Нужно ли фермерское охотничье хозяйство «великой охотничьей державе»?
Дискуссия между сторонниками и противниками фермерского охотничьего хозяйства, начатая десятки лет назад, не утихает до сих пор.
Основные аргументы противников, высказанные в различных публикациях, следующие. Россия – великая охотничья держава, и нашим охотникам не нужны зверинцы. Именование добычи животных в загонах охотой ошибочно, это – стрельба. Стрельба по «животным-заключенным», а также по разводимым животным, выпускаемым «под выстрел», негуманна. Влиятельнейший североамериканский охотничий клуб Boone and Crockett Club – лидер в охране природы и поборник этичной охоты («честного преследования»), например, осуждает: «преследование и умерщвление любого относящегося к крупной дичи животного, содержащегося в неволе или выпущенного из нее для умерщвления в искусственной или фиктивной «охотничьей» ситуации, когда дичи отказано в шансах на спасение, равновеликих тем, что имеются у свободноживущих животных, а стрелку фактически гарантирован стопроцентный или нереалистично высокий шанс на умерщвление», а также осуждает «искусственную и неестественную модификацию генетических характеристик видов крупной дичи». К недопустимым методам генетической модификации относятся, в частности (но не только): искусственное оплодотворение, управляемые или неестественные селекционные программы, клонирование, перемещение выращенного поголовья для целей консервированной стрельбы». Boone and Crockett Club крайне обеспокоен и тем, что общественность может смешивать в своем восприятии этичную охоту с «консервированной» стрельбой, генетическими манипуляциями и другими связанными с ними практиками, осуждаемыми клубом, и что при этом может пострадать репутация «настоящей охоты» (Национальный охотничий журнал – Охота. 2009. № 6). Содержание преимущественно двух-трех видов диких копытных на огороженной территории, занимающей в регионах в общей сложности тысячи гектаров естественных угодий, на взгляд противников, не согласуется с идеей сохранения биологического разнообразия. Санитарно-эпидемиологическое состояние в парках и на фермах не всегда благополучно, животные в вольерах деградируют. Вольерные животные иногда сбегают на волю, засоряя генофонд диких популяций. Протяженные заборы препятствуют свободному перемещению диких животных и людей.
С этими аргументами трудно не согласиться. Действительно, «стрельба» в загонах – не охота в природе и не честное преследование дичи. Однако, чего греха таить, многие трофеи, включая виды африканской «пятерки» и «семерки», добыты «этичными» охотниками не в природе, а в сафари-парках или на охотничьих ранчо. Можно ли считать честной трофейную охоту в природе, когда вооруженный до зубов стрелок, сопровождаемый охранником, убивает ничего не подозревающую дичь на расстоянии в 300–1000 м? И в чем прок государству от трофейной охоты в природе, если она существует лишь для обогащения горстки аутфиттеров и удовлетворения «рекордного» тщеславия иностранных и российских богатеев, нанося при этом колоссальный урон популяциям и генофонду животных (Данилкин, 2010)?
Стрелять в зверинцах или охотиться на вольных зверей и птиц – это индивидуальный нравственный выбор каждого охотника или клуба охотников. Вольерное разведение и использование охотничьих животных нельзя рассматривать только с позиций этики. Есть иные, не менее важные, аспекты этой деятельности, в том числе экономические, экологические, социальные и природоохранные.
Разведение и использование зверей в охотничьих парках и на фермах – это такой же бизнес, как и разведение домашних животных или рыбы в пруду. Однако, как показывает мировая практика, вольерное разведение диких копытных в несколько раз доходнее содержания на той же площади домашнего скота. Дикие копытные почти не требуют ухода, для них не нужно строить капитальные фермы, они меньше подвержены заболеваниям. Мясо их более качественное, в нем отсутствуют гормоны и антибиотики, которые получает фермерский домашний скот. Вольерное разведение позволяет вовлечь в хозяйственный оборот животных, которые не стали и никогда не станут домашними в силу своих экологических и поведенческих особенностей (одиночный и территориальный образ жизни, избирательное отношение к пище, врожденная дикость, затаивание детенышей, большая оборонительная дистанция по отношению к человеку и др.). И это направление может стать важнейшим элементом сельского хозяйства (альтернативным традиционному животноводству) и в России.
