Оттепель
Я оглянулся и увидел витрину обувного магазина, освещённую изнутри фиолетово-розовой лампой. Отражаясь от лежащего в сугробах снега, она рождала приятный, томящий свет, который сразу бросался в глаза. Сильный ветер поднял на воздух стаю снежинок, которые обернулись маленькими звёздочками и медленно опустились на промёрзший асфальт. Зимние сумерки уже опустились тяжёлым грузом на город, на все его улицы и дома. В синем платке, с большими, белыми цветами, в рыжей шубке из магазина вышла девушка и быстрыми шагами направилась мимо меня и вскоре скрылась за углом здания, в котором находился магазин. Аромат её духов не сразу, но сильной, пьянящей волной обдал мой раскрасневшийся на морозе нос. Я повернулся и пошёл в это тёплое, уютное, как казалось снаружи, место, откуда недавно вышла девушка. Звонок у входа игриво прозвенел над головой, возвестив хозяина о приходе нового гостя. Хозяин был мужчина средних лет, с обвисшим лицом, маленькими глазками и с каким-то, казалось, отпечатком вечного недосыпания, на бледных щеках. Не знаю зачем я пришёл к нему, он видимо тоже это понял, по моим глазам, вопрошающе глядящих на него и он предложил мне пару отличнейших туфель, бежевой кожи, со вставками из замши. Я отказался, хотя они мне очень понравились. Потом он предложил мне ещё несколько пар, но они мне совсем не понравились. Купив у него пару шнурков и крем для обуви, чтобы хоть как-то обозначить смысл моего присутствия, я очень расстроил хозяина, что было видно по всему его существу. Я вышел на улицу, окунулся в это морозное пространство, поправил сбившийся шарф и побрёл в сторону дома, куда я собственно и шёл, пока не произошла эта странная картина. Потом я ещё долго вспоминал и эту яркую витрину, и эти снежинки-звёзды и эту девушку, в синем платке.
На следующее утро я проходил мимо тех мест, но магазин был закрыт, на двери его красовалась свежая надпись белой краской «ремонт», а сугробы были снесены дворниками в неизвестном направлении. Необычайно пустым показалось мне это место, где ещё вчера было так тепло и уютно, где лампа витрины пленяла глаз. Хм, а может, и не было никаких шнурков, никакого хозяина, зло смотрящего мне прямо в глаза, своими серенькими глазками. Ведь не может же быть так, что за одну ночь, восхитительный магазин вдруг стал облезлым, с заляпанными краской стёклами витрин. Да нет, вот же они, шнурки, в правом кармане моего пальто. Размышляя так, я не заметил, как уже перешёл улицу, которая проходила вдоль большого дома, с одной стороны которого был этот магазин. Народу на улицах было немного, несмотря на раннее утро, в которое обычно толпы служащих спешат на работу. Но этот день был особенный – первый выходной февраля. Это было воскресенье. День обещал быть светлым, над горизонтом, очень низко поднялось холодное, зимнее, заспанное солнце, слегка протёрло рукой глаза и засветило бледным светом на полупустые улицы. Пар от котельной, находящейся на другой стороне города ровным столбом поднимался в небо, постепенно растворяясь в нём. Все уже давно привыкли к нему и уже не представляли себе городской пейзаж без этого густого, белого столба. Порой он ложился вдоль земли, и катился облаком в сторону.
Так было и в тот день, когда я вернулся домой, промокший насквозь от тёплого, летнего дождика, который пустился править городом после обеда. А я, как обычно, пошёл гулять по узеньким городским улочкам и широким проспектам. С утра ничего не предвещало дождь, и я не захватил зонта, за что и поплатился намокшей рубахой и свисающими в глаза волосами, капли с которых скатывались по носу. Ну что ж, надо сушиться, заварить себе крепкого, дурманящего чая, переодеться и сесть за стол, наслаждаясь приятной, несмотря на серость, картиной за окном. Отпивая по глотку и обжигая губы, я и не заметил, как в мой дом вошла она, тоже насквозь промокшая и радостная. Она бесшумно наклонилась ко мне и тихонько поцеловала правое ухо. Я вздрогнул, а она, звонко засмеялась и побежала прочь в другую комнату. Всё тот же пьянящий запах её духов ударил мне в нос, окутал меня со всех сторон, и у меня не хватило сил побежать за ней, я так и остался в кухне, с томящим наслаждением прислушиваясь к её движениям. В соседней комнате был слышен шум открывающихся ящиков, шорох одежды, шаги, такие лёгкие, воздушные и быстрые. Бесконечный скрип паркета выдавал в какой части комнаты она сейчас находиться.
Потом была красная, добрая и запоминающаяся осень, в которой в мире остались только она и я. Она и я жили на этом свете друг для друга. В один из холодных октябрьских вечеров, когда мне надо было идти на службу, я одел своё старенькое пальто, повязал на шею шерстяной шарф, который она мне подарила ещё в сентябре. И пошёл на улицу, тёмную и пугающую всякого горожанина. Спрятав руки в карманы, я обнаружил, что они не пусты, и извлёк на свет пару тех самых шнурков, что были куплены в тот день, когда я с ней впервые встретился. И память вернула мои глаза в тот самый приятный, успокаивающий свет лампы витрины магазина. А дальше, проснувшись ночью, зелёной весенней ночью, и распахнув окно моей спальни, я впустил в комнату влажный, приятный воздух, который гнала в окно стоящая перед домом берёза, ещё не покрытая листками-нарядами. На небе, там, куда невозможно было дотянуться рукой, мне улыбалась сверкающей улыбкой луна. И манила и звала меня к себе. Сев на окно, и закурив сигарету, выпуская белый, густой дым я закрыл глаза, из которых немедленно потекла слеза. Но не от дыма, нет. Это было слеза, подобная тем, что стекают с крыш этой весной. Крыши плачут по ушедшим морозам, по тёплому покрывалу снега, что лежало на них. А я… Она ушла в один из зимних вечеров. Так же незаметно, как и пришла в мой дом. Прошелестев платьем, одев свой платок, она ушла. И, словно оттаяв в эту ночь, моя душа стала плакать, катясь слезинками-бусинками мимо носа и падая каплями мне на руку. Перебирая в памяти все цветные и чёрно-белые картинки того времени, заставив луну быть зеркалом моих глаз и уже в ней видя всё что было, я нестираемой краской, лезвием ножа вырезал на этом небе её лик. И каждую ночь, как только солнце зайдёт за крышу дома, что на противоположной стороне города, в низине, она улыбается мне сверху. Рядом с луной застыли её белокурые пряди.