ГЛАВА 2,
в которой я пытаюсь сломать себе мозги
Оружейная лавка Оарна поражала меня всегда. Здесь можно было найти все, что угодно, от гномьих секир до легких друидских ножей. Как человек умудрялся договариваться со всеми расами и ни разу с ними не поссориться, оставалось загадкой для горожан. Особенно всех удивляли отношения Оарна с лесными эльфами: гордый народ при нем не кичился своей избранностью, а принимал торговца, как равного. Пожалуй, в городе оружейник был единственным, кто на вопрос: «А у тебя есть друзья среди остроухих?» мог дать подробный ответ с множеством имен, которые порой мелькали при дворе королевы.
Кстати, о королеве. Меня всегда удивляло то, что Ее Величество так радушно приглашает эльфов на балы. То есть в какой-то мере это понятно: политика вынуждает уделять союзникам внимание, – но ведь можно ограничиться официальными приемами, как поступают все умные люди. А то баронессы, графини и прочая знать так и скрипят зубами при виде изящных эльфиек, превзойти которых по красоте могут разве что дриады. Но дриады покидают свои долины еще реже, чем остроухие – леса, так что скрипеть и в их адрес повода не возникает.
Я однажды бывал на королевском балу: когда Сулшерат представлял Ее Величеству будущих выпускников факультета. Это было чем-то вроде традиции. Каждый год деканов, а иногда и простых учителей приглашали во дворец, показать обществу результаты своих трудов. Я тогда Сулшерата не опозорил: держался отстраненно, как и подобает некроманту. Несколько раз меня все-таки втянули в танец, и первой моей партнершей была именно эльфийка: сначала сдержанная и молчаливая, а потом жутко заинтересованная моим рассказом о последнем экзамене, который я, хоть и с большим трудом, но сдал.
– Эм-м, – прозвучало за моей спиной. – Хастрайн?!
Я отвлекся от воспоминаний, обернулся и расплылся в широкой улыбке. Торговец ни капли не изменился: все такая же крепкая фигура, короткий ежик русых волос и насмешливые глаза под густыми кустистыми бровями. Не единожды перебитый нос сверкал свежей ссадиной, по краям которой оседала светло-серая порошь.
– Привет, Оарн, – сказал я.
– С ума сойти, неужели это и правда ты?! – Торговец хлопнул меня по плечу, словно проверяя мою материальность. И, убедившись, что я не иллюзия, повторил: – С ума сойти!
– Я же совсем недавно был здесь, – растерянно ответил я, потирая плечо. – Кстати, спасибо за меч, он действительно отличный.
– Твое «недавно» было полгода назад, – сварливо пробормотал Оарн. – А меч и в самом деле хорош. Правда, я таких уже не продаю.
– Почему?
– Так весна же. В лесах сейчас праздники, оружие никто не вывозит. Пойдем в «Золотую подкову»? Расскажешь, как у тебя дела, чего напутешествовал. Да и у меня найдутся кой-какие новости, – предложил он, уважительно поглядывая на приколотый к карману моей куртки жетон.
– Так чего же мы стоим? – улыбнулся я. – Пошли!
Торговец бодро направился к выходу из лавки, но на полпути передумал и провел ладонью по лицу. На мгновение задумался. В таверну впускали даже уличную чернь, но уподобляться ей Оарну явно не хотелось.
– Сейчас, умоюсь, – буркнул он и скрылся за шторой, отделяющей жилую часть лавки от торговой. Насколько я помнил, там была лестница, но торговец подниматься не стал: звучно зафыркал и заплескался, мне аж завидно стало.