Очень важно, что в отличие от вольноживущих зверей и птиц, являющихся государственной собственностью, дикие животные в вольерах – собственность владельца. Соответственно сроки, объем и форму изъятия фермерских животных определяет владелец, а не охотничий чиновник (?), и охота здесь может быть круглогодичной.
Природоохранные требования вынуждают охотников многих стран прекратить эксплуатацию видов с низкой численностью, редких и исчезающих. Разведение и использование животных в вольерах позволяет значительно снизить охотничий пресс на дичь в природе. Разведение на фермах кабарги с целью охоты и прижизненного получения мускуса в промышленных масштабах, например, может предотвратить истребление этого вида, как уже, благодаря парковым хозяйствам, фактически предотвращено уничтожение «пантовых» оленей – пятнистого и марала. Столетие назад в Африке уцелело всего несколько десятков голов белого носорога. Сейчас же, благодаря разведению в сафари-парках, его численность возросла до 11000 особей. Фермерские охотничьи хозяйства повсеместно стали своеобразными резерватами генофонда видов, центрами их расселения и реинтродукции, а в последние время, и экологическими центрами: ежегодно их посещают десятки тысяч школьников и туристов.
Рассмотрим, почему российский охотник все чаще предпочитает «консервированную стрельбу» «настоящей охоте»? Для этого у него есть веские причины. Организованное охотничье хозяйство страны фактически разрушено. Природоохранное и охотничье законодательство ущербно и неадекватно сложившимся реалиям. Легальные формы эксплуатации диких копытных иррациональны. Браконьерство, в том числе протестное, массовое. В истреблении диких животных самое активное участие принимает власть (вспомним о многочисленных фактах расстрела высокопоставленными чиновниками, включая соратников президента РФ, диких копытных, в том числе краснокнижных, с вертолетов и самолетов!). Охота вооруженных автоматическим многозарядным оружием «этичных» охотников на последних оставшихся в живых сайгаков, оленей, зубров, баранов, тигров и других животных ради трофеев или мяса вызывает гораздо большую озабоченность как неохотничьей, так и охотничьей общественности, нежели «консервированная стрельба». Россия фактически превратилась в Великую Браконьерскую Державу с развитым «черным сафари».
Россия – не Америка. В США, судя по литературным источникам, – более 35 млн голов диких копытных, ежегодная добыча – около 8 млн. Каждый охотник имеет реальную возможность ежегодно охотиться на этих животных по весьма недорогим лицензиям. И при этом более 200 тыс. копытных здесь содержат и используют в вольерах. Разведением охотничьих животных, чаще экзотических, и организацией охоты на них занимаются около 3750 предприятий. В России ресурсы крупной дичи крайне скудны: численность диких копытных (около 3 млн особей) меньше, чем в США, на порядок, а ежегодная легальная добыча (около 100 тыс. особей) меньше на два порядка. Охотничьи угодья пустынны. Во многих районах свежий след лося, оленя или косули становится событием. Многие виды, подвиды и популяции копытных находятся на грани исчезновения, зато численность волка – рекордная за послевоенные годы. А ведь совсем недавно, два-три столетия назад, на территории России, судя по историческим сведениям, диких копытных было «великое множество», «громадное, неимоверное количество», «несметные стада», их добыча исчислялась миллионами голов, а в Сибири и на Дальнем Востоке они почти полностью заменяли домашний скот.
