Глава 4,
в которой делаются и принимаются опасные ставки
Через полчаса оба были в Цветнике. Гуляющие не обращали на них почти никакого внимания. Только когда Григорий Александрович, спешившись, принялся осматривать землю вокруг грота Дианы, несколько дам и их кавалеров в недоумении взглянули на него, но прошли мимо как ни в чем не бывало.
Даже сейчас, теплым, если не сказать жарким, днем, внутри грота было промозгло: земля будто не впитывала влагу, а копила ее.
Кроме того, создавалось ощущение, что эта часть Цветника существует отдельно от всего остального мира – будто некто переместил грот из иных сфер вселенной и поставил здесь.
– Что вы ищете? – полюбопытствовал Вернер, наблюдая за своим спутником.
– Улики.
– Здесь уже множество народу прошло с тех пор, как тело увезли, – покачал доктор головой. – Вряд ли что осталось, если даже и было.
Григорий Александрович тем не менее продолжал обследовать землю, время от времени опускаясь на корточки и ковыряя почву концом своей трости. Вернер прислонился спиной к гроту и, подставив лицо солнцу, загорал.
Наконец Григорий Александрович что-то поднял и распрямился.
– Хм! – проговорил он, рассматривая находку.
– Что у вас там? – заинтересовался Вернер, подходя.
Григорий Александрович протянул ему маленький белый комок.
– Мел, – констатировал доктор, повертев его в пальцах. – Зачем он вам?
– Откуда здесь мелок?
Вернер пожал плечами.
– Мало ли. Обронил кто-нибудь.
– Именно, – согласился Григорий Александрович. – Вопрос – кто?
– Думаете, убийца? – догадался Вернер.
– Почему нет?
– С чего бы?
– А многие ли люди носят с собой мел?
Доктор пожал плечами:
– Наверное, нет. Разве что учитель.
– Не только.
– Если даже вы правы, и мелок обронил убийца, чем этот кусочек вам поможет?
Григорий Александрович забрал у доктора мелок и спрятал в карман.
– Давайте все-таки разовьем тему. Кто носит с собой мел? – спросил он. – Кроме учителя.
– Ну, мало ли… Бильярдист, например.
– Нет, этим кусочком кий не белили. Следы были бы довольно характерные. Им писали на доске.
– Значит, учитель.
– Не думаю. Хотя эту версию тоже не помешает проверить.
– Чем вас учитель не устраивает?
– Много ли их в Пятигорске?
– Едва ли. Люди сюда приезжают отдыхать, а не штудировать науки. Но ведь это даже и хорошо. Легче обнаружить двух-трех учителей, чем пять десятков.
– И мы, возможно, это сделаем, – кивнул Печорин. – Но я думаю, мелок принадлежит банкомету.
– Ах, вот оно что… – протянул Вернер. – Ну, в Пятигорске играют довольно много. Этак вы устанете преступника искать, если каждого, кто держал карты в руках…
– Но любитель перекинуться разок-другой в вист не станет таскать с собой мелок, – возразил Григорий Александрович, перебив доктора. – Нам нужен тот, кто зарабатывает этим на жизнь.
Вернер задумался.
– Что ж, это, конечно, проще, – проговорил он, наконец. – Больше всего играют в клубе и у Раевича. Он приехал недавно, но уже успел прославиться среди местных картежников.
– Это не тот ли франт, который водит дружбу с Лиговскими?
– Он самый. Вы уже знакомы с княгиней?
– Не имею чести.
– Напрасно. Прекрасный дом. А впрочем… – Вернер неопределенно пожал плечами.
Они с Печориным сели на лошадей и поехали из Цветника, по дороге обсуждая дела.
– Расскажите мне про этого Раевича, – попросил Григорий Александрович, поигрывая уздечкой.
– Он вас заинтересовал, потому что играет? Ну, знаете, здесь таких пруд пруди.
– Про других я еще не слышал, так что послушал бы про Раевича.
– Как угодно. Приехал он из Москвы и сразу начал жить на широкую ногу. Каждый день у него банкет. Ну, и играют, конечно, причем по-крупному. Меньше пятидесяти не ставят.
– Кто банкует? Раевич?
Вернер кивнул.
– И еще двое его приятелей, тоже московские.
– Они с ним приехали?
– Кажется, да.
– Вы там бываете?
Вернер усмехнулся.
– Средства не позволяют. Впрочем, пару раз заглядывал – исключительно из интереса.