По мнению наших общих знакомых, между мной и Оарном должна была вырасти огромная непреодолимая пропасть. Не потому, что торговец был ребенком из хорошей семьи, а меня забрали из селянской, и даже не потому, что мы часто дрались и задирали друг друга в детстве, сталкиваясь на улицах Тальтары. Просто Оарн тоже пытался поступить в Академию, на факультет прорицателей. Но безуспешно: если у мальчика, каковым он тогда был, сразу не обнаружили дар, то по мере взросления у него уже не оставалось шансов. Если не развивать дар – даже призрачный – и не использовать его постоянно, он продержится недолго – от силы года два-три. А потом навсегда угаснет. Так что на втором курсе, когда меня посвятили во все эти тонкости, я перестал скалиться в адрес сына торгаша и попытался ему помочь: таскал свои конспекты, рассказывал теории, рисовал схемы самых простых заклинаний. И очень скоро понял, почему Оарна не взяли в Академию: друг с таким трудом осваивал материал, что я порой отчаивался и не приходил сутками, честно отсиживая занятия до последней лекции. Но потом во мне просыпалось то ли упрямство, то ли безумство, и я снова выманивал Оарна из дома. И тем самым сохранил его дар – пусть слабый и хаотичный, но настоящий.
Кеорн, мой бывший сокурсник, был уверен, что торговец не сможет вечно быть благодарным. Что ему надоест общаться с тем, кому он должен не какую-нибудь мелочь, а магию. Но, вопреки всему, пропасть не возникала. Может быть, в этом случае играло большую роль расстояние: я редко посещал города, предпочитая ночевку под открытым небом любому постоялому двору. Если бы мне предложили жить в королевском дворце, я бы не протянул там и недели. Город же не был закрытым, но каменные дороги, стены, ограды, блеклые провалы окон и, главное, большое количество людей здорово действовали на нервы, заставляя с тоской вспоминать о лесной тишине, болотных тропах, кладбищах и даже комарах.
Но порой приходилось потерпеть. В мастерской знакомого гнома я заказал новые сапоги, в лавке травника договорился о нескольких полезных отварах и тем самым отложил свои дальнейшие странствия на целых четыре дня. Четыре дня на нормальной постели, с нормальной ванной, едой, прислугой и возможностью отдохнуть – что может быть хуже?!
Мои печальные мысли прервал Оарн, выглянувший из-за шторы. Он успел не только умыться, но и переодеться, и вместо потрепанной рабочей рубахи на нем красовалась новая, с красной вышивкой на вороте. Друг, небрежно покачивая связкой ключей, вышел из лавки. Я направился следом, и Оарн запер дверь, виновато оглянувшись. Клиентов вокруг не наблюдалось, но душа торговца все равно вопияла о несправедливости и произволе, коий позволяет себе тело.
От лавки до таверны было недалеко, но небольшое расстояние показалось мне путем в несколько миль. Стены трехэтажных домов на вид были исключительно ненадежными, словно вот-вот покачнутся и рухнут на наши головы. Я не боялся смерти, но такая глупая перспектива мне не нравилась – как и осознание того, что после посиделок тоже не удастся покинуть город.
Повеселел я только тогда, когда оказался на пороге таверны. Он был высоким, в восемь ступеней, на последней из которых сидел вышибала. Над его головой покачивалась вывеска. На настоящую золотую подкову хозяин разоряться не стал, заменив ее нарисованной. Рядом с витыми буквами она смотрелась несерьезно, но местные давно перестали замечать эту несущественную деталь. Куда важнее было то, что в таверне продавалась настоящая эетолита, за которую ценители вин были согласны выложить намного больше цены, установленной хозяином.
Откуда в Велиссии эетолита, не знал никто. Догадки были самые разные- и что вино делают горцы, и что оно приходит из дриадских долин, и что его приносят в мир Боги, – но утверждать с уверенностью было нельзя. Привозили эетолиту посредники, из которых никто не мог выбить и одного слова. Проследить их путь – тем более, потому что они приезжали каждый раз из другого места. То из земель друидов, то из эльфийских лесов, а то и из-за моря, к которому не любил приближаться ни один уважающий себя велиссец. Не потому, что море было плохим: просто оно принадлежало Морскому Королевству, правитель которого был человеком жадным и за въезд на свою территорию требовал целых три золотых монеты. Купцов это не останавливало, а вот простые люди предпочитали велисские озера и реки: как говорится, на родной земле и лужа – пруд.
Посетителей в зале было много. И им было очень весело, даже потолочные балки с вязанками лука ходили ходуном. За центральным столом собралась пестрая компания охотников: мужчины в зеленых, желтых и красных рубахах громко хохотали, напевали райанитские песни, стучали кулаками по столешнице и беззастенчиво лапали разносчиц. Те, впрочем, не возражали.