Продуктивность российских охотничьих угодий мизерна. Добыча лося в Фенноскандии, например, при почти одинаковой численности (около 600 тыс. особей) выше в 15–20 раз. На 1000 га здесь добывают около 4 лосей, что в 100–130 раз больше, чем легально в России. В Западной Европе на 1000 га добывают от 5 до 40 косуль, что значительно больше, чем их обитает у нас на той же площади. Участившиеся вояжи соотечественников в ближние и дальние страны за крупной и мелкой дичью, которая там водится в изобилии (при обилии охотничьих ферм, хорошей охране и подкормке, низкой численности хищников, разумном управлении ресурсами!), тоже свидетельствует, за редким исключением, об утрате нашей страной репутации «великой охотничьей державы», где может быть настоящей охота. Без увеличения ресурсов охотничьих животных, в том числе путем разведения в вольерах и последующего выпуска в природу, не может быть «настоящей охоты».
Однако проблема не только в отсутствии порядка и малой численности охотничьих животных в охотничьих угодьях России, но и в отсутствии справедливости в доступе к ресурсам дичи. Созданная в охотничьем хозяйстве система распределения угодий и разрешений на добычу диких копытных, в том числе в трофейных целях, антисоциальна. Большинство охотников лицензии не держали в руках никогда. Ими владеют, как правило, одни и те же высокопоставленные и охотничьи чиновники, приближенные к ним или нужные люди, а также верхушка общественных объединений охотников. Сотни тысяч охотников, не имеющих доступа в частные охотничьи хозяйства, не имеющих блата в получении лицензий, или не сумевших добыть дичь в общедоступных охотничьих угодьях, ограниченные во времени, или желающие провести время с друзьями и гарантированно добыть дичь даже вне сезона охоты, – потенциальные или постоянные клиенты фермеров.
Охотничье фермерство – наиболее реальный путь значительного увеличения продуктивности охотничьих угодий. Подмосковный фермер С. А. Егоров, например, на 18 га, помимо мелкой дичи, ежегодно выращивает «под выстрел» около 1000 кабанов и до 200–250 особей других копытных (см. ниже), что существенно больше добычи охотников во многих областях Российской Федерации, площадь охотничьих угодий в которых измеряется миллионами гектаров (табл. 1)!
Таблица 1. Продуктивность (добыча копытных) охотничьей фермы С. А. Егорова и охотничьих угодий областей Российской Федерации
* По: Ресурсы основных видов охотничьих животных и охотничьи угодья России (1991–1995 гг.). М.: 1996.
** По: Состояние ресурсов охотничьих копытных животных, медведей, соболя, бобра, выдры и их добыча в Российской Федерации в 2003–2008 гг. М.: 2009.
Нужно ли охотничье фермерство с государственной точки зрения? Сделаем элементарный расчет. Общая площадь российских охотничьих угодий, по сведениям Государственной службы учета охотничьих ресурсов, составляет около 1400000000 га, а ежегодная легальная добыча копытных на этой огромнейшей территории близка к 100000 особей. С каждого гектара охотничьих угодий охотники изымают примерно 0,00007 особей, с учетом нелегальной добычи – 0,0002. На одной ферме площадью 20 га можно выращивать под выстрел более 1000 голов, или более 50 особей/га. На 100 охотничьих фермах общей площадью всего лишь 2000 га реально отстреливать ежегодно до 100000 голов копытных, т. е. столько же, сколько сейчас добывают легально все охотники страны. Соответственно на 1000 охотничьих ферм общей площадью 20000 га (типичный размер одного небольшого охотничьего хозяйства) можно выращивать под выстрел ежегодно до 1000000 голов копытных, а также десятки тысяч фазанов, уток, куропаток, перепелов, зайцев и другой дичи! Разве это не путь к повышению продовольственной безопасности страны?
