Лилия Баимбетова, Муса Сатыртдинов
Фаэри из башни
Я живу в башне. Этими башнями утыкан весь остров, словно пирог праздничными свечами, и люди не знают, для чего они, эти башни. Не знают, что здесь кто-то живет.
В этой башне, например, живу я. По крайней мере, последние семь столетий. Не так уж я и стара, как порой видится людям: по меркам фаэри я еще не вошла в совершеннолетие. Это людям вечно что-то чудится. Странные они, эти люди. Нынче они позабыли почти все, что связано с фаэри. Люди приносят домой цветущий терновник, не опасаясь навлечь смерть на свою родню. Без сомнений люди проходят ночью мимо срубленного дуба и жгут в камине бузину. Люди многое забыли о фаэри. Нынче люди не пугаются, завидев старуху с огненно-рыжими волосами. Люди боятся грабителей, террористов и полицейских, но они уже не страшатся крика диких гусей, детских рыданий и волчьего воя, не слышат в этих звуках предвестия беды. Люди…. На самом деле они почти не меняются: во все времена самое важное ускользало от их внимания.
Я фаэри из башни. Мне нравится здесь жить. В любых башнях, маяках, обсерваториях есть что-то магическое. Но, конечно, я не все время свое провожу, укрывшись за круглыми стенами. Старые фаэри не любят общество людей, но я-то еще молода! В отличие от занудных бессмертных стариков, только выглядящих молодыми, я появилась на свет, когда в Ирландии кишмя кишели люди. Я не помню тех времен, когда остров принадлежал одним фаэри, и не сожалею о тех временах – с чего мне сожалеть?
Людей я люблю. Люди очень забавные, иногда милые, иногда глупые, и наблюдать за ними – одно удовольствие. Да и предназначением своим я связана с людьми.
Я люблю пройтись по улицам человеческих городов, обернувшись молодой девушкой, люблю посидеть в пабе, потанцевать и посмеяться. Ах, в пабе все и началось, в пабе под названием «Веселый Пэддик». Я пила гиннес, восхитительный, словно первая песня смерти, даже лучше, чем пиво лепрехунов. В паб вошел парень и уселся у стойки. Парень как парень, крепкий, темноволосый.
А я вдруг с непостижимой ясностью поняла, что он – англичанин.
Англичанин – в ирландском пабе, в самом сердце католического квартала в Дерри! Люди придают значение подобным вещам, англичанин никак не должен был здесь оказаться.
Я разволновалась не на шутку. Я фаэри, но это не значит, что я люблю англичан. Когда-то фаэри сами сражались за обладание Ирландией, фаэри тоже случалось быть здесь узурпаторами и побежденными, но я-то этого не видела. Мне должно быть все равно, подумаешь – англичанин посреди католического квартала.
Но я не люблю англичан. В конце концов, когда я родилась, они еще не были здесь хозяевами. А потом вдруг пришли – и привели с собой брауни, гоблинов и прочую английскую нечисть. Нечисть не очень-то прижилась, а англичане остались. И немало я спела песен смерти по ирландцам, павшим от рук англичан.
И вот один из них, из захватчиков зеленой земли, сидит здесь и нагло выдает себя за местного.
Я вся кипела от злости. Почему бы ни крикнуть на весь зал: это англичанин! Ткнуть в него пальцем. Но тут он вдруг оглянулся и посмотрел мне в глаза.
Взгляд фаэри обладает особой силой, и душа этого англичанина предстала предо мной, словно на ладони.
И я испугалась.
Он был солдатом, этот англичанин.
И еще он был убийцей.
Ах, видела я английских солдат, ирландских, норвежских и шотландских пиратов, но этих, из Херефорда, встречать мне еще не доводилось – хвала болотным огням! Не зря ирландцы говорят о солдатах из Херефорда: если SAS стучится в твою дверь, значит, это пришла твоя смерть. Мне показалось, что взгляд его с той же легкостью срывает покровы с моей души, с какой я читала в его сердце. Нет, просто показалось – обычный человеческий взгляд.
И я сидела тихо-тихо, не смея вздохнуть, пока англичанин не ушел из паба.
Впрочем, вернувшись к себе в башню, я скоро забыла об этой встрече, и жизнь моя потекла спокойно и ровно, как текла до того семь недолгих столетий. Я всегда предпочитала задумчивое созерцание деятельному участию в жизни. Я вам не лепрехун, чтобы носиться туда и сюда, я предвещаю смерть, а это – дело серьезное.
Я прожила так год и еще год – словно краткий миг, и вдруг меня посетило видение, слишком яркое, чтобы быть ложным.
Мне пригрезилась пустыня из тех, что засыпали некогда сказочные королевства Ближнего Востока. Мне пригрезился песок, серый, будто само время, чахлые колючки, ледяной ветер небывалой для этих мест зимы – и запах пустыни, жестокий, горький и сладостный запах безвременья и смерти.
В этой пустыне блуждали восемь английских солдат. Их преследовали, и они убивали преследователей, и бежали – день за днем, через дождь и ветер. Позади оставались убитые, раненные, множество пуль, остывающих в песке – или среди мяса и костей.
