Фехтмейстер. Глава 4 (Владимир Свержин, 2008)

Глава 4

Чуть свет в квартиру Лунева на Садовой явился сотник Холост с сообщением, что нынче же там будет установлен телефон, а в здании Главного штаба для его высокоблагородия и его группы уже выделен кабинет. Как утверждал атаманец, для этого пришлось выслать на фронт одного полного генерала, и кабинет был бы готов еще ранее, когда б не одна загвоздка – подыскать место в действующей армии, где бы оный военачальник причинил наименьший вред. Так что после утреннего чая пятиметровый «делоне-бельвилль», посреди бела дня сияя всеми тремя включенными фарами, промчал по Невскому и остановился у самой арки штаба аккурат перед решеткой высоких чугунных ворот. Из окон нового кабинета виделась знаменитая колонна и панорама Зимнего дворца – главной резиденции государя, в которой, как говаривали, он не появлялся с того рокового сентябрьского дня, когда выступал с балкона перед охваченной всеобщим яростным порывом толпой.

– «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», – пробормотал Лунев, глядя на маячивший за окном Александрийский столп. Великая победа над грозным Бонапартом казалась сейчас далекой и едва ли не баснословной. А ведь и всего-то сто лет прошло. Занятно, какие-то у этой войны памятники будут? Но полноте! Платон Аристархович резко повернулся и отошел от окна. – К делу! Итак – заговор!

Если неустановленный покуда Фехтмейстер не блефует, в авантюру втянуты некоторые великие князья. Как минимум один. Это звучит обескураживающе, но если отбросить эмоции, в таком участии нет ничего странного. Не было в России случая, чтобы дворцовые перевороты обходились без особ из самого ближнего к престолу круга. Воистину, предают только свои!

Легче всего было бы представить на месте сановного заговорщика брата императора – великого князя Михаила Александровича. Он слывет известным либералом, да и на государя ему есть за что обижаться. Женитьба на разведенной, да к тому же и бывшей супруге однополчанина, да еще и отнюдь не царских кровей, в свое время поставила великого князя в ряд отверженных. Изгнание, скитание по Европе почти без средств к существованию… Лишь начало войны заставило императора сменить гнев на милость и позволить брату вернуться на родину.

Ни дать ни взять – герой бульварного романа. По мнению возбужденных романтическими бреднями умов, такой легко может пойти на мятеж для того, чтобы восстановить справедливость и покарать жестокого тирана. Сейчас под рукой великого князя Михаила Дикая дивизия. Горцы, сражающиеся в ней, преданы командиру не менее, чем Заурбек лично ему. Но Дикая дивизия на фронте, государь не слишком подходит на роль кровавого деспота, к тому же великий князь, как сказывают, вовсе не склонен к мстительности.

Хотя все это пока лишь умозрительные построения, и сбрасывать со счетов великого князя Михаила нельзя.

Следом за родным братом государя можно предположить двоюродного, Кирилла Владимировича. Он нынче командует морскими батальонами, и у него тоже есть причина не жаловать кузена. Вернее, даже не его, а его супругу, государыню императрицу. Как-никак, жена Кирилла Владимировича первым браком была за родным братом ее императорского величества. И рассталась они из-за любви оного брата к мальчикам. Скандал был громким.

При мысли о супруге великого князя Кирилла Владимировича Луневу вдруг снова вспомнилась его недавняя спутница, загадочная Лаис Эстер. Он резко мотнул головой, отгоняя появившийся образ.

– Может, того, коньяку? – по-своему расценивая поведение начальства, участливо предложил Холост, скучавший в ожидании распоряжений.

– Законы нарушаете, сотник?

– Никак нет, ваше высокоблагородие, – с насмешливой рьяностью выпалил казак, – безжалостно изничтожаю врага Отечества.

Он достал из нагрудного кармана щеголеватого кителя серебряную плоскую флягу и потряс ею возле уха.

– Враг наглухо блокирован, но еще держится. У него хорошая выдержка.

– Ну, полноте, – оборвал краснобая полковник. – Лучше спрячьте, и сделаем вид, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал.