По соседству с охотниками расположились гномы. Эти были тише, двое или трое уже отгуляли свое и прикорнули на сложенных руках. Их раскатистый храп так естественно вписывался в общий шум, что любой завсегдатай прослезился бы от умиления.
Я досадливо скривился, переглянулся с Оарном и направился к единственному свободному столу. Параллельно нам, от стойки, шла какая-то девица. Заметив конкурентов, она ускорилась, но торговец оказался быстрее: выдернув стул из цепких пальцев соперницы, он нагло на него уселся и спросил:
– Тебе чего?
– Какой нахал! – крикнула она. – Я это место первой увидела!
– А мы первыми сели, – обезоруживающе улыбнулся Оарн. – Если хочешь, можешь присоединиться.
Он призывно похлопал по своим коленям. Девица вспыхнула, отвесила ему пощечину и сбежала обратно к стойке, пока друг не опомнился и не дал сдачи.
Я скривился еще печальнее. Ничего не имею против выпивки, но когда вокруг столько народу… Я не хотел отыгрываться на Оарне, но язык повернулся сам собой:
– Женился бы ты.
Торговец уставился на меня, не веря своим ушам. К столу подошла разносчица, но он не обратил на нее никакого внимания. В темных глазах друга плескалось столько негодования, что мне захотелось нырнуть под стол и сжаться в комок, но Оарн только недовольно буркнул:
– От кого я это слышу?
– Да, ты прав, – смиренно согласился я. И обратился к разносчице: – Нам бутылку эетолиты, грибов в сметане и картошки, пожалуйста.
– Бутылки две, – вмешался торговец. – И мяса принеси.
Разносчица лениво кивнула и убралась. У меня возникло подозрение, что она не запомнила ни единого нашего слова. Но Оарн оставался спокойным, из чего я заключил, что и мне нервничать не стоит.
Охотники затянули печальную песню о рыцаре-драконоборце, сопровождая ее тонкими отчаянными подвываниями. Из-за стойки на них неодобрительно поглядывал менестрель, сжимая в тонких пальцах потрепанную лютню. Его музыкальный слух явно претерпевал страшные муки, но вмешаться не позволяла то ли гордость, то ли страх. Скорее всего второе: такая орава мужиков его затопчет и не заметит, а то и отберет лютню, подыгрывать своим завываниям.
– Так… как твои дела? – поинтересовался Оарн. Его тихий голос так отличался от всех остальных, что казалось, будто торговцу здесь не место.
– Нормально, – пожал плечами я. – Ничего интересного не случалось. В одном поселке жаловались на вампира, но оказалось, что это тару-тадар.
– Коварно, – хохотнул торговец. Он, как и я, знал, что маленький дух обожает принимать чужие образы. Может, увидел вампира где-нибудь в Безмирье и решил, что он достаточно страшен для того, чтобы пугать людей. Люди, кстати, усердно пугались: в доме сельского старосты было не продохнуть от чесночного духа. Ценный продукт там был везде: в вязанках на потолке, в горшках, на печи, давленный – под полом и в постели, чтобы вампир уж точно не польстился ни на самого мужика, ни на его супругу. Тару-тадар, видимо, счел, что столь сильно воняющий дом не достоин его внимания, а потому нападал на кого угодно, только не на старосту.
– Селяне вообще очень креативный народ, – улыбнулся я. – Если не могут сразу вызвать мага, то выдвигают такие безумные идеи, будто мы все еще живем в первом веке.
– Они и живут, – пожал плечами Оарн. – Что при инквизиции, что без нее. Село остается селом, и работа там все та же. Кому, как не тебе это знать?
Я поморщился. Второй век начался не так давно, но все тут же начали гордо считать себя новым, более совершенным поколением. Я тоже этим грешил, хотя, как и большинство других людей, родился еще в первом. И очень хорошо помнил, как люди в черных мантиях выволакивали из дома мою мать, а затем вместе с еще четырьмя женщинами увезли ее в город. Отец побоялся сопротивляться, только смотрел вслед телеге, а потом запил и превратился в животное.