Но, может быть, в России уже решена проблема продовольственной безопасности? Посмотрим на цифры. В 1990 г. в стране, по данным Росстата, насчитывали 57 млн голов крупного рогатого скота, 38,3 млн свиней и 58,2 млн овец и коз. В 2005 г. осталось 21,4, 13,5 и 18,2 млн голов соответственно, что значительно меньше, чем было в 1916 г. (33, 11,3 и 47 млн). К 2010 г. поголовье крупного рогатого скота уменьшилось до 20,7 млн, и этот негативный процесс еще не остановлен. Численность домашних животных в России в последнее десятилетие XX – начале XXI вв. сократилась на десятки миллионов голов, увы, не из-за глобального изменения климата, а исключительно по социальным причинам, включая всеобщий развал в управлении и хозяйствовании. И сейчас, проезжая по большинству областей России, не встретишь на пути не только «тучные» стада домашних животных, но и даже отдельных коровенок или овец. Ежегодный импорт мяса достигает 3 млн тонн. Потребление мяса в год на одного человека составляет (кг): в России – 42 (с учетом импорта), в Германии – 98, Франции – 106, в США – 115! Так надо ли нам повышать продовольственную безопасность страны, в том числе и посредством охотничьего фермерства? Ответ, уверен, очевиден.
В отличие от многих стран, у нас неограниченные возможности для размещения охотничьих парков и ферм – заброшены и никак не используются миллионы гектаров пахотных земель, не говоря уже о кустарниковых пустошах, гарях, вырубках и лесных массивах. Многие российские крестьяне стали собственниками земельных «паев» размером от нескольких до нескольких десятков гектаров, которые не обрабатывают. Эти заросшие кустарником участки тоже могли бы быть задействованы в производстве охотничьей продукции, чему есть наглядные примеры. Благодаря созданию охотничьих парков и ферм можно было бы быстро реанимировать заброшенные села и пахотные земли, что тоже немаловажно. И это – реальный путь развития малого бизнеса на селе!
Безработное сельское население вполне могло бы найти себе применение в этом производстве. На каждой созданной ферме, а их уже десятки, трудятся как минимум 5–10 человек. Реальный потенциал – тысячи охотничьих парков и ферм. Следовательно, в этом производстве могли бы быть заняты постоянно десятки тысяч сельских жителей, и косвенно вовлечены в него еще столько же временных рабочих. Разве это не путь к снижению безработицы на селе?
Существует ли опасность утраты биоразнообразия при вольерном разведении зверей? Содержание преимущественно двух-трех видов диких копытных на большой по площади огороженной территории действительно пока не позволяет считать это «разнообразием». Однако проблема легко решается путем вовлечения в зоокультуру большего числа диких видов, в том числе и экзотических (на многих ранчо и парках мира содержат вместе более 10 видов копытных), а также прекращением практики отвода под вольеры огромных территорий, что обычно толкает эти предприятия на экстенсивный путь развития. С другой стороны, а есть ли биоразнообразие в российских охотничьих угодьях, где сейчас доминируют всего лишь один-два вида: лось и кабан, косуля или северный олень? Остальные виды копытных – эфемеры. Разнообразие птиц в вольерах всегда не меньше, чем в природе, а плотность их населения всегда выше из-за постоянной подкормки. Некоторые не совсем бедные российские охотники организовали парки исключительно из-за скудности разнообразия охотничьих видов в охотничьих угодьях и намерены завозить в вольеры животных со всего мира.
Санитарно-эпидемиологическое благополучие животных на фермах зависит лишь от человека, и, при надлежащем уходе и контроле со стороны ветеринарной службы, проблем, как правило, не бывает. Хорошее кормление, ветеринарное и зоотехническое обеспечение и целенаправленная селекция (отбор и выбраковка) предотвращают деградацию животных. Более того, их трофейные качества нередко бывают лучше, чем в природе, что тоже побуждает «этичных» охотников, особенно российских, охотиться в вольерах.
Замечу также, что все охотничьи издания превозносят трофейные царские охоты. Однако большинство царских охот осуществлялось, как показано выше, в зверинцах. По аналогии охоту в современных охотничьих парках вполне можно считать «царской». Собственно, так оно и есть, если посмотреть на дворцы, выстроенные в вольерах или рядам с ними, на изобилие дичи, великолепную организацию охот, а также на контингент охотников: бизнесмены; владельцы нефтяных и газовых приисков, заводов, бензоколонок и руководящие работники энергетической отрасли; банкиры; прокуроры, полицейское и армейское начальство, вплоть до генерал-полковников и заместителей министров; депутаты всех партийных мастей; чиновники всех рангов. И, если бы не было охотничьих парков и ферм, вся эта охотничья «элита», представить страшно (!), бесконтрольно паслась бы в охотничьих угодьях, уничтожая все живое. Только ради этого стоило бы развивать фермерское охотничье хозяйство.