– Как прикажете, придется в одиночку врага одолевать.

«Если бы так просто было одолевать врага! – чуть заметно ухмыльнулся Лунев. – Впрочем, что ему, казаку? Указали: скачи вон туда, руби вон тех, и вперед – „Ура! Ура! Шашки наголо!“ А здесь поди найди еще, кто Отечеству и государю злейший враг. Мундиры на всех одной армии и на словах всякий царю – нерушимая опора и за то многократно высочайшими наградами жалован.

Вон те же, к примеру, ближайшие родичи его императорского величества – куда ни кинь, у всякого обида. У кого на самого Николая, у кого на императрицу, Александру Федоровну. А пуще всех на Старца злокозненного, Гришку Распутина – вот уж точно чертов кум! Заморочил голову императрице, теперь сладу с образиной тобольской нет. На что уж, кажется, супруга великого князя Николая Николаевича с государыней близка была. Когда та хворала, собственноручно ее выхаживала. Почитай, с того света вернула. А стоило против зловредного шарлатана слово молвить – и все, прочь с глаз.

Стало быть, и у великого князя Николая Николаевича, нынешнего Верховного главнокомандующего, есть личная причина недолюбливать венценосного племянника. Да что тут сказать, среди тех, кто ближе всего к трону стоит, мало сыщется государевых доброжелателей.

И все же сам этот факт не означает, что кто-либо из великих князей действительно замешан в заговоре. Но, увы, поводов думать иначе пока также нет.

За долгие годы службы Платон Аристархович Лунев пришел к неутешительному выводу, что о людях изначально следует думать плохо, и затем радоваться всякий раз, когда подозрения выйдут ошибочными. Сейчас не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы осознавать реальность проступающего в письме Фехтмейстера заговора: имелась причина – общее недовольство царского окружения правлением императора Николая II. Имелся повод – пассивность и нерешительность государя в нынешней войне. Если вспомнить войну прошедшую, русско-японскую, такая нерешительность может дорого стоить империи. А тут еще слушок, будто бы и сама императрица, в девичестве – Гессен-Дармштадтская принцесса, работает на руку кайзеру Вильгельму… Слух этот, возможно, сами немцы и пустили, но в русских умах и, что печальнее, в сердцах он нашел самый радушный прием.

Есть и возможность действовать жестко. Даже если не брать в расчет дядю императора, великого князя Николая Николаевича, под рукой которого вся армия и флот, то одних только морских батальонов может с лихвой хватить, чтобы отстранить Николая II от власти. Сколько раз судьба России диктовалась парой гвардейских полков?! Ежели не считать пустозвонов-декабристов, все прочие военные перевороты удавались с блеском.

Итак, вполне можно предположить, что среди придворной знати, чинов гвардии, а возможно, и Генерального штаба действительно имеется заговор «патриотического толка», так сказать, «за сильную Россию против мракобесов-христопродавцев и засилья немецких шпионов».

Самое забавное, или уж мерзкое, – как посмотреть, что, возможно, как раз те самые немецкие шпионы заговором и дирижируют. Шутка ли, в самый разгар войны в сражающемся государстве сместить законного правителя! Но вопрос остается, как и прежде, открытым: впрямь ли существует вышеуказанный заговор? Или же он лишь плод беллетристической фантазии неведомого еще Фехтмейстера?»

– Ваше высокоблагордие, – окликнул задумчиво глядящего в окно Лунева атаманец. – К вам тут колобок прикатился.

– Какой еще колобок? – Контрразведчик озадаченно поглядел на стоявшего у дверей помощника.

– Какой-какой, полицейский! Без свистка, но в пенсне.

– А, Снурре, – хмыкнул Лунев.

– Он самый. Снип-Снап-Снурре-Люре-Базелюре.

– Да прекратите вы, наконец!

– А шо я? Я ж так, для беглости мысли.

