда есть познание с определенных позиций, с определенной точки зрения.
В то же время, согласно учению Парменида, абстрактное различие «не-А» не может быть использовано в «учении истины», поскольку «не-А» не существует в реальности как некий единичный объект. По этой причине его невозможно ни познать, ни выразить в слове, а значит, его нет для разума. В мышлении должно быть лишь то, что есть в действительности. Отсюда, согласно учению Парменида, следует вывод: «Бытие есть, а не-бытя нет».
«Ибо мыслить – то же, что быть…
Можно лишь то говорить и мыслить, что есть; бытие ведь
Есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать»27.
И далее по этому поводу:
«То же самое – мысль и то, о чем мысль возникает,
Ибо без бытия, о котором ее изрекают,
Мысли тебе не найти. Ибо нет и не будет другого
Сверх бытия ничего: Судьба его приковала
Быть целокупным, недвижным»28.
И в учениях предшественников Парменида «единое» играло очень важную роль. У милетских философов, например, оно осмыслялось с позиции промежуточного и противоположностей, у последователей Пифагора – с позиции соотнесенного, у Гераклита как сходящееся – расходящееся, но в любом случае как некий множественный объект. У Парменида, напротив, речь идет о единичных, неизменных, тождественных себе объектах, а точнее о принципе, с позиции которого наблюдается действительность. Это значит, что Парменид возражал не только против противоречащих понятий /не-А/, против не-бытия, но и против количественных и сравнительных понятий, которые обусловливают множественность сущего, его относительность, динамику и противоречивость. С его точки зрения, «сущее» неделимо и «всецело подобно»:
«Тут вот – не больше его ничуть, а там вот – не меньше,
Что исключило бы сплошность, но все наполнено сущим.
Все непрерывно тем самым: сомкнулось сущее с сущим.
Но в границах великих оков оно неподвижно,
Безначально и непрекратимо: рожденье и гибель
Прочь отброшены – их отразил безошибочный довод»29.
Далее, Парменид утверждает, что бытие «завершенно
Отовсюду, подобное глыбе прекруглого Шара,
От середины везде равносильное, ибо не больше,
Но и не меньше вот тут должно его быть, чем вон там вот.
Ибо нет ни не-сущего, кое ему помешало б
С равным смыкаться, ни сущего, так чтобы тут его было
Больше, меньше – там, раз все оно неуязвимо.
Ибо отовсюду равно себе, однородно в границах»30.
Отдавая предпочтение классификационным понятиям как единственно надежной опоре ума, Парменид первым увидел строгие очертания «абсолютного» знания. У него не возникает сомнения в открытии им подлинной реальности, самой истины, в столкновении с которой, другие взгляды на мир открывали лишь зыбкое, релятивное, правдоподобное мнение.
Если Гераклит видел возникновение и уничтожение реальности сквозь призму борющихся между собой двух пар противоположностей, если Пифагор осмысливал ее с позиций соотнесенного и количественных понятий, то Парменид ту же самую действительность увидел с иной позиции – через отношение абстрактного тождества и непротиворечивость мышления. Парменид впервые обратил внимание на то, как мы мыслим, и вплотную подошел к закону запрещения противоречия – главному формально-логическому закону. В этой связи Парменид резко выступает против лишенных знания людей, которые «бродят о двух головах». Речь здесь идет об ионийских философах
«Коим «быть» и «не быть» одним признаются и тем же
И не тем же, но все идет на попятную тотчас»31.
Следует отметить, что поэма Парменида «О природе» в общем-то, хорошо сохранилась. Полностью сохранился Пролог, на девять десятых сохранилась первая часть и на одну десятую вторая, в которой на наш взгляд была изложена физика ионийцев. В то же время прозаическому сочинению Парменида «Ахиллес» не повезло. От него сохранилось одно лишь название, свидетельствующее о том, что Парменид одним из первых подверг критике дихотомическое деление системы противоположностей на подсистемы противоположностей, которым, видимо, активно пользовались все ионийские мыслители.
Не отрицая пифагорейских и ионийских взглядов на мир, но, определяя их суждения как мир мнений, Парменид, фактически, считает единственно истинным тот мир, который открывается непротиворечивому, а, значит, рассудочному мышлению, чувственный же, релятивный мир, существует для него как иллюзия, которая не может претендовать на название действительного, истинного мира.
Таков формально-логический ракурс видения реальности. Но этот взгляд на мир только-только зарождается. Парменид видит нечто, пока не видимое другими. И он ищет возможность выразить свое видение в слове, в философском учении. И делает все возможное, чтобы видимое и понимаемое только им стало понятным другим людям. Как всякий большой мыслитель он мыслит против устоявшихся взглядов, и действительно открывает совершенно новое видение мира, новую форму рациональности.
2. Парадоксы Зенона
Зенон (ок. 490 – 430 гг. до н. э.) – ученик и последователь Парменида, автор многочисленных трудов, от которых сохранилось несколько фрагментов. Однако, более всего, он известен как автор парадоксов, которые дошли до нашего времени благодаря «Физике» Аристотеля. О жизни Зенона мы знаем очень мало. Известно, что он, как и его учитель, прошел выучку у пифагорейцев, но в противоположность последним, не придает значения непосредственной очевидности вещей, а, напротив, заостряет внимание на непротиворечивости бытия и отражающей его теории.
Развивая дальше учение Парменида, Зенон предлагает 45 антиномий, именуемых «логосами». Все они неопровержимо свидетельствовали о противоречивости небытия, движения и множественности, а, следовательно, об их объективной невозможности. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что понятие «логос» введено в философский язык не Зеноном, а Гераклитом. Здесь логос – это смысловая, разумная упорядоченность бытия и сознания, выраженная в сравнительных понятиях, что указывает на отношение парадоксов именно к учению Гераклита. Только при этом условии выявляется действительная связь между философией Гераклита и парадоксами Зенона, а именно: «Ахиллес» – служил логической моделью «сходящегося», а «Дихотомия» – моделью «расходящегося». В учениях элеатов, которые в какой-то мере были последователями Пифагора, им могла соответствовать геометрическая модель – прямоугольный треугольник, один из катетов которого может уменьшаться от максимума до нуля (сходящееся), по мере того, как другой катет (расходящееся) увеличивается от нуля до максимума.
Но если Гераклит рассматривал самодвижение бытия как противоречивый, но вполне объективный природный процесс, обусловленный отношением двух пар противоположных тенденций, то Зенон рассматривал движение, совершающееся по воле мыслящего субъекта. Для этой цели ему вполне достаточно было рассматривать динамику катетов одного из прямоугольных треугольников, отражающего только одну четвертую часть «единого» Гераклита. В этом проявилось отличие между мысленным экспериментом Зенона и реальным физическим процессом, выраженным Гераклитом в сравнительном понятии «сходящееся-расходящееся», на основе каббалистического «закона сдвоены весов».
Осмысление бытия средствами пифагорейской математики позволило философам элейской школы поднять ряд важнейших вопросов, среди которых возникает вопрос о пределе делимости «сходящегося» и «расходящегося» их положениями равновесия, «промежуточным». Идет ли это деление до бесконечности (интенсивная бесконечность) как, видимо, думали ионийские философы, или же оно ограниченно некой неделимой, хотя и очень малой, но конечной величиной? Зенон показал противоречивость как одного, так и другого предположения. Две его антимонии («Стрела» и «Стадий») направлены против движения в дискретном пространстве, а две другие («Ахиллес» и «Дихотомия») – в непрерывном.
Дихотомическое деление, т.е. деление на два выбрано не случайно. Оно обусловлено существованием промежуточного между «избытком» и «недостатком», которое помимо нашей воли делит «единое» на две противоположные подсистемы. При этом каждая из подсистем, объективно, своим промежуточным, снова делится на противоположные подсистемы и так далее. Речь здесь идет об актуальном бесконечном процессе самоделения реальности на противоположные подсистемы.
Поэтому вопреки мнению Аристотеля и следующих за ним поколений математиков, физиков и философов, Зенон был прав: Ахиллес никогда не догонит черепаху, если под героем троянской войны понимать максимальное значение «сходящегося», т.е. уменьшающегося, уничтожающегося катета в любой данный момент времени, а под черепахой – значение промежуточного между максимумом и нулем. Более того, под промежуточным не обязательно понимать положение равновесия, строго лежащее между экстремумами, поскольку промежуточным является любая другая точка, взятая между ними. Поэтому вполне справедливо отмечают, что Ахиллес не догонит не только Гектора, но даже самую медлительную черепаху.