При развитии фермерства и усилении конкуренции охота в парках станет дешевле и будет доступной для всех. Для молодых охотников парки станут полезной охотничьей школой, а егеря и охотоведы смогут на практике осваивать здесь новейшие биотехнологии. Охотники-инвалиды тоже получат возможность удовлетворения своей природной страсти.
Среди фермерских клиентов, однако, не только охотники и экологические туристы. Здесь круглогодично отдыхают на природе семьи с детьми, а бизнесмены «без галстуков» нередко заключают выгодные контракты. Многих привлекает специфическая кухня: ну где еще можно попробовать вкуснейшее дикое мясо сразу многих видов: косули, оленя, лани, лося, кабана, муфлона, зайца, бобра, фазана, перепела, уток и дополнить это рыбой, только что выловленной из местного пруда.
Мясо дичи, копытных в частности, не только вкусное, диетическое, но и целебное. В энциклопедии китайской медицины (1977), например, приводится 25 частей оленя, с успехом применяемых в лечебных целях: панты, твердые рога, клей из рогов, костей головы и шкуры, мясо, кости, спинной и головной мозг, семенники, пенис, хвост, кровь, жир, сухожилия, желудок, желчный пузырь, щитовидная железа, эмбрионы, молоко, содержимое желудка и кишечника и др. Эти части входят в состав 76 медицинских препаратов. В России в фармакопее, парафармацевтике и косметологии разрешены к применению панты, кровь и мясо оленей. В связи с обозначенным курсом на развитие отечественной фармацевтической промышленности, не за горами глубокая переработка и использование остальных оленьих частей, уже применяемых в народной медицине. Уникальные отечественные лекарственные препараты: пантокрин, рантарин и БАДы маранол, пантогематоген, кропанол, гемахол, сологем, гемафемин, феррогем, ванны «о-панто», мясо алтайского марала в капсулах помогли многим людям (Фролов, Луницын, 2007). Разве это не нужно нашим, нездоровым в большинстве, гражданам, средняя продолжительность жизни которых на 10–20 лет меньше, чем в Китае, Японии, США и многих западноевропейских странах?
Опыт показывает, что фермерское охотничье хозяйство устойчиво тогда, когда доход от охоты на зверей не превышает 30–40 % совокупного дохода. Остальное зарабатывается иными способами, включая сопутствующее производство, переработку фермерской продукции, изготовление сувениров, предоставление гостиничных, ресторанных и экскурсионных услуг и др. Разве нам такой бизнес не нужен?
Нужно осознать также, что интенсивное развитие фермерского охотничьего хозяйства – вынужденная мера при дефиците крупной дичи, как НЭП после революции и гражданской войны. Уйти от «консервированной стрельбы» отечественные охотники смогут лишь тогда, когда будет кардинально изменена государственная охотничья политика, создана эффективная демократическая и этическая модель ресурсопользования и когда будет изобилие дичи в охотничьих угодьях (как в Северной Америке и Западной Европе), т. е. когда Россия действительно станет Великой Охотничьей Державой. А это произойдет, увы, не скоро.
Охотничье фермерство уже на практике доказало свою эффективность, перспективность и полезность для государства и граждан. И это направление нужно всячески поддерживать на государственном уровне, рассматривая его как малый бизнес, ветвь животноводства, форму сохранения генофонда охотничьих животных, реальный путь повышения продовольственной безопасности страны, сокращения сельской безработицы и развития экологического туризма, а не как «честную» охоту. Однако расходы на организацию «царской» охоты, по моему разумению, ни для кого, никогда и нигде не должны быть бюджетными.