Холост открыл дверь кабинета, впуская гостя. Коллежский асессор Снурре и впрямь напоминал известного героя детской сказки. Христиан Густавович метнул недовольный взгляд из-за стекол золотистого пенсне на атаманца. Однако тот сделал вид столь насмешливо серьезный, что привыкший к порядку чиновник лишь недовольно хмыкнул и покачал головой.

– Здесь все как вы просили, Платон Аристархович, – стараясь придать солидность дребезжащему голосу, проговорил Снурре. – В этой папке сведения о деятельности социалистов-революционеров. Здесь социал-демократы, в первую очередь большевистская фракция. Тут, – он положил очередное дело, – анархисты. Вот здесь, извольте видеть, сепаратисты. Тут очень обще: и финны, и поляки, и кавказцы. Если пожелаете, можно по каждому из них отдельно материал предоставить, так сказать, поприцельнее. Вот так-с! – Полицейский слегка поправил сползающее пенсне. – И вот еще. Вы намедни просили собрать материал о госпоже Лаис Эстер.

– Уже готово? – Лунев наугад открыл одну из папок и углубился в чтение, чтобы не выдать взглядом свою заинтересованность. Не то чтобы он всерьез полагал обнаружить причастность к дворцовому заговору господ социалистов, но полностью отбрасывать этих возмутителей державного спокойствия считал преждевременным. Успокаивало одно: сии товарищи и граждане желали коренных перемен, а вовсе не смены власти внутри довольно узкого круга царской династии. Конечно, устройство заговора могло стать одним из этапов многоходовой комбинации. Но, как показывает практика, подобные каверзы отнюдь не в стиле «борцов за всенародное счастье».

– К вечеру я вам доставлю полную информацию по интересующей вас особе, – между тем продолжал чиновник. – А сейчас вот. – Он протянул Луневу свежий выпуск «Петроградских ведомостей».

«Злодейское ограбление на Большой Морской», – гласил отчеркнутый заголовок одной из статей. – Вчера ввечеру было совершено злодейское ограбление в квартире известной хозяйки спиритического салона госпожи Эстер. Мадемуазель Лаис Эстер, известная светская красавица и добрая знакомая многих влиятельных особ, в том числе близкая подруга великих княгинь Анастасии Николаевны и Ксении Александровны, по возвращении домой застала свою квартиру перевернутой вверх дном. Неизвестные ворвались в дом и, заперев прислугу в одной из комнат, принялись обшаривать его в поисках денег и драгоценностей. Лишь благодаря небывалой храбрости и ловкости дворецкого ее милости, господина Шультце, разбойников удалось изгнать. Они бежали несолоно хлебавши. Жандармерия разыскивает троих злоумышленников, совершивших налет на квартиру госпожи Эстер. Как сообщается, среди негодяев один, а то и двое ранены».

– Вот даже как? – Лунев отложил газету. – Занятно. А отчего, скажите на милость, этим делом вдруг занимается жандармерия, а не сыскная полиция?

Снурре вновь поправил сползающее пенсне.

– Госпожа Эстер, сами изволите понять, дамочка непростая. К тому же не российская подданная.

– Резонно, – согласился контрразведчик. Он еще раз пробежал глазами текст заметки. – Да, случай, однако, редкий! Что ж там за дворецкий, который эдак взял да в одиночку разбросал троих налетчиков?

– Господин Шультце, – как ни в чем не бывало напомнил полицейский чиновник, – если не ошибаюсь, это родной брат Артура Шультце.

– Того самого? – Лунев поднял на архивиста удивленные глаза.

– Если не ошибаюсь, – еще раз, точно набивая себе цену, ответил Снурре.

– А вы, как обычно, не ошибаетесь.

– Прежде не случалось, – довольный похвалой, подтвердил коллежский асессор. – Вот так-с.

– Сотник, – Лунев повернулся к ожидавшему у дверей атаманцу, – заводи свой экипаж, мы едем на Большую Морскую.