Рис. 9. Ахиллес и черепаха
Так считали Парменид и Зенон с полной уверенностью, что это было очевидно каждому, кто исследовал «сходящееся» как динамический континуум. И даже тогда, когда Ахиллес заканчивал свой бег, количество и порядок стоящих впереди него промежуточных элементов не изменились. По мнению элеатов, это свидетельствовало об абсолютной невозможности полного уничтожения, поскольку какой бы ничтожной не была бы оставшаяся часть, она все равно могла быть разделена на противоположности. Таким образом, трудности, возникшие с «преодолением» парадокса «Ахиллес» связаны с тем, что мысленный эксперимент потомков был поставлен иначе, чем его ставили элеаты, осмысляя учение Гераклита.
Но перед античными философами стоял и другой вопрос: если пространство «сходящегося», т.е. уменьшающегося катета бесконечно делимо и абсолютное уничтожение невозможно, то каким образом может возникнуть величина, отличная от нуля, «расходящееся», т.е. увеличивающийся, возникающий катет? Каким образом из ничто может возникнуть нечто?
Было очевидно, что если к ничему, прибавлять ничего, то сколько бы мы это не повторяли, ничего не должно измениться – ничто так и остается ничем32.
Поэтому в отношении «расходящегося» или возникающего, увеличивающегося катета было ясно: прежде, чем достигнуть максимума, он должен достигнуть своей половины. Чтобы преодолеть половину, необходимо преодолеть половину половины и т. д. Движение не может не только завершиться, но и начаться. Это было объяснением противоречивости другого логоса Гераклита – «расходящееся», который элеаты называли «Дихотомия».
Аргументы Зенона связаны между собой настолько, что отрицание возможности начала движения в парадоксе «Дихотомия» ставит вопрос о начале движения в парадоксе «Ахиллес», поскольку возникновение расходящейся пары противоположностей обусловлено уничтожением сходящейся пары. Это значит, что Ахиллес не только не догонит черепаху, он даже не сможет начать движение в ее сторону. Все это, по мнению Парменида и Зенона, неопровержимо доказывало невозможность самодвижения «сходящегося» и «расходящегося», как порознь, так и совместно.
Рис. 10. Неподвижное бытие Парменида
Непонимание элеатами предложенной Гераклитом гармонии «лука и лиры» оказало катастрофическое воздействие на познание: в своем развитии разумное мышление было не только остановлено, но и отброшено на предыдущую ступень. В результате прогресс науки был задержан на две тысячи лет, вплоть до 14 – 15 веков, когда схоласты позднего средневековья обратили внимание на природные циклические процессы, с освоения которых и началось современное естественнонаучное познание.
Рис. 11. Верной дорогой идут элеаты: только… в обратном направлении
Стремясь найти нечто устойчивое в непрерывном возникновении и уничтожении реальных вещей, пытаясь выразить это неизменное начало в логически определенной форме, элеаты приходят к идее абсолютно тождественного, однородного и неделимого на части бытия, которое определяется не действительным миром чувственно-конкретных форм, а непротиворечивым предельно общим классификационным понятием. Это позволило элеатам разделить истинно сущее, умопостигаемое – бытие, и мнимо существующее, чувственно-воспринимаемое – мир конкретных явлений.
Противопоставляя мышление общими классификационными понятиями чувственному восприятию, они объявили рассудочное мышление единственным источником истины. На этом основании, они отрицали всякое различие, в том числе и абстрактное различие «не-А», поскольку признание различий приводило к противоречию в мышлении.
Столкнувшись с противоречиями бытия, элейские философы пришли к выводу: существует все то, что непротиворечиво, отвергнув, таким образом, существование самодвижения, множественности и ничто. Вместе с тем, они отвергли и объясняющее их существование учение ионийских мыслителей, в том числе и учение Гераклита с соответствующим этой цели понятийным аппаратом – сравнительными понятиями, л о г о с а м и.
Кроме того, учение элеатов показало, что число не всесильно. Поэтому Парменид и Зенон выступили и против пифагорейцев, противопоставив их учению о числовой гармонии свое новое логическое учение. Авторитету пифагорейской философии был нанесен серьезный удар. Однако, как было принято у пифагорейцев, они скрывали от непосвященных свои математические и логические доказательства. До нас дошло девять из сорока пяти антиномий, остальные аргументы, выявляющие противоречия в понятиях науки того времени, остались неизвестными.
Отказавшись от точек зрения физиков и математиков, т.е. от осмысления бытия с позиций «противоположного» и «соотнесенного» элеаты дали образец рационального, чисто «логического», непротиворечивого, рассудочного мышления. Кроме того, они первыми попытались понять мир, применяя к многообразию вещей понятия предельной общности: бытие, небытие, движение и др. А поскольку осмысление сущности бытия с позиций абстрактного тождества было связано у них с установлением моментов его устойчивости, постольку Платон называет элеатов «неподвижниками», а Аристотель – «нефизиками». Не желая того, элеаты продемонстрировали тупик, в который попадает философская мысль, игнорирующая позиции опытного знания, отражающего природную необходимость. Вместе с тем, учение элеатов заявило о себе как о новом этапе в развитии мышления. Впоследствии оно получит свое дальнейшее развитие в деятельности наиболее выдающихся древнегреческих мыслителей: Сократа, Платона и Аристотеля.
Итак, мы рассмотрели принципиальные различия в выборе объективных точек зрения на мир в учениях ионийцев, пифагорейцев и элеатов. Однако, несмотря на эти различия между ними существует и глубокое внутреннее родство, заключающееся в том, что все три подхода, которые условно можно было бы назвать физическим, математическим и формально-логическим, базируются на взаимосвязанных между собой сравнительных понятиях: «ортогональное», «противоположное», «соотнесенное», «тождественное». Каждый из этих путей свидетельствует об относительности истины, которая объективно зависит от выбранной позиции, с которой осмысляется мир. Поэтому становится ясным, что одной единственной истины не существует, есть только ряд относительных истин, совместно отражающих реальность.
3. От континуальной картины мира – к дискретной
Если последователи Парменида и Гераклит занимали противоположные позиции, то появление учения Эмпедокла знаменовало собой становление нового компромиссного подхода, связывающего воедино ионийскую физику, элейскую метафизику и пифагорейское учение о пропорциях. Кроме того, в философии Эмпедокла намечается переход от континуальной концепции бытия, развиваемой его предшественниками – ионийскими мыслителями, к дискретной концепции в учениях атомистов.
Сообщается, что Эмпедокл (ок.490 – ок.430 до н. э.) был слушателем Парменида, Анаксагора и пифагорийцев. Сохранились довольно значительные отрывки из его поэм «О природе» и «Очищения», в которых Эмпедокла изложил свое учение. В основу сущего философ кладет четыре традиционные стихии ионийской физики: огонь, воздух, воду и землю. По количеству они соответствуют четырем фазам одного из видов гераклитовских единств, но в отличие от него, стихии не переходят друг в друга. Потому идея сохранения тождественной себе субстанции направлена у Эмпедокла против учения Гераклита:
«Глупые! Как близорука их мысль, коль они полагают,
Будто действительно раньше не бывшее может возникнуть,
Иль умереть и разрушиться может совсем то, что было.
Ибо из вовсе не бывшего сущее стать неспособно;
Также и сущее чтобы прошло, – ни на деле, ни в мыслях
Вещь невозможная: ибо она устоит против силы»33.
Что же является причиной, заставляющей огонь, воздух, воду и землю покидать одни сочетания и вступать в другие? Эмпедокл отчетливо видел в этом соотношение противоборствующих сил. Однако в отличие от Гераклита понимал их не как отношение двух пар противоположных тенденций («закон сдвоенных весов»), где по мере исчезновения одной пары возникает другая, нет, ибо это вело к указанным парадоксам. Эмпедокл видел в них отдельно «сходящееся» и «расходящееся», называя одну из этих сил Любовью, а другую – Враждой. После Гераклита было уже невозможно не видеть, что в основе циклического изменения сущего лежат две пары противоположностей, однако «доказательства» элеатов не позволяли признать выводы Гераклита истинными. Поэтому преходящее бытие связывалось Эмпедоклом с сочетаниями элементов:
«…в мире сем тленном
Нет никакого рожденья, как нет и губительной смерти:
Есть лишь смешенье одно с размещеньем того, что смешалось,
Что и зовут неразумно рожденьем темные люди.
