Глава 2
Пятнадцать минут прошли, чай был выпит, пирожки доедены, а сотрудник так и не появился.
Анатолий бросил взгляд на часы, перевернул пустую чашку вверх донышком и посмотрел на Татьяну.
– Помнишь, в больнице ты говорила о книге какого-то немца, которая хранилась в вашей семье. С портретом Мирона Бекешева…
– Помню, – кивнула Татьяна. – Но никогда ее не видела, только слышала пару раз, что была такая. Тетя Ася мимоходом вспоминала. Но она родилась в тридцать втором году, так что в войну ей было совсем мало лет. Книгу помнила слабо и точно не знала, то ли в войну пропала, то ли позже потерялась. Исчезла, и все. Причем единственная из старинных книг. Ее мама в блокаду сберегла библиотеку, ни одна книга не пошла на растопку.
– А позже она не пыталась узнавать у твоей бабушки, куда эта книга подевалась?
– Мама у нее умерла в пятидесятом, после того как дедушку в сорок девятом арестовали. В одно время со Львом Гумилевым.
– Да, я знаю об этом, – кивнул Анатолий. – Оба были осуждены на десять лет и отбывали срок сначала под Карагандой, а затем недалеко отсюда, в Междуреченске.
– Дедушку в пятьдесят шестом освободили и реабилитировали, но он перестал заниматься древними тюрками, увлекся археологией. В пятьдесят седьмом он снова женился, а в пятьдесят восьмом родился папа. Так что моя бабушка – мачеха тети Аси, и, скорее всего, о книге ничего не знала.
– В те годы история тюрков, в том числе енисейских кыргызов, практически была под запретом. Ведь она противоречила идее мирного освоения восточных земель. Хотя лет триста-четыреста назад главным занятием русского человека в Сибири были не землепашество и даже не промысел зверя, а война.
Анатолий помолчал мгновение, словно собирался с мыслями, и заговорил снова:
– Меня эта книга сильно заинтересовала. Если она о Сибири, да еще с парсуной[2] Мирона Бекешева, то, чем черт не шутит, вдруг в ней упоминается Абасугский острог? Принялся искать. Практически пошел туда – не знаю куда, искал то – не знаю что. Ни имени автора, ни года издания. И все же кое-что откопал. В одном из научных журналов обнаружил статью твоего деда. Датирована сорок седьмым годом. А в списке источников – книга некоего Германа Бауэра, изданная не в конце восемнадцатого века, а в 1728 году в Санкт-Петербурге. Называется «Моя жизнь в Сибири». Понимаешь, «моя жизнь»! Однозначно – не описание с чужих слов, чем грешили рассказы других путешественников. Многие из них даже не бывали в Сибири. Для иностранцев все земли, что за Уралом, были за семью печатями. Русские власти боялись шпионов, которые могли бы разузнать короткий путь в Китай. Сведения об открытиях во время экспедиций в Сибирь считались секретными, и путешественники подписывали обязательства об их неразглашении. Поэтому за Урал мог попасть только тот иностранец, который устраивался на русскую службу пожизненно.
– Герман Бауэр? Ты сказал: Герман Бауэр? – Татьяна сжала кулаки, чтобы унять дрожь в ладонях.
– Тебе знакомо это имя? – быстро спросил Анатолий.
– Нет-нет, – смутилась Татьяна. – Выходит, он был русским подданным?
– Скорее всего! При Петре Первом немало немцев находилось на русской службе.
– Но как дедушка мог упомянуть эту книгу, если она исчезла?
– Выходит, в то время еще не исчезла, – с торжеством в голосе произнес Анатолий. – Возможно, ее спрятали уже после войны. Перед арестом твоего деда или чуть позже. Я подозреваю, что о тайнике знала только мать Анастасии Евгеньевны. Но она умерла, а тайник так и остался тайником.
– Но с какой стати ее надо было прятать? – удивилась Татьяна.
– Пока не знаю. Книга, скорее всего, вышла, как сейчас говорят, малым тиражом, и один экземпляр наверняка был подарен Мирону Бекешеву. Это косвенно подтверждает, что они были знакомы с Бауэром. Но издание было почти сразу уничтожено. Кажется, что-то в ней не понравилось церкви.
– И что ж ей могло не понравиться?