Если бы среднего жителя Петрограда, не говоря уже о прочих подданных империи, спросить, кто таков Артур Шультце, большинство бы, не утруждаясь напрягать память, пожало плечами. Кое-кто стал бы вспоминать обладателя этой незамысловатой немецкой фамилии меж своих знакомых. И это при том, что плоды его своеобразного искусства они, вероятно, держали в руках, и не по разу. Господин Шультце был необычайно скромен. Во всем, что касалось его неслужебных дел, он старательно избегал славы. Однако, невзирая на его ухищрения, тем, кто волею судеб и государя имел отношение к тайной войне или же попросту к уголовному сыску, эти имя и фамилия говорили немало.

Этот приятный в обращении уроженец Лифляндии сделал недурственную карьеру в российском монетном ведомстве и был вхож как в аристократический, так и деловой высший свет Санкт-Петербурга. Какое же горькое похмелье ожидало и тех и других, когда вдруг сей завсегдатай светских раутов и литературных салонов исчез из Петербурга и появился в Вене, да еще не просто так, а с ценным грузом. Среди рубашек, галстуков и костюмов в чемоданах Артура Шультце обнаружились пластины для печати десяти-, двадцати пяти-, пятидесяти– и сторублевых купюр. В скорости «шультцевки» наводнили приграничные губернии, Москву и Санкт-Петербург. Особенно много их оказалось именно в столице. Впрочем, кто знает, отличить фальшивки мог лишь эксперт. Бумага на купюрах была чуть иная, нежели у оригинала.

Мелькнув в Вене, Артур Шультце исчез, как в воду канул. Но, как можно было понять, с началом войны правительство Франца-Иосифа предложило беглому чиновнику наладить выпуск русских денег в максимально возможных количествах. Луневу доводилось встречать «шультцевки» и среди вещей убитых турецких офицеров, и в описи бумаг, обнаруженных при разгроме германского посольства. Счет здесь шел уже не на тысячи, а на миллионы рублей.

И вдруг на тебе, родной брат Артура Шультце живет и благоденствует здесь же, в Петрограде, под крылом весьма странной госпожи Лаис Эстер, подруги великих княгинь, а возможно, что греха таить, и их мужей, подданной императора Франца-Иосифа!

Разглядывая мелькавшие за окнами дома, Лунев вздохнул про себя, отмечая этот неприятный факт.

Конечно, «впоследствии не значит вследствие», и все, что он себе понапридумывал, может быть лишь чудовищной цепью совпадений. «А если нет? Если все же не совпадение? Лаис сама говорила, что ее брат – адъютант императора Австро-Венгрии, положил ей щедрое содержание. Не „шультцевками“ ли он ей выплачивает?»

Платон Аристархович поймал себя на мысли, что очень не хочет, чтобы госпожа Эстер была замешана в этом неприятном деле. «В конце концов, будь она и впрямь шпионкой, стала бы рассказывать о своем брате? Да и Конрад Шультце, когда бы он был шпионом, что бы ему стоило сменить паспорт и называться любой иной фамилией? Какие-то нелепости.

– Большая Морская, ваше высокоблагородие, дом адмиральши фон Граббе. – Сотник повернулся к своему начальнику. – Прикажете оставаться или с вами идти?

Поручик Вышеславцев любил производить впечатление на женщин. Сейчас, когда великое множество гвардейских офицеров, бывших для молодого жандарма естественными соперниками, сражались на фронтах, он чувствовал вкус неожиданной удачи и спешил воспользоваться ею как можно полнее. Правда, до сего дня ему не доводилось залетать столь высоко, но тем не менее он успокаивал себя мыслью о том, что знатная иностранка – всего лишь женщина, и стало быть, ей не устоять против такого обходительного кавалера, как он.

Вчера он лишь начал разговор с этой точно сошедшей с картинки модного журнала красавицей, когда вид предъявленного ей оружия вызвал у несчастной глубокий обморок. Сочтя благоразумным не дожидаться ее возвращения в чувство, поручик оставил караул у входа в квартиру и отбыл с отчетом, чтобы утром продолжить сие довольно пикантное, но все же незатейливое дело.

Теперь он ходил взад-вперед перед сидящей в глубоком кресле Лаис, демонстрируя статную фигуру и недюжинную мыслительную способность.