А мать публично сожгли, обвиняя в ведьмовстве. За четыре дня до того, как «ведьмы и колдуны» подняли бунт и перебили всех инквизиторов, основав вместо их управления Гильдию Магов. Мир изменился. Изменились и люди. Исчез постоянный страх, смолкли молитвы в храмах, и женщины перестали думать, когда же придет их черед умирать. Так что Оарн неправ: жители сел тоже начали дышать свободнее, не боясь ничего, кроме ежемесячного сбора налогов.
Торговец понял, что не дождется ответа, и начал тихонько подпевать охотникам. Я уже готов был вскочить и надавать ему стулом по голове, когда в голову пришла более простая мысль: надо просто занять его разговором, и все. Тем более если я буду отмалчиваться, он примет это на свой счет. О своих родителях я рассказывал мало, ограничиваясь короткими фразами вроде «они у меня были». Отец, кстати, был до сих пор, но уже меня не узнавал – только принимал деньги. Привозил я их нечасто и очень надеялся, что отцу хоть немного хватает. Впрочем, о чем может быть речь, когда человека не интересует ничего, кроме самогона?
Я иронично хмыкнул. Оарн не услышал, продолжая петь: «Он шел по горам много дней и ночей, взирая на ширь небосклона, пока среди замка, монет и мечей не встретил убийцу-дракона». Я скривился, протянул руку и помахал в воздухе ладонью. Торговец недоуменно посмотрел сначала на нее, потом на меня, и спросил:
– Ты чего? Хорошая же песня…
– А мне не нравится, – ответил я. – Лучше про золотые крылья спой, раз уж так хочется. А еще лучше просто расскажи, что в городе интересного происходит.
Оарн неожиданно посерьезнел и нахмурился. Учитывая размер его бровей, получилось впечатляюще. Даже разносчица, которая как раз шла к нашему столу, оступилась и нерешительно замерла в трех шагах от нас.
– Не бойся, – подбодрил ее я. – Он только кажется суровым, а в душе добрый-добрый, как домовичок.
– Да, конечно, – растерянно кивнула девушка. – То есть извините, я ничего такого не подумала, просто оступилась!
– Да ставь уже, – вмешался Оарн. – И уходи, мы заняты!
Разносчица окончательно смутилась, торопливо побросала на стол тарелки. Затем бережно, как самую большую ценность в мире, поставила перед нами поднос с бокалами и эетолитой. За бутылками обнаружились малосольные огурцы на тарелочке, и я мысленно похвалил хозяина за предусмотрительность.
Пока друг рассчитывался с разносчицей (в «Золотой подкове» было принято платить сразу, чтобы наевшийся и напившийся клиент не затерялся в толпе и не смылся), я придвинул поближе тарелку с грибами, наколол один на вилку и понюхал. Пахло очень вкусно, но Оарн не дал мне насладиться трапезой: нагло отобрал вилку и отложил в сторону.
– Погоди, есть действительно серьезный разговор.
Я с тоской посмотрел на тарелку, но друг был непреклонен.
– Я уже выбросил это из головы и думал, что ничего важного не произошло, но… – Торговец замялся, словно сомневаясь в правильности своего решения. – Но дар… дар подсказывает мне, что что-то неладно. Что они врут.
– Кто врет? – насторожился я.
Магия прорицателя у друга проклевывалась редко, но если уж давала о себе знать, то не ошибалась. К нему даже соседи прислушивались с уважением, хотя в городе они обычно и знакомиться-то не торопятся. Впрочем, попробуй не установи контакт с оружейником…
– Воины Альна, – тихо пояснил Оарн. – Ты слышал ту историю с повелителями ветров?
Я кивнул. По-моему, в Велиссии вообще не осталось людей, которые ее не слышали.