Что бы за смесь ни явилась на свет: человек или птица,
Дикий ли зверь или куст, – все равно неразумные люди
То происшедшим зовут; когда ж разрешится на части
Тленная тварь, то губительной смертью они прозывают»34.
Не приняв в полной мере идею Гераклита, связывающую «сходящееся» с «расходящимся» законом сдвоенных весов, Эмпедокл тем самым потерял самодвижение бытия. Поэтому взаимодействие осмысляется и персонифицируется им как явно мифологические силы – как Любовь и Вражда:
«То влекомое Дружеством, сходится все воедино,
То ненавистной Враждой вновь гонится врозь друг от друга»35.
Космогония Эмпедокла, таким образом, строится, видимо, как постепенный переход от господства Любви к господству Вражды наподобие того, как у Гераклита соотносится сходящееся и расходящееся, что обусловливает у него бесконечное циклическое движение. Ни один мыслитель того времени так и не смог подняться до осмысления этого природного процесса, тем более, до отражения его в понятии.
Анаксагор (ок. 500 – 428 до н. э.) – родом из Клазомен. От его сочинений до нас дошли 20 фрагментов. Из них видно, что учение Анаксагора формируется под влиянием двух противоборствующих философских течений: ионийской натурфилософии и учения элеатов. Подобно Пармениду и Зенону, он отрицает возможность превращения одного качества в другое, ибо
«никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется».
Это положение неопровержимо было «доказано» элеатами благодаря парадоксам «Ахиллес» и «Дихотомия». Однако эти доказательства не убеждают Анаксагора отказаться от признания истинности, как самого движения, так и многообразия конкретных, чувственно воспринимаемых вещей. Для него реально существуют отношения, которые не выходят за рамки понятий милетской и пифагорейской натурфилософии: «больше» «меньше», «равно», «противоположно», что определяет понимание «единого» как отношение должника и кредитора.
Анализируя эти отношения, Анаксагор обращает внимание на принцип дихотомического деления, который элеаты используют в парадоксах «Ахиллес» и «Дихотомия» и приходит к убеждению в объективном существовании бесконечного актуального самоделения сущего на подобные части.
Так, рассматривая, например, горячее и холодное, образующие непрерывный ряд, Анаксагор находит между ними положение равновесия, промежуточное, которое делит этот ряд на две противоположные части: горячую и холодную. Само же промежуточное, относительно горячей стороны – холодное, а относительно холодной стороны – горячее. Это значит, что промежуточное, как учил Гераклит, и Анаксагор был с ним в этом согласен, содержит в себе и горячее и холодное, поскольку оно соотносится не с одной, а с двумя противоположными сторонами. Но между промежуточным и, например, холодным концом существует второе промежуточное, которое делит уже эту часть на две части, подобные предыдущим двум частям. При этом и второе промежуточное противоречиво. А поскольку дихотомическое деление идет до бесконечности, постольку единое непрерывно и состоит из бесконечного множества противоречивых сущностей. При этом деление происходит не по воле мыслящего субъекта, как это может показаться на первый взгляд. Напротив, оно обусловлено природным процессом – самопроизвольным делением и движением противоположностей к положению равновесия, как в «едином», так и во всех его частях.
Анаксагор приходит к мысли о том, что «в малом не существует наименьшего, но всегда имеется еще меньшее». И какую бы мельчайшую частицу мы не рассматривали, всегда между ее противоположными сторонами есть промежуточное свойство, которое делит эту частицу («вещь», «семя» – как их называл Анаксагор) на две еще меньшие части. Причем это деление осуществляется не шаг за шагом, как мы это только что описали, а происходит одновременно, сразу, как в «едином», так и во всех его частях, т.е. актуально.
«Бесконечное, – пишет Аристотель, – есть непрерывное по соприкосновению частиц. /И Анаксагор Ю. Р./ … утверждает, что любая из частей есть смесь, подобная целому…»36.
Из сказанного можно понять, что Анаксагор сторонник континуальной картины мира, однако его убеждения не устойчивы, поскольку в них присутствует элемент дискретности. Так формируется компромиссная позиция Анаксагора, отличающаяся от другой компромиссной позиции – учения Эмпедокла.
Таким образом, основные понятия анаксагоровской картины мира – это микроскопические, непосредственно не наблюдаемые, противоречивые сущности (Аристотель называл их гомеомерии, т.е. подобочастные) и чувственно воспринимаемые макроскопические противоположности.
«Анаксагор, – свидетельствует Аристотель, – признает бесконечные по числу подобочастные и противоположности»37.
Любое качественное различие, будь то горячее и холодное, сухое и влажное, белое и черное и т. д. обусловлено сочетаниями подобочастных элементов. Поэтому Анаксагора не удовлетворяет идея одного первоначала ни в учении Гераклита, ни в учениях других ионийских натурфилософов. Философ считает, что любое соотношение избытка и недостатка, образующих непрерывный ряд, состоит из бесконечного множества подобочастных элементов, каждый из которых представляет собой сочетание в одно и то же время противоположных свойств: сгущения и разрежения, избытка и недостатка, горячего и холодного и т.д., как в рассмотренном выше примере.
Столкнувшись с подобными рассуждениями, Аристотель решительно против них возражает38, поскольку,
«если следовать мнению и Гераклита, и Анаксагора то невозможно говорить правду; в таком случае окажется возможным делать противоположные высказывания об одном и том же. В самом деле, если (Анаксагор) говорит, что во всяком есть часть всякого, то он тем самым говорит, что всякая вещь столь же сладкая, сколь и горькая (и так в отношении любой из остальных противоположностей), раз во всяком находится всякое не только в возможности, но и в действительности и в обособленном виде»39.
Далеко не многие из античных философов могли найти в себе здравого смысла настолько, чтобы признать существование бесконечно делимых, качественно различных элементов – подобочастных, поскольку это вело к признанию противоречивости в самой сущности бытия. Чтобы ее избежать, необходимо было отказаться не только от бесконечной делимости бытия, но и от всего того, что ее порождает. Поэтому, в первую очередь из действительности следовало изгнать противоположности, которые обусловливали дихотомическое ее самоделение, что приводило к непрерывности и противоречивости в самой сущности вещей. Попыткой преодоления этих «трудностей» явилось учение атомистов об атомарном строении бытия.
Левкипп – основоположник атомистики, учитель и друг Демокрита. О его жизни известно совсем немного. Некоторые, даже древние авторы, ставили вопрос о реальности Левкиппа, а Эпикур, по свидетельству Диогена Лаэртского, даже утверждал, что никакого философа Левкиппа вообще не было.
Демокрит (ок. 460 до н. э. – год смерти не известен) – универсально образованный человек. Диоген Лаэртский приводит названия около 70 его сочинений, охватывающих все области знания. Согласно Демокриту
«начала Вселенной суть атомы и пустота, все остальное лишь считается существующим. Миры бесконечны и подвержены возникновению и разрушению. Ничто не возникает из несуществующего, и ничто не разрушается в несуществующее. Атомы тоже бесконечны по величине и количеству, они вихрем несутся во Вселенной и этим порождают все сложное – огонь, воду, воздух, землю, ибо все они суть соединения каких-то атомов, которые не подвержены воздействиям и неизменны в силу своей твердости»40.
Согласно Демокриту,
«лишь в общем мнении существует сладкое, в мнении – горькое, в мнении – теплое, в мнении – холодное, в мнении – цвет… В действительности мы не воспринимаем ничего истинного, но воспринимаем лишь то, что изменяется в зависимости от состояния нашего тела и входящих в него и оказывающих ему противодействие истечений от вещей»41.
Поэтому познание, с точки зрения Демокрита, не может быть сведено к ощущению. Свойства атомов из-за их малой величины постигаются только умом. Все многообразие явлений природы Демокрит стремится уложить в представление о дискретном строении материи, в то время как Гераклит и некоторые из его предшественников исходили из непрерывности бытия.
4. Субъективная истина: софисты
Во второй половине 5 в. до н.э. в условиях античной рабовладельческой демократии оживляется духовная жизнь в Греции. Прежде всего, это замечается в Афинах, каждый гражданин которых живо ощущал потребность в знании. Затем этот интерес проникает в самые отдаленные уголки греческого общества: все хотели знать о результатах, добытых наукой. Если раньше науку культивировали лишь в узких кругах, то теперь она вовлекается в практическую и общественную жизнь. Своими открытиями и изобретениями она входит во всеобщее сознание, прежде всего, посредством литературных произведений. Вместе с тем, всеобщей любознательности и жажде просвещения скоро нашлось и другое удовлетворение – появились люди, взявшие на себя труд сообщать народу о достижениях науки. Это были софисты – платные учителя мудрости.