– Многое, наверно! Русские, жившие в Московии, считали свою землю средоточием святости и ритуальной чистоты. Это главное в идее псковского старца Филофея о Третьем Риме. Другие земли рассматривались как страны нехристианские, нечистые, в которых православному человеку побывать – большой грех. Еще в начале XVIII века священник узнавал на исповедях, не ездил ли кто в землю нехристей, не попадал ли в татарский плен, и так далее. Естественно, подобные грехи православному человеку прощались, но пребывание в нечистых землях считалось все-таки нежелательным.
– Надо же, – удивилась Татьяна, – я как-то никогда не задумывалась… Точнее, даже не знала.
– Конечно, этого нет в школьных учебниках, – усмехнулся Анатолий. – На самом деле завоевание Сибири считалось делом греховным, ведь русскому человеку волей-неволей приходилось жить долгое время в нечистой земле, а кому-то оставаться там навсегда. По сути, в Сибирь поначалу попадало всякое отребье, которому плевать, в какой земле жить. К тому же сибирские воеводы и попы стремились быстрее привести местные народы под власть русского царя, окрестить их и, соответственно, очистить Сибирь от греховности, сделать ее мало-мальски пригодной для проживания истинно православного люда. Признаться, русских в отношениях с местными народами интересовали только три вещи – дадут ли клятву верности царю, принесут ли ясак и примут ли крещение. И очень обижались, когда инородцы упорствовали.
– Ясное дело, упорствовали, – вздохнула Татьяна. – Я хоть и не сильна в истории, но и то понимаю, что кыргызы не спешили принять чужую веру.
– В том-то и дело, что не только не спешили, но и сопротивлялись. Бывало, даже убивали священников. Жгли храмы, монастыри. Подозреваю, что Бауэр, как лютеранин, не слишком лицеприятно отзывался о сибирских священниках, которые и жизнь вели отнюдь не праведную, и слишком ретиво обращали инородцев в православие. Отчего и бунты случались, и восстания. А это опять же противоречило национальной идее мирного заселения Сибири. К сожалению, даже в западных библиотеках нет книги Бауэра.
– Жалко, что книга пропала, – вздохнула Татьяна. – У нас в семье разговоров о ней никогда не заводили, по крайней мере, на моей памяти. Пропала и пропала. Я даже представить не могу, куда ее умудрились спрятать. Думаю, дедушка отыскал бы книгу, если бы знал о тайнике. А интересно было бы заглянуть в нее! Думаю, многие вопросы отпали бы сами собой.
– Естественно, отпали бы! Возможно, удалось бы скорее найти Абасугский острог. А может, и нет! – сказал Анатолий с задумчивым видом. – Вдруг я ошибаюсь и в книге Бауэра о нем нет ни слова? Авторы большинства книг о Сибири пользовались довольно расплывчатым, но обильным источником – устными рассказами самих сибиряков. Известно, что местный народ недоброжелательно относился к чужакам, тем более к иностранцам, подозревал их в хитрости и коварстве. Похоже, что и сами рассказы сибиряков – не более чем насмешка и даже издевка над заезжими чудаками. Поэтому многое из того, что происходило не только в Сибири, но и в России, для иностранцев оставалось за семью печатями. Вот и распускали они по свету всякие нелепицы, не опасаясь, что кто-то сумеет уличить их во лжи. Тем важнее книга Бауэра, если он видел эту жизнь изнутри!
– Да-да, я где-то читала об этом… Люди с песьими головами, люди-лягушки, которые умирают осенью и возрождаются весной, а еще о вечной зиме и лютом холоде, от которого человек мгновенно превращается в сосульку.
– Ну, это еще не все, – улыбнулся Анатолий. – До сих пор сохранились легенды о подземных городах, где люди ходят вверх ногами, о гигантских птицах с тремя головами, о том, что в Сибири есть реки, где камни на дне из чистого золота. Какие только сказки не сочиняли даже в шестнадцатом веке, когда началась колонизация территорий за Уралом! Теперь тебе ясно, насколько осторожно и разборчиво нужно относиться к иностранным опусам о Сибири? Большинство из них написаны по слухам, наугад, а публика, которая их читала, знала о сибирских землях и того меньше, поэтому не могла ни возразить, ни опровергнуть эти домыслы. Порой в такую чушь верили! И что немаловажно, эта чушь расползалась и по другим творениям таких же горе-писак. Да что там Сибирь! Еще в семнадцатом веке подобные небылицы о России ходили по всей Европе, и это при том, что Московское государство занимало огромную территорию – четыреста пятьдесят немецких миль[3] в длину и двести сорок миль в ширину. Россия и в те времена даже без Сибири была самым крупным европейским государством.