Григорий Александрович понимающе кивнул.
– Сможете меня провести?
– Там вход свободный. Кто желает – милости просим. Но тех, кто не играет, не любят.
– Потому и перестали ходить?
– Потому и перестал. Когда вы хотите ехать к Раевичу?
– Да хоть сегодня. Вы же говорите, у него каждый день игра.
– Хорошо, но надо до вечера подождать. А часам к пяти можно.
Григорий Александрович молча кивнул. Он думал о том, как местным властям удалось утаить от общественности два жестоких убийства. И еще кое о чем он очень хотел спросить Дмитрия Георгиевича, лису этакую.
– Если возьметесь за Раевича, – заговорил вдруг Вернер, – будьте осторожны.
Печорин насмешливо приподнял брови.
– Что, он так уж опасен?
– Поговаривают, что весьма.
Григорию Александровичу и самому показалось, что Раевич тот еще волчара, но хотелось послушать, что об этом думает доктор.
– Расскажите, – попросил он.
– Всякое болтают, – неохотно ответил Вернер. – Будто он решителен с должниками.
– Это как же?
– Может подослать кого-нибудь, чтобы поучили палками.
– А вы сами знаете кого-нибудь из тех, кого Раевич проучил?
Вернер покачал головой.
– Говорю же, он здесь недавно.
– Так может, те двое молодчиков, что банкуют вместе с Раевичем, нарочно распускают слухи, чтобы Пятигорские игроки платили исправно?
– Кто знает…
Было заметно, что доктор предположение Печорина верным не считает, но спорить не хочет.
Когда добрались до администрации Пятигорска, Вернер отвел лошадей в конюшню, а Григорий Александрович тем временем направился к Вахлюеву.
Начальника местной полиции он застал за чтением бумаг, которые тот отложил при появлении посетителя на край стола, прижав пресс-папье.
– Вы, Дмитрий Георгиевич, должны мне кое-что объяснить, – с порога объявил Григорий Александрович и уселся напротив полицеймейстера.
Тот нахмурился.
– Милостивый государь… – начал было он медленно, однако Григорий Александрович перебил его довольно бесцеремонно:
– Во-первых, как вам удалось сохранить в тайне два убийства, совершенных в общественном месте, да еще и с таким малым интервалом? Во-вторых, почему вы утаили от меня результаты работы вашего ведомства?
– О чем это вы толкуете? – Во взгляде Вахлюева появилось любопытство.
– Две женщины прибыли в Пятигорск и были убиты. Преступник пытал их, явно желая от них что-то узнать. Стало быть, он точно не знает, кто именно владеет секретом, который так его интересует. Но он убежден, что это молодая женщина, вероятно, прибывшая в Пятигорск в сопровождении другой особы женского пола. Возможно, вы выяснили еще какие-то общие черты, присущие убитым? – Григорий Александрович замолчал, пристально глядя в глаза собеседнику.
Дмитрий Георгиевич улыбнулся.
– Что ж, – сказал он спустя пару мгновений, – я вижу, что вы и впрямь хорошо решаете ребусы. Теперь мне ясно, отчего Михал Семеныч вас попросил… помочь.
Григорий Александрович склонил голову слегка набок в знак того, что внимательно слушает.
– Ладно! – Вахлюев хлопнул ладонью по столу, будто решившись. – Расскажу все как есть! На сей раз ничего не утаю.
Печорин вяло улыбнулся, поощряя собеседника. Надо же, как мило!
– Сохранить убийства в секрете мы смогли только потому, что здешняя публика рано не встает, а тех служителей, которые обнаружили тела, я содержу в кутузке. Незаконно, однако никак иначе рты им не заткнешь: такой уж народ. Как выпьют лишку, так начнут на ухо рассказывать каждому встречному-поперечному, и глядишь – уж весь Пятигорск в курсе.
– А что насчет женщин? – вставил Печорин.
Полицеймейстер кивнул:
– И тут вы правы, Григорий Александрович. Обе дворянки наши прибыли в Пятигорск в один день, на одном поезде. Так что, думаю, убийца попутал их с кем-то.
– Вы прочих женщин нашли, которые тем поездом приехали?
Вахлюев развел руками.
– А как же! Всех взяли под наблюдение. Вот уже второй день, как ждем.
Чего-то в этом роде Григорий Александрович и ожидал.
– На живца ловите, значит?