Но среди софистов быстро появились «мудрецы» особого рода. Объективная истина их не интересовала. Главное, чему они учили – это искусству побеждать противника в спорах и в тяжбах, поскольку умение говорить и убеждать в народных собраниях и судах становится необходимым условием успешной деятельности. Поэтому слово «софист» со временем приобрело предосудительный смысл. Под софистикой стали понимать умение любыми путями доказывать свою правоту, умение представлять черное – белым, а белое – черным, холодное – горячим, а горячее – холодным и т. д. Негативная репутация софистов, в основном, появилась и поддерживалась в течение долгого времени с легкой руки трех наиболее знаменитых философов: Сократа, Платона и Аристотеля. Однако для того, чтобы разобраться, кто такие на самом деле были софисты, надо отойти от навязанного ими понимания этого философского направления, восстановив действительный его смысл.
Мы будем считать, что софистами называли выдающихся людей, которые давали уроки мудрости за плату, а слово «софист» означало «мудрец». Они были распространителями греческого просвещения. Путешествуя по всей стране, софисты передавали ученикам научные сведения в различных областях знания, вырабатывали у них способность к различного рода деятельности, практичность, умение вести общественные и государственные дела. Кроме того, они обучали математике, физике, астрономии, музыке и т. п.
Их с радостью принимали и хорошо платили за услуги. Софисты сыграли положительную роль в духовном развитии своей родины. Они – теоретики риторики. Велики их заслуги и в области формальной логики. Даже нарушая законы мышления, они способствовали открытию логических законов. В философии софисты привлекли внимание к проблеме человека и общества. В гносеологии софисты сознательно поставили вопрос: в состоянии ли наше мышление познать действительный мир, т.е. вопрос о познаваемости мира? На этот вопрос софисты ответили отрицательно: объективный мир непознаваем. Фактически, они были первыми агностиками, отрицавшими объективную истину.
Оценить учение софистов трудно, т.к. из их сочинений практически ничего не сохранилось. Ясно одно, что в основу познания они заложили принцип относительности, обусловленный выбором системы отсчета и многие из софистов, ограничили свое учение субъективными гносеологическими позициями. Для них мерой всех вещей становится человек. А поскольку все люди разные и каждый воспринимает мир по-своему, постольку существует и множество мнений. И что для одного человека является хорошим, то для другого – может быть плохим. А так как все мнения людей истинны, то истинными будут и противоречащие, т.е. взаимно исключающие друг друга суждения.
У предшественников все было иначе, поскольку за систему отсчета принимались объективные токи зрения. И хотя суждения о мире носили противоречивый характер, поскольку во многих случаях реальность осмыслялась одновременно с двух точек зрения, тем не менее, противоречивость эта носила объективный характер. Например, «теплое» можно было рассматривать как противоречивый объект, поскольку относительно «горячего» – оно было холодным, а относительно «холодного» – горячим и т. п.
Учение о том, что все в мире относительно – это релятивизм. В гносеологии (учении о познании) он означает, что истина относительна, что она зависит от выбранных позиций: от условий, от места и времени, от обстоятельств, от человека. Поэтому те из софистов, которые стояли на позициях субъективного релятивизма, не без основания полагали, что истина у каждого своя. Как кому кажется, так оно и есть на самом деле. Со временем, в области этики релятивизм некоторых софистов, строящих свои доказательства на обмане, перерастает в аморализм, поскольку согласно их учению нет, и не может быть объективного критерия добра и зла. Что кому выгодно, то и хорошо, то и благо.
В своих произведениях Платон высмеивает софистов как лжецов и шарлатанов, которые ради выгоды готовы поступиться истиной. Вместе с тем, в учениях софистов прослеживается умение четко ориентироваться в выборе точек зрения. Они очень ловко, хотя и весьма произвольно, переносили отношения между одними вещами на другие, переходили с одних наблюдательных позиций на другие.
Если в первый период своего существования философия стремилась получить объективное знание о мире, то с появлением софистов происходит переход к осмыслению человека. Обладая энциклопедической ученостью, и пользуясь искусством красноречия, софисты обосновывали самые необычные воззрения или опровергали самые непоколебимые истины. В лице софистов философская мировоззренческая мысль Древней Греции сыграла выдающуюся роль, открыв субъективную истину, открыв новое направление в теории познания. Там, где появлялись софисты, исчезал догматизм традиции. Но, отвергая поиск объективной истины, они деформировали тем самым познание в целом. При незначительной способности к самостоятельному творчеству всю свою энергию софисты направляли на популяризацию уже известных знаний.
Софистов принято делить на старших и младших. Все они современники элеата Зенона, Эмпедокла, Анаксагора и Левкиппа.
Протагор (ок. 481—411 до н. э.) — происходил из города Абдеры и был профессиональным преподавателем риторики и эристики – искусства речи и искусства спора, один из первых, кто стал брать деньги за обучение. Ему принадлежало более десятка сочинений, но ни одно из них до нас не дошло за исключением лишь небольших фрагментов. Важнейшими источниками наших знаний о Протагоре и его учении являются диалоги Платона «Протагор» и «Теэтет» и трактаты Секста-Эмпирика «Против ученых» и «Три книги пирроновых положений». В этих трактатах проводится мысль Протагора о том, что главное свойство материи это ее относительность и текучесть. В этом Протагор опирался, по-видимому, на гераклитовскую диалектику, почерпнув в ней только релятивизм:
«ничто не есть само по себе, но все всегда возникает в связи с чем-то».
Протагор распространяет этот принцип в основном на познающий субъект.
Кроме того, было еще одно обоснование релятивизма. Оно заключалось в тезисе, согласно которому все переходит в противоположное себе. Это означает, например, что «белое» может измениться не во что попало, а только в «черное». Если же речь, например, идет о «сером», то переход в «черное» или в «белое» трактуется как переход в противоположность, поскольку относительно черного серое рассматривается как белое, а относительно белого – как черное. Поэтому всякая вещь может изменяться только в свое иное. Из этого принципа не только Протагор, но и другие, предшествующие ему философы, делали вывод о том, что о каждой вещи возможны два противоположных мнения. Хотя Диоген Лаэртский полагает, что именно Протагор «первый сказал, что о всякой вещи есть два мнения, противоположных друг другу». Придя к убеждению в возможности двух противоположных мнений о вещи или процессе, Протагор сделал довольно смелый для нас с вами вывод о том, что «все истинно».
Теперь возвратимся к главному тезису Протагора:
«Человек – мера всех вещей, существующих, что они существуют, несуществующих же, что они не существуют».
Осмысливая эти же слова Протагора, Платон передает их в следующем контексте:
«Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют», – поясняя: Протагор «говорит тем самым, что-де какой мне кажется каждая вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она, в свою очередь, для тебя». И далее: «Разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а кто-то мерзнет при этом, кто-то – нет? И кто-то не слишком, а кто-то – сильно?»42.
Платон делает вывод, что Протагор прав в своем утверждении субъективности ощущений, но он не прав в утверждении того, что все они истинны. При этом главным критерием истины, по Протагору, является выгода. Что кому выгодно, то и истинно.
Горгий (ок. 483 – 373 до н. э.) происходил из Великой Эллады. Он был выдающимся оратором, находя для всего и похвалу, и порицание, умел убеждать, побивать шуткой серьезность противника. В отличие от учения Протагора учил, что все ложно. Как и все элеаты, Горгий считал, что «не-бытие», не существует, а если и существует, то непостижимо, а если и постижимо, то не высказываемо и необъяснимо (для другого человека). Причем, речь идет не только о понятии «не-бытие», непостижимым и необъяснимым оказывается любое противоречащее понятие «не-А». Последнее – настолько емко, что выразить его в слове просто невозможно, ибо оно включает в себя все многообразие мира за исключением только одного понятия – «А». Если же речь идет о не-сущем, как понятии, выражающем «ничто», то выразить его в слове еще труднее. Как и все софисты, Горгий релятивист. При этом его учение об относительности и субъективности истины граничит со скептицизмом.
