Глава 2
Нечерчиллева Вселенная
Давайте вернемся назад, к тому моменту 24 мая 1940 г., когда Хайнц Гудериан, один из самых бесстрашных танковых командиров в истории, находился на грани выдающегося триумфа. Его танки в яростных боях форсировали канал Аа в Северной Франции. После тяжелой эксплуатации бронетехнике дан перерыв, она негромко урчит на солнце, а Гудериан готовится к решающему штурму британских позиций.
Его добыча находится от него в 30 километрах – 400 000 человек британского экспедиционного корпуса: дрожащих, испуганных, готовящихся к позору пленения. Все, что нужно сделать Гудериану, – дать полный ход мощным двигателям Maybach, стремительным маршем двинуться к Дюнкерку – и британская армия будет разбита. После этой потери у островитян пропадет способность к сопротивлению. Но вдруг Гудериан получает приказ из Берлина, впоследствии он будет называть его катастрофическим.
По не до конца понятным причинам Гитлер велел ему остановиться и ждать. Гудериан подчинился, но он жестоко разочарован. Следующие несколько дней, из-за того что эвакуация идет крайне медленно, британское горло совершенно неприкрыто и к нему поднесен нацистский нож.
В этих ужасающих условиях британский кабинет военного времени размышляет, как действовать дальше – сражаться или договариваться. А теперь представьте, что из этого уравнения со многими переменными исчез Черчилль.
Пусть, как в шоу «Монти Пайтон», гигантская рука опустится с небес и унесет его из той прокуренной комнаты. Или предположим, что он отдал богу душу в молодости, в одном из тех происшествий, когда он бесстрашно глядел в лицо смерти, надеясь перехитрить ее. Вообразим, что его немыслимое везение закончилось и за несколько лет до описываемых событий его пронзило копье дервиша или прострелило самодельное ружье ценою в десять рупий, что он потерпел крушение на брезентово-веревочном летательном устройстве или погиб в окопе.
Мы предоставим судьбу Британии и мира Галифаксу, Чемберлену, представителям Лейбористской и Либеральной партий. Вели бы они переговоры с Гитлером, как предлагал министр иностранных дел? Да, почти наверняка.
Чемберлен уже был физически немощен, через несколько месяцев он умрет от рака. Его невозможно было представить лидером в военное время, поэтому он и был устранен с поста премьер-министра. Мы знаем позицию Галифакса – он хотел договариваться. А у прочих не было ни влияния в парламенте, ни воинственного духа, чтобы руководить страной во время страшных опасностей и противостоять Гитлеру.
Черчилль – и только Черчилль – провозгласил противостояние нацистам своей миссией. В некотором смысле его возражения Галифаксу можно назвать эгоистичными.
Он сражался за свое политическое бытие, за доверие общества – если бы он уступил Галифаксу, то стал бы политическим трупом. Его престиж, репутация, перспективы, эго – все, что значимо для государственного деятеля, – стояли на кону, когда он настаивал на продолжении сопротивления. Некоторые историки из-за этого ошибочно считают, что он сражался за свои интересы, а не за интересы Британии.
За последние несколько лет на корпусе исторических исследований выступила неприглядная сыпь ревизионистских опусов, в которых предполагается, что Британия должна была сделать то, на что надеялись и за что молились столь многие люди на всех уровнях общества, – заключить сделку с нацистской Германией. Аргументация доходит до утверждений о возможности мирного сосуществования Британской империи и Третьего рейха. Несомненно, Гитлер мог бы произнести немало слов в поддержку этой идеи.
В 30-е гг. он несколько раз посылал Риббентропа, чтобы тот завел полезные знакомства в правящих кругах Британии, и у этих поездок был немалый успех. Как утверждают, в 1938 г. Галифакс имел неосторожность заявить адъютанту Гитлера, что он хотел бы видеть «завершением своей работы то, как фюрер рядом с английским королем войдет в Лондон под приветственные возгласы английского народа».
Как мы уже видели, многие представители аристократии и среднего класса испытывали эти прискорбные чувства к гитлеризму, в том числе бывший монарх Эдуард VIII. И даже теперь, в эти зловещие дни 1940 г., Гитлер порою высказывал восхищение Британской империей, а также говорил о том, что не в интересах Германии сокрушить Британию. Ведь это пойдет только на пользу соперничающим державам – Америке, Японии и России.