Ах, я могу проникнуть в душу любого человека, но только никогда не пойму этих из Херефорда! Ну что они забыли в пустыне? Конечно, люди теперь часто воюют далеко от дома, но чаще всего они делают это очень забавным способом: бросают с летучих железяк падучие железяки. Смешное зрелище – современная человеческая война.
Но восемь солдат бежали через пустыню, не отделенные от преследователей сталью, бежали, уповая лишь на крепость своих ног. И никто не спешил прийти на помощь англичанам. Ирландцы говорят: если SAS стучится в твою дверь, значит, это пришла твоя смерть. И смерть постучалась в двери пустыни, но с равной беспощадностью она преследовала всех, и британские солдаты умирали столь же бесповоротно, как умирают все люди на земле.
Но тут я приметила, что англичане вовсе не один на один остались со своей судьбой. Нет, их преследовали не только люди, потомки сказочных разбойников Багдада, их загоняли те, кому англичане не могли дать отпора.
Духи пустыни!
С тех мифических пор, когда один из древнейших народов фаэри по прозванию фир болг жил в пустынных горах Средиземноморья, мы, фаэри, не любим духов пустыни. Давно сгинули фир болг, третьими завоевавшие Ирландию, а после отдавшие ее Tuatha de dannan, а вражда все равно осталась. Духи пустыни жестоки и кровожадны, они любят забирать жизнь у заблудших путников.
Это они, духи пустыни, гнали английских солдат, это они пили их жизнь по капле. Трое англичан умерли. Четверо попали в плен, и человеческие мученья уберегли их от сверхъестественных преследований.
Но последний из англичан все так же упрямо шел на север. Мой англичанин, тот самый – из паба «Веселый Пэддик».
Он шел и шел. Ему было нечего есть, нечего пить, и ноги его были изранены. Духи пустыни, словно летучие мыши, кружили над ним. Ах, любители поживиться на дармовщинку! Они пьют чужую кровь будто вино. Этот человек убивал ирландцев, а все же он был не чужой мне, я смотрела ему в глаза, я читала его душу. Его губили пустынные проходимцы, отщепенцы волшебного рода, и я возмутилась: будто мало ему жажды, холода, сотен вражеских солдат, рыщущих по пустыне.
На шестой день он смог напиться воды – только ручей этот был радиоактивным. Духи пустыни издевались над жертвой, но англичанин все шел и шел, хотя давно должен был сдаться и умереть. Я ненавижу несправедливость. Я вестница смерти, но всего лишь вестница. И ведь порой без меня люди не могут узнать о смерти своих близких – или не успевают подготовиться к своей собственной.
А эти пустынные, так сказать, духи творили явную несправедливость.
И тогда я решила: будь что будет. Разве моими предками не были фаэри, отвоевавшие Ирландию у самой судьбы? Ведь у моего англичанина были жена, дети – и брауни, и все они ждали его возвращения, а брауни – больше всех. Дом без мужчины – не дом. Тяжело, наверное, приходится брауни при таком хозяине, который вечно пропадает в каких-то пустынях. Ничего, теперь будет сидеть дома – если выберется. Духи пустыни не сумели отнять его жизнь, но выпили здоровье до самого донышка.
И я шагнула с дощатого пола моей башни на серый песок, встав между англичанином и его преследователями. Человеку с ними не справиться, но я-то сумею. Их пески не древней моих зеленых холмов.
Ах, лишь в последний миг жизни я поняла, сколь наивной дурочкой была. Ведь я всего лишь бэнши, маленькая огненоволосая бэнши, куда мне тягаться с древними духами жестокой пустыни! Они разметали меня в клочья, и я умерла, и огни Волшебной Страны воссияли предо мной.
Сам король сидов не поленился прийти, чтобы встретить меня в своей стране. А я с трепетом смотрела, как он идет ко мне. Финварра, король сидов, не принадлежит к тем фаэри, что из незабудок шьют себе перчатки и летают по ночам на крестовнике, от него снисходительности не дождаться. Он и не сид по крови, король наш, он из Tuatha de dannan, из древнего могучего народа.
И вот он подошел, и я взглянула в его серые глаза, ожидая приговора.
Усмехнулся Финварра, король сидов, глядя на меня.
– У тебя глупая голова, но хорошее сердце, – сказал он мне. – Ты правильно сделала, бэнши, но вот что я скажу тебе: пока твоя голова не станет достойна твоего сердца, за пределы Волшебной Страны тебя не выпустят.
Ах, он наказал меня, а мне казалось: он меня похвалил!
А мой солдат дошел. За восемь дней он преодолел триста километров, он исхудал, он почти умирал, но все равно дошел к своим. Лишь через две недели он смог снова встать на ноги. Но его жена, дети – и брауни были счастливы, когда он вернулся домой.
Короля сидов я видела еще только раз. Он принес мне вести о моем солдате и посмеялся: вестница смерти, ты подарила жизнь.
И я долго думала над этим, но решила: это не страшно. Ведь мой король сказал, что я поступила правильно.
Волшебная Страна прекрасна, и лишь одно отравляет мне жизнь: я скучаю по своей башне.