Платон и Сократ не любили и высмеивали корыстолюбие софистов. За это досталось от них и Продику. В диалоге Платона «Кратил» Сократ высмеивает его за то, что за 50 драхм он преподавал мудрость иначе, чем за одну. По утверждению Филострата Продик «был рабом денег и был предан наслаждениям».
Занимался Продик проблемами языка. Он считал, что прежде чем философствовать, надо научиться правильно употреблять слова, исходя из того или иного отношения между вещами. Например, Продик говорил о том, что страсти находятся посредине между желанием и безумием, ибо страсть – удвоенное желание, а безумие – удвоенная страсть. Это значит, что Продик исходил из признания некой промежуточной точки зрения, но тогда желание и безумие будут выступать как противоположности, как антонимы. Но Продик умел смотреть на вещи и с другой точки зрения, с позиции «соотнесенного», уточняя и различая их оттенки («мужество», «отважность»), по мере возрастания или убывания интенсивности того или иного свойства. Здесь речь идет о синонимике.
В учениях софистов не было единства. Их взгляды отличались даже по основным вопросам. Потеряв веру в общезначимую, всеобщую и объективную истину софистика с неизбежностью вела к отрицанию возможности всякого познания, к скептицизму. В конечном счете, все это вело к разложению науки. Особенно опасным это было в области этики, где субъективная истина вносила разложение в область гражданских и нравственных законов.
5. Сократ: «Если нет понятия, то нет и знания»
Сократ (ок. 470 – 399 до н.э.) – родился и жил в Афинах. Он не стремился к активной общественной деятельности, а просто вел жизнь философа: жил непритязательно, но зато имел досуг. Все свое время он посвящал философским беседам и спорам. У него было много учеников, но в отличие от софистов Сократ не брал денег за обучение. Женщинам не везло с Сократом. Он был дважды женат и был плохим семьянином: не заботился ни о женах, ни о трех своих сыновьях. Заботу о хлебе насущном и для себя, и для тех, за кого он был в ответе, переложил на плечи других. По свидетельствам современников, Сократ был добрым, но насмешливым человеком, постоянно толкующим или размышляющим о вечном.
Иначе поступали софисты – профессиональные ученые и учителя мудрости. Отдаваясь науке, они не просто учили других жить, они умели жить сами. Во всяком случае, они умели заработать на жизнь себе, и обучали этому других.
Наши сведения об учении Сократа не совсем надежны, поскольку сам Сократ ничего не писал, предпочитая написанному живой разговорный язык. Поэтому все, что мы о нем знаем, мы знаем от его учеников – Ксенофонта и Платона. Ксенофонт написал «Апологию Сократа» и «Воспоминания о Сократе», тогда как Платон приписал Сократу почти все свое учение. И сегодня трудно даже сказать, что принадлежит Сократу, а что – Платону.
В отличие от софистов, признававших относительность истины, Сократ стремится найти общеобязательное, абсолютное знание. А это означает, что Сократ игнорирует релятивность бытия и служащие для его описания сравнительные понятия: соотнесенное и противоположное, с позиции которых все чувственно воспринимаемые вещи имеют относительное значение, изменяются, возникают и исчезают. Кажущееся большим по отношению к одной вещи, оказывается малым в сравнении с другой. И здесь нельзя найти такой ориентир, который смог бы стать единственной и надежной опорой нашему уму.
Иное дело абсолютные, классификационные понятия, которые отражают общее, одинаковое в вещах. У Сократа не было сомнения в реальности существования общего, которое он понимает в виде вечных, неизменных сущностей, как истинное, идеальное бытие. Ни у Сократа, ни у Платона не вызывало сомнений: это подлинная реальность, которая не идет ни в какое сравнение с преходящим и релятивным бытием вещей. Более того, знание о чувственно воспринимаемом мире не только объявляется «мнением», но как бы автоматически исключается из сферы чистого разума, из подлинного знания. Произошел окончательный переворот в воззрениях: подлинное знание досократиков о релятивном мире объявляется «мнением», тогда как мнение о существовании абсолютных сущностей возводится в ранг подлинного «знания». Будучи врагом софистики, Сократ считал, что каждый человек может иметь свое мнение, но истина для всех должна быть одна. На достижение такой истины и направлена философия. То же касалось не только полемики с софистами, но и его отношения ко всем предшествующим философам, занимающимся изучением природы. Все они, опираясь на разные точки зрения, давали разные картины мира, что свидетельствовало о невозможности твердого знания. Указанная ситуация и обусловила поворот сократовской философии от изучения релятивной действительности к абсолютному бытию, от изучения природы к изучению человека, как главной темы его философских размышлений.
Считая, что сам он не обладает истиной, Сократ помогал родиться ей в душе собеседника. Свой метод он уподобил повивальному искусству своей матери. Подобно тому, как та помогала детям появляться на свет, Сократ помогал рождаться истине. Поэтому свой метод он называл майевтикой – повивальным искусством. Цель майевтики – дать определение. Вслед за элеатами Сократ возводит знание на уровень предельно общих классификационных понятий. Но именно он первым обратил внимание на то, что если нет понятия, то нет и знания. Поэтому смысл всей философии Сократа в том, чтобы найти определение, понятие.
Это достигалось в процессе собеседования посредством индукции – наведения, восхождения от частного к общему. Сократ, например, ставил вопрос: что есть «мужество» как таковое, каково понятие мужества, которое выражало бы всевозможные его случаи и оттенки? Дать определение этого классификационного понятия и должно быть предметом майевтического рассуждения.
Вместе с тем, любое определение классификационного понятия изначально не может вместить в себя все многообразие частных случаев, т.е. не может претендовать на полное абсолютное знание. Тем не менее, и сегодня еще существует вера в рассудочную дифинитивную философию, в рамках которой происходит то же самое, что и раньше: идут споры и даются десятки определений тому или иному понятию, например, тому, что такое философия, культура, цивилизация и т. д. И спорам этим нет, и не будет конца.
Убеждение в существовании объективной истины означает у Сократа, что есть и объективные моральные нормы, стоящие выше индивидуальных мнений и общие всем людям, что различие между добром и злом не относительно, а абсолютно. Поэтому для Сократа дело заключалось в том, чтобы оградить молодое поколение, как и умы самих управителей, от влияния низменных идей, появившихся в греческом обществе в связи с деятельностью некоторых софистов. Ибо Сократ не отождествлял счастье с выгодой, он отождествлял его с добродетелью.
Что же касается недобросовестности софистов, то Сократ доказывает, что обман при всей своей сиюминутной выгоде, в конце концов, наказывает себя. Не от денег рождается у людей добродетель, а, наоборот, от добродетелей бывают у людей и деньги, и прочие блага.
Но делать добро можно лишь тогда, когда знаешь, в чем оно состоит. Мужественным человек может быть лишь тогда, когда знает, что такое мужество. И вообще знание того, что такое добро и что такое зло, делает людей добродетельными и счастливыми. Истинная нравственность, по Сократу, – знание того, что есть благо и прекрасное и вместе с тем полезное для человека, что помогает ему достичь блаженства и жизненного счастья. Но прекрасное само по себе, а также благое, доброе, справедливое, как абсолютные и неизменные истины – даются с трудом в процессе познания того общего и существенного, что охватывает все случаи и все примеры этих явлений. Так, мораль сливается для Сократа с абстрактно-всеобщим знанием.
Идя вслед за софистами, Сократ касается, главным образом, вопросов человеческого бытия, но при этом стремится находить объективные гносеологические позиции, позволяющие находить не относительную, а абсолютную истину. Так поступали элеаты. Однако предметное поле их философии в корне отличалось от сократовского. Предельно общие классификационные понятия они искали и находили для осмысления природы. Интересам же Сократа были чужды как природа в целом, так и математика, физика и другие конкретные науки, поскольку для этики они не имели ни какой ценности. Сократ надеялся, что в этом исключительно этическом направлении, с помощью предельно общих понятий ему удастся постичь самую сущность явлений, господствующих над всеми частными случаями человеческой жизни. Поэтому Сократ понимал философию как систему наиболее общих классификационных понятий об общеобязательном законе добра. Определение того, что такое справедливость, рассудительность, мужество, истина, красота, взятые сами по себе, были в центре раздумий Сократа.