Мы, англичане, также были арийцами, хоть и не представителями генетически выделенного тевтонского варианта этой расы. Британия и ее империя могли бы выжить в роли младшего партнера, представляющего несомненный исторический интерес, но упадочнического в своей основе – что-то вроде греков по отношению к нацистскому Риму.
Многие думали, что бесчестие – приемлемая цена, ее можно заплатить, чтобы сохранить империю и предотвратить кровопролитие. Дело было не в том, что они хотели сделки с Гитлером, а в том, что считали ее неизбежной.
Так же полагали и многие французы: адмирал Дарлан из французского флота был убежден в поражении Британии, и в 1940 г. он готовился объединить силы с Германией.
В числе людей с такими взглядами были и американцы, например их несуразный посол того времени в Лондоне, ирландец по происхождению, Джозеф Кеннеди, бутлегер, мошенник и отец Джона Кеннеди. Он нескончаемо запрашивал аудиенций у Гитлера и посылал, вздыхая, мрачные депеши в Вашингтон. «С демократией в Англии покончено», – заявил он под конец 1940 г., незадолго до того, как был отозван.
Конечно, и он, и Галифакс, и умиротворители были неправы. Так же неправы и ревизионисты сегодняшнего дня. Но чтобы противостоять их галиматье, нам необходимо понять, что случилось бы при исполнении их желаний.
Я с неизменной настороженностью воспринимаю историю в сослагательном наклонении, ведь цепочка причин и следствий в таких умозаключениях не столь безусловна. События нельзя уподобить бильярдным шарам, один из которых с очевидностью ударяет по другому. И даже в бильярдах может наступить хаос.
Выньте мельчайшую частичку из нагромождения факторов – и невозможно предсказать, что случится в дальнейшем. Тем не менее из всех исторических построений «а что, если» данное наиболее популярно. Некоторые из наших лучших современных историков провели этот мысленный эксперимент и с неизбежностью пришли к одному и тому же заключению: если вы устраните британское сопротивление в 1940 г., вы создадите условия для непоправимой катастрофы в Европе.
Гитлер почти наверняка победил бы. Ведь он сумел бы начать операцию «Барбаросса» – вторжение в Советский Союз – значительно раньше, чем в июне 1941 г. У него бы не было этих надоедливых британцев, беспокоящих его в Средиземноморье и североафриканской пустыне, связывающих его войска и вооружение.
Всю свою ярость Гитлер мог бы обрушить на Россию, которую собирался завоевать всегда, даже в тот момент, когда, скрестив пальцы за спиной, одобрил договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. И он мог бы удачно завершить военную кампанию до наступления морозного ада. Но и в действительности достижения вермахта были ошеломительными: нацисты захватили миллионы квадратных километров и миллионы людей. Они взяли почти весь Сталинград и вышли к конечной остановке московского трамвая[5]. Представьте, что они взяли Москву, обезглавили коммунистический режим и довели Сталина до острого психоза, который он не может преодолеть. У него уже был нервный срыв, когда немецкие войска вторглись в Советский Союз.
В этих условиях, как предполагают историки, произошел бы стремительный обвал коммунистической тирании, которому, наверное, способствовали бы принадлежавшие среднему классу жертвы коллективизации. Было бы сформировано пронацистское марионеточное правительство. И что дальше?
У Гитлера, Гиммлера и их сатанинских приспешников появилось бы гигантское полотно, от Атлантики до Урала, чтобы запечатлеть их омерзительные представления о правильной власти. Не будь Британии, никто бы не остановил их, не препятствовал им, не воспользовался своей моральной репутацией по меньшей мере для их осуждения.
В Америке победили бы изоляционисты: если Британия не собирается рисковать жизнями своих людей, зачем это делать им? В Берлине Альберт Шпеер поторопился бы со своими сумасшедшими планами по созданию новой столицы мира, которую предполагалось назвать «Германия».
В ее сердце должен был стоять Зал Народа – экзальтированная гранитная версия римского Пантеона – здание столь огромное, что купол лондонского собора Святого Павла поместился бы в круглом отверстии в его своде. Предполагалось, что Зал Народа будет вмещать 100 000 человек и от их песнопений и возгласов в здании могут быть осадки: по мере того как теплые выдыхания поднимаются вверх, они конденсируются и падают каплями на головы пылких фашистов.
Это кошмарное сооружение должен был увенчивать гигантский орел, и оно в целом походило бы на прусский шлем космических масштабов – высотой в 290 м, почти как у лондонского небоскреба The Shard. От него расходились бы лучами другие громадные символы господства: арка, в два раза превосходящая Триумфальную арку Парижа, колоссальные железнодорожные вокзалы. От них двухэтажные поезда мчались бы со скоростью 190 км/ч, чтобы довезти немецких поселенцев до Урала, Каспия и других восточноевропейских территорий, откуда планировалось изгнать славянских «недочеловеков».