– Я поняла, насколько эта книга важна для тебя, – тихо сказала Татьяна, – но пока ничем не могу помочь. Ты пытался как-то ее искать? Узнавал о судьбе Бауэра? Может, архивы сохранились?
– Пытался, но без особого успеха. Правда, удалось узнать, что после уничтожения книги он бежал в Швецию. И там его следы затерялись. Так что те его сочинения, что хранились в вашей семье, скорее всего, единственные, которые уцелели. Вернее, надеюсь, что уцелели и со временем обязательно найдутся.
– Дай бог! – Татьяна пожала плечами. – Я поговорю с папой. Вдруг он знает больше. Но вряд ли…
– В истории были прецеденты. Находились и более древние документы! К примеру, записки Николая Спафария – русского посла в Китае в конце семнадцатого века – были в двух книгах: один том посвящен Китаю, в другом – описание пути посольства Спафария через Сибирь. Надо сказать, весьма подробное и толковое для того времени. Так вот, китайский том в архивах присутствовал, а сибирский исчез. Его долго считали пропавшим. Видимо, неудобная информация о Сибири кому-то помешала, и ее просто уничтожили. Но неожиданно, через двести с лишним лет, в 1880 году сибирский том Спафария отыскался. Как ты думаешь где? Да там же, где и первый хранился, – в Китайских делах архива Министерства иностранных дел. Так что в наших архивах копать – не перекопать!
Он глянул поверх головы Татьяны и весело возвестил:
– Вот наконец-то и наш дендролог пожаловал! Сейчас поедем!
Татьяна оглянулась. К ним направлялся невысокий молодой человек в очках, с короткой рыжей бородкой, в шортах, застиранной ковбойке, расстегнутой на груди, и в бейсболке козырьком назад.
– О, это и есть ваша прекрасная гостья, Анатолий Георгиевич? – справился дендролог и протянул ей руку. – Будем знакомы! Игорь Полежаев!
– Таня, – она пожала его ладонь с твердыми бугорками мозолей и спросила: – Вы изучаете растения?
– Я – специалист по дендрохронологии, – улыбнулся Игорь. – Определяю возраст деревянных сооружений. Ведь острог рубили из бревен, которые заготавливали поблизости. Но сначала нужно найти живые деревья, которым лет этак триста-четыреста, чтобы было с чем сравнивать. Нелегкая задача, но я уже нашел в распадках две лиственницы и несколько сосен. Иногда, конечно, бревна не сразу шли на постройку, а года через два-три, но для археологов это не сроки. Главное, бревна отыскать или хотя бы большие фрагменты, тогда по годовым кольцам определим точное время возведения острога.
– До сих пор сомневаетесь? – удивилась Татьяна. – Не верится, что нашли Абасугский острог?
– Документам доверяй, но раз сто проверяй, – усмехнулся Анатолий. – Освоение Сибири шло по наезженной колее. Импровизация не допускалась. Остроги, которые строились без дозволения свыше, разрушались. Сибирский приказ жестко контролировал и проектирование новой крепости, и ее возведение – вплоть до каждого бревна и гвоздя. Каралось любое отступление от проекта. Послушания добивались батогами и казнями, и представить, что исполнители могли самовольно изменить план, трудно – точнее, невозможно.
– А могло так случиться, что какой-то дьяк в Москве за две тысячи верст от стройки сказал: острогу быть на той или иной реке, а по прибытии выяснилось, что строить там не с руки по какой-то причине. Вот и поставили острог в другом месте, – поинтересовалась Татьяна.
– Случалось, конечно, но крайне редко. Одно успокаивает: Мирону Бекешеву дозволялось больше, чем простым смертным. Он приехал в Сибирь по личному распоряжению Петра и волен был сам выбирать подходящее место для крепости. В определенных пределах, естественно. Но, с другой стороны, второй острог – Сторожевой – он построил точно там, где его обозначил Петр Первый.
Анатолий посмотрел на часы и поторопил:
– Все-все! Вопросы потом! Поехали! А то скоро жара навалится!
И они направились к уже знакомому Татьяне «уазику».