Деятельность софистов, а затем и Сократа, означала изменение предметного поля философии. Она послужила основанием для этических школ. До них философия познавала в основном внешний по отношению к человеку мир, природу. Сократ же утверждал, что она непознаваема, а познать можно только душу человека и его дела, в чем и заключается задача философии. В центре внимания Сократа, как и некоторых софистов, – человек. Но он рассматривается Сократом только как нравственное существо. Призыв «Познай самого себя!» и утверждение: «Я знаю, что я ничего не знаю» стали для Сократа определяющими. Это исходные тезисы сократовской философии. Оба они выражали ее суть – вопросы познания и нравственности. Целью его философских исканий является стремление помочь людям, чтобы они сами нашли «самих себя». Изучение природы и объяснение природных явлений, Сократ считал излишним и принципиально невозможным делом.
Поэтому, в истории древней европейской философии учение Сократа воспринимается как некий водораздел. До Сократа она в основном изучает природу, в которой человек представляет собой только одну из ее частей. После Сократа философия утверждает проблему человека в качестве главной темы своих размышлений, продолжая тем самым гуманистическую линию философских исканий софистов, которые с одинаковым успехом занимались не только проблемами человека, но учили математике, физике, астрономии и другим наукам.
О Сократе существует огромная литература, вобравшая в себя все моменты его житейской и научной биографии. Не было периода и не было поколения в мировой истории, которое бы прошло мимо судьбы этой необычайной личности. Для многих Сократ был примером подлинного мужества и стойкости, образцом нравственных исканий и убеждений. Именно Сократ положил начало традиции, характеризующей европейскую классическую философию в целом. Поэтому, одной из насущных задач является воссоздание объективного, научно достоверного облика Сократа, раскрытие смысла и содержания его учения, жизненных ориентиров, ошибок и заблуждений. И главное, нужно понять, что далеко не во всем можно подражать Сократу, считая его образцом мудреца. В общем же, Сократ получил от сограждан то, к чему сам объективно стремился.
Поэтому, принимая за образец поведение Сократа надо учитывать, что превосходство над другими – это всегда заявка на возмездие. И нужно быть действительно мудрым, чтобы донести свой дар людям и не поплатиться при этом за свою исключительность. А может быть, именно в таком поведении Сократа и заключались его мужество и мудрость, а трагические обстоятельства его смерти как раз и явились началом его философского бессмертия?
Вслед за элеатами, Сократ отвергает мышление сравнительными понятиями и переходит к мышлению классификационными понятиями предельной общности. Этот шаг позволяет избавиться от релятивизма софистов, позволяет перейти к понятийному знанию, обусловленному формально-логическим мышлением на основе отношений абстрактного тождества и абстрактного различия: А и не-А. Поэтому мышление Сократа, как и мышление элеатов не выходит за пределы рассудочного мышления, тогда как другие досократики, в том числе и софисты, осмысливали реальность с позиций разума.
Рис. 12. Вниз по лестнице, ведущей вверх
Отсюда следует вывод, что именно Сократ и его последователи, окончательно завели философию в тупик, из которого вот уже более двух с половиной тысяч лет она никак не может выбраться. В результате деятельности Сократа философия сделала шаг назад с позиций хотя и примитивного, но разумного восприятия действительности, к рассудочному непротиворечивому мышлению.
6. Платон: в лабиринте рассудка
Платон (427 – 347 до н.э.) – древнегреческий философ, основоположник всей европейской философии. Происходил из афинского аристократического рода. С философией познакомился благодаря Кратилу, был ближайшим учеником Сократа.
Платон тяжело переживал смерть своего учителя, после которой, надолго покинул Афины. Возвратившись сюда снова, Платон на собранные для него деньги приобрел земельный участок, на котором основал свою школу, получившую название Академия и которая просуществовала 915 лет. Здесь преподавалась философия, математика и другие науки. К школе Платона примыкали крупнейшие математики его века. Здесь же был учеником и сотрудником величайший философ античности – Аристотель. Поэтому Платона называют одним из самых влиятельных учителей человечества. Многогранность его способностей поражает. Это не только философ, но и ученый, математические способности которого неотделимы от художественных дарований. Его сочинения, написанные в форме диалогов, дошли до нас целиком. Хотя есть сомнение в том, что все они принадлежат Платону.
Через все творчество Платона проходит ряд основных тем, связывающих его с предшественниками. Прежде всего, – это связь с Сократом и духом его философствования, чему у Платона посвящено большинство диалогов. Однако можно считать, что учение Платона является не просто продолжением сократовского подхода, но скорее синтезом нескольких учений: Сократа, элеатов и Пифагора. Тогда как оппонентами Платона выступают софисты, ионийские философы, а затем уже и Аристотель. Платон творец одного из двух основных типов философского мировоззрения – объективного идеализма. У зрелого и позднего Платона основной темой проходит законодательство и учение о государстве.
Каждый из платоновских диалогов глубоко продуман и в своей совокупности они составляют нечто единое, связанное учением об идеях. Они выразительны, блещут иронией и насмешкой, полны живописным изображением характеров, страстны и вдохновенны. Через все его творчество проходит гуманистическая тенденция, унаследованная им от софистов и Сократа. Хотя в целом, можно сказать, что мышление Платона скорее рассудочное, нежели научное. Не повлияло на Платона даже его пристрастие к пифагорейским идеям, сказалось, видимо, то, что в душе он так и остался художником, поэтом, каким он был до встречи с Сократом.
Согласно Платону, каждому классу объектов чувственного мира соответствует в бестелесном мире некоторый «вид», или «идея». Этот «вид» не может быть постижим чувствами, как обычный предмет, он может быть созерцаем лишь умом, к тому же умом, хорошо подготовленным к такому постижению. Право на существование имеют только благие идеи, тогда как высшей идеей у Платона выступает идея блага как такового – источник соразмерности, гармонии и красоты.
Однако полной ясности у Платона нет. Ни в одном из своих диалогов Платон не дает систематического и полного учения об идеях. Тем не мене можно с уверенностью сказать, что он приходит к мысли о том, что достоверное знание может быть достигнуто только посредством понятий, строго фиксирующих в предмете познания те признаки или черты, в силу которых предмет можно отнести к тому или иному роду. Именно платоновский Сократ определяет знание как мысль, направленную на фиксацию общих черт предметов и определяет познание как нахождение общих понятий. Но если Сократ ограничивал их приложение областью этики, то Платон расширил применение сократовского метода, а значит, и рассудочного мышления на всю область познания.
По замыслу Платона, идеи должны соотноситься друг с другом, т.е. находиться в отношении подчинения и соподчинения. Это означает, что они должны быть более и менее общими, находиться в отношении рода и вида. По Платону, идеи – это некая реальность, структурирующая материальное бытие, являющаяся причиной, источником бытия вещей. И должен существовать некий объективный закон, отождествляющий различное и различающий тождественное, что обусловливает самоорганизацию сущего в виде некоторой пирамиды, на вершине которой стоит идея блага. Своей неизменностью и вечностью бытие Платона похоже на бытие Парменида. Однако бытие Платона – это духовное множество, а не единое, нерасчлененное материальное бытие, как у Парменида. Кроме того, отмечается, что у Платона имеется вариант, согласно которому идеи могут переходить друг в друга, тогда как бытие Парменида полностью неподвижно.
Вместе с тем, никакой действительной иерархии идей, как иерархии общих, классификационных понятий, у Платона не получилось: мы находим лишь замысел стройной и исчерпывающей системы, но не более того. Мир слишком сложен, чтобы его можно было представить в виде пирамиды, как восхождение от менее общих классификационных понятий к более общим и, наконец, к самому общему и единственному понятию.
Под влиянием пифагорейцев Платон пытается упорядочить мир понятий и на числовой основе. Но количественные понятия дают возможность упорядочить только количественное многообразие мира. Таким образом, оказалось, что структурное многообразие мира невозможно упорядочить ни посредством классификационных, ни посредством количественных понятий.
Поставленная задача не может быть решена без участия в ее решении сравнительных понятий. А это достигается по мере нахождения тождества в различии и различия в тождестве. Постигая иерархию отношений тождества и различия и выражая ее в сравнительных понятиях, мы сумеем обозначить то, что пытался понять Платон посредством абстрактно-всеобщих, классификационных понятий. Причем, на наш взгляд, начало этой работы положено как предшественниками Платона – досократиками, так и величайшим из его учеников – Аристотелем.