Замысел был в том, что рейх и фашистские государства-клиенты будут охватывать все европейское пространство, за исключением Швейцарии (хотя и в отношении нее имелся секретный план вторжения). Как уже было отмечено в нескольких романах-антиутопиях, эта часть света стала бы зловещим вариантом Европейского союза.
В 1942 г. доктор Вальтер Функ, министр экономики Германии и президент Рейхсбанка, написал статью, в которой призывал к созданию Европейского экономического сообщества – Europäische Wirtschaftsgesellschaft. Он предлагал единую валюту, центральный банк, общую сельскохозяйственную политику и высказывал другие знакомые нам идеи. О чем-то подобном говорил и Риббентроп, однако необходимо признать, что Гитлер был против такого объединения, поскольку в нем недостаточно жестко управлялась прочая часть нацистского Евросоюза.
В этом контролируемом гестапо нацистском Евросоюзе власти беспрепятственно могли бы проводить ненавистную расовую политику. Нацисты начали свои преследования в 30-е гг., задолго до того как Черчилль пришел к власти и принял решение о продолжении сопротивления. Уже в то время они перемещали еврейское и польское население.
Нацисты строили гетто вблизи железнодорожных узлов, что было прелюдией к депортациям, а, как Эйхман позднее признавал на судебном процессе, депортация означала ликвидацию. В случае победы они с новым размахом продолжили бы массовое истребление тех, кого считали неполноценными – евреев, цыган, гомосексуалистов, слабоумных и лиц с наследственными болезнями.
Они бы ничем не ограничивали полет своего воображения в экспериментах над людьми: невероятно ужасных, бесстрастных, бесчеловечных и самонадеянных. Уинстон Черчилль был совершенно прав, когда позднее, летом 1940 г., говорил, что Европа погружается «в пропасть новых Темных веков, которые становятся еще более зловещими и, возможно, затяжными из-за света извращенной науки».
Вот таков наиболее вероятный альтернативный мир. Но была бы жизнь лучше, если бы Гитлер не преуспел в России и Сталин сумел отбить его натиск?
Мы стали бы свидетелями разделения Европы между двумя типами тоталитаризма: в одной ее части царит террор КГБ или штази, а в другой – гестапо. И повсюду население, лишенное возможности протестовать, живет в постоянном страхе ночного стука в дверь, ареста по любому поводу, лагерей.
В современном мире около двухсот государств, и 120 из них утверждают, что в них та или иная разновидность демократии, что они поддерживают право избирателей самим решать свою судьбу. Итак, большая часть мира, хотя бы на словах, поддерживает идею демократии, которая, по замечанию Черчилля, является наихудшей формой правления, за исключением всех остальных. Но если бы господствовали Сталин и Гитлер или кто-либо один из них, можно ли было всерьез надеяться на сегодняшнее торжество демократии?
Человечество с его суеверной привычкой вменять вердикт о правоте ходу истории усвоило бы мрачный урок: боги покровительствуют тираниям, так что тирания – то, что необходимо нашему несовершенному роду.
Мы в Британии примирились бы со своим моральным банкротством, и так легко представить себе, что Галифакс (либо Ллойд Джордж, либо еще кто-нибудь) убедил избирателей, что замирение – это то, к чему они стремятся. Но в этом они, разумеется, обманывали бы сами себя.
Как вы думаете, могла бы Британия с помощью этой трусости обеспечить мир с нацистами? Как отмечал Черчилль на заседании кабинета, любая сделка, заключенная с Гитлером, будет означать разоружение флота и фатальное ослабление британской способности к долгосрочной обороне или ответному удару.
И ключевой пункт состоял в том, что немыслимо было полагаться на какой-либо договор с Гитлером. Черчилль оказался неопровержимо прав в своих предупреждениях о сущности нацизма – а он их делал уже в начале 30-х гг., когда побывал в Германии и увидел парады юнцов с блестящими глазами. В бессчетном количестве речей и газетных статей он высказывался о лежащем в основе нацизма нравственном зле, которое столь многие предпочитали не замечать, о присущих этому режиму реваншизме и агрессивности. Ремилитаризация Рейнской области, события в Чехословакии и Польше убедительно свидетельствовали о правоте Черчилля, о том, что Британии настоятельно требовалось перевооружаться.