Воины Альна – независимый отряд отвергнутых Академией магов, который живет древними пророчествами. Чуть что, так на улицы выбегают их глашатаи и вопят о том, что мир скоро развалится, Боги снизойдут на руины наших городов, а потом отдадут их Дьяволу. На кой Дьяволу руины, они не объясняли, да и вообще старались не вступать в разговоры – орали себе, и все. Но в прошлом году привычки воинов резко изменились, и их главарь, немолодой бородатый мужик со стихийным даром, потребовал аудиенции у королевы. Та очень удивилась и не смогла сдержать любопытства. И воин Альна рассказал ей о древнем пророчестве, пророчестве о четырех существах с нечеловеческой магией, которые якобы способны управлять ветрами. Народ ожидал, что Ее Величество выкинет просителя вон, но королева, следуя одной ей понятной логике, позволила воинам начать поиски повелителей ветров. И те незамедлительно воспользовались этим щедрым даром, обыскивая не только большие города, но и села, хутора и одинокие домики в лесах и на равнинах, в надежде, что кто-нибудь из жителей и окажется существом из пророчества. Однако если повелители ветров вообще были, то дураками они не были и прятались профессионально: проще убить дракона, чем их найти.
– Так вот, – продолжил друг, еще больше нахмурившись, – Три дня назад они привели в город девушку. Объявили, что нашли повелительницу восточного ветра, и отвели ее в бывшие инквизиторские застенки. Глашатаев понабежало, повторили историю еще раз. Мол, это существо владеет неподвластной людям магией, а потому наш мир под угрозой, ибо эту магию скоро обратят во зло. И… знаешь, было в его голосе что-то такое… фальшивое, что ли…
– Ну вот, – наигранно расстроился я. – Он на создание байки о пророчестве целую жизнь потратил, а ты ему не поверил. Не стыдно?
– Это не смешно, Хаст, – поморщился Оарн. – Они ведь убьют ее. Ни за что.
– Откуда ты знаешь, что она ни в чем не виновна? – Я подобрал вилку и все-таки съел гриб. Торговец неодобрительно на меня посмотрел, но я и бровью не повел.
– Просто знаю, и все. Или ты мне не веришь?
Я задумался. Нет, в чутье друга я не сомневался, но связываться с воинами Альна не хотелось. Мало ли, что за каша в головах у этих фанатиков? Решат, что я сам какой-нибудь повелитель, и затолкают в компанию к девчонке. А после пыток, которые практиковала еще инквизиция, можно вообще признать себя Дьяволом.
– Верю, – медленно сказал я. – Но сделать мы ничего не можем. Иначе придется всю жизнь провести в бегах. Скажи честно, тебе нравится такая перспектива?
– Тот факт, что воины угробят невинную жизнь, мне нравится еще меньше, – подумав, ответил Оарн.
Я присвистнул. Не припоминаю, чтобы за другом водилась привычка спасать девушек из застенков. Даже красивеньких. Кстати об этом…
– Она тебе настолько понравилась? – пошутил я, твердо намереваясь свести к шутке и весь этот дурацкий разговор. Оарн безнадежно покачал головой и потянулся к бутылкам эетолиты.
Слава Аларне! Неужели он одумался?!
Искать комнату на постоялом дворе не пришлось: торговец предложил мне остаться в его лавке. Сначала я отказывался: домик был маленьким, удивительно, как Оарн сам в нем помещался. Потом увидел обустройство второго этажа и благоразумно заткнулся. Я подозревал, что на продаже оружия можно много заработать, но чтобы настолько… Мебель была резная, вычурная, которую скорее можно увидеть в жилище благородной дамы, а не крепкого грубого торговца. Оарн, видя мое замешательство, начал виновато оправдываться:
– Я не сам ее покупал. Один эльф купил у меня двуручник, а расплатиться вовремя не смог. Задаток заплатил, пообещал прийти с остатком на следующий день – но не успел, ночью бросился в погоню за каким-то родственником. Я не особо расстроился: меч был не самой лучшей работы, но остроухий вернулся, извинился, доплатил и сказал обращаться, если что-то будет нужно. Я по глупости и сказал, мол, мне кровать нужна, надоело на лежаке спать… Ну откуда я знал, что он мне ее купит?!
Я тихонько рассмеялся. М-да, весело быть торговцем… Попробовать, что ли? Вот только я ни людей, ни эльфов не люблю, так, терплю из-за работы. Оарн, наоборот, любит и пообщаться, и байки потравить. У него это получается искренне, не так, как у меня. Одно дело – помахать перед наивными селянами головой дакарага, и совсем другое – иметь дело с людьми постоянно, запоминать лица, характеры и повадки. А память у меня была рассчитана совсем на другие вещи. Например, на сотни подвидов болотной нежити, которая считалась самой опасной из существующих. Не потому, что обладала завидной силой, просто ей было удобно охотиться: спугнул человека, заставил сойти с тропы, и нормально: ныряй себе в бочаг, обед готов.