– …Итак, почтеннейшая Лариса Львовна, прошу вас еще раз сосредоточиться и ответить, что пропало в вашей квартире.

– Ничего, – на свой приятный, несколько забавный иностранный манер проговорила Лаис.

– Так-таки ничего?

– Ничего, – вновь кратко ответствовала пострадавшая.

Подобное заявление несколько обескуражило жандарма. Ночью в кровати он ворочался, представляя, как, одолев в жаркой схватке отчаянных налетчиков, вернет иноземной красавице похищенные сокровища, а та в благодарность тут же бросится ему на шею, чтобы стать поручику страстной и нежной любовницей. Дальнейшее Вышеславцеву представлялось и вовсе в радужных тонах: богатство, связи, место при дворе – словом, все то, чего у него никогда не было, – сыпалось, как из рога изобилия. И вдруг это самое «ничего».

– Хм, – начал было он, – возможно, вы еще просто не успели все просмотреть. Вчера здесь был такой переполох, что немудрено упустить из виду что-либо весьма ценное. Постарайтесь успокоиться, взгляните повнимательнее.

– О нет, все на месте.

– Однако посудите сами, преступники имели достаточно времени, чтобы перевернуть здесь все вверх дном. И тем не менее, как вы утверждаете, ничего не взяли.

– Выходит так, – согласилась светская дама с видом скучающего равнодушия на задумчивом лице.

«Гордячка, – подумал Вышеславцев. – И все же я заставлю тебя броситься мне на шею!»

– И вы не находите такое положение странным?

– Быть может. – Лаис пожала плечами. – Я не сильна в нравах и обычаях разбойного мира.

Дверь комнаты резко открылась.

– Ваше благородие, тут к ва…

– Да шо ты квакаешь, голуба? – Оставленный у дверей жандарм как-то вдруг исчез из виду, и тот же насмешливый голос продолжал из коридора: – На вот, лучше шинелки повесь.

Вышеславцев собрался было уж возмутиться столь непочтительным отношением к стражам трона, но тут в дверном проеме возник невысокий крепыш в полковничьем мундире с флигель-адъютантскими аксельбантами.

– Чем обязан? – стараясь напустить на себя побольше важности, произнес жандарм.

– Да буквально всем, – из-за спины полковника появился худощавый атаманец. – Разве шо жизнь мотузяную тебе папаша с мамашей склепали.

– Да!.. – попробовал было возмутиться жандармский поручик.

– Извольте представиться! – не вступая в нелепую перепалку, оборвал его полковник.

– Поручик Вышеславцев, Алексей Иванович! – как-то на ходу теряя гонор, отрекомендовался представитель власти. – Мне приказано вести расследование…

– Приказ отменяется, – глядя на жандарма пристальным буравящим взглядом, отрезал полковник. – Вплоть до нового распоряжения вы поступаете под мое начало.

– Но на каком основании?

– Ознакомьтесь. – Флигель-адъютант протянул ошеломленному поручику распоряжение, подписанное генералом Джунковским. – И потрудитесь больше не задавать вопросов.

– Как прикажете! – Вышеславцев щелкнул каблуками, и шпоры его тенькнули жалобным звоном.

– Вот так-то лучше. Сходите-ка побеседуйте с героем вчерашней схватки. Подробнейшим образом запишите все детали происшедшего, а заодно и выясните, где это господин дворецкий научился столь ловко управляться с оружием.

Дверь за Вышеславцевым затворилась. Проклиная в глубине души невесть откуда взявшегося полковника и злополучный приказ, дающий во власть неведомого господина Лунева всех тех, кто ему будет нужен, Алексей Иванович отправился беседовать с вышеуказанным Конрадом Шультце. Он не хотел себе признаваться, но герой вчерашней ночи ему не слишком нравился. Его бы, пожалуй, больше устроило, окажись этому чухонцу, как он про себя уже окрестил дворецкого, лет эдак на пятнадцать больше. Тот и впрямь был чересчур моложав и, как показало вчерашнее происшествие, годен не только для управления домашним хозяйством и проведения званых приемов. А ведь это подозрительно. А что, если он любовник госпожи Эстер? Подобная деталь ничего не прибавляла к расследованию дела, но заставила поручика еще больше невзлюбить господина Шультце.