Многие историки сослагательного наклонения указывают, что нацисты значительно опережали своих соперников в разработке наиболее смертоносных видов вооружения XXI века: у них были первые реактивные истребители и первые баллистические ракеты дальнего действия. А теперь представьте, что немецкие ученые настолько отчаянно стремились поспособствовать поражению Советского Союза, что первыми создали атомное оружие.
Подумайте о судьбе Британии все вы, кого искушают ревизионистские аргументы, кто втайне прикидывает, не было ли этой стране выгоднее заключить сделку. Британия оказалась бы в одиночестве перед лицом враждебного континента, объединенного зверским тоталитаризмом и оснащенного ракетами с ядерными боеголовками, стоящими на пусковых площадках Фау-2 в Пенемюнде. Было бы новое рабство, а быть может, и того хуже.
Гитлер велел Гудериану остановить танки на рубеже канала Аа не потому, что был тайным англофилом. Он придержал руку полководца не из-за симпатии к собратьям по арийской расе. Многие из серьезных историков соглашаются с Гудерианом: фюрер просто совершил ошибку. Он сам был захвачен врасплох скоростью своего завоевания и опасался ответного удара.
Правда состоит в том, что Гитлер видел в Британии не потенциального партнера, а врага. Хотя он порою одобрительно бормотал о Британской империи, он также призывал к полному уничтожению ее вооруженных сил. И отменил масштабные планы вторжения в Британию (операция «Морской лев») не оттого, что хотел в какой-то мере пощадить британцев.
Причиной был риск, ставший слишком большим, и то, что один человек призывал свою страну сражаться повсюду: на побережье, на холмах, в местах высадки десанта. И этот человек говорил своим министрам, что он скорее умрет на земле, захлебываясь собственной кровью, чем сдастся.
Гитлеровская операция «Морской лев» предусматривала не только вторжение, но и порабощение. Фюрер собирался убрать колонну Нельсона с Трафальгарской площади и установить ее в Берлине. Геринг планировал ограбить лондонскую Национальную галерею, изъять из нее всю коллекцию. Они даже намеревались пойти на такую подлость, как отправить Мраморы Эльджина обратно в Афины. Был составлен черный список британских политических фигур с выраженными антинацистскими взглядами – вошедшие в него, по всей видимости, были бы посажены в тюрьму или расстреляны. На каком-то этапе Гиммлер предлагал убить или поработить 80 процентов британского населения.
Таковы были возможные плоды сделки, заключить которую предлагал Галифакс. Британцы не только бы стали соучастниками тоталитарной тирании, которая готовилась поглотить Европу. Вполне возможно, если не крайне вероятно, что со временем они сами были бы сокрушены.
Пойди Британия на эту сделку в 1940 г. – и это последний и самый важный пункт, – не было бы освобождения материка. Страна стала бы не очагом сопротивления, а унылым вассальным государством в инфернальном нацистском Евросоюзе.
Не было бы польских солдат, обучающихся с британской армией, не было бы чешских летчиков в Королевских ВВС, не было бы «Свободной Франции», надеющейся искупить национальный позор.
И разумеется, не было бы ни ленд-лиза, ни транспортных судов «Либерти», ни даже призывов в адрес Америки отказаться от изоляционизма. Не было бы планов высадки в Нормандии, жертвенного героизма в секторе Омаха, никаких надежд, что Новый Свет со всей своей силой и мощью придет на помощь для освобождения Старого.
Америка никогда не стала бы стороной в европейском конфликте, пойди Британия на ошибочный и безумный шаг по заключению сделки в 1940 г. Взгляд в прошлое показывает, как невероятно близки мы были к нему, какой широкой поддержкой пользовалась идея переговоров.
Я не знаю, уместно ли сравнивать историю с поездом, мчащимся по железнодорожным путям, но давайте уподобим гитлеровский период одному из тех гигантских и стремительных двухэтажных экспрессов, которые по плану фюрера должны были перевозить немецких поселенцев.
Локомотив несется со свистом, рассекает ночь. Он спешит к окончательной победе. И вдруг кто-то забирается на парапет железнодорожного перехода и роняет лом, который заклинивает стрелку. И вся махина терпит жуткое крушение, превращается в искореженную и шипящую груду металла. Уинстон Черчилль был именно тем ломом судьбы. Нацистский поезд мчался бы дальше, если бы Черчилль не был на своем месте и не оказывал сопротивление. Поразительно, если учесть его предыдущую карьеру, что он вообще там оказался.