– А что остается?
– Не говорили с женщинами?
– А что я им скажу? – удивился полицеймейстер. – Если вокруг да около ходить, они не поймут, о чем речь, а если прямо сказать, так, пожалуй, можно в кутузке служителей Цветника и не держать – все одно весь город узнает обо всем до конца дня.
Григорий Александрович кивнул, соглашаясь.
– Обыск проводили дома у убитых?
– Ясное дело.
– Каковы результаты?
Вахлюев пожал плечами.
– Мы ведь больше для проформы. Что там у них искать-то?
– Но список вещей составили?
– Никак нет. А надо?
– Составьте.
– Как? – удивился Вахлюев. – Снова людей посылать?
– Ничего. Надеюсь, компаньонка и сестра еще в Пятигорске?
– Им велено не покидать город до конца расследования.
– Странно, что они не разболтали об убийствах.
Полицеймейстер усмехнулся:
– Боятся нос на улицу показать! Я им внушил, что они могут быть на примете у преступника следующими. Знаю, что грубо, а что делать? Их-то в кутузку не упечешь. Народ деликатный.
– Ну вот и проведите подробный обыск, – сказал Григорий Александрович. – И все, что люди ваши найдут, пусть запишут, а я потом списки сравню.
– Хотите понять, что убийце от жертв надо было?
– Скорее, что еще у них было общего. И мне нужны адреса остальных женщин, прибывших в Пятигорск тем же поездом, что и убитые.
– Это можно. – Вахлюев достал из ящика стола листок и протянул Григорию Александровичу. – Шесть человек с няньками, компаньонками, тетками и сестрами, три – с маменьками, остальные – с кучей родственников.
– И что, всех под наблюдением держите? – удивился Григорий Александрович.
– Нет, конечно. У меня столько людей не наберется. Только тех, кто прибыл в сопровождении одной спутницы. Девять человек, перечислены на листке первыми.
Григорий Александрович сложил бумажку и спрятал в карман.
– Мне понадобится еще один список, – сказал он.
Полицеймейстер чуть приподнял брови.
– Какой же?
– Офицеров, прибывших тем же поездом, что и жертвы. Как действующих, так и в отставке.
– Думаете, убийца среди них?
– Полагаю, преступник видел некую девушку в сопровождении другой женщины. Думаю, со спины или вполоборота, потому что лицо явно не разглядел. Почему он пытается ее убить, не знаю, но он ищет ее. Причем, судя по тому, что вначале орудует кнутом, пытается что-то узнать.
– Пытки? – с сомнением спросил Вахлюев.
Григорий Александрович пожал плечами.
– Точно не скажу, но очень похоже.
– А может, просто член садистического кружка? – предположил полицеймейстер. – Я читал, у нас в России такие есть. Не в Пятигорске, конечно, а в столице. Так не заехал ли кто из тамошних к нам – водичкой полечиться, а заодно и?..
– Возможно. Но не думаю, что подобный человек стал бы рубить женщин шашкой.
Вахлюев скептически хмыкнул.
– А кто его знает? Вдруг у него ум за разум зашел? Вот у нас в прошлом году был случай. Приехал на минводы господинчик один из Германии, молодой совсем еще, зеленый. Подлечить нервишки, расшатавшиеся на почве неразделенной любви: какая-то фройляйн отвергла его на родине, предпочтя другого. А он, изволите видеть, страдал и все письма ей сочинял, да только не отправлял, а у себя в шкатулке складывал и ленточкой атласной, которую она ему однажды подарила, перевязывал. И вот так он себе душу-то разбередил, что в конце концов взял два пистолета, вложил себе в рот, да и выстрелил.
– Это вы к чему? – не понял Григорий Александрович.
– К тому, что люди с болезненным воображением склонны чрезмерно увлекаться своими фантазиями. Так не из числа ли таких и наш душегуб? Может, поначалу тешил по борделям свою похоть, а потом сбрендил?
– Не будем спорить. Я полагаю, что убийца высмотрел свою жертву на вокзале Пятигорска или в поезде. В первом случае список прибывших вместе с убитыми нам не поможет, так что будем надеяться, что преступник ехал вместе с ними.
– Еще он мог увидеть эту мифическую девушку там, откуда она отъезжала, а затем прибыть следом за ней на другом поезде, – заметил полицеймейстер.
Григорий Александрович кивнул.
– Но это нам тоже не поможет.