Оарн великодушно уступил мне кровать, а сам притащил с чердака лежак. Он отчаянно скрипел под торговцем, но пока не проваливался. Я же забрался под теплое одеяло, вздохнул, вспомнив ночевки у костра, и закрыл глаза.
Под веками закружилась липкая белая муть. Она то превращалась в туман, то рассыпалась на пушистые клочки облаков. Порой в ней мелькали чьи-то глаза – светлые, почти совсем белые, с темными ободками вокруг радужек. Они смотрели на меня, не мигая. Я не сразу понял, что провалился в сон: даже тело продолжало быть таким же тяжелым и чувствовался край одеяла под горлом.
Но я куда-то шел. Это было настолько глупо – идти куда-то, кутаясь в одеяло, – что я выругался и попытался его сбросить, но оно вдруг оказалось таким тяжелым, будто мне на плечи взвалили гору и велели нести вперед. Мои шаги разносились эхом во все стороны, голова закружилась, и из белой мути начал появляться призрак потустороннего мира. Я растерялся. Во снах нельзя сюда приходить. Только проснуться не получалось, а мир разрастался, поспешно достраивая призрачные башенки и домики, меняя тепло с холодом и напевая свою бесконечную песню. Потом пошел снег. Он появлялся из ниоткуда, потому что неба в мире духов не было – только белое, безграничное ничто, которое принимало такие очертания, какие хотело само. Поверхность под ногами, сначала светлая и непроницаемая, понемногу становилась зеркальной. Сперва под моими ногами возникло серое пятно, потом оно раздалось в стороны, и на нем замелькали отражения: измененное мое, напоминающее ядовито-зеленый росток с маленькими отростками крыльев, и настоящие – духов, темными пятнами шныряющих высоко вверху.
Напев стал громче, в нем начали угадываться целые слова. Я продолжал куда-то идти, оглядываясь по сторонам и надеясь, что никого по дороге не встречу. Потому что сейчас я, пусть и не по своей воле, нарушал закон. А расплата за это могла быть только одна, и она мне совсем не нравилась.
Впереди показалось красноватое пятно. Я дошел до него, присел на корточки и удивленно присвистнул. Кровь. Она размазалась по зеркалу, красная с этой стороны и розовая – с той, и понемногу становилась густой, как кисель. Я поднял голову, прищурился. Чуть дальше виднелось еще несколько пятен, а за ними – темная бесформенная груда. Она шевелилась: конвульсивно дергалась и жутко хрипела.
Я заколебался. Подойти ближе или повернуть? Не люблю рисковать, когда мне это ничего не сулит. Только вот у умирающего неизвестно чего был такой безобидный вид, что я, старательно обходя кровь и стараясь не смотреть под ноги, все-таки подошел. И застыл, не в силах ни отшатнуться, ни заорать.
Под живыми серыми побегами неподвижно лежало израненное человеческое тело. Побеги заползали в раны, оплетали их, с бульканьем вдавливались поглубже, а человек лежал, глядя куда-то вверх выцветшими светлыми глазами. Голубыми или серыми – разобрать я не смог, потому что радужка быстро затягивалась толстой непрозрачной пленкой. Как у мертвой нежити. Только человек передо мной не был мертвым, в этом я был уверен. Тогда какого черта здесь происходит?!
Я приподнял руку, но над плечом пальцы сомкнулись на пустоте. Ножен на поясе тоже не наблюдалось. Я был безоружен. Стоп… Безоружен? Я?!
Я закрыл глаза и потянулся к дару. Огонек под сердцем затрепетал, послышался тихий шелест, но заклинания не плелись, а схемы не рисовались. Мне стало по-настоящему страшно. Что же это за сон такой, если в нем нет ни оружия, ни магии?