По мнению В. Виндельбанда43, корень платоновской философии лежит в стремлении Платона выйти за пределы протагоровского релятивизма, значение которого признается им только для восприятий чувственного мира. Это получается вследствие исключения из познания сравнительных понятий и преимущественного использования классификационных понятий. Как сторонники абсолютного знания, Сократ и Платон упрекают софистику в том, что она отрекается от истинного, абсолютного знания, вследствие чего она не может дать основания для добродетели. В этом отношении они присоединяются к воззрению Парменида, осуждающего относительность чувственных восприятий и основанных на них мнений. Если существует добродетель, то, по мнению Сократа и Платона, она должна основываться на абсолютном, а не на относительном познании, о котором только и ведет речь софистика.
Путь к этому абсолютному знанию, независящему от выбора точки зрения, указывает Сократ. Это – познание истинного бытия посредством классификационных понятий. Выполнение этой задачи связано с поиском целого ряда понятий и установления их отношений подчинения и соподчинения посредством деления.
Таким образом, классификационным и сравнительным понятиям соответствуют два различных мира: мир истинной действительности – идеи, познающийся посредством классификационных понятий, и мир относительной действительности, возникающих и преходящих вещей, познающийся посредством чувственного восприятия и сравнительных понятий. «Идея», как предмет истинного познания никогда ни в каком отношении не изменяема, никаким образом не претерпевает перемен. Напротив того, воспринимаемые чувствами единичные вещи постоянно изменяются, возникают и уничтожаются.
Парменидовскую характеристику бытия Платон переносит на свои «идеи», как истинно сущее. Тогда как мир чувственно воспринимаемых вещей подчиняется у него гераклитовской характеристике.
Отсюда следует основное положение платоновской философии: надо различать два мира: один – предмет разумного мышления, другой – чувственного познания. Поэтому телам, воспринимаемым чувствами, противостоят обособленные от тел идеи, как бестелесные формы.
Все рассуждения Платона об идеях выражены им на языке рассудочных классификационных понятий. На мой взгляд, они абсолютно верны, но в отрыве от сравнительных понятий, они бесплодны, поскольку отражают лишь качественное многообразие мира. Тогда как мир представляет собой не только качественное и количественное многообразие – он многообразен структурно. А потому, лишенные сравнительных понятий все построения Платона не конкретны, страдают излишней всеобщностью и не способны охватить структурного многообразия мира: природного и социального.
Воспроизводя беседы Сократа, Платон использует жанр диалога в философском произведении. Поэтому диалектика у него тесно связана со стихией живой речи и умело направленной беседы. Слово «диалектика» Платон употребляет широко. В одном случае – для обозначения метода познания идеи путем отыскания того или иного понятия, в другом – как название приема деления объема понятия. Конечной целью диалектики должна была быть целая система логически взаимосвязанных классификационных понятий.
В диалоге «Софист» Платон говорит об умении отождествлять и различать вещи, так
«различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной и иной за тот же самый – неужели мы не скажем, что это предмет диалектического знания?»44.
Поэтому диалектику Платон определяет как высшую философию, ведущую к постижению истинно сущего. Эта высшая из всех наук, завершает познание. Платон ставит ее даже выше геометрии.
Итак, диалектика как метод, схватывает два противоположных движения: «путь вверх», как восхождение к познанию и определению предельно общего, «родового» и «путь вниз», как нисхождение по ступенькам «видов» к самому концу, к минимально общему. В итоге, задача состоит в том, чтобы свести все частные законы бытия к одному наиболее общему закону, который оказывается для всех вещей «благом», а затем из него вывести все частные законы, оказывающиеся частными «благами», поскольку именно «идея» блага сопрягает все множество идей в некоторое единство. В логическом плане – это сведение шаг за шагом низших понятий к высшим, родовым понятиям, а затем уже разделение родов на входящие в них видовые понятия.
Диалектика Платона явилась предшествующим этапом в развитии Аристотелем формальной логики. Ей принадлежит важное место в развитии не только гегелевской абстрактно-всеобщей объективной идеалистической диалектики, но и марксистской абстрактно-всеобщей материалистической диалектики. Однако борьба Платона против релятивизма и исключение из философского мышления всего спектра сравнительных понятий, введение которых в познание, как мы помним, обусловило появление предфилософского и философского мышления, знаменовала собой окончательный разрыв между элейской и ионийской традициями.
Ионийцы были создателями философии как объективной науки, как конкретно-всеобщего способа теоретизирования. Тогда как элеаты – Парменид и Зенон, а затем Сократ и Платон – ее разрушителями. После Платона разумное философское мышление, как мышление сравнительными понятиями, постепенно зачахло. Аристотель был последним философом, кто пытался оживить этот познавательный процесс. Но и его гений не сумел удержать философию от падения, от ее возврата к рассудочному, до философскому способу мышления.
Иными словами, произошел незаметный подлог, или лучше сказать, переход с одного, более высокого способа мышления на другой, менее высокий, совершенно не пригодный к решению философских проблем. Ибо без сравнительных понятий философия Платона перестала быть объективной наукой, т. е. Философией с большой буквы. Философия стала безликой и безжизненной тенью науки, стала рассудочной, хотя и талантливой литературой, соответствующей платоновскому характеру, более литературному и поэтическому, нежели научному.
Сегодня мы ясно видим, в чем состояла ошибка Сократа, Платона и философов последующего времени: из арсенала мыслительных средств был изгнан целый класс конкретно-всеобщих сравнительных понятий, место которых заняли классификационные понятия предельной общности.
Все несчастье европейской философии вытекает из попытки вытеснить релятивность, тогда как
«всякое знание, которое достигает человек и которым он пользуется в своей деятельности, носит принципиально релятивный характер».45
В этом заключается смысл сократо-платоновского переворота, который явился насилием и над реальной жизнью и над философией.
7. Аристотель: выход из тупика или апелляция к мудрости
Аристотель (Стагирит) – величайший древнегреческий философ и ученый-энциклопедист (384—322 гг. до н.э.). Его родина полис Стагира (Македония). В молодости, по словам очевидцев, Аристотель был невзрачного вида, имел худые ноги, маленькие глаза, был шепеляв, но, тем не менее, хотел быть в центре внимания окружающих: любил хорошо одеваться, носил по несколько дорогих перстней, носил свисающую на лоб челку и короткую бородку.
В 364 году до н. э. Аристотель встречается с Платоном. Их отношения, продолжались в течение 17 лет вплоть до самой смерти Платона, которого Аристотель высоко ценил. Платон разглядел способного юношу и оценил его по достоинству. Вместе с тем, Платон сильно не одобрял отношение Аристотеля к своему внешнему виду. Кроме того, Платона раздражала свойственная Аристотелю манеры держать себя, его убежденность в том, что по знаниям, он выше всех.
Несогласие с академической философией в основных вопросах заставили Аристотеля оставить Академию, с которой он был связан в течение двадцати лет. В конечном счете, Аристотель становится непримиримым противником платоновского учения. Позднее он скажет: «Платон мне друг… но истину следует предпочесть».
Ряд обстоятельств привели к тому, что Аристотель надолго покинул Афины. Снова в Афинах Аристотель оказался в пятидесятилетнем возрасте. В 336 г. до н.э. он создает здесь собственную философскую школу – Ликей, которая располагалась в противоположном, по отношению к Платоновой Академии, конце Афин. Ликей был задуман Аристотелем и как научный центр, и как учебное заведение, противостоящее Академии и противодействующее распространению платоновских идей. Но как видим, Ликею не удалось противостоять Академии настолько, чтобы воспрепятствовать продвижению платоновских идей и остановить деградацию философского мышления.
Наследие Аристотеля велико. Его деятельность была большим вкладом практически во все области античной науки, кроме того, были созданы новые научные направления. В 1 в. н.э., в большинстве своем, труды Аристотеля были собраны, классифицированы и изданы последователем аристотелевой философии Андроником Родосским.
Главное философское произведение Аристотеля – «Метафизика». В ней он излагает наиболее существенные вопросы онтологического характера. И здесь же излагается критика философии Платона, которую Аристотель определял не иначе как мнимую мудрость. «Метафизика» сложена из разных частей, которые далеко не всегда расположены в порядке их написания. В ней много повторов, неясностей, противоречий. Особенно значительной для понимания и самого аристотелевского учения и истории досократовской философии является первая книга «Метафизики», где он излагает взгляды предшествующих мыслителей. Все это говорит об Аристотеле не только как об ученом, но и как об историке философии. Причем, Аристотеля можно называть не только философом, но и метафилософом, поскольку его историко-философские работы – это не только способ осмысления мира, но и «способ осмысления способов осмысления мира».