«Ничего, я тебя выведу на чистую воду», – процедил он, грозя для убедительности кулаком невидимому обидчику.

Лаис вскочила с кресла, едва не бросаясь в объятия Лунева.

– О, господин полковник, как я рада! Я знала! Я точно знала, что вы приедете спасать меня.

– Вы знали? – Платон Аристархович от неожиданности даже чуть отстранился.

– Я же говорила, нити наших судеб накрепко переплетены. Вы примчались мне на помощь. Поверьте, мне действительно угрожает страшная опасность!

– Погодите, погодите, – прервал излияния прелестницы Лунев. – О чем вы говорите? Какая опасность.

– Я узнала нож. Вчера Конрад выбил у одного из них оружие.

– И что же?

– Это оружие нотеров! Я прекрасно знаю его! Таким кинжалом был убит мой отец. Они отыскали меня даже здесь! – в отчаянии едва не кричала Лаис. – Это нотеры, стражи ковчега! Хранители тайного храма прародительницы Эстер!

– Но, Господи, что им от вас нужно?

– Им нужно то, что принадлежит им по праву, – едва не рыдая, вымолвила женщина. – Они желают вернуть похищенное из храма Лайошем Эстерхази.

– Что ж, это резонно. – Лунев пожал плечами. – Как бы я ни относился к вашему покойному батюшке, брать чужое – дурно. И для всех было бы лучше, если б вы и впрямь вернули похищенное этим людям.

– Вы ничего, совсем ничего не поняли, – всхлипнула Лаис. – Если я не верну похищенного, эти люди будут преследовать меня до любого предела этого мира, но я буду жива! Потому что им нужно сокровище, в недобрый час похищенное моим отцом. Если же я отдам то, что принадлежит им по древнему завету, меня попросту уничтожат как отступницу, которая слишком много знает и умеет.

– Ну просто какой-то Эдгар По, – пробормотал Лунев. – «Золотой жук» и все такое.

– Да поверьте, поверьте же мне! – уже не скрывая своих чувств, воскликнула Лаис. – Я говорю вам правду! – Она сжимала маленькие кулачки и потрясала ими в воздухе с такой страстью, будто держала в каждой по вязанке молний. – И помните, – госпожа Эстер вдруг остановилась и поглядела на полковника с полным и напористым осознанием собственной правоты, – без моей правды ваша не будет стоить ничего!

– Что за ерунда? – поморщился Лунев, но убежденность, с которой были произнесены слова госпожи Эстер, вдруг породили в нем сомнение, дотоле немыслимое.

«А что, если вдруг и впрямь существуют чудеса, неподвластные логике и научному осмыслению? Почему вдруг не может существовать банда фанатиков-башибузуков, которые охотятся за тем, что они считают неким священным талисманом, а потому готовы грабить и убивать, не считаясь ни с чем. Ведь убили же в Каире старого князя Эстерхази. Впрочем, кто знает, они или нет?»

– Что ж, давайте все по порядку…

Он не успел закончить свою мысль. Дверь распахнулась, и в нее втиснулась весьма примечательная парочка. Со стороны могло показаться, что огромного роста офицер-конногвардеец нежно ведет под руку внушительного вида жандарма, а жандарм при этом, закусив губу, вероятно от страсти, тянется на цыпочках, стараясь оказаться вровень со своим партнером.

– Лаис, душа моя, что здесь происходит? – с порога раскатисто пророкотал конногвардеец.

– Это я желаю знать, что здесь происходит? – поворачиваясь, рявкнул Лунев.

– Прошу прощения, господин полковник. – Новый гость отпустил взятое на излом запястье жандарма, и тот, как-то сразу обмякнув, начал растирать пострадавший сустав. – Разрешите представиться, ротмистр Чарновский!