Серые побеги заполнили все раны своей жертвы, и с жутким чавканьем начали наносить новые. Я лихорадочно вцепился в ближайший стебель, потянул его на себя – и неожиданно все растение рассыпалось крупными серыми комьями, напоминающими пепел.
Человек никак не отреагировал. Я нащупал пальцами жилку на его шее – она размеренно вздрагивала, как ей и положено. На ранах не появлялось ни капли крови, и их быстро заполняли крохотные белые снежинки. Они оседали на разорванные края, падали глубже, но не таяли. Только одна, угодившая человеку в широко открытый глаз, быстро исчезла. Но не растаяла, а впиталась в зрачок – и в нем забилось плененное белое пятнышко. С минуту ничего не происходило, а потом от зрачка словно краска поползла – синяя-синяя, быстро заполнившая собой светлую радужку.
Человек вздрогнул и молниеносно сел. С волос, и без того абсолютно белых, посыпались хлопья снега. Я отшатнулся, поскользнулся и упал, впечатавшись спиной в зеркальную поверхность мира. По ней побежали трещины, я попытался подняться – но не смог. Меня как будто пригвоздило к месту. Осталось только тупо наблюдать, как беловолосый человек встает, пошатываясь, и распахивает темные кожистые крылья.
Откуда они взялись за его спиной, я не знал. Но человек уверенно подпрыгнул, и крылья, подмяв под себя воздух, понесли его вверх. Все выше и выше.
Я лежал на зеркале и чувствовал себя полным идиотом. Вот и помогай после этого людям! Они в твою сторону даже не посмотрят…
То, что крылатое существо вряд ли является человеком, до меня дошло не сразу. Но это все равно не оправдывало его дурацкого поведения, а бесило еще больше. Лучше бы я его оставил под тем чертовым кустом, все равно никакого проку!
– Ч-ш-што, развлекаеш-ш-шься? – прозвучало рядом.
Я дернулся, попытался поднять голову, но ничего не получилось. Зато дар наконец проснулся, и я смог почувствовать, кто находится рядом со мной. Лирна, мелкий дух-падальщик, который, вроде бы, живых людей не жрет. Вроде бы.
– Не твоего ума дело, – огрызнулся я. – Проваливай отсюда!
– Какой ты невеж-ж-жливый…
Сначала плеча, а затем и груди коснулись маленькие прозрачные коготки. Дух тяжело приподнялся на слабых четырехсуставчатых лапках, сел на мой живот, подпер пальцем нелепую голову с двумя мордочками. Одна – восьмиглазая, с пятачком вместо носа и тонким надрывом рта. Вторая – кошачья, с трогательным рыжим пушком на ушах.
– Проваливай, я сказал! – рыкнул я, больше всего на свете желая проснуться.
– Ты наруш-ш-шил з-закон, – непреклонно возразила лирна. – Ты долж-ж-жен з-з-за это з-з-заплатить…
Коготки вспороли ворот рубашки, коснулись шеи. Я скорее угадал, чем почувствовал, что на коже после них остаются борозды, быстро наливающиеся кровью.
Я выгнулся всем телом, сбросил чертову тварь, вскочил на ноги и… проснулся. На кровати, под одеялом, в светлой комнате оружейной лавки.
Только шею немилосердно жгло, будто кипятком ошпарило.
Я выкарабкался из-под одеяла, на негнущихся ногах подошел к окну. М-да… Солнце давно взошло, высветив шпили городских храмов и крыши домов, среди которых выделялись красные верхушки корпусов Академии. Внизу сновали люди, волоча корзины: кто пустые, а кто с продуктами или тряпками. Где-то пронзительно орала кошка. То ли кто-то ее пришиб, то ли она страстно этого жаждала.
Все было нормально. Только в голове остались обрывки белого странного сна, вместе с голосом лирны и образом синеглазого человека. А еще под горлом застрял мерзкий колючий комок: то ли вырвет, то ли кровью вытечет, как после сложных ритуалов.
Я уже собирался выйти из комнаты, когда заметил над лежаком старое зеркало. С ходу вспомнить, висело ли оно тут вчера, я не смог, но почему-то был уверен, что днем от него не может быть вреда. Я подошел ближе, заглянул и вздрогнул.
Конец ознакомительного фрагмента.