Вахлюев вздохнул.
– Что ж, список я, конечно, составлю, но один шанс из трех.
– Не так уж и мало.
От полицеймейстера Григорий Александрович отправился обедать в ресторацию, которую присмотрел по дороге. Жуя рябчика и потягивая местное вино, он размышлял о том, какова вероятность изловить душегуба – как до высочайшего визита, так и вообще. Получалось, что если не хватать и не пытать всех подряд, кто умеет обращаться с эспадроном, то не слишком велика.
Расправившись с обедом (и под конец трапезы осушив стакан с минеральной водой, которая подавалась каждому посетителю вне зависимости от заказа), Григорий Александрович вернулся домой и растянулся на кровати, закинув руки за голову.
Вспомнилась маленькая княжна. Не потому, что произвела своею внешностью на Печорина такое уж сильное впечатление, и даже не оттого, что вызвала в нем укол ревности. Это все малозначащие глупости. Но ее имя было в списке прибывших и взятых под наблюдение. Княжна приехала с маменькой – то есть в сопровождении женщины. Не ее ли искал убийца? Но какую тайну могла она скрывать?
Так Григорий Александрович и лежал, устремив глаза в потолок и размышляя, когда к нему явился Вернер в жилете с искрой и галстуке-ленточке. Доктор сел в кресло, поставил трость в угол, зевнул и объявил, что на дворе становится жарко.
– Меня беспокоят мухи, – ответил Григорий Александрович, после чего оба на некоторое время замолчали.
– Скажите мне какую-нибудь новость, – попросил наконец Печорин. – А лучше всего ту, которую узнали обо мне недавно.
Вернер удивленно усмехнулся.
– А вы так уверены, что есть новость?
– Совершенно убежден. Более того, могу помочь вам начать.
– Ну-ка!
– Что вам сказала обо мне княгиня Лиговская?
Вернер весело приподнял бровь.
– Браво! Вы совершенно угадали. Для того я и пришел. Но почему вы уверены, что спрашивала княгиня, а не княжна?
Григорий Александрович делано зевнул.
– Потому что княжна спрашивала о Грушницком.
– У вас большой дар соображения. Княжна уверена, что этот молодой человек в солдатской шинели разжалован в солдаты за дуэль.
Григорий Александрович чуть усмехнулся:
– Надеюсь, вы ее оставили в этом приятном заблуждении?
Вернер тонко улыбнулся:
– Разумеется.
– Завязка есть!
– Я предчувствую, – сказал доктор, – что бедняга Грушницкий будет вашей жертвой.
– Жертвы уже есть, они в местном морге.
– Вам не откажешь в мрачном чувстве юмора.
– Может, каламбур и не хорош, но давайте к делу. Что еще вы слышали у Лиговских?
– Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ответил, что она, наверное, встречала вас в Петербурге, где-нибудь в свете. Я назвал ваше имя, и оно оказалось ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума, – Вернер пристально взглянул на Печорина, словно ожидая от него объяснений, но тот не повернул головы. – Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя к светским сплетням свои замечания. Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе. Если хотите, я вас представлю.
– Помилуйте! – Григорий Александрович улыбнулся. – Разве героев представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной смерти.
– А вы уж себя в главные герои записали?
– Конечно, доктор. Не оставаться же в собственном сочинении на вторых ролях.
– И вы в самом деле хотите волочиться за княжной?
– Напротив, совсем напротив!
– Тогда что?
– Я, доктор, никогда сам не открываю моих тайн. Опишите мне маменьку с дочкой. Что они за люди?
– Во-первых, княгиня – женщина сорока пяти лет, – ответил Вернер, немного подумав. – У нее прекрасный желудок, но кровь испорчена; на щеках красные пятна. Последнюю половину своей жизни она провела в Москве и на покое растолстела. Она любит соблазнительные анекдоты, и сама говорит иногда неприличные вещи, когда дочери нет в комнате. Она мне объявила, что дочь ее невинна, как голубь. Какое мне дело? Я хотел ей ответить, чтоб она была спокойна: я никому этого не скажу! Княгиня лечится от ревматизма, а дочь бог знает от чего. Я велел обеим пить по два стакана в день кисло-серной воды и купаться в разводной ванне. Княгиня, кажется, не привыкла повелевать; она питает уважение к уму и знаниям дочки, которая читала Байрона по-английски и знает алгебру: в Москве, видно, барышни пустились в ученость. Княгиня очень любит молодых людей. Княжна смотрит на них с некоторым презрением: московская привычка! Они в Москве только и питаются, что сорокалетними остряками.