К истории досократовской философии Аристотель подходит с теоретико-логической позиции. Главное место в ней он отводит пониманию мудрости, которая,
«по общему мнению, занимается первыми причинами и началами… Таким образом, ясно, – делает вывод Аристотель, – что мудрость есть наука об определенных причинах и началах»46.
И хотя многие исследователи высказывают сомнения в отношении ценности передаваемого Аристотелем историко-философского материала, истина, видимо, заключается в том, что Аристотель, наряду с Гесиодом, более или менее точно сумели передать особенность древнегреческого мышления: философского и предфилософского. Но если поэма «Труды и дни» Гесиода дает представление об истоках досократовского мышления, о его каббалистических корнях, то «Метафизика» оценивает мышление греков с философской, более зрелой позиции. Поэтому можно с уверенностью сказать, что из предфилософии Гесиода родилась греческая философия, тогда как в философии Аристотеля она обрела свою зрелость.
Согласно Аристотелю, философия в Древней Греции зарождается как системно – рационализированное учение о природе, ищущее в ней единое начало. Но такой наукой – мудростью, по Аристотелю, может обладать только Бог, который
«принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у Бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше – нет ни одной»47.
Аристотель понимает, что в основе познания лежит сравнение вещей друг с другом. Поэтому «первая философия» должна познать суть тождественного, сходного, равного и тому подобного, а также противолежащего им. При этом, различие Аристотель понимает как конкретное различие. А именно так, что различное
«различается от чего-то в чем-то определенном, так что необходимо должно быть нечто тождественное, в чем различаемые вещи различаются между собой».48
В отличие от Сократа и Платона, Аристотель не только не исключает из философии релятивность, а, значит, и сравнительные понятия, напротив, он ищет и находит их в досократовской философии, оценивает их значение для познания истины, а затем вводит в свою «первую философию» в виде четырех видов противолежания: противоречащего, противоположного, соотнесенного, лишенности и обладания.
Повторением в книге этих понятий, как структур мысли, отражающих структуру бытия, подчеркивается их важность для становления разумного мышления. Поэтому снова и снова мы раскрываем их содержание. Но, несмотря на это, многие читатели упорно не хотят осмысливать именно эти абстракции. А без их понимания воспринимается только рассудочные компоненты книги, тогда как самая важная ее часть – разумная, остается вне поля зрения читателя. Причем, и сам Аристотель почти во всех своих работах многократно обращает внимание именно на эти абстракции.
Так, Аристотель отмечает коренное различие между противоречащим и противоположным, поскольку у противоречия нет ничего промежуточного, тогда как между противоположностями оно обязательно существует, ибо противоположности представляют собой избыток и недостаток того или иного субстрата относительно строго заданного промежуточного состояния. Они тождественны по роду, но различны по виду. Причем и промежуточное принадлежит к тому же роду, что и противоположности. Противоречащее, наоборот, определяется Аристотелем как абстрактное различие, которое настолько абстрактно, что включает в себя все, кроме «А».
Классифицируя различия, Аристотель, выделяет «соотнесенное», и рассматривает его как такое отношение, о котором говорят, «что то, что оно есть, оно есть в связи с другим». Аристотель отмечает обоюдность и субстанциальное тождество соотнесенного. Так как под «большим», например, понимается «большее по отношению к меньшему, а под меньшим – меньшее по отношению к большему», «под рабом подразумевается раб господина, а под господином – господин раба». Поэтому соотнесенные между собой стороны всегда находятся вместе, а также в случае необходимости и устраняются вместе. Кроме того, эти отношения касаются чисел и являются их свойствами.
Сравнивая «соотнесенное» с «противоположным», Аристотель убеждается в том, что по определению эти два рода противопоставления отличаются друг от друга. Так, если противоположности рассматриваются как избыток и недостаток относительно «промежуточного», то «соотнесенное» имеет смысл только по отношению друг к другу. Последний признак характерен также и для четвертого вида противолежания – «лишенности и обладания», которые противостоят друг другу отсутствием и наличием одного и того же свойства. Например, как слепота противостоит зрению. Но поскольку между ними Аристотель не сумел выявить числового отношения, он допустил, что они не противолежат друг другу как соотнесенное. Нам же представляется, что «лишенность и обладание» – это предельный вариант «соотнесенного», когда какому-то свойству противостоит его минимальное, т.е. нулевое значение. Кроме того, все три вида противолежания: соотнесенное, лишенность и обладание, противоположное могут быть одного и того же рода, поэтому каждый из них может быть представлен через каждый другой.
Наконец, Аристотель сравнивает эти три вида противолежания с «противоречащим» и убеждается в том, что
«утверждение и отрицание, явно не противолежат ни одним из указанных выше способов, ибо всегда только одно из них необходимо истинно, другое ложно. В самом деле, ни при противоположностях, ни при соотнесенном, ни при лишенности и обладании свойством не необходимо, чтобы одно всегда было истинно, другое – ложно»49.
8. Самое достоверное из всех начал
Аристотель понимает роль, и значение каждого из видов противолежания, но не все они могут быть признаны за «начало начал». Исключение составляет противоречащее, и именно его Аристотель выбирает в качестве самого достоверного из всех начал, как самой первой ступени познания. Философ утверждает:
«невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… – это, конечно, самое достоверное из всех начал».50
Руководствуясь этим началом можно сказать, что в одном и том же, в одно и то же время, в одном и том же отношении не могут присутствовать абстрактные различия: «А» и «не-А».
Аристотеля интересует и другой вопрос: а могут ли в одном и том же объекте уживаться конкретные различия, т.е. другие виды противолежания, в частности, противоположности. Здесь нет А и не-А, поскольку «горячему» противоречит не «холодное», а «не-горячее». Ведь противоречие может быть лишь в пределах одного понятия, а «горячее» и «холодное» относятся к разным, т.е. к противоположным понятиям.
Закон (запрещения) противоречия вызвал много возражений. Его критиковал Г. В. Ф. Гегель, утверждая, что он метафизичен. Однако это не так, поскольку Аристотель определил границы своей формальной логики только одним из видов противолежания – противоречащим.
Что же касается диалектики, то в круг ее интересов входят и все остальные виды противолежания, множество которых при желании мы можем назвать и расположить друг за другом в ряд между абстрактным тождеством и абстрактным различием. Причем если Аристотель выделял только четыре вида, то, на мой взгляд, их бесконечное множество.
Поэтому с «первой философией» Аристотель тесно связывает и свое логическое учение, ибо основной закон бытия, согласно которому одно и то же не может в одном и том же смысле существовать и не существовать, есть также и закон мышления. При этом следует подчеркнуть, что противоположности – это не противоречащие друг другу стороны. Поэтому противоположности как и другие конкретные различия могут находиться в одном и том же. Например, в одной посуде мы можем смешать равные (и не равные) объемы горячей и холодной воды или белой и черной краски. Но иное дело, когда речь идет о высказываниях: они не в коем случае не должны быть противоречивыми.
Поэтому «те, кто намерен участвовать в беседе, – пишет Аристотель, – должны сколько-нибудь понимать друг друга… Следовательно, если кто говорит, что вот это есть и не есть, он отрицает то, что утверждает, тем самым он утверждает, что слово обозначает не то, что оно обозначает, а это несуразно. Если поэтому „быть вот этим“ что-то означает, то противоречащее этому не может быть верным в отношении одного и того же»51.
Ставя вопрос подобным образом, Аристотель пытается убедить сторонников Гераклита в правильности и необходимости логического закона противоречия. Даже, если утверждаемое Гераклитом по существу истинно, – отмечает Аристотель, – то не может быть правильной сама форма его утверждения,
«а именно что одно и то же может в одно и то же время быть и не быть»52.
Формально-логическое мышление Аристотеля развивалось в тесной взаимосвязи с его изучением природы и общества. Поэтому его справедливо называют отцом формальной логики как систематизированной науки о рассудочном мышлении.
Но с таким же успехом Аристотеля можно назвать и отцом диалектической логики, как науки о разумном мышлении, поскольку именно он осмыслил ее исходные парадигмы: «противоположное» и «соотнесенное», обусловленные каббалистическим «законом весов». Тогда как все другие жившие после него мыслители, например, Н. Кузанский, Г. В. Ф. Гегель или К. Маркс пытались осуществить этот «проект» на пути предельных обобщений, т.е. посредством использования классификационных понятий предельной общности, т.е. в рамках рассудочного сократо-платоновского мышления.
Конец ознакомительного фрагмента.