– А вы были в Москве, доктор? – спросил Григорий Александрович.
– Да, я имел там некоторую практику.
– Продолжайте.
– Кажется, я все сказал… А, вот еще: княжна любит рассуждать о чувствах, страстях и всем в том же духе. Она провела одну зиму в Петербурге, и он ей не понравился, особенно общество: ее, верно, холодно приняли.
– Тамошние красавицы не отличаются дружелюбием, особенно по отношению к тем, кто превосходит их.
– Лиговские весьма достойные люди, как мне кажется, хотя не без московского провинциализма.
– Вы никого у них не видали сегодня?
– Был один адъютант, один натянутый гвардеец и какая-то дама из новоприезжих, родственница княгини по мужу, очень хорошенькая, но, кажется, больная. Среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет лица чахоточный, а на правой щеке черная родинка. Очень выразительное лицо.
– Родинка! – пробормотал сквозь зубы Григорий Александрович. – Неужели?
Доктор посмотрел на него торжествующе.
– Она вам знакома!
– Я ее не видал еще, но уверен, узнаю в вашем портрете одну женщину, которую любил прежде. Не говорите ей обо мне ни слова, а если спросит, отзовитесь обо мне дурно.
– Как угодно! – сказал Вернер, пожав плечами. – Возможно, вы встретите в Пятигорске еще кого-то из своих… друзей. Должен ли я и им характеризовать вас с невыгодной стороны?
– У меня нет друзей, – сказал Григорий Александрович спокойно.
– Отчего же? – удивился Вернер.
– Я к дружбе неспособен: из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае – труд утомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да притом у меня есть лакеи и деньги! – добавил Григорий Александрович уж и вовсе цинично и сам почувствовал, что перегнул: прозвучало, словно рисовка. Впрочем, неважно: Вернеру должно понравиться, он ведь и сам явно метит в циники.
– Я, собственно, зашел, чтобы ехать к Раевичу, – переключился доктор, достав из жилетного кармана часы и взглянув на стрелки. – Уже половина пятого.
Григорий Александрович пружинисто поднялся.
– Что ж, едем! Не будем опаздывать.
Дом, снятый Раевичем, был хорошо освещен – в окнах обоих этажей двигались черные силуэты гостей. Экипажей было мало: большинство прибыло пешком, поскольку проживало неподалеку.
Григорий Александрович и Вернер поднялись на крыльцо, отдали свои пальто хмурому швейцару с сержантскими усами и прошли в залу, где гости пили шампанское и коньяк и где стояли ломберные столы.
За одним из них, в глубине комнаты, сидел сам Раевич. И снова, оглядев его фигуру, Печорин подумал, что вся эта респектабельность – окладистая борода «а-ля рус», волосы кружком, цепь и голубой жилет – лишь маска, скрывающая истинную сущность банкомета.
При появлении доктора и Печорина Раевич поднял глаза и вперился изучающим взглядом в Григория Александровича. Выражение лица у него было спокойное, даже самоуверенное.
Печорин подошел и поздоровался.
– Играете? – осведомился Раевич после представлений. – Или так, смотрите?
– Играю, – ответил Григорий Александрович.
– Сейчас места нет, но если желаете… – начал было хозяин, однако Григорий Александрович вежливо прервал его:
– Не беспокойтесь, я пока пригляжусь, а как освободится место, так и присоединюсь.
– Как угодно, – кивнул Раевич. – Впрочем, есть и другие столы.
Он отвел взгляд и словно потерял интерес к новому гостю.
Григорий Александрович отошел в сторону, а Вернер направился к столам, где были подносы с бокалами.
Печорин рассматривал присутствующих и в особенности игроков.
Справа от Раевича сидел драгунский капитан развязного вида в пестрой жилетке и пенсне, которое поминутно поправлял без видимой необходимости. Григорий Александрович сразу сделал вывод, что это – один из приятелей хозяина дома. Рядом с ним расположился Грушницкий, который поздоровался с Печориным кивком и более никак свое знакомство с новоприбывшим не обнаружил. Впрочем, он уже несколько раз бросил на Григория Александровича быстрый взгляд и даже подмигнул, что Печорин проигнорировал.
Конец ознакомительного фрагмента.